Самые ужасные пытки в истории человечества (21 фото). История пытки

В средние века ключевая роль в политике и общественной жизни принадлежала церкви. На фоне расцвета архитектуры и научных технологий инквизиция и церковные суды преследовали инакомыслящих, применяли пытки. Доносы и казни носили массовый характер. Особенно беспомощными и бесправными были женщины. Поэтому сегодня мы вам поведаем про самые ужасные средневековые пытки для девушек.

Их жизнь не была похожей на сказочный мир рыцарских романов. Девушки чаще обвинялись в колдовстве и под пытками признавались в поступках, которых не совершали. Изощренные телесные наказания поражают дикостью, жестокостью и бесчеловечностью. Женщина всегда была виноватой: за бесплодие и большое количество детей, за внебрачного ребенка и различные телесные дефекты, за врачевание и нарушение библейских правил. Публичные телесные наказания применялись для получения информации и устрашения населения.

Самые ужасные пытки женщин в истории человечества

Большинство орудий пыток были механизированы. Жертва испытывала ужасную боль и умирала от полученных травм. Авторы всех жутких инструментов неплохо знали строение человеческого тела, каждый способ доставлял нестерпимые страдания. Хотя конечно эти инструменты применялись не только к лицам женского пола, но они страдали больше других.

Груша страданий

Механизм представлял собой металлическую грушу, разделенную на несколько сегментов. Посередине груши находился винт. Прибор вставляли провинившейся женщине в рот, вагинальное или анальное отверстие. Винтовой механизм раскрывал сегменты груши. В результате повреждались внутренние органы: влагалище, шейка матки, кишки, глотка. Очень страшная смерть.

Травмы, наносимые приспособлением, были несовместимы с жизнью. Обычно пытка применялась к девушкам, обвинявшимся в связи с дьяволом. При виде такого орудия подсудимые признавались в сожительстве с дьяволом, использовании крови младенцев в магических ритуалах. Но признания не спасали бедных девушек. Они все равно погибали в пламени костра.

Стул ведьмы (испанское кресло)

Применялся к девушкам, уличенным в колдовстве. Подозреваемую фиксировали ремнями и наручниками на железном стуле, в котором сидение, спинка, боковые части были покрыты шипами. Человек не умирал сразу от потери крови, шипы медленно вонзались в тело. На этом жестокие страдания не заканчивались, под стул укладывали раскаленные угли.

В истории сохранился факт, что в конце XVII века женщина из Австрии, обвиненная в колдовстве, одиннадцать суток провела в муках на таком кресле, но так и умерла, не сознавшись в преступлении.

Трон

Специальное устройство для длительных пыток. «Трон» представлял собой деревянный стул с отверстиями в спинке. Ноги женщины фиксировали в отверстиях, а голову опускали вниз. Неудобное положение доставляло страдания: кровь приливала к голове, натягивались мышцы шеи и спины. Но на теле подозреваемой не оставалось следов пыток.

Довольно безобидное орудие, напоминающее современные тиски, доставляло боль, ломало кости, но не приводило к смерти допрашиваемого человека.

Аист

Женщина помещалась в железное устройство, которое позволяло ее зафиксировать в положении с притянутыми к животу ногами. Такая поза вызывала мышечные спазмы. Длительная боль, судороги медленно сводили с ума. Дополнительно жертву могли пытать раскаленным железом.

Башмаки с шипами под пяткой

Пыточная обувь фиксировалась на ноге кандалами. С помощью специального приспособления в пятку вкручивались шипы. Некоторое время жертва могла стоять на пальцах, чтобы облегчить боль и не допустить глубокого проникновения шипов. Но в таком положении долго простоять невозможно. Бедную грешницу ожидала сильная боль, потеря крови, сепсис.

«Бдение» (пытка бессонницей)

Для этой цели был создан специальный стул с сидением в форме пирамиды. Девушку усаживали на сидение, она не могла уснуть или расслабиться. Но инквизиторы нашли более эффективный способ, чтобы добиться признания. Связанную подозреваемую усаживали в таком положении, чтобы верхушка пирамиды проникала во влагалище.

Пытки длились часами, потерявшую сознание женщину, приводили в чувство и снова возвращали на пирамиду, которая разрывала тело и травмировала половые органы. Для усиления боли к ногам жертвы привязывали тяжелые предметы, прикладывали раскаленное железо.

Козлы для ведьм (испанский осел)

Голую грешницу усаживали на деревянный блок пирамидальной формы, для усиления эффекта к ногам привязывали груз. Пытка причиняла боль, но в отличие от предыдущей, не разрывала половые органы женщины.

Пытка водой

Такой метод дознания считался гуманным, хотя часто приводил к смерти подозреваемой. В рот девушки вставлялась воронка, и заливалось большое количество воды. Затем на несчастную прыгали, что могло вызвать разрыв желудка и кишечника. Через воронку могли влить кипяток, расплавленный металл. Часто в рот или влагалище жертвы запускали муравьев и других насекомых. Даже невиновная девушка признавалась в любых грехах, чтобы избежать страшной участи.

Пектораль

Пыточное устройство похоже на нагрудное украшение. Раскаленный металл накладывали на грудь девушки. После допроса, если подозреваемая не умирала от болевого шока и не признавалась в преступлении против веры, вместо груди оставалась обугленная плоть.

Устройство, выполненное в форме металлических крюков, часто применяли для допроса девушек, уличенных в колдовстве или проявлениях похоти. Таким инструментом могли наказать женщину, изменившую мужу и родившую вне брака. Очень жесткая мера.

Купание ведьмы

Дознание проводилось в холодную пору года. Грешницу усаживали в специальное кресло и крепко привязывали. Если женщина не каялась, окунания производили до тех пор, пока она не задыхалась под водой или не замерзала.

А были ли пытки женщин в средневековье на Руси?

В средневековой Руси не было гонения на ведьм и еретиков. К женщинам не применяли таких изощренных пыток, но за убийства и государственные преступления могли закопать по шею в землю, наказать кнутом так, что кожа разрывалась в клочья.

Ну вот пожалуй, на сегодня хватит. Мы думаем, что теперь вы поняли, какими были ужасными средневековые пытки для девушек, и вряд ли теперь кто-нибудь из лиц прекрасного пола захочет перенестись в средние века к доблестным рыцарям.

"Все инквизиторы стремились воплотить в действие
библейское указание: "Не оставляй ворожеи
в живых"..." ("Hexenhammer - Молот Ведьм")

Боль...тупая, саднящая боль неизменно охватывала все, в порезах, кровоподтеках
и ранах, измученное тело Эльзы каждый раз, когда она приходила в сознание.
Прикованная цепями к холодной, грязной стене мрачного подземелья, она практически
не могла пошевелиться; в очередной раз проваливаясь в беспамятство от жестоких
ударов палача и удушливого смрада сырости, витающего в воздухе, она не падала
оземь, а лишь бессильно повисала на стальных кандалах, глубоко врезающихся в кожу
ее запястий. Боль бурною рекой уносила Эльзу в мир забвения, мир, служивший ей
сейчас единственной отдушиной в ее страданиях, и боль же заставляла возвращаться
обратно в холодный полумрак пыточной камеры – страшную, невыносимую реальность...
Камера эта представляла собой освещаемую укрепленными на стенах факелами
небольшую прямоугольную комнату без окон, полную всевозможных орудий
пыток. В центре ее стоял резервуар с водой, куда головой окунали жертву,
подвешенную к блочному механизму, что позволял без особых усилий, с помощью
особого рычага, поднимать и опускать связанного, висящего вниз головой
человека...В углу стоял большой стол, напоминающий стол хирурга...собственно, и
действия палача в чем-то были схожи с действиями врача, орудующего скальпелем,
но намерения первого, естественно, были направлены совсем не на излечение
«пациента»...
На столе лежали различные крюки, ножи и плети, некоторые со следами засохшей
крови, которая виднелась повсюду – и на каменном полу, и на стенах. Страшно было
даже подумать, какое применение находилось для этих вызывающих глубокий ужас
одним своим видом, острейших, что когти диких зверей, орудий. Несложно было
представить безысходность обреченных жертв, попавших сюда, в обитель боли и
страха – того самого животного страха, когда, столкнувшись лицом к лицу с
Костлявой, осознаешь внезапно, что время твоей жизни на исходе, и выплыть из
этого чудовищного водоворота смерти уже не получится...

Для того, чтобы Вы, уважаемые читатели, имели хоть малейшее представление о
происходящем, я расскажу немного о предназначении пыточных камер инквизиции,
имевшихся в великом множестве во всех католических государствах Европы. Приговор
для ведьм и колдунов всегда был только один – смертная казнь, в основном, на
аутодафе – очищении души через костер. Людей, уличенных либо обвиненных в
колдовстве, в том случае, если в течение допроса они отрицали свою вину, после
оного помещали в специальные комнаты для пыток, где путем физического истязания
заставляли признать свое причастие к Сатане и, соответственно, колдовству.
Формально, нельзя было вынести смертный приговор ведьме, не добившись сознания
ее в том, что она занималась дьявольскими деяниями. В этом-то и была главная
цель пыток – вытянуть, посредством мучений, из изможденной жертвы слова
признания...

Эльза пришла в себя. Это было подобно пробуждению от летаргического сна,
когда беспросветная, глубокая тьма, поглощающая все мысли и чувства, сознание и
все человеческое естество, начинает рассеиваться, улетучиваться, глаза постепенно
обретают способность видеть, уши – слышать; человек приходит в себя, но память и
разум его еще не способны работать в полную силу – он не может понять, где
находится, и сколько времени прошло с последнего момента, что успела схватить
память, прежде чем погрузиться в беспросветный мрак забвения...Так же и Эльза
какое-то время пыталась понять, как она оказалась в столь жутком месте, прикованная
к стене и совершенно нагая. Затем воспоминания словно огненной стрелой пронзили
ее сознание – она, как наяву, увидела перед собой холодные глаза допрашивавших ее
инквизиторов, услышала звучавшие в их устах обвинительные речи, почувствовала удары
плети палача...
Чувства окончательно вернулись к ней. Во рту ее пересохло – девушку мучила
жестокая жажда; ледяная стена, к которой она была прикована, вместе с сырым воздухом
подземелья заставляли ее дрожать от холода, а по всему телу ее густыми волнами
разливалась боль от ран, нанесенных палачом. С момента начала пытки прошло уже
пятнадцать часов; очнувшись сейчас, Эльза поняла, что находится в помещении одна –
видимо, палач, уставший сечь ее, ушел ненадолго, передохнуть и подкрепиться, чтобы с
новыми силами приняться за любимое дело. Девушка собрала все свои силы и попыталась
хоть немного извернуться в кандалах, сковавших ее – все было тщетно. Было очевидно,
что нет и малейшей надежды вырваться из этого ада – лишь чудо могло спасти ее, но,
как принято считать, чудес не бывает... Одиночество Эльзы длилось недолго –
единственная в камере дверь, железная, с изображением креста, отворилась, и в нее
вошел...Однако, позвольте мне остановиться на этом моменте, и перенестись во времени
двумя днями раньше, дабы поведать о том, кто такая Эльза, и как, волею злого рока,
она оказалась в чудовищных лапах инквизиции...

В тот день – обычный, ничем не примечательный летний день – время уже близилось к
закату, и торговцы городского рынка начинали расходиться – то тут, то там, собрав
свои товары с прилавка и погрузив их на тележку, очередной продавец покидал торговые
ряды. Собиралась уже уходить и Эльза – молодая миловидная девушка, торгующая
фруктами. В тот день она продала немало яблок, груш и абрикосов, собранных в саду
своей матушки, и, к тому же, дело уже шло к ночи, и покупателей почти не было –
одни попрошайки, малолетние хулиганы и карманники сновали туда-сюда по рынку.
Собрав остатки фруктов в свою большую корзину, Эльза попрощалась с торговцами -
соседями по прилавку, и, поправив ситцевый платок на голове, направилась к выходу с
рынка. Это была юная, невероятной телесной и душевной красоты девушка, стройная,
грациозная, с темно-зелеными глазами и ярко-рыжими волосами, которые она всегда,
перед выходом на улицу, покрывала платком, зная суеверия и предрассудки своего
времени в отношении колдовства. Ведьм боялись неимоверно, считая их виновными во
всех бедствиях и болезнях – порче скота и урожая, эпидемиях, мужском бессилии и т. п.
Под особое подозрение девушки с рыжими волосами и зелеными глазами, являвшие собой
классический образ ведьмы в глазах суеверных обывателей. Зная это, Эльза всегда
скрывала под тканью платка свои роскошные, огненного цвета волосы, но все ее
знакомые все равно относились к ней с опаской и подозрением – сияющие, что
два изумруда, глаза спрятать было нельзя...

Жила Эльза в одном доме со своей пожилой матерью, простой крестьянкой, много
лет назад похоронившей мужа, имевшей во владении старый дом и сад – тот самый сад,
что давал пропитание и ей, и Эльзе. Каждый день девушка, собрав плоды с фруктовых
деревьев в саду, ранним утром отправлялась на рынок, а вечером, купив на вырученные
средства продукты и лекарства для матери, возвращалась домой. Имела старушка и
вторую дочь по имени Анна, которая была старше Эльзы на семь лет. Анна давно уже не
жила с матерью и сестрой, выйдя замуж за человека, намного превосходившего ее в
возрасте, алчного, скаредного, любившего приложиться к бутылке, но имевшего немалое
состояние – ростовщика Густава Кальхенбекера, прозванного Черным Густавом за свое
бессердечие и жадность.
Эльза, несмотря на разницу в возрасте, была невероятно похожа на старшую Анну,
имевшую такие же густые ярко-рыжие волосы и магнетические, изумрудные глаза. Эльза с
необычайной нежностью относилась к любимой сестре – она просто боготворила ее, порой
вспоминая то нелегкое время, когда умер отец; матери приходилось выбиваться из сил,
чтобы прокормить двух дочерей, и вся забота о маленькой Эльзе легла на плечи Анны.
Они всегда были вместе, и старшая сестра стала опорой и защитой для младшей, которая,
в свою очередь, полюбила Анну как родную мать...Порой, вечером, сидя на крыльце
своего дома, они смотрели на яркие чарующие звезды, чудной мозаикой выложенные на
небесном лоне, и мечтали о прекрасном будущем...

Эльза часто навещала любимую сестру, и почти каждый раз заставала ее в печали,
плачущей или, того хуже, со следами побоев – скряга-ростовщик, приходя домой в
подвыпившем состоянии, частенько поднимал руку на жену, наказывая ее за любую
совершенную, по его мнению, провинность. Эльза всей душою ненавидела обрюзглого,
пахнущего потом и ромом, с постоянной злорадной ухмылкой на лице, вечно пьяного
Густава, любившего называть ее и Анну ведьмами...
Вечером накануне того злосчастного дня, Эльза пришла к дому сестры, намереваясь
зайти к ней в гости; подходя к входной двери, она услышала душераздирающие вопли
Анны, доносившиеся из глубины дома. Распахнув настежь незапертую дверь, Эльза вбежала
в переднюю, увидев перед собой ужасную картину: пьяный ростовщик бил
кулаками плачущую жену. «Не смей ее трогать, чудовище!» - выкрикнула девушка.
Густав, медленно обернулся, вперив хмельной взгляд в Эльзу, маленькие свиные
глазки его выражали недовольство и злость. «Не лезь не в свое дело, ведьмовское
отродье» - прошипел он, и в то же самое мгновение на него обрушилась старинная
ваза – Анна, в исступлении, разбила ее о голову старого подонка. Последний, однако,
не потерял сознание и даже не упал, а лишь, прижав руку к голове, которая тут же
обагрилась кровью, вымолвил, с ненавистью взглянув на Анну: «Ведьма, ты поплатишься
за это!», и побрел в спальню качающейся походкой... Эльза, опасаясь за участь
сестры, предложила ей немедленно уйти из дома супруга, но та, уже чувствуя вину за
разбитую голову Густава, ответила, что останется и присмотрит за ним. «К тому же,
он мертвецки пьян, наверняка с утра ничего не вспомнит» - поспешила она уверить
Эльзу. «Сейчас тебе лучше уйти сестренка, не бойся за меня, все будет хорошо» -
добавила она. Та же, находясь в великом беспокойстве за сестру, покинула ее дом,
пообещав Анне зайти к ней вечером следующего дня...

Эльза поспешила к выходу с рынка. Мысли о сестре не покидали ее весь день, и
сейчас она спешила удостовериться, что с Анной все в порядке. Солнце уже скрылось
за горизонтом, и на город плотным туманом опускались сумерки. Эльза шла по улице,
направляясь к дому Анны, который находился на другом краю города. Подходя к
центральной площади, она увидела большое столпотворение народа; громкие возгласы
доносились оттуда. Кабацкая пьянь и нищие, ремесленники и торговцы, люди различного
сословия и социального положения стояли по обоим краям дороги, проходившей мимо
площади, которая, ко всему прочему, служила лобным местом – на ней воздвигали
виселицы и эшафоты, разводили костры в дни казни преступников и еретиков.
Всмотревшись, Эльза поняла, что являлось причиной сего столпотворения – по
середине дороги ехала конная процессия. Впереди ее были двое всадников, в красных
плащах инквизиции; за ними ехали трое стражников; затем следовал погонщик, ведущих
под уздцы лошадь, впряженную в телегу, и замыкали сию процессию пятеро всадников,
одетых во все черное – инквизиторские прислужники. В телеге, на настиле из сена,
лежала связанная девушка. Теперь Эльза расслышала и крики толпы: «Ведьма! Ведьму
везут!» Все, от мала до велика, кидали в несчастную гнилые фрукты, целясь ей в лицо.
Процессия шла, приближаясь к Эльзе; теперь она явственно видела бледные лица
инквизиторов, их плотно сжатые губы, холодные глаза...Но не это поразило ее. В
облике девушки, лежавшей в телеге, было что-то знакомое до боли – разметавшиеся
ярко-рыжие волосы, дрожащие губы, полные отчаяния темные глаза...В разорванном, со
следами запекшейся крови платье, связанная, с кровоподтеками на прекрасном лице,
осыпаемая проклятиями толпы, в телеге лежала...Анна!
Словно тысячи молний поразили Эльзу в тот миг, когда она узнала сестру; все мысли
смешались в ее голове, и рассудок ее помутился. Бросив на землю свою корзину, она
кинулась вперед, преграждая собой путь процессии, крича: «Стойте, это моя сестра!»
Лошади заржали и остановились; один из инквизиторов спешился и подошел к Эльзе.
Холодный взгляд его словно пронзил девушку насквозь, но, раздираемая пламенными
чувствами негодования и ужаса одновременно, она пала на колени, вцепившись в руку
инквизитора, и стала молить его отпустить сестру, восклицая, что она ни в чем не
повинна. «Анна не ведьма!» - кричала Эльза. Платок упал с ее головы, огненные волосы
разметались по плечам; глаза ее столкнулись со взором служителя церкви. Звали его
Вильгельм Крамер, и он являлся одним из самых жестоких инквизиторов, которых знала в
то время Германия...
Несколько мгновений он испепелял взглядом девушку, в глазах которой уже читались
страх и отчаяние, затем, обернувшись к своим слугам, приказал: «Взять ее, это тоже
ведьма!» Немедленно к Эльзе подскочили двое служителей в черном; схватив ее, тотчас
же связали ей руки за спиной пеньковой веревкой. Толпа словно сошла с ума, от ее
криков звенело в ушах; казалось, будто сотни адских бесов собрались в одно место,
восхваляя своего повелителя Сатану громоподобными возгласами. Эльзу бросили в телегу,
на грязное сено, рядом с Анной, обвиненной в колдовстве по донесению Густава
Кальхенбекера...

И затем, словно кошмарный сон, вереница событий понеслась перед глазами Эльзы.
Допрос ее проводился инквизиторами во главе с Крамером; вопрос, как и всегда, был
один – являлась ли она ведьмой; девушка, естественно, отрицала свою причастность к
колдовским делам, зная, какое наказание грядет в случае ее положительного ответа.
Все это продолжалось достаточно долгое время; ей задавали и в отношении ее сестры;
Эльза отрицала и ее вину. Девушке казалось, что целая вечность прошла с начала
допроса и до мгновения, когда она очнулась в камере пыток. Она видела перед собой
безжалостные глаза инквизиторов, их бледные лица, губы, произносившие обвинительные
речи – но почти не слышала их, все было как в тумане...В конце концов, Эльза
потеряла сознание; очнулась она уже в мрачном подземелье, прикованная к стене и
раздетая догола, в обществе палача, неторопливо готовившего свои жуткие орудия к
рандеву с нежным телом Эльзы...

Единственная в камере дверь, железная, с изображением креста, отворилась, и
в нее вошел...нет, это был не палач. Главный инквизитор города Вильгельм Крамер,
высокий, худой человек в черных одеяниях, вошел в камеру пыток. На вид ему было
примерно лет пятьдесят; кожа его была необыкновенно бледна, не из-за недостаточного
пребывания на солнце, но в силу наследственных факторов либо болезни. Черты мрачного
лица его были резкие и отталкивающие, губы его всегда были плотно сжаты - казалось,
что он никогда не знал, что такое улыбка; стальные глаза цвета холодной небесной
синевы словно пробирались в самую глубину души своим жестким, пронизывающим насквозь
взглядом. Он был хладнокровным убийцей и палачом, вынесшим смертный приговор не одной
сотне людей на своем веку...
Сейчас же единственная цель его была в том, чтобы заставить Эльзу признать свою
причастность к колдовству, используя для этого любые методы и средства. «Обвиняемая,
сознаешься ли ты в том, что являешься ведьмой?» - вопрошал он, подойдя к изможденной
девушке.
Эльза же, подняв голову, взглянула в холодные глаза Крамера – в ее взгляде
читались отвращение и безразличие. Собрав последние силы, она плюнула, целясь ему в
лицо. «Что ж» - вымолвил инквизитор, - «придется использовать последнее средство. Я
не хотел этого, Эльза». Затем он крикнул: «Яков!» Дверь отворилась, и в камеру вошел
огромного роста человек, голый по пояс, в кожаных рукавицах и красном колпаке,
скрывающем его лицо; в прорезях для глаз, проделанных в колпаке, как будто мерцали
два зловещих огня. Мощное тело его блестело от пота в свете факелов. Это был палач,
истязавший Эльзу на протяжении прошедших пятнадцати часов. На плече он нес нагую
девушку; тело ее покрывали многочисленные синяки и порезы. Подойдя
к центру комнаты, палач бросил наземь свою ношу, словно мешок картошки. Эльза с
ужасом узнала в лежащей на полу свою сестру, Анну. Затем Яков поднял несчастную с
земли и, прислонив ее к стене прямо напротив Эльзы, заковал в настенные кандалы.
Теперь Анна была в таком же положении, что и ее сестра; она была измождена еще
больше, чем Эльза, и бессильно висела на цепях, и только лишь слабые движения головы
ее говорили о том, что она находится в сознании.
«Что ж, Эльза» - промолвил Крамер, потирая руки, - «видимо, нам придется забить
до смерти твою сестру, раз ты не желаешь сознаваться». Палач, ждавший команды, со
зловещей улыбкой подошел к столу и взял с него плеть, представляющую собой рукоять,
соединенную с пятью прочными нитями, на конце которых были небольшие стальные шары,
густо утыканные шипами, словно ежи. Яков был настоящим садистом, и страдания
истязаемых людей доставляли ему истинное удовольствие. Подойдя к Анне, он,
обернувшись на мгновение, со смехом посмотрел в полные немого ужаса глаза Эльзы;
затем резко развернулся и взмахнул плетью...
Мир превратился для Эльзы в один большой сгусток боли и отчаяния. Она не видела
ничего, кроме мелькающей плети; кровоточащих ран, появляющихся на белом теле любимой
сестры с каждым новым ударом палача; капелек крови, брызжущих из этих ран на стену,
пол...Он не могла выносить всего этого...Она слышала лишь свист плети, рассекающей
воздух, и еще другой звук – звук, от которого просто разрывалось сердце -
сдавленный, тихий стон Анны...Подземелье прорезал крик: «Я сознаюсь!». «Да, я
ведьма!» - рыдала, всхлипывая, Эльза. «Я во всем сознаюсь, только не бейте Анну»...

Был уже глубокий вечер; главная площадь города освещалась огнями сотен факелов в
руках стражников и простолюдинов – несметное количество людей пришло поглазеть на
казнь двух ведьм. Посреди площади был вбит довольно толстый столб высотою примерно в
пятнадцать футов. Целой стог сухого сена и хвороста была свален у этого столба –
делались все необходимые приготовления для аутодафе. Чуть поодаль стоял деревянный
помост. Толпа шумела, гоготала и кричала...Казалось, что сама ночь, глухая, безлунная
ночь злорадствовала и улюлюкала вместе с толпой, предвкушая феерическое зрелище...
Наконец, раздались крики: «Везут!» Толпа взорвалась радостными возгласами,
увидев долгожданную картину. Палач огромного роста, с красным колпаком на голове, вел
под уздцы лошадь, тянувшую за собой телегу, в которой сидели две, приговоренные к
смертной казни через сожжение, ведьмы. Они не были связаны, однако ноги их были
закованы в кандалы, словно инквизиторы боялись, что осужденные могут сбежать. Девушки
в телеге были облачены в серые, грубого сукна, саваны. Что-то очень схожее было в их
обликах – те же рыжие волосы, глаза, губы...Они были похожи, словно сестры...

В душе Эльзы была пустота – огромная беспросветная черная пустота, бездна, полностью
поглотившая ее. Она видела лица толпы, их глаза, взирающие на нее с ненавистью, злостью,
отвращением, слышала их громкие крики, чувствовала, как различные предметы, пущенные
руками толпы – от гнилых овощей до камней – попадали в ее тело, лицо...Все это уже не
имело значение для Эльзы. Она знала, что ожидает ее и Анну в конце этой дороги...Смерть
уже не казалась ей чем-то ужасным – все чувства, в том числе и чувство страха, покинули
ее. Девушка безразлично глядела на людей, осыпающих ее проклятиями, на их лица, и
вдруг...Эльзу словно окатило ледяной водой – в толпе она узнала свою мать. Слезы
непрерывно струились по лицу бедной женщины, а глаза неотрывно смотрели на Эльзу.
Взгляд этих глаз вывел девушку из оцепенения; все мысли и чувства вернулись к ней...
Телега остановилась – мрачная процессия достигла конечного пункта назначения. На
деревянный помост взошли трое инквизиторов; один из них начал зачитывать перед толпой
обвинительные вердикты, осуждающие двух ведьм. Телега, в которой сидели
сестры, остановилась вплотную к телеге торговца, привезшего на лобное место сено для
костра, но, кроме сена, в ней были навалены грудой мешки; один из них, прямо напротив
Эльзы, имел прореху, из которой сыпался пепельного цвета порошок...
«Порох!» - догадалась Эльза. Внезапная, безумная идея осенила ее. Толпа в тот момент
слушала инквизиторов, и никто не обращал внимания на девушек в телеге.Протянув руку,
Эльза зачерпнула пригоршню пороха...и начала есть и глотать его, давясь, задыхаясь
от острого запаха и отвратительного вкуса. Затем еще пригоршню...и еще...
Осужденных привязали к столбу. Главный инквизитор Вильгельм Крамер, стоявший на
деревянном помосте, завершил свою речь словами: «И, вследствие всех этих ужаснейших
преступлений против церкви и народа, вы приговариваетесь к очищению через костер. Да
примет Господь ваши заблудшие души». Затем, обернувшись, он приказал: «Привести приговор
в исполнение!». Несколько служителей с факелами, подойдя к сену, наваленному
вокруг столба, подожгли его. Толпа возликовала, увидев, как вспыхнуло сухое сено. Сияние
огромного костра ярко осветило ночную мглу. Крамер, сойдя с помоста, подошел почти
вплотную к кострищу, желая видеть мучения на лицах ведьм. Эльза же, крепко сжав в своей
ладони руку сестры, что-то шептала ей; их рыжие волосы уже начинали загораться, языки
костра лизали тела сестер. Густой черный дым скрыл их из виду. Взвившись к темному небу,
просторы ночи прорезал крик, в котором уже не было ничего человеческого: «Будьте
прокляты!»...

В то же мгновение окрестности сотряс сильный взрыв; все заволокло пеленою серого
цвета. Старый ростовщик Густав Кальхенбекер, кричавший и улюлюкавший в толпе не меньше
остальных, застыл на месте, оглушенный силой взрыва. Стоя в оцепенении, он почувствовал,
как что-то, стукнув его в грудь, опало на руки. Опустив глаза, он понял, что это было...
Лицо Густава приняло оттенок земельного цвета, выражение неподдельного ужаса застыло на
нем. Уронив на землю жуткий предмет, он захрипел и, схватившись за грудь, упал замертво –
сердце его разорвалось от страха. На земле, струя кровь, лежала голова главного
инквизитора города Вильгельма Крамера, и холодные глаза его глядели все тем же леденящим,
душу, но уже застывшим взглядом...

Официальность небольшой комнаты, пол и стены которой до потолка были заделаны красивой бежевой плиткой под мрамор, сглаживал небольшой кожаный диван в одном из углов, букет цветов в вазочке на маленьком столике и даже плоский, подсвеченный зеленым, аквариум с разноцветными рыбками в другом углу. Еще у одной из стен стояло большое высокое зеркало, от пола до потолка, отражавшее почти всю комнату. Больше в комнате ничего не было, если не считать небольшого розового коврика посреди комнаты и петли из белоснежной шелковой веревки, свисавшей из отверстия в потолке точно над ковриком. На столике, рядом с вазочкой с цветами, лежали нескольких веревок потоньше. Еще на диване валялся небольшой пульт, на котором было всего две кнопки, «Вверх» и «Вниз».

Голая девочка, было, замялась в дверях, упершись взглядом в петлю, но потом смело прошла прямо на середину комнаты, взяла в руки веревку и прижалась к ней щекой, потом губами.

Гладкая. Хорошо. А давай ты тоже разденешься? У нас ведь есть еще немножко времени…

Парень, все еще стоявший в дверях, начал медленно расстегивать рубашку. Вид его голой подружки, целующей петлю посреди комнаты, заставил его побледнеть от возбуждения. Ее юное стройное тело казалось восхитительно беззащитным и невинным.

Все-таки хорошо, что меня повесишь ты. Наедине. И обстановочка тут приятная, правда? А если бы меня вешали на площади, с другими девчонками, или на нашей виселице на школьном дворе? При всем народе, голую, бр-р-р. И ты бы там не смог быть со мною рядом...

Она подошла к нему медленно, с затуманенными глазами, и, резко опустившись перед ним на колени, буквально стянула с него брюки. Он даже не успел вдохнуть, как его вырвавшийся на свободу член оказался у нее во рту, а ее ладони на его ягодицах. Бедра его свело, и он громко застонал от наслаждения. Девочка смотрела на него снизу вверх, и, хотя ее всю трясло, сосала она медленно, старательно и нежно. Он непроизвольно прогнулся и запустил пальцы в ее густые каштановые волосы, не сковывая, однако, свободу ее движений.

Через пару минут она достала член изо рта и дрожащим, срывающимся голосом прошептала:

Я больше не могу… Возьми меня! - Она подползла на коленях к дивану, опустилась на него грудью, выставив круглую попку. - Быстрее! Ну, давай!

Он не заставил себя ждать, и уже через минуту они, перевозбужденные, взорвались вместе, с громким воплем ее и протяжным стоном его. И еще через мгновение, упав и перекатившись, она оказалась, тяжело дыша, лежащей спиной на его груди. Глаза их были открыты, и петля висела почти над их головами.

Ну, мне пора. Миссис Симпсон будет ругаться. - Кэтти вскочила с пола и взяла одну из тонких веревок со столика. - Свяжи мне руки крепче, любимый, не бойся, если сделаешь больно. Мне сейчас это надо. Только вот так. - Она повернулась к нему спиной и сложила руки сзади запястье к локтю. - Я хочу, чтобы моя попка была открыта для тебя. Правда, у меня красивая попка?

Самая красивая из всех, что я видел! - Связывая девочке руки, он нагнулся, и поцеловал сзади ее хрупкое плечо.

Затягивай сильнее! - Девочка поморщилась от боли, - Так! Все? Отлично!

Она повернулась к нему, и глаза ее блестели лихорадочно и безумно. - Поцелуй меня! Последний раз!

Острые соски девочки терлись о его грудь. Он обнял ее, и они слились в долгом поцелуе.

Вот и все. - Кэтти вздохнула, пытаясь отдышаться. - Теперь вешай меня.

Парень накинул петлю на тонкую шею девочки, аккуратно разделил на две части ее красивые волосы и, плавно затянув веревку, приладил узел ровно на ее затылке. Потом он нагнулся за пультом.

Нет! Постой… Поцелуй меня еще! Самый последний!

Теперь давай! - Она зажмурилась - …Нет! Стой! Дай мне пульт. Я хочу сама. Можно мне? Я сама повешу себя.

Парень недоуменно пожал плечами.

Ну пожалуйста, Пит, любимый! Я смогу, вот увидишь. Разреши мне!

Он всунул пульт в ее ладонь, и она, сразу нащупав не ту кнопку, нажала ее. Петля опустилась ниже, веревка чуть провисла.

Ой, не то! Сейчас! - Кэтти как будто торопилась. Пытаясь исправить положение, она старательно надавила на другую кнопку. Надавила слишком сильно…

Через мгновение она оказалась вздернутой на носочки и захрипела в затянувшейся петле. Глаза девочки расширились.

К…К…ххххххх…

Парень торопливо взял хрупкую девочку за талию и чуть приподнял, ослабив давление веревки на ее горло.

ХХхх..Пииит! Я такх..х люблю тебя! Окххх… Возьми меня! Когда я буду висеть, возьми меня жестоко, крепко! Хххх… Сделай мне больно! Я хочу этого! - Она торопилась сказать, успеть, пока еще могла. - Возьми меня в попку! Пусть мне будет больно, ну и пусть! И, когда тебе будет хорошо, и мне, тогда удави меня! Совсем! Но только ты будь во мне! Ххххх… Окх..х… Я хочу умереть только на тебе! Пожалуйста! Ты сделаешь это для меня? Любимый..х…х…

Конечно, Кэтти! Что я еще могу сделать для тебя?

Ничего… К-к-х-х-х-… Сделай это… для меня!… Прощай, Пит, люби-и-м-ы-ы-й-й-х-х К…к………к……

Лебедка опять тихо зажужжала и голое тело повешенной девочки поднялось над полом сантиметров на пятнадцать. Пульт покатился по полу, и парень сделал шаг назад, отпустив руки.

Она висела прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки, неподвижно, вытянувшись, глядя ему прямо в глаза. Непонятно, чего больше было в ее взгляде, любви или страдания. Прелестное лицо девочки медленно стало наливаться кровью, по щекам скатились две медленные слезинки.

Зачарованный, он не шевелился, глядя на ее лицо и нежные, подрагивающие груди ниже выступающих ключиц. С огромным трудом, с хрипом ей все же удавалось еще втягивать в себя крупицы воздуха. Она старалась не шевелиться, но ее тело начало очень медленно поворачиваться на веревке, хотя повешенная еще старалась, поворачивая мучительно выкатывающиеся глаза, смотреть в лицо любимому. Ее нежные губы беззвучно шевелились, будто она пыталась сказать что-то еще.

Так прошло несколько минут, когда безмолвная тишина нарушалась только тихими задушенными хрипами повешенной. И тут стройные голые ножки девочки непроизвольно и резко дернулись, взбрыкнули раз, другой.

Парень тут же шагнул к ней, и, пока он делал этот шаг, ему навстречу распахнулись ее бедра, длинные ножки повешенной согнулись в коленках, взмыли к груди и опустились порознь на его согнутые в локтях руки. И как только его ладони легли на ее попку, он уже был в ней так глубоко, как это только могло быть возможно. Он вошел в нее практически с размаху, и повешенная девочка приняла его в себя сразу на всю глубину, будто заглотила жадно, ненасытно, сжала его бедрами. Тут же она непроизвольно попыталась приподняться на нем, и ей это удалось, но ненадолго. Она успела только со свистом вдохнуть, один глоток, всего один, маленький, как его руки легли сверху на ее бедра и надавили, насаживая трепещущее тело девочки на член, вниз. Петля вновь затянулась на ее горле, еще крепче, чем раньше.

Так продолжалась их отчаянная борьба, под шумное дыхание и стоны его, и задушенные хрипы и бульканье ее. Язык повешенной девочки уже вывалился изо рта, лицо стало багроветь, но парень держал ее крепко, не давая вдохнуть, и хотя двигался в ней, тугой и влажной, старался не ослаблять давление петли, все глубже впивавшейся в ее шею. Через десять минут повешенная девочка уже кончила четвертый раз, ее влагалище опять запульсировало, сжимая и втягивая его член, но после этого, когда он вышел из нее и отпустил ее ноги, мокрое, все блестевшее от пота тело Кэтти задергалось уже беспорядочно.

Он перевел дыхание, сделал несколько глубоких вдохов, глядя, как его прелестная юная подружка отплясывает и сучит ножками в петле. Зрелище было предельно возбуждающее. Он много раз видел, как вешают женщин и девочек, но занимался любовью с повешенной первый раз.

Наконец, когда конвульсии вздернутой девочки уже готовы были перейти в завершающую стадию, он опять шагнул к ней. Взяв ее за волосы, он приблизил свое лицо к чуть вздувшемуся, уже бессмысленному лицу повешенной, нежно поцеловал ее в залитую слезами щечку, провел ладонью по ее грудям, помяв пальцами отвердевшие соски. Стройное тело Кэтти дергалось под его ладонью все слабее, поэтому он быстро повернул ее на веревке спиной к себе, развернувшись лицом к зеркалу.

Прямо перед глазами он увидел ее тонкую, нежную шейку, вытянувшуюся, неестественно глубоко перехваченную веревкой. При этом в зеркале он видел искаженное удушьем, но все еще прекрасное лицо своей повешенной подружки. Взяв ее за бедра, он оттянул дергающееся тело Кэтти на себя, и, раздвинув ее ягодицы, попытался вставить ей в попку свое разрывающееся орудие. И хотя между ног и даже между ягодиц девочки было мокро, это ему удалось далеко не сразу.

Раньше они всего два раза занимались с Кэтти анальным сексом. Оба раза, когда он заходил ей в попку, девочка вначале стонала и закусывала губку чуть ли не до крови, но терпела, потому что хотела доставить удовольствие любимому. Ее заднее отверстие был маленьким и очень тугим. И сейчас, держа в руках повешенную девочку, он с трудом проник в ее задний проход, сразу почувствовав членом конвульсии несчастной.

Постепенно он начал вчодить в ее попку глубже, медленно, надавливая и отпуская, при этом следя за тем, чтобы петля не ослабла на горле повешенной. Удивительно живучая девочка все еще дергалась, не желая расставаться с жизнью. Наконец он вошел в нее на всю длину, прижавшись бедрами к ее удивительно прохладным, выпуклым ягодицам. Вошел так плотно, что если бы он сейчас перерезал веревку, на которой она висела, то девочка, наверное, не упала бы, а так и осталась бы насаженной на его шест.

Несколько раз двинув в ее попке туда назад, будто устраиваясь поудобнее, он почувствовал, что больше сдерживаться не в силах. Да и бедная Кэтти, видимо, уже испытала все, что могла. Поэтому он обхватил ее, крепко сжав в ладонях ее скользкие от пота и слюны грудки, и резко согнул ноги. Он повис на девочке, добавив к весу повешенной еще и свой.

Маленькие позвонки Кэтти тихо хрустнули, тоненькая шейка девочки надломилась, не выдержав двойного веса, и он был вознагражден несколькими секундами восхитительного судорожного сокращения ее ануса на своем извергающем вулкане.

Голое тело повешенной девочки напряглось в последней конвульсии, ее попка, сжавшись, выдавила последние капли из его пылающего орудия, и парень, разжав руки, совершенно опустошенный рухнул на пол, на коврик, к ее ногам.

Снизу она была невозможно соблазнительна, хоть и абсолютно неподвижна теперь. Ее гладкое тело медленно поворачивалось на веревке над ним. Чуть разведенные ножки, сходящиеся половинки ее попки, нежные алые лепестки, сочащиеся влагой. Над плоским очертанием живота - округлые полушария небольших аккуратных грудок с едва заметными отпечатками его пальцев…

Недавно разбирал свои конспекты, которые остались с тех далеких времен, когда я, закончив 8 классов, пошел в медучилище (институт закончил уже после). В одной из тетрадей я наткнулся на довольно интересные заметки. Там бегло записан рассказ, слышанный мной же от деда (старого чекиста). Он в это время служил в Туркестане, где боролся с басмачами. История меня заинтересовала и я, набросав конспект, обратился к преподавателю хирургии с просьбой её прокомментировать. Что она и сделала (оказывается, она тоже слышала об этом, еще когда сама была студенткой), по ходу истории упомянув о нескольких подобных случаях.

Думая, что это будет интересно почитать всем, кого интересуют подобные темы, я решился выложить ее здесь. Предупреждение: несмотря на то что все, изложенное здесь – правда, не вздумайте применять описанное в статье на себе или на ком-нибудь еще. Исход может быть летальным.

*Примечание администрации портала: слабонервным, беременным, чувствительным, брезгливым - и особенно ДЕТЯМ - читать этот рассказ дальше строго не рекомендуется!*

Итак, мой дед служил в ВЧК-НКВД и боролся с басмачами в Туркестане. Историю эту он рассказал мне (и даже дал посмотреть некоторые свои записи конкретно по этому делу) примерно в конце 70-х, будучи слегка под шофе. Видимо, водка развязала ему язык, потому что до этого он о своих подвигах (а их было немало, о чем я узнал уже после его смерти) особо не распространялся. По причинам, указанным ниже, я умышленно не привожу название кишлака, где это происходило, т.к прошло уже больше тридцати лет, но думаю, что это не столь важно.

Произошел этот случай в начале 30-х годов, когда основные силы басмачей были ликвидированы, но отдельные отряды еще продолжали борьбу, терроризируя округу и убивая отдельных представителей Советской власти – в основном, учителей или врачей.

В этом кишлаке решили открыть больницу. Нашли подходящее здание, привезли оборудование, и вскоре приехала женщина-врач – Сусанна Матвеевна. Ей в то время уже исполнилось около 60: низенькая, очень толстая… Но она, по словам деда, была еще очень энергичной, невзирая на возраст и чрезмерную полноту. Она быстро навела порядок, и спустя некоторое время эта больница стала известна на всю округу. Кроме Сусанны Матвеевны, имелось еще трое медсестёр.

Нужно заметить вот что еще: больница стояла на окраине кишлака, и Сусанна Матвеевна жила рядом с ней у одинокой пожилой женщины по имени Зухра. Зухра иногда помогала в больнице, выполняя неквалифицированные работы (мойка полов, побелка стен, стирка, и т.д.).Остальной персонал жил в центре кишлака, в общежитии, которое охранялось красноармейцами. На настоятельные просьбы перейти в общежитие Сусанна Матвеевна отвечала отказом, мотивируя это тем, что ей тяжело далеко ходить, а так она в любой момент в случае необходимости может прийти туда.

Так прошло несколько месяцев. Ничто не предвещало беды. И вот однажды летом Сусанна Матвеевна утром не вышла на работу. Ее прождали несколько часов, а потом медсестры пошли к дому Зухры. Постучали, им никто не открыл. Так как дверь была не заперта, они зашли в дом и увидели в комнате на полу перевязанный веревками тюк из одеял. Он ворочался и издавал утробные звуки. Женщины развязали веревки, размотали одеяла и увидели тетушку Зухру, как они ее называли. Она была связана по рукам и ногам, а ее лицо от подбородка до самых глаз было туго обвязано тонким полотенцем. Когда его сняли, выяснилось, что и во рту присутствовал тряпочный кляп. Женшины развязали ее и вытащили изо рта затычку, которая оказалась женскими шёлковыми панталонами.

Отдышавшись, тетушка Зухра рассказала, что ночью в дом ворвались несколько басмачей, скрутили обеих женщин, заткнув им рты так быстро, что они и пикнуть не успели (для этого они использовали бельевые веревки и нижнее белье Сусанны Матвеевны, которое она после стирки развесила с вечера), засунули Сусанну Матвеевну в большой кожаный мешок и забрали с собой, а Зухру замотали в одеяла и, перевязав веревкой, бросили на кошмы. Затем басмачи ускакали.

Из кишлака немедленно отправили курьера с депешей, и к вечеру следующего дня сотня бойцов во главе с дедом (он тогда еще не был дедом, а был лихим Федотом Ивановичем) ворвалась в кишлак.

Наутро они выехали на поиски. Было ясно, что Сусанны Матвеевны уже наверняка нет в живых, но банду надо найти и ликвидировать. Они скакали по степи весь день, но ничего не обнаружили. Бесплодным оказался и второй день поисков. Со знанием местности спрятаться в предгорье не составляло большого труда. На третий день, продолжая поиски, кто-то заметил, что с противоположной стороны их маршрута в небе над степью парят падальщики (так их называл дед, а как эти птицы зовутся по научному, я не знаю). На всякий случай решили поехать в ту сторону. Поскакали и через несколько часов увидели верблюжий труп. Подъехали ближе и ужаснулись. Дед говорил, что эта картина долго преследовала его в ночных кошмарах.

На земле лежала туша верблюда. Животное зарезали, и, выбросив внутренности, опорожнили брюхо. После этого брюхо заштопали сухими жилами, но при этом из него, как из мешка, торчала совершенно лысая голова. Приблизившись, бойцы разглядели, что на голову женщины, зашитой внутри верблюда, был надет мочевой пузырь с прорезью для носа, чтобы она могла дышать. Пузырь ссохся от солнца и туго облепил голову, как вторая кожа. Красноармейцы поняли, что перед ними Сусанна Матвеевна. Они мгновенно распороли брюхо верблюда и вытащили ее оттуда. Вытащив, увидели, что она связана по рукам и ногам тонкими сыромятными ремнями. Их быстро разрезали и начали размачивать водой ссохшийся пузырь. Сусанна Матвеевна была еще теплой, но уже не дышала. Она умерла, по всей видимости, менее часа назад.

Пузырь никак не удавалось снять. Видя, что ей уже ничем не поможешь, дед принял решение завернуть тело в попону и везти в кишлак, чтобы, сделав вскрытие, установить причину смерти. Помнится, его еще поразил ее раздутый живот. Разложение не должно было наступить так быстро, говорил он, но живот казался просто огромным, несмотря на ее природную полноту. Он напоминал туго надутый мяч.

Через несколько часов приехали в кишлак. Не дожидаясь утра, он собрал весь медперсонал с военфельдшером и приказал делать вскрытие. Первым делом распарили и стащили с головы пузырь. И увидели, что голова Сусанны Матвеевны абсолютно гладко выбрита (оказались сбритыми и смазанными маслом даже брови: это было сделано для того, чтобы легче было натянуть пузырь). Кожа под пузырём приобрела синюшный оттенок: глаза вылезали из орбит, и все лицо женщины было искажено маской неимоверного страдания. Далее из ее рта извлекли туго забитую туда, как пыж, тонкую ткань, почему-то сильно вонявшую фекалиями. Когда ее развернули, выяснилось (по вышитым меткам), что это ее панталоны французского шелка (цитирую, как запомнил по записям деда). Они оказались насквозь пропитанными жидкими фекальными массами. И тут случилось такое, что медики с ужасом и визгом бросились бежать. Дед вскочил и говорит, что чуть сам не наложил в штаны (конечно, он не так выразился), потому что изо рта покойницы показалась змеиная голова и начала медленно вылезать длинная змея.

Дед не растерялся, выхватил наган и несколькими выстрелами убил змею. При рассматривании она оказалась полозом длиной около 2х метров, рот которого был крепко зашит конским волосом. Дальнейшее вскрытие показало, что у Сусанны Матвеевны имеются ссадины в области заднего прохода, ампула прямой кишки туго забита промасленным хлопком, а кишечник совершенно пуст и раздут воздухом. Было ясно, что она подверглась какой-то мучительной пытке, но вот какой именно, не знал никто.

Все прояснилось через несколько дней, когда красноармейцы выследили и уничтожили банду басмачей. Сдавшись в плен, они оправдывались и сваливали вину один на другого, просили пощады.

Согласно их рассказу, все произошло следующим образом. Главарь банды распорядился произвести террористический акт с целью запугать местное население. Поэтому басмачи решили убить русских, которые строили «новую жизнь». Для этого они собрались напасть на кого-нибудь из больницы. Выбор пал на Сусанну Матвеевну, так как захватить других женщин из медперсонала было значительно труднее. Ее же, проживающую у одинокой Зухры, похитить не составляло никакого труда.

Ночью четыре человека тайком приблизились к хижине Зухры. Натолкнувшись на веревки с развешенным на них бельем, они всё срезали и забрали панталоны, чтобы использовать в качестве кляпов. С помощью ножа откинули крючок двери. Вошли внутрь и набросились на спящих женщин. Заткнуть им рты и связать было делом одной минуты. Женщины не успели издать ни звука. Затем Сусанну Матвеевну сунули в заранее приготовленный кожаный мешок, а Зухру замотали в ватные одеяла и, перевязав их веревками, бросили на пол. Вытащив мешок на улицу, бандиты перебросили его через спину лошади и ускакали.

Привезя пленницу в стойбище, ее вытряхнули из мешка и стали решать, как с ней поступить. Было решено подвергнуть ее позорной змеиной казни. Для этого с женщины сорвали ночную рубашку, вынули изо рта кляп и попытались напоить маслом клещевины. Сначала басмачи использовали обычную кружку, но Сусанна Матвеевна вертела головой, сжимала челюсти, выплевывала жидкость. Тогда ей заткнули нос хлопком и, вставив в рот продырявленный бычий рог и запрокинув голову назад, вылили в него кружку масла клещевины (касторовое масло – сильное слабительное, используется также для обработки кожи). Так как нос был заткнут, и дышать иначе становилось невозможно, ей пришлось глотать заливаемую в рот жидкость.

После этого басмачи развязали завязки панталон и спустили их. Оторвав от ночной рубашки большой кусок ткани, они затолкали тряпку в задний проход женщины, после чего опять надели на нее панталоны. Затем ей опять заткнули рот и снова сунули в большой кожаный мешок, завязав его на шее так, что голова осталась снаружи, и оставили одну в юрте. Через некоторое время масло подействовало, и у Сусанны Матвеевны начался сильнейший понос. Так как прямая кишка была заткнута, и кал не мог выходить, она испытывала сильнейшие боли, тужилась и стонала. Наконец, под давлением каловых масс и от потуг, тампон выскочил, и ей удалось облегчиться.

Все это время ее не беспокоили, только иногда кто-нибудь из басмачей давал выпить воды, вынув кляп (чтобы она не умерла раньше времени от обезвоживания). Через полтора суток (на дворе была ночь) ее вынесли на улицу и, освободив из мешка, стащили пропитанные жидкими каловыми массами панталоны и вылили на женщину несколько ведер воды. Грязные панталоны они бросили в ведро с водой. Потом ее повалили на кошму и несколько басмачей прижали ее так, что она не смогла даже пошевельнуться, один из мучителей намылил её голову и, пока ее держали, бритвой срезал все волосы на теле. Затем руки Сусанны Матвеевны связали за спиной мокрым сыромятным ремнем, после чего, нагнув, раздвинули ягодицы и ввели в задний проход большую глиняную воронку.

Два басмача принесли небольшой казан и мешок, в котором что-то шевелилось. Развязав мешок, они вытащили оттуда большую змею, и один из басмачей, придавив куском войлока змеиную голову, конским волосом зашил пасть. После этого змею бросили в казан и насильно посадили Сусанну Матвеевну на него так, что змея оказалась накрыта воронкой. От костра на листе железа принесли груду углей, насыпали сзади казана и начали раздувать их небольшими кузнечными мехами. Два басмача держали Сусанну Матвеевну за плечи, а двое других - за ноги Через несколько минут казан нагрелся, и змея начала метаться внутри. Не имея другого выхода, пресмыкающееся через горлышко воронки полезло в кишечник Сусанны Матвеевны. Так как змея была толщиной около 5 см, то женщина закричала от боли, но басмачи схватили лежащие в ведре панталоны и туго забили ей рот, затянув завязки на затылке. Будучи мокрой, грязной и вонючей, ткань забила рот так плотно, что она не могла даже шевельнуть языком, не то что её выплюнуть. Это было само по себе очень мучительной пыткой.

Бандиты немного подождали, затем, подняв женщину, увидели, что змея полностью скрылась в ее кишечнике. Затем один из басмачей вставил ей в анус бычий рог, из которого ее поили маслом клещевины, и, присоединив к нему кузнечные мехи, начал вдувать внутрь туловища воздух (наверное, для расправления складок кишечника и обеспечения воздухом змеи, чтобы она не задохнулась раньше времени; кроме того, вдувание воздуха в кишечник само по себе крайне мучительно). Когда живот раздулся, как тугой мяч, мехи убрали, а прямую кишку туго забили промасленным хлопком. (В качестве пытки надувание воздухом издавна известно на Востоке, см Аль Масуди «Золотые копи и россыпи самоцветов»).

Затем Сусанну Матвеевну усадили на верблюда и, привязав к седлу, повезли куда-то в степь. Так они ехали несколько часов. Приехав на нужное место (такое, чтобы ее можно было обнаружить), они спешились. Зарезали верблюда, вытащили внутренности и положили внутрь его брюха связанную Сусанну Матвеевну, а отверстие крепко зашили сухожилиями так, что наружу торчала только ее голова (видимо, кто-то из басмачей читал Апулея). Её голову смазали маслом и обтянули верблюжьим мочевым пузырём плотно, как второй кожей. Чтобы не задохнулась раньше времени, под ноздрями прорезали небольшое отверстие. После чего басмачи ускакали.

Что было дальше, можно только догадываться. Поднялось Солнце, степь раскалилась, пузырь, высыхая, туго стянул голову, вызывая ужасные мучения. Туловище верблюда тоже страшно нагрелось. Ремни, которыми были связаны руки и ноги, высохли и туго врезались в тело, причинив сильную боль.

От повышения температуры змея начала проявлять активность, а так как кишки были надуты воздухом, она поползла по кишечнику. Начались неописуемые муки (кто хоть раз проходил колоноскопию, поймет о чем я). Змея прошла весь толстый кишечник и через баугиниевую заслонку проникла в тонкий (т.к рот ее был зашит, она не могла кусать и жевать кишечник, а просто тупо лезла вперед). Продвижение пресмыкающегося через тонкий кишечник вызвало неописуемую боль…

Наконец, через привратник гадина проникла в желудок. Тычась в стенки, случайно попала в пищевод и, поднявшись по нему, уткнулась в тряпичную затычку, которую удерживал на месте туго обтянувший голову и приставший к лицу пузырь. Этим она закупорила дыхательное горло и вызвала удушье. Там змея и находилась до тех пор, пока не начали делать вскрытие и не удалили преграду, мешавшую ей выползти.

Над басмачами состоялся суд, и они получили по заслугам.

Предвидя вопросы, скажу: все, что тут написано, - правда. Я только произвел небольшую литературную обработку того, что рассказывал мне дед, и прочитанного мной в его записях. Просто пересказал своими словами, стараясь ни на шаг не отступать от оригинала. Единственное, я не привожу здесь некоторых имен и не указываю места действия. Делаю это умышленно, из этических соображений. Дело в том, что, возможно, живы потомки этих басмачей. Тогда они были врагами, а сейчас время поменялось, и они стали героями войны за независимость. К сожалению, у меня не осталось никаких документов по этому делу. После смерти деда его жена отдала все в музей, где они и пропали с концами. Поэтому Вам придется поверить мне на слово. Очень хотелось бы узнать про похожие факты. Если у кого есть, выкладывйте. Интересно будет их обсудить.

Прислал dr Rendell .

P.S. Вам нужна аренда бесшовных панелей по низкой цене? Наша компания готова предложить вам полный комплекс услуг по аренде бесшовных панелей отличного качества по очень приятным ценам.

Просмотры: 38181

ИСТОРИЯ ПЫТКИ

Естественно, история пытки неотделима от общей истории человеческого рода. Часто утверждается, что по своей природе человек является самым жестоким животным. Как у историка и как у исследователя современной жизни, боюсь, у меня мало причин подвергать это утверждение сомнению. Воистину, собирая материал для этой книги, я убедился в том, что люди редко упускали возможность поизголяться над своими собратьями.

Все началось с наших первобытных предков, когда у них возникла необходимость защитить свои уязвимые и непрочные социальные группы от соседних воинственных племен, наводя на последних страх. Жестокое обращение с пленниками, взятыми в результате межплеменных столкновений, должно было служить предостережением другим потенциальным врагам. Кроме того, жестокость в отношении чужаков сплачивала племя и связывала его членов узами общей ненависти. Именно по этой причине пленники вряд ли могли рассчитывать на легкую смерть, сначала им предстояло помучиться в назидание как врагам племени, так и его членам, а уже потом умереть. Эти пытки мало чем отличались от пыток, применяемых сегодня: нанесение увечий, пытка огнем, избиение палками и плетьми, побивание камнями и т. д.

Внутри данной социальной группы преступники карались, по-видимому, не менее сурово, чем пленники. Их старались наказать так, чтобы совершать подобное впредь им было неповадно, а если же их приговаривали к смерти, то казнили каким-нибудь показательно-изуверским способом, чтобы неповадно было всем остальным. Казнь совершалась с церемониальными действами, привлекала толпы народа и превращалась в зрелищное мероприятие, нередко окруженное праздничной атмосферой карнавала. И сегодня в Китае казнь считается зрелищным событием. В августе 1991 года тринадцать узников были подвергнуты публичному суду на главном стадионе города Куньмина, признаны виновными и тут же казнены на глазах 10 000 возбужденных зрителей. А чтобы мы не слишком обольщались на собственный счет и не смотрели свысока на «темных» жителей Востока, напомню, что в том же году телекомпания KQED из Сан-Франциско затеяла судебный процесс за право транслировать в прямом эфире очередную смертную казнь в тюрьме штата Калифорния.

Итак, если казнь призвана служить средством устрашения, то следует организовать это мероприятие так, чтобы его воочию увидели как можно больше людей. Как ни странно, многие из тех, кто ратует сегодня за отмену смертной казни, также выступают за публичную казнь, хотя из совершенно противоположных соображений, мотивируя свою позицию тем, что чем больше людей увидит этот позорный спектакль, тем больше появится у них сторонников. Однако история показывает, что публичные казни на площадях городов, как это ни печально, только возбуждали кровожадность толпы и уж отнюдь не подвигали людей на борьбу за отмену смертной казни (см. Хронологию смерти).

Помимо смертной казни древними народами широко практиковалось языческое жертвоприношение, когда самым надежным способом умилостивить разгневанных богов считалось пролитие человеческой крови. Только один пример: человека, приносимого в жертву ацтекскому богу по имени Тецкатлипока, клали на спину вдоль жертвенного алтаря и после того, как его связывали, верховный жрец одним движением вскрывал ему грудь и вынимал еще пульсировавшее сердце.

В данной связи не часто поминают индейский обряд посвящения в мужчины, однако его следует также отнести к проявлениям жестокого и бесчеловечного обращения. Наиболее известен подобный обряд в том виде, как его совершают индейцы, североамериканского племени манданов. Читатель, возможно, помнит его по фильму «Человек по имени Лошадь», в котором этот обряд приходится пройти белому юноше (его играет Ричард Гаррис). В 1841 г. этот обряд был описан известным исследователем обычаев американских индейцев Джорджем Кэтлином:

«Юноша, проходящий обряд посвящения, должен встать на колени и упереться руками в пол. Человек с обоюдоострым ножом в правой руке берет большим и указательным пальцами левой руки как можно больше плоти плеча, насквозь протыкает ее и проворачивает нож в ране, стараясь сделать это как можно больнее. Затем он вынимает нож и уступает место другому индейцу с пучком заостренных палочек в левой руке, который тут же просовывает палочку в рану. То же они проделывают с другим плечом, с обеими руками ниже плеч и ниже локтей и с обеими ногами ниже колен. Затем с потолка спускаются веревки, которые держат находящиеся на крыше вигвама мужчины; веревки привязываются к палочкам и тело юноши приподнимают над полом. Пока он висит таким образом в воздухе, рядом стоящие сородичи навешивают на него отныне принадлежащие ему щит, лук, колчан со стрелами и т. д.».

За малым исключением мотивы, методы и оправдание пыток оставались неизменными на протяжении тысячелетий, хотя кое-где мучители отличались особой жестокостью и изощренностью. Изуверские методы медленного умерщвления получили особенно широкое развитие у древних греков и римлян, и в этой книге читателю еще не раз встретятся ссылки на чрезвычайную изобретательность древних римлян во всем, что касалось казней и пыток.

Приход христианства, казалось бы, возвестил новую эру в отношениях между людьми, однако в действительности приверженцы учения Христа не отказались от извечной иудейской доктрины воздаяния (око за око…) и даже пополнили ее тем, чему успели научиться у своих римских гонителей. Костры, сжигавшие еретиков, стали олицетворением террора христианской церкви, оправдывавшей свои злодеяния строчками из евангелия от Матфея (Глава 13, стих 41–42):

«Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и творящих беззаконие. И ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов».

Под творящими беззаконие вскоре стали пониматься конечно же все, кто не очень строго придерживался догматов Римско-католической церкви, и, начав с малости, церковь распространила царство религиозной нетерпимости и террора на значительную часть земного шара. В историческом плане этот террор включает в себя крестовые походы (против другой нетерпимой веры - мусульманства), папскую инквизицию, испанскую инквизицию, охоту на ведьм, гонения на альбигойцев, вальденсов, протестантов и рыцарей-тамплиеров (храмовников).

Протестанты, в свою очередь, не преминули затеять гонения на католиков и квакеров. В Ирландии протестанты и католики столкнулись не на жизнь, а на смерть, и борьбаэта продолжается и поныне. Ссылки на религиозные гонения встречаются в этой книге довольно часто, но в качестве иллюстрации немного ниже предлагается статья об одной кампании церковного террора - охоте на ведьм.

С усилением религиозных преследований по части проявления жестокости от церкви не отставали судебные и карательные институты, и по мере расширения Священной Римской Империи и распространения в Европе и за ее пределами римских законов, кодифицированных императором Юстинианом, для ускорения расследования судебные власти все больше склонялись к применению пыток, а единожды, почувствовав к ним вкус, предпочитали их другим следственным методам вплоть до XVI, а кое-где и до XVII века. Обычной практикой во времена инквизиции было также перекладывание церковью исполнение вынесенных ею смертных приговоров на светские власти. Хотя инквизиция, в частности испанская, заслуженно пользовалась дурной славой из-за преследований еретиков и колдунов, справедливости ради следует отметить, что она не часто прибегала к каким-то необычным изощренным способам истязаний. Церковь не имела собственных мастеров заплечных дел и обычно прибегала к оплачиваемым услугам палачей, обслуживавших тюрьмы. Правда, инквизиция располагала собственными тюрьмами, называвшимися «тайными», в которых обвиняемый в ереси мог провести долгие годы в ожидании суда. Однако церковные власти не имели права казнить обвиненных в безбожии и приговоренных к смерти еретиков, сообразуясь с римско-католическим догматом, гласившим «Церковь не может быть запятнана кровью» (Ecclesia non novit sanguinem). После того, как церковные власти, прибегнув в той или иной степени к пытке, добивались признания обвиняемым своей вины, после того, как признание доводилось до Великого Инквизитора и Святого Престола, после того, как еретик подвергался аутодафе (auto-da-fe - португ. - акт веры), то есть суду святой инквизиции и ему выносился смертный приговор, приведение этого приговора в исполнение (как правило, сожжение на костре) падало на плечи светских властей, которые из боязни быть обвиненными в симпатиях к еретикам не могли уклониться от этой незавидной обязанности.

По мере распространения пыток в их римском варианте по всей Европе Азия могла похвастаться впечатляющими инструментами жестокости собственного изобретения, хотя китайские, например, приспособления для пыток являлись в той или иной степени разновидностями западных образцов, таких как дыба или испанский сапог. Вот описание кия кьен (kia quen, что в переводе значит «башмак»):

«Для ног существует инструмент, называемый кия кьен, состоящий из трех деревянных дощечек, средняя из которых жестко закреплена в поперечном деревянном блоке, а две другие - свободны. Ступни ног жертвы помещаются по обе стороны центральной дощечки и сжимаются боковыми до тех пор, пока не затрещат кости».

Там же широкое распространение имела канга (сродни европейскому позорному столбу), дощатая конструкция, в которой зажимались шея и руки осужденных за мелкие преступления, а также жестокая порка, известная на Западе как бастинадо и до сих пор применяемая в некоторых странах и известна под названием фалака (falaqa). Кроме того, в Китае практиковалась смертная казнь, известная как смерть от тысячи надрезов (подобная казнь была в ходу и в Японии под названием смерть от двадцати одного надреза).

В Индии пытка применялась во все периоды ее истории, и как в других странах Азии, здешние методы истязания мало чем отличались от методов, применявшихся в Европе: бастинадо и другие виды порки, колодки, пытка огнем и водой, пытка раскаленным железом, дыба и т. д. Страшная пытка китте оказалась не чем иным, как гибридом китайской пытки кия кьен и европейских тисков: две деревянные дощечки помещались по обе стороны какого-нибудь чувствительного органа, как правило, уха, пальца, ступни или гениталий, и сжимались до тех пор, пока жертва не теряла сознание от непереносимой боли. Нередко повторная процедура заканчивалась смертью несчастного. Райли Скотт приводит отрывок из «Восточных мемуаров» Джеймса Форбса, опубликованных в 1813 г., в котором рассказывается о любопытном эпизоде, произошедшем в индийском городе Татта:

«Некий индус был сборщиком таможенных пошлин; имел семью, богатство, вес в обществе и положение при дворе. Чувствуя себя в полной безопасности и не ожидая ничего дурного, он был несказанно удивлен, когда в его дом нагрянул визирь с несколькими вооруженными людьми и потребовал у него его кровные денежки, которые хранились в тайнике и которые тот не отдал бы даже под страхом смерти. Чтобы вытянуть признание, сборщика пошлин подвергли разнообразным пыткам, применяя при этом различные приспособления. Одно из них являло собой платформу с туго натянутой на ней сеткой, прикрытой сверху вощеным ситцем. Под сеткой находилась доска, утыканная острыми шипами. Сборщика пошлин, тучного баньяна, заставили снять с себя джаму (муслиновый халат) и лечь на утыканное скрытыми шипами ложе. Длинные острые шипы лесной акации впились в тело жертвы так, что тот не мог пошевельнуться, не причинив себе нестерпимой боли. Два дня и две ночи он переносил пытку, так и не раскрыв своей тайны, и его мучители, испугавшись, что он умрет, так и не сообщив им о местонахождении денег, решили прибегнуть к другой пытке. Когда жизнь уже едва теплилась в теле несчастного, его сняли с платформы и положили на пол, после чего вымогатели привели в комнату его единственного малолетнего сына и принесли мешок, в который предварительно поместили дикого кота. Они сунули ребенка в мешок, завязали его и расположились вокруг с бамбуковыми палками в руках, готовые начать избиение кота, чтобы привести его в ярость и заставить убить ребенка. Этого отцовское сердце вынести уже не могло, и он отдал свои сокровища».