На самом деле важно отметить, что звуковой объект не претендует на «звук». Тот факт, что Шеффер считал необходимым выработать новое выражение, раскрывает в этом отношении. Как это ни парадоксально, звуковой объект конкретной музыки является результатом абстракции. Если его можно назвать «конкретным», это на самом деле в противоположность абстрактному восприятию звука, которое выполняет традиционный раздел, что сводит его к некоторым свойствам, которые могут быть записаны на персонал. Таким образом, Шеффер объясняет свое использование слова «конкретный» с самого начала Договора.

Пьер Шеффер, Договор, стр. . Вместо того, чтобы записывать музыкальные идеи по символам сольфеджио и доверять их конкретную реализацию известным инструментам, речь шла о сборе конкретного звука, откуда бы он ни появился, и о абстрагировании музыкальных ценностей который он содержал в силе.

Но чтобы получить доступ к звуковому объекту, нужно абстрагировать его от своего контекста, от среды, в которой он создается и слышится, из материальных вещей, к которым он может заставить нас думать и которые кажутся нам в качестве причин а также любую информацию о физическом сигнале.

Звуковой объект на самом деле представляет собой комплекс разумных качеств, единство, образованное правильно услышанными качествами звука, без какого-либо отношения к окружающей среде. Хотя эти качества могут быть частично изменены путем записи и передачи записанного звука, ансамбль остается достаточно узнаваемым для слушателя, рассматривая его как один и тот же объект. Таким образом, этот набор качеств обнаруживается, очень похожим, в различных событиях, которые являются различными случаями, когда устройство вибрирует мембрану, воспроизводящую записанный звук.

С этой точки зрения нет реального противоречия между определением звука как события и сольфеджио звукового объекта. Определить звук как событие - попытаться объяснить, что происходит конкретно, когда звучит звук; в то время как для работы с звуковым объектом следует рассматривать исключительно правильно слышимые свойства звука, игнорируя все, что касается производства звука и его связи с окружающей средой. Это два разных уровня анализа.

Тем не менее, хотя принципиальное противоречие между определением звука как события и подходом к описанию звуковых объектов, тем не менее верно, что Шеффер имел тенденцию рассматривать звуковой объект и физическое событие, как если бы они были двумя абсолютно разными объектами и не представляли звуковой объект как абстракцию. Он дал название «сокращение» операции, которая должна позволить доступ к звуковому объекту, ссылаясь на феноменологическую редукцию, теоретизированную Гуссерлем. Но, можно заметить, это слово означает только изменение отношения со стороны сознательного субъекта.

Проблема локализации

Этот момент был подчеркнут Дэвидом Роденом в статье, направленной на то, чтобы показать, что явления, на которых настаивает Шеффер, не являются достаточной причиной отклонения теории звука, которая приравнивает ее к физическому событию, локализованному в звуковом теле. В обсуждении, которое имело место до сих пор, определение звука как события встретило без каких-либо непреодолимых трудностей; это определение не представляется безвозвратно противоречащим причинам, которые могли привести к классификации звука между вторыми качествами или к тем, которые привели к разработке понятия звукового объекта.

Однако, как мы видели, это определение необходимо уточнить: субъект, к которому это событие происходит, должен быть идентифицирован; и оттуда необходимо указать, где именно происходит это событие. Именно здесь возникают реальные дебаты. Например, Роджер Скратон отрицает необходимость идентифицировать предмет звукового события и предлагает считать звук «чистым событием», то есть событием, отделенным от его причин и любой физической среды. Он сравнивает звук с радугой, говоря, что в любом случае невозможно назначить конкретное место для рассматриваемого события.

Понятие о согласных звуках

Большинство авторов, наоборот, считают, что звук должен быть идентифицирован с физическим событием, но характер и расположение этого события различаются в соответствии с теориями. В течение этих лет Казати и Докич были вынуждены отвечать на различные возражения и обсуждать все конкурирующие теории.

Сердце их аргументации состоит в том, что наше восприятие звуков не дает нам последнего, как лишенного какого-либо отношения к пространству, а скорее как расположенного где-то. И было бы неточно сказать, что мы слышим звук откуда-то. Волна в воздухе - это только сигнал, благодаря которому мой организм может воспринимать это событие, так же, как свет позволяет видеть объекты, не видя себя. Таким образом, можно было бы выразить себя плохо, приписывая звуку скорость распространения: то, что наделено такой скоростью, - это не сам звук, а волна, через которую мы его воспринимаем.

Этот тезис приводит Казати и Докича к обсуждению знаменитого мыслительного эксперимента, предложенного Стросоном в Лицах. Строссон, удивляясь, можно ли идентифицировать людей в отсутствие пространства, представлял существо, чье единственное восприятие было бы аудиторией. В качестве доказательства он представил идею о том, что для такого существа мир не имеет пространственности. Наша способность размещать объекты или события исключительно на основе слуха может быть достигнута только за счет корреляций между определенными чертами наших слуховых восприятий и восприятия других восприятий.

Казати и Докич отмечают, что, тем не менее, существует разница между восприятием звука, не имея возможности представить его местоположение, и воспринимать звук, не локализованный. Моя возможная неспособность найти звук не означает, что он лишен локализации. Другими словами, даже если кто-то уступит Стросону, что если бы наши единственные представления были аудиторскими, мы не могли бы вообразить пространство, остается можно утверждать, что то, что мы слышим, действительно является событием,; и благодаря накопленному опыту, который представляет звуки в соотношении с другими представлениями, мы приобрели способность размещать многие из них на единственном основании того, что мы слышим.

Некоторые последствия теории Касати и Докича

Первым следствием этой теории является то, что звук не только доступен для слуха, но и на ощупь и, что может показаться более удивительным, для зрения. Поэтому Казати и Докич считают здравый смысл здравым смыслом, то есть нечто, что ощущается многими чувствами. Возьмем опять пример камертона.

Еще одно следствие заключается в том, что звук существует в условиях, когда слух невозможен. Например, если вибрирующая вилка вибрирует в пустом пространстве, при отсутствии воздуха звук не слышен, но, поскольку вибрируют ветви, нужно сказать, что звук все же существует.

Более того, эта теория подразумевает, что некоторые выражения обычного языка неверно выражают наш слуховой опыт. Например, Касати и Докич отвергают идею о том, что можно сказать, что звук «заполняет монету». По их мнению, единственной реальной особенностью опыта, который может быть связан с таким способом речи, является тот факт, что звук можно воспринимать из любой точки комнаты. Но место, где стоит слушатель, и место, где звучит звук, будет отличным. Общий язык не предполагает, что теория звука как локализованного события будет хорошим описанием слухового опыта.

Но, в конце концов, обычные способы говорить не являются критерием истины, и может быть, что опасности эволюции языка заставили нас договориться о языковых привычках, которые не отражают реальных черт нашего опыта. Поэтому мы не можем рассматривать последствия, которые только что были отмечены как сильные возражения против теории; согласованность последнего остается, как только предполагаются эти последствия. Казати и Докич должны были объяснить феномен эха. Действительно, это явление могло быть использовано против теорий, которые ассимилируют звук в общем случае; и против теории, которая идентифицирует ее с вибрацией резонансного объекта, в частности.

Мэтью Нудс считал, что звуки не следует рассматривать как события, потому что восприятие звука, а затем его эхо, должно быть дважды встречено одним и тем же звуком, тогда как событие не может иметь больше одного, один раз. Кейси О'Каллаган, который сам защищает теорию, основанную на событиях, отличную от теории Касати и Докича, дал ответ, который, по-видимому, одобряет и который заключается в сравнении случая эха с ситуацией с зеркалом относительно визуальное восприятие. Чтобы увидеть объект напрямую и увидеть его в зеркале, не видеть повторение одного и того же объекта и не видеть два разных объекта.

Он просто видит один и тот же объект дважды. Чтобы услышать звук, а затем услышать его эхо, не воспринимать звук, который повторяется, а воспринимать дважды тот же звук, который возникает только один раз. Но, что слушатель иногда может ошибаться в отношении местоположения звука, это не мешает последнему быть хорошо расположенным. Таким образом, существование эха согласуется с теорией. Однако было бы неверно свести вопрос эха к вопросу о ошибке локализации или образ, подобный изображению зеркала. Мы можем сослаться на работу, полностью независимую от обсуждений, которые были рассмотрены до сих пор, до Дон Иде.