«И ночная фиалка цветет»: Алихан Токаев и Александр Блок25.01.2019. Стих Ночная фиалка

Я - только рыцарь и поэт А.Блок Второй текст напрямую связанным с проблематикой цикла "Куликова поля" - поэма "Ночная фиалка". Об этом сне - поэма. Поэма о том, как он с другом, лучшим другом вышел из города, но друг по дороге пропал... (Чем я был несказа"нно доволен, Ибо что же приятней на свете, Чем утрата лучших друзей?) ...а сам он пришел к заброшенной избушке, в которой захваченные дурманом лиловой фиалки, дремлют - очевидно, не одно уже столетие - дремлют рыцари. ... Молчаливо сидела за пряжей, Некрасивая девушка Я не знаю, была ли она Молода иль стара, И еще я, наверное, знаю, Что когда-то уж видел ее, И была она, может быть, краше И, пожалуй, стройней и моложе... Был я нищий бродяга, Посетитель ночных ресторанов, А в избе собрались короли; Но запомнилось ясно, Что когда-то я был в их кругу И устами касался их чаши... Короли мне велели остаться. И тогда, обернувшись, Я увидел последнюю лавку В самом темном углу... Там, на лавке неровной и шаткой, Неподвижно сидел человек, Опершись на колени локтями, Подпирая руками лицо. Было видно, что он, не старея, Не меняясь, и думая думу одну, И когда я к нему подошел, Он не поднял лица, не ответил На поклон, и не двинул рукой. Только понял я, тихо вглядевшись В глубину его тусклых очей, Что и мне, как ему, суждено Здесь сидеть -- у недопитой кружки ... Сон этот - один из "снов на всю жизнь". Подобные снятся, наверное, всем, и все помнят их мистическое обаяние. Впечатление же, произведенное на мистика Блока, было сокрушающим. Чтобы понять - почему, придется вернуться в прошлое, в его прошлую жизнь - в его прошлую книгу. И к еще одному тексту. "Рыцарь-монах". Это эссе посвящено Владимиру Соловьеву - профессору, философу, критику, поэту, но даже это неважно, хотя стихи В.Соловьева были дороги А. Блоку. По-настоящему важным было только одно: Владимир Соловьев трижды встречался с Ней. "Я, Владимир Соловьёв, уроженец Москвы, призывал Тебя и видел тебя трижды: в Москве в 1862 году, за воскресной обедней, будучи девятилетним мальчиком; в Лондоне, в Британском музее, осенью 1875 го д а, будучи магистром философии и доцентом Московского университета; в пустыне близ Каира, в начале 1876 года..." И заголовком Блок выделил то, что с его точки зрения было определяющим в этом философе, критике, поэте - служение . Любая религия держится на реальных свидетелях чуда. Как всё христианство, в конечном счете - на свидетельстве Фомы, самолично вкладывавшим "персты в раны". Владимир Соловьев стал таким же живым свидетелем чуда. Официальное, дремучее, застывшее в средневековьях, ортодоксальное православие к началу XX века ответов на вопросы интеллигенции начала XX века не давало, и интеллигенция начало искать ответы свои. Свои - Лев Толстой. Свои - Гиппиус-Мережковский-Философов. Свои - Елена Блаватская. Свои - Даниил Андреев... (Да, он осколок - Серебряного века). Свои - Блок и Аргонавты... Они поверили в Ту, которая являлась Владимиру Соловьеву. Они были очень созвучны - эти мальчишки, ректорские сыновья, Саша Блок, Боря Бугаев*, Сережа Соловьёв - читали одни и те же книги, одни и те же журналы, одни и те же стихи, писали стихи сами и даже их родители были хорошо знакомы. Они были из одной стаи, они были - одной крови... и было им по 18-20 лет. Интересно, кого из них первого ударило, что у адресата стихов Блока имя - Любовь? И произошло отождествление девочки... ректорской дочки... с Той, Являвшейся... Они были убеждены, что Любочка Менделеева - Ее живое воплощение... И приняли служение Ей... И влюбились в неё. Любочка... В своих воспоминаниях о первой встрече с "Сашурой" она обмолвилась, что он ей совсем не понравился, но ее задело, что этот мальчик стал ухаживать за её сестрой, вот она и "приняла меры"... (как странно, вот так же другой мальчик, - Володя Маяковский, совсем не понравится другой девочке - Лиличке, но он станет ухаживать за ее сестрой - Эльзой, и Лиличка "примет меры"). Любочка... Земная, насквозь земная, всю мистику, очевидно считавшая полным вздором, хотевшая только одного - трахаться, трахаться, трахаться. Любочка, все годы, все время, всю жизнь с Блоков в своем дневнике перечеркнувшая двумя словами: "потерянные годы"... Любочка... Чемпионка мира по посвященным ей стихам - в книге рекордов Гиннеса запись есть. А Блок... целое лето встречаться со своей личной богиней... которая - Богиня всех. Истинная... Мистическое лето... ** А мальчики читали стихи, комментировали их, интерпретировали их... И ждали чуда. Особенно от свадьбы. Влюбленный Блок уже не мог без девочки: он признался в любви и попросил руки. Но юный рыцарь надеялся продолжить служение: "Любочка всё поймет". Влюбленный Белый уже не мог молчать, на свадьбе он признался Любочке в любви. Но он тоже надеялся продолжить служение. А Любочка... А Любочка термин "служение" воспринимала как "услужение", брак без секса - обманом. И она приняла меры. Помню, как лет 20-30 назад я улыбался над глупыми мальчишками... Над их наивными ожиданиями, Но это я был глупым, а они... Ведь эти мальчишки... Один из величайших поэтов серебряного века, и один из его главных идеологов... А потом я прочитал у Даниила Андреева главу в его "Розе Мира": "Падение вестника"... Д. Андреев считал Блока - вестником... Вестник? Только ли? И вот теперь думаю... Что если... Что если бы... Если бы на месте барышни, которой Блок дал титул - Та, оказалась не Любочка, и если бы та, другая.... " всё поня ла " .... Может тогда бы, именно тогда бы, именно потому бы Россия не рухнула в своё страшное столетие... Может тогда бы, там, наверху что-то удержалось, и не нагрянуло бы, не прорвалось бы к нам, на нас столетие предательств, столетие безверия, столетие бездуховности. И... столетие женщин, которым бы трахаться, трахаться, трахаться... После тургеневских девушек-то. Андрей Белый в своих воспоминаниях писал: он принимал, как должное, что его роман с Любочкой шел синхронно с революцией 5-го года: у них свидание, в стране - теракт, у них разрыв, в стране - восстание... (Да, Любочка приняла признание в любви на свадьбе очень конкретно и не придумала ничего лучшего, как столкнуть друзей... "лучших друзей". Как странно: вот так же другая женщина Анна Ахматова будет бегать на свидание к Модильяни во время свадебного путешествия в Париж, во время медового месяца с другим поэтом - Гумилевым.) Но это всё важно не для целей статьи о "Поле Куликовом". А здесь важно то, что для Блока такой брак стал предательством. И осознанным предательством стал весь второй том его лирики, все эти "снежные маски", "незнакомки", "нечаянные радости" - все стихи с 1902 по 1907 годы. А потом приснился сон. В котором ему напомнили о служении. Перечитаем: ("Интеллигенция и Россия") "Я хотел бы поставить вопрос резче и беспощаднее; это самый больной, самый лихорадочный для многих из нас вопрос. Боюсь даже, вопрос ли это? Не свершается ли уже, пока мы говорим здесь, какое-то страшное и безмолвное дело? Не обречен ли уже кто-либо из нас бесповоротно на гибель?" и: "Монастырь наш - Россия! Облеките же себя умственно рясой чернеца и, всего себя умертвивши для себя, но не для нее, ступайте подвизаться в ней. Она теперь зовет сынов своих еще крепче, нежели когда-либо прежде ..." И второй том закрыт. P.S. Девочки, будьте бережнее с поэтами... и осторожнее. Особенно с их первой любовью... даже если он считает, что она - не первая. ***** ***** * надо было издавать книгу, а для отца-ректора видеть свою фамилию над декадентскими стишками было бы невместно, стали искать псевдоним. - Буревой! - придумал мальчик-поэт. - Ну, что ты, - улыбнулась Зинаида Гиппиус. - Будут смеяться: "Бори вой" Нашли нейтральное - Андрей Белый. ** еще одно белое пятно... да какое пятно - целая Антарктида. Прошло более ста лет , а до сих пор нет путеводителя по 1-ому тому Блока. Никто не возьмет на себя смелость, построфно рассказать, о чем здесь... Показать, КАК это читать. Взяв за пример хотя бы с разбор Бродского " Новогоднее " Цветаевой. 4

| ПОВЕСЬ ФЛАЖОК СЕБЕ НА АВАТАРКУ | Петербург - путь в Европу | Возвращение. Эпическая поэма. | Объединение Санкт-Петербурга и области Ингрия.орг |

Образ Ингрии в поэме Александра Блока «Ночная фиалка» - Приют убогого чухонца

Comments:

Здорово, про скандинавскую тему очень точно. Но.. По первому (несостоявшемуся) образованию я ботаник, и поэму обожаю - так что несколько замечаний:

Ночная Фиалка - это не фиалка, это народное название северной орхидеи, любки двулистной.Она ночью раскрывается и потрясающе пахнет, ее опыляют ночные насекомые. Но судя по цвету - "Тот ЛИЛОВО-ЗЕЛЕНЫЙ ЦВЕТОК,/ что зову я Ночною Фиалкой..." - все-таки это другая орхидея, ятрышник. Они растут вместе и вполне ингерманландские, вот тут посмотреть
http://community.livejournal.com/ru_flowers/68222.html
Иван-да-Марья - это третий цветок, совсем не фиалка:
http://www.photosight.ru/photo.php?photoid=2305388
Кстати, шведы видят в нем образ каролина - одно из его народных названий там "Шведские солдаты" "Svenska soldater"
А фиалка и иван-да-марья - дневные цветы.

Каролин, из всех наших северных орхидей пахнет по ночам (да и днем тоже, если сильно нюхнуть) только любка, но она белая. У меня и ятрышник и любка удачно прижились на даче и поэтому я нюхаю их и днем и ночью.

На подболоченном чернолесье он в диком виде произрастает в особо крупных размерах. Ночью нормальный человек в такое место не полезет, но днем ятрышник не издает абсолютно никаких запахов.

Был. Я же не буду каждый раз носиться в лес, чтобы посмотреть на ятрышник. А так он растет у меня под вишней и радует.
И еще есть понятие садовой коллекции, хотя тут, конечно, нельзя объять необъятное:)

Вы верно заметили, что фиалка - слишком неопределенное название, которое по ошибке нередко достается совершенно разным цветам (анютины глазки в диком и садовом вариантах, любка двулистная, ятрышник, незабудка, иван-да-марья и др.). Акцент на лиловом цвете определенно указывает на ятрышник. Однако у Блока четко выражены и другие ассоциации. В частности, достаточно устойчивый мотив Белой Девы. Поэтому более правдоподобной мне представляется версия о любке двулистной.
Конечно, в этом случае рассыпаются параллели с нынешним желто-сине-красным ингерманландским флагом. Зато возникают с бело-синим флагом шведской Ингрии 17 века.

спасибо за поправки. мне об этом уже говорили. но Блок - не ботаник, и ошибки тут вполне в рамках. вон, у Розенбаума так вообще глухари ждут своих тетёрок ...

Пожалуй, тем более это сон, где всякое слово больше символ, чем название.
Вот только цветовая гамма смущает, явно из сумеречного, болотного сна - лилово-зеленый цветок, а не сине-желто-красный.
Желтого там, в этих сумерках, вообще быть не может, он диссонирует.
А впрочем... Если желтый растворить в красном, то и будет лиловый; если в синем - то зеленый...
То есть лилово-зеленый - это есть производная ингерманландского триколора, так, matholimp? А то у меня трояк по этой дисциплине был, устойчивый)

Производную от триколора я способен брать только после очень большого перепоя. Для рабочего дня (8 пар + окно) - тяжеловато. Но (в принципе) направление мысли - правильное.

ага... и сразу на Блока все свалили:)))
А Розенбаум - це воще...

Здорово получилось - теперь вся общественность будет вести ботанические споры, искать ассоциации и пр.
Кстати, вы тем самым задали тему. Можжевельник - растение хвойное. Но ведь должен у Ингрии быть символ почитания - цветок (я имею в виду цветковое растение). Надо бы изучить этот вопрос исторически, какое растение могло быть тотемным, обрядовым, какое как элемент духовной культуры ижоры (например у Египтян - тросник, у французов позднее на гербах - лилия) и т.п.

Гуляя по книжному магазину среди полок с серией «ЖЗЛ», рука сама потянулась к биографии Блока. Накануне я в очередной раз перечитала поэму «Двенадцать» — наверное, самое неоднозначное произведение русской литературы — и в голове постоянно крутились строки из последней строфы.

Книга о Блоке только подвела к пониманию жизнетворчества символиста, поднимая все больше и больше вопросов. Поэтому на протяжении двух или трех недель пространство вокруг меня озарялось музыкой, превознесенной поэтом.

©
NextewsПортрет А.А.Блока

Во время чтения записей, писем и публицистики Блока, аналогия с мироощущением самого яркого осетинского символиста Алихана Токаева возникает неосознанно.

Мысль о сходстве двух поэтов не нова, учитывая то, какое влияние оказали на поэзию горца русские символисты XX века. Вечный поиск красоты у Токаева и незатихающая музыка Блока созвучны друг другу.

Через музыку и красоту хаос становится мелодией, соединяющей в гармонии темное и светлое.

Безумно увлекательно погружение в стихотворения гениев. Сочинительство смыслов практически никогда не приносит единственного ответа, и праздному любопытству не свойственно «отнимать аромат у цветка». Но многогранные символы, засеянные поэтом, прорастают в душе и фантазии читателя, воскрешая в памяти череду воспоминаний и ассоциаций.

Два стихотворения, «Ночная фиалка» Александра Блока и «Фиалка» Алихана Токаева, многообразные и бесконечно глубокие, написаны с разницей в десять лет двумя гениальными поэтами, которые на момент их создания были примерно одного возраста.

Фиалка как символ несет неоднозначный смысл, являясь в одно и то же время знаком печали и смерти, радости и пробуждения природы. Цветок из древнегреческой мифологии, вдохновлявший немецких и французских поэтов, предстает в разнообразных образах, символизируя то тихую любовь, то смерть от любви.

Что символизировала фиалка Блока и Токаева?

Герой Блока увидел Ночную Фиалку, растущую посреди болота, во сне.

«Над болотом цветет,
Не старея, не зная измены,
Мой лиловый цветок,
Что зову я - Ночною Фиалкой»

Он описывал дремлющих королей и дружину, нищего за кружкой пива, напоминающего ему самого себя, и спящую королевну за «бесцельной пряжей». Королевна - родина, потерявшая свой прежний облик и заточенная в замке. Она прозреет только, когда ей откроется лиловый цветок.

Или цветок лишь виденье, призрачная надежда чудака, которая никогда не воплотится наяву?

После пробуждения ничего не изменилось, но герой Блока вернулся, познав тайну Ночной Фиалки — с необходимым знанием, способным осветить дорогу и придать веру.

«Тот же мир меня тягостный встретил.
Но Ночная Фиалка цветет,
И лиловый цветок ее светел»


©
Культура.РФПортрет А.А.Блока

Заблудившемуся всаднику в статье «Безвременье», написанной спустя год после «Ночной Фиалки», так же освещает путь лиловый свет цветка.

«Оторвав от звезды долгий взор свой, всадник видит молочный туман с фиолетовым цветом. Точно гигантский небывалый цветок - Ночная фиалка - смотрит в очи ему гигантским круглым взором невесты. И красота в этом взоре, и отчаянье, и счастье будет вечно кружить и кружить по болотам от кочки до кочки, в фиолетовом тумане, под большой зеленой звездой».

Символом надежды предстает фиалка и в стихотворении Токаева. Безвинному герою, заключенному в тюрьме, незнакомец протягивает букет фиалок, которые разгоняют его печаль. И все это происходит весной, которую узнику пришлось провести в заточении.

«Фиалкæты бастæй
Рудзынгыл æрцахстон…
Зæрдæ феуæгъд мастæй —
Дидинджытæ уарзтон»

Дзерасса Хетагурова в работе о творчестве Токаева и эстетике русского символизма описывала развитие лирического «я» Алихана на примере древнего обряда инициации.

Коллаж Михаила ХасиеваАлихан Токаты

«Герой умирает, но его возрождение происходит уже в других стихотворениях в образе человека, владеющего некими таинственными знаниями и возможностями», — пишет она.

Фиалка - таинственное знание, которое Токаев находит в заточении, а Блок видит во сне.

«Есть такая символика: говорят, что когда человек подходит к порогу очень важного события своей внутренней жизни, то он переживает одновременно нечто ангелическое и нечто смертное; он должен как-то внутренне при жизни познакомиться со своей смертью, пережив нечто и смертное, и светлое», — писал Андрей Белый о Блоке, но эта мысль в полной мере описывает и Алихана.

Не претендуя на научность, история с фиалкой кажется созвучной мировоззрению символистов, стремившихся к сверхсознанию.

Отчужденные и трагичные, Блок и Токаев самые важные мысли переживали в одиночестве. Несмотря на близость А.А. с женой и матерью, на дружбу и продолжительные переписки с коллегами, он так и остался не понят, а произведения его до сих пор не разгаданы.

К изучению судьбы и творчества Алихана мы и вовсе только подступили.

Первая мысль о сходстве двух символистов мгновенно потянула за собой череду удивительных совпадений и знаков, на которые я то и дело наталкиваюсь. Конечно, фантазировать о творчестве поэтов можно бесконечно, обнаруживая новые параллели и смыслы. И многое еще предстоит увидеть в поэзии и биографии горца-символиста, но очевидно то, что Токаев и Блок шли в одном направлении — по дороге, где «ночная фиалка цветет».

Миновали случайные дни
И равнодушные ночи,
И, однако, памятно мне
То, что хочу рассказать вам,
То, что случилось во сне.
Город вечерний остался за мною.
Дождь начинал моросить.
Далеко, у самого края,
Там, где небо, устав прикрывать
Поступки и мысли сограждан моих,
Упало в болото, -
Там краснела полоска зари.
Город покинув,
Я медленно шел по уклону
Малозастроенной улицы,
И, кажется, друг мой со мной.
Но если и шел он,
То молчал всю дорогу.
Я ли просил помолчать,
Или сам он был грустно настроен,
Только, друг другу чужие,
Разное видели мы:
Он видел извощичьи дрожки,
Где молодые и лысые франты
Обнимали раскрашенных женщин.
Также не были чужды ему
Девицы, смотревшие в окна
Сквозь желтые бархатцы…
Но всё посерело, померкло,
И зренье у спутника - также,
И, верно, другие желанья
Его одолели,
Когда он исчез за углом,
Нахлобучив картуз,
И оставил меня одного
(Чем я был несказанно доволен,
Ибо что же приятней на свете,
Чем утрата лучших друзей?)
Прохожих стало всё меньше.
Только тощие псы попадались навстречу,
Только пьяные бабы ругались вдали.
Над равниною мокрой торчали
Кочерыжки капусты, березки и вербы,
И пахло болотом.
И пока прояснялось сознанье,
Умолкали шаги, голоса,
Разговоры о тайнах различных религий,
И заботы о плате за строчку, -
Становилось ясней и ясней,
Что когда-то я был здесь и видел
Всё, что вижу во сне, - наяву.
Опустилась дорога,
И не стало видно строений.
На болоте, от кочки до кочки,
Над стоячей и ржавой водой
Перекинуты мостики были,
И тропинка вилась
Сквозь лилово-зеленые сумерки
В сон, и в дрёму, и в лень,
Где внизу и вверху,
И над кочкою чахлой,
И под красной полоской зари, -
Затаил ожидание воздух
И как будто на страже стоял,
Ожидая расцвета
Нежной дочери струй
Водяных и воздушных.
И недаром всё было спокойно
И торжественной встречей полно?:
Ведь никто не слыхал никогда
От родителей смертных,
От наставников школьных,
Да и в книгах никто не читал,
Что вблизи от столицы,
На болоте глухом и пустом,
В час фабричных гудков и журфиксов,
В час забвенья о зле и добре,
В час разгула родственных чувств
И развратно длинных бесед
О дурном состояньи желудка
И о новом совете министров,
В час презренья к лучшим из нас,
Кто, падений своих не скрывая,
Без стыда продает свое тело
И на пыльно-трескучих троттуарах
С наглой скромностью смотрит в глаза, -
Что в такой оскорбительный час
Всем доступны виденья.
Что такой же бродяга, как я,
Или, может быть, ты, кто читаешь
Эти строки, с любовью иль злобой, -
Может видеть лилово-зеленый
Безмятежный и чистый цветок,
Что зовется Ночною Фиалкой.
Так я знал про себя,
Проходя по болоту,
И увидел сквозь сетку дождя
Небольшую избушку.
Сам не зная, куда я забрел,
Приоткрыл я тяжелую дверь
И смущенно встал на пороге.
В длинной, низкой избе по стенам
Неуклюжие лавки стояли.
На одной - перед длинным столом -
Молчаливо сидела за пряжей,
Опустив над работой пробор,
Некрасивая девушка
С неприметным лицом.
Я не знаю, была ли она
Молода иль стара,
И какого цвета волосы были,
И какие черты и глаза.
Знаю только, что тихую пряжу пряла,
И потом, отрываясь от пряжи,
Долго, долго сидела, не глядя,
Без забот и без дум.
И еще я, наверное, знаю,
Что когда-то уж видел ее,
И была она, может быть, краше
И, пожалуй, стройней и моложе,
И, быть может, грустили когда-то,
Припадая к подножьям ее,
Короли в сединах голубых.
И запомнилось мне,
Что в избе этой низкой
Веял сладкий дурман,
Оттого, что болотная дрёма
За плечами моими текла,
Оттого, что пронизан был воздух
Зацветаньем Фиалки Ночной,
Оттого, что на праздник вечерний
Я не в брачной одежде пришел.
Был я нищий бродяга,
Посетитель ночных ресторанов,
А в избе собрались короли;
Но запомнилось ясно,
Что когда-то я был в их кругу
И устами касался их чаши
Где-то в скалах, на фьордах,
Где уж нет ни морей, ни земли,
Только в сумерках снежных
Чуть блестят золотые венцы
Скандинавских владык.
Было тяжко опять приступить
К исполненью сурового долга,
К поклоненью забытым венцам,
Но они дожидались,
И, грустя, засмеялась душа
Запоздалому их ожиданью.
Обходил я избу,
Руки жал я товарищам прежним,
Но они не узнали меня.
Наконец, за огромною бочкой
(Верно, с пивом), на узкой скамье
Я заметил сидящих
Старика и старуху.
И глаза различили венцы,
Потускневшие в воздухе ржавом,
На зеленых и древних кудрях.
Здесь сидели веками они,
Дожидаясь привычных поклонов,
Чуть кивая пришельцам в ответ.
Обойдя всех сидевших на лавках,
Я отвесил поклон королям;
И по старым, глубоким морщинам
Пробежала усталая тень;
И привычно торжественным жестом
Короли мне велели остаться.
И тогда, обернувшись,
Я увидел последнюю лавку
В самом темном углу.
Там, на лавке неровной и шаткой,
Неподвижно сидел человек,
Опершись на колени локтями,
Подпирая руками лицо.
Было видно, что он, не старея,
Не меняясь, и думая думу одну,
Прогрустил здесь века,
Так что члены одеревенели,
И теперь, обреченный, сидит
За одною и тою же думой
И за тою же кружкой пивной,
Что стоит рядом с ним на скамейке.
И когда я к нему подошел,
Он не поднял лица, не ответил
На поклон, и не двинул рукой.
Только понял я, тихо вглядевшись
В глубину его тусклых очей,
Что и мне, как ему, суждено
Здесь сидеть - у недо?питой кружки,
В самом темном углу.
Суждена мне такая же дума,
Так же руки мне надо сложить,
Так же тусклые очи направить
В дальний угол избы,
Где сидит под мерцающим светом,
За дремотой четы королевской,
За уснувшей дружиной,
За бесцельною пряжей -
Королевна забытой страны,
Что зовется Ночною Фиалкой.
Так сижу я в избе.
Рядом - кружка пивная
И печальный владелец ее.
Понемногу лицо его никнет,
Скоро тихо коснется колен,
Да и руки, не в силах согнуться,
Только брякнут костями,
Упадут и повиснут.
Этот нищий, как я, - в старину
Был, как я, благородного рода,
Стройным юношей, храбрым героем,
Обольстителем северных дев
И певцом скандинавских сказаний.
Вот обрывки одежды его:
Разноцветные полосы тканей,
Шитых золотом красным
И поблекших.
Дальше вижу дружину
На огромных скамьях:
Кто владеет в забвеньи
Рукоятью меча;
Кто, к щиту прислонясь,
Увязил долговязую шпору
Под скамьей;
Кто свой шлем уронил, - и у шлема,
На истлевшем полу,
Пробивается бледная травка,
Обреченная жить без весны
И дышать стариной бездыханной.
Дальше - чинно, у бочки пивной,
Восседают старик и старуха,
И на них догорают венцы,
Озаренные узкой полоской
Отдаленной зари.
И струятся зеленые кудри,
Обрамляя морщин глубину,
И глаза под навесом бровей
Огоньками болотными дремлют.
Дальше, дальше - беззвучно прядет,
И прядет, и прядет королевна,
Опустив над работой пробор.
Сладким сном одурманила нас,
Опоила нас зельем болотным,
Окружила нас сказкой ночной,
А сама всё цветет и цветет,
И болотами дышит Фиалка,
И беззвучная кружится прялка,
И прядет, и прядет, и прядет.
Цепенею, и сплю, и грущу,
И таю мою долгую думу,
И смотрю на полоску зари.
И проходят, быть может, мгновенья,
А быть может, - столетья.
Слышу, слышу сквозь сон
За стенами раскаты,
Отдаленные всплески,
Будто дальний прибой,
Будто голос из родины новой,
Будто чайки кричат,
Или стонут глухие сирены,
Или гонит играющий ветер
Корабли из веселой страны.
И нечаянно Радость приходит,
И далекая пена бушует,
Зацветают далёко огни.
Вот сосед мой склонился на кружку,
Тихо брякнули руки,
И приникла к скамье голова.
Вот рассыпался меч, дребезжа.
Щит упал. Из-под шлема
Побежала веселая мышка.
А старик и старуха на лавке
Прислонились тихонько друг к другу,
И над старыми их головами
Больше нет королевских венцов.
И сижу на болоте.
Над болотом цветет,
Не старея, не зная измены,
Мой лиловый цветок,
Что зову я - Ночною Фиалкой.
За болотом остался мой город,
Тот же вечер и та же заря.
И, наверное, друг мой, шатаясь,
Не однажды домой приходил
И ругался, меня проклиная,
И мертвецким сном засыпал.
Но столетья прошли,
И продумал я думу столетий.
Я у самого края земли,
Одинокий и мудрый, как дети.
Так же тих догорающий свод,
Тот же мир меня тягостный встретил.
Но Ночная Фиалка цветет,
И лиловый цветок ее светел.
И в зеленой ласкающей мгле
Слышу волн круговое движенье,
И больших кораблей приближенье,
Будто вести о новой земле.
Так заветная прялка прядет
Сон живой и мгновенный,
Что нечаянно Радость придет
И пребудет она совершенной.
И Ночная Фиалка цветет.