Воспитанный под барабаном наш царь лихим был. С

Метель! Метель!! И как это вдруг! Как неожиданно!! А до того времени стояла прекрасная погода. В полдень слегка морозило; солнце, ослепительно сверкая по снегу и заставляя всех щуриться, прибавляло к веселости и пестроте уличного петербургского населения, праздновавшего пятый день масленицы. Так продолжалось почти до трех часов, до начала сумерек, и вдруг налетела туча, поднялся ветер и снег повалил с такою густотою, что в первые минуты ничего нельзя было разобрать на улице.

Суета и давка особенно чувствовались на площади против цирка. Публика, выходившая после утреннего представления, едва могла пробираться в толпе, валившей с Царицына Луга, где были балаганы. Люди, лошади, сани, кареты – все смешалось.

Посреди шума раздавались со всех концов нетерпеливые возгласы, слышались недовольные, ворчливые замечания лиц, застигнутых врасплох метелью. Нашлись даже такие, которые тут же не на шутку рассердились и хорошенько ее выбранили.

К числу последних следует прежде всего причислить распорядителей цирка. И в самом деле, если принять в расчет предстоящее вечернее представление и ожидаемую на него публику, – метель легко могла повредить делу. Масленица бесспорно владеет таинственной силой пробуждать в душе человека чувство долга к употреблению блинов, услаждению себя увеселениями и зрелищами всякого рода; но, с другой стороны, известно также из опыта, что чувство долга может иногда пасовать и слабнуть от причин, несравненно менее достойных, чем перемена погоды. Как бы там ни было, метель колебала успех вечернего представления; рождались даже некоторые опасения, что если погода к восьми часам не улучшится, – касса цирка существенно пострадает.

Так или почти так рассуждал режиссер цирка, провожая глазами публику, теснившуюся у выхода. Когда двери на площадь были заперты, он направился через залу к конюшням.

В зале цирка успели уже потушить газ. Проходя между барьером и первым рядом кресел, режиссер мог различить сквозь мрак только арену цирка, обозначавшуюся круглым мутно-желтоватым пятном; остальное все: опустевшие ряды кресел, амфитеатр, верхние галереи – уходили в темноту, местами неопределенно чернея, местами пропадая в туманной мгле, крепко пропитанной кисло-сладким запахом конюшни, амьяка, сырого песку и опилок. Под куполом воздух так уже сгущался, что трудно было различать очертание верхних окон; затемненные снаружи пасмурным небом, залепленные наполовину снегом, они проглядывали вовнутрь как сквозь кисель, сообщая настолько свету, чтобы нижней части цирка придать еще больше сумрака. Во всем этом обширном темном пространстве свет резко проходил только золотистой продольной полоской между половинками драпировки, ниспадавшей под оркестром; он лучом врезывался в тучный воздух, пропадал и снова появлялся на противоположном конце у выхода, играя на позолоте и малиновом бархате средней ложи.

За драпировкой, пропускавшей свет, раздавались голоса, слышался лошадиный топот; к ним время от времени присоединялся нетерпеливый лай ученых собак, которых запирали, как только оканчивалось представление. Там теперь сосредоточивалась жизнь шумного персонала, одушевлявшего полчаса тому назад арену цирка во время утреннего представления. Там только горел теперь газ, освещая кирпичные стены, наскоро забеленные известью. У основания их, вдоль закругленных коридоров, громоздились сложенные декорации, расписные барьеры и табуреты, лестницы, носилки с тюфяками и коврами, свертки цветных флагов; при свете газа четко обрисовывались висевшие на стенах обручи, перевитые яркими бумажными цветами или заклеенные тонкой китайской бумагой; подле сверкал длинный золоченый шест и выделялась голубая, шитая блестками, занавеска, украшавшая подпорку во время танцевания на канате. Словом, тут находились все те предметы и приспособления, которые мгновенно переносят воображение к людям, перелетающим в пространстве, женщинам, усиленно прыгающим в обруч, с тем чтобы снова попасть ногами на спину скачущей лошади, детям, кувыркающимся в воздухе или висящим на одних носках под куполом.

Несмотря, однако ж, что все здесь напоминало частые и страшные случаи ушибов, перелома ребер и ног, падений, сопряженных со смертью, что жизнь человеческая постоянно висела здесь на волоске и с нею играли как с мячиком, – в этом светлом коридоре и расположенных в нем уборных встречались больше лица веселые, слышались по преимуществу шутки, хохот и посвистыванье.

Так и теперь было.

В главном проходе, соединявшем внутренний коридор с конюшнями, можно было видеть почти всех лиц труппы. Одни успели уже переменить костюм и стояли в мантильях, модных шляпках, пальто и пиджаках; другим удалось только смыть румяна и белила и наскоро набросить пальто, из-под которого выглядывали ноги, обтянутые в цветное трико и обутые в башмаки, шитые блестками; третьи не торопились и красовались в полном костюме, как были во время представления.

Между последними особенное внимание обращал на себя небольшого роста человек, обтянутый от груди до ног в полосатое трико с двумя большими бабочками, нашитыми на груди и на спине. По лицу его, густо замазанному белилами, с бровями, перпендикулярно выведенными поперек лба, и красными кружками на щеках, невозможно было бы сказать, сколько ему лет, если бы он не снял с себя парика, как только окончилось представление, и не обнаружил этим широкой лысины, проходившей через всю голову.

Он заметно обходил товарищей, не вмешивался в их разговоры. Он не замечал, как многие из них подталкивали друг друга локтем и шутливо подмигивали, когда он проходил мимо.

При виде вошедшего режиссера он попятился, быстро отвернулся и сделал несколько шагов к уборным; но режиссер поспешил остановить его.

– Эдвардс, погодите минутку; успеете еще раздеться! – сказал режиссер, внимательно поглядывая на клоуна, который остановился, но, по-видимому, неохотно это сделал, – подождите, прошу вас; мне надо только переговорить с фрау Браун… Где мадам Браун? Позовите ее сюда… А, фрау Браун! – воскликнул режиссер, обратясь к маленькой хромой, уже не молодой женщине, в салопе, также не молодых лет, и шляпке, еще старше салопа.

Фрау Браун подошла не одна: ее сопровождала девочка лет пятнадцати, худенькая, с тонкими чертами лица и прекрасными выразительными глазами.

Она также была бедно одета.

– Фрау Браун, – торопливо заговорил режиссер, бросая снова испытующий взгляд на клоуна Эдвардса, – господин директор недоволен сегодня вами – или, все равно, вашей дочерью; очень недоволен!.. Ваша дочь сегодня три раза упала и третий раз так неловко, что перепугала публику!..

– А, па-па-ли-па! Надо больше репетировать, вот что! Дело в том, что так невозможно; получая за вашу дочь сто двадцать рублей в месяц жалованья…

– Но, господин режиссер, бог свидетель, во всем виновата лошадь; она постоянно сбивается с такта; когда Мальхен прыгнула в обруч – лошадь опять переменила ногу, и Мальхен упала… вот все видели, все то же скажут…

Все видели – это правда: но все молчали. Молчала также виновница этого объяснения; она ловила случай, когда режиссер не смотрел на нее, и робко на него поглядывала.

Григорович Дмитрий Васильевич

Гуттаперчевый мальчик

Дмитрий Васильевич ГРИГОРОВИЧ

Гуттаперчевый мальчик

"...Когда я родился - я заплакал; впоследствии каждый прожитой день объяснял мне, почему я заплакал, когда родился..."

Метель! Метель!! И как это вдруг. Как неожиданно!!! А до того времени стояла прекрасная погода. В полдень слегка морозило; солнце, ослепительно сверкая по снегу и заставляя всех щуриться, прибавляло к веселости и пестроте уличного петербургского населения, праздновавшего пятый день масленицы. Так продолжалось почти до трех часов, до начала сумерек, и вдруг налетела туча, поднялся ветер, и снег повалил с такою густотою, что в первые минуты ничего нельзя было разобрать на улице.

Суета и давка особенно чувствовалась на площади против цирка. Публика, выходившая после утреннего представления, едва могла пробираться в толпе, валившей с Царицы на Луга, где были балаганы. Люди, лошади, сани, кареты все смешалось. Посреди шума раздавались со всех концов нетерпеливые возгласы, слышались недовольные, ворчливые замечания лиц, застигнутых врасплох метелью. Нашлись даже такие, которые тут же не на шутку рассердились и хорошенько ее выбранили.

К числу последних следует прежде всего причислить распорядителей цирка. И в самом деле, если принять в расчет предстоящее вечернее представление и ожидаемую на него публику,- метель легко могла повредить делу. Масленица бесспорно владеет таинственной силой пробуждать в душе человека чувство долга к употреблению блинов, услаждению себя увеселениями и зрелищами всякого рода; но, с другой стороны, известно также из опыта, что чувство долга может иногда пасовать и слабнуть от причин, несравненно менее достойных, чем перемена погоды. Как бы там ни было, метель колебала успех вечернего представления; рождались даже некоторые опасения, что если погода к восьми часам не улучшится - касса цирка существенно пострадает.

Так или почти так рассуждал режиссер цирка, провожая глазами публику, теснившуюся у выхода. Когда двери на площадь были заперты, он направился через залу к конюшням.

В зале цирка успели уже потушить газ. Проходя между барьером и первым рядом кресел, режиссер мог различить сквозь мрак только арену цирка, обозначавшуюся круглым мутно-желтоватым пятном; остальное все: опустевшие ряды кресел, амфитеатр, верхние галереи - уходили в темноту, местами неопределенно чернея, местами пропадая в туманной мгле, крепко пропитанной кисло-сладким запахом конюшни, амьяка, сырого песку и опилок. Под куполом воздух так уже сгущался, что трудно было различать очертание верхних окон; затемненные снаружи пасмурным небом, залепленные наполовину снегом, они проглядывали вовнутрь, как сквозь кисель, сообщая настолько свету, чтобы нижней части цирка придать еще больше сумрака. Во всем этом обширном темном пространстве свет резко проходил только золотистой продольной полоской между половинками драпировки, ниспадавшей под оркестром; он лучом врезывался в тучный воздух, пропадал и снова появлялся на противоположном конце у выхода, играя на позолоте и малиновом бархате средней ложи.

За драпировкой, пропускавшей свет, раздавались голоса, слышался лошадиный топот; к ним время от времени присоединялся нетерпеливый лай ученых собак, которых запирали, как только оканчивалось представление. Там теперь сосредоточивалась жизнь шумного персонала, одушевлявшего полчаса тому назад арену цирка во время утреннего представления. Там только горел теперь газ, освещая кирпичные стены, наскоро забеленные известью. У основания их, вдоль закругленных коридоров, громоздились сложенные декорации, расписные барьеры и табуреты, лестницы, носилки с тюфяками и коврами, свертки цветных флагов; при свете газа четко обрисовывались висевшие на стенах обручи, перевитые яркими бумажными цветами или заклеенные тонкой китайской бумагой; подле сверкал длинный золоченый шест и выделялась голубая, шитая блестками, занавеска, украшавшая подпорку во время танцевания на канате. Словом, тут находились все те предметы и приспособления, которые мгновенно переносят воображение к людям, перелетающим в пространстве, женщинам, усиленно прыгающим в обруч с тем, чтобы снова попасть ногами на спину скачущей лошади, детям, кувыркающимся в воздухе или висящим на одних носках под куполом.

Несмотря, однако ж, что все здесь напоминало частые и страшные случаи ушибов, перелома ребер и ног, падений, сопряженных со смертью, что жизнь человеческая постоянно висела здесь на волоске и с нею играли, как с мячиком,- в этом светлом коридоре и расположенных в нем уборных встречались больше лица веселые, слышались по преимуществу шутки, хохот и посвистыванье.

Так и теперь было.

В главном проходе, соединявшем внутренний коридор с конюшнями, можно было видеть почти всех лиц труппы. Одни успели уже переменить костюм и стояли в мантильях, модных шляпках, пальто и пиджаках; другим удалось только смыть румяна и белила и наскоро набросить пальто, из под которого выглядывали ноги, обтянутые в цветное трико и обутые в башмаки, шитые блестками; третьи не торопились и красовались в полном костюме, как были во время представления.

Между последними особенное внимание обращал на себя небольшого роста человек, обтянутый от груди до ног в полосатое трико с двумя большими бабочками, нашитыми на груди и на спине. По лицу его, густо замазанному белилами, с бровями, перпендикулярно выведенными поперек лба, и красными кружками на щеках, невозможно было бы сказать, сколько ему лет, если бы он не снял с себя парика, как только окончилось представление, и не обнаружил этим широкой лысины, проходившей через его голову.

Он заметно обходил товарищей, не вмешивался в их разговоры. Он не замечал, как многие из них подталкивали друг друга локтем и шутливо подмигивали, когда он проходил мимо.

При виде вошедшего режиссера он попятился, быстро отвернулся и сделал несколько шагов к уборным; но режиссер поспешил остановить его.

Эдвардс, погодите минутку; успеете еще раздеться! - сказал режиссер, внимательно поглядывая на клоуна, который остановился, но, по-видимому, неохотно это сделал,- подождите, прошу вас; мне надо только переговорить с фрау Браун... Где мадам Браун? Позовите ее сюда... А, фрау Браун! воскликнул режиссер, обратясь к маленькой хромой, уже не молодой женщине, в салопе, также не молодых лет, и шляпке, еще старше салопа.

Фрау Браун подошла не одна: ее сопровождала девочка лет пятнадцати, худенькая, с тонкими чертами лица и прекрасными выразительными глазами.

Она также была бедно одета.

Повесть «Гуттаперчевый мальчик» Григоровича, написанная в 1883 году, описывает непростую судьбу маленького сиротки Пети, отданного на обучение циркачу. Эмоциональная составляющая произведения очень сильная, и никого не оставляет равнодушным.

Главные герои

Петя – восьмилетний мальчик, сирота, воспитанник циркового акробата.

Беккер – самовлюбленный силач, акробат, жестокий и бесчувственный человек.

Эдвардс – талантливый клоун, добрый, сострадательный мужчина, сильно привязанный к Пете.

Верочка – старшая дочь графа Листомирова, восьмилетняя девочка, добрая, чуткая, очень ранимая.

Другие персонажи

Анна – мать Пети, кухарка, непутевая женщина.

Варвара – прачка, соотечественница Анны, добрая, отзывчивая женщина.

Зина и Павел – младшие дети графа Листомирова.

Тетя Соня – сестра графини Листомировой, любящая тетя.

Глава I

Жители Петербурга празднуют пятый день Масленицы. Цирковые артисты выступают утром и вечером: они уже успели переодеться и смыть яркий грим после утреннего выступления, и готовы покинуть помещение цирка.

Режиссер просит остаться клоуна Эдвардса и фрау Браун, рядом с которой стоит ее дочь – худенькая девушка, наездница. Режиссер отчитывает женщину за то, что ее дочь трижды упала во время представления и тем самым сильно испугала публику.

Не внушает доверия режиссеру и клоун Эдвардс, который является « душою цирка, главным его украшением, главной приманкой ». Но в период тоски он мог в любой момент сорваться и уйти в тяжкий запой. Режиссер просит его продержаться хотя бы пару дней, до конца масленицы, когда цирк закроется на время поста.

Глава II

Настоящее имя «гуттаперчевого мальчика» – Петя. История его жизни коротка, ведь ему « минул всего восьмой год ». Мать его была « взбалмошная, хотя и добрая чухонка » по имени Анна, служившая кухаркой.

Выйдя замуж за швейцара, она обосновалась в его крошечной коморке, и вскоре родила тщедушного и болезненного мальчика, которого назвали Петей.

Швейцара призвали в солдаты, и спустя время Анна получила известие о его смерти. У кухарки и ее малолетнего сына началась тяжелая жизнь – никто не хотел брать ее на работу с таким довеском.

Положение еще больше ухудшилась, когда Анна вышла замуж за сильно пьющего мужичонку. Он сразу люто возненавидел Петю, и « грозил утопить его в проруби ». Отчим пропивал все деньги, и зачастую в доме не было даже хлеба. Изможденная постоянным голодом, Анна умерла, оставив Петю на попечение своей соотечественницы, прачки Варвары.

Глава III

Варвара жила по соседству с цирковым артистами. Иногда она брала к себе Петю, и вскоре все узнали печальную историю его жизни. В разговорах Варвара частенько упоминала о том, как было бы неплохо, если бы « кто-нибудь из господ сжалился и взял сироту в обученье ». Никто не изъявлял такого желания, и лишь акробат Беккер о чем-то задумался.

Однажды Варвара привела испуганного Петю к Беккеру на осмотр – « акробат обещал взять его на воспитанье в случае, когда он окажется пригодным ». Заметив природную гибкость мальчика, тот согласился взять его себе в качестве ученика.

Петя никак не мог привыкнуть к своему хозяину, которого очень боялся, но « особенно тяжело стало ему, когда началось ученье ». Главная трудность для Пети заключалась в том, что в процессе выполнения сложных акробатических трюков его « лицо должно было сохранять самое приятное, смеющееся выражение ».

Жизнь Пети у Беккера была совсем несладкой: мальчик жил впроголодь, носил одни лохмотья, подолгу не мылся, и ни разу не слышал от своего наставника ни единого доброго слова.

Глава IV

В детских комнатах графа Листомирова все создано для веселых забав, учебы и общего комфорта его отпрысков. За прилежное поведение тетя Соня, родная сестра матери, пообещала отвести их в цирк. Дети находятся в радостном возбуждении, поскольку давно мечтают об этом. « Старшей девочке, Верочке, было уже восемь лет; за нею шла шестилетняя Зина », а после – пятилетний бутуз Павел, которого родные называли не иначе как Паф.

С тех пор, « как обещано было представленье в цирке », Верочка зорко следила за поведением сестры и брата, чтобы ненароком не разгневать взрослых и не остаться без цирка. Благодаря миловидной внешности и кроткому нраву она была любимицей всей семьи.

Глава V

Во время чинного завтрака с родителями Верочка обнаруживает цирковые афишки. Она просит одну у матери, и, с удобством расположившись в детской, принимается внимательно ее изучать. Ее внимание привлекает номер с гуттаперчевым мальчиком, и она забрасывает тетю Соню многочисленными вопросами.

Разыгравшаяся метель ставит под угрозу поход в цирк, и Верочка нервничает целый день. Ее лицо проясняется лишь при известии о том, « что граф и графиня велели одевать детей и везти их в цирк ».

Глава VI

Дети усаживаются на свои места и с интересом разглядывают цирковую арену. По обычаю вечерние представление начинает клоун Эдвардс, « на смену ему поспешно была выведена толстая белая лошадь » с тоненькой наездницей, упавшей утром три раза. Затем приходит черед выступать жонглерам, дрессированным собакам, канатоходцам.

Наконец, на арену выходят Беккер и Петя. На длинном шесте, удерживаемом Беккером, мальчик демонстрирует различные трюки и, во время выполнения самого сложного из них неожиданно падает с большой высоты на пол.

Трагедия, разыгравшаяся на глазах Верочки, глубоко ранит ее. Весь вечер она не перестает рыдать, думая о несчастном мальчике.

Глава VII

Во внутреннем коридоре цирка лежит « ребенок с переломленными ребрами и разбитою грудью ». Лишь изредка из темноты появляется сгорбленная фигура пожилого клоуна, который приходит проведать умирающего мальчика. Не сдержав данного режиссеру обещания, он уходит в запой.

На следующее утро в афишках цирка выступление гуттаперчевого мальчика более не значилось – его « уже не было на свете »…

Заключение

Повесть Дмитрия Григоровича учит сопереживанию, умению понять горе другого человека, не оставаться равнодушным при виде жестокой несправедливости.

После прочтения краткого пересказа «Гуттаперчевого мальчика» рекомендуем прочесть повесть Григоровича в полном варианте.

Тест по повести

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.5 . Всего получено оценок: 57.

Чтобы разобраться, что значит слово "гуттаперчивый", нужно понять его этимологию. А происходит оно от существительного "гуттаперча".

Гуттаперча — это смола. Первое значение подразумевает отношение к гуттаперчи, т.е. сделан из гуттаперчи. Второе же — качества, которыми наделено существительное. Например, если речь идет о неодушевленном предмете, то гуттаперчивый имеет значение — резиновый, эластичный, гибкий, легко меняющий форму. Одушевшенные предметы тоже могут быть наделены такими качествами — гибкий человек.

Существительное "гуттаперча" активно употребляется в научной среде, а прилагательное "гуттаперчивый" вошло в обиход и стало частью разговорной речи. Название "Гуттаперчивый мальчик" выбрал для своей повести Дмитрий Григорович, после того, как был снят одноименный фильм, название повести стало нарицательным.

Что такое гуттаперчивый мальчик?

Так и в повести "Гуттаперчивый мальчик" писатель мастерски изображает судьбу циркового акробата. У мальчика очень тяжелая судьба: Петя (так зовут героя) сирота, проходящий обучение у грубого и бесжалостного учителя. Вместо поддержки и помощи мальчик начинается бояться своего наставника и бояться выступлений. Цирк не приносит ему радости, он словно грустный клоун.

"Гуттаперчивый мальчик" — звучит возвышенно и гордо, но юный акробат именуется так только на афишах. Он никому не нужен. Даже его зрителям. Люди приходят на шоу, и пока они им довольны, они будут приходить. Но как только шоу заканчивается, они расходятся и судьба юного акроба всем становится безразлична. Сам наставник не переживает о судьбе Пети, акробат всего лишь кукла, которая должна веселить публику. Для других он счастливчик, звезда. Но никто по-настоящему не знает, насколько он несчастен.

Жизнь мальчика обрывается внезапно. Он умирает на арене. Таким образом, гуттаперчивый мальчик — гибкий, ловкий, умеющий выполнять сложные акробатические движения. Повесть произвела глубочайшее впечатление на читателей и потому в скором времени был снят одноименный фильм. После этого историю юного акроба узнали многие.

Примеры

Примеров "гуттаперчивых мальчиков" или людей можно привести очень много. Хорошо это или плохо судить, конечно, не стоит. Кто-то благодаря своей гибкости становится знаменитым, а кто-то страдает всю жизнь. Например, артист цирка Беркини Болотов. Он обладает способностью придавать своему телу самые разнообразные формы и эта гибкость ничуть не мешает ему жить. Но в истории есть не мало примеров, когда артисты цирка умирали прямо на сцене. Виной тому был неправильно выполненный трюк, плохая страховка и слабые веревки. Причин может быть много, но риск есть всегда.

Советы

Давно не секрет, что чрезмерная гибкость — это болезнь. Но зачастую люди "умеющие связать свое тело в узел", идут работать в цирк или в балет. Врачи советуют этого не делать и беречь себя. Так как велика вероятность получения вывихов и переломов. Работа в цирке требует больших умений и практики. Выход на арену — это всегда риск. Высока вероятность того, что в любой момент артист может сорваться и получить травму. Но иногда случаются и летальные исходы. Поэтому акробатика — это не развлечение, а большой труд и работа над собой и своим телом.

Излишнюю гибкость врачи называют синдромом дисплазии соединительной ткани. Дети с этим синдромом способны на самые удивительные акробатические номера. Активно задествуются кисти рук, руки, в разные стороны сгибаются колени и локти, и сам позвоночник очень подвижен. В свою очередь ничего не проходит бесследно: гибкие дети совсем скоро начинают страдать от плоскостопия и искревления позвоночника. На смену им приходят остеохондроз и остеоартрозы.

Врачи настоятельно рекомендуют развивать мышцы. Это позволит компенсировать проблемы с соединительной тканью. Гибкий ребенок не должен быть огражден от физической активности, скорее наоборот, он может заниматься танцами, бегом, лыжами.

Положительные и отрицательные стороны гуттаперчивости

Единственным плюсом гуттаперчивости является чрезмерная гибкость. Гибкий ребенок умеет делать то, что не могут его сверстники, он удивляет публику, вызывает восторг и срывает овации.

А вот минусов намного больше:

• вывыхи;
• переломы;
• болевой шок;
• смерть.

Вывод

Таким образом "гуттаперчивый мальчик" — это очень гибкий человек юного возраста. Обычно данное название относится к детям акробатам. "Гуттаперчивый мальчик" стало нарицательным благодаря одноименной повести о трагической судьбе циркового артиста. Снятый на основе повести фильм, позволил фразе укорениться в разговорной речи.

130 лет назад напечатана повесть Д. В. Григоровича «Гуттаперчевый мальчик»

Более чем полувековая творческая деятельность Дмитрия Васильевича Григоровича охватывает почти все основные периоды развития русской реалистической литературы XIX века. В своих многочисленных произведениях: очерках, рассказах, повестях, романах, литературных воспоминаниях – писатель с присущей его таланту наблюдательностью сумел отобразить самые различные стороны жизни как дореформенной, так и послереформенной России, особенности литературно-общественной борьбы своего времени, возбудить интерес читателей к тем вопросам, которые тревожили передовое русское общество на протяжении второй половины девятнадцатого века.

Дмитрий Григорович родился в 1822 году в городе Симбирске в семье отставного майора, служившего в 20-х годах управляющим имениями графа А. Соллогуба, а затем приобретшего имение Дулебино в Тульской губернии, где и поселилась семья будущего писателя. Переезд в 1836 году в Петербург и зачисление в Главное инженерное училище, куда двумя годами позже поступил и Ф. М. Достоевский, во многом определили судьбу Григоровича. Годы учёбы в училище с его строгой дисциплиной, атмосферой дружного и в то же время порой беспощадного и сурового товарищества были безусловно хорошей школой жизни для нерешительного, робкого и чувствительного подростка, которому вскоре предстояло самостоятельно устраивать свою жизнь. Истинным увлечением Григоровича, во многом благодаря знакомству с Достоевским, стала литература, а сближение с Некрасовым окончательно утвердило его в желании «жить также своим трудом, сделаться также литератором », посвятить свою жизнь высокой поэзии. Первый серьёзный успех пришёл к Григоровичу после опубликования в сборнике писателей «натуральной школы» «Физиология Петербурга » физиологического очерка «Петербургские шарманщики ». К 40-м годам XIX века со всей очевидностью обнаружилась иллюзорность романтических представлений о жизни, а вместе с тем и страшная власть над человеком окружающей его среды. Отсюда естественное стремление передовой русской литературы к неприкрашенному исследованию действительности, её «деромантизации», к раскрытию губительного воздействия её на человека и резкой её критике. Формула «литература есть художественное познание действительности » во многом стала определять направленность творчества передовых писателей того времени. Влечение к изображению действительности «так, как она представляется », к созданию новых, незнакомых для прежнего искусства тем было общей тенденцией развития передовой русской литературы 40-х годов. Молодой Григорович был одним из первых русских писателей, в чьём творчестве эта тенденция нашла своё яркое выражение. Григоровичем написано немало рассказов и повестей, литературных очерков, но особое внимании общественности привлекла повесть «Гуттаперчевый мальчик », написанная в 1883 году, в которой писатель рассказывает печальную историю маленького сироты, мальчика Пети, безжалостно эксплуатируемого жестоким цирковым акробатом Беккером. «Цель упражнения состояла в том, чтобы прицепиться концами носков к палке, неожиданно выпустить руки и оставаться висящим на одних носках. Трудность главным образом заключалась в том, чтобы в то время, как ноги были наверху, а голова внизу, — лицо должно было сохранять самое приятное, смеющееся выражение…Достижение таких результатов сопровождалось часто таким раздирающим детским визгом, такими криками, что товарищи Беккера врывались в его комнату и отнимали из рук его мальчика ». В этой повести, сразу вошедшей в самые разнообразные школьные хрестоматии и сборники для чтения, проявились все лучшие свойства художественного дарования писателя, та благородная и мощная сила социального протеста против угнетающих человека жизненных обстоятельств, которая и составляла пафос всех его лучших произведений. «Во внутреннем коридоре только слабым светом горит ночник…Он освещает на полу тюфяк, который расстилается для акробатов, когда они прыгают с высоты; на тюфяке лежит ребёнок с переломленными рёбрами и разбитой грудью…На следующее утро афишка цирка не возвещала упражнений «гуттаперчевого мальчика». Имя его и потом не упоминалось; да и нельзя было: гутапперчевого мальчика уже не было на свете ».

Главная » Полезно знать » Воспитанный под барабаном наш царь лихим был. С