Образ ночи в русской прозе. Курсовая работа: Лирический образ Руси в прозе Н

План реферата.

Размышляя о творчестве Гоголя.

Многоликая Русь и ее художественное воплощение в жанровом разнообразии.

Прославление Русской земли, товарищества, русской души в жанре героической повести «Тарас Бульба».

Картины родной природы в цикле украинских повестей («Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Тарас Бульба»).

Украинская ночь.

Чуден Днепр при тихой погоде…

Поэтизация простого уклада жизни в бытовой повести «Старосветские помещики» (Двери поют).

Любование озорством, удалью, мастеровитостью украинских казаков в повести «Ночь перед Рождеством».

Сочетание фантазии и реальности («Пропавшая грамота»)

Утверждающий пафос, горячее лирическое чувство в поэме «Мертвые души».

Поэма Гоголя, как жанр лироэпического произведения («Мертвые души» - наша «Илиада»).

Образ Руси - тройки.

Образ дороги.

Судьба писателя в России.

Любовь к бойкому, меткому русскому слову.

Особенности художественного гения Гоголя.

Библиография.

Мой реферат - мнение о Гоголе. Чем велик Гоголь? На этот вопрос пытались ответить многие. Критики, например, Е. Ермолов в своей книге «Гений Гоголя», Ю. Манн «Смелость изобретения» сравнивали Гоголя с Пушкиным и Лермонтовым. Может, Гоголь продолжил традиции Пушкина и Лермонтова в изображении дворян и помещиков? Да, но у них выведены представители передового дворянства, а у Гоголя рядовые дворяне, даже мелкие. Почему Гоголь выбрал их? Конечно, о декабристах всем хотелось писать. Еще бы! А вот о Плюшкиных совсем забыли. Никто не хотел о них и слова сказать!

С. Машинский писал: «Да, Гоголь благоговел перед Пушкиным. Но это не мешало ему переиначивать образы Пушкина и показывать своих героев с обыденной стороны. В этом весь гений Гоголя.»1

В реферате я постараюсь высказать свое мнение о критических статьях Е. Ермолова, Ю. Манна, В. Н. Турбина, Е. С. Романичевой, М. Б Храпченко, А. С. Пушкина, А. И. Герцена, И. Ф. Анненского и других по творчеству Гоголя, о многообразии гоголевских идей, образов, обогативших литературоведение.

Цель реферата раскрыть исторически конкретную линию, своеобразие гоголевского слова и философии, их связь с народным фольклором, а также богатство образов как бы оживших сказочных героев и историческую современность Гоголя, основанную на всепоглощающей любви к родине и творчестве многих русских писателей и поэтов.

Раскрыть и проанализировать основные цели реферата будет легче, если понять, что творчество Гоголя обусловлено социально. Это очень хорошо отражено в книгах: «Н. В. Гоголь в русской критике и воспоминаниях современников» и «Классики современной литературы». Пребывая, если можно так выразиться, «внизу верхов», он жил «вверху низов».

Гоголь- писатель ближайшим другом его был Пушкин. Характерно, что Гоголь, Пушкин и Одоевский полушутя собирались даже издать альманах под названием «Тройчатка», а Пушкин, например, назвал «Медного всадника»: «петербургская повесть», Белинский со свойственной ему проницательностью еще до «Ревизора» и «Мертвых душ» охарактеризовал Гоголя, как главу русской литературы, преемника Пушкина.

Для Некрасова не было более дорогих имен, чем имена Белинского и Гоголя:

То имена великие,

Носили их, прославили

Заступники народные…

Когда Россию потрясло известие о кончине Гоголя, то чувство общественной скорби выразил Тургенев: «Гоголь умер! Да, он умер, этот человек…, который своим именем означил эпоху в истории нашей литературы…!

Маркс, читавший произведения русских писателей в подлиннике, высоко ценил творчество Гоголя.

Проникновенно сказал Т. Г. Шевченко:«Перед Гоголем должно благоговеть, как перед человеком, одаренным самым глубоким умом и самою нежною любовью к людям».

«… Давно уже не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России», - писал о Гоголе Н. Г. Чернышевский.

Первого апреля тысяча девятьсот девяносто девятого года исполняется 190 лет со дня рождения Н. В. Гоголя. Его произведения по- прежнему остаются интересными, актуальными для современников.

Рассуждая о Гоголе, я задаю себе несколько вопросов, ответы на которые так необходимы нашему времени. В чем заключаются особенности художественного гения Гоголя? Откуда он так хорошо знал жизнь семьи? Быт гоголевских героев- быт достаточно бесприютный, противоречивый.

Как возникла у Гоголя особое чувство структуры современной ему социальной жизни? Почему так часто Гоголь беспощаден к своим героям, хотя описывает их пафосными, роскошными красками с великой любовью?

В чем заключается историческая роль писателя, который огнем своей сатиры поражает все отрицательное и прогнившее в русском обществе эпохи крепостного права?

Почему, читая Гоголя, мы невольно осознаем Родину, как страну необъятную, а самих себя - вечными странниками не перекрестках ее дорог? ...

Излюбленным жанром Н. В. Гоголя была повесть. Впервые Гоголь создал из сказок и легенд живой образ простого украинского человека с его фантазиями, хитростями, мечтами и чистой свободолюбивой душой. В своих произведениях писатель широко использовал весь колорит и лексику украинского языка, без которого открыть особенности человеческой души было бы невозможно.

На заре девятнадцатого века рос интерес к Украине, ее быту, культуре, истории. Приехав в Петербург, Гоголь с радостным изумлением сообщал матери: «Здесь так занимает всех все малороссийское...».

Образ Украины раскрыт писателем в чудесных, поэтически насыщенных пейзажах и прежде всего в изображениях персонажей, в передаче самого характера народа, его храбрости, лиричности, беззаветного веселья, свободолюбия. В представителях народа видит Гоголь лучшие человеческие черты и качества- любовь к Родине, чувство собственного достоинства, живой и ясный ум, подлинную человечность и благородство. Гоголь хотел показать народ не подневольным и покорным, а гордым, свободным в его внутренней красоте и силе.

Ермилов своей книге «Гений Гоголя» пишет:»Во всей литературе «нового времени» до Гоголя, не было столь могучих, героических народных характеров, какие предстали в «Тарасе Бульбе». Ясность предмета и великодушие, цельность, глубина и полнота всех чувств; львиная храбрость, беспощадность к врагам Родины и народа, к предателям и изменникам; страстная любовь к Родине; высокое чувство национальной чести и гордости, способность вытерпеть все муки во имя отчизны; свободолюбие, богатырский размах всех чувств- таковы человеческие качества, присущие народу, опоэтизированные в «Тарасе Бульбе». Характер борющегося народа- главное, что влечет автора. Таков и сам Бульба, таков и Остап, чьи характеры вполне соответствуют характеру той эпохи. Тарас и Остап, погибшие в лютых муках, счастливо прожили свою жизнь».2

Не таков Андрий. С первой же минуты введения Андрия в повесть, автор подготавливает нас к возможности его измены. Нет глубины и основательности народного характера у Андрия и гибель его бесславна, но и ничтожна той легкостью, с какой он попал в расставленную для него ловушку; этим подчеркивается «легковерность» и всей его жизни. Образ Андрия дисгармонирует с образом Сечи.

Тарас Бульба принадлежит, как и Данило Бурульбаш, к той части мелкопоместного дворянства, которое в национально- освободительной войне шло вместе с народом. Тарас демократичен во всем, и именно поэтому, он с наибольшей полнотой выражает самую душу Сечи.

Образ Тараса проникнут суровой, высокой и нежной поэзией отцовства. Тарас является отцом не только для своих сыновей, но и для всех казаков, доверивших ему командование над ними.

И самая казнь Андрия для Тараса- исполнение долга отца. Тарас Бульба- один из наиболее цельных и трагических образов в мировой литературе. Его героическая гибель утверждает героическую жизнь, величие борьбы за свободу народа.

В то же время, Гоголь не питает враждебных чувств к польскому народу. В облике противника он раскрывает черты шляхты: хвастливость, самоуверенность, любовь к деньгам, однако глубоко уважает польский народ, который предпочитает голодную смерть капитуляции.

Когда Бульба с сыновьями приехал в Сечь, то первый, кто попался им на встречу, был запорожец, спавший на середине дороги. Тарас любуется своим земляком: «Эх, как важно развернулся! Фу, ты, какая пышная фигура!»- говорил он, остановивши коня. В самом деле, то была картина довольно смешная: запорожец, как лев, растянулся на дороге. Закинутый гордо чуб его, захватывал на пол-аршина земли. Шаровары алого дорогого сукна были запачканы дегтем для показания полного к ним презрения»3.

«Многое в Сечи, в поведении казаков, что может показаться простой удалью, озорством молодецким, полно гораздо более глубокого значения. Плох тот казак, который мог увлечься дорогими вещами, заразиться жадностью у шляхты. Его уже нельзя было бы назвать «вольный казак». А важнее всего на свете воля, любовь к отчизне, презрение к барству! Потому- то и надо всеми способами было показывать пренебрежение к дорогим вещам- не за них сражался народ, а за свободу!»4.

Казачество явилось для Гоголя носителем как украинского, так и русского начала, объединенных общностью исторических судеб. В казачестве и в образе Тараса, Гоголь видел типичное проявление русского характера. «Это было точное необыкновенное явление русской силы: его вышибло из народной груди огниво бед». Говоря о том, что в казачестве «русский характер получил…, могучий, широкий размах» он добавляет: «Тарас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава». Это «грубая прямота нрава», демократизм Тараса, резко противопоставленный изнеженности польской шляхты. Образ народного героя противопоставлен тем, которые «перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы». Гоголь при этом отмечает: «Тарасу это было не по сердцу. Он любил простую жизнь казаков...»5. Тарас глубоко демократичен. Он ненавидит чужеземных угнетателей, равно как и своих, соотечественных.

В своей работе над «Тарасом Бульбой» Гоголь изучил знаменитую «Историю руссов», «Историю о казаках запорожских» Мышецкого, «Описание Украйны» Боплана, читал рукописные списки украинских летописей- Самовидца, Величко, Гробянки. Среди источников, которые помогали писателю в работе над повестью, следует отметить еще один- важнейший: украинские народные песни и думы. Гоголь черпал из украинской народной песни сюжетные мотивы, целые эпизоды. «Народность и эпичность замысла «Тараса Бульбы» находит яркое и полное выражение в самой форме этой героической повести- поэмы, в ее стиле, восходящем прежде всего украинским историческим песням»6. Песенные отступления придают особо торжественный, величественный характер повествования. Таково, например, лирико- эпическое отступление, предворяющее описание битвы запорожцев с поляками: «Как орлы, озирали они вокруг себя очами все поле и чернеющую в дали судьбу свою:… далече раскинутся чубатые головы с перекрученными и запекшимися в крови чубами, и запущенными к низу усами; будут, налетев, орлы выдирать и выдергивать казацкие очи. Но добро великое в таком широко и вольно разметавшемся смертном ночлеге! Не погибнет ни одно великодушное тело и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, казацкая слава. Будет, будет бандурист, с седою по грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое могучее слово»7.

Родными и близкими нам становятся те могучие люди, о которых рассказал поэт. С любовью склоняем мы головы перед памятью славных бойцов за отчизну, павших в бою со словами: «Пусть же пропадут все враги, и ликуют вечные веки Русская земля!»8…

Один из героев, Кукубенко, сказал перед кончиною: «Благодарю бога, что довелось мне умереть при глазах ваших, товарищи! Пусть же после нас живут еще лучшие, чем мы...»9.

Вся жизнь Тараса безраздельно, целиком связана с Сечью. Обращаясь к казакам, он говорит: «Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать; но это не то братцы: любит и зверь свое дитя! Но породнится родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких как в русской земле, не было таких товарищей… Нет, братцы, так любить, как может любить русская душа,- любить не то, что бы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе- а!»… сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: «Нет, так любить никто не может!»10.

Даже ночь измены Андрия дана в «Тарасе Бульбе» в красках, придающих призрачный колорит событий всему происходящему; мы где- то на границе сновидения и яви, что- то не настоящее совершается, чему нельзя поверить, какие- то приведения, а не Андрий и татарка двигаются в странном тумане ночи, озаренной заревом пожара, в дымке этого тревожного бессонного сна. Но как бы ни было сильно чувство любви Андрия к Панне, как бы ни было оно лирически красиво, оно должно померкнуть перед великим делом освободительной борьбы. Андрий говорит польской Панне: «А что мне отец, товарищи и отчизна? Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего. Отчизна моя- ты!»11. И чем неудержимее порывы Андрия, чем стремительнее его отказ от родины, тем острее выступает справедливость постигшего его возмездия.

В конце повести, погибая на костре, Тарас произносит свою проникнутую любовью к русской земле, гневом и презрением к врагам речь, которую Гоголь заключает поразительными словами: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»12.

«Тарас Бульба»- эпопея. Общепризнанно, что эпопея возникает там, где возгорается идея гармонии, идея единства отцов и детей, природы и человека, духа и плоти.

«Тарас Бульба», - писал Белинский, - есть отрывок, эпизод из великой эпопеи жизни целого народа. Если в наше время, возможно, гомерическая эпопея, то вот вам ее высочайший образец, идеал и прототип! ...»13.

Повесть Гоголя вошла в нашу жизнь, и мы часто говорим ее словами, как словами пословицы: «Отыскался след Тарасов!» - это звучит так: никогда не искоренить бойцов за отчизну силу русскую, народ русский!

«Вечера на хуторе близ Диканьки»- книга об Украине, где в 1809 году родился Н. В. Гоголь, и где прошли его детские и юношеские годы. В повестях этой книги получила выражение восторженная любовь Гоголя к его родному краю, к его природе и людям, к его истории и народным преданиям. Тема чудесной, богатой и щедрой украинской природы, среди которой живут герои, играет в книге совершенно особую роль. Автор широко использует здесь художественные средства языка: эпитеты, сравнения, олицетворения, метафоры. Не случайно такие знаменитые описания природы в «Вечерах», как открывающее повесть «Сорочинская ярмарка» описание летнего дня в Малороссии, картина украинской ночи в «Майской ночи» и описание Днепра в повести «Страшная месть», выдержаны в восторженно- патетическом тоне и представляют собой как бы небольшие стихотворения в прозе. Упоительный и сверкающий летний день на Полтавщине, насыщенный бесчисленными звуками и переливающийся всей радугой красок; тихая, напоенная ароматами украинская ночь, с бесконечно раскинувшимся пологом неба, на котором сияет месяц; вольный и широкий Днепр, свободно и плавно несущий свои воды к далекому морю через леса и горы, - это не только обстановка действия гоголевских повестей, но и символ той неувядаемой свежести, молодости и красоты, для которой по мысли писателя рожден человек, к которой он должен стремиться, если хочет быть достоин этого звания.

Поэтическая тема «Сорочинской ярмарки»- торжество любви, первой, юной любви. Здесь все полно счастливой влюбленности, здесь небо влюблено в землю, а земля в небо, и все нежно, все говорит о беспредельном, неизмеримом просторе жизни и счастья.

«Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно- жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное, и голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь потонувший в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих! На нем ни облака! В поле ни речи. Все как будто умерло; вверху только, в небесной глубине дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие темные, как ночь, тень, по которой только при сильном ветре прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются над пестрыми огородами, осеняемыми статными подсолнечниками. Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, его чистое зеркало- река в зеленых, гордо поднятых рамах… как полно сладострастия и неги малороссийское лето!»14.

Та возвышенно- романтическая манера повествования, которая выражена в «Сорочинской ярмарке», свойственна и «Майской ночи». Картины чудесной украинской природы и здесь являются неотъемлемой частью повествования. «Знаете ли вы Украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете: и чудный воздух и прохладно- душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! ...»15

Читатель, разве скажешь лучше! Какой загадочной сказкой веет от этих слов! Так бы «раскинул руки и полетел», как Катерина из «Грозы» Островского. Только в такой ночи, возможно, все: и правда, и вымысел. И всему поверишь с открытым, счастливо бьющимся сердцем….

«Майская ночь» созвучна по своей лирической тональности «Сорочинской ярмарки». Характерными приметами языка, ритмическим строением фразы лирическим ладом письма- всеми элементами своего стиля «Майская ночь» очень близка украинской народно- песенной традиции.

А вот уже зимой: «Последний день перед рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкой, как бы вызывая принаряжавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий снег. Тут через трубу одной хаты повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле»16.

Как все просто и красиво! Проста жизнь, дышащая ожиданием волшебного короткого праздника, просты и старорусские слова, чарующие и завораживающие слух. Где - то там далеко скоро зазвенит колокольчик Руси - тройки, а над ней в ясном звездном небе загуляет на своем шабаше нечистая сила. Все смешалось на земле - и сказка, и быль.

В каких же образах автор представляет ночь на Украине? В образах неба, лесов, прудов, окруженных садами, и села на горе, белые хаты которого, светятся под месяцем. Кроме того, в описании автор использует яркие краски, звуки и запахи. Например: краски- серебристый свет (месяца); леса полные мрака (черный); стены садов- темно- зеленые; черемухи и черешни, белея, блестят при месяце (белые). Звуки: шелест листьев, шум ветерка, величественный гром, тишина, голос перепела.

Гоголь так же великолепно использует эпитеты: ночь- божественная, очаровательная; небесный свод- необъятный; холод- ключевой; снопы хлеба- золотые, а так же- олицетворения: месяц- глядит; ландшафт- спит; снопы- кочуют, и сравнения: село- дремлет; как очарованные.

Как многообразна и естественна природа в гоголевских произведениях! Вся величавая красота, ширь, могучее спокойствие родины, чистота и глубина души ее выражены в эпическом образе Днепра, ясного, как душа народа, грозного в гневе, как грозен в гневе сам народ.

«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы воды свои. Не зашелохнет, не прогремит…. Редкая птица долетит до середины Днепра. Пышный! Ему нет равной реки в мире. Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда все засыпает, и человек, и зверь, и птица; а бог один величаво озирает небо и землю, и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды. Звезды горят и светят над миром, и все разом отдаются в Днепре…. Когда же пойдут горами по небу синие тучи, черный лес, шатаясь до корня, дубы трещат, молния, изламываясь между туч, разом осветит целый мир- страшен тогда Днепр!»17.

В описании Днепра, кроме перечисленных средств выразительности, Гоголь использует гиперболы: без меры в ширину; без конца в длину, восклицания: пышный!; зеленокудрые!; нет реки ему равной в мире!.. Свое отношение к образу Днепра он передает и в глаголах- сказуемых: «не зашелохнет», «сыплются», «озирает».

Днепр показан в ясный солнечный день, в темную ночь, и во время бури. Писатель, кроме образов величавой реки, рисует живописные берега: леса и горы, немалое место занимает описание неба.

Днепр описывается в необычайно красивых ярких красках: голубая зеркальная дорога, серебряная струя, синие тучи.

Река Днепр рисуется также с помощью эпитетов: чуден, страшен (Днепр), он же пышный, синий; сравнений: будто весь вылит из стекла и будто голубая зеркальная дорога, будто полоса дамасской сабли; олицетворении: Днепр ходит, нежась и прижимаясь ближе к берегу; гиперболы: «редкая птица долетит до середины Днепра», «пойдут горами по небу синие тучи» и т. д.

Днепр у Гоголя- былинный образ могущества и красоты отчизны, образ безграничной шири, неизмеримой глубины, несравненного величия. Днепр эпически расширен до беспредельности любовью к Родине. В эпическом образе Днепра с особенной силой сказывается песенность гоголевской поэтической речи. Волнами идут плавные лирические фразы, в самой музыке которых, слышен и виден вольный разлив могучей реки; лирический разлив гоголевской поэтической речи передает ритм движения Днепра. «Синий, синий ходит он плавным разливом»,- прекрасен этот музыкальный повтор, вызывающий образ плавного движения. Богат и многосторонен образ Днепра. Сперва он встает перед нами в сиянии солнечного дня и вот уже превращается в отдыхающий Днепр- богатырь. Но есть и страшный Днепр. Как он грозен, шатающий леса, низвергающий молнии, гремящий водяными холмами! Вот как неисчерпаемо богат Днепр! Все в нем есть- и тоска, и счастье, и образ матери, провожающий сына в войско.

Во втором томе «Мертвых душ» Гоголь писал, что изображение «несовершенства нашей жизни» является главной темой его творчества. Характерна в этом отношении его повесть «Старосветские помещики». Писатель отразил в ней распад старого, патриархально- помещичьего быта. С иронией- то мягкой и лукавой, то с оттенком сарказма- рисует он жизнь своих «старичков прошедшего века», бессмысленность их существования.

Погодин писал: «Вы прочтете повесть «Старосветские помещики». Старик со старухой жили да были, кушали да пили и умерли обыкновенной смертью, вот все ее содержание, но сердцем вашим овладеет такое уныние, когда вы откроете книгу; вы так полюбите этого почтенного Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну, так свыкнитесь с ними, что они займут в вашей памяти место самых близких родственников и друзей ваших, и вы всегда будете обращаться к ним с любовью. Прекрасная идиллия и элегия»18.

Откуда такое очарование? Откуда такая поэзия? Что самое замечательное в доме наших героев? Поющие двери, двери- поют. Не скрипят. Кажется, опоэтизировано все, что принято считать низким, все прозаические детали быта: двери, кушанья, отношения старичков друг к другу. Гоголь достигает этой гармонии, используя прием олицетворения.

«Вот это то кушанье»,- сказал Афанасий Иванович, когда подали нам мнишки со сметаною «это то кушанье», продолжал он, и я заметил, что голос его начал дрожать и слеза готовилась выглянуть из его свинцовых глаз, но он собирал все усилия, желая удержать ее. «Это то кушанье, которое по… по… покойни...» и вдруг брызнул слезами. Рука его упала на тарелку, тарелка опрокинулась, полетела и разбилась, соус залил его всего; он сидел бесчувственно, держал ложку, и слезы, как ручей, как немолчно точущий фонтан, лились, лились, ливмя на застилавшую его подстилку»19.

Да, как будто все очень серьезно, глубоко и трогательно, что старик ни как не может выговорить самое слово «покойница», что он в продолжение пяти лет не может привыкнуть к тому, что Пульхерии Ивановны нет на свете. Но «кушанье» является лишь поводом, вызывающим память о дорогом человеке. У Афанасия Ивановича это- центр жизни. Он не может и вспоминать о жене в не «кушанья», потому что именно в этом были их совместные радости, с кушаньем были связаны все их чувства и мысли. Он не может без умершей старушки осуществлять то, для чего он живет. Еда у героев неразрывно сплелась с их привязанностью друг к другу и потому стала поэзией их жизни.

Пушкин оценил эту повесть как «шутливую трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления».

Гоголю вместе с читателем хорошо, уютно и спокойно в простом укладе жизни Сологубов. Уходит век, исчезает что- то истинно русское из человеческих отношений, а что пришло? Каков он- век грядущий? Со смертью старичков рушится гармония внутреннего мира с миром внешним.

«Старосветские помещики» Гоголя схожи по своей сути с главным героем Гончарова- Обломовым. Все тот же русский сонный быт, все та же безобразная обыденность в жизни русской семьи.

М. Б. Храпченко пишет: «По своему светлому настроению рядом с «Майской ночью» и «Сорочинской ярмаркой» стоит «Ночь перед Рождеством». Основной фон, на котором развертывается действие повести, - народный праздник с его красочными обрядами, его задорным весельем. «Трудно рассказать, как хорошо потолкаться, в такую ночь, между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а на шалости сам лукавый подталкивает сзади»20.

И хотя комические происшествия и приключения героев в «Ночи» занимают немалое место, Гоголь здесь более тесно сливает юмор с изображением человеческих характеров.

Ярко очерченной индивидуальностью обладает Вакула. Робкий и застенчивый с невестой, Вакула становится расторопным и смелым, когда решает преодолеть препятствия, стоящие на его пути. Перед силачом отступает сам черт, которого Вакула ловко надувает. Хитрую «дипломатичность» проявляет Вакула в Петербурге при встрече с запорожцами, а потом и на приеме у царицы. Вакула щедро одарен природой; мастер на все руки, он обладает и талантом художника. Мы видим Вакулу глазами господ, глазами дворца: нелепого, хотя и красивого парня с дикими словами, забавного медведя, а с другой стороны- глазами народа: простого, смекалистого, умного человека, который «в своем запорожском платье мог почесться красавцем, не смотря на смуглое лицо». Вакула выходец из той среды, которую трудно себе подчинить полностью, которую нельзя лишить самобытности и народности. Вспомним беседу запорожцев во дворце с Екатериной. Екатерина спрашивает, хорошо ли содержат ее гостей, на что они отвечают: «Та спасиби, мамо! Провиянт дают хороший (хотя бараны здешние совсем не то, что у нас на Запорожье) почему же не жить как- нибудь? ...» Потемкин поморщился, видя что запорожцы говорят совершенно не то, чему он их учил...».

Ах, как лукавы речи казаков, как вольны они, и подспудный смысл слов их, заставляет читателей восхищаться умом простого народа, склонившегося, но спрятавшего в усах усмешку, перед власть имущими.

Не преминули казаки похвалить свое Запорожье, с вольностью которого решило покончить царское правительство! И как лукава их фраза, к которой не придерешься, хотя она и носит насмешливо- дерзкий характер: «почему же не жить как- нибудь? ...»

Лукавство сказывается и в том, что - как замечает про себя кузнец Вакула- беседовавшие с ним на отличном русском языке запорожцы изъясняются с царицей, «как будто нарочно, самым грубым, обыкновенно называемым мужицким наречием. «Хитрый народ!» - подумал он сам себе: «верно не даром он это делает»21. Конечно, запорожцы делают это не даром. С одной стороны, они показывали этим царице и Потемкину свою решимость не подчиняться утеснениям. А с другой стороны, они сохранили за собою «маневренную» возможность сделать вид, что не понимают тех или других панских вопросов.

Поющая и пляшущая молодежь противопоставлена Гоголем миру повседневной, будничной неправды, воплощением которой, являются глупые и невежественные голова и лицемерная Солоха. Стихия праздника образует в повестях как бы «мир наизнанку», контрастирующий в его сознании с той деловой суетой, прозой и казенщиной, которые болезненно поразили Гоголя при его первом знакомстве с Петербургом Николая 1»21.

В толковом словаре В. И. Даля читаем: «Фантастический - несбыточный, мечтательный; или затейливый, причудливый, особенный и отличный по своей выдумке». Иначе говоря, подразумевается два значения: 1. нечто не реальное, невозможное и невообразимое; 2. нечто редкое, преувеличенное, необычное. Фантастическое в литературе мы определяем по его противоположности к реальному и существующему. Звери или птицы, наделенные по воле пера автора человеческой психикой и владеющие человеческой речью; силы природы, олицетворенные в антропоморфных (т.е. имеющих человеческий вид) образах; живые существа в противоестественной гибридной или сказочно - религиозной форме, все это широко используется в искусстве. В пьесе Б. Шоу «Назад к Мафусаилу» один из персонажей говорит: «Чудо - это то, что невозможно и тем не менее, возможно»25.

Фантастическое часто используется в литературе, когда необходимо преодолеть цензурные препятствия или при помощи иронии, гиперболы и смеха изобразить действительность, используя жанр иронической сказки.

Гоголь щедро воспользовался для «Вечеров» материалами богатого и сказочного украинского фольклора, но он как бы продолжил в них работу многочисленных безвестных народных сказочников и повествователей.

Особое изображение фантастики в юмористическом плане дано Гоголем в «Пропавшей грамоте». В этой повести автор ярко воссоздает живые черты быта и реальности в фантастическом отображении. Переход от изображения быта к фантастике заключает в себе обыденную, прозаическую мотивировку, да и само изображение «необыкновенного» так же насыщенно бытовыми деталями.

«Герой повести- человек смелый, казацкого размаха- попадая в ад в поисках пропавшей грамоты, видит сборище чудовищных, уродливых существ. «Ведьм такая гибель, как случается иногда на Рождество выпадает снегу; разряженный, размазанный, словно панночки на ярмарке. И все, сколько бы ни было их там, как хмельные, отплясывали какого- то чертовского гопака. Пыль подняли боже упаси какую!… На деда, не смотря на страх весь, смех напал, когда увидел, как черти с собачьими мордами, на немецких ножках, вертя хвостами, увивались около ведьм, будто парни около красных девушек; а музыканты тузили себя в щеки кулаками, словно в бубны, и свистали носами, как в валторны». И здесь юмор тесно связан с «обытовлением» фантастики»23.

В «Вечерах» прибегая к фантастике, Гоголь вводит в свои повести, в мир обитания человека чертей и ведьм. Но его фантастика не мистифицирована, - это смешная и трагическая фантастика народных сказок и легенд.

«Для Гоголя народная фантастика предстает своей бытовой стороной, привлекает его своей наивной непосредственностью. Черт у него самый обыденный: трусливый, способный на мелкие пакости, он ухаживает за Солохой и ревнует ее. Ведьмы из пропавшей грамоты играют в карты и жульничают. Фантастическое у Гоголя становится прежде всего, средством сатирической насмешки»26.

Е. Ермилов пишет: «Характерно для патетики гоголевского стиля своеобразное выражение силы прекрасного посредством приравнения его к грандиозному, фантастическому и страшному. «Боже мой, что то будет далее?» - как бы в ужасе спрашивает он, передавая этим, что у него дух захватывает от восторга перед необъятным, «грозящим» стать еще более прекрасным. Он находит торжественные, широкие образы, эпитеты, сравнения, обороты речи для того, чтобы передать захватывающие его чувства значительности событий. Гоголь в изображении фантастических существ широко использует метафоры - «ведьм такая гибель»; сравнения - ведьмы «разряжены как панночки»; эпитеты, передающие впечатления и чувства автора: «красных девушек», «неведомая сила», «наводящее ужас движение». Чем глубже и фантастичнее описывает Гоголь действительность, какою она должна быть, - тем глубже и полнее сказывается сознание безобразия окружавшей его реальности»24.

… «Мертвые души» Гоголя - удивительная книга, горький упрек современной Руси,

но не безнадежный.

А. И. Герцен.

Поэма (греч. - делаю, творю)- крупное стихотворное произведение с повествовательным или лирическим сюжетом. Поэмой так же называют произведения на всемирно - историческую тему или с романтическим сюжетом. Поэма требует знания исторического контекста, заставляет задуматься о смысле человеческой жизни, о смысле истории27.

В «Мертвых душах» впервые Гоголь развернул перед читателями образ России во всем его пространстве и объеме. Это был уже не рассказ об одном уездном городишке, как в «Ревизоре», а образ всего государства, всей Руси.

«С этим связано и жанровое обозначение произведения - «роман», да еще «предлинный», «плутовской роман». Именно так представлялся Гоголю жанр его произведения первоначально (о романе - но еще не о «поэме» - говорится в письме к Пушкину от 7 октября 1835 года). Считается, что идею «Мертвых душ» подсказал Гоголю Пушкин. П. И. Бартенев писал: «В Москве Пушкин был с одним приятелем на балу. Там же был некто П. Указывая на него Пушкину, приятель рассказал про него, как он скупил себе мертвых душ, заложил их и получил большой барыш. Пушкину это очень понравилось. «Из этого можно было сделать роман,» - сказал он между прочим». По воспоминаниям Л. Н. Павлищева (племянника Пушкина) Пушкин, рассказав Гоголю о некоем господине, скупавшем в Псковской губернии мертвые души, прибавил, что он намерен заняться этим сюжетом. Пушкин, по словам Гоголя, хотел написать «что - то вроде поэмы». Свои повести «Домик в Коломне» и «Граф Нулин» Пушкин называет «шуточными поэмами». «Это по преимуществу поэмы нашего времени, потому что их больше других любят в наше время», - писал Белинский в 1846 году.

Впоследствии Пушкин показывал своей сестре наброски романа, основанного на сюжете «Мертвых душ». Но Гоголь предупредил его, что он так же продвинулся в написании подобного произведения, чем Пушкин был крайне не доволен. Но чтение самим Гоголем первых глав его «Мертвых душ» Пушкину, заставило его признать величие этого литературного труда.

К. С. Аксаков в брошюре «Несколько слов о поэме Гоголя: Похождения Чичикова, или Мертвые души» (подпись под текстом Москва, 16 июня 1842 год) выдвинул важный тезис о воскрешении в поэме древнего «эпического созерцания». «… Только у Гомера и Шекспира можем мы встретить такую полноту созиданий, как у Гоголя; только Гомер, Шекспир и Гоголь обладают великою, одною и тою же тайною искусства». Но Шекспир - драматург, остаются Гомер и Гоголь, как эпические писатели, творцы поэм. «… Эпическое созерцание Гоголя - древнее, истинное, то же, как и у Гомера...» «В поэме Гоголя явления идут одни за другими, спокойно сменяя друг друга, объемлемые великим эпическим созерцанием, открывающим целый мир, стройно предстающий со своим внутренним содержанием и единством, своею тайною жизнью». Все это определило и различные отношения к жанру «Мертвых душ». «Да, это, поэма, и это название вам доказывает, что автор понимал, что производил; понимал всю великость и важность своего дела,» - писал Аксаков. Поэмы Гомера выразили все значение древнегреческой жизни - «Мертвые души» откроют тайну русской жизни»28.

Гоголь очень любил Россию и верил в нее. За «мертвыми душами» писатель видел души живые. Но путь развития России не был ясен Гоголю. Русь не дает ему ответа на постоянно повторяемый вопрос: «Куда же несешься ты?» Гоголь был убежден в том, что России предстоят великие исторические свершения. Воплощением могучего взлета жизненной энергии, устремленности в будущее является образ Руси, подобно птице - тройке, мчащейся в необъятную даль. «Не так ли и ты, Русь, что бойкая и необгонимая тройка, несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановится пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? и что это за неведомая сила заключена в сих… конях? Эх, кони, кони, что за кони? Вихри ли сидят в ваших гривах?… Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный на куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и касаясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Вдумаемся в композицию отрывка. Здесь можно выделить две крупных части: описание тройки, а потом Руси - тройки.

Лирическое отступление построено на контрастах и сопоставлениях: стремительно летящие дороги, версты, кибитки, лес - и вихрем летящая тройка; простой ярославский мужик - и великий мастер; «борода да рукавицы» - и необыкновенное искусство ямщика. И композиция всего лирического отступления построена на сравнении: крылатая тройка - и Русь, летящая вперед, в будущее.

Размышляя над образом автора, отметим, что интонации его стремительной, горячей речи все время меняются. В первой части - светлое раздумье, затем восторг полета на тройке, любовное, немного ироническое описание ямщика, снова радость и подъем стремительного движения.

В вначале второй части - глубокая, серьезная задумчивость («Не так ли и ты, Русь...»), затем впечатления потрясающей мощи и быстроты движения, восторженное описание изумительных коней, тревожный вопрос, обращенный к Руси, и, наконец, проникнутый оптимизмом взгляд в будущее, вера автора в талантливость народа и великую, тогда еще скованную силу России.

Завершая этим образом первый том «Мертвых душ», Гоголь противопоставлял Россию подлинную, живую, народную мертвенному облику тех, кто считал себя солью земли Русской. Образ России контрастирует с картинами жизни привилегированных слоев общества. Беспредельная ширь России, ее могучий простор противостоит неподвижному и духовно убогому миру «коробочек, плюшкиных и собакевичей». Образ Руси так же резко противостоит образу Чичикова, который, несмотря на свою кипучую деятельность, совершенно чужд широким общественным идеям, народным началам жизни.

Итак: «Русь куда ж несешься ты, дай ответ! Не дает ответа!» Писатель не знал, не видел реальных способов преодоления противоречия между состоянием подавленности страны и взлетом национального гения, расцветом России.

И все - таки впереди у России - дорога. Только сколько их, дорог? Куда они приведут? Кто по ним пойдет? Какие люди? С какой душой и целью?… «Дорогу осилит идущий...» Помните, как в русских сказках: «На лево пойдешь - коня потеряешь, направо - ...?» Нет, дорога Гоголя ведет только прямо. Правит тройкой русский простой человек, не вельможа, не чиновник, а «расторопный ярославский мужик». С лирическими высказываниями Гоголя, характеризующими действия ямщика (глаголы): «сидит, привстал, замахнулся, затянул песню...; дорога дрогнула, дымом дымится...», живо перекликаются пушкинские слова из «Зимней дороги»:

«Что - то слышится родное

В долгих песнях ямщика,

То разгулье удалое,

То сердечная тоска».

Ах, красота, какая! Как бьется и щемит сердце в сладкой тоске и неизведанности! Что зимой, что летом, но «какой русский не любит быстрой езды?» Какое русское сердце не встрепенется птицей, летящей впереди величаво - гневной и страшно - красивой тройки? И «летят версты», и вихри «сидят в гривах коней и струится дорога»… Ах, Россия, матушка Стеньки - разбойника, притормози, задумайся, зачерпни рукавицей холодного снежка, разгони пар морозный, вглядись в даль великую, необъятную! Тихо там как, тревожно…

Вот она судьба писателя и человека, такая же неизведанная, как поворот дорожной версты! Помните, у Блока: и «вечный бой» впереди, и «покой нам только снится...»

Как много несправедливых обвинений было выдвинуто рецензентами против Гоголя в его время! Да, это был «хлеб насущный», который они должны были заработать во времена той системы, в которой существовали. Главное, о чем все критики дружно твердили, - это то, что произведения Гоголя предвзятые, они искажают жизнь. Не правда ли, как знакома и современна такая позиция. Да, любят в России покритиковать дело нужное и верное.

Тяжела судьба любого талантливого человека в России. Душа его мягкая, незащищенная, ее можно сравнить с легким пламенем свечи на морозном ветру. Вечный Шекспировский вопрос терзает ее: «Быть или не быть?» Неприятие движения, стремление к «обломовщине», интуитивное желание к сохранению своего спокойного, сытого мирка, есть в характере любого народа. Писатель в России своим пером разгоняет «стоячие воды» русской обыденности, обнажая на дне подводные камни недостатков, пороков и злоупотреблений. Боится Россия нового слова! «Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души!» - пел Высоцкий.

Судьба писателя в России - неизбежно судьба историка. Он не может творить, не основываясь на великой исторической судьбе своей родины. Именно поэтому история «Мертвых душ» так актуальна в современном развитии России. Посмотрите, разве в наше время нет вокруг таких же Чичиковых, Маниловых, Коробочек, Тарасов и Андриев? Неведомы пути России… Мертвые поменялись местами с живыми.

Трагична судьба таланта в России. Трагична судьба Гоголя. Но бессмертные великие книги, «рукописи не горят», и много великих сынов еще породит и оплачет русская земля.

«Суждены нам благие порывы,

Но свершить ничего не дано».

Некрасов.

Вырвешься ли, на простор русских дорог, Россия?…

И все же далеко не каждому удается в России стать яркой личностью. Русская душа всегда требовала красоты. Именно красотой русского слова, своими народными и лирически - сказочными образами привлек Гоголь к себе читателя.

Трудно было находить форму для лирических раздумий в «Мертвых душах», где нет героя, чувствам и мыслям которого, был бы естественен лирический подъем. Лирические волны отбрасывают нас прочь от Чичикова; сам поэт открыто вступает в просторы русского искусства своими лирическими отступлениями, сатирическими образами и остротой русского национального слова.

«- Ну, так чего же вы оробели? - сказал секретарь, - один умер, другой родится, а все в дело». Чичиков сразу понял рифмованный ответ: «Героя нашего осенила вдохновеннейшая мысль, какая когда - либо приходила в человеческую голову. «Эх, я Аким - простота! ...» Вот Чичиков, каков подлец! Гоголь добавляет язвительно: «Что ни говори, не приди в голову Чичикову эта мысль, не явилась бы на свет сия поэма». Как метко Гоголь выразил при помощи русского слова основную изюминку романа!

Не даром Гоголь назвал свое произведение «поэмой». Наибольшего эмоционального напряжения достигает лирический пафос писателя на тех страницах, которые посвящены родине, России. «Русь! Русь! Вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека, тебя вижу. Бедно, разбросано и неприютно в тебе… Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе?»29.

Исполненный поэтического восторга пишет Гоголь о безбрежных просторах России, о ее песнях, о «живом и бойком русском уме», о «замашистом» русском слове: «Легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступные, умнохудощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из под сердца, так бы кипело и животрепетало как метко сказанное русское слово!»30.

Произведения Гоголя внесли в русскую литературу яркую и свежую струю своим пафосом, особенностью языка, своеобразиями сюжетов. Гоголь впервые познакомил русского читателя с пленительной поэзией украинского народа, уже в первых повестях его, чувствовались демократические тенденции, они открывали перед читателем новый мир - мир народной жизни. Все люди на земле так похожи друг на друга, - и неважно, на каких языках они говорят, ведь искусство интернационально - вот, что понимаем мы, читая великие книги Гоголя.

Гоголь великолепно использовал в своем языке многие художественные средства языка: эпитеты, сравнения, олицетворения, метафоры, а так же поэтический синтаксис: вопросительные и восклицательные предложения, риторические вопросы, прием умолчания (многоточия). За счет этого Гоголь достигает пафоса - эмоционального тона произведения.

«Гоголь часто использовал слова - пароли, означающие как бы тайное общение повествователя с читателем. Эти слова означают «незаметный» отход от принятой манеры почтительно - серьезного повествования, легчайший намек на истинное отношение повествователя к изображаемому. Тонкость употребления этих слов и заключается в том, что они совсем не разрывают словесную ткань, не являются в ней чужеродными - и вместе с тем означают в этой ткани, просвечивающие места. Например, слово даже: «даже дородная женщина» - царица, «лица у них были полные и круглые, а у иных даже были бородавки...» (о чиновниках в «Мертвых душах»). Или: «Прочие тоже были более или менее, люди посвященные: кто читал Карамзина, кто «Московские Ведомости», кто даже и совсем ничего не читал...» (Там же)»31.

«Часто мы встречаемся с важнейшей особенностью стиля Гоголя - с наличием двух рядов в его повествовании: внешнего, совпадающего с «общепринятыми», официозными представлениями, и внутреннего, совпадающего с народными взглядами». Вспомним описание кузнеца Вакулы: наш кузнец «в своем запорожском платье мог почесться красавцем, не смотря на смуглое лицо». Простолюдин, а все же в народном представлении - красавец! Или: «Дама с голубыми глазами» - этими словами образ царицы из «Ночи перед Рождеством» низводится к полнейшей прозе: разве можно было бы настоящую царицу назвать дамой?»32.

В Гоголевском языке переплетения фантастического с реальным, реальная историческая подоснова фантастического дают возможность художнику наполнить традиционные образы новым художественным содержанием.

Мы читаем книги Гоголя, смеемся над его героями и с удивлением часто узнаем в них самих себя и окружающих. Многие герои Гоголя по - прежнему как бы живут среди нас, они стали нарицательными в нашей обыденной речи. «Хитра как Солоха; жадна, как Коробочка; силен, как Вакула», - говорим мы. А знаменитые сравнения, которые так часто слышим мы в обыденном разговоре: «сама себя высекла», «Русь - тройка», «поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». А знаменитое - «К нам едет ревизор!». С детства стали для нас привычными простые украинские слова: «мамо, черевики, мисяц, парубки, свитка, шаровары, дивчина» и другие.

Гоголевский стиль сродни характеру самого писателя, то ровный и спокойный в лирических отступлениях, то вспыльчивый и неуравновешенный, то и дело пестрящий вопросительными и восклицательными знаками, перечеркнутый запятыми, двоеточиями, и вдруг заканчивающийся долгим протяжным многоточием, И никаких тебе иностранных, незнакомых слуху вставок и сносок! Все родное, впитанное с молоком матери, певучее - Российское!

Своей близостью к народу, к его истории, своей доступностью и простотой дороги нам произведения Гоголя. Никакая жесткая, компьютеризированная фантастика не заменит нам чудных сказок писателя.

«Гоголь принадлежал к народу по своим вкусам, по складам своего ума», - говорил Герцен.

Итак, в своем реферате я постарался раскрыть особенности художественного гения Гоголя, проанализировать свойства его сатирического и фольклорного мышления, показать всю современность гоголевских идей в истории России.

Вдохновляемый идеями высокого призвания человека, Гоголь выступил непримиримым противником низменного и пошлого, эгоизма и меркантильности в их различных появлениях. Он смело возвысил свой голос, голос протеста против рабской жизни, беспощадно развенчал социальную косность мышления.

Каждая новая эпоха по - своему судит о писателе, воспринимая в его творчестве близкие ей художественные начала. Гоголь не стремился обогнать свое время, он как бы отобразил его в «кривом зеркале», заставляя современников узнавать в нем себя, вызывая у кого - гнев и злобу, а у кого - смех и восхищение.

Огромное влияние Гоголя испытывали и испытывают многие поэты и писатели. Русские революционеры - демократы: Белинский и Герцен, Добролюбов и Чернышевский; Некрасов и Салтыков - Щедрин, а так же многие современные писатели от М. А. Булгакова до В. Войновича «учились» у Гоголя.

Гоголь, писал Чернышевский, «сказал нам, кто мы таковы, чего недостает нам, к чему должны стремиться, чего гнушаться и что любить. И вся его жизнь была страстною борьбою с невежеством и грубостью в себе, как и в других, вся была одушевлена одною горячею, неизменною целью, - мыслью о служении благу своей родины»33.

Список литературы

Н. В. Гоголь «Мертвые души», Москва изд. «Физкультура и спорт», 1980 год.

Н. В. Гоголь «Повести», Москва изд. «Детская литература», 1972 год.

В. В. Ермилов «Гений Гоголя», Москва изд. «Советская Россия», 1959 год.

С. Машинский «Гоголь», Москва, гос. изд. Культурно - просветительной литературы 1951 год.

В. Н. Турбин «Герои Гоголя», Москва, «Посвящение» 1983 год.

Ю. Манн «В поисках живой души», Москва, изд. «Книга» 1984 год.

М. Б. Храпченко «Николай Гоголь. Литературный путь. Величие писателя», Москва изд. «Современник» 1984 год.

«Краткий справочник школьника 5 - 11 классы. Литература», изд. Дом «Дрофа» Москва 1997 год.

«Энциклопедический словарь юного литературоведа», Москва изд. «Педагогика»,1988 год.

«Классики русской литературы», Москва изд. «Детская литература», 1953 год.

В. Г. Белинский «Избранные статьи», Москва изд. «Детская литература», 1975 год.

Журнал «Литература в школе» №4, 1989 год, статья «Порыв к высокому» Е. С. Романичева, стр. 91 - 94.

Примечания

1 С. Машинский «Гоголь» Москва 1951 год, стр. 19.

2В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва «Советская Россия» 1959 год стр. 112.

3Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 88.

4 В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва «Советская Россия» 1959 год. стр. 107.

5Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1959 год, стр. 90.

6В. Н. Турбин «Герои Гоголя» Москва «Просвещение» 1983 год, стр. 31.

7Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 121.

8 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 154.

9 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 198.

10 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 230

11 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 201.

12 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 256.

13В. Н. Белинский «Избранные статьи» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, стр. 28.

14 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Сорочинская ярмарка», стр. 315.

15 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Майская ночь, или Утопленница», стр. 401.

16 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Ночь перед Рождеством», стр. 413.

17 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Тарас Бульба», стр. 78.

18Е. С. Романичева «Порыв к высокому», журнал «Литература в школе» №4, 1989 год, стр. 93.

19 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Старосветские помещики», стр. 456.

20 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Ночь перед Рождеством», стр. 401.

21 Н. В. Гоголь «Повести» Москва изд. «Детская литература» 1975 год, «Ночь перед Рождеством», стр. 431.

22М. Б. Храпченко «Николай Гоголь. Литературный путь» Москва «Современник» 1984 год, стр. 104.

23 М. Б. Храпченко «Николай Гоголь. Литературный путь» Москва «Современник» 1984 год, стр. 165.

24В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва изд. «Советская Россия» 1959 год, стр. 79.

25 «Энциклопедический словарь юного литературоведа» Москва «Педагогика» 1988 год, стр.370.

26 «Классики русской литературы» М.«Детская литература» 1953 год. стр. 193.

27«Энциклопедический словарь юного литературоведа» Москва «Педагогика» 1988 год, стр. 223.

28Ю. Манн «В поисках живой души» М. «Книга» 1984 год, стр. 158.

29Н. В. Гоголь «Мертвые души» М. «Физкультура и спорт» 1980 год, стр. 213.

30 Н. В. Гоголь «Мертвые души» М. «Физкультура и спорт» 1980 год, стр. 127.

31 В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва «Советская Россия» 1959 год. стр. 82.

32 В. Ермилов «Гений Гоголя» Москва «Советская Россия» 1959 год. стр. 85.

33Н. Г. Чернышевский Полное собрание сочинений, т4, стр. 633.

Сочинение

Русская литература — это литература глубокого психологического анализа. А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой — эти писатели 19 века стремились разобраться в глубинах человеческого характера, объяснить причины что, что происходит вокруг, исходя из особенностей человеческой натуры.

Одной из традиций русской классической литературы является внимание к «маленькому человеку» — к его внутренней жизни, к его мыслям и чувствам, к его проблемам.

Ф. М. Достоевский — писатель, тщательнейшим образом исследовавший «маленького человека» Так, уже в одной из первых своих повестей — в «Белых ночах» — эта особенность его творчества проявляется в полной мере.

Сюжет «Белых ночей» (1848) основан на чувстве любви, которое герой — Макар Девушкин — испытывает на протяжении четырех «белых» петербуржских ночей.

Девушкин относится к типу так называемых «мечтателей». Своей возлюбленной, Настеньке, он говорит: «Я сам по себе, то есть один, совершенно один». И признается, что в своем воображении он создает целые романы, живет богатой жизнью, но в реальности лишь тяготится службой и пытается забиться от жизни в «неприступный угол».

Герой повести очень сентиментален. Он чист душой и не испорчен цивилизацией. Можно сказать, что герой сохранил в своей душе традиционно русские, патриархальные, нравственные устои.

Макар влюбляется в девушку Настю, у которой есть жених, но он далеко. По мере развития повести жених возвращается к героине, но не торопится увидеться с ней. Девушкин, любя Настеньку, решается идти к ее жениху, чтобы заступиться за возлюбленную.

Вообще, чувство любви у Достоевского помогает героям раскрыться, позволяет писателю в полной мере отразить внутренний мир своих героев.

Так, Макар Девушкин в любви предстает как благородный и самоотверженный герой, но, к сожалению, безвольный, живущий в мире своих иллюзий. Развязка его романа с Настенькой только подтверждает это — к девушке внезапно возвращается ее жених. «Мечтатель», который признавался Настеньке в любви, опять остался одиноким. Но он не сетует на это, а благодарит Настеньку за «минуту блаженства»: «Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..»

А. П. Чехов — еще один мастер «внутреннего анализа» — также интересуется жизнью «маленького человека». Герой его рассказа «Тоска» (1886) - деревенский мужик Иона, зарабатывающий себе на хлеб извозом. Как показывает писатель, этот молчаливый и «примитивный» мужик тоже наделен способностью глубоко чувствовать, страдать, мучиться от горя и чувства одиночества, от бессмысленности своего существования.

Именно в поисках сочувствующего слушателя Иона отправляется на извоз. Но господам, которые садятся к нему, глубоко безразлично, что происходит у мужика на козлах. Все они заняты собой, своим заботами и проблемами. Разве им интересно то, что происходит в душе извозчика? Да и есть ли вообще у него душа?

Но такое безразличие Иона встречает не только среди «высшего сословия». И простые мужики не спешат посочувствовать герою — никому нет дела до страданий других.

А Иона чувствует насущную потребность поговорить, излить душу, почувствовать живого человека рядом: «Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер… Нужно описать похороны и поездку в больницу за одеждой покойника. В деревне осталась дочка Анисья… И про неё нужно поговорить… Слушатель должен охать, вздыхать, причитывать…»

В результате Иона изливает душу своей лошади — единственному близкому существу и надежному другу, который всегда готов, пусть и молча, выслушать.

Таким образом, внимание к внутренней жизни «маленького человека» — одна из отличительных особенностей русской литературы 19 века. Писатели стремятся показать, что и «маленький человек» способен глубоко чувствовать, что он наделен живой душой, может страдать и радоваться так же, как и представители высших сословий. Любовь и горе — вот две сильнейшие эмоции, через которые Достоевский и Чехов раскрывают внутренний мир своих героев, показывают особенности их мировосприятия и мировоззрения.

«ЧИСТОГО ИСКУССТВА» И К.Л.ХЕТАГУРОВА

Возникновение темы «ночи» в русской поэзии связано, по мнению исследователя В.Н.Топорова, с именем писателя ХVIII века М.Н.Муравьева, у которого впервые появилось стихотворение «Ночь». Уже в этом стихотворении, опубликованном в 1776 или 1785 году, мы видим трогательное отношение к ночи. Поэт мечтает о ее наступлении, так как «к приятной тишине влечется мысль» его. Он радуется ночи, принесшей ему «уединение, молчание и любовь».

Образ ночи и побуждаемые ею ночные мысли и чувства нашли отражение во многих прекрасных стихотворениях русских поэтов. Хотя восприятие ночи у всех поэтов свое, можно заметить, что в основном ночь была для поэтов наиболее благодатным временем суток для их размышлений о смысле жизни, своего места в ней, пробуждения различных воспоминаний, особенно о любимых.

Образ ночи боготворили и поэты ХIХ века. Это и А.С.Пушкин, и С.П.Шевырев, и Ф.И.Тютчев и многие другие. Мы не останавливаемся на их стихотворениях, так как они не предмет нашего исследования. Цель наша – рассмотреть образ ночи в поэзии Коста Хетагурова и русских поэтов «чистого искусства». И здесь мы вспомним прежде всего А.А.Фета.

Большое место образ ночи занимает в поэзии А.А.Фета, певца природы и любви, сторонника, как и Ф.И.Тютчев, идеалистической философии. Именно в ночное время он создал многие свои замечательные стихи, грезил, вспоминал о своей трагической любви с Марией Лазич; размышлял о тяготах жизни, прогрессе, красоте, искусстве, «бедности слова» и т.д.

Действия его в поэзии происходят часто ночью: «ночную фиалку лобзает зефир», «ночью буря разозлилась, крыша снегом опушилась», «молятся звезды, мерцают и рдеют, молится месяц, плывя по лазури», «звезды кругом точно все собрались, Не мигая, смотреть в этот сад», «ветер спит», «месяц быстрыми лучами Пронизал стекло», «месяц обманчивым светом Серебрит и волны и листья», «Робко месяц смотрит в очи». Все эти приведенные примеры говорят о том, что Фет олицетворяет ночь, как и ее спутниц – звезды и луну.

Фет любит ночь. Даже «тишина холодной ночи занимает дух» его. Ночь пробуждает в нем различные желания, поэтому он жаждет наступления ночи:

Я жду… Соловьиное эхо

Несется с блестящей реки,

Трава при луне в бриллиантах

На тмине горят светлячки.

Я жду… Темносинее небо

И в мелких и в крупных звездах,

Я слышу биение сердца

И трепет в руках и ногах

Свою влюбленность в ночь Фет объясняет так: «ночью как-то вольнее дышать мне», «каждое чувство бывает понятней мне ночью», «любо мне в комнате ночью стоять у окошка в потемках, если луна с высоты прямо глядит на меня…». Трепетное отношение к ночи поэтому можно понять и из строк, где она наделяется различными эпитетами, создающими многозначный поэтический образ:

Благовонная ночь, благодатная ночь,

Раздраженье недужной души!

Все бы слушал тебя – и молчать мне невмочь

В говорящей так ясно тиши.

Одушевляя ночь, поэт восторженно обращается к ней:

Здравствуй! Тысячу раз мой привет тебе, ночь!

Опять и опять я люблю тебя,

Тихая, теплая,

Серебром окаймленная!

А с каким наслаждением читатель воспринимает его стихотворение «Шепот, робкое дыханье, трели соловья»: перед глазами ясно предстает «серебро и колыханье Сонного ручья», и мы, словно завороженные, повторяем строки поэта:

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца...

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы

И заря, заря!

Присутствие ночи Фет ощущает постоянно: когда они вдвоем с любимой убегают прочь «от огней, от толпы беспощадной». И тогда, когда они наедине, – «третья с ними лазурная ночь». Поэт это объясняет тем, что если от людей можно спрятаться, то от спутниц ночи, звезд, ничего не сокрыть».

Во всех циклах стихов Фета, посвященных разным временам года, – зиме, весне, лету, осени, – образ ночи занимает большое место, причем изображается она всегда красками теми, которые присущи именно тому периоду, о котором идет речь.

Например, ночь зимняя «при свете лунном холодна, тиха, ясна», «мороз сияет», «снежок хрустит», на версте мороз огонечками». В этот момент Фет очарован раскрывшейся перед ним картиной:

Бриллианты в свете лунном,

Бриллианты в небесах,

Бриллианты на деревьях,

Бриллианты на снегах.

Поэт не только любуется красотой зимней ночи, но и озабочен тем, «как бы в вихре дух ночной не завеял бы тропинку», проложенную любимой. Зимняя ночь, как видим, тоже пленяет поэта. В этом убеждаешься при чтении его известного стихотворения «Чудная картина...»:

Чудная картина

Как ты мне родна:

Белая равнина,

Полная луна,

Свет небес высоких,

И блестящий снег,

И саней далеких

Одинокий бег.

А для «воспламеняющей» его весенней ночи поэт создает уже иную картину. Здесь уже «неземной какой-то дух ночным владеет садом». И Фет, очарованный майской ночью, радостно восклицает:

Какая ночь! На всем какая нега!

Благодарю, родной полночный край!

………………………………………

Какая ночь! Все звезды до единой

Тепло и кротко в душу смотрят вновь,

И в воздухе за песнью соловьиной

Разносится тревога и любовь.

И сердце поэта, полное любви, в эту загадочную весеннюю майскую ночь обращается к любимой с признанием:

Ты, нежная! Ты счастье мне сулила

На суетной земле.

В летнюю же ночь, когда «вечер тих и ясен»», «резко-сух снотворный и трескучий Кузнечиков неугомонный звон», «робко месяц смотрит в очи, изумлен, что день не минул, Но широко в область ночи День объятия раскинул», Фет советует кому-то:

В душе смиренной уясни

Дыханье ночи непорочной

И до огней зари восточной

Под звездным пологом усни!

Но вот лето кончается, дни сокращаются, а поэт не желает расстаться с ним, грустит, что наступает «непогода-осень», «сердце стынет». И, огорченный этим, поэт вопрошает:

Где же лета лучи золотые?

Осень воцаряется не только в природе, но и в его душе, поэтому:

Только серые брови сдвигаются,

Только зыблются кудри седые.

Грусть на поэта наводит и осенняя ночь, и птицы, которые улетают в теплые страны, поэтому ему «тяжело в ночной тиши выносить тоску души»:

И болью сладостно-суровой

Так радо сердце вновь заныть,

И в ночь краснеет лист кленовый,

Что, жизнь любя, не в силах жить.

Образ ночи у Фета близок по значению образу ночи у Полонского, которого тоже часто одолевали тайные ночные думы.

Анализируя его стихотворение «Ночь», критик В.Фридлянд заявил, что «оно не уступает лучшим созданиям Тютчева и Фета. Полонский в нем как вдохновенный певец ночи. Для него (впрочем, как и для Фета) ночь – таинственное, сокровенное время, когда душа человека доступна всему прекрасному и когда она особенно не защищена и тревожна, предвидя будущие невзгоды». [ 2]

В стихотворении «Ночь» Полонский, не понимая, за что он любит ночь, пытается причину своей любви узнать у самой ночи:

Отчего я люблю тебя, светлая ночь –

Так люблю, что, страдая, любуюсь тобой!

И за что я люблю тебя, тихая ночь!

Ты не мне, ты другим посылаешь покой!

(«Ночь»)

В конце стихотворения поэт, так и не смогший ответить себе, – за что он любит ночь, признался:

Ca м не знаю, за что я люблю тебя, ночь –

Оттого, может быть, что далек мой покой!

И хотя сам Полонский не может объяснить, за что он любит ночь, его восторженные восклицания в обращениях к ночи и использованные им прекрасные эпитеты, метафоры и другие художественные средства, помогают нам понять за что он любит ночь – за звезды, «деревья в хрусталях и белом серебре», луну, серебряный свет, сумрак холмов, сонных листьев колыханье, таинственный шум; свет ее звезд и луны, «скользя на холодный гранит, превращает в алмазы росинки цветка». Она, ночь, – свидетель тайных дум его, а музыка ночи пробуждает музыку души.

Как и Фет, Полонский персонифицирует ночь. Так, ночь, «юга царственную дочь», он хочет «взять себе в подруги», которая к нему сходила, –

B светлом пурпуре зари:

На пути, в пространствах неба,

Зажигая алтари.

Ему дорога эта итальянская ночь, так как она, как никто, «умела раны сердца врачевать, петь над морем, вдохновлять». Как о живом существе говорит о ней поэт:

А она со мной расстаться

Не хотела, не могла

По горам, от слез мигая,

Вслед за мной она текла.

Эта же ночь «задумчиво стояла... над степным костром поэта», «ночевала с ним над рекою у скирдов, вея тонким ароматом рано скошенных лугов», «и молила, и стонала», обещала ему спеть «песню райскую», если он еще вернется со своего севера на юг.

В восприятии Полонского осенняя «ночь как море темное»:

И один, на дне осенней ночи,

Я лежу, как червь на дне морском.

Но червь он только для тех, кто старался его унизить, не признавал его поэтического таланта, а для себя он – «дух, стремлений полный». А ночь зимняя, «ночь холодная мутно глядит..., светит пасмурный призрак луны». Сравнивая ночь и день, ум и любовь, поэт приходит к такому выводу:

Ночь смотрит тысячами глаз,

А день глядит одним.

…………………………

Ум смотрит тысячами глаз,

Любовь глядит одним...

Полонский, как мы уже заметили, олицетворяет ночь и ее спутников: «месяц ходит сторожит земли покой», а также «ведет рассказ». И «тени ночи пришли и стали у его дверей». Поэт так зримо представил ночь, что ему кажется:

Смелей глядит мне прямо в очи

Глубокий мрак ее очей.

И чувствуя рядом с собой присутствие ночи, «Полонский умоляет ее, чтобы она укрыла своею «густою тьмою» от посторонних его любовь:

Помедли, ночь! густою тьмою

Покрой волшебный мир любви!

Он страстно просит также время и солнце, чтобы они дали возможность продлиться минутам любви:

Ты, время, дряхлою рукою

Свои часы останови!

……………………………

О, солнце, солнце! Погоди!

Полонский так упоен ночью и светом волшебным луны, что слышит, когда ночь идет. Он радуется ночи, так как в это время:

Все, что спит в душе глубоко,

В этот миг озарено.

В ночной вышине, в сонме звезд, он пытается отыскать одну заветную звезду, но не находит: «видно, луч ее потух в напрасной борьбе с туманами, которых путь ненастный По небу тянется, как черная гряда».

Полонский воспел и грузинскую ночь, дыханием которой он упивается под прохладным навесом уютной сакли деревенского старосты (нацвала):

На мягком ковре я лежу под косматою буркой,

Не слышу ни лая собак, ни ослиного крику,

Ни дикого пенья под жалобный говор чингури.

Но вдруг он слышит иные звуки, «иную гармонию», которая приводит его в восторг, и он радостно кричит:

И, боже! Какой резонанс! Чу! какая-то птица–

Ночная, болотная птица поет в отдаленьи...

Рыдающий звук, – вечно та же и та же

В размер повторенная нота – уныло и тихо

Звучит. – Не она ли мне спать не дает! Не она ли

Напела мне на душу грусть!

Тему кавказской ночи он продолжает развивать и в стихотворении «Не жди»:

Едва потухло зарево зари,

Всю ночь зурна звучит за Авлабаром,

Всю ночь за банями поют сазандари.

Здесь теплый свет луны позолотил балконы,

Там углубились тени в виноградный сад,

Здесь тополи стоят, как темные колонны,

А там, вдали – костры веселые горят.

В эти минуты, –

Когда сама душа – сама душа не знает,

Какой любви, каких еще чудес

Просить илижелать, – но просит – но жалеет –

Но молится пред образом небес....

Полонский, как и Фет, олицетворяет не только ночь, но звезды и луну: «ясные звезды потупили взор, слушают звезды ночной разговор» (стих. «Агбар»). А в стихотворении «Караван», он, очарованный ночью, радостно восклицает: «Какая ночь – не ночь, а рай!» Здесь «ночные звезды искры мечут», «ползет ночная тишина подслушивать ночные звезды», «беседуют звезды на небе ночном», тени ночи, «нахлынув, темною толпой», к нему влетели.

Какими только эпитетами ни наделяет Полонский ночь: белая, темная, хмурая, одинокая, лучезарная, холодная, немая и т.д.

А думая о смертном часе «о сером дне», который приближается, поэт отчаянно призывает его в стихотворении «Вечерний Звон»:

Жду.. Приходи святая тень!

Я к ночи сердцем легковерней,

Я буду верить как-нибудь,

Что мочь, гася мой свет вечерний,

Укажет мне на звездный путь.

И услышав благословенный вечерний звон колокола, поэт просит его:

Пророчь мне к ночи вдохновенье

Или могилу и покой.

А в конце стихотворения Полонский философски предсказывает:

Но жизнь и смерти призрак миру

О чем-то вечном говорят, –

И как ни горько пой ты, – лиру

Колокола перезвонят.

Без них, в пыли руин забытых,

Исчезнут гении веков...

То будет ад зверей несытых,

Или эдем полубогов...

Для Случевского ночь тоже желанное время, время расцвета любви и испытания страсти:

Недошептанные речи,

Замиранье жадных рук,

Холодеющие плечи...

И часов тяжелый стук.

(«Ночь. Темно...»)

Ночь у него благотворна и для пробуждения воспоминаний:

Да, ночью летнею, когда заря с зарею

Соприкасаются, сойдясь одна с другою,

С особой ясностью на памяти моей

Встает прошедшее давно прожитых дней...

(«Заря во всю ночь»)

И мысленно, перелистывая в эти минуты страницы прошлого «от детства до возмужалости», он припоминает, что в жизни он видел хорошего и плохого:

В ней было все: ошибки и паденья,

И чад страстей, и обаянье сна,

И слезы горькие больного вдохновенья,

И жертвы, жертвы... На могилах их

Смириться разве? Но смериться больно,

И жалко мне себя, и жалко сил былых...

(«Заря во всю ночь»)

А когда на город опускается ночь, когда кругом стих шум «и лежит кругом по саду мгла», поэт «счастлив, как безумный», радостно зовет любимую:

Торопись голубка! Ты теряешь

(«Приди»)

И вместе с ним чувство радости испытывает и природа, она радуется вместе с ним:

Полный месяц, словно очарован,

Высоко и радостно дрожит.

(«Приди!»)

Поэт клянется любимой в вечной любви и верности, но она молчит, бледнеет.

Сердце Случевского, оберегающего покой любимой, полно нежности: он просит ее проснувшуюся рано, чтоб она закрыла глаза и вернулась к своим неоконченным снам, так как

Ночь, пришлец-великан, разлеглась над землей;

В поле темень и мрак по лесам.

(«Рано, рано! Глаза свои снова закрой»)

При этом он обещает ей, что когда наступит утро разбудит ее:

Я тебя разбужу, разбужу...

В эти минуты поэт охвачен любовью и страстью, этим объясняется психологическая пауза, обозначенная многоточием.

У Случевского ночь часто присутствует в стихотворении со своими спутниками – луной и звездами.

Например, в стихотворении «По крутым по бокам вороного», где о наступлении ночи говорит появление луны: «месяц блещет, вовсю озарил», а потом мы видим саму ночь:

Ох, и лес – то велик и спокоен!

Ох, и ночь - то глубоко синя!

Да и я безмятежно настроен...

О том, что поэт «безмятежно настроен…» можно понять из использованных им десятью восклицательных знаков в этом стихотворении.

Именно ночь и луна пробудили в Случевском чувство, что они с конем едут за девицей, которая, –

.. .прикрываясь фатой,

Ждет… глаза проглядит...

Но потом поэт понял, что его грезы не реальны, что ему все это только хотелось бы; и он прервал свои мечты:

...Нет! Мы бредим,

И никто-то не ждет нас с тобой, –

обращается Случевский к лошади.

К реальности его заставляет вернуться и ^молчание коня, которого он только что просил представить, что они едут с ним к девице:

Конь не молвит мне доброго слова!

Это сказка, чтоб конь говорил!

И поэт недоуменно спрашивает:

Но зачем же бока вороного

Месяц блеском таким озарил?

А в стихотворении «Малость стемнело, девица поет «Случевский предполагает, что песня девицы, наверно, доходит до небес, а поэтому спутницам ночи, «звездам, чуть глянуть, плясать...».

Поэт, как мы уже заметили, олицетворяет и ночь, и луну, и звезды:

Заросилось. Месяц ходит.

Над левадою покой.

Даже сны ночные у Случевского персонифицированы:

Сны ночные тоже тут,

Собираются, снуют

В городах, вдоль кустов,

На крылах сычей и сов.

(«По завалинкам у хат»)

Ночь – любимое время поэта, поэтому и его лирический герой, блаженно заявляет:

Чудесной ночи.. Воздух светел...

Как тишь тиха! Засну, любя

Весь божий мир... Но крикнул петел!

Иль я отрекся от себя? –

Многоточия, психологические паузы в данном четверостишии говорят о том, что герой произносит эти строки, блаженно засыпая, погружаясь в сон.

Очарованный ночью, Случевский радостно восклицает:

Какая ночь! Зашел я в хату,

Весь лес лучами озарен

И, как по кованому злату,

Тенями ночи зачервлен.

Сквозь крышу, крытую соломой,

Мне мнится, будто я цветок

С его полуночной истомой,

С сияньем месяца у ног!

(«Какая ночь! Зашел я в хату...»)

Но Случевскому не каждая ночь по душе, не каждая ночь его радует. И тогда вместо таких романтических эпитетов как «божественная», «звездная», «чудесная», «голубая» и т.д., ночь наделяется иными эпитетами:

Какая ночь убийственная, злая!

Бушует ветер, в окна град стучит;

И тьма вокруг надвинулась такая,

Что в ней фонарь едва – едва блестит.

(«Какая ночь, убийственная, злая!»)

И в эту ненастную ночь поэт успокаивает себя тем, что бывает и другая ночь:

А ночь порой красотами богата!

Да, где-нибудь нет вовсе темноты,

Есть блеск луны, есть прелести заката

И полный ход всем чаяньям мечты.

Так как эта «убийственная» ночь ему мешает предаться своим мечтам, он готов уничтожить «злую чару», что принесла эту непогоду. Он уверен, что ему это по силу:

Ее согнать, поверь, под силу мне:

Готовы струны, ждет моя гитара,

Я петь начну о звездах, о луне, –

которые, как считает Случевский, слушая его песнь, всплывут. И тогда, несмотря на град, вихрь, тьму, его ясная песнь разбудит и весеннего соловья, который будет вторить ему своей песней, озаряя все вокруг.

А зимняя, холодная ночь погрузила поэта в воспоминанья давно минувших лет, которые в нем всплыли у дома, где когда-то жила любимая. И постаревшей Случевский убеждает себя в том, что в любом возрасте человек имеет право на воспоминанья:

Я стар! Но разве я мечтами

О том, как здесь встречались мы,

Не в силах сам убрать цветами

Здесь этот снег глухой зимы?

Поэт уверен, что ожившие в нем воспоминанья скрасят его старость, «глухую зиму». И он, забыв о возрасте, отгоняя от себя мысли о старости, воспрянув, закричит:

О нет! Мечта полна избытка

Воспоминаний чувств былых...

……………………………………

Июньской ночи стрекотанье...

И плеск волны у берегов...

И нет зимы... и нет снегов!

(«Ты тут жила»)

Душевное волнение поэта передается при помощи ряда многоточий и восклицательных знаков. Он словно ищет подходящее слово, которое бы передало читателю всю полноту чувств, нахлынувших на него от воспоминаний.

Для Случевского ночи любви – «ночи безумные» (стих. «Пара гнедых...»). И даже песни «полночных часов» в ночи любви кажутся ему «неразумными», как и сами влюбленные, «с трепетом, с дрожью больных голосов!». А дальше поэт разъясняет, почему он любит «песни безумные»:

Тайные встречи и оргии шумные,

Грусть... неудача... пропавшие дни...

Любим мы, любим вас, песни безумные:

Ваши безумия нашим сродни!

Случевский любит ночь и потому, что в это время «мечты преследуют» его и в нем «песнопенья родятся силой колдовства». Но тогда:

Сгорает связь меж мной и ими,

Я становлюсь им всем чужой

И пред созданьями своими

Стою с поникшей головой...

Если «звездная», «голубая», «чудная ночь» (стих. «На волне») его радует, то другая, «страшная ночь», которую «бог посылает карать недостойных и гордых сынов», в ком «дух человека скорбит,изнывает,Вцепинесловимых, томительных снов», то эта жестокая ночь, которая «ворочает душу» поэта – ему ненавистна. Потому он жаждет, чтоб она скорее кончилась, чтоб «рассеялись тени, мрак ночи исчез».

У другого сторонника «чистого искусства» К.М.Фофанова, тоже есть ряд стихотворений, где читатель встречается с образом ночи. Так, в стихотворении «Весенней полночью бреду домой усталый» поэт погружает нас в мир ночной тишины спящего огромного города. Ничего не ускользает от взора и слуха поэта в эти часы:

За спящею рекой, в лиловой бледной дали,

Темнеет и садов и зданий тесный круг.

Вот дрожки поздние в тиши продребежали,

И снова тишина вокруг.

Стихотворение точно отражает настроение поэта, погруженного в свои горестные жизненные думы, которому в ночной тишине «чудятся порой», –

То пьяной оргии разнузданные крики,

То вздохи нищеты больной.

Фофанов детально передает то, что произошло в природе ночью:

Остывает запад розовый,

Ночь увлажнена дождем.

Пахнет почкою березовой,

Мокрым щебнем и песком.

Пронеслась гроза над рощею,

Поднялся туман с равнин.

И дрожит листвою тощею

Мрак испуганных вершин.

В стихотворении «После грозы», из которого приведены эти строки, ночь одушевлена:

Спит и бредит полночь вешняя,

Робким холодом дыша.

В восприятии Фофанова весенняя ночь после бури также безгрешна, как влюбленная душа.

Стихотворение «Пел соловей, цветы благоухали» тоже о весенней ночи, о ночи любви юноши, который, «вступивший в жизнь, как в роковую дверь, …летел мечтою окрыленной к ней, только к ней, –и раньше и теперь». И все вокруг было с ним заодно, вторило его любви:

И мир пред ним таинственным владыкой

Лежал у ног, сиял со всех сторон,

Насыщенный весь полночью безликой

И сладкою весною напоен.

Психологически точно Фофанов передает состояние своего лирического героя, томление его влюбленной души, желание скорее с ней встретиться и ласкать ее:

Он ждал ее, в своей разлуке скорбной,

Весь счастие, весь трепет и мечта…

А эта ночь, как сфинкс женоподобный,

Темнила взор и жгла его уста.

Лирический герой так страстно жаждет любви, что стал уподоблять ночь «женоподобному сфинксу», загадочной женщине, которая пришла, чтоб «темнить его взор и жечь уста».

В стихотворении «Звезды ясные, звезды прекрасные» уже одушевлены спутники ночи, звезды. Они «нашептали цветам сказки чудные», а влюбленную душу самого поэта звездными сказками переполнила сама земля:

И теперь, в эти дни многотрудные,

В эти темные ночи ненастные,

Отдаю я вам, звезды прекрасные,

Ваши сказки задумчиво-чудные! –

радостно заявляет поэт.

Осенней ночи «с ее красой печальной, с ее мечтательным, болезненным лицом, поэт уподобляет свою безрадостную жизнь:

Но жизнь моя темна и дума безотрадна,

Как облетелый сад – пуста моя душа,

И ходит ветер в нем стремительно и жадно

И гнет вершины лип, порывисто дыша.

И блуждая в своем осиротелом саду, где царят осень и туман, он, любуясь ночным небосводом, восклицает:

О, если б жизнь цвела, как этот отблеск дальний!

Померкнувшей зари на небе голубом!

(«Прекрасна эта ночь…»)

Тогда, считает Фофанов, к нему пришло бы вдохновенье, и он бы «мир открыл, мир красок и чудес».

А когда «пришла желанная, благоуханная волшебница – весна», то восприятие ночи у поэта уже другое: он словно забыл о своих горестях: радуется пробуждению природы, рисует раскинувшуюся перед ним картину, дающую читателю возможность понять, что состояние души Фофанова слилось с происходящим в природе:

И звезды блещут взорами

Мигая в небе хорами,

Над синими озерами,

Как слезы божества.

Повсюду пробуждение,

Любовь и вдохновение,

Задумчивое пение,

Повсюду блеск и шум.

(«Шумят леса тенистые»)

Но вот пришла зимняя лунная ночь. Сердце поэта, конечно, «грезить не прочь», но так как его «печальна душа», то он мечтать не может и грустно исповедуется:

В сердце весна отцвела:

Там, как в пустыне безгласно;

Прошлое счастье – луной

Смотрит мертво и неясно…

(«Лунная тихая ночь»)

В стихотворении же «Ночью», тоскуя об утраченном счастье. Фофанов не спит, его «очи пылают без слез». Хотя он видит, что ночь уходит и приближается «лучезарной улыбкой ликующий день», сердце его чувствует, что холодная ночь из него не уйдет:

Не спугнет ее блеск ароматного дня,

И чарующих снов золотой хоровод

Для надежд и любви не разбудит меня, –

утверждает поэт.

Фофанов одушевляет ночь и во многих других стихотворениях: «ночь осеняя, как грешница рыдает» (стих. «Старые часы»), «ночной сумрак «соткал нелюдимые сны» («Сны одиночества»), «ночь грустит и словно мается» («В парке»), «ночь трепещет в тени задремавших берез» («Ночью») и других.

Сравнивая характеристику образа ночи у названных русских поэтов и у К.Л.Хетагурова. можно заметить, что он с национальным своеобразием изобразил особенности хорошо ему знакомых горных ночей, которые «тягостны и длинны». Наиболее неприятны ему зимние ночи «стих. «Сердце бедняка»), когда «в рост человека выпал снег, и злая стужа с перевала уж замостила русла рек». Но даже такая ночь его лирическому герою, бедняку-горцу, больше по душе, так как хоть во сне он, видя радостные сны, забывает о своей тяжелой жизни.

Ночь, погрузив в сон пятерых детей бедной вдовы, живущей в сакле высоко в горах, помогает им забыть о страшном голоде, которых мать вынуждена обманывать, что варит для них бобы, хотя на самом деле варит в котле камни (стих. «Мать»).

В ненастную зимнюю ночь сердце самого Хетагурова разрывается на части от того, что он не может помочь горю сестры, над которой издевается нелюбимый ею муж, «необузданный, грубый супруг», разбивший все ее надежды и мечты (стих. «Сестре»).

Уставший от жизненный невзгод Хетагуров уподобляет свою жизнь, как и Фофанов, осенней мрачной ночи (стих. «Иссякла мысль, тускнеют очи»).

С ночью он сравнивает и жизнь бедноты, которой пророчествует, что их тяжелая жизнь скоро кончится:

Ночь близится к концу, –

заверяет он в стихотворении «Не упрекай меня».

Как осенняя ночь, как кошмар, как недуг,

Дни за днями ползли без просвета, –

Будто вымерло все, – я не видел вокруг

Ни улыбки, ни слез, ни привета.

(«В решительную минуту»)

Тягостные чувства навивают на поэта и ночи «Страстной недели», потому что –

В эти мрачные дни, в эти скорбные ночи

Наполняется вновь безотчетной тоской

Изболевшая грудь, и усталые очи

Снова искрятся жгучей невольной слезой.

Бессонными ночами поэт терзается и от того, что не может помочь «безысходному горю народа», конец тяжелой жизни которой еще так далек. В отчаянии он восклицает:

Как долга беспросветная ночь!

Как еще далеко до восхода!

(«Зигзаги мысли в бессонницу»)

Только в единственном стихотворении «Этюд» мы видим образ ночи, который радует поэта. Как восторженно Хетагуров описал эту «ароматную ночь», полную «грез и неги». Здесь царствует лексика высокого стиля, которая вытеснила из сердца поэта прежние характеристики ночи, представленные эпитетами: «беспросветная», «ненастная», «мрачная».

Как видим, хотя порой и разное восприятие ночи у поэтов, но это для них – самое желанное время суток.Ночь дает им возможность спокойно осмыслить жизненные проблемы, предаться мечтам и воспоминаньям. Она является для них и источником вдохновения. А такие поэты, как Фет, Полонский, Случевский, Фофанов олицетворяют ночь.

Литература

1. Топоров В.Н. Из истории русской литературы. Т.2. Русская литература второй половины ХVIII века. Исследования, материалы, публикации. М.Н.Муравьев: Введение в творческое наследие. Кн.2. – М., 2003. С.89.

2. Фридлянд В.Я. Полонский//Я.П.Полонский. Стихотворения и поэмы. – М., 1986. С.13.

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Ночная" поэзия в русской романтической традиции: генезис, онтология, поэтика"

На правах рукописи

ТИХОМИРОВА Людмила Николаевна

«НОЧНАЯ» ПОЭЗИЯ В РУССКОЙ РОМАНТИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ: ГЕНЕЗИС, ОНТОЛОГИЯ, ПОЭТИКА

Специальность 10 01 01 - русская литература

Екатеринбург 2010

Работа выполнена на кафедре русской литературы ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им А М Горького»

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Зырянов Олег Васильевич

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, доцент Мирошникова Ольга Васильевна

кандидат филологических наук Козлов Илья Владимирович

Ведущая организация:

ГОУ ВПО «Челябинский государственной педагогический университет»

Защита состоится марта 2010 года вчасов на заседании диссертационного совета Д 212 286 03 по защите докторских и кандидатских диссертаций при ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им А М Горького» по адресу 620000, г Екатеринбург, пр Ленина, д 51, комн 248

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Уральский государственный университет им А М Горького)/

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор

-> М. А. Литовская

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Понятие «"ночная" поэзия», достаточно часто встречающееся в литературоведческих работах, касающихся различных аспектов творчества многих русских и зарубежных авторов, до сих пор остается терминологически не проясненным Несмотря на то, что данному художественному явлению в современной науке о литературе уже посвящены не только отдельные статьи (В H Касаткина, Т А Ложкова, В H Топоров),1 но и целые научные труды (С Ю Хурумов),2 теоретический аспект вопроса все еще остается недостаточно разработанным В отечественном литературоведении нет ни одного исследования, в котором было бы четко определено содержание данного понятия, а также обозначены границы и установлены критерии отбора включаемого в него поэтического материала Практически не выявлены типологические черты «ночной» поэзии как целостной художественной системы, обладающей устойчивыми структурно-содержательными признаками Кроме того, в значительной части научных работ (JIО Зайонц, Е А. Маймин, С Г Семенова, Ф П Федоров, С Ю Хурумов и др) понятия «"ночная" поэзия» и «ночная тема» не только никак не дифференцируются, но и выступают в качестве неких синонимичных дефиниций одного и того же художественного явления В некоторых случаях нечеткость определения содержательного объема понятия «"ночная" поэзия» становится даже причиной того, что в указанную поэтическую общность начинают включаться несвойственные ей произведения3 "

Выделение «ночной» темы в качестве основного структурообразующего критерия «ночной» поэзии весьма спорно В подавляющем большинстве произведений, причисляемых исследователями к данной поэтической системе, ночь выступает, скорее, как фактор, порождающий определенную лирическую ситуацию, а не как предмет художественного изображения Тематически же стихи, входящие в нее, могут быть весьма разнородными

Недостаточно убедительной представляется и попытка В H Топорова вычленить «текст "ночи"» из контекста русской поэзии XVIII - начала XIX века на основании включения в него только тех произведений, «которые носят название "Ночь" ("Ночной & " и т п)» или имеют заголовки, состоящие из слова «.ночь с разного рода определениями» В случае же «отсутствия заглавия (а иногда и при его наличии)» ученый предлагает определять принадлежность того или иного произведения к выявляемой структурно-семантической модели «по первому стиху» 4 При таком принципе отбора художественного

1 Касаткина В H Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А А Фета и К К Случевского // Вопросы развития русской поэзии XIX в науч тр - Куйбышев, 1975 - T 155 - С 70-89, Ложкова ТА «Ночная» лирика M Ю Лермонтова традиции и новаторство // Лермонтовские чтения материалы зональной научной конференции - Екатеринбург, 1999 - С 33-41, Топоров В H «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века // Из истории русской литературы T II Русская литература второй половины XVIII века исследования, материалы, публикации M H Муравьев Введение в творческое наследие Кн II -M.2003 -С 157-228

1 Хурумов С Ю «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С С Боброва дис канд фи-

лол наук - M, 1998 - 144 с

1 См Касаткина В H Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А А Фета и К К Случевского - С 70-89

" Топоров В H «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века - С 209-210

материала в выявляемый исследователем «текст ночи» неизбежно попадают стихотворения, которые нельзя безоговорочно считать «ночными», в то время как за его пределами остаются многие произведения, чья принадлежность к данному поэтическому комплексу очевидна

Поскольку ни один из рассмотренных выше принципов объединения «ночных» стихотворений в художественную целостность не может считаться удовлетворительным, должен быть иной, более значимый критерий, позволяющий рассматривать «ночную» поэзию как систему взаимосвязанных текстов, имеющую собственную структурную организацию В качестве такого критерия может выступать специфический модус сознания («ночное» сознание), содержательный потенциал которого формирует у человека потребность в особого рода ценностном самоопределении и самоутверждении, что, в свою очередь, находит отражение в поэтических произведениях, образующих анализируемую систему

Понятие «"ночное" сознание» в реферируемой работе используется только в значении «бодрствующее "ночное" сознание» Из круга рассмотрения исключаются явления психопатологические (не контролируемые личностью и корректируемые только специальным терапевтическим воздействием) или качественно близкие им искусственно вызванные состояния (наркотическое / алкогольное опьянение, гипнотическое воздействие, сенсорная депривация и т д), выходящие за пределы нормы, и то, что относится к сфере бессознательного (например, сны) «Ночное» сознание рассматривается в качестве одного из модусов «нормального» состояния сознания человека, которое, с точки зрения К Ясперса, «само по себе способно выказывать самые разнообразные степени ясности и смысловой наполненности и включать самые гетерогенные содержания» 5

Таким образом, актуальность выбранной темы определяется недостаточной степенью терминологического осмысления ее базовых понятий, насущной потребностью в установлении границ художественного материала, включаемого в понятие «"ночная" поэзия», выявлении принципов его отбора, что, в конечном счете, диктует необходимость разработки теоретической модели «ночной» поэзии Актуальной задачей также представляется обнаружение новаторской роли русских поэтов-романтиков ХУ1П-Х1Х веков (в том числе малоизученных) в формировании и эволюционном развитии сверхтекста «ночной» поэзии

Объектом исследования являются «ночные» стихотворения русских поэтов ХУШ-Х1Х веков (М В Ломоносова, М М Хераскова, Г Р Державина, М Н Муравьева, С С Боброва, Г П Каменева, В А Жуковского, В К Кюхельбекера, А С Пушкина, С П Шевырева, А С Хомякова, М Ю Лермонтова, Ф И Тютчева, А А Фета, С Я Надсона, А.Н Апухтина, А А Голенищева-Кутузова, КН Льдова, НМ. Минского и др), анализируемые в контексте отечественной и европейской романтической традиции

5Ясперс К Общая психопатология ~М, 1997 - С 38

Предметом исследования в диссертации стал сверхтекст русской «ночной» поэзии как открытая система взаимосвязанных текстов и пути его эволюционного развития от первых предромантических опытов последней четверти XVIII века до произведений поздних романтиков (поэтов 1880-1890-х годов)

Цель работы - исследование «ночного» сверхтекста русской поэзии в трех взаимосвязанных аспектах эволюционном (генезис), структурно-содержательном (онтология) и образно-стилевом (поэтика)

Достижение поставленной цели связано с постановкой и решением следующих задач

Уточнение понятия «"ночная" поэзия», выявление ее типологических черт, описание данного сверхтекстового единства как структурно-содержательной модели,

Установление истоков «ночного» сверхтекста в русской поэзии конца XVIII - начала XIX века (эпоха предромантизма),

Выявление закономерных этапов формирования и становления классического варианта «ночного» сверхтекста в поэзии русского романтизма с учетом специфических форм манифестации «ночного» сознания,

Определение места и роли поэтов (в том числе малоизученных), относящихся к периоду «поздней классики», или неоромантизму конца XIX века, в эволюционном развитии сверхтекста русской «ночной» поэзии

Теоретическую базу диссертации составляют труды русских и зарубежных философов (Н А Бердяев, И А Ильин, А Ф Лосев, Н О Лосский, В Н Лосский, В В Розанов, В С Соловьев, Е Н Трубецкой, П А Флоренский, Г А Флоровский, Ф Ницше, О Шпенглер и др), в том числе посвященные осмыслению феномена сознания и принципов работы с ним (М К Мамардашвили, В В Налимов, В М Пивоев, Л Свендсен, Ч Тарт, К Ясперс и др), литературоведческие исследования по теории романтизма (Н Я Берковский, В В Ванслов, В М Жирмунский), теоретической и исторической поэтике (С С Аверинцев, С Н Бройтман, В И Тюпа), теории сверхтекста (Н Е Меднис, В Н Топоров и др), лирическому метажанру (Р С Спи-вак, С И Ермоленко), работы, посвященные творчеству отдельных русских романтиков и частным вопросам анализа поэтического текста (Л Я Гинзбург, Е В Ермилова, П Р. Заборов, Л О Зайонц, Ю М Лотман, Е А Маймин, О В Мирошникова, А Н Пашкуров, И М Семенко и др)

Методологической основой диссертации является сочетание структурно-типологического подхода с принципами историко-литературного и феноменологического исследования

Научная новизна диссертации заключается в рассмотрении «ночной» поэзии как художественной системы в ее целостности и динамике В основу выделения «ночного» сверхтекста в качестве структурообразующего критерия впервые положен один из модусов сознания - «ночное» сознание Предпринятый подход позволяет по-новому рассмотреть проблему типологического схождения художников, внести коррективы в обозначение истоков

русского сверхтекста «ночной» поэзии, конкретизировать его границы, установив более четкие принципы отбора включаемых в него произведений, а также определить вклад русских поэтов ХУШ-Х1Х веков (в том числе малоизученных) в сверхтекст «ночной» поэзии

1 «Ночная» поэзия в русской романтической традиции представляет собою складывающуюся в течение ХУШ-Х1Х веков системную общность произведений, целостность которой обеспечивается не только затекстовым денотатом «ночь», но и особым модусом сознания («ночным» сознанием), определяющим отношение автора к действительности и способ ее постижения и отражения «Ночная» поэзия, слагаясь из множества соподчиненных субтекстов, образующих единое семантическое поле, выступает как некий «синтетический сверхтекст», благодаря которому совершается «прорыв в сферу символического и провиденциального» 6

2 Наряду с традиционно выделяемыми типами сверхтекстов - «городским» и «именным (персональным)» (терминология Н Е Меднис)7 - в литературе можно обнаружить и другие разновидности сверхтекстовых единств Сверхтекст «ночной» поэзии выступает как открытая система взаимосвязанных текстов (со своими тематическим центром и периферией), формирующаяся в границах парадигмы «ночного» сознания, обеспечивающего целостность данной системы через общность текстопорождающей ситуации, типологическое сходство эстетических модусов художественности (авторской идейно-эмоциональной оценки)

3 Сверхтекст «ночной» поэзии в России начинает складываться под влиянием европейского юнгианства в конце XVIII века, когда художниками обнаруживаются новые принципы изображения внутреннего мира человека Оказавшись у истоков сверхтекста «ночной» поэзии, русские предромацтики (М Н Муравьев, С С Бобров, Г П Каменев и др) задали основной вектор его развития, наметив пути творческих исканий последующей генерации поэтов

4 С момента появления в литературном сознании новой парадигмы художественности - парадигмы креативизма - в русской литературе начинает интенсивно формироваться сверхтекст «ночной» поэзии, в котором на протяжении полутора веков получают отражение опыты манифестации «ночного» сознания в различных формах- религиозно-мистической (В А Жуковский), психологической (А С Пушкин), экзистенциальной (М Ю Лермонтов), мифологической (Ф И Тютчев), в каждой из которых по-своему осуществляется поэтическая рефлексия отношения человека к миру

5 «Ночная» поэзия 1880-1890-х годов характеризуется наличием двух противоположных тенденций С одной стороны, оставаясь в целом в русле классической романтической традиции, она обеспечивает переход к новой по типу образности поэзии - неклассической, а с другой - утрата цельности на

" Топоров В Н Миф Ритуал Символ Образ Исследования в области мифопоэтического Избранное -М.1995 -С 285

"Меднис НЕ Сверхтексты в русской литературе - Новосибирск, 2003 -С 6

разных уровнях лирического текста приводит к тому, что функцию начала, объединяющего данный комплекс стихотворений в некую систему, в конце XIX века берет на себя тема ночного состояния человека Заданность темы обусловливает стереотипность лирической ситуации, повторяемость и «устойчивость микрообразов и эмоционального строя»,8 что, вслед за Е М Табо-рисской, позволяет говорить об «особом явлении тематического жанроица» 9

Теоретическая значимость исследования состоит в установлении структурно-содержательной модели «ночной» поэзии с опорой на специфическую ситуацию ночного сознания, в уяснении ценностно-онтологических параметров «ночного» сверхтекста, их соотнесенности с романтической парадигмой художественности

Практическая ценность исследования заключается в том, что его результаты и выводы могут быть использованы в разработке базовых университетских курсов по истории и теории литературы, спецкурсов по проблемам поэзии XVIII-XIX веков и методике литературоведческого анализа поэтического текста, в практике школьного преподавания

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации излагались в докладах и обсуждались на теоретических семинарах кафедры литературы и русского языка Челябинской государственной академии культуры и искусств (2006-2009), кафедры русской литературы Уральского государственного университета (2008-2009) Отдельные фрагменты и идеи исследования получили освещение на конференциях разного уровня международных «Литература в контексте современности» (Челябинск, 2005, 2009), «Культура и коммуникация» (Челябинск, 2008), «Язык и культура» (Челябинск, 2008), IV Славянском научном соборе «Урал Православие Культура» (Челябинск,

2006), V Славянском научном соборе «Урал в диалоге культур» (Челябинск,

2007), всероссийской научной конференции с международным участием Третьи Лазаревские чтения «Традиционная культура сегодня теория и практика» (Челябинск, 2006), итоговых научных конференциях Челябинской государственной академии культуры и искусств (2005-2009)

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, разделенных на параграфы, заключения и списка использованной литературы, содержащего 251 наименование.

1 Таборисская Б М «Бессонницы» в русской лирике (к проблеме тематического жанроида) // «Studia métrica etpoética» ПамятиП А Руднева - СПб, 1999 -С 224-235 "Тамже -С 235

Во Введении дается обоснование актуальности темы исследования, характеризуется степень ее научной разработанности, определяются теоретико-методологическая база, объект, предмет, цель и задачи диссертации, обосновывается ее научная новизна, раскрываются теоретическая и практическая значимость, формулируются положения, выносимые на защиту, приводятся сведения об апробации основных результатов работы

В первой главе «"Ночная" поэзия как художественный феномен» устанавливается теоретическая модель «ночной» поэзии, решаются задачи выявления философско-онтологических и структурно-типологических оснований выделения «ночной» поэзии как целостной системы

В параграфе 1.1 «Ситуация и модус "ночного" сознания» рассматриваются взгляды Г Башляра, Г В Лейбница, Ф Ницше, О Шпенглера, А А Гор-бовского, И А Ильина, А Ф Лосева, В В Налимова, В М Пивоева, В С Соловьева, П А Флоренского на проблему многомерности человеческого сознания, уточняются понятия «ситуация» и «модус "ночного" сознания», устанавливается статус модуса «ночного» сознания в структуре «нормального» сознания человека, определяется его роль в художественном творчестве

Наряду с «дневным» модусом сознания (состоянием бодрствования) в структуре «нормального» сознания существует такой специфический модус, как «ночное» сознание «Ночное» сознание - это «область внелогического восприятия реальности, интуитивного постижения тех зависимостей между явлениями, которые лежат вне причинно-следственных связей, вне рационального» 10 Вероятно, то, что выражается данным понятием, существует в искусстве с древнейших времен, но в некую оформившуюся парадигму художественного мышления превращается только в середине XVIII - начале XIX века, когда в культуре начинает складываться «новое понимание отношений человека и мира, в центре которого оказывается не универсальная норма, а мыслящее "я"» 11 Отныне писатель апеллирует уже не к разуму, а к чувству человека, к его душе По мнению С Н Бройтмана, «открытие самоценности чувства сопровождается переориентацией литературы с внешних и публичных на индивидуально-глубинные пласты сознания» 12 Всевозможные переживания, попадая в поле внимания личности, теперь осознаются ею, возвышаясь до уровня сознания, различные состояния которого получают отражение в художественном тексте

Активизация модуса «ночного» сознания изначально была связана С прохождением человека через некую сложную ситуацию, взрывающую внутреннюю гармонию личности, но при этом открывающую многомерность мира, которую невозможно постичь, подчиняясь только здравому смыслу, и, в связи с этим, с уменьшением в ментальном статусе человека рациональных элементов

10 Горбовский А А В круге вечного возвращения? Три гипотезы - М, 1989 - С 42

12 Бройтмак С Н Историческая поэтика // Теория литературы в 2 т / Под ред Н Д Тамарченко - М, 2004 -Т 2 -С 225

и нарастанием элементов иррациональных Экстремальная ситуация, активизировавшая иррациональный («ночной») компонент сознания и определившая внелогическое (иррациональное) постижение мира, могла быть вызвана потерей близкого человека, неизлечимой болезнью и предчувствием неизбежности скорого конца, принципиальным осознанием собственной смертности, крахом творческих или жизненных планов, разочарованием в справедливости общественного устройства, переживанием личного мистического опыта и т д Под воздействием ночной темноты, тишины, одиночества, эмоциональной несбалансированности психики переживания человека обостряются настолько, что способны целиком захватить его сознание В таком случае, по словам Н О Лосского, эти переживания становятся «опытом, потому что они не сводятся только к субъективным чувствам, а направлены на нечто абсолютно отличное от душевной жизни» 13 Напряженное ночное осмысление случившегося и обретение личного духовного опыта трансформируют переживания человека в определенное состояние сознания, результаты проявления которого и оказываются зафиксированы в произведениях сверхтекста «ночной» поэзии

В параграфе 1.2 «К истокам "ночного" сверхтекста: поэма Э. Юнга "Жалоба, или Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии"» анализируется известная поэма английского художника как дебютный опыт манифестации «ночного» сознания, зафиксированной в европейской литературе

Юнгу первому из европейских поэтов удалось запечатлеть то особое состояние души, которое впоследствии станет отличительной чертой целой литературной традиции Переживание страданий, вызванных потерей близких, и, как следствие, осознание бренности и хрупкости человеческой жизни, в том числе собственной, заставляют художника по-новому подойти к осмыслению феномена смерти Смерть и вера в возрождение после нее оказываются в центре напряженных размышлений автора поэмы

Именно «ночью смерти», вырвавшей героя Юнга из бесконечного праздника жизни, обусловлена обретенная им способность видеть то, что всегда скрыто от глаз, но в определенные минуты становится доступно сердцу Новое зрение лирического субъекта обращается теперь в глубь собственного <сЯ» Для такого зрения не нужен яркий свет, ибо оно обусловлено не физиологическими особенностями человеческого глаза, а иным ментальным состоянием В связи с этим важную роль в поэтической философии Юнга стала играть ночная картина мира ночь выступает у него временем истинной жизни души, идущей по собственным, иррациональным, законам Сделав личные переживания предметом художественного анализа, Юнг открыл читателю свой внутренний мир С его «Ночами» в литературу входит конкретный живой человек, личный опыт несчастий которого сделал его близким читателю Интерес к поэме, не ослабевавший долгое время, был связан именно с этим, еще не знакомым художественной литературе пристальным вниманием к сложному духовному миру человека и его напряженной внутренней жизни

" Лосский Н О Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция - Париж УМСА-РШ^в, 1938 -С 187

Несмотря на то, что открытие темы ночи в европейской литературной традиции принадлежит отнюдь не Юнгу, рождение «ночной» поэзии как художественного феномена исследователи, как правило, связывают с его именем По мнению В Н Топорова, до Юнга была "поэзия ночи", разные части которой чаще всего не были с достаточной определенностью связаны друг с другом и потому, строго говоря, не составляли целого Заслуга вычленения в "поэзии ночи" того целого, которое можно было бы назвать "текстом ночи", безусловно, принадлежйт Юнгу» 14 Основным критерием целостности выявляемого «текста ночи» ученый называет «сам дух главной книги Юнга Он о некоей предельной ситуации и соответствующем ей состоянии души» 15 По всей вероятности, «дух книги», о котором говорит В Н Топоров, есть не что иное, как впервые проявившее себя в литературном тексте «ночное» сознание, наиболее отчетливо давшее о себе знать как раз через соединение «ночного» и «кладбищенского» и обусловившее напряженный эмоциональный фон поэмы Таким образом, основной заслугой английского поэта явилось закрепление в художественном произведении опыта манифестации «ночного» сознания, ставшего впоследствии организующим началом большой текстовой общности - «ночной» поэзии», что, по сути дела, вписало его имя в историю мировой литературы

В параграфе 1.3 «Текст ночи»: теоретические аспекты понятия анализируются концепции Л В Пумпянского, В Н Топорова, М Н Эпштейна, Н Е Меднис и других исследователей, позволяющие рассматривать «ночную» поэзию как структурно-содержательное единство - «текст ночи», дается теоретическое обоснование термина «сверхтекст», разъясняются причины продуктивности его применения к данной поэтической общности

В отечественной науке о литературе выявлены и достаточно подробно исследованы два типа сверхтекстов - «городские» и «персональные» «Ночная» поэзия выступает в качестве сверхтекстового единства особого типа Отражая на протяжении долгого времени одно и то же природное явление в его целостности и динамике, она всякий раз по-новому моделирует мир, закрепляя в слове определенное эмоционально-ценностное отношение к нему человека

Как и «текст города», «текст ночи» устанавливает связь между различными типами языков «языком мира» и «языком человека», однако в отличие от города («текста» культуры), к возникновению и развитию которого человек имеет самое непосредственное отношение, ночь («текст» природы), как и любое другое явление подобного масштаба, существовавшее до появления человека, а рпоп не зависит от его воли и желания Любой «текст природы» наделяет смыслом сам человек Следовательно, как часть этого «текста», «ночной текст» сам по себе не имеет никакого смысла до тех пор, пока не оказывается включенным в систему человеческих коммуникации Мир ночи изначально враждебен человеку, и, применяя к непонятному для себя миру собственную мерку, он вносит в него определенный смысл и порядок и таким образом творит из хаоса космос Только в этом случае в создаваемой человеком модели

14 Топоров В Н «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века - С 102

15 Там же - С 103

мира ночь, будучи ценностно значимым для него явлением, преврахцаетЬя из «текста природы» в «текст культуры», обладающий особым семиотическим пространством и дающий через систему аналогий природного и человеческого представление о связи микрокосма и макрокосма - человека и всего универсума Поскольку текстуализация ночи есть в каком-то смысле «продукт» работы сознания по овладению определенной частью чуждого пространства и закреплению полученных результатов в символах, понятиях и категориях человеческого языка, логично считать «ночную» поэзию особой формой передачи опыта освоения людьми некоторой иррациональной части мира, способом аксиологической интерпретации этого мира и попыткой человека самоопределиться в нем

Параграф 1.4 «"Ночная" поэзия как сверхтекст» посвящен выявлению критериев, позволяющих рассматривать «ночную» поэзию в качестве сверхтекстового единства В процессе анализа произведений поэтов XVIII - XIX веков определяются принципы аналитического описания данного сверхтекста

Основу художественной онтологии «ночной» поэзии составляет ситуация напряженного размышления над сложными (зачастую предельными) вопросами бытия, встроенная в ночной хронотоп Важнейшие характеристики «ночного» состояния сознания задаются тем специфическим опытом, который обретает в данной ситуации переживающий ее человек. Для возникновения этой ситуации необходимы не только определенные внутренние причины, но и некий внешний фактор, или повод В качестве такого повода чаще всего выступает конкретное обстоятельство (вынужденное бодрствование или бессонница, ночная прогулка и т д), указание на которое обыкновенно дается автором либо в заголовке, либо в самом тексте произведения Оно обнажает истинные причины переживаний человека (тревоги, сомнения, страхи и т д), которые в совокупности с его нравственными, моральными, духовными и прочими установками определяют характер «ночных» мыслей, находящих закрепление в поэтическом тексте

В напряженном поиске истины, созерцании красоты, осмыслении сложных жизненных положений и т д человек переживает своего рода личностное преображение, которым определяется единство смысловой установки «ночного» сверхтекста - прорыв собственной личностной капсулы и выход в качественно ином состоянии сознания на абсолютно новый уровень понимания мира На основании данной смысловой установки в структуре сверхтекста «ночной» поэзии можно выделить ядерную и периферийную зоны, отделив, таким образом, «ночную» медитацию от пейзажной, любовной, социальной и т д поэзии, в которой ночь становится лишь фоном разворачивающихся событий, а не условием перехода души в новое метафизическое состояние

Ситуация ночной медитации обеспечивает анализируемый сверхтекст устойчивым комплексом смежных мотивов и системой взаимосвязанных универсалий, выполняющих функцию «кодов», среди которых «код ночи»/ свя- занный с семантикой тишины и темноты, является, безусловно, центральным Тишина (безмолвие) и темнота (неполный свет) открывают душе человека доступ в пространство трансцендентного, то есть через данную кодовую систему с

семиотическим полем ночи оказывается тесно связана семантика тайны Таким образом, сверхтекст «ночной» поэзии, формируясь в рамках определенной парадигмы сознания, заданной соответствующей системой онтологических координат, обладает, подобно любому другому сверхтексту, собственным семиотическим пространством, элементы (знаки) которого «в сумме и взаимодействии составляют тот дельный интерпретационный код, который задает стратегию выстраивания и восприятия»1 заключенной в нем информации Важной составляющей этого «интерпретационного кода» является система ключевых слов-образов (звездное небо, луна, туман, водная поверхность и т д), которые, трансформируясь в универсалии ментального пространства, обозначают уже не реалии сущего, а некоторые сферы внутренней жизни человека

Произведения сверхтекста «ночной» поэзии объединены сходством внутреннего строя - состоянием неуспокоенности, эмоциональной несбалансированности, нестабильности душевного равновесия Неустойчивостью эмоционального мира человека обусловливается и широта диапазона зафиксированных в «ночном» сверхтексте чувств (от ужаса и тоски до экстатического восторга), и степень интенсивности их проявления

Вторая глава «Генезис "ночного" сверхтекста русской поэзии» посвящена выявлению истоков русского сверхтекста «ночной» поэзии и определению характера его эволюции

В параграфе 2.1 «Некоторые предпосылки "текста ночи" в русской поэзии XVIII века» рассматривается момент, предшествующий возникновению сверхтекста «ночной» поэзии в русской литературе

До знакомства российского читателя с «Ночными думами» Юнга картины ночи в отечественной поэзии встречаются довольно редко, а если и встречается, то, по словам В Н Топорова, «несут, скорее, информативную, нежели художественную функцию»,17 тем не менее они есть, хотя и в весьма ограниченном количестве В их числе можно назвать стихотворения М В Ломоносова («Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния») и М М Хераскова («Комета, явившаяся в 1767 году при начале войны с турками», «Ночное размышление») В ходе анализа названных произведений обнаруживается, что они созданы еще в рамках «культуры готового слова» (выражение А В Михайлова), по рационалистическим канонам и подчиняются иным эстетическим установкам, нежели произведения «ночного» сверхтекста Личностное начало в них предельно размыто, принципы изображения действительности еще таковы, что испытываемые эмоции, вызванные переживанием иного состояния мира, не становятся предметом рефлексии, а являются лишь материалом для умозрительных построений и дидактических выводов, поэтому стихотворения Ломоносова и Хераскова неизбежно оказываются за пределами анализируемого поэтического единства

В параграфе 2.2 «Дебютная манифестация "ночного" сознания: лирика Г.Р. Державина и М.Н. Муравьева» рассматриваются первые опыты ма-

"МеднисНЕ Сверхтексты в русской литературе -С 119 " Топоров В Н «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века - С 142

нифестации «ночного» сознания, зафиксированные в отечественной поэзии

В последнюю треть XVIII века в связи со сменой эстетических позиций индивидуальная уникальность получает в литературном произведении прйори-тетное значение Это приводит к тому, что субъективное в оценке переживаемого выходит на первый план и изображение ночи в русской поэзии начинает соотноситься «с совокупностью меланхолических мыслей и чувств» 18 По наблюдениям А H Пашкурова, меланхолия, как тип чувствования, воплощается в поэтических текстах в двух разных моделях" «меланхолии идиллической модели с культом Мечты» и «кладбищенской меланхолии», в модели которой «акцент перемещается на трагедийность рефлексии» 19 Реализацией обеих моделей в первых же произведениях «ночного» сверхтекста объясняется тот факт, что практически одновременно в нем наметились два направления развития с одной стороны, ночь переживалась и изображалась как гармоническое время, с другой - явно ощущалась ее дисгармоничность Таким образом, произведения сверхтекста русской «ночной» поэзии, тематически восходящие к одному источнику - «Ночным думам» Юнга, изначально отличались друг от друга типом эстетической завершенности (идиллической или трагической)

Анализ произведений Державина и Муравьева и сопоставление взглядов исследователей (JIВ Пумпянского, В H Топорова и др) на начало формирования отечественного сверхтекста «ночной» поэзии приводит к заключению о том, что рождение данного сверхтекста связано с именем M H Муравьева Он первым из русских поэтов обнаружил, что ситуация ночного размышления может отзываться как положительными, так и отрицательными коннотациями созданные им практически одновременно стихотворения «Ночь» и «Неизвестность жизни» отражают различные состояния «ночного» сознания и прямо противоположны по типу доминирующей художественной модальности

В параграфе 2.3 «Предромантическнй аспект "ночной" поэзии С.С. Боброва и Г.П. Каменева» оценивается вклад в сверхтекст русской «ночной» поэзии предромантиков Боброва и Каменева

Несмотря на то, что в творческом наследии Боброва и Каменева «ночных» стихотворений не так много, их можно рассматривать как некий единый текст, целостность которого будет определяться уже не только мотивами, взятыми у Юнга, но и «общим способом создания образа миропереживания»20 По всей вероятности, в данном случае, можно говорить о «циклизации темы» (выражение JIЯ Гинзбург) в новую художественную эпоху тема дала автору простор для выражения собственных чувств и через ее решение начала проявляться индивидуальность художника

В связи с наметившимися в эстетике тенденциями, связанными с изменением парадигмы художественности, «ночная» поэзия на рубеже XVIII - XIX веков обретает новые черты в ней начинают отчетливо звучать апокалиптиче-

"ХурумовСЮ «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С С Боброва - С 39

" Пашкуров А H Жанрово-тематические модификации поэзии русского сентиментализма и предромантизма в свете категории Возвышенного автореф дис д-ра филол наук - Казань, 2005 - С 28 "

Ермоленко С И Лирика M Ю Лермонтова жанровые процессы - Екатеринбург Изд-во Урал roc пед ун-та, 1996 - С 75

Ские и мортальные мотивы, происходит трансформация классического понимания реальности Реальность для художника перестает исчерпываться сферой только чувственного восприятия и, освобожденная от бытийных характеристик, представляется уже немыслимой без работы воображения Эта созданная воображением новая реальность обнаруживается в «ночной» поэзии Боброва («Прогулка в сумерках», «Ночь», «Полнощь» и др) и Каменева («Кладбйще», «Сон», «Вечер 14 июня 1801 года» и др) Источником вдохновения для обоих поэтов становится таинственная сторона ночи, приоткрывающая человеку доступ в мир жутковатых видений и колдовских грез Анализ произведений Боброва и Каменева позволяет сделать вывод о том, что именно в их стихотворческих опытах впервые в русской поэзии уже не только обозначилось наличие «ночного» сознания как некой области духовной жизни, обладающей существенным своеобразием, но была обнаружена и зафиксирована особая форма его существования Поскольку переход сознания в иное состояние у обоих авторов инициирован переживанием ночи как времени инобытия, эту форму можно назвать мистической

В третьей главе «Этапы формирования сверхтекста "ночной" поэзии (классический период)» осуществляется историко-литературный анализ сверхтекста русской «ночной» поэзии периода романтизма, выявляются этапы его формирования и определяются основные тенденции развития

Параграф 3.1 «Религиозно-мистическая природа "ночной" поэзии В.А. Жуковского» посвящен раскрытию специфических черт «ночной» поэзии Жуковского

Несмотря на то, что в лирической поэзии Жуковского изображение ночи встречается довольно редко, многие из его произведений можно смело назвать «ночными» «Деревенский сторож в полночь», «К месяцу», «Близость весны», «Ночь» и др Кроме того, в творческом наследии поэта есть немало произведений, в которых «ночные» мотивы вплетаются в канву лирического текста, выполняя в нем важную семантическую функцию «Славянка», «Утешение», «9 марта 1823», «Любовь» и др В своем переживании ночи Жуковский оказался во многом близок Новалису, автору знаменитых «Гимнов к Ночи», завораживающих читателя изысканной красотой и таинственным звучанием Известно, чго в определенный момент Жуковский испытал сильное воздействие немецких романтиков, хотя, в отличие от них, его «мистицизм имеет ярко выраженную религиозную окраску и питается в первую очередь христианскими представлениями о бессмертии души».21

Ночь у Жуковского - это не только момент освобождения от суетных забот повседневной жизни, избавления от дневных тревог и страданий («Ночь»), это прежде всего пора, когда человек получает возможность раскрыть сердце для Бога и соединиться с ним («Стремление») В такие минуты он обретает способность общения с высшими силами («Славянка») Ночь становится для лирического героя Жуковского временем погружения в прошлое, наплыва воспоми-

г| Семенко И М Жизнь и поэзия Жуковского - М, 1975 - С 34

наний, непостижимого внутреннего откровения, когда от человека отступают тоска и скорбь («9 марта 1823», «Подробный отчет о луне» и др) Вспоминая дорогих умерших, он приобщается к грядущему, Вечности Память в поэтической философии Жуковского - это преодоление времени и тлена В грезах и воспоминаниях его лирический герой освобождается от действительности, испытывает ощущение духовной полноты, обретая именно в такие минуты точку опоры во Вселенной Важная для «ночной» поэзии Жуковского оппозиция «память - забвенье», таким образом, выявляет еще одну ключевую для творчества поэта оппозицию «бессмертие - смерть» В процессе анализа «ночных» стихотворений поэта делается вывод о том, что ночь у Жуковского имеет религиозно-мистическую окраску, а форма манифестации «ночного» сознания, зафиксированная в его поэтических текстах, может быть названа религиозно-мистической

В параграфе 3.2 «Роль поэтической индукции в "ночной" поэзии 1820-х - начала 1830-х годов (В.К. Кюхельбекер, A.C. Пушкин, С.П. Шевырев и др.)» выявляются изменения, произошедшие в произведениях сверхтекста «ночной» поэзии в течение первой трети XIX века

В 1820-е - начале 1830-х годов объем сверхтекста «ночной» поэзии значительно увеличился Большая часть пополнивших его стихотворений уже существенно отличалась от написанных ранее Это объяснялось воздействием на «ночную» поэзию тех эстетических процессов, которые в означенный период охватили всю русскую лирику (распад жанровой системы с ее строгими стилистическими правилам и предустановленными темами, изменивший законы создания поэтического текста, процесс «индивидуализации контекста», открывший «широкую дорогу поэтической индукции»)22 Создаваемая автором картина мира теперь всякий раз оказывается в своем роде уникальной, отражает только его представление о бытии и может как совпадать, так и не совпадать с устоявшимися в искусстве формами воплощения связи человека с миром Поэтическая индукция обусловила изменения и в сверхтексте «ночной» поэзии Тема смерти в эти годы перестает быть определяющей Ночь становится временем размышления уже не столько о смерти и вечности, сколько о жизни в бесконечном разнообразии ее проявлений Через хорошо знакомую читателю форму ночной медитации отныне всякий раз неизменно проступает внутренние опыт самого поэта, разные состояния его души Накладываясь на индивидуальный внутренний опыт читателя, его ценностные ориентиры и предпочтения, стихотворение вызывает (или не вызывает) в его душе определенный эмоциональный резонанс

Сама ситуация ночного размышления за два отмеченных десятилетия качественно меняется, превращаясь из стандартной и обобщенной в единичную, частную, но в то же время это такое «частное», которое, по выражению JIЯ Гинзбург, всегда «устремлено к общему, расширяющееся, тяготеющее к символизации» 23

"Гинзбург л Я О старом и новом - Л, 1982 -С 25

н Там же - С 25

Анализируя произведения Кюхельбекера («Ночь» (между 1818 и 1820), «Ночь» (1828) и др), Пушкина («Погасло дневное светило », «Воспоминание» и др), Шевырева («Ночь» и др) и др, диссертант отмечает в изменившихся обстоятельствах диалог автора с читателем может быть продуктивен лишь при условии, что индивидуальное переживание художника, включенное в лирическое событие, будет не только сообщать о его субъективной реакции на действительность, но непременно найдет выход в непреходящее и вечное, равно ценное как для поэта, так и для его аудитории В означенный период «ночная» поэзия эволюционирует от произведений традиционных художественных форм к индивидуализированным стихотворческим опытам психологического плана Эти изменения связаны с художественными открытиями А С Пушкина, благодаря влиянию которого на творчество современников в литературе появляются многочисленные поэтические тексты, закрепляющие опыты манифестации «ночного» сознания в психологической форме

Параграф 33 «Экзистенциальный характер "ночной" поэзии М.Ю. Лермонтова» посвящен анализу «ночной» поэзии Лермонтова в аспекте ее эволюции

«Ночные» стихотворения появляются еще в раннем творчестве Лермонтова Ситуация ночного раздумья с его приходом в литературу вновь кардинально меняется В небольшом цикле стихотворений «Ночь I», «Ночь II» и «Ночь III» предметом осмысления Лермонтова становится трагический разлад человека с миром, созданным по воле Бога В центр своего поэтического повествования поэт помещает себя, связывая гибель мира с собственным физическим концом Традиционная для «ночного» сверхтекста проблема смерти в очередной раз оказывается в центре внимания гениального художника, однако ее осмысление у шестнадцатилетнего Лермонтова носит совершенно иной характер, чем у его более взрослых предшественников Если многие из них рассматривали смерть как переход к новой, настоящей жизни, то, в понимании юного поэта, это всего лишь ужасающий путь в мрачную пустоту небытия Свое физическое исчезновение и полное уничтожение собственного «Я» воспринимается героем Лермонтова как страшная несправедливость, допускаемая Всевышним и заставляющая усомниться в разумности сотворенного им мира Бунт его приобретает инфернальный характер он готов отвергнуть высший дар Творца - жизнь, обессмысленную нелепостью подобного финала, и восстать против Бога, создавшего столь алогичный мир

Мысль о враждебности мира человеку, едва ли не впервые открыто высказанная в цикле «Ночей», будет неоднократно повторяться в лермонтовских произведениях («Отрывок» и др) Не прекращающаяся ни на минуту в душе героя борьба «священного с порочным» рождает особое внутреннее состояние, когда «жизнь ненавистна, но и смерть страшна», названное самим поэтом «сумерками души». В поэзии Лермонтова понятие «сумерки» выступает эквивалентом состояния незащищенности, безысходности, отчаяния, смятения и страха, не оставляющего надежды на лучшее Попытка прорыва к иной, осмысленной жизни через сильное чувство, героический поступок, творческий

порыв только усугубляет это состояние, обнаруживая онтологическую обреченность человека на одиночество и обнажая тщетность и суетность его исканий В то же время в напряженном умственном диалоге с самим собою герою открываются причины его душевных терзаний ад оказывается заключен в нем самом, он вечный пленник собственной несовершенной и противоречивой природы Предельная, по сути, ситуация осознания героем своего непрестанного движения к смерти и стандартное для ночного размышления состояние одиночества, подкрепленное ощущением богооставленности и воспринимаемое как одиночество онтологическое, создают условия для манифестации «ночного» сознания в форме, которая может быть названа экзистенциальной

Циклом философских медитаций «Ночь I», «Ночь И» и «Ночь III» «ночная» поэзия раннего Лермонтова не исчерпывается В его стихах изображается и другая ночь, полная гармонии и величественной красоты, когда на время, исчезает настроение безысходности и тоски и утверждается иное переживание мира («Люблю я цепи синих гор ») Несмотря на то, что в «ночной» поэзии раннего Лермонтова подобных стихотворений еще мало, они в значительной степени предвосхищают такие шедевры его дальнейшего творчества, как «Из Гете» и «Выхожу один я на дорогу»

В параграфе 3.4 «Мифологический аспект "ночного" сознания в лирике Ф. И. Тютчева» рассматривается «ночная» поэзия Тютчева как сложное художественное единство, имеющее определенную философию и внутреннюю динамику

У Тютчева, по крайней мере, не меньше пятнадцати стихотворений, в которых ночь наделяется особой «жизнетворческой функцией» (выражение ФП Федорова) «Видение», «Как океан объемлет шар земной », «День и ночь», «Святая ночь на небосклон взошла », «Ночное небо так угрюмо » и др Кроме того, в художественном наследии поэта есть много произведений, фиксирующих моменты промежуточных состояний - переход от светлого к темному времени суток и наоборот («Летний вечер», «Тени сизые смесились », «День вечереет, ночь близка », «Декабрьское утро» и др), и стихотворений, в которых ночь не становится предметом сосредоточенного внимания автора, но ее данность как бы мыслится им и выражается через атрибуты ночной картины мира или определенные состояния души «Проблеск», «Лебедь», «Бессонница» и др Все они объединены особым мирочувствовани-ем лирического субъекта, воспринимающего мир как целое и бес сознательно не отделяющего себя от природных стихий, то есть такой формой «ночного» сознания, которую можно назвать мифологической

День и ночь в поэзии Тютчева оказываются не только тесно связаны, но и образуют оппозицию, которая в ряду других бинарных оппозиций его поэтического мира («север - юга, «свет - тьма» и др) является не только центральной, но и объединяющей День и ночь у Тютчева - это не просто два временных отрезка, это две реакции человека в сфере освоения им мира, два состояния сознания («дневное» и «ночное»), которые принципиально различаются между собою, так как реализуют два противоположных способа жизнепереживания -

рациональность и иррациональность Если день - это область упорядоченной жизни («земнородных оживленье», «друг человеков и богов»), где властвует разумное начало, то ночь - жизнь в ее стихийном, дочеловеческом проявлёнии, когда душа открыта нашествию темных сил подсознания и все ее страхи и тяготы обнажены Иначе говоря, «день» и «ночь» выступают как знаки «интерпретационного кода» поэзии Тютчева Наряду с ними в его «ночных» стихах есть и другие образы-символы, выполняющие функцию ментальных констант «ветер», «сумерки», «звезда», «волна», «хаос», «бездна» и т. д

Ночью бездна разверзается не только над засыпающим миром, но и в человеческой душе, которая больше не защищена дневной размеренностью и солнечным светом от себя самой В стихах Тютчева ночь обыкновенно выступает временем, когда человек, оказавшись «лицом к лицу пред пропастию темной», испытывает первобытный ужас, ощущает собственную неустойчивость в мироздании, свою беззащитность перед бездной небытия и неизбежного растворения в этой бездне Хаос - это и то первозданное состояние мира, из которого человек сотворил собственный космос, но с которым, как и много тысячелетий назад, он находится в непрестанной борьбе, это и та непреодолимая вселенская сила, которая постоянно угрожает разрушением жизни планеты и человеческого рода, но это и дающие о себе знать некие дремлющие первобытные структуры подсознания, оживленные темнотой и «неистовыми звуками» ночного мира

Мрачную стихию ночи в стихотворениях Тютчева, как правило, гармонизируют два образа света (звездного, лунного, неполного солнечного) и воды (моря, озера, реки, ключа, волны, струи), наличие одного из которых обычно предполагает появление второго Эти образы, восходя к четырем основным стихиям мироздания (земле, воде, огню и воздуху), подчеркивают натурфилософский смысл ночи в поэзии Тютчева

В четвертой главе «"Ночная" поэзия позднеклассического периода (1880-1890-е годы)» выявляются специфические черты «ночной» поэзии конца XIX века, обозначается место и определяется роль произведений поздних классиков в структуре «ночного» сверхтекста

Параграф 4.1 «Феномен поздней классики: опыт литературно-критической рецепции» посвящен осмыслению учеными разных эпох поэзии двух последних десятилетий ХЕХ века и выявлению изменений, произошедших за эти годы в сверхтексте русской «ночной» поэзии

Проведенный анализ ряда критических и литературоведческих работ, посвященных поэзии «безвременья» (С С Аверинцев, В В Розанов, Г А Флоров-ский, С Н. Бройтман, Е В Ермилова, О В Мирошникова, Л П Щенникова и др), показал при определенной разнице взглядов ученые сходятся в том, что поэзия «восьмидесятников» явилась итоговым звеном классической традиции и впоследствии русская поэзия стала развиваться совершенно иначе С одной стороны, «восьмидесятники» выступали приверженцами классической традиции, продолжавшими воплощать в своем творчестве «идею совершенства и

гармонии»,24 с другой - разрушая все устоявшиеся каноны, обеспечивали переход к поэзии нового типа художественности - «неклассической» (по терминологии С Н Бройтмана)

Все сказанное учеными по поводу поэзии двух последних десятилетий XIX века, безусловно, может бьггь отнесено и к анализируемому сверхтёксту, который в эти годы формируется необычайно интенсивно «Ночные» стихотворения уже це только функционируют как самостоятельные произведения, но и, связываясь друг с другом сквозными мотивами и образами, начинают объединяться в стихотворные циклы (НМ Минский «Белые ночи»), включаться в сборники и книги стихов (А А Фет «Вечерние огни», К.Н Льдов «Отзвуки души») или их разделы (К К Случевский «Думы», «Мгновения», К Н Льдов «Думы», «Наброски», <(Времена года») Как отмечалось ранее, «ночная» поэзия представляет собой особую форму фиксации художником собственного опыта выявления многомерности мира и попытку постижения этого мира внелогическим путем Поскольку интерес ко всему загадочному и таинственному свидетельствует об утрате человеком духовных опор и представляет собой попытку их напряженного поиска, обращение к данной форме целого поэтического поколения прежде всего указывает на трагическое мирочувствование человека, устремившегося от объективной реальности жизни к ее иррациональной («ночной») стороне Стремительное увеличение объема сверхтекста «ночной» поэзии доказывает настойчивое желание человека рубежного времени понять происходящее с ним, осмыслить собственные смутные переживания и, выразив их в категориях человеческого языка, зафиксировать в произведениях искусства

В параграфе 4.2 «Образно-стилевая модель "ночной" поэзии A.A. Фета» отмечается роль Фета в становлении новой поэтической парадигмы, дается общее представление о философской концепции ночи у Фета, говорится о поэтике «ночного» в его творчестве

В 1880-е - начале 1890-х годов под общим названием «Вечерние огни» выходят четыре выпуска новых стихотворений Фета и подготавливается последний, пятый, который будет издан уже после смерти поэта В том, что произведения этих лет ни в чем не уступали, а во многом и превосходили написанное ранее, исследователи единодушны Будучи импрессионистом, Фет умел очень чутко улавливать и запечатлевать незримые связи между миром и человеком Ночные пейзажи Фета исполнены неземной красоты и гармонии они создаются не только с помощью визуальных образов (силуэтов, теней, полутонов, мерцания света, колебания красок), но и с помощью других средств (звуков, запахов, тактильных ощущений)

Исследователи, отмечая, что по количеству «ночных» стихов Фет не имеет равных в русской поэзии, довольно часто сравнивают его произведения с аналогичными стихотворениями других художников (Жуковского, Тютчева и др) Ощущение чего-то знакомого, временами возникающее при чтении «ночных» стихотворений Фета, не случайно Во-первых, потому что Фет пользуется обо-

24 Ермилова Е В Лирика «безвременья» (конец века) // Кожинов В В Книга о русской лирической поэзии XIX века развитие стиля и жанра - М, 1978 -С 239

ротами речи «особого поэтического языка (в истоках своих романтического), и в каждое стихотворение они приходят уже со своей эмоциональной окраской, с готовыми смысловыми оттенками»25 Во-вторых, повторяемость эпитетов, устойчивость образов (сад, река, окно, дым, тени, огонь), банальность рифмы («ночи - очи», «кровь - любовь», «ясный» - «прекрасный») и синтаксического строя фразы действительно имеют место в его лирике Однако то, что в «ночных» стихотворениях ближайших последователей Фета будет восприниматься как явное цитирование чужих (в том числе и самого Фета) приемов, у него оформилось в оригинальную и узнаваемую манеру стихосложения, а образные и тематические параллели с предшественниками выполняют в структуре его поэтической системы важную художественную функцию, которую О В Мирош-никова назвала «диалогическими связями между лирическими контекстами»26

При сопоставлении ранних (до 1860-х годов) и поздних «ночных» стихотворений Фета обнаруживается, что некоторые мотивы и темы произведений 1840-1850-х годов как бы переосмысливаются и по-новому воспроизводятся в его итоговой книге Можно сказать, что некоторые ранние произведения поэта имеют лирические дублеты в его позднем творчестве («Я жду Соловьиное эхо » - «Жду я, тревогой объят », «Не спится Дай зажгу свечу К чему читать?. » - «В полуночной тиши бессонницы моей », «Еще майская ночь» -«Майская ночь» и др) Их связывает не только тема На протяжении всего творческого пути Фета в его «ночной» поэзии наблюдается тенденция к сбеди-нению разнородных элементов И в ранних, и в поздних стихотворениях высокая метафорическая лексика сочетается с намеренно сниженной бытовой деталью (плачущий комар, шорох падающего листа и т д) Такое сочетание помогает автору передать невыразимое, становится способом трансляции душевного состояния, которое невозможно как-то определить Анализ «ночной» поэзии Фета приводит к заключению о том, что прием «лирической индукции», типичный для поэзии XX века, уже в полном объеме присущ его лирике Идя в авангарде поздней классики, Фет вносит собственными произведениями существенный вклад в «ночной» сверхтекст, пролагая пути, обеспечившие впоследствии переход к новой по типу образности поэзии

В параграфе 43 «"Ночной" сверхтекст в поэзии русских неоромантиков: циклизация темы, тенденция к стандартизации» рассматривается «ночная» поэзия А А Голенищева-Кутузова, С Я Надсона и КН Льдова, привлекаются к разбору отдельные стихотворения К.К Случевского, НМ Минского, ДН Цертелеваидр

Несмотря на имеющуюся разницу творческой манеры поздних классиков, их «ночная» поэзия обладает рядом сходных черт Неоромантики творят собственный, искусственно гармонизированный мир, мало совпадающий с миром реальным, поэтому ночь как время суток в их стихотворениях уже становится своего рода условным знаком, указывающим на момент воссоздания автором в

15 Гинзбург Л Я О старом и новом -С 7-8

26 Мирошникова О В Итоговая книга в поэзии последней трети XIX века архитектоника и жанровая динамика дис докторафилол наук - Омск,2004 -С 24

тексте особого внутреннего состояния человека С этой установкой связана изначальная определенность лирической ситуации По-прежнему оставаясь у неоромантиков ситуацией ночного размышления, она перестает обладать спонтанностью, характерной для классической поэзии Поэтому переход сознания из «дневного» состояния в «ночное», как правило, фиксируется у поздних классиков еще достаточно традиционно вслушивание и вглядывание в мир, напряженное внимание к движениям собственной души, отмечаемом в мельчайших деталях Однако чувства как реакция на действительность не возникают у героя непроизвольно, а как бы «прикрепляются» к ситуации с самого начала, почти не изменяясь даже в интенсивности своего проявления Личностное преображение и, соответственно, выход героя на новый уровень миропонимания в ином состоянии сознания часто настолько неочевидны, что автору приходится самому указывать читателю на происходящие перемены (Голени-щев-Кутузов «В четырех стенах» и др)

В своей «ночной» поэзии поздние классики как бы аккумулируют опыт художественных открытий поэтов предшествующей традиции, но используют его, уже превращая в некий стандарт Вероятно, в отдельных, созданных ими стихотворениях можно обнаружить определенные формы «ночного» сознания (психологическую у Голенищева-Кутузова, экзистенциальную у Надсона, религиозно-мистическую у Льдова, мифологическую у Минского), но неявцость, стертость этих форм, их контаминация с другими в рамках творчества одного художника не позволяют сделать вывод о какой бы то ни было цельности отношения к миру любого из этих поэтов

Таким образом, с одной стороны, стремясь остаться в русле классической традиции, художники-«восьмидесятники» просто обрекают себя на культивирование «поэтической банальности» (выражение Е В Ермиловой), с другой -ориентируясь на художественные опыты своих предшественников, обнаруживают в собственном творчестве некоторые принципы «новой» поэзии и оказываются связующим звеном между классиками и поэтами последующего поколения Уже в их «ночной» поэзии есть произведения, в которых почти разрушается привязка метафорического образа к реальности и вызревают предпосылки для новой поэтической образности (Льдов «День и ночь», Случевский «Снега» и др)

В заключении диссертации обобщаются результаты проведенного исследования, делаются общие выводы и намечаются перспективы дальнейшей работы

Поскольку анализируемый сверхтекст являет собою открытую систему, находящуюся в непрерывном развитии, представляется перспективным проследить процесс трансформации данного типологического единства в литературе XX - начала XXI века, а также выявить роль составляющих его элементов (архетипов, символов, образов, мотивов, ситуаций и т д.) в рамках вышеозначенной художественной системы

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

1 Тихомирова Л Н. Истоки «ночного» сверхтекста в русской поэзии / Л Н Тихомирова // Вестник Челябинского государственного педагогического университета научный журнал -2008 -№8 -С 226-234

2 Тихомирова Л Н. «Ночная» поэзия как сверхтекст / Л Н. Тихомирова // Известия Уральского государственного университета Сер 2, Гуманитарные науки -2009 - № 1/2(63) -С 137-143

П. Другие публикации:

3 Тихомирова Л Н «Ночная» поэзия второй половины XIX века к постановке проблемы / Л Н Тихомирова//Литература в контексте современности материалы II междунар науч конф -Челябинск ЧИТУ,2005 -Ч I -С 109-111

4 Тихомирова Л Н Оппозиция ночи и дня в поэтическом мире Ф И Тютчева / Л Н Тихомирова // Культура - искусство - образование новое в методологии, теории и практике материалы XXVI науч -пракг конф проф -преподават составаакад - Челябинск ЧГАКИ,2005 -С 134-137

5 Тихомирова Л Н Две стихии «ночной» поэзии А А Фета // Третьи Лазаревские чтения Традиционная культура сегодня теория и практика материалы всерос науч конф с междунар участием - Челябинск- ЧГАКИ, 2006 -Ч 2 -С 41-46

6 Тихомирова Л Н Ночь как красота в поэтической философии А. А Фета / Л Н Тихомирова // Культура - Искусство - Образование новые аспекты синтеза теории и практики материалы XXVII науч -практ конф проф -преподават состава акад -Челябинск ЧГАКИ,2006 - С 153-156

7 Тихомирова Л Н Тема смерти в поэзии Г Р Державина контексты литературы и православия / Л Н Тихомирова // Православная культура на Урале материалы науч-богослов конф с междунар участием IV Славян науч собор «Урал Православие Культура» - Челябинск ЧГАКИ, Управление культуры г Челябинска, 2006 -С 370-374.

8 Тихомирова Л Н Архетип звездного неба как выражение бесконечности / Л Н Тихомирова // Православие на Урале исторический аспект, аюуальйость развития и укрепления письменности и культуры материалы симпозиума с междунар участием. V Славян науч собор «Урал в диалоге культур» - Челябинск ЧГАКИ, М-во культуры Челяб обл, 2007. - Ч 2 - С. 84-90

9 Тихомирова Л Н Образ-символ «сумерки» в структуре «ночного» сверхтекста / Л Н Тихомирова // Узбекистан - Россия перспективы образовательно-культурного сотрудничества сб науч тр - Ташкент Нац библиотека Узбекистана им АлишераНавои,2008 -Т 2 -С 205-210

10 Тихомирова Л Н «Ночная» поэзия В А Жуковского в конггексте романтической традиции / Л Н Тихомирова // Культура - искусство - образование но-

вые аспекты в синтезе теории и практики материалы XXVIII науч -практ конф проф-преподават составаакад -Челябинск ЧГАКИ,2008 -С 182-185

П.Тихомирова Л Н Художественное новаторство поэмы Эдварда Юнга «Жалоба, или Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии» / Л Н Тихомирова // Культура и коммуникация сб материалов Ш междунар науч -пракг конф -Челябинск ЧГАКИ, 2008 -Ч П - С 69-72

12 Тихомирова Л Н Ситуация бессонницы в русской поэзии XIX века / Л. Н Тихомирова // Проблемы изучения литературы и фольклора исторические, культурологические и теоретические подходы сб науч тр - Челябинск Изд-во «Восточные ворота», 2008 -Вып IX -С 25-32

13 Тихомирова Л Н «Ночная» поэзия Г П Каменева / Л Н Тихомирова // Культура - искусство - образование новые аспекты в синтезе теории и практики материалы XXVIII науч-практ конф проф-преподават состава акад - Челябинск ЧГАКИ,2009 -С 150-154

14 Тихомирова Л Н К вопросу о некоторых теоретических аспектах проблемы сверхтекста «ночной» поэзии / Л Н Тихомирова // Литература в контексте современности сб мат IV междунар науч-метод конф -Челябинск ООО «Энциклопедия», 2009 -С 90-94

Формат 60x84/16 Объем 1,5 п л Тираж 100 экз Заказ № 1052

Челябинская государственная академия культуры и искусств 454091, Челябинск, ул Орджоникидзе, 36а

Отпечатано в типографии ЧГАКИ Ризограф

Глава I. «Ночная» поэзия как художественный феномен.

1.1. Ситуация и модус «ночного» сознания.

1.2. К истокам «ночного» сверхтекста: поэма Э. Юнга «Жалоба, или Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии».

1.3. «Текст ночи»: теоретические аспекты понятия.

Ночная» поэзия как сверхтекст.

Глава II. Генезис «ночного» сверхтекста русской поэзии.

2.1. Некоторые предпосылки «текста ночи» в русской поэзии XVIII века.

2.2. Дебютная манифестация «ночного» сознания: лирика Г. Р. Державина и М. Н. Муравьева.

2.3. Предромантический аспект «ночной» поэзии С. С. Боброва и

Г. П. Каменева.

Глава III. Этапы формирования сверхтекста «ночной» поэзии клГассический период).

3.1. Религиозно-мистическая природа «ночной» поэзии В. А. Жуковского

3.2. Роль поэтической индукции в «ночной» поэзии 1820-х - начала

1830-х годов (В. К. Кюхельбекер, А. С. Пушкин, С. П. Шевырев).

3.3. Экзистенциальный характер «ночной» поэзии М. Ю. Лермонтова.

3.4. Мифологический аспект «ночного» сознания в лирике Ф. И. Тютчева

Глава IV. «Ночная» поэзия позднеклассического периода (1880-1890-е годы).

4.1 Феномен поздней классики: опыт литературно-критической рецепции

4.2 Образно-стилевая модель «ночной» поэзии А. А. Фета.

4.3 «Ночной» сверхтекст в поэзии русских неоромантиков: циклизация темы, тенденция к стандартизации.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Тихомирова, Людмила Николаевна

Актуальность исследования. Понятие «"ночная" поэзия», достаточно часто встречающееся в литературоведческих работах, касающихся различных аспектов творчества многих русских и зарубежных авторов, на наш взгляд, до сих пор остается терминологически не проясненным. Несмотря на то, что данному художественному явлению в. современной науке о литературе уже посвящены не только отдельные статьи (В. Н. Касаткина, Т. А. Ложкова,

1 2 В. Н. Топоров) , но и целые научные труды (С. Ю. Хурумов), теоретический аспект вопроса все еще остается недостаточно разработанным. Нам пока не известно ни одного исследования, в котором было бы четко определено содержание этого понятия (думается, что попытки исследователей определить «ночную» поэзию как «лирику неясных, тонких, неопределимых чувств, стихийных эмоциональных порывов, не поддающихся логическому определению»3, или как «разновидность романтической философской лирики»4, ситуации значительно не меняют), а также обозначены границы и критерии отбора включаемого в него поэтического материала. Практически не выявлены типологические черты «ночной» поэзии как целостной художественной системы, обладающей устойчивыми структурно-содержательными признаками.

Кроме того, в значительной части литературоведческих исследований понятия «ночная» поэзия» и «ночная тема» не только никак не разграничиваются, но и выступают в качестве неких синонимических определений одного и того же художественного явления. Так, например, JI. О. Зайонц, характеризуя в одной из своих статей отношение современников С. С. Боброва к его стихам,

1 Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского // Вопросы развития русской поэзии XfX в.: науч. тр.- Куйбышев, 1975. Том 155. - С. 70-89; Ложкова Т. А. «Ночная» лирика М. Ю. Лермонтова: традиции и новаторство // Лермонтовские чтения: материалы зональной научной конференции. - Екатеринбург: Межотраслевой регион. Центр,1999. - С. 33-41; Топоров В. Н. «Текст ночи» в русской поэзии XVIII - начала XIX века // Из истории русской литературы. Т. II: Русская литература второй половины XVIII века: Исследования, материалы, публикации. М. Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. Кн. 11. - М.: Языки славянской культуры, 2003. - С. 157-228.

2 Хурумов С. Ю. «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С. С. Боброва: дис. .канд. фи-лол. наук. - M.: Рос. 17м. ун-т, 1998. - 144 с.

3 Ложкова Т. А. «Ночная» лирика М. Ю. Лермонтова: традиции и новаторство. - С. 36.

4 Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского. - С. 75. замечает: «То, что для пародирования наиболее характерных сторон творчества С. С. Боброва современниками избирается его "ночная" поэзия (курсив в цитатах здесь и далее наш. - Л. Т.), уже само по себе показательно, хотя все тексты, отражающие "ночную " тематику, укладываются, по сути дела, в полтома четырехтомного издания его сочинений "Рассвет полнощи"».5

Похожее соотношение понятий можно увидеть и у С. Г. Семеновой. «В европейской литературе нового времени, - пишет исследователь, - особенно заметны два случая поглощенности ночной темой: это большая философская поэма английского поэта Эдварда Юнга "Ночные думы" и "Гимны к ночи" Новалиса. <.> Разработка темы ночи носит у Новалиса характер более мистический, у Юнга - более психологический. <.> Психологизм "ночных" вещей Пушкина особого рода: нравственно оперенный, возносящий душу от обыденного к вечным вопросам бытия».6

Практически на равных выступают оба понятия и в монографии Е. А. Маймина «Русская философская поэзия. Поэты-любомудры, А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев». Анализируя стихотворные опыты С. П. Шевы-рева, ученый заключает: «К поэтическим удачам.относятся и стихотворения Шевырева, посвященные теме ночи. <.> Главный смысловой план "ночных" стихотворений Шевырева связан с миром души человека. <.> "Ночные" стихи Шевырева - и, разумеется, не только Шевырева - это в значительной степени психологические стихи».7

В некоторых случаях нечеткость определения содержательного объема понятия «"ночная" поэзия» становится даже причиной того, что в указанную поэтическую общность начинают включаться несвойственные ей произведения. Так, например, В. Н. Касаткина, рассматривая данное художественное явление в аспекте его эволюции («Тютчевская традиция в "ночной" поэзии

5 Зайонц Л. О. Юнг в поэтическом мире С. Боброва // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Труды по русской и славянской филологии. Проблема типологии русской литературы. - Тарту, 1985. - Вып. 645. - С. 72.

6 Семенова С. Г. Преодоление трагедии: «вечные вопросы» в литературе. - М.: Сов. писатель, 1989. - С. 45.

7 Маймин Е. А. Русская философская поэзия. Поэты-любомудры, А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев. - М.: Наука, 1976.-С. 90-91.

A. А. Фета и К. К. Случевского»), замечает: «"Ночная поэзия", связанная с сентиментально-романтической традицией во второй половине XIX века развивается в разных направлениях, .она обогащается социальным содержанием, срастаясь с социально-политической лирикой в творчестве Некрасова и поэтов его школы, и выступает в виде социальной элегии, социальной медитативной миниатюры или даже лирико-бытовой зарисовки с натуры с символио ческим образом, ночи как русского темного царства». В подтверждение своей точки зрения исследователь приводит цитаты из произведений Н. А. Некрасова («Душно без счастья и воли.») и Ф. И. Тютчева («Над этой темною толпой.», «Ты долго будешь за туманом.»), делая вывод: «В данном случае "ночная поэзия" превратилась в социально-политическую обличительную лирику и вошла в реалистическое русло поэзии XIX века или весьма сблизилась с ним».9 Думается, однако, что принадлежность стихов, на которые ссылается

B. Н. Касаткина, не только к структурно-семантической модели «"ночная" поэзия», но и к данному тематическому комплексу весьма сомнительна. Лирическая ситуация в них связана с совокупностью иных, не ночью порожденных переживаний. Ночь выступает здесь, скорее, как символ социального неустройства, мучительного ожидания грядущих перемен, а не как объект напряженных размышлений героя.

Смешение понятий «ночная» поэзия и «ночная» тема продолжает наблюдаться и в более поздних работах. Так, в диссертационном исследовании

C. Ю. Хурумова «"Ночная" "кладбищенская" английская поэзия в восприятии С. С. Боброва» (1998) - наиболее объемном на сегодняшний день в отечественном литературоведении научном труде, посвященном данному вопросу, -автор приходит-к выводу: «Усвоение темы "ночи" и "кладбища" стало симптомом нового рождающегося литературного сознания».10 Говоря иначе, семантический объем понятия «"ночная" поэзия», задача выявления которого

8 Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского. - С. 74.

9 Там же. - С. 75.

10 Хурумов С. 10. «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С. С. Боброва. - С. 4. акцентирована в работе как приоритетная, практически сводится ученым к понятию «тема ночи в поэзии».

На наш взгляд, нет четкого терминологического разграничения двух вышеназванных понятий и в статье Ф. П. Федорова «Ночь в лирике Ф. И. Тютчева» (2000). Справедливо называя Тютчева «одним их самых "ночных" поэтов», автор заявляет: «.Совершенно очевидно, что частотность "ночных" стихотворений в разные периоды его творчества неравномерна, что их падение означает одновременно наступление стихотворений "дневных". <.> Ночную тему в творчестве Тютчева открывает стихотворение "Урания" (1820)».11 Полагаем, однако, что выделение «ночной» темы в качестве основного структурообразующего критерия «ночной» поэзии весьма спорно. В подавляющем большинстве произведений, включаемых литературоведами в интересующую нас содержательную общность, ночь выступает, скорее, как фактор, порождающий определенную лирическую ситуацию, а не как предмет художественного изображения. Тематически же стихи, входящие в данную поэтическую систему, могут быть весьма разнородны.

Недостаточно убедительной представляется и попытка В. Н. Топорова вычленить «текст "ночи"» из контекста русской поэзии XVIII - начала XIX века на основании включения в данное художественное единство только тех произведений, «которые носят название "Ночь" (. "Ночной &." и т. п.)» или имеют заголовки, состоящие из слова «ночь с разного рода определениями

19 курсив автора. - Л. Т.)». В случае же «отсутствия заглавия (а иногда и при его наличии)» принадлежность того или иного произведения к выявляемой системе ученый предлагает определять «по первому стиху».13 При таком принципе отбора художественного материала в выявляемый им «текст "ночи"» неизбежно попадают стихотворения, которые нельзя безоговорочно считать «ночными» («Воспоминания в Царском Селе» А. С. Пушкина, «Поле Бороди

11 Федоров Ф. П. Ночьв лирике Тютчева// Славянские чтения.- Даугавпилс-Резекне, 2000. - Вып. 1. - С. 41.

12 Топоров В. Н. Из истории русской литературы. - С. 209.

13 Там же.-С. 210. на» М. Ю. Лермонтова и др.), в то время как за его пределами остаются многие произведения, чья принадлежность к данному поэтическому комплексу вполне очевидна (например, значительная часть «ночных» стихотворений Ф. И. Тютчева). Понимая, что выбранный классификационный критерий вряд ли может дать объективную картину, В. Н. Топоров, намечая дальнейший путь поиска объединяющего, типологизирующего начала, добавляет, что «"ночное" в стихотворениях с "ночными" заглавиями ими не исчерпывается: они только врата, - чаще всего - ведущие в изображаемое "ночное"».14

Поскольку ни один из рассмотренных выше принципов объединения «ночных» стихотворений в некую поэтическую общность не может считаться удовлетворительным, полагаем, что должен быть иной, более значимый критерий, позволяющий рассматривать «ночную» поэзию как систему взаимосвязанных текстов, имеющую собственную структурную организацию. На наш взгляд, таким критерием выступает специфический модус сознания (назовем его «ночным»), содержательный потенциал которого формирует у человека потребность в особого рода ценностном самоопределении и самоутверждении, что в свою очередь находит отражение в поэтических произведениях, образующих анализируемую систему. При этом следует заметить, что, вводя в работу понятие «ночное сознание», мы имеем в виду лишь так называемое бодрствующее «ночное» сознание, исключая из круга охватываемых данным понятием состояний состояния психопатологические (не контролируемые личностью и корректируемые только специальным терапевтическим воздействием) или качественно близкие им, вызванные искусственно и выходящие за пределы нормы (наркотическое / алкогольное опьянение, гипнотическое воздействие, сенсорная депривация и т. д.), а также то, что относится к сфере бессознательного (например, сны).

Согласно К. Ясперсу, «термин "сознание" обозначает, во-первых, действительный опыт внутренней психической жизни (в противоположность чисто

14 Там же.-С. 210. внешнему характеру событий, являющихся предметом биологического исследования); во-вторых, этот термин указывает на дихотомию субъекта и объекта (субъект преднамеренно "направляет себя", свое внимание на объект своего восприятия, воображения или мышления); в-третьих, он обозначает знание собственного сознательного "Я". Соответственно, бессознательное, во-первых, обозначает нечто, не принадлежащее действительному внутреннему опыту и не выявляемое как переживание; во-вторых, под бессознательным понимается нечто такое, что не мыслится в качестве объекта и остается незамеченным; в-третьих, бессознательное ничего не знает о себе самом».15

Отталкиваясь от приведенного выше утверждения, полагаем возможным присоединиться" к точке зрения тех ученых, которые рассматривают «ночное» сознание в качестве одного из модусов «нормального» состояния сознания человека, поскольку, с точки зрения Ясперса, оно «само по себе способно выказывать самые разнообразные степени ясности и смысловой наполненности и включать самые гетерогенные содержания».16

Таким образом, актуальность выбранной нами темы определяется недостаточной степенью терминологического осмысления ее базовых понятий, насущной потребностью в установлений границ художественного материала, включаемого в понятие «ночная» поэзия, и выявлении принципов его отбора, что, в конечном счете, диктует необходимость разработки теоретической модели «ночной» поэзии. Актуальной задачей также представляется обнаружение новаторской роли русских поэтов-романтиков XVIII-XIX веков (в том числе малоизученных) в формировании и эволюционном развитии сверхтекста «ночной» поэзии.

Объектом исследования являются «ночные» стихотворения русских поэтов XVIII - XIX веков (М. В. Ломоносова, М. М. Хераскова, Г. Р. Державина, М. Н. Муравьева, С. С. Боброва,"Г. П. Каменева, В. А. Жуковского, В. К. Кюхельбекера, А. С. Пушкина, С. П. Шевырева, А. С. Хомякова,

15 Ясперс К. Общая психопатология. -М.: Практика, 1997. - С. 36. (Курсив в цитате автора).

16 Там же. - С. 38.

М. Ю. Лермонтова, Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, С. Я. Надсона, А. Н. Апухтина,

A. А. Голенищева-Кутузова, К. Н. Льдова, Н. М. Минского и других), анализируемые в контексте отечественной и европейской романтической традиции.

Предметом исследования в диссертации стал сверхтекст русской «ночной» поэзии как открытая система взаимосвязанных текстов и пути его "эволюционного развития от первых предромантических опытов последней четверти XVIII века до произведений поздних романтиков 1880-1890-х годов.

Цель работы - исследование сверхтекста русской «ночной» поэзии в трех взаимосвязанных аспектах: эволюционном (генезис), структурно-содержательном (онтология) и образно-стилевом (поэтика).

Достижение поставленной цели связано с постановкой и решением следующих задач:

Уточнение пойятия «"ночная" поэзия», выявление ее типологических черт, описание данного сверхтекстового единства как структурно-содержательной модели;

Установление истоков «ночного» сверхтекста в русской поэзии конца XVIII -начала XIX века (эпоха предромантизма);

Выявление закономерных этапов формирования и становления классического варианта «ночного» сверхтекста в поэзии русского романтизма с учетом специфических форм манифестации «ночного» сознания;

Определение места и роли поэтов (в том числе малоизученных), относящихся к периоду «поздней классики», или неоромантизму конца XIX века, в эволюционном развитии сверхтекста русской «ночной» поэзии.

Теоретическую базу диссертации срставили труды русских и зарубежных философов (Н. А. Бердяев, И. А. Ильин, А. Ф. Лосев, Н. О. Лосский,

B. Н. Лосский, В. В. Розанов, В. С. Соловьев, Е. Н. Трубецкой, П. А. Флоренский, Г. А. Флоровский, Ф. Ницше, О. Шпенглер), в том числе посвященные осмыслению феномена сознания и принципов работы с ним (М. К. Мамардашвили, В. В. Налимов, В. М. Пивоев, Л. Свендсен, Ч. Тарт,

К. Ясперс); литературоведческие исследования по теории романтизма (Н. Я. Берковский, В. В. Ванслов, В. М. Жирмунский), теоретической и исторической поэтике (С. С. Аверинцев, С. Н. Бройтман, В. И. Тюпа), теории сверхтекста (Н. Е. Меднис, В. Н. Топоров и др.), лирическому метажанру (Р. С. Спивак, С. И. Ермоленко), работы, посвященные творчеству отдельных русских романтиков и частным вопросам анализа поэтического текста (JI. Я. Гинзбург, Е. В. Ермилова, П. Р. Заборов, JI. О. Зайонц, Ю. М. Лотман, Е. А. Маймин, О. В. Мирошникова, А. Н. Пашкуров, И. М. Семенко и др.).

Методологической основой диссертации является сочетание структурно-типологического подхода с принципами историко-литературного и феноменологического исследования.

Научная новизна диссертации заключается в рассмотрении «ночной» поэзии как художественной системы в ее целостности и динамике. В основу выделения «ночного» сверхтекста в качестве структурообразующего критерия впервые положен один из модусов сознания - «ночное» сознание. Предпринятый подход позволяет по-новому рассмотреть проблему типологического схождения художников, внести коррективы в обозначение истоков русского сверхтекста «ночной» поэзии, конкретизировать его границы, установив более четкие принципы отбора включаемых в него произведений, а также определить вклад русских поэтов XVIII-XIX веков (в том числе малоизученных) в сверхтекст «ночной» поэзии.

Положения, выносимые на защиту:

1. «Ночная» поэзия в русской романтической традиции представляет собою складывающуюся в течение XVIII-XIX веков системную общность произведений, целостность которой обеспечивается не только затекстовым денотатом «ночь», но и особым модусом человеческого сознания («ночным» сознанием), определяющим отношение автора к действительности и способ ее постижения и отражения. Слагаясь из множества соподчиненных субтекстов, образующих единое семантическое поле, «ночная» поэзия выступает как некий синтетический сверхтекст», благодаря которому совершается «прорыв в сферу символического и провиденциального».17

2. Наряду, с традиционно выделяемыми типами сверхтекстов - «городским» и «именным (персональным)» (терминология Н. Е. Меднис),18 - в литературе можно обнаружить и другие разновидности сверхтекстовых единств. Сверхтекст «ночной» поэзии выступает как открытая система взаимосвязанных текстов (со своими тематическим центром и периферией), формирующаяся в границах парадигмы «ночного» сознания, обеспечивающего целостность данной системы через общность текстопорождающей ситуации, типологическое сходство эстетических модусов художественности (авторской идейно-эмоциональной оценки).

3. Сверхтекст «ночной» поэзии в России начинает складываться под влиянием европейского юнгианства в конце XVIII века, когда художниками обнаруживаются новые принципы изображения внутреннего мира человека. Оказавшись у истоков сверхтекста «ночной» поэзии, русские предромантики (М. Н. Муравьев, С. С. Бобров, Г. П. Каменев и др.) задали основной вектор его развития, наметив пути творческих исканий последующей генерации поэтов.

4. С момента появления в литературном сознании новой парадигмы художественности - парадигмы креативизма - в русской литературе начинает интенсивно формироваться сверхтекст «ночной» поэзии, в котором на протяжении полутора веков получают отражение опыты манифестации «ночного» сознания в различных формах: религиозно-мистической (В. А. Жуковский), психологической (А. С. Пушкин), экзистенциальной (М. Ю. Лермонтов), мифологической (Ф. И. Тютчев), в каждой из которых по-своему осуществляется поэтическая рефлексия отношения человека к миру.

17 Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического: Избранное. - М.: Прогресс - Культура, 1995. - С. 6.

18 Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. пед. ун-та, 2003. -С. 6.

5. «Ночная» поэзия 1880-1890-х годов характеризуется наличием двух противоположных тенденций. С одной стороны, оставаясь в целом в русле классической романтической традиции, она обеспечивает переход к новой по типу образности поэзии - неклассической, а с другой - утрата цельности на разных уровнях лирического текста приводит к тому, что функцию начала, объединяющего данный комплекс стихотворений в некую систему, в конце XIX века берет на себя тема ночного состояния человека. Заданность темы обусловливает стереотипность лирической ситуации, повторяемость и «устойчивость микрообразов и эмоционально строя»,19 что, вслед за Е. М. Таборис-ской, «позволяет говорить об особом явлении тематического жанроида».20

Теоретическая значимость исследования состоит в установлении структурно-содержательной модели «ночной» поэзии с опорой на специфическую ситуацию ночного сознания, в уяснении ценностно-онтологических параметров «ночного» сверхтекста, их соотнесенности с романтической парадигмой художественности.

Практическая ценность исследования заключается в том, что его результаты и выводы могут быть использованы в разработке базовых университетских курсов по истории и теории литературы, спецкурсов по проблемам поэзии XVIII-XIX веков и методике литературоведческого анализа поэтического текста, в практике школьного преподавания.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации излагались в докладах и обсуждались на теоретических семинарах кафедры литературы и русского языка Челябинской государственной академии культуры и искусств (2006-2009), кафедры русской литературы Уральского государственного университета им. А. М. Горького (2008, 2009). Отдельные фрагменты и идеи исследования получили освещение и обсуждались на конференциях разного уровня: международных «Литература в контексте современности» (Челя

19 Таборисская Е. М. «Бессонницы» в русской лирике (к проблеме тематического жанроида) // «Studia metrica et poetica». Памяти П. А. Руднева. - СПб.: Академ, проект, 1999. - С. 224-225.

20 Там же.-С. 225. бинск, 2005, 2009); «Культура и коммуникация» (Челябинск, 2008); «Язык и культура» (Челябинск, 2008); IV Славянском научном соборе «Урал. Православие. Культура» (Челябинск, 2006); V Славянском научном соборе «Урал в диалоге культур» (Челябинск, 2007); всероссийской научной конференции с международным участием Третьи Лазаревские чтения «Традиционная культура сегодня: теория и практика» (Челябинск, 2006); итоговых научных конференциях Челябинской государственной академии культуры и искусств (2005 -2009).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, разделенных на.параграфы, заключения и списка использованной литературы, содержащего 251 наименование.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Ночная" поэзия в русской романтической традиции: генезис, онтология, поэтика"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В результате исследования, проведенного в данной диссертационной работе, были сделаны следующие выводы:

1. Традиция обращения к определенному природному явлению (в нашем случае - ночи) как некому знаку свидетельствует прежде всего о том, что, оно, обретая качества символа, становится кодом, способным открыть посвященному доступ к зашифрованной ранее информации и тем самым обеспечить переход из неустойчивого «мира случая» в устойчивый «мир причин и следствий», где он может более-менее стабильно существовать. Поскольку текстуа-лизация ночи есть в каком-то смысле «продукт» работы сознания человека по освоению изначально чуждого для него пространства и закрепление полученных результатов в символах, понятиях и категориях человеческого языка, логично считать «ночную» поэзию особой формой передачи опыта освоения людьми некоторой иррациональной части мира, способом его аксиологической интерпретации и попыткой человека самоопределиться в нем. Отражая на протяжении долгого времени одно и то "же природное явление в его единстве и динамике, «ночная» поэзия всякий раз по-новому моделирует мир, закрепляя в слове определенное эмоционально-ценностное отношение к нему человека.

2. Возникновение «ночного» состояния сознания связано с прохождением человека через некую нестандартную ситуацию, взрывающую внутреннюю гармонию личности, но при этом открывающую многомерность мира, которую невозможно постичь, руководствуясь только здравым смыслом, и - в связи с этим - с уменьшением в его ментальном статусе рациональных элементов и нарастанием элементов иррациональных. Под воздействием ряда причин (ночной темноты, тишины, одиночества^ эмоциональной несбалансированности психики и т. д.) переживания человека, вызванные данными обстоятельствами, обостряются настолько, что способны целиком захватить его сознание. В таком случае, по словам Н. О. Лосского, эти переживания становятся «опытом, потому что.не сводятся только к субъективным чувствам, а направлены на нечто абсолютно отличное от душевной жизни».1 Напряженное ночное осмысление происходящего и обретение личного духовного опыта трансформирует эмоциональные переживания человека в определенное состояние сознания, результаты проявления которого и оказываются зафиксированными в произведениях сверхтекста «ночной» поэзии. "

3. Основу художественной онтологии сверхтекста «ночной» поэзии составляет ситуация ночного размышления, которая определяет не только широкий диапазон проблем, попавших в поле осмысления оказавшегося в ней человека и способ их подачи автором читателю, но и единство смысловой установки произведений, входящих в данную художественную общность (прорыв собственной личностной капсулы и выход в качественно ином состоянии сознания на абсолютно новый уровень понимания мира и, шире, универсума), характерную для них эмоциональную атмосферу (атмосферу некого жизненного оцепенения, замедления и даже остановки времени, через которую и происходит прикосновение к мировой тайне), сходство внутреннего строя (состояния неуспокоенности, эмоциональной несбалансированности, нестабильности душевного равновесия) и особое семиотическое пространство, элементы (знаки) которого «в сумме и взаимодействии составляют тот цельный интерпретационный код, который задает стратегию выстраивания и восприятия»2 заключенной в нем информации.

4. Рождение феномена «ночная» поэзия, связано с переходом литературы от «традиционалистского типа» художественного сознания к сознанию «индивидуально-творческому» (терминология А. В. Михайлова). Дебютным «ночным» произведением в европейской литературе явилась поэма англичанина Эдварда Юнга «Жалоба, или Ночные мысли о жизни, смерти и бессмертии» (1742 - 1745). Ночь у Юнга становится тем фактором, который активизирует иррациональный компонент психики человека и порождает особое состояние сознания, в котором душа обнаруживает свою причастность сразу к двум ре

1 Лосский H. О.Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. - С. 187.

2 Меднис H. Е. Сверхтексты в русской литературе. - С. 131. альностям: «к небытию, из которого она вызвана, и к полноте бытия».3 Основной заслугой английского поэта явилось закрепление в поэзии опыта манифестации «ночного» сознания, ставшего впоследствии организующим началом большой текстовой структуры - «"ночной" поэзии» - что навсегда вписало имя Юнга в историю мировой литературы.

5. Несмотря на то, что в русской литературе до последней трети XVIII века оригинальные произведения, связанные с тематическим комплексом ночи, хотя и в весьма ограниченном количестве все-таки появляются (стихотворения М. В. Ломоносова, М. М. Хераскова), они созданы еще по рационалистическим канонам и подчиняются иным эстетическим установкам, нежели произведения «ночного» сверхтекста, поэтому неизбежно оказываются за пределами данного типологического единства. Сверхтекст отечественной «ночной» поэзии начинает формироваться только в конце XVIII века, когда художниками обнаруживаются новые принципы изображения внутреннего мира человека, уже нашедшие воплощение в поэме Юнга. Первым русским поэтом, показавшим, что ситуация, инициирующая ночное размышление, может отзываться различными (как положительными, так и отрицательными) коннотациями, а следовательно, разными могут быть и установки воспринимающего ее сознания, стал М. Н. Муравьев, чьи стихотворения «Ночь» (1776, 1785) и «Неизвестность жизни» (1775, 1802), отражают жизнь «ночного» сознания, но прямо противоположны по типу доминирующей художественной модальности.

6. В стихотворных опытах Боброва и Каменева впервые в русской поэзии уже не только оказалось обозначено наличие «ночного» сознания как некой обладающей существенным своеобразием области духовной жизни, но и была обнаружена и зафиксирована мистическая, форма его существования. Выявление модуса «ночного» сознания и обнаружение особого способа его существования и реализации свидетельствовало о смене художественных и,

3 Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. - С. 122. шире, мировоззренческих ориентиров: литература искала новые способы передачи душевной жизни и все больше служила самовыражению автора.

7. К середине XIX века сверхтекст «ночной» поэзии окончательно обретает свои типологические черты. В это время в «ночной» поэзии, как и во всей русской лирике, интенсивно идет процесс углубления исходного принципа классики - ориентации на конкретное и конечно-размерное начало (в том числе на «индивидуально лирическое событие»),4 выражающийся не только через появление множества оригинальных стихотворений, на основе авторского видения мира разрабатывающих ситуацию ночного размышления, но и через те формы «ночного» сознания (религиозно-мистическую, психологическую, экзистенциальную, мифологическую), которые получают отражение в этих стихотворениях.

8. Поэты-«восьмидесятники» оказываются связующим звеном между классиками и художниками последующего поколения. С одной стороны, стремясь остаться в русле классической традиции, они просто обрекают себя на культивирование «поэтической банальности» (выражение Е.В. Ермиловой), с другой - ориентируясь на художественные опыты своих предшественников, обнаруживают в собственном творчестве некоторые принципы «новой» поэзии. Уже в их «ночной» поэзии есть произведения, в которых почти разрушается привязка метафорического образа к реальности и вызревают предпосылки для новой поэтической образности.

Проведенное исследование и сделанные в ходе него выводы позволяют наметить перспективы дальнейшей работы над заявленной темой.

Во-первых, так как в данной диссертации было установлено, что, помимо так называемых «локальных» (московский, петербургский, венецианский, флорентийский и др.) и «персональных» (пушкинский, шекспировский, булга-ковский и др.) (типология Н. Е. Меднис) сверхтекстов, в литературе существуют и другие разновидности типологических единств (например, «ночной»

4 Бройтман С. Н. Русская лирика XIX- начала XX века в-свете исторической поэтики. - С. 171-172. поэтический сверхтекст), считаем, что одним из перспективных направлений литературоведческой науки является их дальнейшее выявление и изучение.

Во-вторых, поскольку наше исследование было посвящено только сверхтексту «ночной» поэзии и область научных интересов ограничивалась выявлением и анализом образующих его поэтических произведений, логично предположить, что в дальнейшем возможно расширение объекта изучения и включение в сферу исследовательских задач вопросов, связанных с прозаическим «ночным» сверхтекстом.

В-третьих, так как анализируемый сверхтекст представляет собой открытую систему, находящуюся в непрерывном развитии, а наша научная работа касалась только «ночной» поэзии классического периода (романтической традиции), думаем, что в перспективе было бы возможно проследить процесс формирования данного сверхтекста в литературе XX - начала XXI веков, исследовать интертекстуальные связи в произведениях художников разных эпох.

В-четвертых, полагаем возможным более детальное рассмотрение различных элементов «ночного» поэтического (прозаического) сверхтекста (архетипов, символов, знаков, образов, мотивов, ситуаций и т. д.), выявление их роли в рамках вышеназванной художественной системы, решение вопросов, связанных с их- модификацией на различных этапах формирования данной системы; перспективным также считаем изучение жанровых разновидностей «ночной» поэзии.

Список научной литературыТихомирова, Людмила Николаевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абашев В. В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе XX века / В. В. Абашев. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2000. - 404 с.

3. Аверинцев С. С. Связь времен / С. С. Аверинцев. Киев: ДУХ I Л1ТЕРА», 2005.-448 с.

4. Азарова Е. В. Поэтика «Вечерних огней» А. А. Фета: дис. . канд. филол. наук / Е. В. Азарова. М. : Моск. гор. пед. ун-т, 2007. - 195 с.

5. Альтшуллер М. Г. С. С. Бобров и русская поэзия конца XVIII начала XIX в. / М. Г. Альтшуллер // Русская литература XVIII в.: Эпоха классицизма / М. - Л. : Наука, 1964. - С. 224 - 246.

6. Английская лирика первой половины XVII века / сост. Горбунов А. Н. -М. : Изд-во Москов. гос. ун-та, 1989. 347 с.

7. Апухтин А. Н. Полное собрание стихотворений / А. Н. Апухтин. - Л. : Сов. писатель, 1991.-448 с.

8. Арсеньев К. К. Поэты двух поколений // Вестник Европы. 1885. № 10. -С. 40-67.

9. Афанасьев А. Н. Древо жизни / А. Н. Афанасьев. М. : Современник, 1983. - 464 с.

10. Афанасьев В. В. Жуковский / В. В. Афанасьев. М. : Мол. гвардия, 1986. -399 с.

11. Ахмедов Т. И. Психотерапия в особых состояниях сознания: история, теория, практика / Т. И. Ахмедов, М. Е. Жидко. М. : ACT; Харьков: Фолио, 2001.-768 с.

12. Баженова Е. А. Научный текст в аспекте политекстуальности / Е. А. Баженова. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2001. - 269 с.

13. Баженова Е. А. Политекстуальность научного текста Электронный ресурс. / Е. А. Баженова // Стереотипность и" творчество в тексте. - Режим доступа: www.psu.ru/pub/filologl/l4.rtf.

14. Башляр Г. Избранное: Научный рационализм / Г. Башляр. М - СПб. : Университет, кн., 2000. - 325 с.

15. Белоусова Е. И. Философская лирика Ф. И. Тютчева / Е. И. Белоусова // Школа. 2003. 5. - С. 91 - 94.

16. Белый А Символизм как миропонимание / А. Белый. М. : Республика, 1994.-528 с.

17. Белый А. Поэзия слова. О смысле познания / А. Белый. Пб.: Эпоха, 1922. -136 с.

18. Бердяев Н. А. Новое средневековье: размышление о судьбе России и Европы / Н. А. Бердяев. М. : Феникс - ХДС-пресс, 1991. - 82 с.

19. Бердяев Н. А. Самопознание (Опыт философской автобиографии) / Н. А. Бердяев. М. : Книга, 1994. - 446 с.

20. Берковский Н. Я. Романтизм в Германии / Н. Я. Берковский. - СПб. : Азбука классика, 2001. - 510 с.

21. Берковский Н. Я. Ф. И. Тютчев / Н. Я. Берковский // Тютчев Ф. И. Полное собрание стихотворений. Л. : Сов. писатель, 1987. - С. 5 - 42.

22. Вернадская Ю. Е. Трансцендентное и его поэтическая интерпретация: авто-реф. дис. . канд. философ, наук / Ю. Е. Вернадская. Омск: Ом. гос. тех. ун-т, 2002. - 18с.

23. Бехтерева Н. П. Магия мозга и лабиринты жизни / Н. П. Бехтерева. - М. : ACT; СПб. : Сова, 2007. - 383 с.

24. Битенская Г. В. Художественная проза о войне как сверхтекст: Категория пространства. автореф. дис. . канд. филол. наук / Г. В. Битенская. - Екатеринбург: Урал. гос. ун-т. им. А. М. Горького, 1993. - 18 с.

25. Благой Д. Д. Мир как красота. О «Вечерних огнях» А. Фета / Д. Д. Благой. - М.: Худож. лит., 1975. 110 с.

26. Блок А. А. Собр. соч.: в 8 т.- М. Л., Гослитиздат, 1962. - Т. 5. - 325 с.

27. Бобров С. С. Рассвет полночи. Херсонида: в 2-х т. / С. С. Бобров. М. : Наука, 2008.-Т. 1.-649 с.

28. Ботвинник М: Н. Мифологический словарь / М. Н. Ботвинник и др.. Л. : Учпедгиз, 1961.-292 с.

29. Бройтман С. Н. «О чем ты воешь, ветр ночной?.» / С. Н. Бройтман // Анализ одного стихотворения «О чем ты воешь, ветр ночной?.»: Сборник научных трудов. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2001. - С. 6 - 19.

30. Бройтман С. Н. Историческая поэтика / С. Н. Бройтман // Теория литературы: в 2 т./ Под ред. Н. Д. Тамарченко. М.: Академия, 2004. - Т. 2. - 368 с.

31. Бройтман С. Н. Русская лирика XIX начала XX века в свете исторической поэтики (субъектно-образная структура) / С. Н. Бройтман. - М.: Рос. гос. гуманит.ун-т, 1997.-307 с.

32. Брюсов В. Я. Сочинения: в 2-х т. / В. Я. Брюсов. М. : Худож. лит., 1987. -Т. 2.-575 с.

33. Бухштаб Б. Я Русские поэты / Б. Я. Бухштаб. Л.: Худож. лит., 1970. -247с.

34. Бялый Г. А. С. Я. Надсон // Надсон С. Я. Полное собрание стихотворений / Г. А. Бялый. - М. - Л.: Сов писатель, 1962. С. 5 - 46.

35. Валеев Э. Н. «Судьбою прерванный полет.»: Г. П. Каменев в русской литературе рубежа XVIII- XIX веков / Э. Н. Валеев. Казань: Наследие, 2001. - 136 с.

36. Валеев Э. Н. Т. П. Каменев в историко-литературном процессе конца XVIII -начала XIX века: автореф. дис. . канд. филол. наук / Э. Н. Валеев. Казань: Казан. гос. ун-т, 2001. - 23 с.

37. Ванслов В. В. Эстетика романтизма / В. В. Ванслов. М. : Искусство, 1966. - 404 с.

38. Вейсман И. 3. Ленинградский текст Сергея Довлатова: дис. . .канд. филол. наук / И. 3. Вейсман. Саратов: Сарат. гос. ун-т им. Н. Г. Чернышевского, 2005. - 211 с.

39. Веселовский. А. Н. Жуковский: Поэзия чувства и «сердечного воображения» / А. Н. Веселовский. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1904. - XII, 546 с.

40. Волынский A. JI. Книга великого гнева: Крит, статьи. Заметки. Полемика. / A. JL Волынский. СПб. : Тип. «Труд», 1904. - 524 с.

41. Воронин Т. JI. Творчество С. А. Ширинского-Шихматова: автореф. дис. . канд. филол. наук / Т. JI. Воронин. Москва: Лит. ин-т им. А. М. Горького, 2002.- 18 с.

42. Высоцкий И. И. Поэзия графа Арсения Аркадьевича Голенищева-Кутузова / И. И. Высоцкий. Рига: Тип. А. Неставского, 1913. - 44 с.

43. Вяземский Ц. А. Стихотворения / П. А. Вяземский. Л. : Сов. писатель, 1986.-544 с.

44. Гаврилкова И. Н. Предромантизм в русской поэзии конца XVIII - начала XIX веков: дис. .канд. филол наук / И. Н. Гаврилкова. - М.: Моск. пед. гос. ун-т, 2003.-212 с.

45. Ганин В. Н. Поэзия Эдуарда Юнга: Становление жанра медитативно-дидактической поэмы: автореферат дис. .канд. филол. наук / В. Н. Ганин. -М. : Моск. гос. пед. ин-т им. В. И. Ленина, 1990. 16 с.

46. Гачева А. Г. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.» (Достоевский и Тютчев) / А. Г. Гачева. М. : ИМЛИ РАН, 2004. - 640 с.

47. Гершензон, М. О. Мудрость Пушкина / М. О. Гершензон. - Томск: Водолей, 1997.-288 с.

48. Гинзбург Л. Я. О лирике / Л. Я. Гинзбург. М. : Интрада, 1997. - 415 с.

49. Гинзбург Л. Я. О старом и новом / Л. Я. Гинзбург. Л. : Сов. писатель, 1982.-424 с.

50. Глинка Ф. Н. Стихотворения / Ф. Н. Глинка. - Л. : Сов. писатель, 1961. - 358 с.51 .Голенищев-Кутузов А. А. Сочинения графа А. Голенищева-Кутузова: в 3 т. СПб: Тип. т-ва А. С. Суворина «Новое время», 1914. - Т. 1. - 344 с.

51. Голенищев-Кутузов А. А. На закате / А. А. Голенищев-Кутузов. СПб. : Тип. А. С. Суворина, 1912. - 56 с.

52. Голенищев-Кутузов А. А. Сочинения графа А. Голенищева-Кутузова: в 4 т. / А. А. Голенищев-Кутузов. СПб. : Тов-во Р. Голике и А. Вильборг, 1904.

53. Голенищев-Кутузов А. А. Стихотворения князя Д. Н. Цертелева 1883 - 1891. Критический разбор / А. А. Голенищев-Кутузов. СПб. : Тип. Имп. АН, 1893.- 11 с.

54. Горбовский А. А. В круге вечного возвращения? Три гипотезы / А. А. Гор-бовский. М. : Знание, 1989. - 48 с.

55. Горбовский А. А. Пророки? Прозорливцы? / А. А. Горбовский. М. : Знание, 1990.-48 с.

56. Горшков А. И. А. С. Пушкин в истории русского языка / А. И. Горшков. -М. : Дрофа, 2000. 288 с.

57. Грачева И. В. Мотив звезд в лирике Тютчева / И. В. Грачева // Русская словесность. 2004. - № 2 - С. 26 - 29.

58. Греханкина JI. В. В Россию верил / JL В. Греханкина // Школа. 2003. -№ 5. - С. 81 - 83.

59. Григорьев А. А. Литературная критика / А. А. Григорьев. М.: Худож. лит. 1967.-631 с.

60. Грот Я. К. Жизнь Державина / Я. К. Грот. - М. : Алгоритм: Арт-Бизнес-Центр, 1997.-685 с.

61. Дарский Д. С. Чудесные вымыслы: О космическом сознании в лирике Тютчева/ Д. С. Дарский. -М. : Тип. А. А. Левинсона, 1913. 136 с.

62. Дельвиг А. А. Сочинения барона А. А. Дельвига / А. А. Дельвиг. СПб.: Тип. Я. Соколова, 1903.-XX, 171 с.

63. Державин Г. Р. Сочинения. / Г. Р. Державин. М. : Правда, 1985. - 576 с.

64. Дунаев М. М. Православие и русская литература: в 6 ч. / М. М. Дунаев - М.: Христианская литература, 2001. Ч. I - II. - 763 с.

65. Ермилова Е. В. Лирика «безвременья» (конец века) / Е. В. Ермилова // Ко-жинов В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра. М.: Современник, 1978. - С. 199 - 286.

66. Ермоленко С. И. Лирика М. Ю. Лермонтова: жанровые процессы / С. И. Ермоленко. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 1996. - 420 с.

67. Жемчужников А. М. Отзвуки души. Стихотворения К. Льдова / А. Жемчужников. СПб. : Тип. Имп. Ак. Наук., 1903. - 5 с.

68. Жирмунский В. М. Немецкий -романтизм и современная мистика / В. М. Жирмунский. СПб. : Аксиома, Новатор, 1996. - 232 с.

69. Жуковский В. А. Собрание сочинений в 4 т. / В. А. Жуковский. М.: Ху-дож. лит., 1985. - 560 с.

70. Жуковский В. А. Собрание сочинений в 4 т. Т.1. Стихотворения / В. А. Жуковский. М. -Л. : Гос. изд-во худож. лит., 1959. - 480 с.

71. Журавлева А. И. Лермонтов в русской литературе: Проблемы поэтики / А. И. Журавлева. М. : Прогресс-Традиция, 2002. - 285 с.

72. Заборов П. Р. «Ночные размышления» Юнга в ранних русских переводах / П. Р. Заборов // Русская литература XVIII в.: эпоха классицизма / М. Л. : Наука, 1964.-С. 269-279.

73. Зайонц Л. О. Юнг в поэтическом, мире С. Боброва / Л. О. Зайонц // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 645 Труды по русской и славянской филологии. Проблема типологии русской литературы. Тарту, 1985. - С. 71 - 85.

74. Заманская В. В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. Диалоги на границах столетий / В. В. Заманская. М. : Флинта: Наука, 2002. -304 с.

75. Зограф Н. Ю. К вопросу об эволюции искусства передвижников в 18001890-е годы (И. Е. Репин и Н. Н. Ге) Электронный ресурс. / Н. Ю. Зограф. -Режим доступа: tphv.ru/tphvzograf.php.

76. Зорин А. Л. Триста лет со дня рождения Э. Юнга / А. Л. Зорин // Памятные книжные даты / М. : Книга, 1983. С. 82, 83.

77. Зырянов О. В. Лермонтовский миф: некоторые аспекты проблемы / О. В. Зырянов // Архетипические структуры художественного сознания: сб. статей / Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2002. С. 110-121.

78. Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект / О. В. Зырянов. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2003.- 548 с.

79. Зырянов О. В. О некоторых аспектах поэтического диалога Ф. Тютчева и А. Фета / О. В. Зырянов // Языки филологии: теория, история, диалог: Сб. науч. тр. к семидесятилетию М. М. Гиршмана. Донецк, 2007. - С. 172 - 187.

80. Ильин И. А. Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий / И. А. Ильин. М. : Лепта, 2006. - 298с.82. «Как слово цаше отзовется.» / Сост. Н. Колосова. М. : Правда, 1986. - 704 с.

81. Капитонова Н. А. Лирика А. Н. Жемчужникова: проблематика и поэтика: автореф. дис. . канд. филол. наук / Н: А. Капитонова. Тамбов, 2006. - 21 с.

82. Касаткина В. Н. Поэзия гражданского подвига: Литературная деятельность декабристов / В. Н. Касаткина. М. : Просвещение, 1987. - 240 с.

83. Касаткина В. Н. Поэзия Ф. И. Тютчева / В. Н. Касаткина. М. : Просвещение, 1978.- 174 с.

84. Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского./ В. Н. Касаткина // Вопросы развития русской поэзии XIX в. Науч. тр.- Куйбышев, 1975. Т. 155. - С. 70 - 89.

85. Кириленко Е. И. Феноменология бессонницы / Е. И. Кириленко // Человек.- 2005.-№3.-С. 17-30.

86. Ковалева Т. В. Русский стих 80 90-х годов XIX века: автореф. .!. канд. филол. наук / Т. В. Ковалева. - Москва, 1994. - 16 с.

87. Кожинов В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра / В. В. Кожинов. М. : Современник, 1978. - 303 с.

88. Козлов И. И. Стихотворения / И. И. Козлов. М.: Сов. Россия, 1979. - 176с.

89. Кондратова Т. И. поэтический мир Константина Михайловича Фофанова: автореф. дис. . канд. филол. наук / Т. И. Кондратова. Коломна, 1999. -20 с.

90. Коровин В. JI. С. С. Бобров. Жизнь и творчество: автореф. дис. . канд. филол. наук / В. JI. Коровин. М. : Моск. гос. ун-т, 2000. - 18 с.

91. Королева Н. В. В. К. Кюхельбекер / Н. В. Королева // Избранные произведения: в 2 т. / В. К. Кюхельбекер. М. - JI: Сов. писатель, 1967. - Т. 1. - С. 5 - 61.

92. Костыря М. А. Ночной пейзаж в западноевропейской живописи XVII века: дис. . канд. искусствоведения / М. А. Костыря. СПб. : С-Петерб. гос. ун-т, 2004.- 163 с.

93. Круковский.А. В. Певец безмятежных переживаний (оттиск из IV вып. «Филол. записок» за 1915 г) / А. В. Круковский. Воронеж, 1915.-38с.

94. Кулакова JI. И. Поэзия М. Н. Муравьева / JI. И. Кулакова // М. Н. Муравьев Стихотворения. JL: Сов. писатель, 1967. С. 5-49.

95. Кулешов В. И. История русской литературы XIX века (70-е 90-е годы) / В. И. Кулешов. - М. : Высш. шк., 1983. - 400 с.

96. Купина Н. А. Сверхтекст и его разновидности / Н. А. Купина, Г. В. Битен-ская // Человек. Текст. Культура / Екатеринбург, 1994. С. 214 - 233.

97. Кюхельбекер В. К. Избранные произведения: в 2 т. Стихотворения /

98. B. К. Кюхельбекер. - М. JI. : Сов. писатель, 1967. - Т.1. - 666 с.

99. Левин Ю. Английская поэзия и литература русского сентиментализма / Ю. Левин // Восприятие английской литературы в России. М. : Наука, 1990. -1. C. 117-129.

100. Лежнев А. 3. Два поэта. Гейне и Тютчев / А. Лежнев. - М. : Худож. лит., 1934.-351 с.

101. Лейдерман Н. Л. Современная русская литература: 1950 1990-е годы: в 2 т. / Н. Л. Лейдерман, М. Н. Липовецкий. - М. : Академия, 2003. - Т. 1. - 416 с.

102. Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: в 4 т. / М. Ю. Лермонтов. М. : Худож. лит., 1965.

103. Лермонтовская энциклопедия / Гл. ред. В. А. Мануйлов. М. : Большая Российская энциклопедия, 1999. - 784 с.

104. Ли Су Ён «Бездна безымянная» в философской лирике Ф. И. Тютчева / Ли Су Ён // Русская литература. 2001. - № 4. - С. 162 - 164.

105. Лиманская Ю. С. Произведения М. М. Хераскова «Золотой прут» и «Кадм и гармония» в контексте масонской прозы последней четверти XVIII века: автореф. дис. . канд. филол. наук / Ю. С. Лиманская. Сургут: Сургут, гос. пед. ун-т, 2007. - 19 с.

106. Ложкова Т. А. «Ночная» лирика М. Ю. Лермонтова: традиции и новаторство / Т. А. Ложкова // Лермонтовские чтения: материалы зональной научной конференции / НУ ДО «Межотраслевой региональный центр». Екатеринбург, 1999.-С. 33-41.

107. Ломоносов М. В. Сочинения / М. В. Ломоносов М. : Современник, 1987. - 444 с.

108. Лосев А. Ф. Классицизм. Конспект лекций по эстетике нового времени / А. Ф. Лосев // Литературная учеба. 1990. - №4. - С. 139 - 150.

109. Лосский В. Н. Боговидение / В. Н. Лосский. М. : Изд-во Свято-Владимирского Братства, 1995. - 126 с.

110. Лосский В. Н. Очерк мистического богословия восточной церкви. Догматическое богословие / В. Н. Лосский. М. : Центр «СЭИ», 1991. - 228 с.

111. Лосский Н. О. Избранное. М. : Правда, 1991. - 622 с.

112. Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция / Н. О. Лосский. Париж: YMCA - PRESS, 1938. - 226 с.

113. Лотман Ю. М. Культура и взрыв / Ю. М. Лотман. М. : Гнозис; Прогресс, 1992.-272 с.

114. Лотман Ю. М. Русская поэзия начала Х1Хвека / Ю. М. Лотман // Поэты начала XIX века. Л. : Сов. писатель, 1961. - С. 5 - 112.

115. Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города / Ю. М. Лотман // Семиотика города и городской культуры. Петербург: Трудыпо знаковым системам Тарту, 1984. - XVIII. - С. 30 - 45.

116. Льдов К. Н. Лирические стихотворения / К. Н. Льдов. - СПб. : Паровая скоропечатня Я. И. Либермана, 1897. 191 с.

117. Льдов К. Н. Отзвуки души. Стихотворения / К. Н. Льдов. - СПб. : Тип. В. В. Комарова, 1899. 95 с.

118. Льдов К. Н. Против течения (из сказанного и несказанного за пятьдесят лет) / К. Н. Льдов. Брюссель: Книгоизд-во Ю. А. Квашнина, 1926. - 95 с.

119. Льдов К. Н. Стихотворения Константина Льдова / К. Н. Льдов. - СПб. : Тип. И. Н. Скороходова, 1890. 270 с.

120. Любович Н. О пересмотре традиционных толкований некоторых стихотворений Лермонтова / Н. Любович // М. Ю. Лермонтов: сб. статей и материалов. Ставрополь: Ставроп. кн. изд-во, 1960. - 543с.

121. Магомедова Д. М. «Сверхтекст» и «сверхдеталь» в русской и западной культуре / Д. М. Магомедова, Н. Д. Тамарченко // Дискурс. 1998. - № 7. - С. 24 - 28.

123. Маймин Е. А. Русская философская поэзия. Поэты-любомудры, А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев / Е. А. Маймин. М. : Наука, 1976. - 190 с.

124. Мамардашвили М. К. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке / М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорский. -М. : Школа, 1999.-216 с.

125. Масонство и русская литература XVIII начала XIX вв. - М. : Эдиториал УРСС, 2000.-269 с.

126. Меднис Н. Е. Венеция в русской литературе / Н. Е. Меднис. Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. ун-та, 1999. - 329 с.

127. Меднис Н. Е. Сверхтексты в русской литературе / Н. Е. Меднис. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. пед. ун-та, 2003. - 170 с.

128. Мейлах Б. С. «.Сквозь магический кристалл.»: путь в мир Пушкина / Б. С. Мейлах. М. : Высш. школа, 1990. - 339 с.

129. Мережковский Д. С. JI. Толстой-и Достоевский. Вечные спутники / Д. С. Мережковский. М. : Республика, 1995. - 632 с.

130. Мережковский Д. С. Лермонтов - поэт сверхчеловечества / Д. С. Мережковский // Полн. собр. соч.- СПб. М. : Изд. т-ва М. О. Вольф, 1911. - Т. 10. -С. 288-334. "

131. Минский Н. М. Полное собрание сочинений: в 4 т. / Н. М. Минский. - СПб. : Изд-во М. В. Пирожкова, 1904.

132. Минский Н. М. Стихотворения / Н. М. Минский. СПб. : Тип. В. С. Ба-лашева, 1887, 248 с.

133. Минц 3. Г. "Петербургский текст"- и русский символизм / 3. Г. Минц, М. В. Безродный, А. А. Данилевский // Семиотика города и городской культуры. Петербург: Труды по знаковым системам. Тарту, 1984. - XVIII. - С. 78 - 88.

134. Мирошникова О. В. Итоговая книга в поэзии последней трети XIX века: архитектоника "и жанровая динамика: дис. . доктора филол. наук / О. В. Мирошникова. Омск: Ом. гос. ун-т, 2004. - 466 с.

135. Мирошникова О. В. Итоговая книга в поэзии последней трети XIX века: архитектоника и жанровая динамика: автореф. дис. . доктора филол. наук / О. В. Мирошникова. - Омск: Ом. гос. ун-т 2004. 44 с.

136. Митрополит Николай (Ярушевич) Слова и речи (1957 1960) / Митрополит Николай (Ярушевич). - СПб.: Сатис, 1994. - 267с.

137. Михайлов А. В. Судьба классического наследия на рубеже XVIII XIX в.в./ А. В. Михайлов // Классика и современность / - М. : Изд-во Моск. гос унта, 1991.-С. 149-164.

138. Муравьев В. Н. Внутренний путь / В. Н. Муравьев // Вопросы философии. 1992.-№ 1.-С. 102-110.

139. Муравьев М. Н Сочинения М. Н. Муравьева / М. Н. Муравьев. СПб. : Изд-во придворн. книгопродавца А. Смирдина (сына), 1856. - 407 с.

140. Муравьев М. Н. Стихотворения / М. Н. Муравьев. - Л. : Сов. писатель. -1967.-386 с.

141. Надсон С. Я. Стихотворения / С. Я. Надсон. -М.: Сов. Россия, 1987. -336 с.

142. Найдыш В. М. Философия мифологии / В. М. Найдыш. М.: Гадарики, 2002. - 554 с.

143. Налимов В. В. В поисках иных смыслов / В. В. Налимов. М. : Издат. группа «Прогресс», 1993. - 280 с.

144. Налимов В. В. Спонтанность сознания: вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности / В. В. Налимов. М. : Изд-во «Прометей» Моск. гос. пед. ин-та им. Ленина, 1989. - 287 с.

145. Нб.Недоброво Н. В. О Тютчеве / Н. В. Недоброво // Вопросы литературы, 2000.-№6.-С. 284-309.

146. Николай, Митрополит Месогейский и Лавреотиккийский Человек на границе миров. От неразрешимых вопросов к «логике иной» / Митрополит Месогейский и Лавреотиккийский Николай. Минск: Свято-Елисаветинский женский монастырь, 2007. - 96 с.

147. Нилус С. А. Полн. собр. соч.: в 6 т. Великое в малом (Записки православного) / С. А. Нилус. М. : Паломник, 1999. - Т. 1. - 799 с.

148. Ницше Ф. Сочинения: в 2 т. Литературные памятники / Ф. Ницше, - М. : Мысль, 1990. Т.1. - 829 с.

149. Ницше Ф. Избранные произведения: в 3 т. «Странник и его тень» / Ф. Ницше. М. : «REFL-book», 1994. - Т. 2. - 400с.

150. Новалис Гимны к ночи / Новалис. М. : Энигма, 1996. - 192 с.

151. Новейший философский словарь Электронный ресурс. - Режим доступа: dict.3dn.ru/load/4-l-0-43

152. Нольман М. Лермонтов и Байрон / М. Нольман // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: исследования и материалы / М. : ОГИЗ, 1941. С. 466 - 516.

153. Памяти графа А. А. Голенищева-Кутузова. - СПб. : Тип. М. М. Стасюле-вича, 1913. 5 с.

154. Пашкуров А. Н. Жанрово-тематические модификации поэзии русского сентиментализма и предромантизма в свете категории Возвышенного: автореф. дис. .д-ра филол. наук / А. Н. Пашкуров.- Казань: Казан, гос. ун-т, 2005. -44 с.

155. Пашкуров А. Н. Становление "кладбищенской" юнгианской поэтики в лирике Г.П. Каменева / А. Н. Пашкуров // Русская сопоставительная филология. - Казань: Изд-во Казан, гос. ун-та, 2005. - 256 с.

156. Пивоев В. М. Мифологическое. сознание как способ освоения мира / В. М. Пивоев. Петрозаводск: Карелия, 1991. - 111 с.

157. Пивоев В. М. Мифологическое сознание как способ освоения мира: дис. . д-ра философ, наук / В. М. Пивоев. Петрозаводск: Петр, гос ун-т, 1993. - 280 с.

158. Пивоев В. М. Парадоксы философской деятельности // Пивоев В. М. // Региональные аспекты социально-экономического развития хозяйственного комплекса / Петрозаводск: Петр, гос ун-т, 1999. С. 73 - 82.

159. Пигарев К. В. Жизнь и творчество Тютчева / Пигарев К. В. - М. : Изд-во АН СССР, 1962.-376 с.

160. Полежаев А. И. Стихотворения / А. И. Полежаев. - JI. : Сов. писатель, 1937.-264 с.

161. Попова Е. В. Ценностный подход в исследовании литературного творчества: дисс. . д-ра филол. наук / Е. В. Попова. М. : Моск. гос. ун-т, 2004. - 326 с.

162. Поэты XVIII века. JI.: Сов. писатель, 1936. - 429 с.

163. Поэты начала XIX века. - JI. : Сов. писатель, 1961. - 658 с.

164. Поэты тютчевской плеяды. -М. : Сов. Россия, 1982. 400с

165. Поэты-декабристы: Стихотворения. - М. : Худож. лит., 1986. -431 с.

166. Поэты-радищевцы. JI. : Сов. писатель, 1979. - 588 с.

167. Поэты 1840 1850-х годов. - Л. : Сов. писатель, 1972. - 544 с.

168. Поэты 1880 1890-х годов. - Л. : Сов. писатель, 1972. - 728 с.

169. Преп. Силуан Афонский О несозданном божественном свете и образах созерцания его / Преп. Силуан Афонский // С. А. Нилус Полн. собр. соч.: в 6 т. - М.: Паломник, 1999. Т.1 - С. 692 - 706.

170. Прохорова Л. С. Лондонский городской текст русской литературы: дис. . .канд. филол. наук / Л. С. Прохорова. - Томск: Том. гос. ун-т, 2005. 21 с.

171. Пумпянский Л. В. Поэзия Ф. И. Тютчева / Л. В. Пумпянский // Урания. Тютчевский альманах. Л. : Прибой, 1928. - С. 9 - 57.

172. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 10 т. / А. С. Пушкин. М. : Изд-во АН СССР, 1957.

173. Розанов В. В. О легенде «Великий инквизитор» / В. В. Розанов // О великом инквизиторе: Достоевский и последующие. М. : Мол. гвардия, 1992. - 270 с.

174. Розанов И. Н. Отзвуки Лермонтова // Венок М. Ю. Лермонтову: Юбилейный сборник. М. : Изд-во т-ва «В.- В. Думнов, наследники бр. Салаевых», 1914.-С. 237-289.

175. Савина В. В. Творчество Новалиса в контексте европейской романтической традиции: дис. . канд. филол. наук / В. В. Савина. Нижний Новгород, 1994.-238 с.

176. Сапожков С. В. Русская поэзия в свете системного анализа: От С. Я. Надсона к К. К. Случевскому, течения, кружки, стили: дис. . доктора филол. наук.-М, 1999.-471 с.

177. Сахаров В. И. Чаяния Ветхого Адама (Человек в философии русских масонов) Электорный ресурс. / В. И.-Сахаров. Режим доступа: http: // аг-chives.narod.ru/Homo.htm

178. Сахаров В. И. Русская масонская поэзия XVIII века (к постановке проблемы) / В. И. Сахаров // Русская литература. 1995. - № 4. - С. 3 - 26.

179. Сахаров В. И. Миф о Золотом веке в русской масонской литературе XVIII столетия / В. И. Сахаров // Вопросы литературы. 2000. - № 6. - С. 4 - 36.

180. Свендсен JI Философия скуки / Л. Свендсен. М. : Прогресс-Традиция, 2003.-253 с.

181. Семенко И. М. Жизнь и поэзия Жуковского / И. М. Семенко. М. : Худож. лит., 1975. - 256 с.

182. Семенова С. Г. Преодоление трагедии: "вечные вопросы" в литературе / С. Г. Семенова. -М. : Сов. писатель, 1989. 439 с.

183. Скатов Н. Н. Пушкин: Очерк жизни и творчества / Н. Н. Скатов. Л. : Просвещение, 1991.-239 с.

184. Сковорода Г. С. Собрание сочинений Г. С. Сковороды. Т. 1 / Г. С. Сковорода. СПб., 19.12. - XVI. - 543 с.

185. Случевский К. К. Сочинения: В 6 т. Стихотворения / К. К. Случевский. -СПб. : Изд-во А. Ф. Маркса, 1898. Т. 1, 2.

186. Смусина М. Л. Элегии А. А. Ржевского / М. Л. Смусина // Проблемы изучения русской литературы XVIII века (от классицизма к романтизму)-. Л. : Изд-во Лен. гос. пед. ин-та им. Герцена, 1974. - Вып. 1. - С. 25 - 32.

187. Советский энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров, М. : Сов. Энциклопедия, 1987. - 1600 с.

188. Созина Е. К. Творчество Ф. И. Тютчева в российском литературоведении / Е. К. Созина // Известия Урал. гос. ун-та. 2004. - № 33. - С. 149 - 155.

189. Соловьев В. С. О лирической поэзии / В. С. Соловьев // Смысл любви: Избранные произведения. М. : Современник, 1991. - С. 85 - 110.

190. Соловьев В. С. Философия искусства и литературная критика. / В. С. Соловьев. -М. : Искусство, 1991.-701 с.

191. Спивак Р. С. Русская философская лирика: Проблемы типологии жанров / Р. С. Спивак. - Красноярск: Изд-во Краснояр. гос. ун-та, 1985. 140 с.

192. Страхов Н. Н. А. А. Фет. Биографический очерк Н. Н. Страхова / Н. Н. Страхов // Литературная критика: сб. статей. СПб. : Русский христианский гуманитарный ин-т, 2000. - С. 416 - 431.

193. Сурат И. 3. Три века русской поэзии / И. 3. Сурат // Новый мир. 2006. -№ 11.-С. 140-150.

194. Сухова Н. П. Лирика Афанасия Фета / Н. П. Сухова. М. : Изд-во Моск. гос ун-та, 2000. - 80 с.

195. Таборисская Е. М. Онтологическая лирика Пушкина 1826 1836 годов / Е. М. Таборисская // Пушкин: Исследования и материалы. - СПб. : Наука, 1995.-С. 76-97.

196. Таборисская Е. М. «Бессонницы» в русской лирике (к проблеме тематического жанроида) / Е. М. Таборисская // «Studia metrica et poetica» Памяти П. А. Руднева. СПб. : Академ, проект, 1999. - С. 224 - 235.

197. Тамарченко Н. Д. Теория литературы: в 2 т. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика / Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. Н. Бройтман. М. : Академия, 2004. - Т. 1. - 512 с.

198. Тарланов Е. 3. Поэзия К. М. Фофанова и тенденции в русской лирике конца XIX века: автореф. дис. .доктора филол. наук / Е. 3. Тарланов. СПб., 1999.-49 с.

199. Тарт Ч. Измененные состояния сознания / Ч. Тарт. М.: Эксмо, 2003. - 288 с.

200. Тахо-Годи Е. А. Константин Случевский: портрет на пушкинском фоне / Е. А. Тахо-Годи. СПб. : Алетейя, 2000. - 389 с.

201. Текст как явление культуры / Г. А. Антипов и др. Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1989.-197 с.

202. Терпугова Т. Г. Ценности культуры Просвещения в английском романе XVII - XVIII веков / Т. Г. Терпугова. - Челябинск: Челяб. гос. акад. культуры и искусств, 2005. 172 с.

203. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ, Образ: исследования в области мифопо-этического: Избранное / В. Н. Топоров. М.: Прогресс - Культура, 1995. - 624 с.

204. Трубецкой Е. Н. Смысл жизни / Е. Н. Трубецкой. М. : Республику, 1994. -431с.

205. Туманский В. И. Стихотворения и письма / В. И. Туманский. СПб. : Тип. А. С. Суворина, 1912. - 434 с.

206. Тынянов Ю. Н. Вопрос о Тютчеве // Поэтика. История литературы. Кино. -М.: Наука, 1977.-С. 38-51.

207. ТюпаВ. И. Бессонницы русских поэтов / В. И. Тюпа // Текст. Поэтика. Стиль: сб. науч. ст. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. ун-та, 2004. - С. 137 - 145.

208. Тютчев Ф. И. Сочинения: в 2 т. Стихотворения / Тютчев Ф. И. - М. : Худож. лит., 1984. Т. 1. 495 с.

209. Уразаева Т. Т. Лермонтов: История души человеческой / Т. Т. Уразаева. - Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 1995. - 235 с.

210. Федоров Ф. П. Ночь в лирике Тютчева / Ф. П. Федоров // Славянские чтения- Даугавпилс Резекне, 2000. - Вып. 1. - С. 38 - 67.

211. Фет А. А. Сочинения: в 2 т. - М. : Худож. лит., 1990.

212. Фет А. А. Вечерние огни // Под ред. Д. Д. Благого, М. А. Соколовой. М. : Наука, 1971.

213. Фет А. А. Сочинения: в 2 т. Стихотворения, поэмы, переводы / А. А. Фет. -М. : Худож. лит., 1982. Т. 1. - 575 с.

214. Флоренский П. А. У водоразделов мысли / П, А. Флоренский. М. : Правда, 1990.-446 с.

215. Флоренский П. А. Иконостас / П. А. Флоренский. - М. : Искусство, 1995. -255 с.

216. Флоровский Г. А. Пути русского богословия / Г. А. Флоровский. Париж: YMCA - PRESS, 1983. - 600 с.

217. Франк С. Л. Космическое чувство в поэзии Тютчева / С. Л. Франк // Русская мысль. - 1913. кн. 11. - С. 1-31.

218. Фридлендер Г. М. Спорные вопросы изучения Жуковского / Г. М. Фрид-лендер // Жуковский и русская культура. М. : Наука, 1987. - С. 5 - 32.

219. Хапизев В. Е. Лирика / В. Е. Хализев // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: / Л. В. Чернец и др.; под ред. Л. В. Чернец. М. : Высш. школа, Академия, 2003. - С. 133 - 141.

220. Херасков М. М. Избранные произведения / М. М. Херасков. Л. : Сов. писатель, 1961.-409 с.

221. Хомяков А. С. Стихотворения, драмы / А. С. Хомяков. Л. : Сов. писатель. - 1969. - 596 с.

222. Хомяков А. С. Стихотворения А. С. Хомякова / А. С. Хомяков.- М. : Тип. А. Гатцука. 1881. 164 с.

223. Хурумов С. Ю. «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С. С Боброва: дис. . канд. филол. наук / С. Ю. Хурумов. М. : Рос. гум. ун-т, 1998.- 131 с. ,

224. Хурумов С. Ю. "Ночная" "кладбищенская" английская поэзия в восприятии С. С. Боброва: автореф. дис. . канд. филол. наук / С. Ю Хурумов. - М. : Рос. гум. ун-т, 1998.-22 с.

225. Цертелев Д. Н. Стихотворения князя Д. Н. Цертелева / Д. Н. Цертелев. -СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1883.- 170 с.

226. Цертелев Д. Н. Стихотворения князя Д. Н. Цертелева 1883 1901 / Д. Н. Цертелев. - СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1902. - 270 с.

227. Шаламов В. Т. Переписка с Кожиновым В. В. Электронный ресурс. -http://shalamov.ru/library/24/63 .html

228. Шевырев С. П. Стихотворения / С. П. Шевырев. - JI. : Сов. писатель, 1939. -262 с.

229. Шмеман А. Воскресные беседы / А. Шмеман. М.: Паломник, 1993. - 222 с.

230. Шмеман А. Проповеди и беседы / А. Шмеман. М. : Паломник, 2000. - 207 с.

231. Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность / Шопенгауэр А. - М. : Республика, 1992. 448 с.

232. Шпенглер О. Закат Европы / О. Шпенглер. М. : Мысль, 1993. - 663 с.

233. Щемелева JI. М. О русской философской лирике XIX зека / JI. М. Щемелева//Вопросы философии. № 5. - 1974. - С. 90 - 100.

234. Щенникова JI. П. Русская поэзия 1880 1890-х годов как культурно-исторический феномен: автореф. дис. .доктора филол. наук. / JI. П. Щенникова. - Екатеринбург: Урал. гос. ун-т, 2003. - 48 с.

235. Щенникова- JI. П. Русская поэзия 1880 1890-х годов как культурно-исторический феномен / JI. П. Щенникова. - Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. унта, 2002. - 456 с.

236. Эпштейн М. Н. «Природа, мир, тайник вселенной.»: система пейзажных образов в русской поэзии / М. Н. Эпштейн. М. : Высш. шк., 1990. - 303 с.

237. Юнг Э Стихотворческие красоты Эдуарда Йонга / Э. Юнг. - М. : Тип. Кряжева и Мея, 1806. 146 с.

238. Юнг Э. Плач, или Нощныя мысли о жизни, смерти и безсмертии, английское творение г. Йонга: в 2 ч. Ч. 2 / Э. Юнг. СПб. : Тип. Г. М. Коллегии, 1799.-503 с.

239. Ямпольский М. Б. Зоофизиогномика в системе культуры / М. Б. Ямполь-ский // Ученые записки Тартуского государственного университета. Текст - Культура Семиотика нарратива. Труды по знаковым системам XXIII. - Тарту, 1989. - Вып. 855. - С. 63 - 79.

240. Ясперс, К. Общая психопатология / К. Ясперс. М. : Практика, 1997. -1056 с.

Образ ночи в лирике А.А. Фета является зыбким, колеблющимся. Он легкой дымкой окутывает читателя и тут же куда-то исчезает. Для лирического героя А.А. Фета ночь - это прекрасное время суток, когда человек остается наедине с самим собой и своими мыслями. И в этой сумрачной мгле он размышляет...

В стихотворении «Какая ночь!..» автор восхищается своим любимым временем суток. Поэт описывает ночь с необычайным восторгом, присущим настоящему романтику. Он описывает необычайную красоту листа, тени, волны, подмечая в них мельчайшие детали. Поэт одушевляет их. Так смывается явная граница между человеком и природой, они находят гармонию в тишине. И в это время чувства лирического героя становятся острее, он с особым вниманием наблюдает за природой. Для его души:

.. .Полночный свет... тот же день;

Белей лишь блеск, чернее тень,

Лишь тоньше запах сочных трав...

Ночь наполняет лирического героя, как чашу, различными ощущениями и мыслями: «Лишь ум светлей, смирнее нрав», направляет на творческий путь: «...да вместо страсти хочет грудь вот этим воздухом вздохнуть».

В стихотворении «В лунном сиянии» прекрасная, легкая ночь помогает лирическому герою забыть о заботах и отправиться на прогулку. Он не в состоянии томить душу в доме, он не может изменить своей привычке. Лирическому герою необходимо соприкосновение с ночной мглой, как воздух:

Долго ли душу томить

В темном молчании!

Он живет в ожидании заветного часа - ночи, тогда все его чувства будут направлены на слияние с ночной природой.

Пруд, как блестящая сталь,

Травы в рыдании,

Мельница, речка и даль

В лунном сиянии.

Весь этот простор проникнут духом ночи, пропитан лунным сиянием. Эта пейзажная зарисовка в полной мере помогает читателю понять лирического героя, ведь ночь очаровала его своей красотой. Образ темного времени суток рисуется автором в тихом, безмятежном, легком лунном сиянии, это придает ночи особую загадку. Именно в это время сильнее хочется жить, любить, наслаждаться окружающим миром и не упускать ни одной минуты зря. Чтобы передать чувства героя и образ ночи, автор использует художественные и синтаксические средства: эпитеты («в темном молчании», «блестящая сталь»), инверсию («душу томить»), олицетворение («травы в рыдании»), риторический вопрос («можно ль тужить и не жить нам в обаянии?»), повторы («в лунном сиянии»).

Нужно отметить, что стихотворение начинается с представления контрастных образов:

.. .Из царства льдов, из царства вьюг и снега,

Как свеж и чист твой вылетает май!

... Все звезды до единой

Тепло и кротко в душу смотрят.

Наверное, это объясняется вечерним временем суток, когда душа лирического героя острее ощущает природу и находится в гармонии с ней. В это волшебное время воздух пропитан соловьиным пением, тревожными мыслями и любовью. Ночью все образы принимают особое очертание, все оживает и погружается в мир ночных ощущений. Березы становятся похожи на новобрачных дев, они так же молоды и свежи, их листья застенчиво манят и тешат взор, их движения колеблющиеся, дрожащие. Этот нежный, бестелесный образ ночи всегда томил душу лирического героя. Таинственный мир ночной мглы снова и снова толкает его «с невольной песней» погрузиться в самого себя. В этом стихотворении автором используется ряд образных и синтаксических средств: эпитеты («свет и чист май», «полупрозрачный лист»), олицетворение («звезды смотрят», «березы ждут»), инверсия («вылетает май», «песнью соловьиной»), восклицания («какая ночь!»), обращение («о ночь»).

Таким образом, образ ночи в лирике А.А. Фета предстает перед читателем прекрасным временем, полным загадок, красивыми пейзажами, легкими ощущениями. Автор постоянно прославляет ночь. Именно ночью открываются все постоянные уголки человеческой души, потому что это время созидания, творчества, поэзии.

Главная » Сленг » Образ ночи в русской прозе. Курсовая работа: Лирический образ Руси в прозе Н