Из воспоминаний ийона тихого. Смотреть что такое "Из воспоминаний Ийона Тихого" в других словарях

Станислав Лем

Из воспоминаний Ийона Тихого. I

Профессор Коркоран

Вы хотите, чтобы я еще что-нибудь рассказал? Так. Вижу, что Тарантога уже достал свой блокнот и приготовился стенографировать… Подожди, профессор. Ведь мне действительно нечего рассказывать. Что? Нет, я не шучу. И вообще могу я в конце концов хоть раз захотеть помолчать в такой вот вечер - в вашем кругу? Почему? Э, почему! Мои дорогие, я никогда не говорил об этом, но космос заселен прежде всего такими же существами, как мы. Не просто человекообразными, а похожими на нас, как две капли воды.

Половина обитаемых планет - это земли, чуть побольше или чуть поменьше нашей, с более холодным или более теплым климатом, но какая же тут разница? А их обитатели… люди, ибо, в сущности, это люди - так похожи на нас, что различия лишь подчеркивают сходство. Почему я не рассказывал о них? Что ж тут странного? Подумайте. Смотришь на звезды. Вспоминаются разные происшествия, разные картины встают передо мной, но охотней всего я возвращаюсь к необычным. Может, они страшны, или противоестественны, или кошмарны, может, даже смешны, - и именно поэтому они безвредны. Но смотреть на звезды, друзья мои, и сознавать, что эти крохотные голубые искорки, - если ступить на них ногой, - оказываются царствами безобразия, печали, невежества, всяческого разорения, что там, в темно-синем небе, тоже кишмя кишат развалины, грязные дворы, сточные канавы, мусорные кучи, заросшие кладбища… Разве рассказы человека, посетившего галактику, должны напоминать сетования лотошника, слоняющегося по провинциальным городам? Кто захочет его слушать? И кто ему поверит? Такие мысли появляются, когда человек чем-то удручен или ощущает нездоровую потребность пооткровенничать. Так вот, чтоб никого не огорчать и не унижать, сегодня ни слова о звездах. Нет, я не буду молчать. Вы почувствовали бы себя обманутыми. Я расскажу кое-что, согласен, но не о путешествиях. В конце концов и на земле я прожил немало. Профессор, если тебе непременно этого хочется, можешь начинать записывать.

Как вы знаете, у меня бывают гости, иногда весьма странные. Я отберу из них определенную категорию: непризнанных изобретателей и ученых. Не знаю почему, но я всегда притягивал их, как магнит. Тарантога улыбается, видите? Но речь идет не о нем, он ведь не относится к категории непризнанных изобретателей. Сегодня я буду говорить о тех, кому не повезло: они достигли цели и увидели ее тщету.

Конечно, они не признались себе в этом. Неизвестные, одинокие, они упорствуют в своем безумии, которое лишь известность и успех превращают иногда - чрезвычайно редко - в орудие прогресса. Разумеется, громадное большинство тех, кто приходил ко мне, принадлежало к рядовой братии одержимых, к людям, увязнувшим в одной идее, не своей даже, перенятой у прежних поколений, - вроде изобретателей перпетуум мобиле, - с убогими замыслами, с тривиальными, явно вздорными решениями. Однако даже в них тлеет этот огонь бескорыстного рвения, сжигающий жизнь, вынуждающий возобновлять заранее обреченные попытки. Жалки эти убогие гении, титаны карликового духа, от рождения искалеченные природой, которая в припадке мрачного юмора добавила к их бездарности творческое неистовство, достойное самого Леонардо; их удел в жизни - равнодушие или насмешки, и все, что можно для них сделать, это побыть час или два терпеливым слушателем и соучастником их мономании.

В этой толпе, которую лишь собственная глупость защищает от отчаяния, появляются изредка другие люди; я не хочу ни хвалить их, ни осуждать, вы сделаете это сами. Первый, кто встает у меня перед глазами, когда я это говорю, профессор Коркоран.

Я познакомился с ним лет девять или десять назад. Это было на какой-то научной конференции. Мы поговорили несколько минут, и вдруг ни с того ни с сего (это никак не было связано с темой нашего разговора) он спросил:

Что вы думаете о духах?

В первый момент я решил, что это - эксцентричная шутка, но до меня доходили слухи о его необычности, - я не помнил только, в каком это говорилось смысле, положительном или отрицательном, - и на всякий случай я ответил:

По этому вопросу не имею никакого мнения.

Он как ни в чем не бывало вернулся к прежней теме. Уже послышались звонки, возвещающие начало следующего доклада, когда он внезапно нагнулся - он был значительно выше меня и сказал:

Тихий, вы человек в моем духе. У вас нет предубеждений. Быть может, впрочем, я ошибаюсь, но я готов рискнуть. Зайдите ко мне, - он дал мне свою визитную карточку. - Но предварительно позвоните по телефону, ибо на стук в дверь я не отвечаю и никому не открываю. Впрочем, как хотите…

В тот же вечер, ужиная с Савинелли, этим известным юристом, который специализировался на проблемах космического права, я спросил его, знает ли он некоего профессора Коркорана.

Коркоран! - воскликнул он со свойственным ему темпераментом, подогретым к тому же двумя бутылками сицилийского вина. - Этот сумасбродный кибернетик? Что с ним? Я не слышал о нем с незапамятных времен!

Я ответил, что не знаю никаких подробностей, что мне лишь случайно довелось услышать эту фамилию. Мне думается, такой мой ответ пришелся бы Коркорану по душе. Савинелли порассказал мне за вином кое-что из сплетен, ходивших о Коркоране. Из них следовало, что Коркоран подавал большие надежды, будучи молодым ученым, хоть уже тогда проявлял совершенное отсутствие уважения к старшим, переходившее иногда в наглость; а потом он стал правдолюбом из тех, которые, кажется, получают одинаковое удовлетворение и от того, что говорят людям все прямо в глаза, и от того, что этим в наибольшей степени вредят себе. Когда Коркоран уже смертельно разобидел своих профессоров и товарищей и перед ним закрылись все двери, он вдруг разбогател, неожиданно получив большое наследство, купил какую-то развалину за городом и превратил ее в лабораторию. Там он находился с роботами - только таких ассистентов и помощников он терпел рядом с собой. Может он чего-нибудь и добился, но страницы научных журналов и бюллетеней были для него недоступны. Это его вовсе не заботило. Если он еще в то время и завязывал какие-то отношения с людьми, то лишь за тем, чтоб, добившись дружбы, немыслимо грубо, без какой-либо видимой причины оттолкнуть, оскорбить их. Когда он порядком постарел, и это отвратительное развлечение ему наскучило, он стал отшельником. Я спросил Савинелли, известно ли ему что-либо о том, будто Коркоран верит в духов. Юрист, потягивавший в этот момент вино, едва не захлебнулся от смеху.

Он? В духов?! - воскликнул Савинелли. - Дружище, да он не верит даже в людей!!!

Я спросил, как это надо понимать. Савинелли ответил, что совершенно дословно; Коркоран был, по его мнению, солипсист: верил только в собственное существование, всех остальных считал фантомами, сонными видениями и будто бы поэтому так вел себя даже с самыми близкими людьми; если жизнь есть сон, то все в ней дозволено. Я заметил, что тогда можно верить и в духов. Савинелли спросил, слыхал ли я когда-нибудь о кибернетике, который бы в них верил. Потом мы заговорили о чем-то другом, но и того, что я узнал, было достаточно, чтобы заинтриговать меня.

Я принимаю решения быстро, так что на следующий же день позвонил Коркорану. Ответил робот. Я сказал ему, кто я такой и по какому делу. Коркоран позвонил мне только через день, поздним вечером - я уже собирался ложиться спать. Он сказал, что я могу прийти к нему хоть тотчас. Было около одиннадцати. Я ответил, что сейчас буду, оделся и поехал.

Лаборатория находилась в большом мрачном здании, стоящем неподалеку от шоссе. Я видел его не раз. Думал, что это старая фабрика. Здание было погружено во мрак. Ни в одном из квадратных окон, глубоко ушедших в стены, не брезжил даже слабый огонек. Большая площадка между железной оградой и воротами тоже не была освещена. Несколько раз я спотыкался о скрежещущее железо, о какие-то рельсы, так что уже слегка рассерженный добрался до еле заметной во тьме двери и позвонил особым способом, как мне велел Коркоран. Через добрых пять минут открыл дверь он сам в старом, прожженном кислотами лабораторном халате. Коркоран был ужасно худой, костлявый; у него были огромные очки и седые усы, с одной стороны покороче, словно обгрызенные.

Пожалуйте за мной, - сказал он без всяких предисловий.

Длинным, еле освещенным коридором, в котором лежали какие-то машины, бочки, запыленные белые мешки с цементом, он подвел меня к большой стальной двери. Над ней горела яркая лампа. Он вынул из кармана халата ключ, отпер дверь и вошел первым. Я за ним. По винтовой железной лестнице мы поднялись на второй этаж. Перед нами был большой фабричный цех с застекленным сводом - несколько лампочек не освещали его, лишь подчеркивали сумрачную ширь. Он был пустынным, мертвым, заброшенным, высоко под сводом гуляли сквозняки, дождь, который начался, когда я приближался к резиденции Коркорана, стучал в окна темные и грязные, там и тут натекала вода сквозь отверстия в выбитых стеклах. Коркоран, словно не замечая этого, шел впереди меня, по грохочущей под ногами галерее; снова стальные запертые двери - за ними коридор, хаос брошенных, словно в бегстве, навалом лежащих у стен инструментов, покрытых толстым слоем пыли; коридор свернул в сторону, мы поднимались, спускались, проходили мимо перепутанных приводных ремней, похожих на высохших змей. Путешествие, во время которого я понял, как обширно здание, продолжалось; раз или два Коркоран в совершенно темных местах предостерег меня, чтобы я обратил внимание на ступеньку, чтоб нагнулся; у последней стальной двери, вероятно противопожарной, густо утыканной заклепками, он остановился, отпер ее; я заметил, что в отличие от других, она совсем не скрипела, словно ее петли были недавно смазаны. Мы оказались в высоком зале, почти совсем пустом; Коркоран встал посредине, там, где бетонный пол был немного светлее, будто раньше на этом месте стоял станок, от которого остались лишь торчащие обломки брусьев. По стенам проходили вертикальные толстые брусья, так что все напоминало клетку. Я вспомнил тот вопрос о духах… К прутьям были прикреплены полки, очень прочные, с подпорками, на них стояло десятка полтора металлических ящиков; знаете, как выглядят те сундуки с сокровищами, которые в легендах закапываются корсарами? Вот такими и были эти ящики с выпуклыми крышками, на каждом висела завернутая в целлофан белая табличка, похожая на ту, какую обычно вешают над больничной кроватью. Высоко под потолком горела запыленная лампочка, но было слишком темно, чтобы я мог прочитать хоть слово из того, что написано на табличках. Ящики стояли в два ряда, друг над другом, а один находился выше других, отдельно; я сосчитал их, было не то двенадцать, не то четырнадцать, уже не помню точно.

Примечание издателя. Заметки эти, строго говоря, не относятся к рассказам о звездных путешествиях. Тем не менее я присоединяю их к избранным произведениям Ийона Тихого, ибо они являются ценным документом, обогащающим новыми чертами образ этого заслуженного звездопроходца. Этот цикл не был ни записан, ни авторизован Ийоном, а представляет собой выборку из стенограмм, которые издатель сохранил и опубликовал, дополнив их воспоминаниями друзей, собиравшихся вечерами по пятницам у Ийона Тихого.

Вы хотите, чтоб я еще что-нибудь рассказал? Так. Вижу, что Тарантога уже достал свой блокнот и приготовился стенографировать... подожди, профессор. Ведь мне действительно нечего рассказывать. Что? Нет, я не шучу. И вообще, могу я в конце концов хоть раз захотеть помолчать в такой вот вечер – в вашем кругу? Почему? Э, почему! Мои дорогие, я никогда не говорил об этом, но Космос заселен прежде всего такими же существами, как мы. Не просто человекообразными, а похожими на нас, как две капли воды.

Половина обитаемых планет – это та же Земля, они чуть побольше или чуть поменьше, с более холодным или более жарким климатом, но разве это различие? А их обитатели... Люди – ибо, в сущности, это люди – так похожи на нас, что различия лишь подчеркивают сходство. Почему я не рассказывал о них? Что ж тут странного? Подумайте. Смотришь на звезды. Вспоминаются разные происшествия, разные картины встают передо мной, но охотней всего я возвращаюсь к необычным. Может, они страшны, или противоестественны, или кошмарны, может, даже смешны – и именно поэтому безвредны. Но смотреть на звезды, друзья мои, и сознавать, что эти крохотные голубые искорки – если ступить на них ногой – оказываются царствами безобразия, печали, невежества, всяческого разорения, что там, в темно-синем небе тоже полно развалин, грязных дворов, сточных канав, мусорных куч, заброшенных кладбищ... Разве рассказы человека, посетившего Галактику, должны напоминать сетования лотошника, слоняющегося по захолустным городишкам? Кто захочет его слушать? И кто ему поверит? Такие мысли приходят, когда человек чем-то удручен или ощущает нездоровую потребность пооткровенничать. Так вот, чтоб никого не огорчать и не унижать, – сегодня ни слова о звездах. Нет, я не буду молчать. Вы почувствовали бы себя обманутыми. Я расскажу кое-что, согласен, но не о путешествиях. В конце концов и на Земле я пережил немало. Профессор, если тебе непременно этого хочется, можешь начинать записывать.

Как вы знаете, у меня бывают гости, иногда весьма странные. Я отберу из них определенную категорию: непризнанных изобретателей и ученых. Не знаю почему, но я всегда притягивал их, как магнит. Тарантога улыбается, видите? Но речь не о нем, он ведь не входит в разряд непризнанных. Сегодня я буду говорить о тех, кому не повезло или, вернее, кому чересчур повезло: они достигли цели и увидели ее тщету.

Конечно, они не признались себе в этом. Неизвестные, одинокие, упорствующие в своем безумии, которое лишь известность и успех превращают иногда – чрезвычайно редко – в орудие прогресса. Разумеется, громадное большинство тех, кто приходил ко мне, принадлежало к рядовой братии одержимых, к людям, увязнувшим в одной идее, не своей даже, перенятой у прежних поколений – вроде изобретателей перпетуум мобиле, – с убогими замыслами, с тривиальными, явно вздорными решениями. Однако даже в них тлеет этот огонь бескорыстного рвения, сжигающий жизнь, вынуждающий возобновлять заранее обреченные попытки. Жалки эти убогие гении, титаны карликового духа, от рождения искалеченные природой, которая в припадке мрачного юмора добавила к их бездарности творческое неистовство, достойное самого Леонардо; их удел в жизни – равнодушие или насмешки, и все, что можно для них сделать, это побыть час или два терпеливым слушателем и соучастником их мономании.

В этой толпе, которую лишь собственная глупость защищает от отчаяния, появлялись изредка другие люди; я не хочу ни хвалить их, ни осуждать, вы сделаете это сами. Первый, кто встает у меня перед глазами, когда я это говорю, – профессор Коркоран.

Я познакомился с ним лет девять или десять назад. Это было на какой-то научной конференции. Мы поговорили несколько минут, и вдруг ни с того ни с сего (это никак не было связано с темой нашего разговора) он спросил:

– Что вы думаете о духах?

В первый момент я решил, что это – эксцентричная шутка, но до меня доходили слухи о его необычности, я не помнил только, в каком это говорилось смысле, положительном или отрицательном, – и на всякий случай ответил:

– По этому вопросу не имею никакого мнения.

Он как ни в чем не бывало вернулся к прежней теме. Уже послышались звонки, возвещавшие начало следующего доклада, когда он внезапно нагнулся – он был значительно выше меня – и сказал:

– Тихий, вы человек в моем вкусе. У вас нет предубеждений. Быть может, впрочем, я ошибаюсь, но я готов рискнуть. Зайдите ко мне. – Он вручил мне свою визитную карточку. – Но предварительно позвоните по телефону, ибо на стук в дверь я не отвечаю и никому не открываю. Впрочем, как хотите...

В тот же вечер, ужиная с Савинелли, тем самым юристом, известным знатоком космического права, я спросил его, знает ли он некоего профессора Коркорана.

– Коркоран! – вскричал он со свойственным ему темпераментом, подогретым к тому же двумя бутылками сицилийского вина. – Этот сумасбродный кибернетик? Что с ним? Я не слышал о нем с незапамятных времен!

Я отвечал, что не знаю никаких подробностей, что мне лишь случайно довелось услышать эту фамилию. Полагаю, такой мой ответ пришелся бы Коркорану по душе. Савинелли порассказал мне за вином кое-что из сплетен, ходивших о Коркоране. Из них следовало, что Коркоран подавал большие надежды, будучи молодым ученым, хоть уже тогда проявлял совершенное отсутствие уважения к старшим, доходившее порою до наглости; а потом он стал правдолюбом из тех, которые, кажется, получают одинаковое удовлетворение и от того, что говорят людям все прямо в глаза, и от того, что этим в наибольшей степени вредят себе. Когда Коркоран смертельно разобидел едва ли не всех своих профессоров и товарищей и перед ним закрылись все двери, он вдруг разбогател, неожиданно получив большое наследство, купил какую-то развалюху за городом и превратил ее в лабораторию. Там он и жил в обществе роботов – только таких ассистентов и помощников он терпел рядом с собой. Может, он чего-нибудь и добился, но страницы научных журналов и бюллетеней были для него недоступны. Это его вовсе не заботило. Если в то время он и завязывал какие-то отношения с людьми, то лишь затем, чтоб, сблизившись с ними, немыслимо грубо, без какой-либо видимой причины оттолкнуть, оскорбить их. Когда он порядком постарел и это отвратительное развлечение ему наскучило, он стал отшельником. Я спросил Савинелли, известно ли ему что-либо о том, будто Коркоран верит в духов. Правовед, потягивавший в этот момент вино, едва не захлебнулся от смеха.

– Он? В духов?! – воскликнул Савинелли. – Дружище, да он не верит даже в людей!!!

Я спросил, как это надо понимать. Савинелли ответил, что совершенно дословно; Коркоран был, по его мнению, солипсист: верил только в собственное существование, всех остальных считал фантомами, сонными видениями и будто бы поэтому так вел себя с людьми, даже самыми близкими: если жизнь есть сон, то все в ней дозволено. Я заметил, что тогда он может верить и в духов. Савинелли спросил, слыхал ли я когда-нибудь о кибернетике, который бы в них верил. Потом мы заговорили о чем-то другом, но и услышанного было достаточно, чтобы заинтриговать меня.

Я принимаю решения быстро, так что на следующий же день позвонил Коркорану. Ответил робот. Я сказал ему, кто я такой и по какому делу. Коркоран позвонил мне только через день, поздним вечером – я уже собирался ложиться спать. Он сказал, что я могу прийти к нему хоть тотчас. Было около одиннадцати. Я ответил, что сейчас буду, оделся и поехал.

Язык оригинала:

«Из воспоминаний Ийона Тихого» - цикл фантастических рассказов Станислава Лема , посвящённых приключениям вымышленного героя - космонавта Ийона Тихого . Написаны с характерным для Лема юмором , содержат элементы пародии на штампы фантастики , при этом рассматривают серьёзные вопросы науки , социологии , философии . Цикл состоит из 9 рассказов, посвященным приключениям И.Тихого на Земле (кроме «Спасем Космос!»)

Истории, которые были рассказаны Ийоном Тихим в кругу друзей и были записаны профессором Тарантогой (согласно сюжету)

  • I или «Странные ящики профессора Конкорана» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. I или Dziwne skrzynie profesora Corcorana , 1960) - рассказ про изобретателя, смоделировавшего мир на компьютере, где были свои жители и свои законы физики, химии и психологии.
  • II или «Изобретатель вечности» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. II или Wynalazca wiecznosci , 1960, в переводе также: «Открытие профессора Декантора», «Бессмертная душа») - рассказ про первооткрывателя, нашедшего возможность обессмертить сознание человека, обрекая на мучительное бессмертие, лишив возможности общения с внешним миром
  • III или «Проблема изобретателя» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. III или Kłopoty wynalazcy , 1960, в переводе также «Профессор Зазуль») - рассказ про первооткрывателя, который клонировал сам себя (экранизация «Профессор Зазуль» (польск. Profesor Zazul). Польша, 1965)
  • IV (1961, в переводе также: «Мольтерис» «Пропавшая машина времени») - рассказ про одного из первых изобретателей машины времени, который перемещаясь в будущее сам состарился.
  • «V (Стиральная трагедия)» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. V (Tragedia pralnicza) , 1962) - сатирический рассказ про конкурентную борьбу производителей стиральных машин с искусственным интеллектом фирмами Наддлегга и Снодграсса. Эта конкурентная борьба привела к неожиданным последствиям - роботы начали самостоятельно проникать в различные сферы человеческой жизни. Автор пытается рассмотреть искусственный интеллект с точки зрения законодательства.
  • «Клиника доктора Влипердиуса» (польск. Zaklad doktora Vliperdiusa , 1964) - рассказ про психиатрическую лечебницу для роботов.
  • «Доктор Диагор» (польск. Doktor Diagoras , 1964) - рассказ про изобретателя, создававшего кибернетических животных, искусственные мыслящие машины, которые потом начали исследовать своего прародителя

Рассказы, которые профессор Тарантога не записывал

  • «Спасём космос! (Открытое письмо Ийона Тихого)» (польск. Ratujmy kosmos (List otwarty Ijona Tichego , 1964) - сатирический рассказ, где И. С. Тихий возмущается по поводу безответственного отношения людей к природе, к космическому пространству и планетам.
  • «Профессор А. Донда» (польск. Profesor A. Dońda , 1973) - сатирический рассказ, записанный клинописью на глине. Сначала И. С. Тихого делают виноватым в международных конфликтах, после чего он знакомится с кибернетиком А. Дондой, который предсказывает «информационный взрыв» - превращение всей информации на всех компьютерах Земли в материю, что привело к откату всей цивилизации на пещерный уровень. На протяжении всего рассказа автор рассматривает отклонение от нормы как способ развития.

Экранизации

Здесь указаны экранизации рассказов только из цикла «Воспоминания Ийона Тихого»

  • «Из воспоминаний Ийона Тихого» (нем. Aus den Sterntagebüchern des Ijon Tichy ) 1999
  • «Из воспоминаний Ийона Тихого 2» (нем. Aus den Sterntagebüchern des Ijon Tichy II ) 2000
  • Ийон Тихий: Космопилот (нем. Ijon Tichy: Raumpilot ). Сериал, 5-я серия «Sabotage» Германия ()по мотивам рассказа «Клиника доктора Влипердиуса»
  • Профессор Зазуль (польск. Profesor Zazul ). Польша , 1965, режиссёр Марек Новицкий, Ежи Ставицкий

См. также

Ссылки


Wikimedia Foundation . 2010 .

  • Из варяг в Греки
  • Из другого мира

Смотреть что такое "Из воспоминаний Ийона Тихого" в других словарях:

    Звездные дневники Ийона Тихого

    Звёздные дневники Ийона Тихого - Dzienniki gwiazdowe … Википедия

    Из дневников Ийона Тихого. Путешествие на Интеропию - Тип мультфильма рисованный Жанр кинофантастика Режиссёр Геннадий Тищенко … Википедия

    Библиография Станислава Лема - Станислав Лем, Краков, 30.10.2005 … Википедия

    Ийон Тихий - У этого термина существуют и другие значения, см. Тихий. Ийон С. Тихий (польск. Ijon Tichy) вымышленный персонаж, космонавт и исследователь, герой многих произведений польского писателя Станислава Лема. Соратник профессора Тарантоги. Судьба … Википедия

    Ион Тихий

    Йон Тихий - Ийон С. Тихий (польск. Ijon Tichy) вымышленный персонаж, астронавт и исследователь, герой многих произведений польского писателя Станислава Лема. Соратник профессора Тарантоги. Судьба и рука писателя столкнула Ийона Тихого со множеством… … Википедия

    Звездные дневники - Звёздные дневники Ийона Тихого Dzienniki gwiazdowe Обложка первого отдельного русского издания «Дневников», «Молодая гвардия», 1961 Жанр: цикл рассказов

    Звёздные дневники - Ийона Тихого Dzienniki gwiazdowe Обложка первого отдельного русского издания «Дневников», «Молодая гвардия», 1961 Жанр: цикл рассказов

    Профессор Тарантога - Астрал Стерну Тарантога (польск. Tarantoga) вымышленный персонаж, учёный космозоолог и изобретатель, герой многих произведений польского писателя Станислава Лема. Соратник Ийона Тихого. Замысел писателя столкнул А. С. Тарантогу с необычными… … Википедия

«Из воспоминаний Ийона Тихого» - цикл фантастических рассказов Станислава Лема , посвящённых приключениям вымышленного героя - космонавта Ийона Тихого . Написаны с характерным для Лема юмором , содержат элементы пародии на штампы фантастики , при этом рассматривают серьёзные вопросы науки , социологии , философии . Цикл состоит из 9 рассказов, посвященным приключениям И.Тихого на Земле (кроме «Спасем Космос!»)

Истории, которые были рассказаны Ийоном Тихим в кругу друзей и были записаны профессором Тарантогой (согласно сюжету)

  • I или «Странные ящики профессора Коркорана» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. I или Dziwne skrzynie profesora Corcorana , 1960) - рассказ про изобретателя, смоделировавшего мир на компьютере, где были свои жители и свои законы физики, химии и психологии.
  • II или «Изобретатель вечности» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. II или Wynalazca wiecznosci , 1960, в переводе также: «Открытие профессора Декантора», «Бессмертная душа») - рассказ про первооткрывателя, нашедшего возможность обессмертить сознание человека, обрекая на мучительное бессмертие, лишив возможности общения с внешним миром
  • III или «Проблема изобретателя» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. III или Kłopoty wynalazcy , 1960, в переводе также «Профессор Зазуль») - рассказ про первооткрывателя, который клонировал сам себя (экранизация «Профессор Зазуль» (польск. Profesor Zazul). Польша, 1965)
  • IV (1961, в переводе также: «Мольтерис» «Пропавшая машина времени») - рассказ про одного из первых изобретателей машины времени, который перемещаясь в будущее сам состарился.
  • «V (Стиральная трагедия)» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. V (Tragedia pralnicza) , 1962) - сатирический рассказ про конкурентную борьбу производителей стиральных машин с искусственным интеллектом фирмами Наддлегга и Снодграсса. Эта конкурентная борьба привела к неожиданным последствиям - роботы начали самостоятельно проникать в различные сферы человеческой жизни. Автор пытается рассмотреть искусственный интеллект с точки зрения законодательства.
  • «Клиника доктора Влипердиуса» (польск. Zaklad doktora Vliperdiusa , 1964) - рассказ про психиатрическую лечебницу для роботов.
  • «Доктор Диагор» (польск. Doktor Diagoras , 1964) - рассказ про изобретателя, создававшего кибернетических животных, искусственные мыслящие машины, которые потом начали исследовать своего прародителя

Рассказы, которые профессор Тарантога не записывал

  • «Спасём космос! (Открытое письмо Ийона Тихого)» (польск. Ratujmy kosmos (List otwarty Ijona Tichego , 1964) - сатирический рассказ, где И. С. Тихий возмущается по поводу безответственного отношения людей к природе, к космическому пространству и планетам.
  • «Профессор А. Донда» (польск. Profesor A. Dońda , 1973) - сатирический рассказ, записанный клинописью на глине. Сначала И. С. Тихого делают виноватым в международных конфликтах, после чего он знакомится с кибернетиком А. Дондой, который предсказывает «информационный взрыв» - превращение всей информации на всех компьютерах Земли в материю, что привело к откату всей цивилизации на пещерный уровень. На протяжении всего рассказа автор рассматривает отклонение от нормы как способ развития.

Экранизации

Здесь указаны экранизации рассказов только из цикла «Воспоминания Ийона Тихого»

  • «Из воспоминаний Ийона Тихого » (нем. Aus den Sterntagebüchern des Ijon Tichy ) 1999
  • «Из воспоминаний Ийона Тихого 2 » (нем. Aus den Sterntagebüchern des Ijon Tichy II ) 2000
  • Ийон Тихий: Космопилот (нем. Ijon Tichy: Raumpilot ). Сериал, 5-я серия «Sabotage» Германия ()по мотивам рассказа «Клиника доктора Влипердиуса»
  • Профессор Зазуль (польск. Profesor Zazul ). Польша , 1965, режиссёр Марек Новицкий, Ежи Ставицкий

См. также

Напишите отзыв о статье "Из воспоминаний Ийона Тихого"

Ссылки

  • в Лаборатории фантастики

Отрывок, характеризующий Из воспоминаний Ийона Тихого

Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.

С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d"Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.