Из воспоминаний ийона тихого. Читать бесплатно книгу из воспоминаний ийона тихого - лем станислав

Александр Николаевич Островский.

Свои люди – сочтемся

Большов Самсон Силыч , Купец

Аграфена Кондратьевна , его жена

Липочка , их дочь

Подхалюзин , Приказчик

Устинья Наумовна , Сваха

Фоминишна , Ключница

Рисположенский Сысой Псоич , стряпчий

Тишка , мальчик

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Гостиная в доме Большова.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Липочка (сидит у окна с книгой). Какое приятное занятие эти танцы! Ведь уж как хорошо! Что может быть восхитительнее? Приедешь в Собранье али к кому на свадьбу, сидишь, натурально,- вся в цветах, разодета, как игрушка али картинка журнальная,- вдруг подлетает кавалер: «Удостойте счастия, сударыня!» Ну, видишь: если человек с понятием али армейской какой – возьмешь да и прищуришься, отвечаешь: «Извольте, с удовольствием!» Ах! (с жаром) оча-ро-ва-тель-но! Это просто уму непостижимо! (Вздыхает.) Больше всего не люблю я танцевать с студентами да с приказными. То ли дело отличаться с военными! Ах, прелесть! восхищение! И усы, и эполеты, и мундир, а у иных даже шпоры с колокольчиками. Одно убийственно, что сабли нет! И для чего они ее отвязывают? Странно, ей-богу! Сами не понимают, как блеснуть очаровательнее! Ведь посмотрели бы на шпоры, как они звенят, особливо, если улан али полковник какой разрисовывает – чудо! Любоваться – мило-дорого! Ну, а прицепи-ко он еще саблю: просто ничего не увидишь любопытнее, одного грома лучше музыки наслушаешься. Уж какое же есть сравнение: военный или штатский? Военный – уж это сейчас видно: и ловкость, и все, а штатский что? Так какой-то неодушевленный! (Молчание.) Удивляюсь, отчего это многие дамы, поджавши ножки, сидят? Формально нет никакой трудности выучиться! Вот уж я на что совестилась учителя, а в двадцать уроков все решительно поняла. Отчего это не учиться танцевать! Это одно толькое суеверие! Вот маменька, бывало, сердится, что учитель все за коленки хватает. Все это от необразования! Что за важность! Он танцмейстер, а не кто-нибудь другой. (Задумывается.) Воображаю я себе: вдруг за меня посватается военный, вдруг у нас парадный сговор: горят везде свечки, ходят официанты в белых перчатках; я, натурально, в тюлевом либо в газовом платье, тут вдруг заиграют вальс. А ну как я перед ним оконфужусь! Ах, страм какой! Куда тогда деваться-то? Что он подумает? Вот, скажет, дура необразованная! Да нет, как это можно! Однако я вот уж полтора года не танцевала! Попробую-ко теперь на досуге. (Дурно вальсируя.) Раз… два… три… раз… два… три…

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Липочка и Аграфена Кондратьевна.

Аграфена Кондратьевна (входя). Так, так, бесстыдница! Как будто сердце чувствовало: ни свет ни заря, не поемши хлеба божьего, да уж и за пляску тотчас!

Липочка Как, маменька, я и чай пила, и ватрушку скушала. Посмотрите-ка, хорошо? Раз, два, три… раз… два…

Аграфена Кондратьевна (преследуя ее). Так что ж, что ты скушала? Нужно мне очень смотреть, как ты греховодничаешь!… Говорю тебе, не вертись!…

Липочка Что за грех такой! Нынче все этим развлекаются.- Раз… два…

Аграфена Кондратьевна Лучше об стол лбом стучи, да ногами не озорничай! (Бегает за ней.) - Да что ж ты, с чего ж ты взяла не слушаться!

Липочка . Как не слушаться, кто вам сказал! Не мешайте, дайте кончить, как надобно! Раз… два… три…

Аграфена Кондратьевна . Долго ль же мне бегать-то за тобой на старости лет! Ух, замучила, варварка! Слышишь, перестань! Отцу пожалуюсь!

Липочка . Сейчас, сейчас, маменька! Последний кружок! Вас на то и бог создал, чтоб жаловаться. Сами-то вы не очень для меня значительны! Раз, два…

Аграфена Кондратьевна . Как! ты еще пляшешь, да еще ругаешься! Сию минуту брось! Тебе ж будет хуже: поймаю за юбку, весь хвост оторву.

Липочка . Ну, да рвите на здоровье! Вам же зашивать придется! Вот и будет! (Садится.) Фу… фу… как упаточилась, словно воз везла! Ух! Дайте, маменька, платочка пот обтереть.

Аграфена Кондратьевна . Постой, уж я сама оботру! Ишь, уморилась! А ведь и то сказать, будто неволили. Коли уж матери не почитаешь, так стен-то бы посовестилась! Отец, голубчик, через великую силу ноги двигает, а ты тут скачешь, как юла какая!

Липочка Подите вы с своими советами! Что ж мне делать, по-вашему! Самой, что ли, хворать прикажете? Вот другой манер, кабы я была докторша! Ух! Что это у вас за отвратительные понятия! Ах! какие вы, маменька, ей-богу! Право, мне иногда краснеть приходится от ваших глупостей!

Аграфена Кондратьевна Каково детище-то ненаглядное! Прошу подумать, как она мать-то честит! Ах ты, болтушка бестолковая! Да разве можно такими речами поносить родителей? Да неужто я затем тебя на свет родила, учила да берегла пуще соломинки?

Липочка. Не вы учили – посторонние; полноте, пожалуйста; вы и сами-то, признаться сказать, ничему не воспитаны. Ну, что ж? Родили вы – я была тогда что? Ребенок, дитя без понятия, не смыслила обращения. А выросла да посмотрела на светский тон, так и вижу, что я гораздо других образованнее. Что ж мне, потакать вашим глупостям! Как же! Есть оказия.

Аграфена Кондратьевна . Уймись, эй, уймись, бесстыдница! Выведешь ты меня из терпения, прямо к отцу пойду, так в ноги и брякнусь, житья, скажу, нет от дочери, Самсонушко!

Липочка . Да, вам житья нет! Воображаю.- А мне есть от вас житье? Зачем вы отказали жениху? Чем не бесподобная партия? Чем не капидон? Что вы нашли в нем легковерного?

Аграфена Кондратьевна . А то и легковерного, что зубоскал! Приехал, ломался, ломался, вертелся, вертелся. Эка невидаль!

Липочка . Да, много вы знаете! Известно, он благородный человек, так и действует по-деликатному. В ихнем кругу всегда так делают.- Да как еще вы смеете порочить таких людей, которых вы и понятия не знаете? Он ведь не купчишка какой-нибудь. (Шепчет в сторону.) Душка, милашка!

Аграфена Кондратьевна . Да, хорош душка! Скажите, пожалуйста! Жалко, что не отдали тебя за шута за горохового. Ведь ишь ты, блажь-то какая в тебе; ведь это ты назло матери под нос-то шепчешь.

Липочка . Видимый резон, что не хотите моего счастия. Вам с тятенькой только кляузы строить да тиранничать.

Аграфена Кондратьевна . Ну, как ты хочешь, там думай. Господь тебе судья! А никто так не заботится о своем детище, как материнская утроба! Ты вот тут хохришься да разные глупости выколупываешь, а мы с отцом-то денно и нощно заботимся, как бы тебе хорошего человека найти да пристроить тебя поскорее.

Липочка . Да, легко вам разговаривать, а позвольте спросить, каково мне-то?

Аграфена Кондратьевна . Разве мне тебя не жаль, ты думаешь? Да что делать-то! Потерпи малость, уж коли много лет ждала. Ведь нельзя же тебе вдруг жениха найти; скоро-то только кошки мышей ловят.

Липочка . Что мне до ваших кошек! Мне мужа надобно! Что это такое! Срам встречаться с знакомыми, в целой Москве не могли выбрать жениха – все другим да другим. Кого не заденет за живое: все подруги с мужьями давно, а я словно сирота какая! Отыскался вот один, так и тому отказали. Слышите, найдите мне жениха, беспременно найдите!… Вперед вам говорю, беспременно сыщите, а то для вас же будет хуже: нарочно, вам назло, по секрету заведу обожателя, с гусаром убегу, да и обвенчаемся потихоньку.

Аграфена Кондратьевна . Что, что, беспутная! Кто вбил в тебя такие скверности! Владыко милосердый, не могу с духом собраться… Ах ты, собачий огрызок! Ну, нечего делать! Видно, придется отца позвать.

Липочка, Олимпиада Самсоновна Большова, купеческая дочь, – давно девица на выданье. Она сидит у окна с книжкой, но мысли ее крутятся вокруг танцев. Она с удовольствием вспоминает, как полтора года назад танцевала на балу, потом огорчается, что давно все забыла и теперь «оконфузится», поэтому пробует вальсировать, но выходит дурно.

Входит ее мать, Аграфена Кондратьевна, и укоряет за то, что она ни свет ни заря уже принялась за пляску. Мать подозревает, что дочь даже еще не ела ничего, но Липочка убеждает, что она и чай пила, и ватрушку ела. Слово за слово, и мать с дочерью начинают ругаться. Липочка укоряет мать в том, что ей не могут до сих пор найти жениха.

Дескать, все подружки уже при мужьях, а ей и показаться на глаза стыдно, как сирота будто. Дочь плачет навзрыд и говорит, что не успокоится, пока не приведут ей жениха. Аграфена Кондратьевна говорит, что сейчас придет сваха. Приходит Устинья Наумовна. Они с матерью и Фоминишной пьют по рюмочке, обсуждая различные новости. Сваха жалуется, что невозможно подыскать жениха Липочке, потому что все хотят разного: дочь – «из благородных», «капидона» (Купидона), отец желает жениха побогаче, чтобы поправить свои дела, а мать мечтает о таком же купце, как ее муж, Самсон Силыч, чтоб «лоб крестил по-старинному».

В это время приходит Рисположенский Сысой Псоич – стряпчий, которого выгнали из суда за пьянство: когда-то забыл дело в погребке, а в суде хватились – дела не оказалось. Хотели Сысоя Псоича суду предать, но он «бухнулся в ноги» генералу, и тот его в отставку отправил. Сваха подтрунивает над его необычным отчеством, но тот не обижается, а просит у хозяйки рюмочку.

Появляется Большов, и они со стряпчим начинают обсуждать, как ему поправить свои финансовые дела. Как вариант, Самсон Силыч собирается объявить себя несостоятельным должником, банкротом, тогда все его имущество опишут и заберут за долги, и нужно на кого-то его оформить. В качестве такого человека он видит своего приказчика Лазаря Подхалюзина.

Действие II

А Подхалюзин тем временем размышляет над тем, как бы ему жениться на Липочке, в которую он уже давно влюблен. Он понимает, что она барышня образованная и мечтает о женихе из «благородных», но он имеет небольшой капиталец. Поэтому молодой человек хочет напрямую обратиться за помощью к Большову, чтобы просить у него руки дочери.

Подхалюзин посылает своего слугу Тишку за рябиновой настойкой, а когда к нему приходит стряпчий Рисположенский, расспрашивает у него, сколько Большов заплатил ему за его услуги. Стряпчий признается, что тысячу рублей да енотовую шубу. Приказчик готов заплатить в два раза больше.

Появляются ключница Фоминишна и сваха Устинья Наумовна. Они разговаривают о том, как трудно выдать замуж Липочку, которая мечтает выйти только за благородного жениха. Сваха садится отдохнуть, а приказчик начинает приставать к ней с расспросами, почему она так часто приходит в дом к Большовым. Та признается, что нашла жениха для дочери купца. Подхалюзин обещает ей две тысячи и соболью шубу, если та отвадит жениха, пустив слух, что купец разорен.

В конторе у купца приказчик затевает разговор о женитьбе, но издалека, не напрямую. Он говорит, что «Алимпияда Самсоновна – барышня, каких в свете нет». Большов намекает на женитьбу, но Подхалюзин заявляет, что ему «с суконным рылом» нечего и думать о такой невесте. Но Большов с важностью заявляет, что за кого он велит, за того она и пойдет. Они договариваются о помолвке и клянутся друг другу в вечной любви.

Действие III

Появляется разнаряженная Липочка в ожидании жениха. Мать умиляется и еще раз подчеркивает, что такая красавица достойна только в каретах разъезжать. Но Большов не проявляет особой радости, что вызывает у Аграфены Кондратьевны искреннее недоумение: скоро с дочкой расставаться, а отец будто и не огорчен.

Приходит сваха с неутешительными вестями, что жених все мнется – никак не решится на сватовство. Женщины ахают и охают, а Большов заявляет, что он сам лучше жениха найдет. Липочка собирается уже переодеваться, но отец настаивает на том, что именно сейчас и приедет ее настоящий жених.

В это время в доме появляются Подхалюзин, Рисположенский и Фоминишна. Сначала все обсуждают последние новости о цепи банкротств, произошедших за последнее время, о появившемся непонятно откуда Бонапарте. Но Самсон Силыч вновь заводит разговор о замужестве единственной дочери и объявляет женихом Лазаря Подхалюзина.

Все ошарашены. Липочка даже подходить не хочет к такому «неучу»: она заявляет отцу, где это видано, чтобы хозяева отдавали своих дочерей, «воспитанных барышень», за своих же работников. Подхалюзин с горечью говорит, что не видать ему счастья. Но Большов насильно соединяет руки Липы и Лазаря и велит им сесть рядом, чтобы поговорить, а прочих зовет за стол, чтобы отпраздновать помолвку.

Жене и Фоминишне, которые укоряют его в том, что он позорит дочь, выдавая ее за приказчика, Большов заявляет, что он отец и лучше знает, что будет хорошо для его дочери. Липочка с плачем обращается к матери за помощью, но Подхалюзин говорит будущей теще, что ей, окромя него, лучшего зятя не найти, потому что она станет для него дороже матери.

Оставшись наедине с дочерью хозяина, Лазарь спрашивает «Алимпияду Самсоновну», чем же он так ей не мил, что она за него замуж не хочет. Та называет его «дураком необразованным» и снова заявляет, что пойдет только за благородного. Лазарь смиренно соглашается, что «насильно мил не будешь», но при этом объясняет, что благородному-то приданое подавай, а ее тятенька – банкрут.

Липочка не верит, но хитрый приказчик показывает ей документы, в которых ясно показано, что и дом, и лавки, и все остальное добро Большовых куплено им. Он заявляет, что денег у него побольше, чем у любого благородного. Липочка в раздумье, а приказчик продолжает Лазаря петь. Он говорит, что обеспечит ей лучшее: шелковые и бархатные платья, орловских рысаков, дом в Каретном ряду, расписанный «капидонами» и райскими птицами.

Олимпиада Самсоновна с сожалением замечает, что он не говорит по-французски. Тогда Лазарь становится на колени и клянется, что лишь она может его осчастливить. Липочка просит увезти ее немедленно, потому что ей надоело в родительском доме: у маменьки семь пятниц на неделе, а тятенька, когда не пьян, молчит, а когда пьян, того и гляди, кого-нибудь прибьет.

Молодые решают срочно сыграть свадьбу, а после переехать в свой дом и все там устроить на свой манер. Они зовут родителей и гостей, и Лазарь сообщает, что Олимпиада Самсоновна согласна выйти за него замуж. Большов обещает отдать Подхалюзину в качестве приданого почти все свое богатство, только чтобы он их с женой кормил да кредиторам заплатил по десяти копеек. Приказчик успокаивает: «Свои люди – сочтемся». Все на радостях собираются промочить горло, но Рисположенский отказывается, тогда Большов ему льет вино за шиворот, а все вокруг хохочут.

Действие IV

В новом доме Подхалюзиных все устроено по-модному: богато меблированная гостиная, хозяйка в шелковой блузе и в чепчике последнего фасона, а хозяин в модном сюртуке. Лазарь Елизарыч с восторгом слушает, как его жена говорит на плохом французском, и восхищается этим. Он обещает купить новую коляску за тысячу целковых и лошадей за столько же, чтобы ездить развлекаться в Сокольники.

Приходит Устинья Наумовна за обещанным вознаграждением, но вместо полутора тысяч получает сотню, а вместо собольей шубы – старое платье Липочки. Сваха обижена так, что обещает обходить их дом за тридцать верст и по всей Москве их «расславить».

Липочка видит в окно отца, и уже через минуту они с матерью входят в дом к зятю. Оказывается, отец сидит в долговой яме, обещая кредиторам платить по 25 копеек, но собственная дочь не хочет отдавать столько денег за долги, ведь ей якобы придется снова в ситцевых платьях ходить. И ни ее, ни зятя абсолютно не смущает тот факт, что отца водят по улице с солдатом, мальчишки пальцем на него показывают, а все, кто его 40 лет знал как честного купца, теперь отвернулись.

Большов возмущен: он не милостыню просит, а свое нажитое добро. Он укоряет Лазаря, что не выгнал его, даже заметив, что тот не чист на руку, а наоборот, сделал главным приказчиком, вывел в люди, даже единственную дочь за него выдал.

С горечью говорит Самсон Силыч своей дочери: «В острог его, старого дурака!» Он понимает, что нельзя было за большим гнаться – теперь остается только в Москву-реку броситься, но даже оттуда вытянут и в острог посадят.

Он напоминает Лазарю, что Иуда тоже Христа за деньги продал, как тот сейчас свою совесть. Христа ради он просит денег у зятя, объясняя, что его в Сибирь отправят, если он не расплатится. Но бывший приказчик обещает набавить лишь пять копеек. Отец с горечью называет их «змеями подколодными», а Аграфена Кондратьевна обзывает зятя «варваром» и «разбойником», обещая, что когда-нибудь он иссохнет со своими деньгами, «не доживя веку». Она и дочь собирается проклясть «на всех соборах», но Большов уводит ее с собой, на прощанье пожелав молодым и дальше развлекаться да Дьявола тешить, но иногда вспоминать заключенных, которые сидят за железными решетками.

«Из воспоминаний Ийона Тихого» - цикл фантастических рассказов Станислава Лема , посвящённых приключениям вымышленного героя - космонавта Ийона Тихого . Написаны с характерным для Лема юмором , содержат элементы пародии на штампы фантастики , при этом рассматривают серьёзные вопросы науки , социологии , философии . Цикл состоит из 9 рассказов, посвященным приключениям И.Тихого на Земле (кроме «Спасем Космос!»)

Истории, которые были рассказаны Ийоном Тихим в кругу друзей и были записаны профессором Тарантогой (согласно сюжету)

  • I или «Странные ящики профессора Коркорана» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. I или Dziwne skrzynie profesora Corcorana , 1960) - рассказ про изобретателя, смоделировавшего мир на компьютере, где были свои жители и свои законы физики, химии и психологии.
  • II или «Изобретатель вечности» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. II или Wynalazca wiecznosci , 1960, в переводе также: «Открытие профессора Декантора», «Бессмертная душа») - рассказ про первооткрывателя, нашедшего возможность обессмертить сознание человека, обрекая на мучительное бессмертие, лишив возможности общения с внешним миром
  • III или «Проблема изобретателя» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. III или Kłopoty wynalazcy , 1960, в переводе также «Профессор Зазуль») - рассказ про первооткрывателя, который клонировал сам себя (экранизация «Профессор Зазуль» (польск. Profesor Zazul). Польша, 1965)
  • IV (1961, в переводе также: «Мольтерис» «Пропавшая машина времени») - рассказ про одного из первых изобретателей машины времени, который перемещаясь в будущее сам состарился.
  • «V (Стиральная трагедия)» (польск. Ze wspomnień Ijona Tichego. V (Tragedia pralnicza) , 1962) - сатирический рассказ про конкурентную борьбу производителей стиральных машин с искусственным интеллектом фирмами Наддлегга и Снодграсса. Эта конкурентная борьба привела к неожиданным последствиям - роботы начали самостоятельно проникать в различные сферы человеческой жизни. Автор пытается рассмотреть искусственный интеллект с точки зрения законодательства.
  • «Клиника доктора Влипердиуса» (польск. Zaklad doktora Vliperdiusa , 1964) - рассказ про психиатрическую лечебницу для роботов.
  • «Доктор Диагор» (польск. Doktor Diagoras , 1964) - рассказ про изобретателя, создававшего кибернетических животных, искусственные мыслящие машины, которые потом начали исследовать своего прародителя

Рассказы, которые профессор Тарантога не записывал

  • «Спасём космос! (Открытое письмо Ийона Тихого)» (польск. Ratujmy kosmos (List otwarty Ijona Tichego , 1964) - сатирический рассказ, где И. С. Тихий возмущается по поводу безответственного отношения людей к природе, к космическому пространству и планетам.
  • «Профессор А. Донда» (польск. Profesor A. Dońda , 1973) - сатирический рассказ, записанный клинописью на глине. Сначала И. С. Тихого делают виноватым в международных конфликтах, после чего он знакомится с кибернетиком А. Дондой, который предсказывает «информационный взрыв» - превращение всей информации на всех компьютерах Земли в материю, что привело к откату всей цивилизации на пещерный уровень. На протяжении всего рассказа автор рассматривает отклонение от нормы как способ развития.

Экранизации

Здесь указаны экранизации рассказов только из цикла «Воспоминания Ийона Тихого»

См. также

Напишите отзыв о статье "Из воспоминаний Ийона Тихого"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Из воспоминаний Ийона Тихого

Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.

С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d"Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.

Примечание издателя. Заметки эти, строго говоря, не относятся к рассказам о звездных путешествиях. Тем не менее я присоединяю их к избранным произведениям Ийона Тихого, ибо они являются ценным документом, обогащающим новыми чертами образ этого заслуженного звездопроходца. Этот цикл не был ни записан, ни авторизован Ийоном, а представляет собой выборку из стенограмм, которые издатель сохранил и опубликовал, дополнив их воспоминаниями друзей, собиравшихся вечерами по пятницам у Ийона Тихого.

Вы хотите, чтоб я еще что-нибудь рассказал? Так. Вижу, что Тарантога уже достал свой блокнот и приготовился стенографировать... подожди, профессор. Ведь мне действительно нечего рассказывать. Что? Нет, я не шучу. И вообще, могу я в конце концов хоть раз захотеть помолчать в такой вот вечер – в вашем кругу? Почему? Э, почему! Мои дорогие, я никогда не говорил об этом, но Космос заселен прежде всего такими же существами, как мы. Не просто человекообразными, а похожими на нас, как две капли воды.

Половина обитаемых планет – это та же Земля, они чуть побольше или чуть поменьше, с более холодным или более жарким климатом, но разве это различие? А их обитатели... Люди – ибо, в сущности, это люди – так похожи на нас, что различия лишь подчеркивают сходство. Почему я не рассказывал о них? Что ж тут странного? Подумайте. Смотришь на звезды. Вспоминаются разные происшествия, разные картины встают передо мной, но охотней всего я возвращаюсь к необычным. Может, они страшны, или противоестественны, или кошмарны, может, даже смешны – и именно поэтому безвредны. Но смотреть на звезды, друзья мои, и сознавать, что эти крохотные голубые искорки – если ступить на них ногой – оказываются царствами безобразия, печали, невежества, всяческого разорения, что там, в темно-синем небе тоже полно развалин, грязных дворов, сточных канав, мусорных куч, заброшенных кладбищ... Разве рассказы человека, посетившего Галактику, должны напоминать сетования лотошника, слоняющегося по захолустным городишкам? Кто захочет его слушать? И кто ему поверит? Такие мысли приходят, когда человек чем-то удручен или ощущает нездоровую потребность пооткровенничать. Так вот, чтоб никого не огорчать и не унижать, – сегодня ни слова о звездах. Нет, я не буду молчать. Вы почувствовали бы себя обманутыми. Я расскажу кое-что, согласен, но не о путешествиях. В конце концов и на Земле я пережил немало. Профессор, если тебе непременно этого хочется, можешь начинать записывать.

Как вы знаете, у меня бывают гости, иногда весьма странные. Я отберу из них определенную категорию: непризнанных изобретателей и ученых. Не знаю почему, но я всегда притягивал их, как магнит. Тарантога улыбается, видите? Но речь не о нем, он ведь не входит в разряд непризнанных. Сегодня я буду говорить о тех, кому не повезло или, вернее, кому чересчур повезло: они достигли цели и увидели ее тщету.

Конечно, они не признались себе в этом. Неизвестные, одинокие, упорствующие в своем безумии, которое лишь известность и успех превращают иногда – чрезвычайно редко – в орудие прогресса. Разумеется, громадное большинство тех, кто приходил ко мне, принадлежало к рядовой братии одержимых, к людям, увязнувшим в одной идее, не своей даже, перенятой у прежних поколений – вроде изобретателей перпетуум мобиле, – с убогими замыслами, с тривиальными, явно вздорными решениями. Однако даже в них тлеет этот огонь бескорыстного рвения, сжигающий жизнь, вынуждающий возобновлять заранее обреченные попытки. Жалки эти убогие гении, титаны карликового духа, от рождения искалеченные природой, которая в припадке мрачного юмора добавила к их бездарности творческое неистовство, достойное самого Леонардо; их удел в жизни – равнодушие или насмешки, и все, что можно для них сделать, это побыть час или два терпеливым слушателем и соучастником их мономании.

В этой толпе, которую лишь собственная глупость защищает от отчаяния, появлялись изредка другие люди; я не хочу ни хвалить их, ни осуждать, вы сделаете это сами. Первый, кто встает у меня перед глазами, когда я это говорю, – профессор Коркоран.

Я познакомился с ним лет девять или десять назад. Это было на какой-то научной конференции. Мы поговорили несколько минут, и вдруг ни с того ни с сего (это никак не было связано с темой нашего разговора) он спросил:

– Что вы думаете о духах?

В первый момент я решил, что это – эксцентричная шутка, но до меня доходили слухи о его необычности, я не помнил только, в каком это говорилось смысле, положительном или отрицательном, – и на всякий случай ответил:

– По этому вопросу не имею никакого мнения.

Он как ни в чем не бывало вернулся к прежней теме. Уже послышались звонки, возвещавшие начало следующего доклада, когда он внезапно нагнулся – он был значительно выше меня – и сказал:

– Тихий, вы человек в моем вкусе. У вас нет предубеждений. Быть может, впрочем, я ошибаюсь, но я готов рискнуть. Зайдите ко мне. – Он вручил мне свою визитную карточку. – Но предварительно позвоните по телефону, ибо на стук в дверь я не отвечаю и никому не открываю. Впрочем, как хотите...

В тот же вечер, ужиная с Савинелли, тем самым юристом, известным знатоком космического права, я спросил его, знает ли он некоего профессора Коркорана.

– Коркоран! – вскричал он со свойственным ему темпераментом, подогретым к тому же двумя бутылками сицилийского вина. – Этот сумасбродный кибернетик? Что с ним? Я не слышал о нем с незапамятных времен!

Я отвечал, что не знаю никаких подробностей, что мне лишь случайно довелось услышать эту фамилию. Полагаю, такой мой ответ пришелся бы Коркорану по душе. Савинелли порассказал мне за вином кое-что из сплетен, ходивших о Коркоране. Из них следовало, что Коркоран подавал большие надежды, будучи молодым ученым, хоть уже тогда проявлял совершенное отсутствие уважения к старшим, доходившее порою до наглости; а потом он стал правдолюбом из тех, которые, кажется, получают одинаковое удовлетворение и от того, что говорят людям все прямо в глаза, и от того, что этим в наибольшей степени вредят себе. Когда Коркоран смертельно разобидел едва ли не всех своих профессоров и товарищей и перед ним закрылись все двери, он вдруг разбогател, неожиданно получив большое наследство, купил какую-то развалюху за городом и превратил ее в лабораторию. Там он и жил в обществе роботов – только таких ассистентов и помощников он терпел рядом с собой. Может, он чего-нибудь и добился, но страницы научных журналов и бюллетеней были для него недоступны. Это его вовсе не заботило. Если в то время он и завязывал какие-то отношения с людьми, то лишь затем, чтоб, сблизившись с ними, немыслимо грубо, без какой-либо видимой причины оттолкнуть, оскорбить их. Когда он порядком постарел и это отвратительное развлечение ему наскучило, он стал отшельником. Я спросил Савинелли, известно ли ему что-либо о том, будто Коркоран верит в духов. Правовед, потягивавший в этот момент вино, едва не захлебнулся от смеха.

– Он? В духов?! – воскликнул Савинелли. – Дружище, да он не верит даже в людей!!!

Я спросил, как это надо понимать. Савинелли ответил, что совершенно дословно; Коркоран был, по его мнению, солипсист: верил только в собственное существование, всех остальных считал фантомами, сонными видениями и будто бы поэтому так вел себя с людьми, даже самыми близкими: если жизнь есть сон, то все в ней дозволено. Я заметил, что тогда он может верить и в духов. Савинелли спросил, слыхал ли я когда-нибудь о кибернетике, который бы в них верил. Потом мы заговорили о чем-то другом, но и услышанного было достаточно, чтобы заинтриговать меня.

Я принимаю решения быстро, так что на следующий же день позвонил Коркорану. Ответил робот. Я сказал ему, кто я такой и по какому делу. Коркоран позвонил мне только через день, поздним вечером – я уже собирался ложиться спать. Он сказал, что я могу прийти к нему хоть тотчас. Было около одиннадцати. Я ответил, что сейчас буду, оделся и поехал.