Переворот елизаветы петровны. История России XVII–XVIII вв

Время Елизаветы Петровны (1741-1761) Приступая к изучению весьма любопытного времени Елизаветы Петровны, мы прежде всего наведем небольшую историческую справку. Значение времени Елизаветы оценивалось и до сих пор оценивается различно. Елизавета пользовалась большою

Дворцовый переворот 1741 года открыл так называемую «Эпоху государственных переворотов» в России и явился естественным, если даже не вполне закономерным следствием десятилетнего царствования Императрицы Анны Иоанновны, фактически передавшей бразды правления страной выходцам из Митавы и вообще иноземцам, снискавшими в России дурную славу. Таков был знаменитый фаворит Императрицы Эрнст-Иоганн Бирон (1690 – 1772), по имени которого это десятилетие и стало впоследствии называться «Бироновщиной», таково было и его ближайшее окружение. В числе последних обычно называют братьев Левенвольде, участвовавших в возведении Анны Иоанновны на престол. Один из них, Карл-Густав, в течение первого года же нового царствования добился расширения прав остзейского дворянства, ему же предусмотрительно доверили формирование лейб-гвардии Измайловского полка и одного из конных полков с офицерами из тех же остзейских немцев. Во главе русской армии встали всё те же немцы – Миних и Ласси.
Впрочем, тотальный шпионаж и доносительство, возведённые в это время едва ли не в ранг государственной политики, многоходовые дворцовые интриги, а за ними политический террор и репрессии организовывались и всецело поддерживались людьми, в окружение временщика Бирона как будто не входившими. Таковыми были родственник Императрицы граф С.А. Салтыков, бывшие сподвижники Петра Первого Феофан Прокопович, графа Остерман, камергер Татищев и другие. В результате всех этих доносов и интриг, направленных против старой русской знати, пострадали – т. е. были казнены, отправлены в заключение или сосланы – князья Долгорукие, Голицыны (одного из которых низвели в придворные шуты), Черкасские, Юсуповы и другие. Всех сосланных в Сибирь в течение этих десяти лет насчитывались свыше 20 000 человек, из них 5 000 полагались впоследствии без вести пропавшими.
Самой же Императрице, по примеру покойной своей матери окружившей себя шутами и многочисленными карлами, дураками и дурами (т. е. карликами и юродивыми обоего пола), как представляется, не было и дела до того, что творилось у неё за спиной, да и вообще в её разоряемом иноземцами Отечестве. Оттого-то и содержание двора при Анне Иоанновне, сообщает нам анонимный автор начала XX столетия, обходилось казне впятеро дороже, чем при Петре Первом. И, как отмечали в 1730-х гг. иностранные послы, «при неслыханной роскоши двора в казне не было ни гроша, а потому никому ничего не платят». А наиболее ярким примером, апофеозом «нецелевого использования» государственных средств этого времени следует, наверное, считать курьёзную, шутовскую в прямом смысле слова свадьбу князя-вероотступника М.А. Голицына и одной из приживалок Императрицы калмычки А.И. Бужениновой в специально построенном для этой цели на Неве «Ледяном доме», имевшей место зимой 1739 – 1740 гг.
Одним словом, государственный переворот в таких условиях притеснения русских и вообще всего русского, в условиях разорения государственной казны был просто неизбежен. Тем более, что у противников Бирона и его режима был и готовый кандидат на престол – незамужняя дочь Петра Первого цесаревна Елизавета Петровна, которой в 1740 году шёл уже 31 год. Понятно, что о её крестьянских корнях (да к тому же ещё и лифляндских) и тёмном прошлом её матери (до того, как та стала любовницей сначала Шереметева, затем Меньшикова, и только потом самого Петра) сторонники Елизаветы либо не желали думать, либо, в абсолютном большинстве своём, просто не знали. А для не столь уж юной – и, заметим, незаконнорожденной – Елизаветы само имя Петра Великого служило надёжным пропуском в высшие эшелоны государственной власти и, рано или поздно, при желании и известной доли расторопности, должно было открыть дорогу к трону.
Положение Бирона, разошедшегося «по принципиальным соображениям» с Остерманом (получавшим на разных должностях до 100 000 рублей ежегодно), ещё более усугубилось и стало весьма шатким со смертью Анны Иоанновны, последовавшей вечером 17 (28) октября 1740 г.
Вопрос о престолонаследии был решён покойной Императрицей ещё в первые годы её царствования, а с рождением у её родной племянницы Анны Леопольдовны 12 (23) августа 1740 г. сына, наречённого при крещении Иоанном, оставалось только официально провозгласить его наследником престола, что, разумеется, и было сделано. Накануне смерти Императрицы вернувшимся из Копенгагена новоиспечённым действительным тайным советником А.П. Бестужевым-Рюминым (его назначение в Кабинет состоялось в марте 1740 г., и он был нужен Бирону в качестве противовеса Остерману) была составлена так называемая «позитивная декларация», предназначавшаяся для подписания сановниками первых 4-х классов (Табели о рангах). Суть этой декларации сводилась к тому, что все они-де желают видеть регентом Иоанна Антоновича именно Бирона. А 16 (27) октября, за сутки до своей смерти, Императрица подписала бумагу о назначении Иоанна наследником, Бирона же – регентом.
Однако после недолгих колебаний матери наследника, при посредничестве фельдмаршала Миниха, в ночь с 8 (19) на 9 (20) ноября 1740 г. Бирон был арестован, а Анна Леопольдовна провозглашена великой княгиней и правительницей государства. С этой самой минуты перед Анной Леопольдовной, урождённой принцессой Мекленбургской, явно замаячил призрак русского трона. Однако, как писал много позже в своих мемуарах граф Ф. Г. Головкин (1768 – 1823), будучи женщиной без характера, она опиралась, «с одной стороны, на герцога Ульриха, своего мужа, в чине генералиссимуса, но без власти и без дарования, а с другой стороны, на графа Линара, саксонского посланника, своего любимца, которые не знали ни страны, ни ее обычаев, ни духа народа, ни его языка, и поэтому не могли управлять Россией».
Заботы о делах государственного управления легли, таким образом, на плечи вице-канцлера графа М.Г. Головкина, который придерживался того мнения, что правительнице следует как можно скорее отправиться в Первопрестольную, чтобы быть там вместе с сыном помазанной на царство. В его намерения входило также приглашение в эту поездку и честолюбивой младшей дочери Петра, живого символа русской национальной государственности, которую предполагалось на второй же день поездки заключить в монастырь. (После воцарения Елизаветы Головкин предан был суду, признан виновным в государственной измене и приговорён к смерти. Вскорости, однако, приговор этот был заменен на вечную ссылку в одно из самых глухих местечек Якутии, где он и скончался в 1754 г.)
Мысль о заключении Елизаветы в монастырь вице-канцлер Головкин после долгих устных увещеваний Анны Леопольдовны имел неосторожность изложить на бумаге, которую отправил во дворец с доверенным лицом, неким Юрием Грюнштейном, бывшим торговцем ювелирными изделиями из Дрездена, состоявшим на русской службе. Однако Грюнштейн был подкуплен, и начал с того, что передал пакет цесаревне. (Его предательство было впоследствии вознаграждено потомственным дворянством и 927 душами крепостных.) Ознакомившись с содержанием пакета, Елизавета снова тщательно его запечатала и отправила Анне Леопольдовне. После этого Анна Леопольдовна, наконец, согласилась с доводами вице-канцлера, и отъезд был решён. Вместе с тем, было решено прежде отпраздновать в Петербурге день святой Екатерины, именины её дочери. Это обстоятельство и дало заговорщикам время помешать проекту Головкина, и первая в русской истории дворцовая революция разразилась в самый канун праздника, в ночь на 25 ноября (6 декабря) 1741 г., в условиях, когда авторитет власти Анны Леопольдовны окончательно рухнул.
Кстати, дипломатическую и финансовую поддержку перевороту, подготовка которого быстро стала секретом полишинеля, обеспечивал маркиз де Шетарди, французский посланник в Петербурге, долго интриговавший в своё время против Бирона и его партии, а затем против Остермана, Миниха и самой Анны Леопольдовны, ненавидевших Францию и французов и придерживавшихся идеи союза России с Австрией. Елизавета же, напротив, симпатизировала всему французскому.
В ночь на 25 ноября (6 декабря) 1741 г. Елизавета в сопровождении давно сочувствовавшего ей лейб-медика Лестока (связанного с Шетарди) и своего учителя танцев Шварца прибыла в казармы славного детища Петра Первого лейб-гвардии Преображенского полка и после пламенного воззвания повела за собой в Зимний дворец гренадерскую роту этого полка. За ней последовали 308 гвардейцев (некоторые источники, однако, называют 300 гренадер и 64 «заротных» чинов), вскоре после переворота удостоившихся почётного звания Лейб-компании. В Зимний дворец гвардейцы прошли без всякого сопротивления со стороны караула, и Елизавета Петровна (которую из-за глубокого уже снега разгоряченные гвардейцы внесли во дворец на своих плечах), при поддержке своего ближайшего окружения, провозгласила себя новой Императрицей.
Судя по всему, на арест Анны Леопольдовны, Антона-Ульриха и лиц, им сочувствующих (Миних, фрейлина правительницы Юлия Менгден и другие) ушло не больше десяти-пятнадцати минут, а вот с арестом Императора-младенца пришлось подождать около часа, пока он не проснулся – таково было указание Елизаветы. Кроме того, впоследствии выяснилось, что в суматохе гвардейцы уронили на пол четырёхмесячную дочь Анны Леопольдовны Екатерину на пол, в результате чего она оглохла.
Так начиналось царствование той, что восшествие на престол состоялось «по законному праву, по близости крови к самодержавным … родителям»…

Дворцовому перевороту 1741 г. не придавали такого значения, как петровскому или екатерининскому. С точки зрения русской историографии Елизавета не была великой императрицей, однако отличалась (в лучшую сторону) от Петра III или Павла I, являясь продолжательницей петровских традиций, в то же время была любительницей кутежей, фаворитов, но даже этим государству не вредила, так как ее фавориты действовали во благо государству (Разумовские и Шуваловы).

Царевна Елизавета хотя и не была совсем довольна во время царствования императрицы Анны, оставалась, однако, спокойною до тех пор, покуда не состоялось бракосочетание принца Антона-Ульриха с принцессою Анною; тогда она сделала несколько попыток, чтобы образовать свою партию. Все это делалось, однако, в такой тайне, что ничего не обнаружилось при жизни императрицы; но после ее кончины и когда Бирон был арестован, она стала думать об этом серьезнее. Тем не менее, первые месяцы после того, как принцесса Анна объявила себя великой княгиней и регентшей, прошли в величайшем согласии между нею и царевною Елизаветою; они посещали друг друга совершенно без церемоний и жили дружно. Это е продолжалось недолго -- недоброжелатели поселили вскоре раздор между обеими сторонами. Царевна Елизавета сделалась скрытее, начала посещать великую княгиню только в церемониальные дни или по какому-нибудь случаю, когда ей никак нельзя было избегнуть посещения. К этому присоединилось еще и то обстоятельство, что двор хотел принудить ее вступить в брак с принцем Людвигом Брауншвейгским и что ближайшие к ее особе приверженцы сильно убеждали ее освободиться от той зависимости, в которой ее держали.

Ее хирург, Лесток был в числе приближенных, наиболее горячо убеждавших ее вступить на престол, и маркиз де Ла-Шетарди, имевший от своего двора приказание возбуждать внутренние волнения в России, чтобы совершенно отвлечь ее от участия в политике остальной Европы, не преминул взяться за это дело со всевозможным старанием. У царевны не было денег, а их понадобилось много для того, чтобы составить партию. Де Ла-Шетарди снабдил ее таким количеством денег, какое она пожелала. Он имел часто тайные совещания с Лестоком и давал ему хорошие советы, как удачно повести, столь важное дело. Затем царевна вступила в переписку со Швецией, и стокгольмский двор предпринял войну отчасти по соглашению с нею.

В Петербурге царевна начала, с того, что подкупила нескольких гвардейцев Преображенского полка. Главным был некто Грюнштейн, из обанкротившегося купца сделавшийся солдатом; он подговорил некоторых других, так что мало-помалу в заговоре оказалось до тридцати гвардейских гренадер. Граф Остерман, имевший шпионов повсюду, был уведомлен, что царевна Елизавета замышляла что-то против регентства. Лесток, самый ветреный человек в мире и наименее способный сохранить что-либо в тайне, говорил часто в гостиницах при многих лицах, что в Петербурге случатся в скором времени большие перемены. Министр не преминул сообщить все это великой княгине, которая посмеялась над ним и не поверила ничему тому, что он говорил по этому предмету. Наконец известия эти, повторенные несколько раз и сообщенные даже из-за границы, начали несколько беспокоить принцессу Анну. Она поверила наконец, что ей грозит опасность, но не предприняла ровно ничего, чтобы избежать ее, хотя и могла бы сделать это тем легче, что царевна Елизавета дала ей достаточно времени принять свой меры. Царевна твердо решилась вступить на престол, но вместо того, чтобы поспешить исполнением, находила постоянно предлог откладывать решительные меры еще на некоторое время. Последним ее решением было не предпринимать ничего до 6-го января (по старому стилю), праздника св. Крещения, когда для всех полков, стоящих в Петербурге, бывает парад на льду реки Невы. Она хотела стать тогда во главе Преображенского полка и обратиться к нему с речью; так как она имела в нем преданных ей людей, то надеялась, что и другие не замедлят присоединиться к ним, и когда весь этот полк объявит себя на ее стороне, то прочие войска не затруднятся последовать за ним.

Проект этот, разумеется, не удался бы или, по крайней мере, вызвал бы большое кровопролитие. К счастью для нее, она была вынуждена ускорить это предприятие; многие причины побудили ее принять окончательное решение. Во-первых, она узнала, что великая княгиня решилась объявить себя императрицей. Все лица, приверженные к царевне Елизавете, советовали ей не дожидаться осуществления этого намерения и представляли, что она встретит тогда больше затруднений и что даже все меры ее могли не удастся. Во-вторых, по известиям, полученным двором о движении графа Левенгаупта, трем гвардейским батальонам было приказано быть готовым двинуться к Выборгу для соединения там с армией; многие лица, принимавшие участие в деле царевны, должны были идти с этим отрядом. Они отправились к царевне и сказали ей, что нужно было непременно торопиться исполнением ее замысла: так как лица, наиболее ей преданные, уйдут в поход, а на некоторых других может напасть страх, который заставит их донести обо всем этом деле. И, наконец, неосторожность принцессы Анны, которая говорила царевне о тайных совещаниях последней с де Ла-Шетарди, главным образом ускорила это дело. Четвертого декабря, в приемный день при дворе, великая княгиня отвела царевну Елизавету в сторону и сказала ей, что она получила много сведений о ее поведении, что хирург ее имел часто тайные совещания с французским министром и что оба они замышляли опасный заговор против царствующего дома, что великая княгиня не хотела еще верить этому, но что если подобные слухи будут продолжаться, то Лестока арестуют, чтобы заставить его сказать правду.

Царевна прекрасно выдержала этот разговор. Она уверяла великую княгиню, что никогда не имела в мыслях предпринять что-либо против нее или против ее сына, что она была слишком религиозна, чтобы нарушить данную ею присягу, что все эти известия сообщены ее врагами, желавшими сделать ее несчастною, что нога Лестока никогда не бывала в доме маркиза де Ла-Шетарди, но что, тем не менее великая княгиня вольна арестовать Лестока -- этим невинность царевны может еще более обнаружиться. Царевна Елизавета много плакала во время этого свидания и так сумела убедить в своей невинности великую княгиню, что последняя поверила, что царевна ни в чем не была виновна. Возвратясь к себе, царевна Елизавета тотчас же известила Лестока о своем разговоре с великой княгиней. Наперсник ее желал бы в ту же ночь предупредить опасность, грозившую царевне и ему самому, но так как все, принимавшие участие в заговоре, были рассеяны по своим квартирам и их ни о чем не предупредили, то дело было отложено до следующей ночи.

Утром, когда Лесток явился, по обыкновению, к царевне, он подал ей небольшой клочок папки, на которой он нарисовал карандашом царевну Елизавету с царским венцом на голове. На оборотной стороне она была изображена с покрывалом, а возле нее были колеса и виселицы. При этом он сказал: «Ваше императорское высочество должны избрать: быть ли вам императрицею или отправиться в заточение в монастырь и видеть, как ваши слуги погибают в казнях». Он убеждал ее долее не медлить, и последнее решение было принято на следующую ночь.

Лесток не забыл уведомить об этом всех, принадлежавших к их партии. В полночь царевна, сопровождаемая Воронцовым и Лестоком, отправилась в казармы гренадер Преображенского полка. 30 человек этой роты были в заговоре и собрали до 300 унтер-офицеров и солдат. Царевна объявила им в немногих словах свое намерение и требовала их помощи; все согласились жертвовать собою для нее. Первым делом их было арестовать ночевавшего в казармах гренадерского офицера по имени Гревс, шотландца по происхождению. После этого они присягнули царевне на подданство; она приняла над ними начальство и пошла прямо к Зимнему дворцу. Она вошла без малейшего сопротивления с частью сопровождавших ее лиц в комнаты, занимаемые караулом, и объявила офицерам причину своего прихода. Они не оказали никакого сопротивления и допустили ее действовать. У всех дверей и у всех выходов были поставлены часовые. Лесток и Воронцов вошли с отрядом гренадер в покои великой княгини и арестовали ее с ее супругом, детьми и фавориткой, жившей рядом. Лишь только это дело было кончено, несколько отрядов было послано арестовать фельдмаршала Миниха, сына его, обер-гофмейстера великой княгини, графа Остермана, графа Головкина, графа Левенвольде, обер-гофмаршала двора, барона Менгдена и некоторых других, менее значительных лиц. Все арестованные были отведены во дворец царевны. Она послала Лестока к фельдмаршалу Ласи предупредить его о том, что она совершила, и объявить, что ему нечего бояться, и притом приказала немедленно явиться к ней. Сенат и все сколько-нибудь знатные лица империи были также созваны во дворец новой императрицы. На рассвете все войска были собраны около ее дома, где им объявили, что царевна Елизавета вступила на отцовский престол, и привели их к присяге на подданство. Никто не сказал ни слова, и все было тихо, как и прежде. В тот же день императрица оставила дворец, в котором она жила до тех пор, и заняла покои в императорском дворце.

Когда совершилась революция герцога Курляндского, были чрезвычайно рады: на улицах раздавались одни только крики восторга. Теперь же было не то: все смотрели устными и убитыми, каждый боялся за себя или за кого-нибудь из своего семейства, и все начали дышать свободнее только по прошествии нескольких дней. Все, читающие об этом событии, не могут не удивиться ужасным ошибкам, сделанным с обеих сторон. Если бы великая княгиня не была совершенно ослеплена, то дело это не должно было удастся. Я говорил выше, что она получила несколько извещений даже из-за границы. Граф Остерман, приказав однажды снести себя к ней, уведомил ее о тайных совещаниях де Ла-Шетарди с Лестоком. Вместо того чтобы отвечать ему на то, что он говорил, она велела показать ему новое платье, заказанное ею для императора.

В тот же вечер, когда она говорила с царевною Елизаветою, маркиз Ботта обратился к ней со следующей речью: «Ваше императорское высочество упустили случай помочь го сударыне моей, королеве, несмотря на союз обоих дворов, но так как этому уже нельзя пособить, то я надеюсь, что с помощью Божией и других наших союзников мы устроим наши дела. По крайней мере, государыня, позаботьтесь теперь о самой себе. Вы находитесь на краю бездны; ради Бога, спасите себя, императора и вашего супруга». Все эти увещания не побудили ее сделать ни малейшего шага, чтобы утвердить за собою престол. Неосторожность ее дошла еще дальше. В вечер, предшествовавший революции, супруг ее сказал ей, что он получил новые Сведения о поведении царевны Елизаветы, что он тотчас же прикажет расставить на улицах караулы и решился арестовать Лестока. Великая княгиня не дала ему исполнить этого, ответив, что она считала царевну невинною, что когда она говорила с нею об ее совещаниях с де Ла-Шетарди, последняя не смутилась, очень много плакала и убедила ее. Ошибки, сделанные партией царевны Елизаветы, были не менее велики. Лесток говорил во многих местах и в присутствии многих лиц о долженствовавшей случиться в скором времени перемене. Прочие участники заговора были не, умнее: все люди простые, малоспособные сохранить столь важную тайну. Сама царевна делала некоторые вещи, за которые она была бы арестована в царствование императрицы Анны. Она прогуливалась часто по казармам гвардейцев. Простые солдаты становились на запятки открытых саней и таким образом разъезжали, разговаривая с нею, по улицам Петербурга. Их приходило каждый день по несколько в ее дворец, и она старалась казаться популярной во всех случаях.

В день революции новая императрица объявила манифестом, что она взошла на отцовский престол, принадлежащий ей как законной наследнице, и что она приказала арестовать похитителей ее власти. Три дня спустя был обнародован другой манифест, который должен был доказать: ее неоспоримое право на престол. В нем было сказано, что так как принцесса Анна и супруг ее не имели никакого права на русский престол, то они будут отправлены со всем семейством в Германию. Их отправили из Петербурга со всеми слугами под конвоем гвардейцев, состоявших под командою генерала Салтыкова (бывшего обер-полицмейстером при императрице Анне). Они доехали только до Риги, где их арестовали. Сначала их поместили на несколько месяцев в крепость. Затем их перевезли в Дюнамюндский форт, и, наконец, вместо того, чтобы дозволить им возвратиться в Германию, их привезли обратно в Россию. Место их заточения было часто переменяемо, и великая княгиня умерла в родах в марте 1746 г. Тело ее было перевезено в Петербург и предано земле в монастыре св. Александра Невского. Неизвестно, где именно содержатся теперь принц Антон-Ульрих и юный император. Иные говорят, что отец и сын находятся в одном и том же месте и что молодому принцу дают, по повелению двора, хорошее воспитание. Другие утверждают, что царевич Иоанн разлучен со своим отцом и находится в монастыре, где его воспитывают довольно плохо. По всему, что я сказал о принцессе Анне, будет не трудно определить ее характер. Она была чрезвычайно капризна, вспыльчива, не любила труда, была нерешительна в мелочах, как и в самых важных делах. Она очень походила характером на своего отца, герцога Карла Леопольда Мекленбургского, с тою только разницею, что она не была расположена к жестокости. В год своего регентства она правила с большою кротостью. Она любила делать добро, не умея делать его кстати. Фаворитка ее пользовалась ее полным доверием и распоряжалась ее образом жизни своему усмотрению. Министров своих и умных людей она вовсе не слушала, наконец, она не имела ни одного качества, необходимого для управления столь большой империей в смутное время. У нее был всегда грустный и унылый вид, что могло быть следствием тех огорчений, которые она испытала со стороны герцога Курляндского во время царствования императрицы Анны. Впрочем, она была очень хороша собою, прекрасно сложена и стройна; она свободно говорила на нескольких языках. Что же касается до принца, супруга ее, то он обладает наилучшим сердцем и прекраснейшим характером в мире, соединенными с редким мужеством и неустрашимостью в военном деле, но он чрез меру робок и застенчив в государственных делах. Он приехал слишком молодым в Россию, где перенес тысячу огорчений со стороны герцога Курляндского, который не любил его и часто обращался с ним весьма жестко. Эта ненависть герцога происходила от того, что он считал его -единственным препятствием к возвышению своего дома, так как, сделавшись герцогом Курляндским, он возымел намерение выдать принцессу Анну за своего старшего сына и возвести этим браком свое потомство на русский престол; но, несмотря на свое влияние на императрицу, он никогда не мог убедить ее согласиться на это.

Была назначена комиссия, составленная из нескольких сенаторов и других русских сановников, которые должны были допросить их и произвести над ними суд. Они были обвинены во многих преступлениях. Графа Остермана обвинили, между прочим, в том, что он способствовал своими интригами избранию императрицы Анны и уничтожил завещание императрицы Екатерины и т.д. Графа Миниха обвинили в том, будто он сказал солдатам, арестуя герцога Курляндского, что это делалось с целью возвести на престол царевну Елизавету. Тот и другой легко могли бы доказать, что обвинения эти-были ложные, но оправдания их не были приняты. В сущности, преступление всех арестованных лиц состояло в том, что они не понравились новой императрице и слишком хорошо служили императрице Анне. Сверх того, Елизавета обещала тем, которые помогли ей взойти на престол, что она освободит их от притеснения иностранцев, поэтому пришлось осудить тех, кто занимал высшие должности.

Согласно определению, граф Остерман был приговорен к колесованию заживо, фельдмаршал Миних -- к четвертованию, графа Головкина, графа Левенвольде и барона Менгдена присудили к отсечению головы. Императрица даровала им всем жизнь; их сослали в разные места Сибири. Граф Остерман получил помилование лишь на эшафоте, когда ему уже положили голову на плаху. Двор издал по этому случаю манифест, где были перечислены все преступления, в которых они обвинялись. Миних, Остерман и Левенвольде перенесли свое несчастье с твердостью; не то было с другими. Все поместья сосланных, за исключением тех, которые жены их принесли за собою в приданое, были конфискованы в пользу двора, который наградил ими других лиц. Жены осужденных получили позволение поселиться в своих поместьях и не следовать за мужьями в ссылку; но, ни одна из них не захотела воспользоваться этою милостью.

Придя к власти, Елизавета провозгласила преемственность своей политики политике Петра I. Весь период после смерти Екатерины I и до восшествия на престол Елизаветы объявлялся временем мрака и упадка страны. И, хотя первейшую задачу Елизавета видела в восстановлении государственных институтов и законодательства в том виде, в каком они были при Петре I, реальная жизнь внесла в эту цель свои коррективы. Вскоре стало ясно, что реставрировать пусть и недавнее и славное прошлое и жить по его законам невозможно. Поэтому по инициативе одного из главных лиц в правительстве Елизаветы П. И. Шувалова создается комиссия по разработке нового свода законов - Уложения. Эта работа растянулась на многие годы. Смерть императрицы, а затем свержение Петра III помешали завершению Уложения. Параллельно с созданием нового законодательства П. И. Шуваловым ведется реформирование экономики. Так, по его предложению в России во время елизаветинского правления происходит переориентация бюджетных поступлений с прямого на косвенное обложение, что увеличило поступление денег в государственную казну. Большое значение для экономики Российского государства сыграла и таможенная реформа, осуществленная П. И. Шуваловым. В результате было покончено с наследием средневековья, так как уничтожение внутренних таможенных барьеров позволило ускорить процесс складывания единого всероссийского рынка. При Елизавете осуществляется активная поддержка промышленных и торговых начинаний, что выражалось не только в предоставлении им монополий и всяческих льгот. Введенный в 1757 г. новый таможенный тариф имел ярко выраженный протекционистский характер. Он стал барьером на пути ввоза иностранных промышленных товаров, которые могли бы составить конкуренцию отечественным, то есть ухудшить положение российских производителей, в том числе и дворян. Кроме того, учитывая большую заинтересованность дворянства в вывозе и продаже за границей хлеба, правительство разрешило свободный вывоз хлеба за рубеж. Созданный по инициативе П. И. Шувалова Медный банк выдавал дворянам и купцам крупные ссуды по 50-100 тысяч рублей из расчета 6 % годовых в рассрочку до 18 лет. Все эти факты убедительно свидетельствуют об усилении экономического господства дворян во время правления Елизаветы.

К значительным событиям в сфере науки и искусства во времена Елизаветы можно отнести создание в 1755 г. по инициативе М. В. Ломоносова и П. И. Шувалова Московского университета. Кроме того, по их же проекту возникли гимназии в Казани и Москве, а в Петербурге была основана Академия художеств.

Вполне удачной можно назвать внешнюю политику Российского государства при Елизавете. Императрица смогла добиться укрепления авторитета России на европейском континенте. Так, навязанная шведами в 1741 г. война за возвращение завоеванных Петром I земель привела к победе русского оружия. Согласно мирному договору, заключенному в 1743 г. в городе Або, Россия не только отстояла спорные территории, но и присоединила часть Финляндии. Главный творец внешней политики России при Елизавете канцлер А. П. Бестужев-Рюмин четко придерживался концепции трех союзов. Он считал, и осуществлял это на практике, что в интересах Российского государства важны союзы с Англией и Голландией, как ведущими торговыми партнерами, с Саксонией, поскольку ее курфюст с конца XVII в. Являлся польским королем, и, следовательно, союз с этим государством позволял поддерживать благоприятные отношения с Речью Посполитой, извечным противником России. Наконец, союз с Австрией позволял России противодействовать Османской империи и другим державам, пытавшимся нарушить ее статус в Центральной и Восточной Европе. Одним из таких нарушителей в 40-50-е годы XVIII столетия стало прусское государство во главе с королем Фридрихом II. Участие России и ее союзников в Семилетней войне (1756-1763) против Пруссии принесло славу русскому оружию и дало бы немало материальных выгод, если бы победами русской армии в Европе толково распорядились российские правители. Сражения русских с пруссаками при Гросс-Егерсдорфе в 1757 г., Цорндорфе в 1758 г. и Кунерсдорфе в 1759 г.у вошли во все учебники по военной истории. В Семилетней войне ярко проявились полководческие таланты П. С. Салтыкова, П. А. Румянцева.

В истории России.

Подготовка заговора

Переворот этот не был ни для кого неожиданностью. Слухи о нём расходились по столице и стали достоянием правительства. Нити заговора не распространялись в сердце высшего общества, и круг сторонников Елизаветы ограничивался в основном «кавалерами» её двора. В подготовке переворота участвовали те, кто станут опорой Елизаветы в годы её правления, лейб-медик И. Г. Лесток , её фаворит А. Г. Разумовский , а также братья Александр и Пётр Шуваловы и М. И. Воронцов . Руководителями заговора являлись Лесток и сама Елизавета.

Дипломатическую и финансовую поддержку заговору обеспечивал французский посланник маркиз де Шетарди . Французское правительство не устраивало то, что глава русской дипломатии А. И. Остерман твёрдо держался австро-русского альянса . Накануне неизбежной войны за австрийское наследство французы стремились разрушить австро-русскую смычку. Кроме того, давние союзные отношения со Швецией вынуждали французов действовать в шведских интересах в условиях разгоравшейся русско-шведской войны . Шведы же считали, что неразбериха, порождённая в Петербурге государственным переворотом, неизбежно ослабит позиции русских.

Центром движения в пользу дочери Петра I стали казармы гвардейского Преображенского полка . Немало потрудилась для завоевания симпатий гвардейцев и сама цесаревна. Она часто проводила время в казармах «без этикета и церемоний», одаривала гвардейцев деньгами и крестила их детей. Солдаты не называли её иначе, как «матушка». Она в свою очередь называла их «дети мои».

24 ноября 1741 года, в 23 часа, Елизавета получила сообщение, что гвардейцы готовы поддержать её «революцию». Лесток послал двух наблюдателей к Остерману и Миниху разузнать, не забили ли там тревоги. Ничего подозрительного они не заметили. Сам Лесток отправился в Зимний дворец .

Вернувшись к Елизавете, Лесток нашел её молящейся перед иконой Богоматери. Впоследствии было высказано предположение, что именно в эту минуту она дала обет отменить смертную казнь , в случае удачи опасного предприятия.

В соседней комнате собрались все её приближенные: Разумовский, братья Шуваловы, Михаил Воронцов , принц Гессен‑Гомбургский , его жена Анастасия Трубецкая и родные цесаревны: Василий Салтыков (дядя Анны Иоанновны), её кузены Скавронские , Ефимовские и Гендриковы .

Цесаревна надела кавалерийскую кирасу , села в сани и по темным и заснеженным улицам столицы поехала в казармы Преображенского полка. Там она обратилась к своим приверженцам со словами, которые по-разному воспроизводят в исторических сочинениях: «Други мои! Как вы служили отцу моему, то при нынешнем случае и мне послужите верностью вашею!» или: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мной». Гвардейцы отвечали: «Матушка, мы готовы, мы их всех убьем». Елизавета возразила: «Если вы хотите поступать таким образом, то я не пойду с вами». Понимая, что ненависть её сторонников обращена против иностранцев, она сразу же объявила, что «берет всех этих иноземцев под своё особое покровительство». Она взяла крест, встала на колени, а за нею и все присутствующие, и сказала; «Клянусь умереть за вас, клянетесь ли вы умереть за меня?» «Клянемся!!!», - прогремела толпа.

Арест брауншвейгского семейства

Шетарди в своем донесении во Францию отмечал: «Найдя великую княгиню правительницу в постели и фрейлину Менгден , лежавшую около неё, принцесса [Елизавета] объявила первой об аресте. Великая княгиня тотчас подчинилась её повелениям и стала заклинать её не причинять насилия ни ей с семейством, ни фрейлине Менгден, которую она очень желала сохранить при себе. Новая императрица обещала ей это» . Миних, которого примерно в те же минуты невежливо разбудили и даже побили мятежники, писал, что, ворвавшись в спальню правительницы, Елизавета произнесла банальную фразу: «Сестрица, пора вставать!» Кроме этих версий, есть и другие. Авторы их считают, что, заняв дворец, Елизавета послала Лестока и Воронцова с солдатами на «штурм» спальни правительницы и сама при аресте племянницы не присутствовала.

Анна Леопольдовна с Антоном Ульрихом спустились из апартаментов на улицу, сели в приготовленные для них сани и позволили увезти себя из Зимнего дворца. Однако не все прошло гладко при «аресте» годовалого императора. Солдатам был дан строгий приказ не поднимать шума и взять ребёнка только тогда, когда он проснется. Около часа они молча простояли у колыбели, пока мальчик не открыл глаза и не закричал от страха при виде гренадеров. Кроме того, в суматохе сборов в спальне уронили на пол четырёхмесячную сестру императора, принцессу Екатерину Антоновну . Как выяснилось впоследствии, от этого удара она оглохла.

Императора Ивана Антоновича принесли Елизавете, и она, взяв его на руки, якобы проговорила: «Малютка, ты ни в чём не виноват!» Что делать с младенцем и его семьей, никто толком не знал. Так с ребёнком на руках Елизавета поехала в свой дворец. Вернувшись домой, она направила во все концы города гренадер, в первую очередь, в места расположения войск, откуда они привезли новой государыне полковые знамена. За всеми вельможами послали курьеров с приказанием немедленно явиться во дворец.

Главная » Сленг » Переворот елизаветы петровны. История России XVII–XVIII вв