В и засулич краткая биография. Женщин не брали в присяжные

140 лет назад революционерка Вера Засулич попыталась убить генерал-губернатора Санкт-Петербурга Федора Трепова. Станислав Кувалдин рассказал «Снобу», как ее неудачное покушение сделало политический терроризм оправданным в глазах российского общества

5 февраля 1878 года (по новому стилю) Вера Засулич, пришедшая под видом подательницы прошения в приемную петербургского градоначальника Федора Трепова, выстрелила в него, благодаря чему и вошла в историю. По мнению, особенно популярному в последнее время, покушение и судебный процесс Засулич, где присяжные оправдали террористку, стали тем поворотным пунктом, которые сделали революционный терроризм легитимным в глазах русского общества. А значит, согласно предложенной логике, именно отчаянный шаг террористки-одиночки открыл ту воронку, в которую засосало Россию в 1917 году.

Когда Засулич входила в приемную Трепова, у нее уже был опыт участия в конспиративной деятельности и столкновений с силовыми органами государства. Это и определило ее решимость

Почему эта логика так популярна именно сегодня, объяснить нетрудно. Именно потому, что в наши дни слова «жандармы» и «процессы над революционерами» употребляются почти без иронии по поводу деятельности Центра «Э» или отчетов ФСБ о раскрытии очередной конспиративной группы, обстоятельства дела Веры Засулич и судебного процесса, приведшего к ее оправданию, заслуживают особого разбора. Узнаваемость деталей, в которых была разыграна эта драма, помогает понять мотивы поступков каждого из ее героев.

Девушка с модными взглядами

В 1878 году существование в России своей полуподпольной среды революционеров и объединений молодежи, стремящейся переустроить общество по модным социалистическим принципам, ни для кого не было секретом. Эта среда уже переживала эволюционные скачки и рождала яркие явления, заставлявшие говорить о себе Россию и мир. Уже был написан роман Достоевского «Бесы», созданный на основе дела Нечаева . Уже затих порыв «хождения в народ» прогрессивно настроенной, но наивной молодежи, кончившийся разочарованием и массовыми судебными процессами. Государство — его чиновники, полиция и спецслужбы — искало способы справиться с этим явлением. Решение казалось очевидным: выявлять, преследовать и карать, но применение таких приемов редко оказывается выверенным и направленным лишь на тех, кто действительно представляет опасность. Когда Вера Засулич входила в приемную Трепова, у нее уже был опыт участия в конспиративной деятельности и столкновений с силовыми органами государства. Это и определило ее решимость.

В.И. Засулич - член редакции газеты Фото: ТАСС

Путь Засулич в среду молодежи, увлекающейся социалистическими идеями, был не особенно оригинальным: начитанная девушка из обедневшей дворянской семьи, воспитывавшаяся теткой, а позже обучавшаяся в пансионе и получившая диплом учителя, — нигде не укорененный, но стремящийся овладеть новыми знаниями человек. Именно такие люди попадали в среду первых русских социалистов. Сама Засулич в поздних воспоминаниях описывала разговоры и настроения той среды, куда она попала в конце 1860-х годов, с мягким юмором:

«Один рыжий юноша, напр., с жаром ораторствует перед группой человек из 10:

— Тогда все будут свободны, — ни над кем никакой не будет власти. Всякий будет брать, сколько ему нужно, и трудиться бескорыстно.

— А если кто не захочет, как с ним быть? — задаст вопрос один юный скептик.

На нервном лице оратора выражается искреннейшее огорчение. Он задумывается на минуту.

— Мы упросим его, — говорит он, наконец, — мы ему скажем: друг мой, трудись, это так необходимо, мы будем умолять его, и он начнет трудиться».

Сейчас это может показаться издевательством — обычно такими же или чуть более грубыми словами принято описывать неприспособленность к миру и никчемность современных хипстеров. С одной лишь разницей, что для Засулич такая наивность неизмеримо ценнее, чем признание и принятие существующих порядков.

Именно власть сделала из Засулич революционерку, закрепив этот статус заключением и высылкой

Засулич могла бы стать второстепенным персонажем «Бесов»: в 1869 году она столкнулась с Нечаевым и попала под его обаяние (впрочем, ответив отказом на признание в любви — такие признания Нечаев дежурно делал для привлечения в «организацию» ценных женских кадров). Как позже откровенно объясняла Засулич, происхождение Нечаева из семьи мастерового играло серьезную роль в его репутации:

«В то время слова “сын народа”, “вышедший из народа” внушали совсем иначе, чем теперь; в таком человеке, в силу одного его происхождения, готовы были допустить всевозможные свойства и качества, уже заранее относились к нему с некоторым почтением.... В сколько-нибудь значительном количестве крестьяне и мещане по происхождению стали появляться в среднеучебных заведениях только после реформы. В 1869 году еще очень немногие окончили образование, и от них готовы были ожидать и нового слова, и всяких подвигов».

Школа одиночки

Засулич не имела отношения к созданной Нечаевым группе «Народная расправа», тем не менее в какой-то момент революционер попросил ее взять на хранение конспиративные письма. Несколько раз она передавала послания указанным адресатам. Это сыграло в ее судьбе роковую роль. После раскрытия нечаевской организации Засулич была арестована — в это время ей было 20 лет. Из-за подозрений Третьего отделения, занимавшегося политическим сыском, Засулич два года провела в заключении: как многих других политических заключенных, ее держали в одиночной камере. Этого опыта и связанных с ним мучений она не забудет. Следствия по ее делу почти не велось. После ареста (причину которого она сначала не могла понять) о ней забыли почти на год — Засулич провела его в одиночном заключении без посещения родных. В итоге же дело просто прекратили. Она вынуждена была провести два года за решеткой просто потому, что представлялась подозрительной. Затем ее отпустили — только для того, чтобы через две недели задержать вновь и выслать в Новгородскую губернию — без копейки денег и перспектив хоть каких-то занятий. По большому счету, именно власть сделала из Засулич революционерку, закрепив этот статус заключением и высылкой.

Политические дела и во времена Засулич не судили судом присяжных. Власти намеренно решили сделать вид, что ничего политического здесь нет

В 1876 году, пока Засулич находилась под надзором полиции (тем не менее принимая участие в конспиративной деятельности), в Петербурге у Казанского собора состоялась демонстрация, организованная группой «Земля и воля», считающаяся первой незаконной политической демонстрацией в России. В акции приняли участие несколько сот человек — студентов и распропагандированных рабочих. Полиция быстро начала разгонять собравшихся, однако те оказали сопротивление (в том числе с использованием кастетов). После задержанных на месте судили довольно жестко: пять человек были приговорены к каторге на срок от 10 до 15 лет. Приговоренным к 15 годам оказался студент Боголюбов. Защита пыталась указать на суде, что все обвинение строится лишь на показаниях полицейских, однако довод был проигнорирован. Именно Боголюбов станет участником инцидента, который толкнет Засулич на выстрел.

Градоначальник на объекте

Возможно, острая реакция на этот инцидент в России XXI века у многих вызовет лишь некоторое недоумение. В 1877 году петербургский градоначальник Трепов инспектировал Дом предварительного заключения и увидел во дворе группу гуляющих заключенных, в числе которых был Боголюбов. По распорядку подследственные, проходящие по одному делу, должны были гулять в разных секторах двора. Несоблюдение инструкций вызвало раздражение градоначальника. Боголюбов, который формально был уже осужден, сказал, что правила на него не распространяются, на что Трепов грубо потребовал от него не вмешиваться в разговор. Боголюбов подошел к градоначальнику снова, однако на этот раз забыл снять с головы шапку — Трепов ударом сбил шапку и приказал отправить Боголюбова в карцер, а после — высечь розгами. Единичный случай откровенного самоуправства вскоре стал известен в столице и во многих городах России и в тех условиях вызвал шок — как нечто совершенно недопустимое.

Письмо В. Засулич К. Марксу Фото: РИА Новости

Унижение Боголюбова заставило Засулич действовать. Позже на суде она объяснила, почему решилась на это:

«Я по собственному опыту знаю, до какого страшного нервного напряжения доводит долгое одиночное заключение, а большинство из содержавшихся в то время в ДПЗ (доме предварительного заключения. — Прим. ред. ) политических арестантов просидело там по 3 и 3,5 года. Уже многие из них с ума посходили и самоубийством покончили. Я могла живо вообразить, какое адское впечатление должна была произвести экзекуция на всех политических арестантов… и какую жестокость надо иметь, чтобы заставить их все это вынести по поводу неснятой при вторичной встрече шапки».

Собственный опыт фактически наказания без вины двумя годами одиночной камеры дал ей основания для решений.

Преступление и наказание

Засулич сделала только один выстрел и немедленно бросила пистолет. Она не стала проверять, был ли выстрел смертельным. Сейчас сложно сказать, было ли это сознательным решением. На суде она объясняла, что не ставила целью убить Трепова. Ей важно было, чтобы он получил любое наказание за свои приказы. После мгновенного шока Засулич повалили на пол и сильно избили, однако дальше никто не знал, что с нею делать — ни у кого не было опыта обращения с женщиной-террористкой. В описании Засулич это выглядит как комедийный эпизод:

«— Придется вас обыскать, — обратился ко мне господин каким-то нерешительным тоном, несмотря на полицейский мундир, — какой-то он был неподходящий к этому месту и времени: руки дрожат, голос тихий и ничего враждебного.

— Для этого надо позвать женщину, — возразила я.

— Да где же тут женщина?

— Неужели не найдете? И сейчас же придумала:

— При всех частях есть казенная акушерка, — вот за ней и пошлите, — посоветовала я.

— Пока то ее найдут, а ведь при вас может быть оружие? Сохрани господи, что-нибудь случится...

— Ничего больше не случится; уж лучше вы свяжите меня, если так боитесь.

— Да я не за себя боюсь, — в меня не станете палить. А верно, что расстроили вы меня. Болен я был, недавно с постели встал. Чем же связать-то?

Я внутренно даже усмехнулась: вот я же его учить должна!

— Если нет веревки, можно и полотенцем связать.

Тут же в комнате он отпер ящик в столе и вынул чистое полотенце, но вязать не торопился.

— За что вы его? — спросил он как-то робко.

— За Боголюбова.

—Ага! — в тоне слышалось, что именно этого он и ожидал».

Это «ага» действительно передает эмоции времени. Решение высечь Боголюбова возмутило далеко не только революционеров. Да и сам Трепов, несмотря на успешное управление городом, был фигурой крайне непопулярной. Его не любили не только за грубость, но в связи с сильным подозрением в незаконных обогащениях.

Генерал Федор Федорович Трепов Фото: Wikipedia

Как объяснял в своих воспоминаниях судья Анатолий Кони, которому поручили вести суд над Засулич:

«Главный недостаток его энергичной деятельности в качестве градоначальника — отсутствие нравственной подкладки в действиях — выступал перед общими взорами с яркостью, затемнявшей несомненные достоинства этой деятельности, и имя Трепова не вызывало в эти дни ничего, кроме жестокого безучастия и совершенно бессердечного любопытства».

Как известно, Засулич была оправдана судом присяжных. Об этом вспоминают при каждом удобном случае, если хотят подчеркнуть, что суд присяжных — средство опасное. Или что присяжной коллегии нельзя поручать дела террористов. Забывается обычно то, что политические дела и во времена Засулич не судили судом присяжных. Власти намеренно решили сделать вид, что ничего политического здесь нет. Что судят неуравновешенную девицу, из-за личной мести стрелявшую в представителя власти. Однако убедить в этой версии никого не удалось. Считается, что ведущую роль здесь сыграла позиция Кони, который отказался подыгрывать обвинению и учитывать все «непростые» обстоятельства. Он не стал препятствовать вызову в суд свидетелей защиты, которые рассказывали присяжным именно об инциденте с Боголюбовым. Сам Кони рассказывал, как на вопрос, заданный ему генералом Киреевым «Что же, однако, делать, чтобы Засуличи не повторялись?» он ответил: «Не сечь!»

Засулич стреляла не в абстрактного чиновника, а в человека, допустившего произвол в отношении бесправных многолетних заключенных одиночной камеры

В своих воспоминаниях Кони говорил, что рассчитывал на то, что присяжные признают Засулич нуждающейся в снисхождении. В этом случае, признав ее вину за покушение на жизнь, суд смог бы обратить внимание на то, что девушка сделала эта не по личной злобе, а реагируя на безнаказанную несправедливость. Тем самым, как казалось Кони, мог бы начаться какой-то диалог между обществом и властью. Всем был бы дан повод подумать о смысле полученного урока.

Но урок оказался другим. Присяжные назвали Засулич невиновной. Диалог был заменен на торжественное утверждение.

Принято говорить, что своим приговором суд оправдал терроризм. А значит, спровоцировал новые теракты. В доказательство этого приводят серию покушений на жандармов и высших чиновников, произошедших вскоре после окончания судебного дела. Однако можно вспомнить и о том, что сама Засулич после освобождения никогда не бралась за оружие, не имела отношения к террористическим организациям и не поддерживала «Народную волю». Оправдана оказалась девушка, решившаяся на отчаянный поступок, не возводившая свой выстрел в принцип. Она стреляла не в абстрактного чиновника, а в человека, допустившего произвол в отношении бесправных многолетних заключенных одиночной камеры: «Ничто не мешало Трепову или кому-либо другому столь же сильному опять и опять производить такие же расправы, ведь так легко забыть при вторичной встрече снять шапку, так легко найти подобный же ничтожный предлог».

Впрочем, эти дилеммы, заданные делом Засулич, сейчас, похоже, видятся преданием, относящимся к несовершенным этическим системам прошлого. Мы ведь знаем, что у терроризма нет оправдания, представителей власти нельзя трогать руками, а печень протестующих при столкновениях с полицией размазана по асфальту. Твердые ответы дают уверенность.

Вера Засулич родилась в деревне Михайловка Гжатского уезда Смоленской губернии в обедневшей польской дворянской семье. Три года () спустя умер её отец, отставной офицер; мать была вынуждена отправить Веру, как одну из трёх сестёр, к материально более обеспеченным родственникам (Макулич) в деревню Бяколово близ Гжатска . В 1864 году была отдана в московский частный пансион. По окончании пансиона получила диплом домашней учительницы (). Около года служила письмоводительницей у мирового судьи в Серпухове ( -). С начала 1868 года в Санкт-Петербурге устроилась переплётчицей и занималась самообразованием.

Приняла участие в революционных кружках. В мае 1869 года была арестована и в -1871 годах находилась в заключении в связи с «нечаевским делом », затем - в ссылке в Новгородской губернии , затем в Твери . Вновь была арестована за распространение запрещённой литературы и выслана в Солигалич Костромской губернии .

Интересно, что отказавшийся выступать в деле Засулич в качестве обвинителя юрист В. И. Жуковский оставил - под давлением недовольных исходом дела властей - поприще обвинителя и в дальнейшем работал в адвокатуре.

Первая эмиграция

По настоянию друзей и не желая подвергнуться новому аресту, приказ о котором был отдан после оправдательного приговора, Засулич эмигрировала в Швейцарию , где Г. В. Плеханов , П. Б. Аксельрод , В. Н. Игнатов и Л. Г. Дейч создали первую марксистскую социал-демократическую группу «Освобождение труда ».

В 1897-1898 годах жила в Швейцарии.

Возвращение в Россию

В 1899 году нелегально приехала в Россию по болгарскому паспорту на имя Велики Дмитриевой. Использовала это имя для публикации своих статей, установила связь с местными социал-демократическими группами России. В Петербурге познакомилась с В. И. Лениным .

Социал-демократия не желает допустить к власти либералов, полагая, что единственный революционный хороший класс - это пролетариат, а остальные - предатели.

В марте 1917 вошла в группу правых меньшевиков-оборонцев «Единство» , выступала вместе с ними за продолжение войны до победного конца (эти взгляды изложила в брошюре «Верность союзникам». Пг., 1917). В апреле подписала воззвание к гражданам России, призывая поддерживать Временное правительство , ставшее коалиционным.

В июле 1917, по мере усиления противостояния большевиков и иных политических сил, заняла твёрдую позицию поддержки действующей власти, была избрана в гласные Петроградской Временной городской думы, от имени «старых революционеров» призывала к объединению для защиты от «объединённых армий врага». Перед самой Октябрьской революцией была выдвинута кандидатом в члены Учредительного собрания .

Октябрьскую революцию 1917 Засулич считала контрреволюционным переворотом, прервавшим нормальное политическое развитие буржуазно-демократической революции, и расценивала созданную большевиками систему советской власти зеркальным отражением царского режима. Она утверждала, что новое властвующее меньшинство просто «подмяло вымирающее от голода и вырождающееся с заткнутым ртом большинство». Утверждая, что большевики «истребляют капиталы, уничтожают крупную промышленность», решалась иногда на публичные выступления (в клубе «Рабочее знамя» 1 апреля 1918). Ленин, критикуя её выступления, тем не менее, признавал, что Засулич является «виднейшим революционером».

«Тяжело жить, не стоит жить», - жаловалась она соратнику по народническому кружку Л. Г. Дейчу, чувствуя неудовлетворённость прожитой жизнью, казнясь совершенными ею ошибками. Тяжело заболев, до последнего часа писала воспоминания, опубликованные посмертно.

Зимой 1919 в её комнате случился пожар. Её приютили жившие в том же дворе две сестры, но у неё началось воспаление лёгких , и она скончалась .

Литературная деятельность

Первое публицистическое произведение - речь к 50-летию польского восстания 1831 года , опубликованное в переводе на польский язык в сборнике Biblioteka «Równosci» (Женева , ). Засулич принадлежат очерк истории Международного товарищества рабочих , книги о Ж.-Ж. Руссо ( , второе издание ) и Вольтере (первая русская биография Вольтера «Вольтер. Его жизнь и литературная деятельность», , второе издание ), а также литературно-критические статьи о Д. И. Писареве (), Н. Г. Чернышевском , С. М. Кравчинском (Степняке) , о повести В. А. Слепцова «Трудное время» (), романе П. Д. Боборыкина «По-другому», и других литераторах и произведениях. Войдя в редакцию газеты «Искра », опубликовала в ней статью о Н. А. Добролюбове , некрологи о Глебе Успенском и Михайловском .

Она была по внешности чистокровная нигилистка, грязная, нечесаная, ходила вечно оборванкой, в истерзанных башмаках, а то и вовсе босиком. Но душа у неё была золотая, чистая и светлая, на редкость искренняя. Засулич обладала и хорошим умом, не то чтобы очень выдающимся, но здоровым, самостоятельным. Она много читала, и общение с ней было очень привлекательно.

Оправдание Засулич в деле о покушении на генерала Ф. Ф. Трепова вызвало бурное одобрение российской либеральной общественности и осуждение со стороны консервативных кругов.

Оправдание Засулич происходило как будто в каком-то ужасном кошмарном сне, никто не мог понять, как могло состояться в зале суда самодержавной империи такое страшное глумление над государственными высшими слугами и столь наглое торжество крамолы.

Память

В память Веры Засулич были названы улицы в Перми , Екатеринбурге (до 1998, сейчас ул. Одинарка), Самаре , Донецке , Тбилиси (ныне ул. Нино Чхеидзе), Калуге (ныне пер. Григоров), Астрахани (с 1924 по 1936 год, сейчас ул. Валерии Барсовой), Омске (сейчас ул. Ильинской).

Сочинения

• Очерк истории Международного общества рабочих. Женева,1889.
• .(2-е изд.-1909).
• Жан-Жак Руссо. Опыт характеристики его общественных идей. СПб.,1898.
• Сборник статей. Т.1-2.СПб.,1907.
• Революционеры из буржуазной среды. Пб.,1921.
• . Москва, 1931.
• Статьи о русской литературе. Москва, 1960.
• . Москва: Мысль, 1983. - 508 с.

Напишите отзыв о статье "Засулич, Вера Ивановна"

Примечания

Сноски

Ссылки

• Засулич, Вера Ивановна // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров . - 3-е изд. - М . : Советская энциклопедия, 1969-1978.
• Александров П. А.
• Кони А. Ф.

Литература

• Ленин В. И. Полн. собр. соч., 5-е изд. (см. Справочный том. ч. 2).
• Кони А. Ф. Собрание сочинений: В 8 т. / (Под общ. ред.: В. Г. Базанова, Л. Н. Смирнова, К. И. Чуковского. Подгот. текста М. М. Выдри, примеч. М. Выдри и В. Гинева). Т. 2: . - М.: Юрид. лит., 1967. - 501 с.: портр.
• Степняк-Кравчинский С. М. , Соч., т. 1, М., 1958.
• Добровольский Е. Н. Чужая боль: Повесть о Вере Засулич. - М.: Политиздат, 1978. (Пламенные революционеры). - 334 с, ил. То же. - М.: Политиздат, 1988. - 335 с.: ил.
• Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь / Гл. ред. П. А. Николаев. Т. 2: Г-К. Москва: Большая российская энциклопедия, 1992. С. 330-331.
• Борисова Т. / НЛО 2015, 5(135).
• Смолярчук В. И. / Смолярчук В. И. Анатолий Федорович Кони. - М.: Наука, 1981.
• Ana Siljak. «Angel of Vengeance: The „Girl Assassin“, the Governor of St. Petersburg, and Russia’s Revolutionary World», 2008 (книга, в которой заново подробно исследовано дело Веры Засулич).,

Отрывок, характеризующий Засулич, Вера Ивановна

На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.

Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.

Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c"est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.

Сегодня в российском юридическом сообществе активно обсуждается идея о сокращении числа присяжных заседателей с 12 до пяти-семи. Весомые аргументы приводят и сторонники реформы, и ее противники. Но и те и другие сходятся в главном: роль присяжных необходимо резко повысить. Дореволюционная практика, ныне во многом забытая, подтверждает значимость этого института судебной власти множеством примеров.

"Родина" решила напомнить о хрестоматийном - процессе по "делу Веры Засулич".

Выстрел

24 января 1878 года молодая женщина, пришедшая на прием к петербургскому градоначальнику Федору Трепову, выстрелила в него из револьвера "бульдог". Пуля попала чиновнику в левый бок, ранение окажется не смертельным...

На допросе выяснилось, что женщину, назвавшуюся при записи на прием Козловой, зовут Верой Засулич. 28-летняя дочь провинциальных дворян рано лишилась отца, получила в Москве диплом учительницы, с юности участвовала в народнических кружках. В кабинете Трепова она оказалась после нашумевшей истории: столичный градоначальник посетил Дом предварительного заключения на Шпалерной, где студент-революционер Боголюбов якобы отказался снять перед ним шапку. Трепов приказал высечь ослушника розгами.

Народовольцы тут же бросили жребий на спичках, кто из них убьет злодея-градоначальника.

Стрелять выпало Вере.

Одни уверяли, что она любовница избитого Боголюбова, другие считали ее опытной киллершей, нанятой "Народной волей"... На самом деле Засулич, некрасивая и робкая, была равнодушна к мужчинам - ее сердце принадлежало освобождению угнетенного народа. Революционер, а позже монархист Лев Тихомиров вспоминал: "Она была по внешности чистокровная нигилистка, грязная, нечесаная, ходила вечно оборванкой, в истерзанных башмаках, а то и вовсе босиком. Но душа у нее была золотая, чистая и светлая, на редкость искренняя".

Адвокат

Невиданная дерзость покушения напугала сановников, решивших как можно скорее провести показательный процесс над террористкой. Причем не политический, а уголовный - в надежде на максимальный (15, а то и 20 лет каторги) срок: присяжные не жаловали убийц, в том числе и несостоявшихся. И это было первой ошибкой власти: хрупкая девушка еще до начала процесса вызвала в обществе больше сочувствия, нежели раненый ею градоначальник. Второй ошибкой стал выбор судьи - 34-летнего Анатолия Кони, одного из отцов судебной реформы и убежденного либерала. Министр юстиции Пален открыто заявил ему, что Засулич должна быть осуждена: "Обвинитель, защитник, присяжные - вздор, все зависит от вас".

Не на того напал...

Кони твердо решил провести суд по новым, прогрессивным законам.

Чувствуя общее настроение, двое юристов поочередно отказались от роли обвинителя. В результате она досталась товарищу столичного прокурора Кесселю по прозвищу Кисель, человеку бесцветному и начисто лишенному ораторских талантов. Зато адвокат был ярок донельзя - 42-летний Петр Александров уже успел прославиться участием в самых громких делах. И еще до первого заседания он одержал принципиальную победу над защитой в выборе присяжных. И адвокат, и обвинитель могли отвести по шесть человек из предложенных 29, но Кессель почему-то уступил свою квоту защитнику. И Александров отвел сразу 11 человек - прежде всего купцов и крупных чиновников, традиционных сторонников власти.

Из оставшихся по жребию были выбраны 12 присяжных, представлявших интеллигенцию и среднее чиновничество - "средний класс", настроенный оппозиционно. Это была третья (и главная) ошибка власти.

Присяжные

Назовем имена двенадцати главных героев процесса Засулич:

надворный советник А. И. Лохов,

надворный советник А. И. Сергеев,

надворный советник К. С. Алексеев,

купец второй гильдии В. А. Якимов,

свободный художник С. Ф. Верховцев,

помощник смотрителя Александро-Невского духовного училища М. Г. Мысловский,

надворный советник П. С. Купинский,

титулярный советник Н. В. Дадонов,

коллежский секретарь Д. П. Петров,

студент А. И. Хализеев,

коллежский регистратор А. А. Джамусов,

дворянин Р. Е. Шульц-Торма.

Об этих людях известно немного. 48-летний Анатолий Ильич Лохов был столоначальником в Министерстве финансов и единственный из присяжных владел собственным домом в центре столицы - неудивительно, что именно его выбрали старостой. 35-летний Сергей Федорович Верховцев управлял отцовской ювелирной мастерской, делавшей церковную утварь. К. Алексеев и А. Джамусов дослужились до статских советников и канули в безвестность после революции. Роман Егорович фон Шульц-Торма принадлежал к прибалтийскому дворянству, умер в независимой Эстонии...

Обеспечив удобный состав присяжных, Александров занялся главной "актрисой" будущего спектакля. Перед открытием суда он пришел к Засулич в тюрьму с картонкой в руках и сказал: "Извините, Вера Ивановна, это я вам мантильку принес". Увидев ее недоуменный взгляд, пояснил: поношенный плащ прибавит симпатий публики. И продолжил: "Наш народ полон предрассудков. Например, принято считать, что кто ногти грызет, тот злой человек, а у вас есть эта привычка. Пожалуйста, воздержитесь на суде, не грызите ногтей". Вера считала эти предосторожности лишними: она была уверена, что ее повесят после "комедии суда". Поэтому плащ на суд не надела. Увидев это, Александров с укором спросил: "Вера Ивановна, а где же мантилья?" "Мне стало так жалко его, - вспоминала она, - что, желая его утешить, я воскликнула: "Зато ногтей грызть не буду!"

Но куда больше защита уповала на некачественно проведенное - спешка! - следствие. Не были допрошены ни родные Засулич (а ведь две ее сестры тоже были революционерками), ни знакомые - даже Маша, с которой они разыграли на спичках Трепова. За рамками следствия остался и вопрос о "бульдоге": кто купил Вере дорогой (21 рубль) револьвер. В отличие от "дамского" браунинга, это серьезное оружие, оно показывает твердое намерение подсудимой убить градоначальника. Обвинение собиралось упирать на это...

Защите предстояло сделать почти невозможное: доказать, что такого намерения не было. А если и было, то жертва виновна в нем не меньше, а то и больше, чем террористка. И все это на глазах у избранного общества.

На небывалый процесс публика буквально ломилась. Было роздано три сотни приглашений. Важностью момента прониклись и присяжные, спросившие Кони накануне первого заседания: не следует ли надеть фраки и белые галстуки? Кони попросил этого не делать.

Опытнейший судья был уверен: Засулич осудят, разве что срок будет небольшим.

Судебное заседание

Заседание открылось 31 марта 1878 года в 11 часов в Петербургском окружном суде на Литейном (здание сожгли в дни Февральской революции). Зал тесно заполнили сенаторы, включая престарелого канцлера Горчакова, губернаторы, судейские чины, светские дамы, писатели. Среди них был Достоевский, сказавший соседу: "Надо бы сказать: иди, ты свободна, но не делай этого в другой раз... А теперь ее, чего доброго, возведут в героини". На Литейном и Шпалерной толпилась молодежь, напряженно ждавшая решения суда...

Судьи заняли места, ввели подсудимую. На вопрос, признает ли она себя виновной, Засулич ответила: "Признаю, что стреляла в генерала Трепова, причем могла ли последовать от этого рана или смерть - для меня было безразлично". Допросили свидетелей, в том числе и о деле Боголюбова, что стало еще одной победой защиты. Подсудимая рассказала свою биографию, подчеркивая "жалостливые" факты - несомненно, по указке адвоката. Далее выступил обвинитель, ожидаемо сказавший о недопустимости самосуда, но так скучно и казенно, что на его выступление никто не обратил внимания.

А затем слово взял адвокат Петр Александров. И перевернул плавное течение процесса.

Он ожидаемо сделал упор не на защите Засулич - как ни крути, она совершила преступление, - а на обличении Трепова. В красках описал истязания Боголюбова, плавно перейдя к подзащитной: она испытала те же унижения и не могла не заступиться за незнакомого студента. Ссылкой на то, что она "натура экзальтированная, нервная, болезненная", адвокат закрыл тему тщательной подготовки убийства, выбора оружия, участия в заговоре сообщников. От всего этого остался один пассаж: "Вдохновенная мысль поэта может не задумываться над выбором слов и рифм для ее воплощения".

И это был приговор халтурно проведенному следствию. О чем не грех помнить и сегодня: суд присяжных - не панацея от неправосудных приговоров...

А еще Александров как бы между делом указал, что Засулич выстрелила градоначальнику не в голову или сердце, а в бок, а потом бросила револьвер - это говорило об отсутствии твердого намерения убить. И завершил речь эффектным финалом: "В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, - женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею... Немного страданий может прибавить ваш приговор для этой надломленной, разбитой жизни. Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною".

Все ждали выступления Кони - и он, к удивлению многих, подыграл защите!

В своей речи, обращенной к присяжным, он обратил внимание на "внутреннюю сторону деяния Засулич", на то, что "ее желание отомстить еще не указывает на желание убить". И призвал "судить по убеждению вашему, ничем не стесненному, кроме голоса вашей совести". Фактически Кони просил присяжных о снисхождении, что для судьи довольно необычно: "Если вы признаете подсудимую виновною, то вы можете признать ее заслуживающею снисхождения по обстоятельствам дела".

Но даже после этого и сам судья, и большинство присутствующих были убеждены, что Засулич ждет суровый приговор.

Приговор

Присяжные удалились в совещательную комнату, чтобы вынести вердикт по трем вопросам:

1] виновна ли Засулич в покушении на Трепова?

2] хотела ли она при этом лишить его жизни?

3] сделала ли она для этого все, что от нее зависело?

Обстановка тем временем накалялась: в толпе, заполнившей улицу, слышались угрозы, в ход могло пойти оружие. Позже в прессе появилось анонимное письмо якобы одного из присяжных: "Мы при всем негодовании к ее злодеянию вынуждены были оправдать ее... Если бы мы обвинили Засулич, то весьма вероятно, что некоторые из нас были бы перебиты у самого порога суда". Это была очевидная фальшивка: итоги голосования присяжных держались в строгой тайне, никто из радикалов им не угрожал. Скорее речь могла идти о давлении со стороны власти, имевшей немало способов воздействия на чиновников. Но присяжные проявили удивительное упрямство.

Посовещавшись десять минут, они вышли в зал и решительно ответили "невиновна" на все три вопроса.

Едва прозвучал вердикт, в зале началось столпотворение. Все кричали, аплодировали, плакали, обнимались. Генералы и графы, вскочив со своих мест, били в ладоши и восклицали: "Браво!". Александрова окружила толпа, дамы целовали ему руки, называя новым Цицероном. Старый Деспот-Зенович, товарищ министра внутренних дел, доверительно шепнул Кони: "Сегодня счастливейший день моей жизни!"...

По правилам Засулич нужно было освободить тут же в зале, но председатель велел тайно вывести ее через черный ход, чтобы избежать столкновений. Однако жандармы то ли в пику ему, то ли по нерасторопности вытолкнули террористку в самую гущу толпы и усадили в экипаж, чтобы отвезти домой. Ликующие студенты окружили карету, полиция стала их расталкивать. В суматохе студент Сидорацкий выпалил в жандарма из револьвера, промахнулся, ранил курсистку и тут же застрелился сам...

А оправданная террористка скрылась у знакомых, уверенная, что дома ее ждет засада. Действительно, на другой день приговор был опротестован. Но Вера с помощью товарищей уже выехала в Швецию.

Реакция

Власти требовалось отомстить хоть кому-то за понесенное унижение. Князь Мещерский, редактор монархического "Гражданина", писал: "Оправдание Засулич происходило как будто в каком-то ужасном кошмарном сне, никто не мог понять, как могло состояться в зале суда самодержавной империи такое страшное глумление над государственными высшими слугами и столь наглое торжество крамолы". Первым поплатился Кони, которого вынудили подать в отставку с должности председателя окружного суда, а позже оставить судебную деятельность. Следом лишились должностей министр Пален и градоначальник Трепов. Адвоката Александрова ретивые жандармы предлагали уволить и даже посадить в тюрьму, но адвокатура после судебной реформы была независима, и Петр Акимович продолжал защищать противников власти до своей ранней смерти в 1893 году.

А вот присяжным не сделали ничего плохого - чиновники исправно продвигались по службе, у купца не отняли лавку, у ювелира мастерскую. Правда, через месяц после суда из ведения суда присяжных изъяли дела о покушениях на представителей власти. При том что таких дел становилось все больше: оправдание Засулич впервые показало всему миру, что террористический акт может быть оправдан и даже объявлен геройством. В августе 1878 года народник Кравчинский (Степняк) среди бела дня заколол в центре Петербурга шефа жандармов Мезенцева. В следующем году - и тоже на виду у всех - народоволец Александр Соловьев выпалил целую обойму в Александра II, долго гоняясь за ним по Дворцовой площади.

Охота "Народной воли" на императора завершилась разгромом революционного движения. Однако "праздник непослушания", последовавший за выстрелом Засулич, остался в истории напоминанием о роковой слабости власти - "колосса на глиняных ногах".

P.S . Вера Ивановна Засулич быстро разочаровалась в терроре и перешла на позиции марксизма. Однако не приняла и революцию, устроенную большевиками. Отказавшись от льгот новой власти, 69-летняя революционерка умерла в 1919 году в голодном Петрограде. Ее похоронили на Волковом кладбище, через восемь лет рядом похоронят А. Ф. Кони - история любит грустные шутки.

ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ ПОТЕРПЕВШЕГО

Слава и забвение Федора Трепова

Федор Федорович Трепов (1809 - 23.11.1889), Санкт-Петербургский обер-полицмейстер (1866 - 1873) и градоначальник (1873 - 1878), генерал-адъютант (1867) и генерал от кавалерии (1878).

Столичному градоначальнику Трепову установили беспримерно высокое жалованье - 18 033 рубля 70 копеек в год. В это время даже военный министр генерал-адъютант Дмитрий Алексеевич Милютин получал меньше - 15 000 тысяч рублей.

Именно Трепов провел реформу столичной полиции и заметно обновил ее офицерский корпус за счет привлечения на службу энергичных войсковых офицеров, большинство которых он знал лично по предыдущей службе. На содержание полиции стали выделять 910 439 рублей в год, из которых лишь 150 тысяч ассигновывало Государственное казначейство, а остальные деньги давал город. Именно при генерале Трепове 7 ноября 1869 года в Петербурге произведена однодневная перепись населения и столичных домов. Проложена линия водопроводов из центра города на Васильевский остров, Петербургскую и Выборгскую стороны. Открыты Александровский сад возле Адмиралтейства, бульвар на Малой Конюшенной, гостиница "Европейская". Установлены памятники А. С. Пушкину в сквере на Пушкинской улице и Екатерине II в сквере на Невском проспекте.

После того, как в пятницу 31 марта 1878 года суд присяжных оправдал террористку Веру Засулич, оскорбленный градоначальник подал в отставку. Она была принята государем Александром II. Федор Федорович Трепов навсегда покинул Петербург, для которого он сделал так много, и поселился в Киеве. "Трепов... был ранен пулею в левую сторону груди, и пуля по временам опускалась все вниз, по направлению к мочевому пузырю, через что Трепов, в особенности в последние годы, чувствовал сильнейшие боли" 1 .

Был известен таинственно возникшим значительным состоянием, доходившим до 3 миллионов рублей. Девятерых своих детей еще при жизни обеспечил ежегодным доходом от 13 до 15 тысяч рублей. Это состояние породило фантастические сплетни о высоком происхождении Трепова. По недоступным для проверки слухам, ходившим в XIX веке, он был внебрачным сыном великого князя Николая Павловича, будущего Николая I, от одной из фрейлин. По другой версии - внебрачным сыном германского императора Вильгельма I.

1. Новицкий В. Д. Из воспоминаний жандарма // За кулисами политики. 1848-1814. М.: Фонд Сергея Дубова, 2001. С. 362;

ИЗ ИСТОРИИ ВОПРОСА

Женщин не брали в присяжные

Суд присяжных был учрежден в России 20 ноября 1864 года в рамках судебной реформы. Первый процесс с участием присяжных состоялся в Московском Кремле в августе 1866 года, однако во всей империи новые суды заработали только к началу ХХ века. Присяжных, как в Англии, было 12; их выбирали по жребию из мужчин всех сословий, имевших российское подданство и возраст от 25 до 70 лет. Было и еще два важных условия: не меньше двух лет жить в уезде, где проводился суд, и владеть имуществом на определенную - весьма скромную - сумму.

Если в столицах больше половины присяжных составляли дворяне и чиновники, то в провинции большинство составляли крестьяне, часто неграмотные. Власти надеялись, что представители "темного" народа будут твердо защищать в суде старые порядки. Но уже в 1867 году в Петербурге присяжные оправдали мелкого чиновника Протопопова, давшего "в помрачении ума" пощечину самодуру-начальнику.

ЭКСПЕРТИЗА

"Общий вывод, безусловно, на пользу присяжных..."

Об итогах за 30 лет

Введение суда присяжных в стране, только что освобожденной от крепостного права, было весьма смелым шагом. Крепостные отношения во всяком случае по существу своему не могли быть школою для чувства законности ни для крестьян, ни для собственников. А между тем и те, и другие, особливо первые, вчерашние бесправные люди, призывались в большом количестве, чтобы творить суд по внутреннему убеждению совести... Но составители Судебных уставов с доверием отнеслись к духовным силам и к здравому смыслу своего народа. Они решились к только что данным людям сельского сословия гражданским правам присоединить и высокую обязанность быть судьею. Это доверие нашло себе отклик в великодушном сердце законодателя, и смелый шаг был сделан.

С тех пор прошло тридцать лет, и суд присяжных столь глубоко вошел в русскую жизнь, что, несмотря на единичные и временные случаи, вызывавшие против него нарекания, едва ли может серьезно и беспристрастно быть возбуждаем вопрос о его отмене.

О количестве присяжных

И западноевропейская, и наша жизнь не раз выдвигали вопрос о числе присяжных, нужном для решения уголовного дела. Являлось предположение сократить их до девяти и даже до семи, но старое, привычное и традиционное число двенадцать осталось до сих пор непоколебимым. Быть может, и в нашем совещании возникнет такой вопрос... С числом присяжных связано и исчисление их голосов для признания решения состоявшимся в том или другом смысле. Для признания виновности в Англии требуется единогласие, в Германии - 2/3 голосов, у нас абсолютное большинство, против которого в пользу 2/3 раздавались иногда замечания в печати.

Об оправдательном уклоне

Обвинение присяжных в малой репрессии неосновательно. Оно не только не подтверждается цифровыми данными, но в действительности оказывается, что суд присяжных, при сравнении с судом коренным, более репрессивен и устойчив. Оценивая взаимную силу репрессии в суде присяжном и бесприсяжном, надо иметь в виду, что присяжные судят наиболее тяжкие преступления, где зачастую не только для доказательства виновности, но даже для установления состава преступления нужны особые и не всегда успешные усилия со стороны следственной власти, и вовсе не рассматривают дел о формальных преступлениях, где и событие, и виновность никакого вопроса возбуждать не могут.

Оправдательные приговоры присяжных, в которых всегда почти можно отыскать житейскую правду, расходящуюся с правдою формальною, стремящуюся втиснуть жизнь в узкие и устарелые рамки вменения по Уложению о наказаниях, объясняются нередко неумением лиц, ведущих дело и его разрабатывающих на суде, и присутствием в составе присяжных ненадежного элемента, в лице мелких чиновников или значительного числа мелочных торгашей. Устранение этих элементов там, где оно так или иначе произошло, всегда влекло за собою уменьшение поспешных оправданий. По удостоверению бывшего прокурора Виленской судебной палаты, деятельность присяжных в северо-западном крае ныне вполне удовлетворительна, и он не мог бы указать ни одного явно неправильного оправдания приговором присяжных.

О служении совести

В общем, однако, общий вывод безусловно на пользу присяжных. Суд жизненный, имеющий облагораживающее влияние на народную нравственность, служащий проводником народного правосознания, должен не отойти в область преданий, а укрепиться в нашей жизни. Русский присяжный заседатель, особливо из крестьян, относящийся к своему делу, как к делу служения совести, кладущий, по замечанию В.А. Аристова, призывную повестку, сулящую ему тяжелый труд и материальные лишения, за образа, честно и стойко вынес и выносит тот опыт, которому подверг его законодатель.

Засулич Вера Ивановна (1849, д. Михайловка Смоленской губ. - 1919, Петроград) - деятель рев. движения. Род. в мелкопоместной дворянской семье.

Рано лишившись отца, Засулич воспитывалась у теток и в 1864 была отдана в моек. частный пансион, где готовили гувернанток со знанием иностранного языка. В 1867 - 1868, нуждаясь в заработке, была письмоводителем у мирового судьи в Серпухове. Переехав в Петербург, стала работать в переплетной мастерской, занималась самообразованием и мечтала о рев. деятельности. В 1868 Засулич познакомилась с С. Г. Нечаевым, безуспешно пытавшимся вовлечь ее в свою организацию. Тем не менее Засулич предоставила Нечаеву свой адрес для пересылки писем. После нечаевской истории в 1869 Засулич была арестована, около года провела в Литовском замке и Петропавловской крепости, затем ее сослали в Новгородскую губ. В 1875 ей позволили жить под надзором полиции в Харькове. Увлекшись учением М.А. Бакунина, Засулич перешла на нелегальную работу; вошла в народнический кружок "Южные бунтари". В 1877 работала в Петербурге, в подпольной "Вольной русской типографии", принадлежавшей обществу "Земля и воля". В 1878 Засулич совершила покушение на градоначальника Ф.Ф. Тренева за применение плетей к политзаключенному, положив таким образом начало политическому террору, к-рый впоследствии сама же осуждала. Была оправдана судом присяжных под председательством А. Ф. Кони. Убежденная в необходимости крестьянской рев., в 1879 Засулич вместе с Г.В. Плехановым организовала группу "Черный передел", занимавшуюся пропагандой. В 1880 Засулич была вынуждена эмигрировать. Вскоре она поняла утопичность народничества и стала убежденной сторонницей рев. марксизма; в 1883 участвовала в создании группы "Освобождение труда". Засулич вела переписку с К. Марксом и Ф. Энгельсом, занималась переводами их трудов на рус. язык; принимала активное участие в деятельности II Интернационала. С 1894 жила в Лондоне. Написанные ею работы касались широчайшего круга проблем (истории, философии, лит-ры и др.). С 1897 жила в Швейцарии. В 1899 - 1900 Засулич нелегально находилась в Петербурге и познакомилась с В. И. Лениным. С 1900 выступала против "легального марксизма", входила в редакцию "Искры" и "Зари". В 1903 на II съезде РСДРП стала активным деятелем меньшевиков. В 1905 после Манифеста 17 октября вернулась в Россию. В годы реакции поселилась на хуторе Греково в Тульской губ., на зиму уезжая в Петербург, и от полит. деятельности почти отошла. По отношению к первой мировой войне заняла позицию оборончества: "Раз оказавшись бессильным остановить нападение, интернационализм уже не может, не должен был мешать обороне". В Февральскую революцию 1917 года с горечью констатировала, что социал-демократия не желает допустить к власти либералов, полагая, что "единственный революционный хороший класс" - это пролетариат, а остальные - предатели. Октябрьскую революцию Засулич рассматривала как контрреволюционный переворот, прервавший политическое развитие буржуазно-демократической революции. Она считала, что большевики создали зеркальное отражение царского режима. Перевернутый мир не преобразился. На его месте "стоит отвратительное громогласно лгущее, властвующее меньшинство и под ним громадное вымирающее от голода, вырождающееся с заткнутым ртом большинство". В последние годы жизни Засулич тяжело болела. Не отказавшись от своих убеждений, она чувствовала неудовлетворенность прожитой жизнью и казнилась за допущенные ошибки, приведшие к трагедии.

Главная » Правила в английском языке » В и засулич краткая биография. Женщин не брали в присяжные