Книга Льва Толстого «Анна Каренина» , без сомнения является шедевром мировой литературы. Эта книга не оставила равнодушным и меня. Я надеюсь, что написанный мной очерк даст вам пищу для размышлений и поможет взглянуть на эту книгу под другим углом.

Возможно, многие, прочитав «Анну Каренину», увидели в этой книге красивую историю о любви (между Вронским и Анной) и её трагическом конце. Но я не разделяю подобного мнения и ниже я изложу другой взгляд на эту книгу, который поможет проникнуться глубокими идеями, которые были заложены автором.

Реалистичность взгляда Толстого на вопросы взаимоотношений людей между собой проявляется в описании им чувств, ожиданий, поведения героев романа. В книге автор больше уделяет внимания типичным заблуждениям и ошибкам людей, не понимающих, что есть настоящая любовь. Начнём с центрального примера: Анна и Вронский . Как я уже сказал, многие увидели в их взаимоотношениях настоящую любовь. Но, на самом деле, Толстой очень хорошо изобразил такие чувства, которые лучше назвать страстью или влюблённостью. По статистике, такие чувства редко длятся более двух лет. И в случае Анны и Вронского мы наблюдаем, что их счастье, когда они наконец соединились, действительно продлилось не так уж и долго. Вронский начал остывать, Анна начала становиться настолько себялюбивой, что стала ревновать Вронского ко всему, что движется (еще один признак отсутствия любви). И, что примечательно, она совсем не любит свою дочку, рождённую от Вронского, которого она якобы любит, но в то же время любит сына от нелюбимого мужа. Многие, читая книгу, могли решить, что на месте Анны они поступили бы так же. Чтобы немного охладить этот пыл, Толстой описывает приезд Долли к Анне. По началу Долли даже начала завидовать Анне, думая, что та наслаждается новой жизнью, но хватило одного дня, проведенного с Анной и Вронским, чтобы Долли изменила свои мысли на противоположные и с нетерпением желала вернуться.

Еще один пример взаимоотношений – это Левин и Китти . Тут всё не так трагично, как в случае с Анной, что, отчасти объясняется законностью отношений между ними. Если вы думаете, что сейчас я скажу, что это пример настоящей любви, то вы ошибетесь. И здесь Толстой показал пример влюбленности. Если внимательно читать книгу, то там описываются чувства Левина до свадьбы (период влюбленности). Толстой описывает оптимизм Левина по поводу того, что у него всё будет не так, как у других, что их взаимоотношения с Кити будут идеальными. Но вскоре мы читаем о разочаровании Левина, т. к. его надежды не оправдались: Толстой описывает несколько конфликтов между Левиным и Кити, которых, по мнению Левина, просто не могло быть между ними.

У кого-то может возникнуть справедливый вопрос: а что насчёт настоящей любви? Есть ли в этом романе пример того, что значит настоящая любовь? И такой пример действительно есть, но он с такой скоростью проскакивает в романе, что большинство его могли просто не заметить. Можно сказать, что этот пример заключён в одном единственном предложении, но это предложение заключает в себе глубокий смысл, который я постараюсь раскрыть.

Итак, вспомним еще одного героя этого романа. Этим героем является Серпуховской . Возможно кто-то уже и не помнит, кто это такой. Это и не удивительно, так как он появляется в книге только на нескольких страницах. Но это короткое появление ничуть не уменьшает значимости того, что оно в себе несёт. Итак, Серпуховской – это Вронского «товарищ с детства, одного круга, одного общества и товарищ по корпусу» . Основное внимание ему уделено в части третьей главах XX-XXI романа. В XXI главе происходит диалог между ним и Вронским и Серпуховской произносит такую фразу: «Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи».

Итак, что скрывается под этим высказыванием? Начнём по-порядку со слов «узнав одну свою жену» . Некоторым эти слова могут показаться странными. Если бы мы спросили у женатых мужчин, знают ли они свою жену, то в большинстве случаев ответ был бы утвердительным. Возможно даже кто-то бы сказал, что это глупый вопрос, т. к. он бы не женился, если бы не знал своей жены. Но эта фраза говорит о том, что перед тем, чтобы что-то произошло, нужно сперва узнать свою жену. Оказывается, можно быть женатым и не знать своей жены. Как-то в одном аудиосеминаре не тему брака и семьи, я услышал, как проводивший этот семинар сказал, что у него ушли годы только на то, чтобы изучить особенности интимной сферы своей жены, не говоря уже о всех остальных. Часто проблемы в семье начинаются тогда, когда кто-то один или оба супруга начинают считать, что они уже всё знают. Кто-то сказал, что семья – это как пожизненный институт, который оканчивается со смертью супругов. Из слов героя романа мы узнаём один из важных принципов счастливого брака: стремитесь постоянно узнавать того, с кем вы связали свою жизнь. Никогда не стоит останавливаться, брак – означает постоянный поиск того, как сделать вашу половинку более счастливой. Это и будет создавать любовь в ваших отношениях, которая с годами будет только увеличиваться, а не наоборот, как это бывает в противных случаях: сначала влюблённость, а затем её постепенное угасание.

Следует так же отметить, что в выражении используется именно слово «жена» , а не «женщина» или «девушка» . Строить отношения необходимо с человеком, с которым ты состоишь в законных отношениях. И желательно, чтобы это был один человек – «одну свою жену» .

Продолжается фраза словами «которую ты любишь» . Это очень важное условие. Во-первых, вы не сможете узнать свою жену, если не будете её любить, а во-вторых, вы должны её любить несмотря на то, что вы будете о ней узнавать. Есть хорошее высказывание о том, что любить по-настоящему – это значит не любить за что-то, а любить не смотря на что-то.

Ну и завершается высказывание словами «ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи» . Автор говорит нам, что настоящее достижение – это умение жить с одной женщиной – твоей женой, а не менять женщин, как перчатки. Ты будешь разбираться в женской натуре намного лучше, если сможешь всю жизнь счастливо прожить с одной твоей женой, а не сменив десятки партнёров. У известного голливудского актера Ричарда Гира как-то спросили, кто такой, по его мнению, настоящий любовник. Ответ актера был потрясающим. Он сказал, что настоящий любовник – это тот, кто на протяжении всей своей жизни смог доставлять удовольствие в постели лишь одному человеку и на протяжении всей жизни смог получать удовольствие от этого человека.

На самом деле, это не единственно доказательство того, что пример Серпуховского является примером настоящей любви. В романе мы так же читаем о его достижениях на службе – будучи ровесником Вронского он уже стал генералом, а так же о нем говорили «как о вновь поднимающейся звезде первой величины» . В диалоге с Вронским он так же говорит, что после женитьбы у него как бы освободились руки. И, хотя в романе Серпуховской прямо это не говорит, но по описанным событиям становится понятно, что его жена так же поступает весьма мудро. Она стала для мужа не обузой, а поддержкой, что, скорее всего и привело к успехам мужа в его деятельности. Есть такое выражение, что за каждым великим мужчиной стоит не менее великая женщина. Отчасти так оно и есть: многие ученые, бизнесмены, политики и другие известные люди добились успеха только потому, что у них были мудрые жены, которые поддерживали своих мужей даже тогда, когда у них опускались руки. И очень сложно тем мужьям, чьи жёны всё подвергают критике – это как получить удар с той стороны, с которой ты ожидал помощи и поддержки. И в итоге, отбив у своего мужа охоту чем-либо заниматься, они будут постоянно упрекать его в том, что он ничего не добился. Как-то я читал книгу человека, создавшего империю McDonald’s , и он описывал, что его жена постоянно была недовольна его действиями. И, читая, я понимал, как это усложняет его жизнь, как мешает ему реализовать себя. И я не сильно удивился, когда в итоге прочитал, что он развёлся со своей женой.

Итак, пример Серпуховского не просто является примером любви, но так же открывает перед читателем ряд принципов успешной семейной жизни, которые я постарался выделить и обосновать. И, как вы уже могли заметить, я не просто хочу раскрыть смысл романа Льва Толстого, но и стараюсь извлечь из него нечто, что может быть применено в реальной жизни и помочь в решении некоторых проблем.

Тема взаимоотношений полов – это не единственная тема романа, иначе, роман можно было бы закончить почти сразу после самоубийства Анны. В романе время от времени всплывают описания религиозных переживаний героев – Каренина, Кити, Левина и других. Наиболее интересными являются переживания Левина. Причем не потому, что они вступают в противоречие со всеми остальными, а потому, что для того, чтобы их описать, необходимо пережить их самому. Нельзя сказать, что Левин отрицал Бога , скорее он искал Его, но в то же время он хотел оставаться искренним с самим собой и с окружающими, прямо высказывая то, что он не испытывает таких религиозных переживаний, каких ожидали от него остальные. И те люди, которые в своей жизни по-настоящему ищут Бога, но в то же время честно признают отсутствие в себе каких-то религиозных предрассудков и догм, могут увидеть себя в описании образа Левина. Причем, переживания Левина описаны настолько точно, что, как я уже говорил, эти чувства необходимо было пережить, чтобы их описать. Поэтому можно предположить, что Толстой, в какой-то мере, в образе Левина описал свои собственные переживания. Так же это подтверждается тем фактом, что в истории Левина и Кити Толстой описал некоторые из своих воспоминаний из его собственной семейной жизни. Кроме того, написание романа происходило в период духовного кризиса Толстого и переоценки ценностей, что, скорее всего, и повлекло отражение Толстым своих переживаний в образе героя романа.

Перед своей свадьбой с Кити Левин пошёл на исповедь, где состоялся его диалог со священником. С ним, как и со всеми остальными, Левин старался быть предельно честным, говоря о своей вере. Тем не менее, заявления Левина нисколько не смутили священнослужителя. Там же священник задал ему ряд вопросов, на которые он не ответил, но твёрдо решил для себя, что нужно будет их решить. И Толстой не забыл о таком решении своего героя. В конце романа, уже после смерти Анны, описываются диалог Левина с простым мужиком Фёдором и вызванные в процессе диалога мысли и выводы.

Перед этим диалогом Толстой так же пишет про Левина: «В последнее время в Москве и в деревне, убедившись, что в материалистах он не найдет ответа, он перечитал и вновь прочел и Платона, и Спинозу, и Канта, и Шеллинга, и Гегеля, и Шопенгауера – тех философов, которые не материалистически объясняли жизнь» . Поскольку Толстой упоминает всех этих философов, он, судя по всему, так же был знаком с их взглядами. Однако не их взгляды дали Левину (и, скорее всего, Толстому) ответ на его поиски. Ответ он находит сам и в романе мы это читаем вскоре после диалога с Фёдором:

«Я искал ответа на мой вопрос. А ответа на мой вопрос не могла мне дать мысль, – она несоизмерима с вопросом. Ответ мне дала сама жизнь, в моем знании того, что хорошо и что дурно. А знание это я не приобрел ничем, но оно дано мне вместе со всеми, дано потому, что я ниоткуда не мог взять его.

Откуда взял я это? Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».

Если кратко выразить смысл размышлений Левина, то можно сказать так: понятие добра – это не то, что приобретается человеком в процессе жизни, а то, что заложено в него Богом от рождения.

В процессе жизни это понятие добра может либо размыться, либо укрепиться, в зависимости от того, на основании чего человек будет строить свою жизнь. Укрепиться оно может при следовании христианским истинам и в следующей главе Левин указывает, что, начав разрушать христианские ценности, он будет подобен малому ребёнку и начнёт одновременно разрушать то, чем он живёт. В начале этой же главы описывается эпизод, из-за которого Левин сравнил себя с маленьким ребёнком. Я приведу этот отрывок целиком, так как он очень точно показывает нашу собственную наивность в отношении некоторых вопросов:

«И Левину вспомнилась недавняя сцена с Долли и ее детьми. Дети, оставшись одни, стали жарить малину на свечах и лить молоко фонтаном в рот. Мать, застав их на деле, при Левине стала внушать им, какого труда стоит большим то, что они разрушают, и то, что труд этот делается для них, что если они будут бить чашки, то им не из чего будет пить чай, а если будут разливать молоко, то им нечего будет есть и они умрут с голоду.

И Левина поразило то спокойное, унылое недоверие, с которым дети слушали эти слова матери. Они только были огорчены тем, что прекращена их занимательная игра, и не верили ни слову из того, что говорила мать. Они и не могли верить, потому что не могли себе представить всего объема того, чем они пользуются, и потому не могли представить себе, что то, что они разрушают, есть то самое, чем они живут.

А сейчас я снова вернусь к выводу Левина о понятии добра и, несмотря на то, что, по словам Левина, ответ ему дала не мысль, я хотел бы отметить, что вывод, к которому он пришёл, несколько пересекается со взглядами философа Рене Декарта , о котором в романе не упоминается. В своей работе «Размышления о первой философии» Рене Декарт обосновывает, что понятие о качествах и свойствах Бога в нас так же заложено Богом от рождения и не может быть приобретено в процессе развития.

Закончить свой очерк я хотел бы словами из романа, которые так же представляют из себя важный принцип, которым многие сегодня пренебрегают или считают не правильным. В романе он описан так: «Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие – награду, оно тоже не добро» . Объяснить этот принцип я хотел бы словами из Библии , сказанными Иисусом : «Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?» (Матфея 5:46). Другими словами, Иисус говорит, что даже грешник способен любить того, кто любит его, но награды достоин только тот, кто любит ненавидящих его и делает добро обижающим его. Это, кстати, один из тех принципов, которые будут развивать в нас понятие добра, о котором написал Толстой в своём романе и которые созидает нашу жизнь, а не разрушает её.

Примечание:

Кто-то может возразить, что тема взаимоотношений полов и тема религии – это не единственные темы романа, что присутствует так же тема государства и др. И я с этим соглашусь, но наиболее значительными мне представляются темы, описанные мной. Кроме того, выбранные мной темы так же можно было рассмотреть шире, чем это сделал я, но опять же я постарался акцентировать внимание только на тех моментах, которые представляются мне наиболее важными. Конечно, каждый может составить своё собственное мнение об этой книге, но я надеюсь, что для кого-то окажутся интересными и полезными те мысли, которые были изложены мной.

«О еже ниспослатися им любве совершенней...»

Чтобы понять какой мучительный путь вел Левина и Кити к свадьбе, нужно прочить все произведение Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина» и, наверное, не единожды. Но приводим для Вашего внимания радостный и желанный итог треволнений и скитаний двух любящих сердец. Свадьба.

Автор называет невесту с женихом не новобрачными, не молодоженами, а «новоневестными». Они взволнованы и полны трепета.
Сегодня бы эта сцена называлась бы венчанием, но тогда этот обряд приравнивался к свадьбе, ведь не было государственных органов для записи гражданского состояния (то есть ЗАГСов). Информация о создании новой семьи заносилась в церковные книги.
В храме все, думается, наполнено духовностью, смирением, светлой мыслью. Это должно проникать и в сердца людей. Однако дам в венчание по-прежнему беспокоят шляпки, мужчин — десять рублей разница необожженных от обожженных. То есть все пребывают в венчание, не смотря на эмоции, чувства, переживания в довольно-таки повседневном, бытовом расположении духа. Чего не скажешь о женихе и невесте. Конечно, представить можно: о чем они думают там — перед алтарем, но угадать точно — невозможно.
Смятение, страх сделать что-то неправильно, нежнейшее счастье... Только новоневестные знают это по-настоящему!

Елена Калужина

Лев Николаевич Толстой

Анна Каренина

* ЧАСТЬ ПЯТАЯ *

III

Толпа народа, в особенности женщин, окружала освещенную для свадьбы
церковь. Те, которые не успели проникнуть в средину, толпились около окон,
толкаясь, споря и заглядывая сквозь решетки.
Больше двадцати карет уже были расставлены жандармами вдоль по улице.
Полицейский офицер, пренебрегая морозом, стоял у входа, сияя своим мундиром.
Беспрестанно подъезжали еще экипажи, и то дамы в цветах с поднятыми
шлейфами, то мужчины, снимая кепи или черную шляпу, вступали в церковь. В
самой церкви уже были зажжены обе люстры и все свечи у местных образов.
Золотое сияние на красном фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и
серебро паникадил и подсвечников, и плиты пола, и коврики, и хоругви вверху
у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и подрясники, и
стихари - все было залито светом. На правой стороне теплой церкви, в толпе
фраков и белых галстуков, мундиров и штофов, бархата, атласа, волос, цветов,
обнаженных плеч и рук и высоких перчаток, шел сдержанный и оживленный говор,
странно отдававшийся в высоком куполе. Каждый раз, как раздавался писк
отворяемой двери, говор в толпе затихал, и все оглядывались, ожидая видеть
входящих жениха и невесту. Но дверь уже отворялась более чем десять раз, и
каждый раз это был или запоздавший гость или гостья, присоединявшиеся к
кружку званых, направо, или зрительница, обманувшая или умилостивившая
полицейского офицера, присоединявшаяся к чужой толпе, налево. И родные и
посторонние уже прошли чрез все фазы ожидания.
Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут, не
приписывая никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще
поглядывать на дверь, поговаривая о том, что не случилось ли чего-нибудь.
Потом это опоздание стало уже неловко, и родные и гости старались делать
вид, что они не думают о женихе и заняты своим разговором.
Протодьякон, как бы напоминая о ценности своего времени, нетерпеливо
покашливал, заставляя дрожать стекла в окнах. На клиросе слышны были то
пробы голосов, то сморкание соскучившихся певчих. Священник беспрестанно
высылал то дьячка, то дьякона узнать, не приехал ли жених, и сам, в лиловой
рясе и шитом поясе, чаще и чаще выходил к боковым дверям, ожидая жениха.
Наконец одна из дам, взглянув на часы, сказала: "Однако это странно!" - и
все гости пришли в беспокойство и стали громко выражать свое удивление и
неудовольствие. Один из шаферов поехал узнать, что случилось. Кити в это
время, давно уже совсем готовая, в белом платье, длинном вуале и венке
померанцевых цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой стояла в зале
щербацкого дома и смотрела в окно, тщетно ожидая уже более получаса известия
от своего шафера о приезде жениха в церковь.
Левин же между тем в панталонах, но без жилета и фрака ходил взад и
вперед по своему нумеру, беспрестанно высовываясь в дверь и оглядывая
коридор. Но в коридоре не видно было того, кого он ожидал, и он, с отчаянием
возвращаясь и взмахивая руками, относился к спокойно курившему Степану
Аркадьичу.
- Был ли когда-нибудь человек в таком ужасном дурацком положении! -
говорил он.
- Да, глупо, - подтвердил Степан Аркадьич, смягчительно улыбаясь. - Но
успокойся, сейчас привезут.
Нет, как же! - со сдержанным бешенством говорил Левин. - И эти дурацкие
открытые жилеты! Невозможно! - говорил он, глядя на измятый перед своей
рубашки. - И что как вещи увезли уже на железную дорогу!- вскрикнул он с
отчаянием.
- Тогда мою наденешь.
- И давно бы так надо.
- Нехорошо быть смешным... Погоди! образуется.
Дело было в том, что, когда Левин потребовал одеваться, Кузьма, старый
слуга Левина, принес фрак, жилет и все, что нужно было.
- А рубашка!- вскрикнул Левин.
- Рубашка на вас, - с спокойной улыбкой ответил Кузьма.
Рубашки чистой Кузьма не догадался оставить, и, получив приказанье все
уложить и свезти к Щербацким, от которых в нынешний же вечер уезжали
молодые, он так и сделал, уложив все, кроме фрачной пары. Рубашка, надетая с
утра, была измята и невозможна с открытой модой жилетов. Посылать к
Щербацким было далеко. Послали купить рубашку. Лакей вернулся: все заперто -
воскресенье. Послали к Степану Аркадьичу, привезли рубашку; она была
невозможно широка и коротка. Послали, наконец, к Щербацким разложить вещи.
Жениха ждали в церкви, а он, как запертый в клетке зверь, ходил по комнате,
выглядывая в коридор и с ужасом и отчаянием вспоминая, что он наговорил Кити
и что она может теперь думать.
Наконец виноватый Кузьма, насилу переводя дух, влетел в комнату с
рубашкой.
- Только застал. Уж на ломового поднимали, - сказал Кузьма.
Через три минуты, не глядя на часы, чтобы не растравлять раны, Левин
бегом бежал по коридору.
- Уж этим не поможешь, - говорил Степан Аркадьич с улыбкой, неторопливо
поспешая за ним. - Образуется, образуется... - говорю тебе.

IV

Приехали! - Вот он! - Который? - Помоложе-то, что ль? - а она-то,
матушка, ни жива ни мертва!- заговорили в толпе, когда Левин, встретив
невесту у подъезда, с нею вместе вошел в церковь.
Степан Аркадьич рассказал жене причину замедления, и гости, улыбаясь,
перешептывались между собой. Левин ничего и никого не замечал; он, не
спуская глаз, смотрел на свою невесту.
Все говорили, что она очень подурнела в эти последние дни и была под
венцом далеко не так хороша, как обыкновенно; но Левин не находил этого. Он
смотрел на ее высокую прическу с длинным белым вуалем и белыми цветами, на
высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший с боков
и открывавший спереди ее длинную шею, и поразительно тонкую талию, и ему
казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, - не потому, чтоб эти цветы,
этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее
красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда,
выражение ее милого лица, ее взгляда, ее губ были все тем же ее особенным
выражением невинной правдивости.
- Я думала уже, что ты хотел бежать, - сказала она и улыбнулась ему.
- Так глупо, что" со мной случилось, совестно говорить! - сказал он,
краснея, и должен был обратиться к подошедшему Сергею Ивановичу.
- Хороша твоя история с рубашкой! - сказал Сергей Иваныч, покачивая
головой и улыбаясь.
- Да, да, - отвечал Левин, не понимая, о чем ему говорят.
- Ну, Костя, теперь надо решить, - сказал Степан Аркадьич с
притворно-испуганным видом, - важный вопрос. Ты именно теперь в состоянии
оценить всю важность его. У меня спрашивают: обожженные ли свечи зажечь, или
необожженные? Разница десять рублей, - присовокупил он, собирая губы в
улыбку. - Я решил, но боюсь, что ты не изъявишь согласия.
Левин понял, что это была шутка, но не мог улыбнуться.
- Так как же? необожженные или обожженные? вот вопрос.
- Да,да! необожженные.
- Ну, я очень рад. Вопрос решен!- сказал Степан Аркадьич, улыбаясь. -
Однако как глупеют люди в этом положении, - сказал он Чирикову, когда Левин,
растерянно поглядев на него, подвинулся к невесте.
- Смотри, Кити, первая стань на ковер, - сказала графиня Нордстон,
подходя. - Хороши вы! - обратилась она к Левину.
- Что, не страшно? - сказала Марья Дмитриевна, старая тетка.
- Тебе не свежо ли? Ты бледна. Постой, нагнись!- сказала сестра Кити,
Львова, и, округлив свои полные прекрасные руки, с улыбкою поправила ей
цветы на голове.
Долли подошла, хотела сказать что-то, но не могла выговорить, заплакала
и неестественно засмеялась.
Кити смотрела на всех такими же отсутствующими глазами, как и Левин. На
все обращенные к ней речи она могла отвечать только улыбкой счастья, которая
теперь была ей так естественна.
Между тем церковнослужители облачились,и священник с дьяконом вышли к
аналою, стоявшему в притворе церкви. Священник обратился к Левину, что-то
сказав. Левин не расслушал того, что сказал священник.
- Берите за руку невесту и ведите, - сказал шафер Левину.
Долго Левин не мог понять, чего от него требовали. Долго поправляли его
и хотели уже бросить, - потому что он брал все не тою рукой или не за ту
руку, - когда он понял, наконец, что надо было правою рукой, не переменяя
положения, взять ее за правую же руку. Когда он, наконец, взял невесту за
руку, как надо было, священник прошел несколько шагов впереди их и
остановился у аналоя. Толпа родных и знакомых, жужжа говором и шурша
шлейфами, подвинулась за ними. Кто-то, нагнувшись, поправил шлейф невесты. В
церкви стало так тихо, что слышалось падение капель воска.
Старичок священник, в камилавке, с блестящими серебром седыми прядями
волос, разобранными на две стороны за ушами, выпростав маленькие старческие
руки из-под тяжелой серебряной с золотым крестом на спине ризы, перебирал
что-то у аналоя.
Степан Аркадьич осторожно подошел к нему, пошептал что-то и, подмигнув
Левину, зашел опять назад.
Священник зажег две украшенные цветами свечи, держа их боком в левой
руке, так что воск капал с них медленно, и повернулся лицом к новоневестным.
Священник был тот же самый, который исповедовал Левина. Он посмотрел усталым
и грустным взглядом на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав из-под ризы
правую руку, благословил ею жениха и так же, но с оттенком осторожной
нежности, наложил сложенные персты на склоненную голову Кити. Потом он подал
им свечи и, взяв кадило, медленно отошел от них.
"Неужели это правда?" - подумал Левин и оглянулся на невесту. Ему
несколько сверху виднелся ее профиль, и по чуть заметному движению ее губ и
ресниц он знал, что она почувствовала его взгляд. Она не оглянулась, но
высокий сборчатый воротничок зашевелился, поднимаясь к ее розовому
маленькому уху. Он видел, что вздох остановился в ее груди и задрожала
маленькая рука в высокой перчатке, державшая свечу.
Вся суета рубашки, опоздания, разговор с знакомыми, родными, их
неудовольствие, его смешное положение - все вдруг исчезло, и ему стало
радостно и страшно.
Красивый рослый протодьякон в серебряном стихаре, со стоящими по
сторонам расчесанными завитыми кудрями, бойко выступил вперед и, привычным
жестом приподняв на двух пальцах орарь, остановился против священника.
"Бла-го-сло-ви, вла-дыко!" - медленно один за другим, колебля волны
воздуха, раздались торжественные звуки.
"Благословен бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков", - смиренно
и певуче ответил старичок священник, продолжая перебирать что-то на аналое.
И, наполняя всю церковь от окон до сводов, стройно и широко поднялся,
усилился, остановился на мгновение и тихо замер полный аккорд невидимого
клира.
Молились, как и всегда, о свышнем мире и спасении, о синоде, о
государе; молились и о ныне обручающихся рабе божием Константине и
Екатерине.
"О еже ниспослатися им любве совершенней, мирней и помощи, господу
помолимся", - как бы дышала вся церковь голосом протодьякона.
Левин слушал слова, и они поражали его. "Как они догадались, что
помощи, именно помощи? - думал он, вспоминая все свои недавние страхи и сом-
нения. - Что я знаю? Что я могу в этом страшном деле, - думал он, - без
помощи? Именно помощи мне нужно теперь".
Когда дьякон кончил ектенью, священник обратился к обручавшимся с
книгой:
- "Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, - читал он кротким
певучим голосом, - и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый
Исаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: сам благослови и
рабы твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое дело благое.
Яко милостивый и человеколюбец бог еси, и тебе славу воссылаем, отцу, и
сыну, и святому духу, ныне и присно и во веки веков". - "А-аминь", - опять
разлился в воздухе невидимый хор.
"Расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивый", - как
глубокомысленны эти слова и как соответственны тому, что чувствуешь в эту
минуту! - думал Левин. - Чувствует ли она то же, что я?"
И, оглянувшись, он встретил ее взгляд.
И по выражению этого взгляда он заключил, что она понимала то же, что и
он. Но это было неправда; она совсем почти не понимала слов службы и даже не
слушала их во время обручения. Она не могла слушать и понимать их: так
сильно было одно то чувство, которое наполняло ее душу и все более и более
усиливалось. Чувство это была радость полного совершения того, что уже
полтора месяца совершилось в ее душе и что в продолжение всех этих шести
недель радовало и мучало ее. В душе ее в тот день, как она в своем
коричневом платье в зале арбатского дома подошла к нему молча и отдалась
ему, - в душе ее в этот день и час совершился полный разрыв со всею прежнею
жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей
жизнь, в действительности же продолжалась старая. Эти шесть недель были
самое блаженное и самое мучительное для нее время. Вся жизнь ее, все
желания, надежды были сосредоточены на одном этом непонятном еще для нее
человеке, с которым связывало ее какое-то еще более непонятное, чем сам
человек, то сближающее, то отталкивающее чувство, а вместе с тем она
продолжала жить в условиях прежней жизни. Живя старою жизнью, она ужасалась
на себя, на свое полное непреодолимое равнодушие ко всему своему прошедшему:
к вещам, к привычкам, к людям, любившим и любящим ее, к огорченной этим
равнодушием матери, к милому, прежде больше всего на свете любимому нежному
отцу. То она ужасалась на это равнодушие, то радовалась тому, что привело ее
к этому равнодушию. Ни думать, ни желать она ничего не могла вне жизни с
этим человеком; но этой новой жизни еще не было, и она не могла себе даже
представить ее ясно. Было одно ожидание - страх и радость нового и
неизвестного. И теперь вот-вот ожидание, и неизвестность, и раскаяние в
отречении от прежней жизни - все кончится, и начнется новое. Это новое не
могло быть не страшно по своей неизвестности; но страшно или не страшно -
оно уже совершилось еще шесть недель тому назад в ее душе; теперь же только
освящалось то, что давно уже сделалось в ее душе.
Повернувшись опять к аналою, священник с трудом поймал маленькое кольцо
Кити и, потребовав руку Левина, надел на первый сустав его пальца.
"Обручается раб божий Константин рабе божией Екатерине". И, надев большое
кольцо на розовый, маленький, жалкий своею слабостью палец Кити, священник
проговорил то же.
Несколько раз обручаемые хотели догадаться, что надо сделать, и каждый
раз ошибались, и священник шепотом поправлял их. Наконец, сделав, что нужно
было, перекрестив их кольцами, он опять передал Кити большое, а Левину
маленькое; опять они запутались и два раза передавали кольцо из руки в руку,
и все-таки выходило не то, что требовалось.
Долли, Чириков и Степан Аркадьич выступили вперед поправить их.
Произошло замешательство, шепот и улыбки, но торжественно-умиленное
выражение на лицах обручаемых не изменилось; напротив, путаясь руками, они
смотрели серьезнее и торжественнее, чем прежде, и улыбка, с которою Степан
Аркадьич шепнул, чтобы теперь каждый надел свое кольцо, невольно замерла у
него на губах. Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их.
- "Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, - читал священник
вслед за переменой колец, - от тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в
восприятие рода человеча. Сам убо, господи боже наш, пославый истину на
наследие твое и обетование твое, на рабы твоя отцы наша, в коемждо роде и
роде, избранныя твоя: призри на раба твоего Константина и на рабу твою
Екатерину и утверди обручение их в вере, и единомыслии, и истине, и
любви..."
Левин чувствовал все более и более, что все его мысли о женитьбе, его
мечты о том, как он устроит свою жизнь, - что все это было ребячество и что
это что-то такое, чего он не понимал до сих пор и теперь еще менее понимает,
хотя это и совершается над ним; в груди его все выше и выше поднимались
содрогания, и непокорные слезы выступали ему на глаза.

V

В церкви была вся Москва, родные и знакомые. И во время обряда
обручения, в блестящем освещении церкви, в кругу разряженных женщин, девушек
и мужчин в белых галстуках, фраках и мундирах, не переставал прилично-тихий
говор, который преимущественно затевали мужчины, между тем как женщины были
поглощены наблюдением всех подробностей столь всегда затрогивающего их
священнодействия.
В кружке самом близком к невесте были ее две сестры: Долли и старшая,
спокойная красавица Львова, приехавшая из-за границы.
- Что же это Мари в лиловом, точно черное, на свадьбу? - говорила
Корсунская.
- С ее светом лица одно спасенье... - отвечала Друбецкая. - Я
удивляюсь, зачем они вечером сделали свадьбу. Это купечество...
- Красивее. Я тоже венчалась вечером, - отвечала Корсунская и
вздохнула, вспомнив о том, как мила она была в этот день, как смешно был
влюблен ее муж и как теперь все другое.
- Говорят, что кто больше десяти раз бывает шафером, тот не женится; я
хотел десятый быть, чтобы застраховать себя, но место было занято, - говорил
граф Синявин хорошенькой княжне Чарской, которая имела на него виды.
Чарская отвечала ему только улыбкой. Она смотрела на Кити, думая о том,
как и когда она будет стоять с графом Синявиным в положении Кити и как она
тогда напомнит ему его теперешнюю шутку.
Щербацкий говорил старой фрейлине Николаевой, что он намерен надеть
венец на шиньон Кити, чтоб она была счастлива.
- Не надо было надевать шиньона, - отвечала Николаева, давно решившая,
что если старый вдовец, которого она ловила, женится на ней, то свадьба
будет самая простая. - Я не люблю этот фаст.
Сергей Иванович говорил с Дарьей Дмитриевной, шутя уверяя ее, что
обычай уезжать после свадьбы распространяется потому, что новобрачным всегда
бывает несколько совестно.
- Брат ваш может гордиться. Она чудо как мила. Я думаю, вам завидно?
- Я уже это пережил, Дарья Дмитриевна, - отвечал он, и лицо его
неожиданно приняло грустное и серьезное выражение.
Степан Аркадьич рассказывал свояченице свой каламбур о разводе.
- Надо поправить венок, - отвечала она, не слушая его.
- Как жаль, что она так подурнела, - говорила графиня Нордстон Львовой.
- А все-таки он не сто"ит ее пальца. Не правда ли?
- Нет, он мне очень нравится. Не оттого, что он будущий beaufrere,
-отвечала Львова. - И как он хорошо себя держит! А это так трудно держать
себя хорошо в этом положении - не быть смешным. А он не смешон, не натянут,
он видно, что тронут.
- Кажется, вы ждали этого?
- Почти. Она всегда его любила.
- Ну, будем смотреть, кто из них прежде станет на ковер. Я советовала
Кити.
- Все равно, - отвечала Львова, - мы все покорные жены, это у нас в
породе.
- А я так нарочно первая стала с Васильем. А вы, Долли?
Долли стояла подле них, слышала их, но не отвечала. Она была
растрогана. Слезы стояли у ней в глазах, и она не могла бы ничего сказать,
не расплакавшись.Она радовалась на Кити и Левина; возвращаясь мыслью к своей
свадьбе, она взглядывала на сияющего Степана Аркадьича, забывала все
настоящее и помнила только свою первую невинную любовь. Она вспоминала не
одну себя, но всех женщин, близких и знакомых ей; она вспомнила о них в то
единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли
под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и
вступая в таинственное будущее.В числе этих всех невест, которые приходили
ей на память, она вспомнила и свою милую Анну, подробности о предполагаемом
разводе которой она недавно слышала. И она также, чистая, стояла в
померанцевых цветах и вуале. А теперь что?
- Ужасно странно, - проговорила она.
Не одни сестры, приятельницы и родные следили за всеми подробностями
священнодействия; посторонние женщины, зрительницы, с волнением,
захватывающим дыхание, следили, боясь упустить каждое движение, выражение
лица жениха и невесты и с досадой не отвечали и часто не слыхали речей
равнодушных мужчин, делавших шутливые или посторонние замечания.
- Что же так заплакана? Или поневоле идет?
- Чего же поневоле за такого молодца? Князь, что ли?
- А это сестра в белом атласе? Ну, слушай, как рявкнет дьякон: "Да
боится своего мужа".
- Чудовские?
- Синодальные.
- Я лакея спрашивала. Говорит, сейчас везет к себе в вотчину. Богат
страсть, говорят. Затем и выдали.
- Нет, парочка хороша.
- А вот вы спорили, Марья Власьевна, что карналины в отлет носят.
Глянь-ка у той в пюсовом, посланница, говорят, с каким подбором... Так, и
опять этак.
- Экая милочка невеста-то, как овечка убранная! А как ни говорите,
жалко нашу сестру. Так говорилось в толпе зрительниц, успевших проскочить в
двери церкви.

VI

Когда обряд обручения окончился, церковнослужитель постлал пред аналоем
в середине церкви кусок розовой шелковой ткани, хор запел искусный и сложный
псалом, в котором бас и тенор перекликались между собой, и священник,
оборотившись, указал обрученным на разостланный розовый кусок ткани. Как ни
часто и много слушали оба о примете, что кто первый ступит на ковер, тот
будет главой в семье, ни Левин, ни Кити не могли об этом вспомнить, когда
они сделали эти несколько шагов. Они не слышали и громких замечаний и споров
о том, что, по наблюдению одних, он стал прежде, по мнению других, оба
вместе.
После обычных вопросов о желании их вступить в брак, и не обещались ли
они другим, и их странно для них самих звучавших ответов началась новая
служба. Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла.
Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда все больше и
больше переполняло ее душу и лишало ее возможности внимания.
Молились "о еже податися им целомудрию и плоду чрева на пользу, о еже
возвеселитися им видением сынов и дщерей". Упоминалось о том, что бог
сотворил жену из ребра Адама, и "сего ради оставит человек отца и матерь и
прилепится к жене, будет два в плоть едину", и что "тайна сия велика есть";
просили, чтобы бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке,
Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих. "Все это было
прекрасно, - думала Кити, слушая эти слова, - все это и не может быть
иначе", - и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на нее,
сияла на ее просветлевшем лице.
- Наденьте совсем! - послышались советы, когда священник надел на них
венцы и Щербацкий, дрожа рукою в трехпуговичной перчатке, держал высоко
венец над ее головой.
- Наденьте!- прошептала она улыбаясь.
Левин оглянулся на нее и был поражен тем радостным сиянием, которое
было на ее лице; и чувство это невольно сообщилось ему. Ему стало, так же
как и ей, светло и весело.
Им весело было слушать чтение послания апостольского и раскат голоса
протодьякона при последнем стихе, ожидаемый с таким нетерпением постороннею
публикой. Весело было пить из плоской чаши теплое красное вино с водой, и
стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и взяв их обе руки в свою,
повел их при порывах баса, выводившего "Исаие ликуй", вокруг аналоя.
Щербацкий и Чириков, поддерживавшие венцы, путаясь в шлейфе невесты, тоже
улыбаясь и радуясь чему-то, то отставали, то натыкались на венчаемых при
остановках священника. Искра радости, зажегшаяся в Кити, казалось,
сообщилась всем бывшим в церкви. Левину казалось, что и священнику и
дьякону, так же как и ему, хотелось улыбаться.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил
молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою.
Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице.
Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли.
Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо
сказал:
- Поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа, - и взял у них из рук свечи.
Левин поцеловал с осторожностью ее улыбавшиеся губы, подал ей руку и,
ощущая новую, странную близость, пошел из церкви. Он не верил, не мог
верить, что это была правда. Только когда встречались их удивленные и робкие
взгляды, он верил этому, потому что чувствовал, что они уже были одно.
После ужина в ту же ночь молодые уехали в деревню.

Левин и Кити

В Кити замечательнее всего то, что она нормальный, трезвомыслящий человек. Это вообще характерно для женщин - не все женщины нормальны, но только среди женщин и можно отыскать нормальных людей. Среди же мужчин нормальных нет - все мужчины немного сдвинуты по своей природе, но, конечно, не все они - Левины; Левин - просто-таки воплощение мужской сдвинутости. Ни мысли тебе нормальной подумать, ни слова нормального сказать, ни поступка нормального совершить. Все надо с каким-нибудь вывертом сделать. Вспомним период его жениховства - притащил бедняжке Кити свои дневники, в которых мы даже не знаем, чего там только не было понаписано про его бывших женщин, - замечательный подарочек для невесты! Но зато он теперь «честный» - обо всем рассказал, всем поделился. Из веры в Бога тоже надо целое представление устроить. Кити себе спокойно ходит в церковь, а этот - я и верующий, и неверующий, и не пойми кто. Буду всю жизнь мучиться и так ни к чему и не приду, в этом-де мое счастье. Как это по-мужски, как это возвышенно и, по сравнению с этими «поисками», как, должно быть, прозаична Кити. Как вообще прозаичны женщины - не сходят с ума на ровном месте! Ну и, разумеется, никаких других запросов, кроме как быть самкой, у них нет - но это уже больше к Толстому вопросы, чем к Левину - это ведь Толстой обожает превратить женщину в прозаичную самку, вполне очертив тем самым весь круг ее высших интересов. Что делать, и Толстой ведь мужчина, да и Левина, как утверждают, Толстой более всего писал с себя. Так что не вполне верьте всему, что Толстой пишет о женщинах. Что увидите хорошего - верьте, что увидите толстовско-левинского - не верьте. Апофеозом же терзаний Левина стало его желание покончить с собой. Что, у него трагедия какая-то в жизни? Нет, он вроде бы любит жену, ребенок у него родился, все здоровы, и сам он здоров. В чем же дело? Видите ли, он не может понять, зачем ему жить, если он умрет. И не может понять, зачем вообще люди живут, если все они умрут.

«И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться.

Но Левин не застрелился и не повесился и продолжал жить»

И зря. Всем мужчинам давно следовало бы застрелиться (а потом еще и повеситься - для надежности) - тогда только наконец смогут пожить и женщины. И подумать о чем-то стоящем.