История категории одушевленности в древнерусском языке. Развитие категории одушевленности в древнерусском языке
1. Гпамматическая категория одушевленности / неодушевленности. 2. Способы выражения одушевленности / неодушевленности. 3. Развитие категории одушевленности / неодушевленности в истории русского языка. 4. Трудности словоупотребления, связанные с категорией одушевленности / неодушевленности.
Все имена существительные в современном русском языке делятся на одушевленные и неодушевленные. Одушевленные имена существительные служат наименованиями живых существ: брат, сестра, антилопа, ворона и т. д. Неодушевленные имена существительные служат наименованиями предметов и явлений реальной действительности, не причисляемых к живым существам: потолок, стена, окно и др.
категория одушевленности / неодушевленности - лексико–грамматическая категория, выражающая формами вин. п. противопоставление грамматически одушевленных и неодушевленных имен существительных. У одушевленных существительных вин. п. совпадает с род., у неодушевленных - с формами им. п.:
Причиной возникновения этой категории, начальный этап формирования которой относится еще к дописьменной эпохе, явилось совпадение форм им. и вин. падежей единственного числа подавляющего большинства существительных мужского рода, вследствие чего оказывалось невозможным разграничение субъекта и объекта действия. Так, в предложении отьць видить сынъ носитель действия и его объект морфологически никак не различаются. Потребовалась замена одной из этих форм, и в значении вин. п. в подобных конструкциях стала употребляться форма род. п., с которым вин. п. обнаруживает близость в синтаксическом отношении (например, при выражении частичного объекта: купил мяса и купил мясо или объекта при отрицании: не видел ручки и не видел ручку ).
Первоначально новые формы вин. = род. падежей употреблялись только в кругу существительных, обозначавщих лиц, постепенно вытеснив к ХIV веку старые формы вин.= им. падежей. Лишь затем вин. = род. становится возможным у названий животных и птиц, хотя старые формы этих слов возможны еще в памятниках письменности ХVI, ХVII вв.: купилъ лошадь, мерин, ворон; купилъ боран и др.
Во множественном числе категория одушевленности формируется гораздо позднее (начиная с ХIV в.). При этом новые формы сначала приобретают названия лиц мужского пола, затем названия лиц женского пола и, наконец, существительные, обозначавшие животных и птиц, которые употреблялись еще в ХVII в. чаще всего в форме вин. = им.: овцы стригла Матрена Минина (1639 г.) После предлогов старые формы были возможны даже в кругу названий лиц: купил... на кормщики и на носники и на присадщики (1614 г.). Ср.: на носников и на кормъщиков (там же). Примеры взяты из севернорусских деловых текстов.
Не случайно в современном русском языке формы вин. = им. сохраняются в некоторых конструкциях с предлогами, типа: избрать в депутаты, принять в члены какой–либо организации, пойти в гости, пойти в актеры, произвести в офицеры, выйти в люди (ср.: собрать депутатов, позвать гостей, встретить актеров, увидеть офицеров ). Следы старой формы вин. п. наблюдаются в наречии замуж (выйти замуж , т.е. за мужа ) и в устаревшем сочетании на конь (см. у А.С. Пушкина: Люди! на конь – "Сказка о золотом петушке").
Отсутствие категории одушевленности в ед. числе у существительных ж. и ср. рода объясняется тем, что формы им. и вин. падежей у слов ж. р. в большинстве случаев исконно различались (жена – жену, сестра – сестру ), а существительные ср. р. редко используются в функции активного субъекта.
Категория одушевленности может выражаться не только формами вин. п., но и синтаксически, т. е. формами согласуемых с существительными слов: повстречал моего старого друга , но: купил новый дом, любил своих детей, но: читал свежие газеты . У несклоняемых имен существительных она выражается только синтаксически: В зоопарке дети увидели забавного кенгуру.; Она надела теплое пальто .
Следует иметь в виду, что понятие грамматической категории одушевленности или неодушевленности не совпадает с естественнонаучным пониманием живой и неживой природы. Так, одушевленными являются:
1) слова адресат, кукла (= игрушка), лицо (= человек), матрешка, марионетка, мертвец, покойник;
2) названия некоторых карточных фигур и карточных терминов: валет, дама, король, туз; козырь;
3) названия некоторых шахматных фигур: конь, король, слон, ферзь;
4) существительные ср. р. на – ище: страшилище, чудовище;
5) существительные в переносном значении (метафорический перенос с неживого предмета на живой): болван («грубо обтесанный обрубок дерева, чурка; жесткая (обычно деревянная) форма для расправления шляп, париков», неодуш.) - болван («тупица, неуч», одуш.); при обратном переносе существительные сохраняют категорию одушевленности, например: змей («змея», одуш.) - [воздушный] змей («игрушка», одуш.).
Неодушевленными являются:
1) собирательные имена существительные: войско, народ, стая, толпа и др.;
2) слово персонаж и нек. др.;
3) названия микроорганизмов: бактерия, микроб, а также слова типа личинка, куколка, эмбрион и под.
В современном русском литературном языке наблюдаются колебания одушевленности / неодушевленности, что может зависеть либо от значения контекста, либо от стиля речи. Ср.: ловить крабов - есть крабы ; уничтожать куколки вредных насекомых (общелит.) - уничтожать куколок вредных насекомых (научн.).
Категория одушевленности - последовательная омонимия форм Р и В обоих чисел в кругу существительных с исходным значением "живое существо" (причем одушевленными могут быть сущ., а не сами предметы, напр., "баран" как блюдо, "конь" как шахматная фигура). Это специфическая русская грамматическая особенность, развивающаяся на протяжении 15-17 вв. В СРЯ этой категорией не охвачены сущ. ж. р. ед. ч. типа "жена", "корова".
Как омонимия форм В, Р категория одушевленности развилась на базе древнерусской категории лица, а перерастанию одной в другую предшествовало распространение омонимии форм В-Р ед. ч. на все сущ. м. р. со значением лица - независимо от его соц. принадлежности и древней основы соответствующего сущ.
Уже в текстах 13-14 вв. встречаются случаи В-Р ед. ч. (наравне с В-И). Примеры пока немногочисленны, т. к. противоречат норме => отражают живую речь; уже не дифференцируют в В ед. ч. названий лиц высокого соц. положения.
Конец 15-го в. - активизируется процесс обобщения флексий В, И мн. ч., сущ. м. р. с личным значением фиксируются в форме В-Р мн. ч. Обычны в грамотах московских князей в ф-ции прямого дополнения (послали есмы своихъ пословъ), в деловых текстах 15 в. - и в предложных конструкциях (своих воевод послати).
Форма В-И выглядит архаично (послал данщики).
Более консервативными оказываются в отношении форм В-Р мн. ч. сущ. "дети", "люди", кот. до конца 17 века последовательно употр. в форсе В-И (собака на люди мечется). На периферии встречаются варианты В-Р, подчеркивающие книжный хар-р форм В-И ранее московских.
О перерастании категории лица в категорию одушевленности можно говорить с момента распространения омонимии В-Р с названий лиц на названия животных. Ранее всего это происходит в форме ед. существительных м. р. Примеры таких форм (съваратив коня, яко овъна) отражают влияние южнославянских традиций церковного языка, так как отражены в лит-ном, но долгое время не встречаются в деловой письменности. Центральные и периферийные деловые тексты 16 века продолжают сохранять формы В-И ед. названий животных в предложных сочетаниях и в стереотипных для юридической документации фразах (отняли конь да кобылу). Вне стереотипных формулировок - в функции прямого дополнения обычно наблюдаем В-Р (купил де у меня сын ево коня).
До середины 17 века названия животных в формах В-Р мн. ч. вообще не встречаются. Курские менее консервативны - встречаются и такие, и такие примеры. Очевидно, 17 век - время сложения категории одушевленности, как она отражена в СРЯ.
Все примеры В-Р 17 века связаны с позицией прямого дополнения, а не в предложными конструкциями с В, так как категория одушевленности развивается в связи с необходимостью различной форм субъекта и объекта в грамматической системе со свободным порядком слов => связана с основной функцией В - прямого дополнения. Закрепившись в этой функции, форма В-Р становится выражением категории одушевленности.
Некоторые старые формы закрепились даже в СРЯ. Например, форма "муж" в предложной форме ("замуж"); в конструкциях с предлогом - наименования лиц во множественном числе со значением сословия, профессии и т. п., а не совокупности лиц (пойти в солдаты, выйти в люди, пойти в гости). Это объясняется тем, что в составе предложных конструкций синтаксическая функция словоформы выражена однозначно и омонимия флексий не создает коммуникативных помех, синтагматические отношения не требуют нарушения традиционной формы.
Диалектные особенности формирования категории не отличаются большим разнообразием, хотя и содержат отдельные местные черты, док-щие, что категория более интенсивно развивалась в южновеликорусских говорах по сравнению с северными. На севере + в нек. говорах Сибири зафиксированы формы В-И мн. ч. названий животных (били звери, пасу коровы). VS в говорах великорусского юго-запада категория охватила и ед., и мн. ч. ж. р., не имевшие спец. показателя значения В (взяли жену да дочере; дочеря Акилину; взявъ матеря/матере). Форма В-Р ед. ч. охватывает также и название животного (нашли лош
нашли лошадя). => юго-западные великорусские говоры отразили последовательную ликвидацию омонимии форм В-И среди сущ., способных употребляться в позиции
активного производителя действия, независимо от рода таких сущ.
12. История именных и местоименных форм имени прилагательного
УДК 808.2 (077)
ББК Ш 141.12 - 916.3
В.В. Боровик
В статье обозначены некоторые особенности усвоения категории одушевленности/неодушевленности русского языка носителями разных языков: неблизкородственного (корейского) языка и языка общей с русским языковой семьи (немецкого). Намечаются основные направления, по которым категория одушевленности/неодушевленности может быть сопоставлена в данных языках в плане содержания и выражения.
THE CATEGORY ANIMATE/INANIMATE AND SOME ASPECTS OF IT’S LEARNING BY FOREIGN STUDENTS
The article highlights some features of acquisition of the category animate/inanimate of the Russian language by non-Russian speakers. A non-cognate language (Korean) and language of the same language family with the Russian (German) have been focused on this effect. The article outlines the basic directions in which the category animate/inanimate can be compared in these languages in the plane of content and the plane of expression.
Key words: grammar; category; animate; inanimate
В лингвистической литературе можно наблюдать неоднозначность подходов в понимании оппозиции одушевленность/неодушевленность, возникшую из-за различных взглядов языковедов на классификацию имен существительных в русском языке. Одни лингвисты трактуют данное противопоставление как лексико-грамматический разряд конкретных существительных [СРЯ, 1984, с. 256] или всех существительных [Бондарко, 2005, с. 156160; РГ-80, с. 460]. В.П. Даниленко описывает рассматриваемое явление как лексическую категорию [Даниленко 2007, с. 28]. Традиционно же считается, что оппозиция одушевленность/неодушевленность - еще одна грамматическая категория имени существительного, поскольку данная антитеза находит морфологическое выражение в противопоставленности двух парадигм склонения имен существительных [Виноградов, 2001, с. 81-85; Грамматика, 1970, с. 321].
рованию рядов словоформ, различающихся только конкретным значением, принадлежащим данным грамматическим категориям, лежит в основе их классификации на словоизменительные и классифицирующие [Бондарко, 2005, с. 73; Зализняк, 2002, с. 31; Ми-лославский, 1981, с. 26; Смирницкий, 1998, с. 213; Фортунатов, 1956, с. 155]. Категория одушевленности/неодушевленности в русском языке является классифицирующей. Отнесение имен существительных к одушевленным или неодушевленным связано с разделением человеком окружающего мира на живое и неживое.
Если обратиться к истории категории одушевленности/неодушевленности в русском языке, то можно узнать, что ее развитие обусловлено такими взаимосвязанными факторами, как семантический, морфологический, синтаксический.
семантический фактор сформировался в результате обобщения и абстракции лексических значений, благодаря чему собственно и возникла рассматриваемая категория. Начало развития категории одушевленности относится к праславянской эпохе, а основные процес-
сы ее становления - уже к эпохе существования древнерусского языка. Можно выделить два подхода в объяснении происхождения категории одушевленности.
I. На начальном этапе становления (XI в.) оппозиция одушевленность-неодушевленность представляла собой еще почти лексическое явление, которое выделяло группу слов с общим значением, характеризующимся следующими признаками (элементами значения): живые предметы (существа), из живых только люди, из людей только мужчины, из мужчин только свободные, т.е. общественно полноправные, социально активные лица. Стоит отметить, что отождествление рабов (слуг) с вещами характерно было для древнего мира [Никифоров, 1948, с. 140; Степанов, 1975, с. 124; Хабургаев, 1974, с. 185]. Ср.: по нужи сложити на боярьска тивуна (Кедайте-не, 1955, с. 125).
В дальнейшем круг предметов и их названий, которые охватывала данная категория в русском языке, расширялся, а набор элементов значения сужался до признака живые.
Существительные, обозначавшие взрослых людей (мужчин), независимо от социальной принадлежности (ХП-ХГУ вв.). призъвавъ единого раба;
Наименования лиц женского пола, но только во множественном числе (ХУ-ХУ1 вв.): заступати вдовиць и сироть, и женъ ихъ;
Названия животных, а также малых детей (с конца XVII в.): привел барана живова в вечер, I разб1еть младеньцш твоА о ка[н] мень (Кедайтене, 1982).
окончательное укрепление категории одушевленности-неодушевленности произошло в поздний исторический период. В результате действия процесса абстракции общий элемент значения живые стал обязательным, а значит, был признан грамматическим.
II. Объяснение генезиса категории одушевленности характером социальных отношений в древнерусском обществе рядом языковедов считается в корне неправильным [Кедайтене, 1955, 1982; Крысько, 1994]. Подходя критически к рассмотрению этого вопроса, они утверждают, что в немногочисленных классических работах [Никифоров, 1948, с. 140, Степанов, 1975, с. 124, Хабургаев, 1974, с. 185] большинство обобщений базируется на отры-
вочных данных и что историки языка не полностью учитывали уже опубликованные раннее сведения. Так, Е.И. Кедайтене, проанализировав фактический материал, взятый из памятников старшего периода русского языка («Русская Правда», Сочинения Мономаха и «Слово о полку Игореве»), пришла к выводу, что «форма родительного падежа в значении винительного наличествует не только у существительных, обозначающих социально полноправных лиц, но и у существительных, обозначающих социально неполноправных лиц» [Кедайтене, 1955, с. 128].
Морфологический фактор обусловлен исчезновением различий между формами именительного и винительного падежа в словах мужского рода с основой на *-о (столъ, конь -вижоу столъ, конь), с основой на *-й (сынъ -имамь сынъ), а также с основой на *-! (гость - встретили гость) в единственном числе [Иванов, 1983, с. 283]. Причиной этого стали фонетические процессы, происходившие в праславянском языке. Морфологическим фактором также вызвана индивидуальная форма существительных женского и мужского рода на гласный в винительном падеже (например, бабушку, дядю, воду, землю, папу), которую Ю.С. Степанов называет «нерегулярным клином», причину ее сохранения выдающийся лингвист видит в «несводимости, не-совпадаемости, неомонимичности падежного показателя -у ни с каким другим показателем им. или род. падежей» [Степанов, 1975, с. 123]. Исключением является родительный падеж неодушевленных имен существительных (масса, вещество, абстрактные объекты), оканчивающихся на ударный или безударный -у: нет чаю, не было снегу.
Именно морфологический фактор лежит в основе характерного для целого ряда ситуаций формального неразличения субъекта действия (агенса) и объекта действия (пациен-са). Подобные трудности могли бы быть более или менее легко разрешимыми, если бы в русском языке был твердый порядок слов, при котором существительное, стоящее на первом месте, всегда бы выражало субъект действия, а стоящее на втором месте - объект действия. Однако в действительности этого нет, поэтому единственным способом «заставить» па-циенс выполнять функцию дополнения стала звуковая форма родительного падежа, которая
выступила с новым значением винительного. Это все обусловило роль синтаксического фактора в развитии категории одушевленности-неодушевленности в русском языке.
Действие трех взаимосвязанных факторов в формировании рассматриваемой категории отразилось таким образом, что значение одушевленности/неодушевленности нашло выражение на лексическом, морфологическом и синтаксическом уровнях языка. Этот факт оказывается важным в преподавании русского языка как иностранного, поэтому мы ставим себе целью описать основные трудности изучения категории с учетом ее средств репрезентации на данных уровнях языка. Материалом для исследования послужили ошибки иностранных студентов из германии и Южной Кореи.
Прежде, чем приступить к анализу, нам кажется целесообразным не согласиться с тем, что «категория одушевленности - специфически русская (великорусская) грамматическая особенность» [Горшкова, 1981, с. 215]. Ведь различие между живым и неживым, одушевленным и неодушевленным, личным и неличным пронизывает многие разделы грамматики большинства языков мира.
В корейском языке, как и в русском, различаются существительные одушевленные и неодушевленные. В немецком языке одушевленность и неодушевленность не получают грамматического выражения в системе форм имени существительного и не являются, таким образом, грамматической категорией имени существительного [Мугу, 2003, с. 15].
Лексические средства выражения категории
С точки зрения семантики в основе оппозиции одушевленность/неодушевленность лежит субъективная оценка объектов действительности. Одушевленным для носителя русского языка считается «все, что в действительности является им, а также все то, что может при определенных условиях считаться «одушевленным» [Ельмслев, 1972, с. 118]. Существительные, обладающие семантическими признаками неодушевленных, формальнограмматически оказываются одушевленными, а существительные, семантически относящиеся к одушевленным, могут изменяться по парадигме неодушевленных. Именно поэтому большой неожиданностью для иностран-
цев иногда являются слова, в которых бытовое представление о живом и неживом не совпадает с биологическими представлениями.
Существительные, функционирующие в языке, как одушевленные или неодушевленные, условно можно разделить на два класса: 1) слова, употребленные в своем прямом, словарном значении; 2) слова, употребленные метафорически. Однако мы не будем рассматривать в данной статье случаи метафорического употребления существительных.
На основе компонентного анализа имен существительных в первом классе выделяются две основные группы: «абсолютно одушевленные» - субстантивы, объединенные общим семантическим компонентом «живое существо», включая названия людей, птиц, животных, рыб, насекомых (мужчина, ребенок, рыба, страус, таракан и др.), но исключая растения; «абсолютно неодушевленные» - имена существительные, объединенные общим семантическим компонентом «неживой предмет» (река, озеро, дом, город, дерево, цветок и др.), в том числе и растения. У иностранных студентов не возникает особых трудностей в определении предмета как носителя живого или неживого признака у существительных указанных групп. Встречающиеся ошибки в отнесении растений к одушевленным существительным можно объяснить незнанием или непониманием лексического значения слова. Например, акация и сирень в проведенных нами тестах оказываются для некоторых немецких студентов существительными одушевленными.
Субстантивы, у которых выбор формы одушевленности или неодушевленности связан с колебаниями в определении статуса самих объектов, обозначающие не столько живые и неживые предметы, сколько предметы, осмысливающиеся как живые и неживые, объединяются в ряд промежуточных групп.
Особые трудности, а скорее даже непонимание разделения на одушевленные и неодушевленные существительные, у иностранных студентов вызывает группа слов, объединенных семантической оппозицией живой/мертвый. Говоря о таких словах, как мертвец, покойник, усопший, почивший (о только что умершем) [Александрова, 2001, с. 349], нам кажется недостаточным объяснение их отношения к одушевленным существительным -
«мыслимый как бывший живым» [Наруше-вич, 2002, с. 78], так как противопоставляемая им группа неодушевленных существительных труп (тело, бездыханное тело) [Александрова, 2001, с. 505], останки, прах тоже может мыслиться «как бывший живым» человек или животное. «В различии форм видеть покойника, видеть мертвеца, но видеть труп сказывается, возможно, то обстоятельство, что в первых двух сочетаниях существительные связываются с представлением только о человеке, тогда как под словом труп в равной мере может подразумеваться и животное» [Розенталь, 1998, с. 106]. Разграничение данных слов строится не только на упомянутом выше обстоятельстве, но и на временных рамках (как давно умер человек), антитезе душа/тело, т.е. духовная и материальная сущность человека. Издавна в представлениях русского народа тело являлось бренным (тленным), а душа - бессмертной.
В детской речи в качестве одушевленных выступают не только имена людей и животных, но и названия игрушек. Как неоднократно отмечалось, «детям свойственно персонифицировать любые неодушевленные предметы» [Андреева, 2001, с. 277]. Для иностранных студентов такие факты не являются новыми, ибо они сами в детстве обращались с игрушками как «личностями». Повзрослев, они воспринимают окружающую действительность уже иначе, для них игрушки, куклы становятся неживыми предметами: он открыл бубновый король (из сочинения студента из Германии).
Ярким примером того, как в языковой картине мира находят отражение целостные объекты действительного мира с релевантными для пользователей определенного языка свойствами и характеристиками, являются слова, описывающие разного рода группы или объединения людей (народ, толпа, отряд, патруль, армия и др.), в двух совершенно неродственных языках. Если в русском языке собирательные названия множеств живых существ относят к неодушевленным, то в корейском языке существительные «инмин «народ», кун-тэ «армия», путэ «отряд» и т.п., которые благодаря олицетворению или персонификации рассматриваются как одушевленные» [Мазур, 2004/1960, с. 85]. Объяснить это можно особой ролью коллектива в корейском обще-
стве, например: генерал наблюдал вражеских армий (из сочинения студента из Южной Кореи).
Морфологические средства выражения категорий
В связи с тем, что мы не являемся носителями корейского языка и не обладаем достаточными знаниями в области грамматики, мы вынуждены строить свои рассуждения, исходя из описаний грамматических категорий и правил функционирования языковых единиц в грамматиках корейского языка. Если говорить о немецком языке, то рассуждения о его грамматических категориях мы будем строить не только на основе грамматик, но и на базе собственных знаний, полученных в школе.
Проанализировав языки индоевропейской семьи, в частности языки славянской группы, Л. Ельмслев приходит к выводу, что существует два способа выражения значения одушевленности/неодушевленности:
Выбор особых окончаний падежа и числа;
Синкретизм в именной парадигме, т.е. совпадение в процессе развития языка функционально различных форм в одной форме [Ельмслев, 1972, с. 141].
На уровне морфологии категория одушевленности в русском языке выражается в совпадении формы винительного падежа с формой родительного в единственном (кроме слов на -а, например: папа, мальчишка) и множественном числе у существительных мужского рода (нет директора - вижу директора, много знакомых - встретил знакомых); в совпадении тех же самых форм падежей только во множественном числе у всех существительных женского рода (несколько девушек - люблю девушек) и лишь у немногих существительных среднего рода (названия живых существ безотносительно к полу, например: дитя, лицо, существо, животное, насекомое, млекопитающее, травоядное). Неодушевленные существительные, подчиняясь тем же принципам, что и одушевленные, во множественном числе имеют совпадающую форму винительного падежа с формой именительного (стоят столы - сдвинул столы, растут цветы - купил цветы, открыты окна - помыл окна).
В корейском языке деление на одушевленные и неодушевленные существительные об-
наруживается: 1) в противопоставлении окончаний дательного падежа -еке (живые существа) и -е (предметы); 2) в противопоставлении окончаний составных падежей, которые включают окончания -еке (для одушевленных) и -е (для неодушевленных) дательного падежа; 3) в дублерах окончаний дательного падежа -хантхе, -толо, которые возможны только в отношении одушевленных имен [Хо-лодович, 1954, с. 50; Мазур, 2004/1960, с. 84].
При сопоставлении способов выражения рассматриваемой категории в неблизкородственных языках (русский и корейский) можно прийти к выводу, что доминирующие факторы в них различны. В русском языке различение оппозиции одушевленность/неодушевленность средствами синкретизма происходит при доминации рода (активнее всего мужского) и числа (чаще множественного). В корейском языке выбор специфических окончаний выступает в качестве основного средства различения одушевленности-неодушевленности. Данные доминирующие факторы неродственных языков стоит учитывать при обучении русскому языку корейских студентов, чтобы избежать следующих ошибок: Я смотрю фильма. Я жду около дома знакомой девушки. Они всегда готовы искать оптимальных решений.
Синтаксические средства выражения категории
На синтаксическом уровне значение одушевленности/неодушевленности находит выражение в согласовании имен существительных с полными прилагательными, причастиями, местоимениями-прилагательными, именами числительными, т.е. можно утверждать, что согласуемые с существительными слова также обладают данной категорией.
Ошибки, допускаемые иностранными студентами при согласовании имен существительных, свидетельствуют о том, что они не всегда помнят об основном правиле, что все существительные определяют выбор словоформ согласуемых с ними. Рассмотрим наиболее распространенные случаи нарушения согласования, зафиксированные нами в работах иностранцев.
Используя прилагательные в своих сочинениях, студенты часто забывают о том, что «у имен прилагательных эта категория указывает на принадлежность признака живому су-
ществу или неживому предмету (явлению) и выражается в совпадении формы вин. п. ед.
ч. муж. рода, а также вин. п. мн. ч. с соответствующими формами род. п. или им. п. в зависимости от того, какое существительное -одушевленное или неодушевленное» [Русский язык, 1997, с. 282]. Ср.: Князь отказался выполнять своего обещание (неодушевленность) - Я люблю инициативные людей (одушевленность).
Как отмечает И.Г. Милославский, указание на одушевленность/неодушевленность в самой словоформе имени существительного в винительном множественного существует лишь у части существительных [Милослав-ский, 1981, с. 54]. Исключением являются неизменяемые (несклоняемые) существительные, не имеющие формально-грамматического выражения одушевленности/неодушевленности, поэтому только синтаксические способы для несклоняемых существительных выступают единственным средством выражения одушевленности/неодушевленности. Этим фактом объясняются ошибки иностранных студентов в согласовании прилагательных с неизменяемыми существительными, например: В зоопарке я увидел взрослый шимпанзе.
При сочетании с одушевленными существительными имена числительные (количественные два, три, четыре, оба и собирательные) имеют совпадающие формы винительного и родительного падежей. К сожалению, студенты из Южной Кореи испытывают определенные трудности при согласовании числительных с одушевленными существительными, результатом чего становится нарушение смысла, ср: Эти станки обслуживают двух рабочих - Позвоните через двух минут.
Влияние категории одушевленности обнаруживается и в тех случаях, когда существительное не стоит в форме винительного падежа. Это случаи с местоимениями-прилагательными которые или которых, использующимися для присоединения определительного придаточного предложения к главному. Данные словоформы согласуются с существительными, стоящими в именительном падеже множественного числа, и выступают в форме винительного падежа, обусловленной глаголом придаточного предложения. Ошибки в согласовании существительных с относительными местоимениями у студентов, изу-
чающих русский язык как иностранный можно объяснить тем, что иностранцы забывают о важной для грамматики составляющей любого предмета - признак живого или неживого. Ср.: Есть песни, которых я не могу слушать - Мы видим двух нападающих, которые меняет главный тренер.
Основные итоги данного исследования можно кратко сформулировать следующим образом:
2. Под влиянием действия этих трех взаимосвязанных факторов значение одушевленности/неодушевленности нашло выражение на лексическом, морфологическом и синтаксическом уровнях языка.
3. Исследованную нами категорию можно отнести к лингвистическим универсалиям, так как представлена она не только в славянских языках, хотя именно в них и получила значительное развитие.
4. Разделение имен существительных на одушевленные и неодушевленные обусловлено спецификой осмысления действительности человеком и отражает стереотипы обыденного сознания многих поколений, «наивные» представления о мире, зафиксированные в системе языка.
5. Основные трудности, возникающие у иностранных студентов при изучении рассматриваемой категории, связаны со способностью человека видеть устройство мира под углом зрения, подсказанным ему его родным языком.
1. Александрова, З.Е. Словарь синонимов русского языка: ок. 11 000 синоним. рядов [Текст] / З.Е. Александрова. - 11-е изд., перераб. и доп. -М.: Рус. яз., 2001.
2. Андреева, Е.В. Посессивность и одушевленность/ неодушевленность в детской речи (на материале русского языка в сопоставлении с французским) [Текст] / Е.В. Андреева // Теоретические проблемы функциональной грамматики: материалы Все-рос. науч. конф. (С.-Петербург, 26-28 сент. 2001 г.).
СПб.: Наука, 2001. - С. 277-287.
3. Бондарко, А.В. Теория морфологических категорий и аспектологические исследования [Текст] / А.В. Бондарко. - М.: Яз. славян. культур, 2005.
4. Борковский, В.И. Историческая грамматика русского языка [Текст] / В.И. Борковский, П.С. Кузнецов. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 511 с.
5. Виноградов, В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове) [Текст] / В.В. Виноградов. -4-е изд. - М.: Рус. яз., 2001.
6. Горшкова, К.В. Историческая грамматика русского языка [Текст] / К.В. Горшкова, Г. А. Хабургаев. -М.: Высш. шк., 1981.
7. Грамматика современного русского литературного языка [Текст] / С.Н. Дмитренко [и др.]; отв. ред. Н.Ю. Шведова. - М.: Наука, 1910.
8. Даниленко, В.П. Ономасиологическое направление в грамматике / В.П. Даниленко. - 2-е изд., испр. -М.: Изд-во ЛКИ, 2001.
10. Зализняк, А.А. Русское именное словоизменение: с прил. избр. работ по соврем. рус. яз. и общему языкознанию [Текст] / А.А. Зализняк. - М.: Яз. славян. культуры, 2002..
11. Иванов, В.В. Историческая грамматика русского языка [Текст] / В.В. Иванов. - 2-е изд., испр. и доп.
М.: Просвещение, 1983.
12. Кедайтене, Е.И. Из наблюдений над категорией лица в памятниках русского языка старшей поры [Текст] / Е.И. Кедайтене // Вопросы языкознания. -1955. - № 1. - С. 124-128.
14. Крысько, В.Б. Переходность, объект, одушевленность в истории русского языка [Текст]: автореф. дис. ... д-ра филол. наук / В.Б. Крысько. - М., 1994.
15. Мазур, Ю.Н. Грамматика корейского языка (Морфология. Словообразование): Теоретический курс [Текст] / Ю.Н. Мазур. - 2-е изд., испр. - М.: Муравей: Вост. лит-ра, 2004.
16. Милославский, И.Г. Морфологические категории современного русского языка [Текст] / И.Г. Милославский. - М.: Просвещение, 1981.
17. Мугу, Р.Ю. Полисемантизм соматической лексики: На материале русского и немецкого языков [Текст]: дис. ... канд. филол. наук / Р.Ю. Мугу. - Майкоп, 2003.
19. Никифоров, С.Д. Из наблюдений над именами существительными в памятниках второй половины XVI века [Текст] / С.Д. Никифоров // Вопросы славянского языкознания, I. - Львов, 1948. - С.140-152.
20. Розенталь, Д.Э. Практическая стилистика русского языка [Текст] / Д.Э. Розенталь. - М.: АСТ, 1998.
21. Русская грамматика [Текст] / Н. С. Авилова [и др.] . - М.: Наука, 1980. - Т. 1: Фонетика. Фонология. Ударение. Интонация. Словообразование. Морфология.
22. Русский язык: Энциклопедия [Текст] / Под ред. Ю.Н. Караулова. - 2-е изд., перераб. и доп. - М.: Дрофа, 1997.
23. Смирницкий, А.И. Древнеанглийский язык [Текст] / А.И. Смирницкий. - М., 1998.
24. СРЯ: Современный русский язык / Под ред. Д.Э. Розенталя. - М.: Высш. шк., 1984.
25. Степанов, Ю.С. Основы общего языкознания: учеб. пособие для вузов [Текст] / Ю. С. Степанов. -2-е изд., перераб. - М.: Просвещение, 1975.
26. Фортунатов, Ф.Ф. Избранные труды / Ф.Ф. Фортунатов. - Т. 1. - М., 1956.
27. Хабургаев, Г.А. Старославянский язык [Текст] / Г.А. Хабургаев. - М.: Просвещение, 1974.
28. Холодович, А.А. Очерк грамматики корейского языка: учеб. пособие для вузов [Текст] / А.А. Холо-дович. - М.: Изд-во лит-ры на ин. яз, 1954.
УДК 4 р - 3 + 413.0 ББК 81.03 + 81.031.4
Ю.В. Вайрах
СПОСОБЫ СЛОВООБРАЗОВАНИЯ НАИМЕНОВАНИЙ КОММЕРЧЕСКИХ ПРЕДПРИЯТИЙ ИРКУТСКА
Объектом исследования являются эргоурбонимы (наименования коммерческих предприятий). Определяются способы их образования: лексико-семантический, морфологический и специфический. Даётся характеристика одного из компонентов лексико-семантической структуры эргоурбонимов - дифференциатора в словообразовательном аспекте.
Ключевые слова: словообразование; способ словообразования; эргоурбоним; лексикосемантический; морфологический и специфический способы образования эргоурбонимов
WORD-FORMATION METHODS OF IRKUTSK COMMERCIAL ENTERPRISES NAMES
The subject of the research in this paper are ercourbonims (names of commercial enterprises). Ways of their formation have been defined as follows: lexico-semantic, morpholoqical and specific. The characteristics of differentiator in the word-formation aspect as one of the lexico-semantic components of ercourbonims has been considered.
Key words: word-formation; methods of word-formation; ercourbonim; lexico-semantic, mor-pholoqical and specific methods of the formation of ercourbonims
В лингвистике словообразование является достаточно разработанным разделом, но возникновение новых парадигм научного знания обусловило выделение «новых реальностей языка» и возможность увидеть языковые факты в ином свете. Традиционно исследователями рассматривались проблемы специфики имён собственных, их взаимосвязи с апел-лятивами, типов и функций имён собственных, способов их номинации и мотивации, но вопрос об онимическом словообразовании не получил всестороннего освещения. Хотя они-мы используются учёными как иллюстративный материал при анализе лингвистических
явлений неологии и неографии, индивидуального словотворчества.
Активное исследование ономастики, введение нового ономастического материала в научный оборот и его многоаспектное исследование сделали необходимым разграничение синхронного онимического и отонимическо-го словообразования. В силу этого представляется актуальным всестороннее исследование онимических и отонимических новообразований в структуре русской словообразовательной системы. В настоящее время в области номинации происходит активное пополнение онимических подсистем. Одной из
В дря эти формы совпадали: отьцъ любитъ сынъ. С развитием РЯ возникла необходимость выражения субъектно-объектных отношений. Решение задачи – использование Р.П. в знач вин пад для обозначения оъекта. Почему именно родительный? Рп и вп параллельно употребляются в некоторых синтаксич конструкциях: а) при отрицательном и утрердительном сказуемом: прочитал книгу – не прочитал книги; б) при неполном и полном охвате действия объекта: принеси воду – принеси воды. Категория одуш-сти первоначально была грамм категорией лица. Она начала формироваться еще в праславянскую эпоху. Сначала проявлялась в совпадении форм рп и вп собственных имен сущ-ных мужского рода ед числа, для обозначения лиц муж пола занимающих существенное положение в общественной и семейной иерархии. История развития этой категории началась еще в 11 в. К 14 категория одуш-сти распространилась на все сущ-ные муж рода. Развитие ее задерживалось: 1/ когда было местоимение при сущ-ном (при местоимении СВОИ не моглаидти речь о им падеже): послалъ отрокъ свои (Вп). 2/ когда при сущ-ном предлог: поимеем женоу его Ольгоу за князь нашъ за Малъ. 4-ый этап развития категории одуш-сти начался в 14 в когда она проникает во мн число. К 14 вкатегория одуш-сти укепилась и для слов жен рода, обозначавших лица: жонок и дhвок наказоуеть. Последний этап начинается с 17 в когда категория одуш-сти стала охватывать слова, обозначающие другие живые сущ-ва – животные. В сря есть словосочетания, в которых в словах сохраняется старя форма вин паежа: выйти в люди – увидеть людей, пойти в гости – пригласить гостей, взять в жены – увидеть много жен. Следы старого вин падежа сохранились в наречии замуж – за моужь. У сущ.с древней основой на -6, -jo, -й (у краткое) н -і, обозначающих одуш-е и неодуш-е предметы, еще с общеславянской эпохи в ед.ч. совпадали формы В.П.с формами И.П.. Вследствие этого возникло затруднение при разграничении субъекта действия (И.П.) и объекта действия (В.П.): Весло платье. Это обстоятельство послужило причиной к развитию категории одушевленности. Проявилось это уже на общеславянской почве у сущ, обозначающих одушевленные предметы, путем вытеснения старой формы В.П.ед.ч. формой Р.П.ед.ч. и отражалось в старославянском языке. Усилилось это явление в древнерусском языке к XIII-XIV вв. Как видно из примеров, совпадение ед.ч.В.П. с Р.П.сначала происходит у сущ. со значением лица. Названия лиц, занимающих низкое служебное положение, детей, а так же животных выступают еще долго в старой форме В.П., совпадающего с И.П.. Пережиточными формами стаpoгo В.П.ед.ч. в современном русском языке являются: на конь, наречие замуж.Развитие категории одушевленности в разных по значению группах сущ-х происходило постепенно, не в одно время.С XIV в. во мн.ч., очевидно, по аналогии с ед-м ч.В.П. тоже начинает совпадать с Р.П., причем первоначально для лиц мужского пола: созъва болдръ и кыюнъ (Лавр. лет.).Более позднее совпадение В.П. с Р.П. во мн.ч. объясняется тем, что формы И.и В.п. во мн.ч. у сущ-х м. рода всегда различались.Примерно с XVI в. этот процесс осуществляется во мн.числе и для сущ. с основой на -a, -ja: вдовицъ и сиротъ покопти (Дом.). С XVII в. это явление распространяется и на сущ-е, обозначающие названия животных и птиц: и у той привады птицъ прикормить (Улож.), хотя еще были живы и старые формы винительного падежа, совпадающие с именительным падежом: А бываешь теми птицами потеха на лебеди, на гуси, на утки, на жеравли, на иные птицы и на зайцы (Котош.).В сов. Р.яз. старые формы В.П. мн. Ч.сохранились в выражениях: пойти в гости, выйти в люди, произвести в офицеры.В укр. и белорусском языках вполне закономерны в названиях животных старые формы В.П.: укр.- пасти воли та корови; белор.- пасвщь валы ды каровы; русск.- пасти волов и коров. К факторам, вызвавшим при развитии категории одушевленности замену старого винительного падежа формой родительного падежа, можно отнести следующие:Сходство функций род. и вин. падежей при отрицательном и утвердительном сказуемом и при неполном и полном охвате действием объекта: не прочитал книги и прочитал книгу; принеси воды и принеси воду.Исконное различие в вопросах И.и В.падежей: для одушевленных предметов - кто? и кого?, для неодушевленных - что? и что?, а также несовпадение этих форм у личных местоимений: и.п. - азъ, ты; В.П. - мене, тебе, как и родительный падеж.Таким образом, к XVII в. в русском языке завершилось в основном развитие категории одушевленности, согласно которой у существительных мужского рода, обозначающих одушевленные предметы, винительный падеж стал совпадать с родительным падежом. У существительных, обозначающих неодушевленные предметы, винительный падеж продолжает совпадать с И.П., хотя в севернорусских говорах встречаются выражения: гонит овцы, пасу коровы.Этот процесс не коснулся сущ-х ж. рода с основой на -і, ср.р. с основой на -6, -jo и некоторых сущ. с основой на согл, так как к этим основам относится небольшое количество сущ, обозначающих одуш-е предметы. Что же касается неодуш. сущ, то логически в качестве субъекта действия они выступать не могут, а потому нет надобности различать у них субъект и объект действия: у них во всех числах совпадает В.П с ИП.
Еще по теме 10. История категории одушевленности в русском языке:
- 11. История категории и форм двойственного числа в русском языке.
- Категория одушевленности /неодушевленности имени существительного. Средства выражения ГЗ категории.
§ 182. Категория одушевленности определяется по окончательному результату развития, представленного в современном литературном языке в незавершенном виде, а севернорусскими говорами как полностью выработанная формально. По форме это - выражение объекта посредством род. п., а не вин. п.:
отец видит сына // видит столь, видит окно...
но муж видит жену, видит гору... отец видит сыновей И видит столы, видит окна... мужья видят жен И мужья видят горы...
Историки русского языка, ориентирующиеся на форму, которая выражает то или иное грамматическое значение в определенный момент развития категории, отрицают мысль о поэтапном развитии категории одушевленности в русском языке; главное для них - показать, например, что вин. п. - род. п. в XI в. отмечен в 21 контексте, в XII в. таких контекстов 19, в XIII в. - 39, в XIV в. -107, а в первой половине XV в. выявлено 54 контекста с подобным распределением форм в значении прямого объекта. Недостаточность материала, взятого в «системном» соотношении по искусственно ограниченным временным срезам, не может показать развитие категории одушевленности, поскольку это - процесс, заданный к действию путем «с н я- т и я» с новой классифицирующей категории рода. Каждый факт здесь имеет свое значение; к определенным выводам ведет уже то, что в новгородских говорах развитие категории начинается с форм мн. ч., а не ед. ч., что весьма странно, если это - просто выражение одушевленности (во мн. ч. этот признак не был важен).
В лучшем случае говорят о развитии одушевленности из категории лица (Г. А. Хабургаев), понимаемого в его самом общем виде («лица, независимо от его социальной принадлежности»). Последователен в своей интерпретации В. М. Марков, который говорит о древнерусской категории лица, выражаемой не только в форме вин. п. - род. п., но и в дат. п. (формы на -ови) и в им. п. мн. ч. (формы на -ове). Учитывая все известные нам факты, можно было бы говорить об исходном моменте развития как о синтаксически представленной категории определенности, которая контекстно выражена различным образом в конкретных формулах речи (см. § 154).
В наиболее ранних славянских литературных текстах, т. е. переведенных с греческого, эта категория никак не отражена, что видно и на самых важных для христианской культуры текстах. Так показывает, например, мефодиевский перевод Символа веры: Вп>рую въ единъ Бь Оць Вседьржитель Творець нбоу и земли... УКчХШ в. на месте греч. moreuopev h; iva Oeov лагера ламтокрагора... Лишь во второй редакции текста, составленной в XI в. или чуть позже (как полагают, на Руси), находим уже формальные проявления категории «лица»: Втруемъ въ Единого Бга Оця Вьседьржителя (ЕКчХН в.). В УС XIII в. даже такие слова, как ангелъ, Богъ, брать, мужь, в некоторых текстах употреблены в форме вин. п. без род. п.
- § 183+. Историки полагают, что этапы развития категории одушевленности связаны с переходом одной и той же формы в новое семантическое качество:
- 1- й этап - определенности : до XIII в. форма вин. п. - род. п. указывает потенциального агенса (мужа, как способного на действие субъекта, но идти за мужь);
- 2- й этап - лица: после XIII в. та же форма указывает на категорию лица и может проявляться только у имен мужского рода;
- 3- й этап - с конца XVII в. форма уже вполне представлена как выражение категории одушевленности, возможна для всех одушевленных имен и притом также во мн. ч.
Таким образом, по заданному «стимулу», происходит перераспределение формы между соотношениями «агенс/неагенс» (функция «лица» или «вещи») -> «лицо/нелицо» (идея лица) -> «одушевлен- н"ость/неодушевленность». Исходная для системы эквиполентная оппозиция на всех этапах ее развития сегодня обычно толкуется как привативная, т. е. с точки зрения современных представлений о содержательности грамматических оппозиций. С этим трудно согласиться, поскольку «снятие» семантического синкретизма во всех известных нам случаях в средние века происходило путем расширения эквиполентности до градуальной иерархии признака, понимаемого как признак различения. Можно предполагать, что действительным ходом данного изменения было постепенное «снятие» категориального признака с конкретных контекстов путем расширения лексической базы включенных в оппозицию имен. Развитие идет не за счет замены категорий, а посредством совершенствования самой категории, которая в исходной системе представлена как синтаксическая категория «определенность/неопределенность».
§ 184. Лингвистические предпосылки развития этой категории неоднократно обсуждались.
Противопоставление действующего лица не действующему в высказывании являлось в нескольких видах. Прежде всего в противопоставлении местоимений типа къто - кого, а также в противопоставлении имен собственных: (Павьлъ видишь Петра), или в противопоставлении форм личного местоимения: (я вижу тебе (> тя)); и особенно в отрицательных конструкциях, когда субъекту полностью отказано в возможности производить действие: (я видел жену -я не видел жены ); и еще при обозначении объекта действия, представленного в переносном значении: вьсего оного дома крьсти - въета- ша языкъ на языка (Златоструй XII в.) - речь идет о людях в совокупности «дом» и «язык».
Переносные значения слов в определенных контекстах в данном случае оказываются важными. Древнеславянская религия - язычество - «одушевляло» природные явления (анимизм), а полученные из Византии риторические приемы построения художественной речи культивировали различные виды просопопеи, метонимии, катахрезы и под. Уже в Изборнике 1073 г. содержится трактат Георгия Хировоска на эту тему. «Слово о полку Игореве» насыщено подобными образами. В переведенных византийских текстах, например в рассказах Синайского Патерика (древнерусская рукопись XI в.), встречаются формы вин. п. - род. п. типа льва, пса, осла ; ср. также быка (Лавр. 1377) и т. д., что вызывает сарказм современных историков по поводу «категории лица для животного царства». Как будто люди никогда не читали басен. В переводном сборнике басен «Стефанит и Ихнилат» вин. п. - род. п. также не знает исключений при определенном указании на животных (даже видевше гавран мыша в форме мужского рода, поскольку речь идет именно о Мыше, а не о Мыши). Речь ведь вовсе нс о биологической или социальной категории лица, имеется в виду известного рода определенность действующего лица, выраженная в конкретном контексте, поскольку и сама категория развивалась как сгущение категориальной семантики, в синтаксическом контексте и на основе определенных словесных формул.
Первоначально, очевидно, это была всего лишь лексико-семантическая группа имен, способных контекстно выражать признак определенности. Речь шла только о форме вин. п. - род. п. в ед. ч. для имен мужского рода. Антуан Мейе обратил внимание на уже отмеченный здесь факт, что даже имена типа Богъ, Господь в переводе Евангелия употреблены в форме вин. п. - вин. п. Иногда это имеет место и по отношению к другим словам, но обычно увязано с наличием или отсутствием артикля в греческом оригинале: SooXoi; - рабъ, но гоу SouXov - раба. Если при имени стоит местоимение, оно играет роль определенного артикля, когда имя существительное сохраняет форму вин. п. (посла рабъ свои - rov SouXov айтой). В евангельских текстах такое соотношение довольно часто; ср. по ОЕ1057 в текстах Мф 17,15, Лк 14,17 и 7, 3 примеры типа Ги помилуй снъ мои при грсч. рои tov ulov и пр. Для христианских текстов указанное различие особенно важно. Философ и богослов П. А. Флоренский заметил, что в Евангелии хлеб арт6с, назван «без члена», поскольку этот хлеб до благодарения «есть просто хлеб, один из хлебов», но «при вкушении его он уже не простой хлеб, но хлеб по преимуществу» (о"арто^, т. е. X л с б, идеально определенный хлеб).
Соотношение опрсделснности/нсопределенности в контексте само по себе неопределенно и неустойчиво, тут самые разные речевые формулы могли затемнить форму выражения и дать своего рода исключения из правил. В древнерусских памятниках примеров такого рода множество.
В СН1Л под 1216г. известный текст: Поидоша сынове на отця, брат на брата, рабъ на господина, господинъ на рабъ , - в котором характер традиционной формулы показывает возможности для передачи данной пракатегории. Из контекста можно выявить доказательства для любой теории, разделяемой ныне историками языка. Но когда неизвестный новгородец в XIV в. пишет (в Бср.гр.43): Пришли ми цоловгькъ на жерепцгь, зане ми здп>се дгълъ много , - ясно, что речь идет о зависимом человеке, о слуге.
§ 185. Среди примеров, приведенных в «Древнерусской грамматике», много таких, которые показывают ограничения в употреблении вин. п. - род. п. и всегда относительно определенности лица. В соединении с притяжательным местоимением мой , свой : поймете у мене мои шюринъ , чему ecu елгьпиль брать свои , посади посадникь свои (в Лавр. 1377 и Ип.1425, но в Лавр. 1377 также на Олга, брата своего; вдаи сына своего , в Новг.греч. 1308 г. слати своего мужа и др.);
в виде приложения к другому имени существительному, которое уже представлено в форме вин. п. - род. п.:
сына же своего Ярославъ посади Туровгь - Лавр. 1377 [сына Ярослава],
послалъ посолъ свои Вячеслава (Ип.1425) [посла Вячеслава], поймите у мене... мои шюринъ Михаила (СН1Л, 1224 г.), поиде кнзь Мстиславъ на зять свои Ярослава, (в СН1Л иначе: и еда имъ снъ Стославъ) - порядок слов и распределение имен в формуле играет свою роль;
при однородных членах предложения, если один из них уже выражает идею определенности лица:
слати осетрьникъ и медовара (Гр. 1265 в списке обе формы с -я); при индивидуализации отвлеченных или собирательных понятий возможно усиление указанием на определенность объекта (Шахматов, с. 222):
подтвердихомъ мира старого (Гр. 1189 г.), еже такого св/ътиль- ника имать въ области своей (УСХШ) и пр.;
при распределении видовых различий глагольных основ (если глагол употреблен в совершенном виде, то скорее развивается вин. п. - род. п.), который и сам по себе выражает различные степени определенности действия:
чему ecu елгъпилъ брать свои (Лавр. 1377) - чему ecu ослипилъ брата своего (Ип.1425);
раздражити быка - и похвати быка рукою за бокъ (Лавр. 1377 под 992 г.);
употребление род. п. после переходного глагола синтаксически увеличивало появление выразительного падежа объекта, особенно в тех случаях, когда объект в реальной ситуации мог обратиться в субъекта: разъяренный бык против молодого Кожемяки. Все древнейшие примеры проявления «лица» в описании животных обычно таковы. Старое окончание сохранялось в устойчивых формулах речи, в которых происходила нейтрализация субъект-объектных отношений по лицу и числу:
въеед на конь, за конь, идти за мужь, идти в люди, сдать в солдаты", ср.: съвративъ коня, при/ъха - на конь въеядяше (УСХШ); в Домострое сочетания типа про гость. Вообще у имен мягкого склонения вин. п. - вин. п. сохраняется дольше, см. в берестяных грамотах продайте половъи конь, нарядите же мужь (может быть форма род. п. мн. ч.) и т. д.
Все приведенные типы примеров, как и тс, в которых уже вин. п. - заменен род. п., представлены неравномерно по текстам, непоследовательно по жанрам, да к тому же иногда и недостоверны по определению, что приводит к спорам между учеными. Но общая тенденция заметна: если словоформа тесно связана с традиционным контекстом (со словесной формулой), то она не поддается новым окончаниям, и никто не старается противопоставить объект субъекту действия. Если же словоформа «выбилась» из формулы, каким-то образом противопоставлена остальным формам сочетания, тогда новое окончание вполне возможно, хотя и не обязательно. В этом проявляется все тот же древнерусский принцип выбора: для одного - это, для другого - и то и это.
§ 186. Второй этап отражает существование лексико-грамматического класса имен как проявления определенного лица.
Прежде всего это проявляется в именах собственных: посадиубо сего оканьнааго Святопълка в княжении Пиньскгьа, Ярослава Новгьго- родгь, а Бориса Ростовгъ, а Глп>ба Муромь (Сказ, о Борисе и Глебе);
затем в формулах взаимного действия:
послушающе брать брата СН1Л (1054), ажь убьеть мужь мужа, то мьстити брату брата (Правда Русская) и др.;
в формулах с согласуемыми причастными формами: узьрт Исуса идуща (ОЕ1057), видяаше бо мужа преподобьна и правьдьна суща его (УСХШ).
Во всех таких случаях в форме вин. п. - род. п. стоит имя, выражающее лицо, имеющее право на действие, в отличие от имен с формами вин. п. - вин. п., ср. в Правде Русской: за смердии холопъ: оже уведешь чюжь холопъ любо робу, пояти же челядинъ, или смердъ умучить и др.
Лексико-грамматическую категорию лица соотношение форм вин. п. - род. п. в полной мере перестало выражать только к концу XVII в., когда соответствующее употребление грамматических форм распространилось на имена женского рода и притом в ед. ч. и во мн. ч., независимо от значения слов, т. е. при обозначении всех живых (или предполагаемо живых) существ.
В обозначении животных и птиц в вин. п. - род. п. ед. ч. примеры появляются со второй половины XIV в. (в берестяных грамотах: дайте коницка, поими моего цалца ‘чалого’, коня познай), хотя наиболее ранние примеры относятся к Гр. 1300 г. (улюбилъ ecu единого коня) или даже раньше, к текстам «Слова о полку Игоревс» (а вгь соколца опута- ев)ь красною дивицею - в переносном значении) или «Моления» Даниила Заточника (коли пожретъ синиця орла), а это могут быть примеры XIII в. С XV в. их число увеличивается, В. Б. Крысько указывает более двухсот для 35 слов (с XI в.): борана, вола, осла и др., обычно с уточняющими определениями, что указывает на освобождение слова от своего узкого контекста; ср. прислалъ гуся живова, послали сле- пова сокола и т. д. У Аввакума в вин. п. ед. ч. формы зубря, звгьря, жеребенка", аналогичные формы у Котошихина в XVII в.
Категория лица, проявившись в формах ед. ч., становится категорией одушевленности, распространяясь на формы мн. ч. и охватывая все группы «одушевленной» лексики. Таких примеров много уже в XIV в.: пословь, купцовъ, новоторжцевъ и др. (сначала также только для имен мужского рода), но у */"-основ и здесь всегда сохранялись старые окончания (д/ьти, гости, люди", примеры типа зятя, тьстя, татя с XV в.), как и в сочетаниях с предлогами (они еще нс выходили из формульных сочетаний: въ казаки, въ солдаты, на рабы своя).
У имен женского рода во мн. ч. категория одушевленности отражается одновременно с мужским родом мн. ч.; ср. в грамотах холо- повъ и рабъ (1439), Марфу да старицъ сестеръ (1513), и женъ и ро- бятъ и слугъ (конец XVI в.), вдовиць и сиротъ и чадъ дгьвокъ (также). Впрочем, все указанные группы лексики по традиции могли сохранять и старую форму вин. п. - вин. п., ср. и ему за свиньи и за кобылы, и за коровы, и овцы... и за пчелы править то, чгьмъ у него кто завладгьеть, но тут же птицъ прикормить и др. (Уложение 1649 г.). В автографах Аввакума отражены все типы слов, получавшие новое окончание вин. п. - род. п. к концу XVII в.: послала ребенка, про младенца, дал зверя, научил мужиков, стрелцов поставили, привели баб, ели лисиц, взяв лошадей, бьет людей, даже неодушевленные имена в определенном значении (спаси Богъ властей, дверей отво- ря, за молитвъ), но в старых формулах отгоняше бесы (и бесов), враги погуби, куры кропилъ, прозрех вдовицы, погубил овцы своя; ср. у него я веть за вдовы твои стал! - в словесном сочетании, но в свободном употреблении вдовь отпустить; только в «Книге ратного строения» 1647 г. вполне определенно куръ ловить, как есть собакь и проч. Однако в традиционных текстах старые формы сохранялись. В сибирских летописях XVII в. в категорию одушевленности не входили еще названия птиц, животных и пр. {бобры, комары, кони, елени, птенцы, собаки, лисицы, птицы - в форме мн. ч.) и отмечены колебания в названии лиц {враги - врагов и пр.).
Когда все одушевленные имена мужского и женского рода в обоих числах, ед. ч. и мн. ч., стали получать новую форму вин. п. - род. п., именно тогда категория лица преобразовалась в категорию одушевленности. В развитии категории лица различие по роду еще играло свою роль (только имена мужского рода), а в становлении категории одушевленности - уже нет (и мужской, и женский род). Свое значение имела и унификации типов склонения: новая флексия вин. п. - род. п. - порождение парадигм, которые складывались сначала в ед. ч., а затем и во мн. ч.
§ 187. В северных говорах развитие категории одушевленности распространилось и на имена женского рода в ед. ч.
Загадочные обороты типа земля пахать, вода носить, трава косить и т. д. пытаются объяснять и заимствованием из финских языков, и как синтаксическую конструкцию с им. п. при независимом инфинитиве, и как архаическую особенность несобранной в систему языка славянской речи. Но такие сочетания в новгородских памятниках появляются с XIII в., а с XIV в. в деловых источниках встречаются часто, в том числе и в московских. В современных русских говорах до недавнего времени они были обычны, да и в литературной речи встречаются: шутка сказать !
Пример такова правда взятирусскому в тексте «Правды Русской» А. А. Потебня считал личным предложением с утратой категории лица у глагола-сказуемого (заменен инфинитивом): «Прежде чем такой именительный правда стал пониматься как объект, весь оборот мог принадлежать к разряду переходных сочетаний с бывшим подлежащим при безличном сказуемом: сила мнп> надобп> есть » - значит, здесь не просто безличность, но и модальность, и залоговые отношения. «Утрата лица» делает предложение безличным, потому что его «подлежащее», став выражением объекта действия, выражает неодушевленную субстанцию. В других примерах замечательны две особенности: имена предшествуют инфинитиву, и всегда именно инфинитиву. В московской Гр.1497 г. рядом встречаем: и даная грамота по- ложити-хочет даную грамоту положити, и грамоту им дал. В московской же Гр. 1517 г.: а оттоюъ бы мшь Литовская земля воевати; земля отвести", и к королю было та рухлядь отдати, и сына было и княжие дгьти даты, а казна взяти. Категоричность утверждения в инфинитивном предложении несомненна, речь идет о необходимости исполнить действие в отношении определенной цели, и эта цель связана с неодушевленным объектом действия. Мнение В. К. Журавлева об «усилении нейтрализации вин. п. : род. п. в отражении категории одушевленности» совершенно справедливо; более того, это обороты, проникшие и в современную разговорную речь, а их «можно трактовать в качестве прямых и косвенных следов исчезнувшей категории среднего рода», который не принимает участия в формировании категории одушевленности.
По мнению В. Б. Крысько, это древнерусский оборот с исконным им. п. подлежащего при модальном инфинитиве: свои челядинъ по- яти, холопъ пояти, тивунь свои дьржати и т. д. в «Правде Русской» и сходных юридических текстах, отражающих живую речь. Но приведенные примеры возвращают нас к категории определенности или лица во всех тех синтаксических ограничениях смысла высказывания, которые мы уже обсудили. В случае же трава косить, скорее всего, отражается восполнение категории одушевленности у имен женского рода *а-основ в формах ед. ч.: жену взяти - земля взяти.
§ 188+. Взглянем шире на процесс последовательного сгущения категории от контекстно-семантической определенности через лексико-синтаксическое выражение определенного лица до морфологически завершенной категории одушевленности. Формальность «определенности» и семантичность «лица», соединившись своими признаками, дали лексико-грамматическую категорию одушевленности. Словообразовательные возможности языка способствовали расширению круга слов, подпадавших под действие категории одушевленности. Словообразовательный суффикс с показателем рода (курь - кура > курица) стал приметой формообразования: вижу кура как вижу куру, вижу курицу. В архаических типах склонения имена женского рода не получали формы вин. п. - род. п.: мать видит дочь, дочь видит свекровь и т. д.; для выражения категории необходимо было ввести имя в состав *д-склонения: видит матку, дочку, свекровку, золовку и т. д.
Дело не в «одухотворении» славянином-язычником всего вокруг, а наоборот, ведь развитие категории началось как ответ христианского мировоззрения на традиционно языческое: выделение персонали- зованного качества в объекте высказывания, т. е. именно в речи.
Языки с различением трех грамматических родов «сексуализиру- ют человеческую мысль», замечал И. А. Бодуэн де Куртенэ, но таковы все древние индоевропейские языки, а теперь славянские из их числа. В языках, сохранивших различие двух родов, противопоставляется живое (активное) неживому (инертному) - романские, литовский. В скандинавских и в английском выделяют личные мужского и женского родов, общий род и род веществ; здесь важно указать лицо, род зрело-мужской и род общий. На физиологическом различии завязывается психологическое распределение с тем, чтобы выработать социологическое распределение имен-понятий.
Типологическая последовательность в развитии категории «личности-неличности» показана датским лингвистом Л. Ельмслсвом:
Этап III - это восстановление индоевропейского состояния, в том числе и общеславянского состояния, но выраженного в других формах (им. п. и вин. п. различались), а этап IV - его завершение (процесс дошел до конца в польском, украинском, белорусском, словацком языках). Развитие в сторону «категории личности» в русском литературном языке было прервано нормализацией системы. Это видно на пересечении конструкций типа шутка сказать (при жену любить).
Способ обозначения одушевленности - обязательная замена одной формы другою (род. п. вместо вин. п.), поэтому в высказывании вижу стол имя употреблено в форме им. п., а не вин. п., говорил Есперсен, поскольку в высказывании вижу отца имя употреблено нс в вин. п., а в род. п.; в языке, в отличие от речи, нет формы вин. п. - род. п., эта категория синтаксична, окончательно морфологической может стать только категория «личности» (одушевленности). Категории мужского рода и мн. ч. совместно вызывают различия в одушсвлснности/нсодушсвлснности, т. е. либо мужской род предстает независимо от числа, либо мн. ч. независимо от рода. Действительно, во мн. ч. категория одушевленности развивалась в мужском и женском родах одинаково рано, а в ед. ч. - только у имен мужского рода. Мн. ч. и мужской род - проявления одной и той же, более общей грамматической категории, которая разными своими сторонами развивалась как немаркированная по отношению и к ед. ч., и к женскому роду. Унификация типов склонения в формах ед. ч. происходила в древнерусский период, унификация в формах мн. ч. - в старорусский. Поспешным является утверждение, будто уже первые примеры односторонней замены вин. п. - им. п.
на вин. п. - род. п. указывают на состоявшееся преобразование категории. Это была, конечно, нейтрализация форм в пользу немаркированного члена оппозиции им. п. : род. п. в функции вин. п. - им. п. маркирован как падеж подлежащего и как «сильная» падежная форма с ударением на корне (см. § 173). Качественно категориальным изменение становится при расширении состава входящих в категорию имен, акцентных парадигм и семантических классов слов при одновременной возможности замены вин. п. на им. п. (типа преобразований пить вода на пить воду) с XV в., когда еще возможно было употребление таких конструкций и в оборотах типа яко мужю своя жена даяти.
Вопросы для повторения
- 1. Какова последовательность в формировании категории одушевленности у имен мужского рода?
- 2. В какой последовательности (хронологически) эта категория развивалась у имен разного рода и различных чисел?
- 3. Почему имена мужского рода первыми стали развивать формы выражения этой категории?
- 4. Какие условия способствовали развитию категории одушевленности?
- 5. В какой степени на развитие категории влияли акцентные условия и риторические приемы построения текста?
- 6. Какая существует связь между развитием категории одушевленности и совпадением окончаний у имен *о- и *й- склонений?
Литература
- 1. Древнерусская грамматика XI-XII вв. - М., 1995. - С. 284-289.
- 2. Крысько В. Б. Развитие категории одушевленности в истории русского языка. - М., 1994.
- 3. Кузнецов П. С. Очерки исторической морфологии русского языка. - М., 1959. -С. 92-107.
- 4. Хабургаев Г. А. Историческая грамматика русского языка. Имена. - М., 1990. -С. 168-176.
- 5. Шахматов А. А. Историческая морфология русского языка. - М., 1957. - С. 220-226.
- 6. Якубинский Л. П. История древнерусского языка. - М., 1953. - С. 182-186.
