Краткое содержание сказа лескова левша. Онлайн чтение книги Левша Николай Лесков

«Левша» Н.С. Лескова — совершенно особенное произведение русской литературы. Именно оно стало первым в ряду произведений о русских мастерах, умельцах и художниках из народа. Тут можно вспомнить и «Тупейного художника» того же Лескова, и «Неупиваемую чашу» И.С.Шмелёва, и сказы П.Л.Бажова.

Но ни в одном из них нет того удивительного сплава восхищения талантом простого человека, боли за его судьбу и боли за Отчизну: ведь главный герой Лескова не просто виртуоз «металлического дела», он своему «Отечеству верно преданный», до последней минуты жизни думает прежде всего о нём и в любых обстоятельствах остаётся русским человеком.

Левша — это тот маяк, который так необходим сегодня каждому молодому человеку в нашем Отечестве. Уроки, посвящённые этому произведению, не только воспитывают патриотизм, любовь и уважение к своему народу, но и развивают государственное мышление.

На изучение произведения отводится два урока: на первом мы даём общее представление о рассказе «Левша», рассказываем о его предыстории, знакомим с понятием сказа, определяем главные сюжетные линии и анализируем те, которые связаны с государственной властью; второй урок полностью посвящаем тульским мастерам и главному герою Левше.

Первый урок начинаем со знакомства со вступительной статьёй учебника о Н.С.Лескове, а затем дополняем её сообщением о предыстории рассказа.
Замысел «Левши (Сказа о тульском косом Левше и о стальной бпохе)» возник у Лескова к 1878 году.

По свидетельству его сына, А.Н.Лескова, отец лето этого года провёл в Сестрорецке, в доме оружейного мастера. Знакомый с помощником начальника местного оружейного завода полковником Н.Е.Болониным, Лесков обсуждал с ним прибаутку о том, как «англичане из стали блоху делали, а наши туляки её подковали да им назад отослали». Так и не узнав ничего о возникновении этой присказки, Лесков в мае 1881 года написал рассказ «Левша», сюжет которого построен на привлёкшем его внимание «присловье».

Сегодня никто из историков не сомневается, что Левша — это тульский персонаж. Лесков использует много местных названий (в нём, например, упоминается Московская и Киевская заставы, оружейная слобода в Заречье и т. д.)

Обычно шестиклассникам нравится занимательный сюжет «Левши», главный его герой — искусный мастер, они радуются победе русского мастерства над иностранным; привлекает их необычный язык рассказа, в котором много неожиданных смешных слов.

двухсестная (карета) — двухместная;
мелкоскоп — микроскоп;
буреметр — барометр;
непромокабль — непромокаемый плащ;
керамида — пирамида;
преламут — перламутр;
укушетка — кушетка;
нимфозория — инфузория;
свистовые — вестовые;
Твердиземное море — Средиземное море;
долбица умножения — таблица умножения.

Слова эти воссоздают живую народную речь, передают её особенности. С одной стороны, они свидетельствуют о необразованности людей из народа, но с другой – их точность и остроумие помогают заменить трудновыговариваемые слова и выражения, смысл которых они хорошо понимают, своими, более понятными, точными и выразительными. Чего стоят только мелкоскоп, буреметр, долбица умножения!

Вот здесь и приходит время познакомить учащихся с понятием сказа. Сказ — вид литературно-художественного повествования, подражающий стилем фольклорным произведениям, их специфической интонации и живой простонародной речи вообще.

— А каким фольклорным произведениям подражает «Левша»? Обоснуйте свой ответ.

В помощь учащимся на интерактивную карту выводятся необходимые литературоведческие понятия.

Бывальщина, или быль, представляет собой небольшой устный рассказ о необычном случае, имевшем место в действительности, при этом главным героем часто становится человек простой.

Предание повествует о реальных лицах и событиях, происходивших в прошлом. Легенда (от лат. /egenda — чтение, читаемое) — одна из разновидностей сказочного
прозаического фольклора. Письменное предание о каких-нибудь исторических собымях или личностях.

Сказка фольклорная — устный фантастический рассказ о вымышленных событиях в фольклоре разных народов.

Ребята находят в рассказе признаки были (бывальщины): в центре внимания в рассказе необычный случай, как туляки блоху подковали, а главный герой его — простой человек. От предания в произведении — участие в событиях реальных исторических лиц (русские императоры Александр Первый и Николай Первый, казак Платов), упоминания о конкретных исторических событиях (Отечественной войне 1812 года, Венском конгрессе), реальные географические названия (Тула, Петербург, Лондон, Мценск, Вена).

Легенде он близок повествованием о непревзойдённом мастерстве тульских мастеров, в прославлении которого нуждаются государственные деятели. Примечательно, что сам Лесков в предисловии ко второму изданию рассказа назвал его в подзаголовке «цеховой легендой», утверждая, что «записал эту легенду в Сестрорецке со слов старого оружейника, тульского выходца» и что она «выражает собою гордость русских мастеров ружейного дела».

Ну а к сказке рассказ близок чудесными событиями, связанными с главным героем, который в чём-то напоминает Иванушкy-дурачка, неказистого на вид, но на самом деле самого талантливого и смекалистого. Все эти особенности спрессовались в «Левше».

— Когда же происходят его действие?

После победного завершения Отечественной войны 1812 года, а именно в 1814 году.

— С какими местами связано это действие? (Это города Тула, Петербург, Лондон).

— Какой из городов самый важный в сказе? Почему? Каково смысловое значение
каждого из городов?

Петербург — столица тогдашней России, Лондон — столица Англии, каждый из этих городов олицетворяет государственную власть, а Лондон к тому же претендует на роль столицы цивилизации. Тула же в рассказе является смысловым центром, потому что именно оттуда родом непревзойдённые мастера и умельцы, именно здесь куётся трудовая слава русского народа, но слава эта зависит не только от народных талантов, но и от отношения к мастеровому народу государственной власти.

Посмотрим, как складываются отношения талантливых мастеров с теми, кто олицетворяет собой власть.

В рассказе перед нами два русских императора — Александр Первый и Николай Первый.

— Кто же из двух императоров лучше знает и ценит свой народ?

Безусловно, Николай Павлович.

Рядом с императорами легендарный Матвей Иванович Платов — атаман Донского казачьего войска (с 1801 года), генерал от кавалерии (1809), который принимал участие во всех войнах Российской империи конца XVIII — начала XIX века, был героем Отечественной войны 1812 года. После её окончания он вместе с Александром Павловичем отправился в Лондон.

— Почему Платову не нравилось поведение императора за границей?

Он не одобрял преклонение своего государя перед всем иностранным: «И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: так и так, и у нас дома своё не хуже есть, — и чем — нибудь отведёт».

— Чем он гордится?

Прежде всего военными победами русского войска: «Мои донцы молодцы без всего этого воевалии дванадесять язык прогнал». А ещё — талантами русских мастеров: «государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши на что взглянут — всё могут сделать, но только им полезного ученья нет». Поясните последнюю фразу.

Платов имеет в виду, что талантов в России много, но русским мастерам не хватает образования.

— Как вы считаете, кто из них — Александр Павлович или атаман Платов — ведёт себя правильно? Кто по-настоящему беспокоится о национальных, государственных интересах?

Рассуждения шестиклассников очень интересны. Некоторые говорят, что император ведёт себя правильно, так как он заинтересован в хороших отношениях с Англией, поэтому он должен быть дипломатом. «Пожалуйста, не порть мне политики», — говорит он Платову и пеняет: «Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко». Но большинство детей считает, что правильная линия поведения у Платова, потому что он предпочитает всему иностранному русское. Поэтому он патриот …

Скорректируем это однобокое понятие подростков о патриотизме. Предложим учащимся подумать над тем, хорошо ли возвышать свой народ над другим, не интересоваться достижениями других, заведомо считая, что «у нас всё равно лучше», пойдёт ли это на пользу народу и Отечеству?

Поразмыслив, шестиклассники говорят, что нужна золотая середина: уважение других стран и народов, заимствование у них лучшего и любовь к собственному народу, вера в него, уважение его — только на такой основе можно добиться успеха.

Платов как будто гордится своим народом, но это за границей. А на родине как он относится к нему? В чём это выражается? Платов не доверяет тульским мастерам, боится, что они могут присвоить бриллиантовый орех, грубо обращается с ними, даже распускает руки. А ведь он, как и император, видел героизм народа на войне, гордился победами, а здесь будто забывает, что это всё тот же народ. Можно ли так обращаться с теми, на ком всё держится?

Разумеется нет. Народ, способный жертвовать собой ради Отечества, заслуживает уважения, а его искусные мастера и труженики — почитания.

Как видим, Платов хоть и порицал императора Александра за преклонение перед иностранным и принижение собственного народа, но сам недалеко от него ушёл. Да и император Николай недостаточно последователен в отношении к своему народу. Он вспоминает о нём тогда, когда ему нужно утвердить престиж государства, доказать его превосходство над другими — тут и понадобились тульские мастера. Но когда задача выполнена, талантливый мастер забыт, и никто не интересуется его судьбой.

Переходим к главной теме произведения — судьбе талантливого человека в России.

— Почему именно к тулякам обратились император и Платов?

Тула на всю Россию славилась своими мастерами. «Туляки, люди умные и сведущие в металлическом деле … »

— Вспомните, какими словами они ответили на просьбу Платова. Как характеризуют их эти слова?

«Мы, батюшка, милостивое слово государево чувствуем и никогда его забыть не можем за то, что он на своих людей надеется, а как нам в настоящем случае быть, того мы в одну минуту сказать не можем, потому что аглицкая нация тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и искусство в ней с большим смыслом. Против неё, — говорят, — надо взяться подумавши и с Божьим благословением».

По этим словам видно, что они люди верующие, ответственные, понимают важность поставленной перед ними задачи, почитают государя, с уважением относятся к достижениям англичан, а потому не спешат с ответом.

— Что и почему предприняли мастера, прежде чем приняться за дело? Почему идут за помощью к Николаю Чудотворцу?

Именно потому, что мастера привыкли отвечать за свои слова и труд, понимают сложность задачи — превзойти английских мастеров, чтобы утвердить значимость России, они в первую очередь идут поклониться Николаю Чудотворцу: «Святой Николай вообще покровитель торгового и военного дела, а «мценский Никола» в особенности, и ему-то туляки и пошли поклониться.

Отслужили они молебен у самой иконы, потом у каменного креста и, наконец, возвратились домой «ночию» и, ничего никому не рассказывая, принялись за дело в ужасном секрете. Сошлись они все трое в один домик к Левше, двери заперли, ставни в окнах закрыли, перед Николиным образом лампадку затеплили и начали работать».

Они рассчитывают на помощь Чудотворца (кстати, одного из самых почитаемых в России святых), понимают, что без Божьей помощи, которую они надеются получить через молитвы Николая Угодника, не решить им сложной задачи, потому и трудятся они под его образом, а он будто рядом с ними, вдохновляет и поддерживает их.

Они полностью погрузились В работу, отдались ей, отгородившись от внешнего мира: «день, два, три сидят и никуда не выходят, всё молоточками потюкивают. Куют что-то такое, а что куют — ничего неизвестно.

Всем любопытно, а никто ничего не может узнать, потому что работающие ничего не сказывают и наружу не показываются. Ходили к домику разные люди, стучались в двери под разными видами, чтобы огня или соли попросить, но три искусника ни на какой спрос не отпираются, и даже чем питаются — неизвестно. Пробовали их пугать, будто по соседству дом горит, — не выскочут ли в перепуге и не объявится ли тогда, что ими выковано, но ничто не брало этих хитрых мастеров; один раз только Левша высунулся по плечи и крикнул:

— Горите себе, а нам некогда, — и опять свою щипаную голову спрятал, ставню захлопнул, и за своё дело принялися. Только сквозь малые щёлочки было видно,как внутри дома огонёк блестит, да слышно, что тонкие молоточки по звонким наковальням вытюкивают».

Ничто не может оторвать их от любимого дела. И совершили мастера невероятное: подковали блоху!
«Государь спросил:
— Где же ваш мелкоскоп, с которым вы могли произвести это удивление?
А Левша ответил:
— Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас так глаз пристрелявши».

Вот оно — виртуозное мастерство: без мелкоскопа» выковать крохотные подковки, написать на них имена и прибить к лапкам блохи миниатюрными гвоздиками! И выковал эти миниатюрные гвоздики Левша!

— Как вы думаете, зачем Лесков самого искусного мастера сделал левшой? Да ещё
и косым?

Выполнять ювелирную миниатюрную работу правой рукой неимоверно тяжело, а левой? .. Левой вообще трудно представить! Делая самого искусного мастера косым левшой, писатель хотел подчеркнуть его виртуозное мастерство: вот на что способен русский мастеровой человек даже с физическими недостатками …

— Почему Лесков не дал этому герою собственное имя?

Этот вопрос вызывает затруднение детей, они выдвигают порой самые нелепые предположения. Поможем им разобраться.

— Вдумайтесь: самого замечательного мастера автор сделал косым левшой, чтобы прославить искусство русских мастеров, но вдобавок он почему-то не дал ему имя. Что же он хотел этим сказать? Когда имя человека остаётся в истории и в памяти народной?

(Когда он совершил что-то выдающееся, особенное.) Тогда, выходит, Левша ничего особенного не совершил? (Нет, совершил, но только мастеров, подобных Левше, в России многое множество, поэтому и нет имени у искусного мастера …)

— Зачем Левшу отправили за границу?

— Он должен был лично представить работу российских умельцев. «Государь приказал сейчас же эту подкованную нимфозорию уложить и отослать назад в Англию – вроде подарка, чтобы там поняли, что нам это не удивительно. И велел государь, чтобы вёз блоху особый курьер, который на все языки учён, а при нём чтобы и Левша находился и чтобы он сам англичанам мог по казать работу и каковые у нас в Туле мастера есть».

— 3адумывался ли кто-нибудь о желаниях и дальнейшей судьбе Левши?

Нет, его не спросили, хочет ли он ехать, есть ли у него собственные планы. Собирали его так спешно, что даже не дали ему никакого «тугаменга» (документа), что стало потом причиной трагедии Левши.

— Сравните поведение Левши за границей с поведением императора и Платова. Кого из них вы назовёте истинным патриотом? Почему?

Левше, как в своё время императору Александру, показывают все достижения науки и техники: «он смотрел всё их производство: и металлические фабрики, и мыльнопильные заводы, и все хозяйственные порядки их ему очень нравились, особенно насчёт рабочего содержания. Но больше всего его, естественно, интересовало оружие. «Не столь его занимало, как новые ружья делают, сколь то, как старые в каком виде состоят. Все обойдёт и хвалит, и говорит:
— Это и мы так можем.
А как до старого ружья дойдёт, — засунет палец в дуло, поводит по стенкам и вздохнёт: — Это, — говорит, — против нашего не в пример превосходнейше».

Как видим, он умеет видеть и достоинства, и недостатки и соизмерять их с собой и своей страной, в отличие от Александра Павловича, который только восхищался англичанами, и от Платова, который не хотел видеть чужих достижений и кичился исключительно своими. Левша же предстаёт перед нами настоящим патриотом.

— Почему Левша так понравился англичанам?

Они сразу оценили его талант, скромность, чувство собственного достоинства, любознательность. Мастер настолько им понравился, что они стали уговаривать его остаться в Англии, от чего Левша наотрез отказался: «Мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные.

А англичане сказывают ему:
— Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет. Но на это Левша не согласился.
— у меня, — говорит, — дома родители есть.

Англичане назвались, чтобы его родителям деньги посылать, но Левша не взял.
— Мы, — говорит, — к своей родине привержены, и тятенька мой уже старичок, а родительница — старушка и привыкши в свой приход в церковь ходить, да и мне тут в одиночестве очень скучно будет, потому что я ещё в холостом звании. — Вы, — говорят, — обвыкнете, наш закон примете, и мы вас женим.
— Этого, — ответил Левша, — никогда быть не может.
— Почему так?
— Потому, — отвечает, — что наша русская вера самая правильная, и как верили
наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы.

— Чем объяснял Левша свой отказ от заманчивых предложений англичан?

Он «к своей родине привержен», у него там родители, он верен традициям и обычаям Отечества, русской вере и ни на что их не променяет. Поэтому при всех благах ему на чужбине тоскливо.

— Когда он особенно заторопился домой?

Когда Левша понял, что англичане ружья кирпичом не чистят и потому ружья и в изношенном состоянии хороши, а значит, Англия может хорошо воевать даже старым оружием. И он заспешил домой, чтобы сообщить государственным деятелям этот важный для обороноспособности и безопасности страны секрет, и даже, находясь уже на пути домой, не мог сидеть в каюте и всё высматривал родную Русскую землю:

« … стремление его к России такое сделалось, что никак его нельзя было успокоить. Водопление стало ужасное, а Левша всё вниз в каюты нейдёт — под презентом сидит, нахлобучку надвинул и к отечеству смотрит », Поскорей бы сообщить секрет государственной важности! И вот оно, родное Отечество … Как же там встретили человека, который всей душой к нему стремился, который прославил его своим мастерством? О чём это заставляет задуматься?

Никто его не ждал, о нём давно забыли. Мало того, заболевшего мастера не принимает ни одна больница: «привезли в одну больницу — не принимают без тугамента, привезли в другую — и там не принимают, и так в третью, и в четвёртую — до самого утра его по всем отдалённым кривопуткам таскали и всё пересаживали, так что он весь избился.

Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают. Тут велели расписку дать, а Левшу до разборки на полу в коридор посадить », Выходит, не нужен он своей родине. Попользовались его мастерством в нужный момент, а потом забыли за ненадобностью.

Так ли это? Или, может быть, он всё же нужен? Тогда — кому? А кому, получается, он безразличен?

Безразличен он прежде всего государству, которое прибегает к помощи народа в трудные времена (как, например, в войну) или когда ему нужно каким-то образом поднять свой престиж (как в случае с Левшой), но как только нужда в этой помощи отпадает, так народ или отдельный представитель его уходит на второй план и никто не заботится о нём. А вот сам народ всегда помнит своих героев, мастеров, праведников и слагает о них песни, былины, легенды. Именно народ и является главным воплощением своей родины, недаром слова родина и народ одного корня … Потому и помнит он безымянного косого Левшу, который прославил мастерство русского человека. Народу и Отечеству он будет нужен всегда.

— О чём помнил Левша до последней своей минуты, о чём беспокоился? Как это его характеризует?

Левша думал только о том, как донести до государя главный секрет, который он узнал в Англии: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся». То есть до последнего дыхания он был «привержен Отечеству» и заботился о его благе.

— А как отнеслись к словам Левши, которые все-таки пытался донести до властей
доктор, государственные деятели?

«Мартын-Сольский сейчас же поехал, об этом графу Чернышёву доложил, чтобы до государя довести, а граф Чернышёв на него закричал:
— Знай, — говорит, — своё рвотное да слабительное, а не в своё дело не мешайся: в России на это генералы есть. Государю так и не сказали, и чистка всё продолжалась до самой Крымской кампании. В тогдашнее время как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены.

Тут Мартын-Сольский Чернышёву о Левше и напомнил, а граф Чернышёв и говорит:
— Пошел к чёрту, плезирная трубка, не в своё дело не мешайся, а не то я отопрусь, что никогда от тебя об этом не слыхал, — тебе же и достанется ».

— Почему государственные чиновники не прислушались к словам доктора, а следовательно, и к завету Левши? О чём они беспокоились?

Они беспокоились только о своём положении и ничуть не радели о благополучии государства… Вот «благодаря » таким чиновникам и страдали зачастую талантливые люди России и умирали потом в нищете и безвестности, несмотря на всё, что они сделали для Отечества. А Россия всегда была богата талантами.

Завершаем мы работу вопросом:
— Почему памятники ему поставлены не только в Туле, но и в других городах?

Замечательные мастера живут во всех уголках России, и народ высоко ценит их искусство, их труд. Памятники мастерам – дань нашего уважения талантливому, трудолюбивому русскому человеку.

Анализ рассказа Лескова «Левша»

5 (100%) 1 vote

Николай Семенович Лесков


Свердловск Средне-Уральское Книжное Издательство 1974

Н. ЛЕСКОВ

Сказ о Тульском косом Левше и стальной блохе

Художник Л. Эппле

«Художественная литература», 1973.


Когда император Александр Павлович окончил Венский совет *, то он захотел по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть. Объездил он все страны и везде через свою ласковость всегда имел самые междоусобные разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторону преклонять хотели, но при нем был донской казак Платов *, который этого склонения не любил и, скучая по своему хозяйству, все государя до- мой манил. И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: так и так, и у нас дома свое не хуже есть, - и чем-нибудь отведет.


ПОЯСНЕНИЯ

Впервые произведение появилось в журнале «Русь», 1881, № 49–51, под заглавием «Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе (Цеховая легенда)». Уточненную редакцию текста дает отдельное издание - «Сказ о тульском левше и о стальной блохе (Цеховая легенда)», СПб., 1882.

* Венский совет - Венский конгресс 1814–1815 годов, подводивший итоги войны России и ее союзников против Наполеона.

* Платов М. И. (1751–1818) - атаман донских казаков, прославившийся в Отечественной войне 1812 года. Сопровождал Александра I в Лондон.

Англичане это знали и к приезду государеву выдумали разные хитрости, чтобы его чужестранностью пленить и от русских отвлечь, и во многих случаях они этого достигали, особенно в больших собраниях, где Платов не мог по-французски вполне говорить; но он этим мало и интересовался, потому что был человек женатый и все французские разговоры считал за пустяки, которые не стоят воображения. А когда англичане стали звать государя во всякие свои цейхгаузы, оружейные и мыльно-пильные заводы, чтобы показать свое над нами во всех вещах преимущество и тем славиться, - Платов сказал себе:

«Ну, уж тут шабаш. До этих пор еще я терпел, а дальше нельзя. Сумею я или не сумею говорить, а своих людей не выдам».

И только он сказал себе такое слово, как государь ему говорит:

Так и так, завтра мы с тобою едем их оружейную кунсткамеру смотреть. Там, - говорит, - такие природы совершенства, что как посмотришь, то уже больше не будешь спорить, что мы, русские, со своим значением никуда не годимся.

Платов ничего государю не ответил, только свой грабоватый нос в лохматую бурку спустил, а пришел в свою квартиру, велел денщику подать из погребца фляжку кавказской водки-кислярки *, дерябнул хороший стакан, на дорожный складень богу помолился, буркою укрылся и захрапел так, что во всем доме англичанам никому спать нельзя было.

Думал: утро ночи мудренее.


На другой день поехали государь с Платовым в кунсткамеры. Больше государь никого из русских с собою не взял, потому что карету им подали двухсестную.

Приезжают в пребольшое здание - подъезд неописанный, коридоры до бесконечности, а комнаты одна в одну, и наконец в самом главном зале разные огромадные бюстры и посредине под валдахином стоит Аболон полведерский.

Государь оглядывается на Платова: очень ли он удивлен и на что смотрит; а тот идет глаза опустивши, как будто ничего не видит, - только из усов кольца вьет.

Англичане сразу стали показывать разные удивления и пояснять, что к чему у них приноровлено для военных обстоятельств: буреметры морские, мерблюзьи мантоны пеших полков, а для конницы смолевые непромокабли. Государь на все это радуется, все кажется ему очень хорошо, а Платов держит свою ажидацию, что для него все ничего не значит.

Государь говорит:

Как это возможно - отчего в тебе такое бесчувствие? Неужто тебе здесь ничто не удивительно?

А Платов отвечает:

Мне здесь то одно удивительно, что мои донцы-молодцы без всего этого воевали и дванадесять язык прогнали.

Государь говорит:

Это безрассудок.

Платов отвечает:


Не знаю, к чему отнести, но спорить не смею и должен молчать.

А англичане, видя между государя такую перемолвку, сейчас подвели его к самому Аболону полведерскому и берут у того из одной руки Мортимерово ружье *, а из другой пистолю.

Вот, - говорят, - какая у нас производительность, - и подают ружье.

Государь на Мортимерово ружье посмотрел спокойно, потому что у него такие в Царском селе есть, а они потом дают ему пистолю и говорят:

Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства - ее наш адмирал у разбойничьего атамана в Канделабрии из-за пояса выдернул.

Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может.

Взахался ужасно.

Ах, ах, ах, - говорит, - как это так… как это даже можно так тонко сделать!

И к Платову по-русски оборачивается и говорит:

Вот если бы у меня был хотя один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый был и гордился, а тою мастера сейчас же благородным бы сделал, А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку. Англичане говорят:

«Это не отворяется», а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два - замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле».

Англичане удивляются и друг дружку поталкивают:

Ох-де, мы маху дали!

А государь Платову грустно говорит:

Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко. Поедем.

Сели опять в ту же двухсестную карету и поехали, и государь в этот день на бале был, а Платов еще больший стакан кис- лярки выдушил и спал крепким казачьим сном.

Было ему и радостно, что он англичан оконфузил, а тульского мастера на точку вида поставил, но было и досадно: зачем государь под такой случай англичан сожалел!

«Через что это государь огорчился? - думал Платов. - Совсем того не понимаю!» И в таком рассуждении он два раза вставал, крестился и водку пил, пока насильно на себя крепкий сон навел.

1. После Венского конгресса Александр I путешествовал по Европе. Везде его пытались чем-нибудь удивить. Бывший с ним в поездке атаман Донского казачьего войска Платов на это всегда замечал, что и в России не хуже есть.

2. В Англии Александра I привели в «кунсткамеры». В числе показанных ему диковинок оказалась «пистоля» неизвестного мастера, которую английский адмирал «у разбойничьего атамана в Канделабрии из-за пояса выдернул». Платов у этого чуда оружейного вынул замок, а под ним обнаружил надпись: «Иван Москвин во граде Туле».

3. На следующий день Александру I поднесли в дар миниатюрную блоху из стали, которая могла танцевать, если ее завести ключиком. Хорошо разглядеть это диво можно было только в микроскоп. Подарок удивил императора. Александр I щедро наградил англичан и купил у них футляр из «цельного бриллиантового ореха», предназначенный для хранения танцующей блошки. Платов же самовольно прихватил микроскоп.

4. Вскоре Александр I скончался, а блоха оказалась у Николая I. Сначала при дворе не могли понять, для чего она нужна. Об этом узнал Платов и приехал к новому императору с докладом. Он рассказал о случившемся в Англии и пообещал найти в Туле мастеров, которые смогут превзойти англичан. Николай I, уверенный в русских людях, дал на это добро. Император велел Платову отправиться на «тихий Дон», чтобы узнать настроения местных жителей, а по пути заехать в Тулу.

5. Тульские мастера попросили оставить им блоху и уверили, что вернут ее, когда Платов будет ехать обратно в Петербург. Они пообещали «что-нибудь государеву великолепию достойное предоставить».

6. После отъезда Платова из Тулы трое оружейников ушли из города, но никто не знал, куда они отправились. Среди них был «косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны».

7. Туляки ходили в Мценск, где хранилась древняя икона св. Николая, считавшегося покровителем торгового и военного дела. Там они отслужили два молебна. Вернувшись, оружейники заперлись в доме левши и принялись за работу.

8. Возвращаясь с Дона в Петербург, Платов очень спешил. Когда он прибыл в Тулу, то от нетерпения послал к оружейникам одного за другим всех свистовых, а в придачу к ним еще и «простых людей из любопытной публики».

9. Когда послы добрались до дома левши, тульским мастерам оставалось один гвоздь забить. Пока гонцы разговаривали с оружейниками, те успели завершить работу. Они отправили послов вперед, а сами поспешили за ними, застегивая кафтаны на ходу.

10. Оружейники отдали Платову блоху, но ему не удалось понять, что они с ней сделали. Тогда атаман обвинил их в обмане. Обиженные мастера отказались рассказывать, в чем заключалась выполненная работа. Рассерженный Платов взял блоху, захватил с собой левшу, чтобы в случае чего было кому держать ответ, и покатил в Петербург.

11. Платов надеялся, что государь о блохе не вспомнит, но на прием ее принес. Николай I «был ужасно какой замечательный и памятливый», поэтому об английской диковинке спросил. Платов рассказал ему о случившемся в Туле, уверяя, что местные мастера ничего сделать не сумели. Император не поверил и попросил показать блоху.

12. Николай I позвал дочь – Александру Николаевну. У нее были тонкие пальчики, и она могла завести блоху. Оказалось, что дивное изобретение англичан больше не танцует. Разгневанный Платов побежал к подъезду, где оставил левшу, и стал его бить за то, что туляки блошку испортили. Мастер начал уверять атамана в исправности диковинки и посоветовал рассмотреть ее в самый мощный микроскоп.

13. Государь последовал совету, но ничего не заметил. Тогда позвали к нему левшу. Он сказал, что надо одну блошиную ножку под микроскоп положить. Император так и сделал. После этого Николай I обнял и поцеловал левшу. Затем государь сообщил придворным, что туляки блоху подковали.

14. Левша рассказал о работе подробнее. Если взять микроскоп получше, можно увидеть на каждой подкове имя мастера. Сам же левша делал гвоздики – их разглядеть нельзя. При этом туляки микроскопами не пользовались. Николай I велел блоху отвезти обратно англичанам с целью показать, какие в Туле умельцы живут. За границу отправили самого левшу и курьера, «который на все языки учен».

15. Как только англичане увидели поразительную работу туляков, сразу пошли к левше. Несколько дней они с ним разговаривали – просили навсегда остаться в Англии, расспрашивали о России. Левша в чужой стране жить наотрез отказался. В итоге сошлись на том, что он погостит некоторое время.

16. Изучая мастерство англичан, левша особое внимание обращал на их старые ружья. Пожив немного в Англии, запросился он домой. Левше дали денег, хорошо одели и посадили на корабль. Там ему довелось познакомиться с полшкипером, говорившим по-русски. Новые друзья заключили пари, кто кого перепьет.

17. Допились они до того, что чертей начали видеть. Несмотря на это, до Петербурга оба добрались, и спор так никто не выиграл. Англичанина повезли в посольство, «а левшу – в квартал».

18. Английского моряка быстро поставили на ноги. Левшу обобрали и отправили в «Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают», так как документов у него не было. Оклемавшийся англичанин решил отыскать русского друга.

19. Моряк быстро нашел левшу, но тот уже был при смерти. Единственное его желание – сказать пару слов императору. Англичанин побежал к графу Клейнмихелю, потом – к Платову, от него – к коменданту Скобелеву. Последний отправил к левше доктора Мартын-Сольского. Когда врач приехал, тульский мастер был совсем плох. Перед смертью он успел сказать, что англичане ружья кирпичом не чистят и нам не следует. Не дай бог начнется война, а оружие «стрелять не годится». Доктор передал слова левши графу Чернышеву, но тот его не послушал, что привело к негативным последствиям на Крымской войне.

Небольшая повесть или рассказ “Левша”, наиболее известное и популярное произведение , 19 века. Благодаря талантливому мультфильму 1964 года, многим современникам стало известно имя тульского мастерового Левши, который подковал блоху.
Стоит познакомиться с кратким содержанием рассказа “Левша” , чтобы иметь собственное представление о Лескове, как о , чье творчество по достоинству смогли оценить современники писателя, но совершенно не оценили современные читатели. Хотя настоящие знатоки русской классики не могут не восхищаться поразительно музыкальным, гармоничным и, одновременно, самобытным языком Лескова. Удивительно легкий стиль изложения событий, обязательно заставит дочитать до конца любое произведение.
Но вернемся к рассказу “Левша”. События происходят в начале 19 века, когда государь-император путешествовал по Европе и осматривал всякие достижения заграничных мастеров. В Англии, осматривая кунсткамеру, он приходит в восторг, когда ему показали музыкальную табакерку. Когда ее открыли, начала звучать музыка, выскочила механическая блоха, которая начала танцевать под эту мелодию.
Император пришел в полный восторг от этой безделушке. Сопровождавший его казацкий атаман Платов, не обращая внимания на дипломатию, принялся убеждать царя, что в имеются мастера не хуже английских механиков. Англичане обиделись на Платова, но решили преподнести русскому царю механическую блоху.
По возвращении в Россию механическая блоха водворяется в кунсткамере, где ее обнаруживает новый государь-император Николай Павлович. Рассматривает он эту диковину вместе со своей дочерью, которой очень понравилась танцующая блоха.
Однажды блоха перестала танцевать, и ее хотели отправить в Англию, чтобы английские мастера отремонтировали свою игрушку. Но атаман Платов уговорил царя привлечь к этому делу собственных, русских мастеров из Тулы. Он же и отвозит им эту диковинку.
мастера приступают к починке блохи и, исполняя указание Платова посрамить англичан, подковывают ее, прикрепляя к ее лапам подковку, которую трудно рассмотреть даже в микроскоп.
Платов забирает Левшу с собой, чтобы он лично отвез эту блоху в Англию и показал англичанам, на что способны русские мастеровые.
Левша персонаж и комический, и трагический одновременно. Смешна вся его внешность - рыжий, косой, да еще и левша. Клок волос на виске выдран во время учебы, на щеке родимое пятно. С одной стороны это опытный, уникальный мастер с золотыми руками. Ведь именно Левша изготовил и закрепил гвоздики для подковы и это притом, что он косой левша. С другой стороны это забитый, униженный человек, не имеющий собственного мнения.
Прибыв в Англию, он демонстрирует англичанам подкованную блоху, чем приводит их в изумление. Англичане уговаривают Левшу остаться. Показывают, как у них сыто живут мастеровые. Водят его по разным мастерским, хвалятся своими достижениями. Левшу особенно поразило, что для чистки ружей англичане не используют красный клинкерный кирпич. Погостил Левша у англичан и решил вернуться домой в Россию.
На корабле заспорили они со шкипером, кто кого перепьет, и всю дорогу соревновались в деле пития.
Шкипер английский не в пример Левше, был телом крепче, да и закусывал получше. Под конец пути оба заболели, но англичанина по прибытии отправили в посольский дом, где его и вылечили. А Левша никому не был нужен, и его отправили в больницу для бедных, умирать. А он даже в бреду продолжал твердить, что англичане ружей кирпичом не чистят и об этом надо сообщить государю, иначе быть беде.
Так и сгинул безвестно русский мастеровой Левша, чье имя стало нарицательным для искусных умельцев.

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Николай Лесков

(Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе)

Глава первая

Когда император Александр Павлович окончил венский совет, то он захотел по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть. Объездил он все страны и везде через свою ласковость всегда имел самые междоусобные разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторону преклонять хотели, но при нем был донской казак Платов, который этого склонения не любил и, скучая по своему хозяйству, все государя домой манил. И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: так и так, и у нас дома свое не хуже есть, – и чем-нибудь отведет.

Англичане это знали и к приезду государеву выдумали разные хитрости, чтобы его чужестранностью пленить и от русских отвлечь, и во многих случаях они этого достигали, особенно в больших собраниях, где Платов не мог по-французски вполне говорить: но он этим мало и интересовался, потому что был человек женатый и все французские разговоры считал за пустяки, которые не стоят воображения. А когда англичане стали звать государя во всякие свои цейгаузы, оружейные и мыльно-пильные заводы, чтобы показать свое над нами во всех вещах преимущество и тем славиться, – Платов сказал себе:

– Ну уж тут шабаш. До этих пор еще я терпел, а дальше нельзя. Сумею я или не сумею говорить, а своих людей не выдам.

И только он сказал себе такое слово, как государь ему говорит:

– Так и так, завтра мы с тобою едем на их оружейную кунсткамеру смотреть. Там, – говорит, – такие природы совершенства, что как посмотришь, то уже больше не будешь спорить, что мы, русские, со своим значением никуда не годимся.

Платов ничего государю не ответил, только свой грабоватый нос в лохматую бурку спустил, а пришел в свою квартиру, велел денщику подать из погребца фляжку кавказской водки-кислярки , дерябнул хороший стакан, на дорожний складень Богу помолился, буркой укрылся и захрапел так, что во всем доме англичанам никому спать нельзя было.

Думал: утро ночи мудренее.

Глава вторая

На другой день поехали государь с Платовым в кунсткамеры. Больше государь никого из русских с собою не взял, потому что карету им подали двухсестную.

Приезжают в пребольшое здание – подъезд неописанный, коридоры до бесконечности, а комнаты одна в одну, и, наконец, в самом главном зале разные огромадные бюстры, и посредине под валдахином стоит Аболон полведерский.

Государь оглядывается на Платова: очень ли он удивлен и на что смотрит; а тот идет глаза опустивши, как будто ничего не видит, – только из усов кольца вьет.

Англичане сразу стали показывать разные удивления и пояснять, что к чему у них приноровлено для военных обстоятельств: буреметры морские, мерблюзьи мантоны пеших полков, а для конницы смолевые непромокабли. Государь на все это радуется, все кажется ему очень хорошо, а Платов держит свою ажидацию, что для него все ничего не значит.

Государь говорит:

– Как это возможно – отчего в тебе такое бесчувствие? Неужто тебе здесь ничто не удивительно?

А Платов отвечает:

– Мне здесь то одно удивительно, что мои донцы-молодцы без всего этого воевали и дванадесять язык прогнали.

Государь говорит:

– Это безрассудок.

Платов отвечает:

– Не знаю, к чему отнести, но спорить не смею и должен молчать.

А англичане, видя между государя такую перемолвку, сейчас подвели его к самому Аболону полведерскому и берут у того из одной руки Мортимерово ружье, а из другой пистолю.

– Вот, – говорят, – какая у нас производительность, – и подают ружье.

Государь на Мортимерово ружье посмотрел спокойно, потому что у него такие в Царском Селе есть, а они потом дают ему пистолю и говорят:

– Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства – ее наш адмирал у разбойничьего атамана в Канделабрии из-за пояса выдернул.

Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может.

Взахался ужасно.

– Ах, ах, ах, – говорит, – как это так… как это даже можно так тонко сделать! – И к Платову по-русски оборачивается и говорит: – Вот если бы у меня был хотя один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый был и гордился, а того мастера сейчас же благородным бы сделал.

А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку. Англичане говорят: «Это не отворяется», а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два – замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле».

Англичане удивляются и друг дружку поталкивают:

– Ох-де, мы маху дали!

А государь Платову грустно говорит:

– Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко. Поедем.

Сели опять в ту же двухсестную карету и поехали, и государь в этот день на бале был, а Платов еще больший стакан кислярки выдушил и спал крепким казачьим сном.

Было ему и радостно, что он англичан оконфузил, а тульского мастера на точку вида поставил, но было и досадно: зачем государь под такой случай англичан сожалел!

«Через что это государь огорчился? – думал Платов, – совсем того не понимаю», – и в таком рассуждении он два раза вставал, крестился и водку пил, пока насильно на себя крепкий сон навел.

А англичане же в это самое время тоже не спали, потому что и им завертело. Пока государь на бале веселился, они ему такое новое удивление подстроили, что у Платова всю фантазию отняли.

Глава третья

На другой день, как Платов к государю с добрым утром явился, тот ему и говорит:

– Пусть сейчас заложат двухсестную карету, и поедем в новые кунсткамеры смотреть.

Платов даже осмелился доложить, что не довольно ли, мол, чужеземные продукты смотреть и не лучше ли к себе в Россию собираться, но государь говорит:

– Нет, я еще желаю другие новости видеть: мне хвалили, как у них первый сорт сахара делают.

Англичане всё государю показывают: какие у них разные первые сорта, а Платов смотрел, смотрел да вдруг говорит:

– А покажите-ка нам ваших заводов сахар молво ?

А англичане и не знают, что это такое молво . Перешептываются, перемигиваются, твердят друг дружке: «Молво, молво», а понять не могут, что это у нас такой сахар делается, и должны сознаться, что у них все сахара есть, а «молва» нет.

Платов говорит:

– Ну, так и нечем хвастаться. Приезжайте к нам, мы вас напоим чаем с настоящим молво Бобринского завода.

А государь его за рукав дернул и тихо сказал:

– Пожалуйста, не порть мне политики.

Тогда англичане позвали государя в самую последнюю кунсткамеру, где у них со всего света собраны минеральные камни и нимфозории, начиная с самой огромнейшей египетской керамиды до закожной блохи, которую глазам видеть невозможно, а угрызение ее между кожей и телом.

Государь поехал.

Осмотрели керамиды и всякие чучелы и выходят вон, а Платов думает себе:

«Вот, слава Богу, все благополучно: государь ничем не удивляется».

Но только пришли в самую последнюю комнату, а тут стоят их рабочие в тужурных жилетках и в фартуках и держат поднос, на котором ничего нет.

Государь вдруг и удивился, что ему подают пустой поднос.

– Что это такое значит? – спрашивает; а аглицкие мастера отвечают:

– Это вашему величеству наше покорное поднесение.

– Что же это?

– А вот, – говорят, – изволите видеть сориночку?

Государь посмотрел и видит: точно, лежит на серебряном подносе самая крошечная соринка.

Работники говорят:

– Извольте пальчик послюнить и ее на ладошку взять.

– На что же мне эта соринка?

– Это, – отвечают, – не соринка, а нимфозория.

– Живая она?

– Никак нет, – отвечают, – не живая, а из чистой из аглицкой стали в изображении блохи нами выкована, и в середине в ней завод и пружина. Извольте ключиком повернуть: она сейчас начнет дансе танцевать.

Государь залюбопытствовал и спрашивает:

– А где же ключик?

А англичане говорят:

– Здесь и ключ перед вашими очами.

– Отчего же, – государь говорит, – я его не вижу?

– Потому, – отвечают, – что это надо в мелкоскоп.

Подали мелкоскоп, и государь увидел, что возле блохи действительно на подносе ключик лежит.

– Извольте, – говорят, – взять ее на ладошечку – у нее в пузичке заводная дырка, а ключ семь поворотов имеет, и тогда она пойдет дансе…

Насилу государь этот ключик ухватил и насилу его в щепотке мог удержать, а в другую щепотку блошку взял и только ключик вставил, как почувствовал, что она начинает усиками водить, потом ножками стала перебирать, а наконец вдруг прыгнула и на одном лету прямое дансе и две верояции в сторону, потом в другую, и так в три верояции всю кавриль станцевала.

Государь сразу же велел англичанам миллион дать, какими сами захотят деньгами, – хотят серебряными пятачками, хотят мелкими ассигнациями.

Англичане попросили, чтобы им серебром отпустили, потому что в бумажках они толку не знают; а потом сейчас и другую свою хитрость показали: блоху в дар подали, а футляра на нее не принесли: без футляра же ни ее, ни ключика держать нельзя, потому что затеряются и в сору их так и выбросят. А футляр на нее у них сделан из цельного бриллиантового ореха – и ей местечко в середине выдавлено. Этого они не подали, потому что футляр, говорят, будто казенный, а у них насчет казенного строго, хоть и для государя – нельзя жертвовать.

Платов было очень рассердился, потому что говорит:

– Для чего такое мошенничество! Дар сделали и миллион за то получили, и все еще недостаточно! Футляр, – говорит, – всегда при всякой вещи принадлежит.

Но государь говорит:

– Оставь, пожалуйста, это не твое дело – не порть мне политики. У них свой обычай. – И спрашивает: – Сколько тот орех стоит, в котором блоха местится?

Англичане положили за это еще пять тысяч.

Государь Александр Павлович сказал: «Выплатить», а сам спустил блошку в этот орешек, а с нею вместе и ключик, а чтобы не потерять самый орех, опустил его в свою золотую табакерку, а табакерку велел положить в свою дорожную шкатулку, которая вся выстлана перламутом и рыбьей костью. Аглицких же мастеров государь с честью отпустил и сказал им: «Вы есть первые мастера на всем свете, и мои люди супротив вас сделать ничего не могут».

Те остались этим очень довольны, а Платов ничего против слов государя произнести не мог. Только взял мелкоскоп да, ничего не говоря, себе в карман спустил, потому что «он сюда же, – говорит, – принадлежит, а денег вы и без того у нас много взяли».

Государь этого не знал до самого приезда в Россию, а уехали они скоро, потому что у государя от военных дел сделалась меланхолия и он захотел духовную исповедь иметь в Таганроге у попа Федота . Дорогой у них с Платовым очень мало приятного разговора было, потому они совсем разных мыслей сделались: государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши на что взглянут – всё могут сделать, но только им полезного ученья нет. И представлял государю, что у аглицких мастеров совсем на всё другие правила жизни, науки и продовольствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем совсем другой смысл.

Государь этого не хотел долго слушать, а Платов, видя это, не стал усиливаться. Так они и ехали молча, только Платов на каждой станции выйдет и с досады квасной стакан водки выпьет, соленым бараночком закусит, закурит свою корешковую трубку, в которую сразу целый фунт Жукова табаку входило, а потом сядет и сидит рядом с царем в карете молча. Государь в одну сторону глядит, а Платов в другое окно чубук высунет и дымит на ветер. Так они и доехали до Петербурга, а к попу Федоту государь Платова уже совсем не взял.

– Ты, – говорит, – к духовной беседе невоздержен и так очень много куришь, что у меня от твоего дыму в голове копоть стоит.

Платов остался с обидою и лег дома на досадную укушетку, да так все и лежал да покуривал Жуков табак без перестачи.

Глава четвертая

Удивительная блоха из аглицкой вороненой стали оставалась у Александра Павловича в шкатулке под рыбьей костью, пока он скончался в Таганроге, отдав ее попу Федоту, чтобы сдал после государыне, когда она успокоится. Императрица Елисавета Алексеевна посмотрела блохины верояции и усмехнулась, но заниматься ею не стала.

– Мое, – говорит, – теперь дело вдовье, и мне никакие забавы не обольстительны, – а вернувшись в Петербург, передала эту диковину со всеми иными драгоценностями в наследство новому государю.

Император Николай Павлович поначалу тоже никакого внимания на блоху не обратил, потому что при восходе его было смятение, но потом один раз стал пересматривать доставшуюся ему от брата шкатулку и достал из нее табакерку, а из табакерки бриллиантовый орех, и в нем нашел стальную блоху, которая уже давно не была заведена и потому не действовала, а лежала смирно, как коченелая.

Государь посмотрел и удивился:

– Что это еще за пустяковина и к чему она тут у моего брата в таком сохранении!

Придворные хотели выбросить, но государь говорит:

– Нет, это что-нибудь значит.

Позвали от Аничкина моста из противной аптеки химика, который на самых мелких весах яды взвешивал, и ему показали, а тот сейчас взял блоху, положил на язык и говорит: «Чувствую хлад, как от крепкого металла». А потом зубом ее слегка помял и объявил:

– Как вам угодно, а это не настоящая блоха, а нимфозория, и она сотворена из металла, и работа эта не наша, не русская.

Государь велел сейчас разузнать: откуда это и что такое означает?

Бросились смотреть в дела и в списки, – но в делах ничего не записано. Стали того, другого спрашивать, – никто ничего не знает. Но, по счастью, донской казак Платов был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что во дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку бросил и явился к государю во всех орденах. Государь говорит:

– Что тебе, мужественный старик, от меня надобно?

А Платов отвечает:

– Мне, ваше величество, ничего для себя не надо, так как я пью-ем что хочу и всем доволен, а я, – говорит, – пришел доложить насчет этой нимфозории, которую отыскали: это, – говорит, – так и так было, и вот как происходило при моих глазах в Англии, – и тут при ней есть ключик, а у меня есть их же мелкоскоп, в который можно его видеть, и сим ключом через пузичко эту нимфозорию можно завести, и она будет скакать в каком угодно пространстве и в стороны верояции делать.

Завели, она и пошла прыгать, а Платов говорит:

– Это, – говорит, – ваше величество, точно, что работа очень тонкая и интересная, но только нам этому удивляться с одним восторгом чувств не следует, а надо бы подвергнуть ее русским пересмотрам в Туле или в Сестербеке, – тогда еще Сестрорецк Сестербеком звали, – не могут ли наши мастера сего превзойти, чтобы англичане над русскими не предвозвышались.

Государь Николай Павлович в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил, он и ответил Платову:

– Это ты, мужественный старик, хорошо говоришь, и я тебе это дело поручаю поверить. Мне эта коробочка все равно теперь при моих хлопотах не нужна, а ты возьми ее с собою и на свою досадную укушетку больше не ложись, а поезжай на тихий Дон и поведи там с моими донцами междоусобные разговоры насчет их жизни и преданности и что им нравится. А когда будешь ехать через Тулу, покажи моим тульским мастерам эту нимфозорию, и пусть они о ней подумают. Скажи им от меня, что брат мой этой вещи удивлялся и чужих людей, которые делали нимфозорию, больше всех хвалил, а я на своих надеюсь, что они никого не хуже. Они моего слова не проронят и что-нибудь сделают.

Глава пятая

Платов взял стальную блоху и, как поехал через Тулу на Дон, показал ее тульским оружейникам и слова государевы им передал, а потом спрашивает:

– Как нам теперь быть, православные?

Оружейники отвечают:

– Мы, батюшка, милостивое слово государево чувствуем и никогда его забыть не можем за то, что он на своих людей надеется, а как нам в настоящем случае быть, того мы в одну минуту сказать не можем, потому что аглицкая нация тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и искусство в ней с большим смыслом. Против нее, – говорят, – надо взяться подумавши и с Божьим благословением. А ты, если твоя милость, как и государь наш, имеешь к нам доверие, поезжай к себе на тихий Дон, а нам эту блошку оставь, как она есть, в футляре и в золотой царской табакерочке. Гуляй себе по Дону и заживляй раны, которые приял за отечество, а когда назад будешь через Тулу ехать, – остановись и спосылай за нами: мы к той поре, Бог даст, что-нибудь придумаем.

Платов не совсем доволен был тем, что туляки так много времени требуют и притом не говорят ясно: что такое именно они надеются устроить. Спрашивал он их так и иначе и на все манеры с ними хитро по-донски заговаривал; но туляки ему в хитрости нимало не уступили, потому что имели они сразу же такой замысел, по которому не надеялись даже, чтобы и Платов им поверил, а хотели прямо свое смелое воображение исполнить, да тогда и отдать.

– Мы еще и сами не знаем, что учиним, а только будем на Бога надеяться, и авось слово царское ради нас в постыждении не будет.

Так и Платов умом виляет, и туляки тоже.

Платов вилял, вилял, да увидал, что туляка ему не перевилять, подал им табакерку с нимфозорией и говорит:

– Ну, нечего делать, пусть, – говорит, – будет по-вашему; я вас не знаю, какие вы, ну, одначе, делать нечего, – я вам верю, но только смотрите, бриллиант чтобы не подменить и аглицкой тонкой работы не испортьте, да недолго возитесь, потому что я шибко езжу: двух недель не пройдет, как я с тихого Дона опять в Петербург поворочу, – тогда мне чтоб непременно было что государю показать.

Оружейники его вполне успокоили:

– Тонкой работы, – говорят, – мы не повредим и бриллианта не обменим, а две недели нам времени довольно, а к тому случаю, когда назад возвратишься, будет тебе что-нибудь государеву великолепию достойное представить.

А что именно , этого так-таки и не сказали.

Глава шестая

Платов из Тулы уехал, а оружейники три человека, самые искусные из них, один косой Левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны, попрощались с товарищами и с своими домашними да, ничего никому не сказывая, взяли сумочки, положили туда что нужно съестного и скрылись из города.

Заметили за ними только то, что они пошли не в Московскую заставу, а в противоположную, киевскую сторону, и думали, что они пошли в Киев почивающим угодникам поклониться или посоветовать там с кем-нибудь из живых святых мужей, всегда пребывающих в Киеве в изобилии.

Но это было только близко к истине, а не самая истина. Ни время, ни расстояние не дозволяли тульским мастерам сходить в три недели пешком в Киев да еще потом успеть сделать посрамительную для аглицкой нации работу. Лучше бы они могли сходить помолиться в Москву, до которой всего «два девяносто верст», а святых угодников и там почивает немало. А в другую сторону, до Орла, такие же «два девяносто», да за Орел до Киева снова еще добрых пять сот верст. Этакого пути скоро не сделаешь, да и сделавши его, не скоро отдохнешь – долго еще будут ноги остекливши и руки трястись.

Иным даже думалось, что мастера набахвалили перед Платовым, а потом как пообдумались, то и струсили и теперь совсем сбежали, унеся с собою и царскую золотую табакерку, и бриллиант, и наделавшую им хлопот аглицкую стальную блоху в футляре.

Однако такое предположение было тоже совершенно неосновательно и недостойно искусных людей, на которых теперь почивала надежда нации.

Глава седьмая

Туляки, люди умные и сведущие в металлическом деле, известны также как первые знатоки в религии. Их славою в этом отношении полна и родная земля, и даже святой Афон: они не только мастера петь с вавилонами, но они знают, как пишется картина «Вечерний звон», а если кто из них посвятит себя большому служению и пойдет в монашество, то таковые слывут лучшими монастырскими экономами, и из них выходят самые способные сборщики. На святом Афоне знают, что туляки – народ самый выгодный, и если бы не они, то темные уголки России, наверно, не видали бы очень многих святостей отдаленного Востока, а Афон лишился бы многих полезных приношений от русских щедрот и благочестия. Теперь «афонские туляки» обвозят святости по всей нашей родине и мастерски собирают сборы даже там, где взять нечего. Туляк полон церковного благочестия и великий практик этого дела, а потому и те три мастера, которые взялись поддержать Платова и с ним всю Россию, не делали ошибки, направясь не к Москве, а на юг. Они шли вовсе не в Киев, а к Мценску, к уездному городу Орловской губернии, в котором стоит древняя «камнесеченная» икона Св. Николая, приплывшая сюда в самые древние времена на большом каменном же кресте по реке Зуше. Икона эта вида «грозного и престрашного» – святитель Мир-Ликийских изображен на ней «в рост», весь одеян сребропозлащенной одеждой, а лицом темен и на одной руке держит храм, а в другой меч – «военное одоление». Вот в этом «одолении» и заключался весь смысл вещи: св. Николай вообще покровитель торгового и военного дела, а «мценский Никола» в особенности, и ему-то туляки и пошли поклониться. Отслужили они молебен у самой иконы, потом у каменного креста и, наконец, возвратились домой «нощию» и, ничего никому не рассказывая, принялись за дело в ужасном секрете. Сошлись они все трое в один домик к Левше, двери заперли, ставни в окнах закрыли, перед Николиным образом лампадку затеплили и начали работать.

День, два, три сидят и никуда не выходят, все молоточками потюкивают. Куют что-то такое, а что куют – ничего неизвестно.

Всем любопытно, а никто ничего не может узнать, потому что работающие ничего не сказывают и наружу не показываются. Ходили к домику разные люди, стучались в двери под разными видами, чтобы огня или соли попросить, но три искусника ни на какой спрос не отпираются, и даже чем питаются – неизвестно. Пробовали их пугать, будто по соседству дом горит, – не выскочут ли в перепуге и не объявится ли тогда, что ими выковано, но ничто не брало этих хитрых мастеров; один раз только Левша высунулся по плечи и крикнул:

– Горите себе, а нам некогда, – и опять свою щипаную голову спрятал, ставню захлопнул, и за свое дело принялися.

Только сквозь малые щелочки было видно, как внутри дома огонек блестит, да слышно, что тонкие молоточки по звонким наковальням вытюкивают.

Словом, все дело велось в таком страшном секрете, что ничего нельзя было узнать, и притом продолжалось оно до самого возвращения казака Платова с тихого Дона к государю, и во все это время мастера ни с кем не видались и не разговаривали.