Как жили в деревнях после революции 1917. Нужна ли революция? В Липецке быстро установилась советская власть

В ночь с 7 на 8 ноября (по новому стилю, а по старому стилю это произошло с 25 на 26 октября) 1917 года в Петрограде произошло восстание. По сигналу, которым стал выстрел крейсера «Аврора», вооруженные рабочие, солдаты и матросы захватили Зимний дворец, свергли Временное правительство и провозгласили Власть Советов.

Заложенную Октябрем траекторию движения к коммунистическому будущему в свое время активно поддержали выдающиеся деятели XX века: Бернард Шоу и Пабло Пикассо, Эйнштейн и Циолковский.

Что же представляла из себя ситуация в России к началу 1917 года?

Шла первая мировая война унесшая 1 700 000 жизней русских людей

В стране назревал голод;

З/п рабочих увеличилась на 100%, а цены выросли на 300%;

Повсюду стояли очереди за продуктами.

Быстро и малой кровью

Революция была отлично подготовлена. 12 октября числа Троцкий, который возглавлял Петроградский Совет учредил Военно-революционный комитет. 22 числа агитаторы от большевиков отправились во все воинские части Петрограда. Октябрьская революция началась 25 октября 1917 года.

Прямой захват власти произошел всего за 3 дня, а захват центра Временного правительства - Зимнего дворца, за 4 с лишним часа. При этом Государственный Банк, Центральная Телеграфная станция, Главный почтамт и центральные газеты полностью находились в руках большевиков ещё до выстрела крейсера «Авроры», произошедшего ровно в 21:40, 25 октября по старому стилю.

Штурм Зимнего

Согласно документам ВРК, потери революционеров во время штурма составили всего 6 человек, да и те в списках значились как жертвы несчастного случая. В комментариях к потерям в некоторых списках можно найти примечания: «подорвались на гранате неизвестной системы по причине личной халатности и неосторожности». Сведений об убитых защитниках Зимнего и нет вовсе, однако архивы пестрят записками о том, что юнкер, офицер или солдат такой-то был после взятия Зимнего отпущен, под честное слово «не принимать участия в боях против революционеров».

Самая высокотехнологичная революция

Октябрьская революция стала самой «высокотехнологичной революцией» в истории человечества. В 5 часов 10 минут утра 26 октября прозвучало первое в истории революционное радиообращение к народу, в котором Петроградский военно-революционный комитет объявил о переходе власти к Советам.

Ленин - кровавый диктатор или вождь пролетариата?

25 октября в 10 часов утра Владимир Ильич Ленин обратился с воззванием «К гражданам России»:
«Временное правительство низложено… Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено» .

Демократические свободы

После Октябрьской революции в Советской России в 1918 году была принята конституция, закрепившая юридическое равноправие женщин с мужчинами.

Октябрьская революция утвердила Советы как наиболее демократическую форму политической власти, давшую измученному войной народу долгожданные мир, землю и возможность национального самоопределения.

Октябрьская революция выдвинула идею социального освобождения и справедливости.

Плоды революции

1.Октябрь дал России дееспособное правительство. Что происходило в бывшей Российской империи в тот момент? Продолжалась предельно непопулярная захватническая война, обострилась продовольственная проблема, вырос уровень преступности, правительства менялись одно за другим. Большевики же оказались способны не только удержать власть, но и выполнить свои обещания: обеспечить снабжение городов продовольствием, дать землю крестьянам, причём так, как хотели сами крестьяне, чья воля была выражена в «Наказах», предшествовавших «Декрету о земле», и наконец заключить мир.

2.Революция открыла путь к выходу российского общества из общенационального кризиса в интересах трудящихся масс , ликвидировав остатки феодализма и мучительные противоречия российского капитализма. Вывела Россию из империалистической войны и иностранной зависимости, обеспечив независимый путь развития. Установила политическую власть трудящихся в форме Советов, провозгласила целью социальное равенство и национальное равноправие; установила повсеместный 8-часовой рабочий день; открыла простор для проявления творческих сил народа и положила начало новой ступени в развитии российского общества.

3.Индустриализация страны - тоже прямое следствие революции. В 1920 году, менее чем за один год, правительство РСФСР под руководством В. И. Ленина разработало перспективный план электрификации страны, для чего, в частности, и была создана Государственная комиссия по разработке плана электрификации России под руководством Г. М. Кржижановского. К работе комиссии было привлечено около двухсот учёных и инженеров. ГОЭЛРО был планом развития не одной энергетики, а всей экономики. В нём предусматривалось строительство предприятий, обеспечивающих эти стройки всем необходимым, а также опережающее развитие электроэнергетики. В итоге проект ГОЭЛРО положил основу индустриализации в России.

4.Огромные изменения принесла революция в культурную жизнь страны, где в начале ХХ века было 40% неграмотного населения.

Для общей картины, здесь достаточно будет перечисления лишь самых главных мероприятий:

А) Введение всеобщего обязательного светского образования для детей.

Б) Введение бесплатного обучения в вузах с ускоренной подготовкой на рабочих факультетах для тех, у кого не хватало имеющегося уровня.

В) Грандиозная кампания по ликвидации безграмотности и малограмотности взрослых.

Г) Создание сети вечерних школ для тех, кто хотел повысить образовательный уровень.

Д) Создание системы лекториев, научно-популярных чтений, художественных программ для самых широких масс.

5 .Наука в рабочем государстве стала одной из наиболее развитых отраслей народного хозяйства. За два года, в 1918—1919 гг, было создано 33 крупных для того времени научно-исследовательских института, в числе которых такие известные, как Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ), Физико-технический институт им. А. Ф. Иоффе РАН, Государственный оптический институт (ГОИ), Институт изучения мозга и психической деятельности, Рентгенологический и радиологический институт, Институт по изучению Севера. К 1923 году количество исследовательских институтов в стране достигло 55, а к 1927 году их стало более 90.

6. Октябрьская социалистическая революция открыла перед медициной новые пути развития. Охрана здоровья народа стала одной из важнейших функций государства. Была создана широкая сеть медицинских учреждений. Сформулированные уже в первые годы Советской власти организационные принципы здравоохранения исходили из развитых В. И. Лениным марксистских положений о социальной обусловленности общественного здоровья.

7. После Октябрьской революции в Советской России в 1918 году была принята конституция, закрепившая юридическое равноправие женщин с мужчинами. Советские женщины, одни из первых в мире получили избирательное право, право голоса и право быть избранными в государственные и местные органы самоуправления наравне с мужчинами.

8. Внедрение цивилизационных институтов и цивилизационных форм жизни в Центральной Азии. Практически безвозмездно СССР осуществил грандиозную цивилизационную миссию в этом ранее абсолютно отсталом регионе и превратил его в несколько экономически процветающих республик с развитым для того времени образованием, здравоохранением, наукой и культурой.

Так произошло, потому что октябрьской революции не пришла на помощь международная революция. Россия оказалась на положении осажденной крепости.

Капиталистический экономический базис задушил пролетарскую надстройку.

Государственная бюрократия, коллективный собственник государственных средств производства, не могла допустить возрождения ослабевшей в ходе гражданской войны власти рабочего класса.

Раз за разом, она ослабляла его влияние на жизнь страны. А когда настал момент - просто тотально вырезала его партию, одновременно ликвидировав даже юридически его власть - Советы. Советская власть была аннулирована сталинской конституцией 1936 года.

В этом разгадка последующего разгрома левой оппозиции в ВКП (б) в 20-е годы и последующего террора 1937-38 гг.

Падение советской модели общества не означает ложность идеалов Октября. Как христианские идеи не ответственны за практику инквизиции, так сталинский тоталитаризм не рушит идеалы революции.

Октябрьская революция 1917 года показала всем трудящимся, что пролетарская партия была способна обеспечить ликвидацию капиталистического строя, предотвратить национальную катастрофу, вывести страну на путь самостоятельного развития.

Владимир Рогозин .

« Жизнь стала сплош­ным приклю­че­нием на необи­та­е­мом острове, сплош­ной борь­бой за суще­ство­ва­ние, забо­той об одежде, пище и топке».

Так описы­вала жизнь после рево­лю­ции в своем днев­нике за 1919–1921 гг. выпуск­ница Высших женских курсов, дочь воро­неж­ского учителя Зина­ида Дени­сьев­ская. Тот же мотив изоля­ции, внезап­ной оторван­но­сти от привыч­ной жизни звучит и в воспо­ми­на­ниях Нины Бербе­ро­вой, отец кото­рой был круп­ным мини­стер­ским чинов­ни­ком из Петер­бурга: «Я вполне отчёт­ливо созна­вала, что от меня оста­лись клочья, и от России - тот неболь­шой кусок, где мы сейчас жили, без возмож­но­сти свида­ния или пере­писки с теми, кто жил по другую сторону фронта граж­дан­ской войны» .

Нине было шест­на­дцать лет, когда рево­лю­ци­он­ная волна смыла её за борт преж­него суще­ство­ва­ния и выбро­сила на неиз­вест­ный берег. На этом же берегу оказа­лись многие из тех, кому совет­ская власть дала обозна­че­ние «бывшие люди». В эту кате­го­рию попали аристо­краты, дворяне, офицеры Белой армии, духо­вен­ство, купцы, промыш­лен­ники, чинов­ники монар­хи­че­ского аппа­рата и ряд других соци­аль­ных групп. Всех этих людей ждала холод­ная, жесто­кая terra incognita - непри­вет­ли­вая тьма, в кото­рой прихо­ди­лось проди­раться наощупь и добы­вать пропи­та­ние своими руками. Преж­ние знания, преж­ние навыки в одно­ча­сье стали беспо­лез­ным бага­жом, от кото­рого нужно было как можно скорее изба­виться - чтобы выжить.

« Чему меня учили? Меня не учили, как доста­вать себе пропи­та­ние, как проби­ваться локтями в очере­дях за пайкой и ложкой, за кото­рую надо было давать залог; меня не учили ничему полез­ному: я не умела ни шить валенки, ни вычё­сы­вать вшей из детских голов, ни печь пироги из карто­фель­ной шелухи» . И Нина, и Зина­ида, и тысячи других дево­чек, деву­шек и женщин в одно­ча­сье оказа­лись «бывшими» и дочерьми «бывших» отцов - «бывших» поме­щи­ков, учите­лей, врачей, писа­те­лей, юристов, купцов, акте­ров, меце­на­тов, чинов­ни­ков, многих из кото­рых новая жизнь сделала «совер­шенно прозрач­ными, с глубоко запав­шими глазами и тяже­лым запа­хом».

Нина Бербе­рова

Что же пред­став­лял собой этот остров, насе­лён­ный «бывшими»? Как рево­лю­ци­он­ные собы­тия, граж­дан­ская война и смена власти изме­нили (точнее сказать, иско­рё­жили) быто­вые усло­вия жизни женщин «неже­ла­тель­ного» проис­хож­де­ния? Как и где они жили (точнее сказать, выжи­вали) в новом «царстве - голод­ных, зябну­щих, боль­ных и умира­ю­щих людей», кото­рое пришло на смену преж­ней монар­хии? Как они чувство­вали себя в мире, где места для них уже не было - и, глав­ное, что они сами гово­рили об этом?

Рево­лю­ция принесла с собой тоталь­ный хаос, в кото­рый всё больше и больше погру­жа­лись города. Отклю­чи­лась теле­фон­ная связь, нача­лись проблемы с транс­пор­том: редкие трам­ваи были пере­пол­нены, извоз­чика можно было достать только за боль­шие деньги. Закры­ва­лись или пусто­вали аптеки, лавки и мага­зины, заводы и пред­при­я­тия. Зина­ида Гиппиус назвала Петер­бург моги­лой, процесс разло­же­ния в кото­рой неиз­бежно идет всё дальше и дальше. Многие очевидцы писали о жизнь после рево­лю­ции схожими словами: как о загни­ва­ю­щем, боль­ном поту­сто­рон­нем мире, напол­нен­ном людьми-тенями, бесцельно бродя­щими в холод­ном аду неиз­вест­но­сти.

Нина Бербе­рова, 1917 год:

« Трудно и печально отры­ваться в эти годы (шест­на­дцать лет) от того, с чем сжился: оборвать дружбу, бросить книги, бросить город, красота и вели­чие кото­рого в послед­ние месяцы начали помра­чаться от разби­тых окон, зако­ло­чен­ных лавок, повер­жен­ных памят­ни­ков, снятых дверей и длин­ных угрю­мых очере­дей».

Софья Кларк, родствен­ница Саввы Мамон­това, 1917 год:

« Тишина в городе была гробо­вая. Всё закрыто. Ни банков, ни мага­зи­нов, и денег не было, чтобы купить что-нибудь. Буду­щее было совсем неиз­вестно. Иногда каза­лось, что „чем хуже, тем лучше“, что боль­ше­вики долго не продер­жатся у власти. Кончи­лись буржу­аз­ные газеты: Русское Слово, Русские Ведо­мо­сти. Выхо­дили только изве­стия Совета Рабо­чих Депу­та­тов. Но изве­стий в них было мало. Насту­пал голод и холод, отоп­ле­ния не было. У нас, к счастью, во дворе были сложены дрова, но на боль­шой дом их не могло хватить на долго. По вече­рам было страшно выхо­дить. В темноте оста­нав­ли­вали, снимали пальто».

Елена Дулова, дочь князя Г.Н. Дулова, скри­пача и профес­сора Москов­ской консер­ва­то­рии, о феврале 1919 года:

« Москва пото­нула в сугро­бах… Посре­дине улиц тихо брели худые, измож­ден­ные люди… Трам­ваи не ходили».

Зина­ида Дени­сьев­ская, март 1922 года:

« Устала я. И странно мне от Смерти вернуться к жизни. Я не знаю хоро­шенько, стоит ли к ней возвра­щаться. Есть что-то непе­ре­но­симо урод­ли­вое, безоб­раз­ное в общей атмо­сфере жизни, именно русской тепе­реш­ней, - в этих худых, голод­ных людях, теря­ю­щих облик чело­ве­че­ский, в этих разгу­лах стра­стей - наживы, кутежа и разврата мень­шин­ства, в этом болоте безгра­мот­но­сти, неве­же­ства, дикого эгоизма, глупо­сти воров­ства и т.д.».

Одной из глав­ных проблем стал холод. Когда запасы дров кончи­лись, каждое полено, каждая щепка стала на вес золота. Темпе­ра­тура в квар­ти­рах дохо­дила до мину­со­вой. Боль­ницы не отап­ли­ва­лись. Прогреть обле­де­нев­шие комнаты было крайне сложно: расто­пить печь или чугунку стоило боль­шого труда. На дрова распи­ли­вали мебель, жгли книги. Тепло стало роско­шью, доступ­ной немно­гим.

« Голод и холод душев­ный и физи­че­ский».

« Холод и холод. Страх перед междо­усоб­ной войной, перед поте­рей близ­ких…»

« Жизнь - стала топкой печей, приго­тов­ле­нием еды и почин­кой белья… Борь­бой с холо­дом…»

« Я уже поняла, что холод тяже­лее голода. Голод и холод вместе - ничто перед духов­ным стра­да­нием».

« В городе - неопре­де­лён­ное настро­е­ние. Все погло­щены мыслью о топке и о продук­тах».

В этой ситу­а­ции соблю­дать простей­шие правила личной гиги­ены было крайне сложно. Надежда Мандель­штам вспо­ми­нает, какие усилия нужно было прила­гать для того, чтобы «помыться в огром­ном городе, где первым делом уничто­жили все ванные комнаты. Мы мылись, стоя на одной ноге и сунув другую под кран с холод­ной водой». Обще­ствен­ные бани закры­лись из-за недо­статка топлива. «…В промёрз­ших квар­ти­рах промер­зал водо­про­вод и кана­ли­за­ция. Убор­ные пред­став­ляли собой страш­ные клоаки. Пред­ла­га­лось всем граж­да­нам проли­вать их кипят­ком. В конце концов, полу­чи­лось так, что помойки превра­ти­лись в обще­ствен­ные убор­ные» .

Поэтесса Вера Инбер вспо­ми­нала:

« В те годы мне было очень плохо: я совер­шенно пере­стала пони­мать для чего я живу, и что будет дальше. Кроме всего прочего, ещё не на что было жить. Вещи из дому выте­кали неудер­жимо, как вода, мы пита­лись сначала портье­рами, скатер­тями, нако­нец роялем».

В новом - но не дивном - мире торговля стала одним из основ­ных спосо­бов пропи­та­ния. Край­няя нужна застав­ляла прода­вать всё до нитки. «Есть что-то надо», «не на что было жить», «есть почти нечего». На рынок «выте­кало» всё: укра­ше­ния, одежда и обувь, книги и картины, мебель и зана­вески, ковры и скрипки, столо­вое серебро и сервизы. Бережно храни­мые фамиль­ные драго­цен­но­сти в тяже­лых усло­виях суще­ство­ва­ния стано­ви­лись просто вещами, кото­рые можно было продать или обме­нять на еду. Перед лицом голода пред­меты из прошлой жизни теряли смысл и былую значи­мость. Книги и краси­вая доро­гая мебель превра­ща­лись в дрова для топки квар­тиры, золото и серебро - в пшено и карто­фель. Любовь Менде­ле­ева в борьбе «за хлеб насущ­ный» и для того, чтобы прокор­мить Алек­сандра Блока, заня­того служ­бой рево­лю­ции, не пожа­лела ни пяти сунду­ков своего актёр­ского гарде­роба, ни «тщатель­ную подо­бран­ной коллек­ции старин­ных плат­ков и шалей», ни «обожа­е­мой» нитки жемчуга. «Сего­дня прода­вала на Смолен­ском рынке бабуш­кин (со стороны мамы) брас­лет - един­ствен­ная уцелев­шая у меня вещица… Мне не жаль было её, как вообще не жаль ничего из наших обыва­тель­ских скар­бов. Но смер­тельно надо­ело посто­янно нуждаться», - пишет Мария Бело­цве­това, жена поэта и антро­по­софа Н.Н. Бело­цве­това, в эмигра­ции руко­во­див­шая русской антро­по­соф­ской груп­пой в Берлине.

Т.М. Карди­на­лов­ская вспо­ми­нает, как после рево­лю­ции пришлось обме­нять на хлеб и молоко ордена отца, - офицера, к тому времени уже погиб­шего на фронте - в том числе, Орден Белого Орла, «наивыс­ший орден в царской армии». Бело­цве­това расска­зы­вает об артистке театра Корша Марты­но­вой: «Бедная старушка принуж­дена прода­вать, менять на картошку и хлеб подне­сен­ные ей при цветах и подар­ках ленты… В каком госу­дар­стве проис­хо­дило нечто подоб­ное?!..».

« У бабушки были уникаль­ные вещи, сереб­ря­ные, фамиль­ные. Неко­то­рые - золо­тые. Фамиль­ные укра­ше­ния, ожере­лья, брас­леты. Столо­вое серебро и столо­вое стекло, изго­тов­лен­ное в Италии бог знает в каком веке. Тончай­шее. Дунешь - разле­тится. Тронешь его - поёт. Оно пере­хо­дило из поко­ле­ния в поко­ле­ние. Всё это храни­лось в длин­ных боль­ших короб­ках, выло­жен­ных внутри барха­том. Бабушка зана­ве­ши­вала окна, чтобы снаружи ничего не было видно, и тогда только откры­вала эти коробки», - пишет о своём детстве Марина Дурново, внучка князя Голи­цина. Все эти вещи - всё, что оста­ва­лось «краси­вое или доро­гое» - её бабушка посте­пенно прода­вала в иностран­ных посоль­ствах. «И на выру­чен­ные деньги прино­сила домой кушать, еду, потому что нам не на что было жить».

Вот что вспо­ми­нает Раиса Монас, проис­хо­див­шая из еврей­ской купе­че­ской семьи (её отцу принад­ле­жала гости­ница в Минске), о ситу­а­ции в после­ре­во­лю­ци­он­ной Одессе, где она оказа­лась после бегства из родного города:

« С прихо­дом боль­ше­ви­ков продо­воль­ствен­ное поло­же­ние резко ухуд­ши­лось, помню один период, когда мы ели только куку­рузу и поми­доры. Финан­со­вое поло­же­ние было чрез­вы­чайно слож­ное: „керенки“, бывшие ещё в ходу при белых, сразу исчезли, чёрный рынок процве­тал, и т.к. совет­ские рубли ничего не стоили, все прода­вали ещё имею­щу­юся иностран­ную валюту, чтобы иметь возмож­ность каждый день поку­пать продо­воль­ствие. Ману­фак­тура тоже исчезла: весной 1921 г., когда я кончала гимна­зию, мне сшили платье из простыни…».

К слову, простыня была не самым экзо­тич­ным мате­ри­а­лом, из кото­рого в то время прихо­ди­лось шить одежду. Платья масте­рили даже из марли для пере­вя­зок, бельё - из аптеч­ной кальки, на юбки пере­кра­и­вали отцов­ские брюки. В тоталь­ной нищете, в ситу­а­ции, когда весь гарде­роб до нитки - в прямом смысле - был продан, на долю женщин оста­ва­лись лишь обноски и мечты о такой роскоши, как чулки и хоро­шие туфли. «Если нам попа­дала в руки тряпка, тут же разыг­ры­ва­лось необуз­дан­ное вооб­ра­же­ние, как бы из неё, вожде­лен­ной, сделать нечто прекрас­ное и годное на все случаи жизни», - вспо­ми­нает Надежда Мандель­штам. «У меня было всего-навсего два платья с собою, одно из них назы­ва­лось парад­ное, так как я его наде­вала редко и только в парад­ных случаях, а второе состо­яло из кофточки и чёрной бархат­ной юбки, именно той, кото­рую Катя-коров­ница украла у меня в первые дни рево­лю­ции, а потом вернула. От долгой и посто­ян­ной носки мате­рия на коле­нях стала проти­раться, и в этих местах бархат поры­жел», - пишет Матильда Кшесин­ская, прима-бале­рина Импе­ра­тор­ских теат­ров, в прошлом - обла­да­тель­ница двух гарде­роб­ных комнат.

Торго­вать нужно было посто­янно - прожить на выру­чен­ные деньги при стре­ми­тельно расту­щих ценах обычно удава­лось недолго. «У меня опухли ноги и уже завтра, если не случится чего-либо непред­ви­денно-удач­ного, придётся идти на Смолен­ский торго­вать…», - жалу­ется своему днев­нику Мария Бело­цве­това. Как заме­чает А.А. Саль­ни­кова, «торговля и обмен вещей на толкуч­ках заво­е­вы­вают особое место в жизни дево­чек в это страш­ное время». В памяти Елены Дуло­вой 1918–1919 годы оста­лись как «самый кошмар­ный период в четы­рёх­лет­нем голоде». Малень­кая девочка каждый день бегала наве­щать маму в боль­нице - боси­ком. Зимние вещи пришлось продать соседу, чтобы купить на них на Смолен­ском рынке яблоки, манную крупу и молоко для боль­ной матери.

Зина­ида Гиппиус, блиста­тель­ная и экстра­ва­гант­ная поэтесса, царица петер­бург­ских лите­ра­тур­ных сало­нов, пози­ро­вав­шая Баксту и Репину, вынуж­дена была прода­вать всё, вплоть до старой обуви: «Не дают полторы тысячи, - малы. Отдала задё­шево. Есть-то надо». Но торговля плохо дава­лась Зина­иде Нико­ла­евне, как и многим из «бывших»: «не умею, плохо идет продажа». Сложно приоб­щиться к коммер­ции тем, кто был воспи­тан по-другому и для другого. Однако зача­стую иного способа достать деньги просто не было. Навыки, полу­чен­ные в прошлой жизни, кото­рые могли приго­диться (напри­мер, коррек­тура), прино­сили ничтож­ный доход: «Над каким-то фран­цуз­ским рома­ном, пере­ве­дён­ным голод­ной барыш­ней, 14 ночей проси­дела. На копе­ечку эту (за 14 ночей я полу­чила около тысячи лени­нок, полдня жизни) не раску­тишься. Выгод­нее продать старые штаны».

К тому же, ситу­а­ция ослож­ня­лась пери­о­ди­че­скими запре­тами воль­ной торговли, обла­вами, стрель­бой и убий­ствами на рынках. Эти обсто­я­тель­ства способ­ство­вали расцвету неле­галь­ной торговли и спеку­ля­ции. Вот как эти собы­тия описы­вает Зина­ида Гиппиус:

« Терро­ри­сти­че­ские налеты на рынки, со стрель­бой и смер­то­убий­ством, конча­лись просто разграб­ле­нием продо­воль­ствия в пользу отряда, кото­рый совер­шал налёт. Продо­воль­ствия, прежде всего, но так как нет вещи, кото­рой нельзя встре­тить на рынке, - то заби­ра­лось и осталь­ное, - старые онучи, ручки от дверей, драные штаны, брон­зо­вые подсвеч­ники, древ­нее бархат­ное еван­ге­лие, выкра­ден­ное из какого-нибудь книго­хра­ни­лища, дамские рубашки, обивка мебели… Мебель тоже счита­лась собствен­но­стью госу­дар­ства, а так как под полой дивана тащить нельзя, то люди сдирали обивку и норо­вили сбыть ее хоть за полфунта соло­мен­ного хлеба…».

В ситу­а­ции край­ней нужды расста­ва­лись даже с пред­ме­тами искус­ства, отда­вали за бесце­нок картины, руко­писи и старин­ные книж­ные изда­ния, китай­ский фарфор, вазы и эмали, имев­шие колос­саль­ную стои­мость. Софья Кларк, проис­хо­див­шая из очень состо­я­тель­ной семьи, в своих воспо­ми­на­ниях пишет, что в голод­ные рево­лю­ци­он­ные годы пришлось продать порт­реты её тети Маши и матери, напи­сан­ные Серо­вым, кото­рый жил в детстве у их дяди, Саввы Мамон­това. Кроме того, семье Марии Кларк принад­ле­жали работы других знаме­ни­тых масте­ров: этюд Сури­кова (нищего к картине «Боярыня Моро­зова»), север­ный пейзаж Рериха. Эти картины оста­лись в дачном особ­няке, кото­рый после бегства хозяев занял детский дом, спустя непро­дол­жи­тель­ное время сгорев­ший дотла. Лиля Брик в «голод­ные дни» продала свой «огром­ный, больше нату­раль­ной вели­чины» порт­рет кисти Бориса Григо­рьева, одного из самых доро­гих худож­ни­ков русского аван­гарда. «Лиля в разливе» - так назы­вал этот порт­рет Влади­мир Маяков­ский. Также Брик вспо­ми­нает, как в 1919 году она от руки пере­пи­сала «Флейту-позво­ноч­ник», поэму Маяков­ского; он нари­со­вал к ней обложку и продал в каком-то мага­зине. Благо­даря этому они обедали целых два дня.

Кроме того, имуще­ство могли рекви­зи­ро­вать, забрать при обыске или просто украсть. Графиня В.Н. Бобрин­ская, состо­яв­шая в город­ской управе Пяти­гор­ска, так описы­вает пове­де­ние новой власти в январе 1919 года:

« Банда этих граби­те­лей под пред­ло­гом обыс­ков врыва­ется в дома, и захва­ты­вает всё что ей попа­да­ется на глаза, - иногда это поборы день­гами, иногда золо­том и драго­цен­но­стями, иногда бельем и носиль­ным платьем, посу­дой - даже мебе­лью. Грабежи сопро­вож­да­ются часто наси­лием; бывало до 7–8 втор­же­ний этих банд в одну и ту же квар­тиру в один и тот же день».

Монас вспо­ми­нает рекви­зи­цию:

« Несколько раз в месяц чеки­сты прихо­дили и обыс­ки­вали квар­тиру: искали золото, драго­цен­но­сти, иностран­ную валюту. Одна­жды они ворва­лись среди бела дня: на обеден­ном столе была приго­тов­лена валюта для продажи; у тётки были хоро­шие рефлексы, она бросила шубу поверх денег и они не дога­да­лись её поднять. В другой раз искали чуть ли не целую ночь, всё распо­тро­шили, а у кошки в это время роди­лись котята, и всё было запря­тано под её подуш­кой - тоже ушли ни с чем».

Гиппиус же описы­вает обыски в её доме:

« Куча баб в плат­ках (новые сыщицы-комму­нистки) инте­ре­со­ва­лись больше содер­жи­мым моих шкафов. Шепта­лись. В то время мы только что начи­нали продажу, и бабы явно были недо­вольны, что шкаф не пуст».

« Когда я вошла в свой дом, то меня сразу объял ужас, во что его успели превра­тить: чудная мрамор­ная лест­ница, веду­щая к вести­бюлю и покры­тая крас­ным ковром, была зава­лена книгами, среди кото­рых копо­ши­лись какие-то женщины. Когда я стала поды­маться, эти женщины наки­ну­лись на меня, что я хожу по их книгам. <…> Мне пред­ло­жили потом подняться в мою спальню, но это было просто ужасно, что я увидела: чудный ковёр, специ­ально мною зака­зан­ный в Париже, весь был залит черни­лами, вся мебель была выне­сена в нижний этаж, из чудного шкапа была вырвана с петлями дверь, все полки вынуты, и там стояли ружья, я поспе­шила выйти, слиш­ком тяжело было смот­реть на это варвар­ство. В моей убор­ной ванна-бассейн была напол­нена окур­ками», - в таком виде оказался особ­няк Кшесин­ской в стиле модерн, кото­рый был захва­чен боль­ше­ви­ками вскоре после Февраль­ской рево­лю­ции. Софья Кларк так описы­вает свою дачу в Наро-Фомин­ском, кото­рую она увидела спустя много лет после рево­лю­ции, в 1961 году: «На месте белого дома были огороды. Но флигель, кухня, дома куче­ров, садов­ника, прачек и осталь­ные службы стоят и до сих пор. Весь парк был сруб­лен, веро­ятно во время войны (теперь дере­вья снова выросли), старые дорожки ещё видны. Река Нара обме­лела, часовни в конце парка, на месте битвы 1812 года пропали. Там прохо­дит боль­шое шоссе».

Новой власти всего за несколько лет в полной мере удалось вопло­тить в жизнь свой глав­ный рево­лю­ци­он­ный лозунг, а именно - сделать всех людей равными. Аристо­кратки и кухарки, актрисы и прачки, фрей­лины и крестьянки - все они вдруг оказа­лись в схожих усло­виях. Это было равен­ство «разде­тых людей, равен­ство нищих». В одно­ча­сье канули в прошлое отбив­ные котлеты и гастро­но­ми­че­ские мага­зины с мрамор­ными прилав­ками, крах­маль­ные ворот­нички и бело­снеж­ные фартуки, шикар­ные особ­няки со штатом прислуги, «прелест­ными» убор­ными и элек­три­че­ством, простор­ные квар­тиры с израз­цо­выми печами и горя­чей водой.

« …Выставки картин, гром­кие премьеры в теат­рах и скан­даль­ные процессы на суде, покупки картин, увле­че­ние стари­ной, поездки на всю ночь в „Самар­канд“, к цыга­нам» - всё это стало казаться волшеб­ными сказ­ками, эфемер­ной мечтой, сном - «сном о забы­той жизни». А в реаль­но­сти был сырой хлеб с соло­мой и глиной в четверть фунта в день, крапив­ные щи и морков­ный чай, «столовки» с перло­вой кашей и стрельба на улицах, обле­де­нев­шие комнаты с зелё­ными от сыро­сти стенами и жестя­ными лампоч­ками, комму­наль­ные квар­тиры с клопами и тара­ка­нами, - голод, стра­да­ния и посто­ян­ный страх. Стира­лись границы, рвались связи, исче­зали ориен­тиры. Поэтессы прода­вали старые башмаки; актрисы плакали над своими распух­шими и загру­бев­шими руками; девушки в коти­ко­вых полу­пальто и шляп­ках махали кирками, отбы­вая снего­вую повин­ность.

Обита­те­лей «острова бывших», тех дево­чек, деву­шек и женщин, о кото­рых шла речь, ждала разная судьба. Кому-то удалось эмигри­ро­вать из Совет­ского Союза и дожить до глубо­кой старо­сти, кто-то умер от голода, кто-то сумел влиться в совет­скую действи­тель­ность и стать частью нового мира. Однако в те «страш­ные дни», о кото­рых идёт речь, в дни безвоз­врат­ного круше­ния и всеоб­щей агонии, все они чувство­вали себя поте­рян­ными, лишён­ными опоры и надежд на буду­щее.

« Почти год пошёл с тех пор. Я с трудом берусь за перо; нет сил, нет охоты писать. Но я хочу кончить эту тетрадь, не днев­ни­ком, а двумя, тремя словами. Писать днев­ник я больше не буду. Всё то, что меня вооду­шев­ляло, чему я верила, что любила, чему готова была безро­потно отдать и жизнь и счастье - всё это уничто­жено без следа. Погибла Россия, затоп­тан­ная в грязи, озве­рев­шая, поте­ряв­шая чувство чести, любви к чело­ве­че­ству, лежит она всеми заплё­ван­ная, в пропа­сти».
З.В. Арапова, дочь князя В.Д. Голи­цына и жена П.А. Арапова, адъютанта гене­рала В.И. Гурко

« Все вспо­ми­на­ются в эти страш­ные дни. Обо всех дума­ешь с одина­ко­вой трево­гой… И нет веры ни в чьё спасе­ние… Всё личное раство­ря­ется сейчас. Нет проч­но­сти ни в чём. Отдых нахо­дишь только в сказ­ках и в мыслях. А действи­тель­ность - как сон… Надо терпеть и рабо­тать».
Зина­ида Дени­сьев­ская

« Я стара­юсь скре­пить душу желез­ными поло­сами».
Зина­ида Гиппиус

Источники и литература

1. Арапова З.В. Днев­ник № 13. 1916–1921 гг. // НИОР РГБ. Ф. 12. Кар. 1. Ед. хр. 9.
2. Бело­цве­това М. Э. Днев­ник (1919 ноябрь 26 - 1920 мая 1) // НИОР РГБ. Ф. 24. Карт. 5. Ед. хр. 1.
3. Бербе­рова Н.Н. Курсив мой: Авто­био­гра­фия / Вступ. ст. Е.В. Витков­со­кого; Коммент. В.П.Кочетова, Г.И. Мосе­швили. М.: Согла­сие, 1996.
4. Блок Л. И быль и небы­лицы о Блоке и о себе // Жизни гибель­ный пожар. М., 2012. С. 39–111.
5. Бобрин­ская В.Н. Воспо­ми­на­ния. «Итоги личных наблю­де­ний» // ГАРФ. Ф. 5819. Оп. 1. Ед. хр. № 6.
6. Брик Л. Пристраст­ные рассказы. Сост. Я. И. Грой­сман, И.Ю. Генс. Худо­же­ствен­ное оформ­ле­ние - В.В. Петру­хин. Нижний Новго­род: ДЕКОМ, 2011.
7. Гиппиус З. Днев­ники.
8. Глоцер В. «Марина Дурново: Мой муж Даниил Хармс».
9. Дени­сьев­ская З. А. Днев­ник 1916–1919 // НИОР РГБ. Ф.752. Катр. 2. Ед. хр.2.
10. Дени­сьев­ская З. А. Днев­ник 1919–1921 // НИОР РГБ. Ф.752. Катр. 2. Ед. хр.3.
11. Дулова Е.Г. «По правде говоря». (Исто­рия трех поко­ле­ний). Часть II . 1916–1922 гг.» // НИОР РГБ. Ф. 218. Карт. 1354. Ед. хр. 4.
12. Инбер В.М. Авто­био­гра­фия (1899–1920-е гг.) // Ф. 198. Карт. 13. Ед. хр. 62. Л. 3–4
13. Карди­на­лов­ская Т. М. Жизнь тому назад: Воспо­ми­на­ния. СПб.: ДЕАН + АДИА-М, 1996.
14. Кларк С.М. Война 1914–1917 гг. Воспо­ми­на­ния. (Публи­ку­ется по мате­ри­а­лам из архива Дома русского зару­бе­жья им. А.Солженицына)
15. Кшесин­ская М. Воспо­ми­на­ния.
16. Мандель­штам Н.Я. Мой муж - Осип Мандель­штам. Москва: АСТ, 2014. С. 51.
17. Монас Р. «Я себе разрешу начать мои воспо­ми­на­ния с 1915 года». Воспо­ми­на­ния (Публи­ку­ется по мате­ри­а­лам из архива Дома русского зару­бе­жья им. А. Солже­ни­цына)
18. Саль­ни­кова А.А. Транс­фор­ма­ция идеа­лов и жизнен­ных ценно­стей русской девочки/девушки в первое после­ок­тябрь­ское деся­ти­ле­тие // Соци­аль­ная исто­рия. Ежегод­ник, 2003. Женская и гендер­ная исто­рия / Под ред. Н.Л. Пушка­ре­вой. М.: «Россий­ская поли­ти­че­ская энцик­ло­пе­дия» (РОССПЭН), 2003. С. 411–435.
19. Смир­нова Т.М. Бывшие люди Совет­ской России. Стра­те­гии выжи­ва­ния и пути инте­гра­ции. 1917–1936 годы.
20. Толстой А. Хожде­ние по мукам. Трило­гия. Книги первая и вторая // Толстой А. Собра­ние сочи­не­ний. Т. 5. М.: Госу­дар­ствен­ное изда­тель­ство худо­же­ствен­ной лите­ра­туры, 1959. С. 24.

Уровень жизни российских рабочих и крестьян в предреволюционные годы отнюдь не падал, как принято считать

Статистика, как известно, знает все. В том числе и про социально-экономическую ситуацию в России накануне революции 1917 года. Вот только не каждый исследователь способен, глубоко вникнув в бесчисленные колонки мертвых цифр, увидеть за ними живые, драматичные реалии переломной эпохи.

Профессор Санкт-Петербургского университета Борис Николаевич Миронов - из лучших российских историков, умеющих видеть и анализировать. Автор недавно опубликованной трехтомной монографии "Российская империя: от традиции к модерну" специально для этого номера "Родины" предложил интереснейшие статистические выкладки.

Цифры говорят сами за себя вдумчивому читателю...

Зарплаты

Во время любой войны происходит снижение уровня жизни. Однако во время Первой мировой войны, вплоть до февральских революционных событий 1917 г., понижение благосостояния можно считать умеренным. Не столь существенно, как принято думать, уменьшилась реальная зарплата рабочих. В 1914-1916 гг., по расчетам выдающегося русского экономиста и общественного деятеля С.Н. Прокоповича, она выросла на 9% и только с 1917 г. стала снижаться. С точки же зрения С.Г. Струмилина, реальная зарплата стала снижаться с 1914 г., но и в этом случае в 1916 г. она была лишь на 9% ниже, чем в 1913 г., зато за один революционный 1917 год упала на 10%.

Катастрофическое падение зарплаты произошло после прихода к власти большевиков, в 1918 г. (табл. 1, 2).

Причина расхождений в оценках Прокоповича и Струмилина состоит в следующем: первый более полно учитывал кроме зарплаты пайки, расходы предпринимателей на жилище, страхование и медицинскую помощь, составлявшие довольно значительную величину - 8,3% денежной платы.

Экономика

Спад промышленного производства был незначительным - по самым пессимистическим оценкам в 1915-1916 гг. - лишь 4% (в 1917 г. - на 20%). ЦСУ зафиксировало для 1915-1916 гг. даже рост производства на 16% (в 1917 г. спад - на 39,6%).

Производительность труда за 1914-1916 гг. увеличилась на треть (31,6%). По самым пессимистическим оценкам, снижение реальной зарплаты к началу 1917 г. составило лишь 9%, а по оптимистическим - она увеличилась на 9%.

Материальное положение деревни было стабильным благодаря хорошим урожаям и помощи государства семьям, которые послали своих работников на войну. Главная причина этого состояла в рекордном сборе зерновых в 1914-1917 гг., который в общероссийском масштабе вполне удовлетворял спрос населения.

Возросшее потребление армии компенсировалось запрещением экспорта, поглощавшего в мирное время свыше 20% сбора хлебов.

Продовольствие

Во время войны материальное положение российского населения было гораздо лучше, чем во всех воюющих странах, в особенности в Германии. Там карточная система на хлеб была введена в январе 1915 г., постепенно распространена на всю страну и на все важнейшие продукты питания. Городская норма выдачи хлеба по карточкам на человека в день составляла в 1916 г. 200-225 г., в 1917 г. - 170 г. Немецкие нормы хлеба напоминают ленинградскую блокаду, когда на человека в сутки выдавалось 125-250 г.

В России карточная система возникла только летом 1916 г. В провинциальных городах нормированию подлежали только сахар и хлеб, причем по нормам в несколько раз большим, чем в Германии. В Москве карточная система на хлеб была введена только 6 марта 1917 г. В Петрограде накануне февральских событий хлеба выдавалось в день на человека полтора фунта (615 г.), рабочим - 2 фунта (820 г.) - в 3,6-4,8 раза больше, чем в Германии.

При этом в 1916 г. число стачечников на 1000 человек работающего населения в Германии было в 69 раз меньше, чем в России.

Вклады

Вклады населения в сберегательные кассы - главный банк страны для широких слоев населения - во время войны тоже говорят многое об уровне жизни населения. К 1 января 1917 г. число вкладчиков увеличилось в 1,5 раза, а сумма вкладов с учетом инфляции - на треть.

Число вкладчиков - 12,7 млн. И это не буржуазия и помещики - купцов и предпринимателей во всей империи насчитывалось лишь около 120 тыс., помещиков - около 100 тыс.

Вкладчики состояли на 30% из крестьян, на 12% из мещан, на 13% из рабочих, т.е. на 55% из трудящихся. (табл. 3).

Преступность

Уровень преступности в годы войны снизился на 26% (табл. 4).

В 1914-1916 гг., если судить по числу возникших следствий на 100 тыс. населения в восьми судебных округах, преступность была примерно на 26 процентных пунктов ниже, чем в 1911-1913 гг., в том числе в деревне - на 29, а в городе - на 6. В целом по стране снизилась частота совершения всех видов преступлений, а в городе незначительно (на 5 пунктов) возросло лишь число краж (на 100 тыс. населения). Вряд ли столь существенное уменьшение преступности можно объяснить только уходом миллионов здоровых мужчин в армию, ибо упала преступность женщин и детей, не подлежавших мобилизации.

Показательно существенное (на 34 пункта) сокращение числа государственных преступлений. В 1916 г. обнаружился небольшой рост преступности по сравнению с 1915 г. (в целом - на 12 пунктов, в деревне - на 11, а в городе - на 19 пунктов) за счет главным образом краж, разбоев и грабежей. Но уровень 1913 г. превзойти все равно не удалось: в 1916 г. в целом по стране преступность была 24 пункта ниже, в деревне - на 28, а в городе - на 3 пункта ниже, чем в 1913 г. И это при том, что за время войны, к лету 1916 г. под влиянием массовых переселений призывавшихся в армию крестьян в города, доля городского населения увеличилась с 15,3% до 17,4%, или на 2,1%.

Самоубийства

Коэффициент самоубийств упал в 3 раза.

По уровню самоубийств в пореформенное время Россия занимала предпоследнее место в Европе. С 1870 по 1910 г. коэффициент самоубийств изменялся циклически при общей повышательной тенденции; пик приходился на 1891-1895 гг., затем произошло снижение. Важно отметить, что суицидальность росла только среди горожан, в то время как в деревне после незначительного подъема в 1880-х - первой половине 1890-х гг. она понизилась и в начале ХХ в. вернулась к уровню 1819-1825 гг. В годы Первой русской революции 1905-1906 гг. коэффициент самоубийств понизился и стал расти только с 1907 г., после ее окончания, достигнув максимума к 1913 г. (табл. 5).

Во время Первой мировой войны, если судить по Петрограду, Москве и Одессе, коэффициент самоубийств снизился в 2,8-3 раза, а с 1918 г. стал расти и в целом по стране в 1923-1926 гг. превзошел довоенный уровень в 1,5 раза (5,6 против 3,7 на 100 тыс.).

Для сравнения, в 1989 г. коэффициент самоубийств в Российской Федерации был в 5,9 раза выше, чем в 1912 г. (25,8 на 100 тыс.), в 1994 г. - в 9,5 раза (41,8 на 100 тыс.), в 2008-2009 г. - в 6,6 раза (29 на 100 тыс.).

Борис Миронов, доктор исторических наук, "РГ"

____________________
Нашли ошибку или опечатку в тексте выше? Выделите слово или фразу с ошибкой и нажмите Shift + Enter или .

После 1917 года перед дворянством, которое не покинуло Россию, стояло две задачи: адаптироваться к новым условиям и при адаптации не потерять традиции.

После Октябрьской революции

Согласно документу о переписи населения в 1897 году в Российской империи проживало 125 640 021 человек, из них 1,5% составляло дворянское население, или 1 884 601 человек. Во время первой волны Белой эмиграции большая часть дворян покинуло Россию, значит, по примерным оценкам, осталось около 500-600 тысяч человек дворянского происхождения.

В 1917 году, после Великой октябрьской революции, дворянство как сословия не стало. «Декрет о земле», который приняли 25 октября 1917 года, лишил дворян основного источника существования, так как земли изымались государством. Из документа следовало, что имения переходят в руки крестьянских депутатов. Закон вводил уравнительный принцип распределения земли. Теперь право пользования получали те, кто обрабатывал землю собственным трудом.10 ноября 1917 года совет народных комиссаров издал декрет «Об уничтожении сословий и гражданских чинов».

В архиве усадьбы Солохта Череповецкого уезда (сегодня Вологодская область) сохранились документы, которые показывают, что мебель, хозяйственные постройки, запасы зерна и муки продавались за бесценок, сдавались в аренду и передавались государственным учреждениям. Помещики Игнатьевы после революции покинули свои имения и уехали в неизвестном направлении. Их усадьбу в Угрюмове конфисковали местные власти и создали там сельскохозяйственную коммуну. Также известно, что дворянам оставляли небольшие земельные участки для самостоятельной обработки.
Еще один пример трагической судьбы дворянской фамилии Гальских. После выселения из особняка на берегу реки Шексны они были вынуждены переезжать из квартиры в квартиру, в итоге семья распалась, а на Марию Алексеевну Гальскую советские власти сфабриковали дело как на «врага народа» и в 60 лет сослали Восточную Сибирь.

«Бывшие» дворяне искали источники новые способы заработать. Но поиски работы осложнялись тем, что дворяне попадали под классовую дискриминацию, и высокие посты были для них закрыты. Поэтому каждый дворянин искал себе «место под солнцем» долго, используя связи, вспоминая приобретенные навыки. Дворяне, оставшиеся в России, понемногу адаптировались к новым условиям жизни.
Например, в деревне Клопузово Уломской волости (Вологодская область) две помещицы организовали постоялый двор. Правда, в феврале 1925 года на них составили два протокола за то, что предпринимательницы не платили налоги. Дело передали в народный суд.
Князь Ухтомский в 1924 году создал рабочую артель во Владимирской области. И советские власти снова препятствовали развитию «бизнеса» и постановили упразднить артель из-за того, что «артель организована из нетрудового элемента».

Кто остался?

Княжеский род Голицыных – один из самых заметных аристократических родов в России, также самый многочисленный. Генеалогическое древо Голицыных (которое составил князь Голицын в конце XIX века) показывает 1200 человек.
Фамилия Хилковых, наоборот, самая малочисленная аристократическая фамилия.
Аксаковы – старейшая дворянская фамилия, история которой ведется с XI века. К этой фамилии принадлежит знаменитый писатель Сергей Тимофеевич Аксаков. Зворыкины – наоборот, молодая фамилия, известная с XVIII века.
Главная проблема дворянских фамилий – отсутствие карьерных притязаний, ведь раньше аристократу «не подобало» работать и становится профессионалом в своем деле. Перестраивать свое мышление на новый лад было трудно. Но среди представителей дворянства были профи своего дела: Николай Владимирович Голицын был крупным ученым-архивистом, разговаривал на 11 языках и до Революции вступил в должность директора Главного архива в Санкт-Петербурге. Кирилл Николаевич Голицын в 1923 году бросил учебу в Архитектурном институте, но позже работал как художник-оформитель. С 1932 года работал в Москве: оформлял музеи, выставки и подрабатывал в издательствах. Сергей Михайлович Голицын, двоюродный брат Кирилла, окончил Высшие литературные курсы и в 1930-х года публиковал детские рассказы в журналах «Мурзилка», «Чиж». Кроме писательского труда, Сергей Михайлович работал топографом и в 1930-х годах участвовал в строительстве канала имени Москвы. Молодые представители дворянских фамилий были гибче, и быстрее приспосабливались к новым условиям.

Хилковы

Княжеский род Хилковых, несмотря на относительную «молодость», тоже быстро адаптировался к новым условиям жизни. Борис Дмитриевич Хилков, после военной службы в 1920-1930 годах получил работу старшего редактора в отделе законодательства Реввоенсовета СССР. Потом он занимался сельским хозяйством, работал бухгалтером в колхозе – до расстрела в 1938 году. Брат Бориса, Александр, работал столяром-модельщиком в вагоноремонтном заводе Ленинграда. Также он писал статьи для журналов «За рубежом», «Вокруг Света», «Рабселькор», «Вагоностроитель». В свободное время даже успевал писать роман «Обнаженные корни», и это произведение (вернее, две его части) было опубликовано в 1940 году

Михаил Хилков, сын Бориса, закончил Дальневосточный рисо-мелиоративный техникум в Уссурийске и работал на рис совхозе. Там же, в Уссурийске, занимался топографией. Представители Хилковых проявили себя очень активно, но их карьере «мешало» дворянское происхождение и репрессии.

Аксаковы

Самым активным представителем фамилии Аксаковых был Борис Сергеевич Аксаков. Бывший офицер, он работал на Сызрасньско-Вяземской железной дороге, уехал в Казахстан на сельхохозяйственные работы. В 1930-годы работал экономистом. Сестры Бориса – Ксения, Нина и Вера – тоже нашли себе занятие. Ксения работала в системе народного образования, Нина – заместителем начальника в Кадровом секторе Госплана. Вера получила должность машинистки в Жиртресте. При советской власти и мужчины и женщины рода Аксаковых нашли себе занятие и смогли грамотно адаптироваться в новом обществе.

Зворыкины

Зворыкины интересны тем, что именно они так яростно выступали против работающих дворян. Для них особенно болезненна была потеря недвижимого имущества, как источника денег. Но они смогли свои увлечения превратить в профессию. Например, Николай Зворыкин увлекался охотой, и при советской власти устроился на работу в Лесосоюз, а с 1925 года публиковал рассказы в охотничьих журналах. Федор Зворыкин в 1920-х писал фокстроты для певцов и артистов. Но дело шло не слишком успешно, поэтому Федор окончил курсы иностранных языков и преподавал английский язык. Надежда Зворыкина давала частные уроки английского языка, а Ксения Зворыкина работала библиотекарем в Смольном институте.

Этнографические записки о быте русского крестьянства в конце XIX – начала ХХ века показывают существование в стране каких-то белых негров. Люди испражняются у себя в избе прямо на солому на полу, посуду моют раз-два в год, а всё вокруг в жилище кишит клопами и тараканами. Жизнь русских крестьян очень схожа с положением негров на юге Африки.

Апологеты царизма в качестве примера очень любят приводить достижения высших классов России: театры, литературу, университеты, межевропейский культурный обмен и светские рауты. Всё верно. Но к высшим и образованным классам Российской империи принадлежали от силы 4-5 млн. человек. Ещё миллионов 7-8 – это различного рода разночинцы и городские рабочие (последних к моменту революции 1917 года было 2,5 млн. человек). Остальная масса – а это около 80% населения России – представляла собой крестьянство, фактически туземную бесправную массу, угнетаемую колонизаторами – представителями европейской культуры. Т.е. де-факто и де-юре Россия состояла из двух народов.

Ровно то же самое происходило, к примеру, в ЮАР. С одной стороны 10% прекрасно образованного и цивилизованного меньшинства из белых европейцев, ещё примерно столько же их приближённой обслуги из индийцев и мулатов, а внизу – 80% туземцев, многие из которых пребывали даже в каменном веке. Однако современным неграм в ЮАР, сбросившим в 1994 году власть «страшных угнетателей», пока ещё не приходит в голову говорить о том, что и они причастны к успехам белого меньшинства по строительству «маленькой Европы». Наоборот, негры в ЮАР сейчас всячески пытаются избавиться от «наследства» колонизаторов – разрушают их материальную цивилизацию (дома, водопроводы, сельхозимения), вводят собственные наречия вместо языка африкаанс, христианство заменяют на шаманизм, а также убивают и насилуют представителей белого меньшинства.

В СССР происходило то же самое: цивилизация белого мира сознательно разрушалась, её представители убивались или изгонялись из страны, в экстазе мщения ранее угнетаемое большинство из туземцев не может остановиться до сих пор.

Блогу Толкователя кажется странным, что некоторая часть образованных людей в России принялась разделять население страны на «русских» и «советских». Правильнее ведь было бы называть первых «европейцами», а вторых «русскими» (тем более что в паспортах Российской империи национальность не указывалась, а проставлялось только вероисповедание; т.е. понятия «национальность» в стране не было). Ну или в крайнем случае, толерантно «русские-1» и «русские-2».

Главная » Транскрипции » Как жили в деревнях после революции 1917. Нужна ли революция? В Липецке быстро установилась советская власть