Историография - это специальная историческая дисциплина, изучающая историю исторической науки как сложный, многогранный и противоречивый процесс и его закономерности.

Предметом историографии является история исторической науки.

Историография решает следующие задачи:

1) изучение закономерностей смены и утверждения исторических концепций и их анализ. Под исторической концепцией понимается система взглядов одного историка или группы ученых как на весь ход исторического развития в целом, так и на его различные проблемы и стороны;

2) анализ теоретико-методологических принципов различных направлений в исторической науке и выяснение закономерностей их смены и борьбы;

3) исследование процесса накопления фактических знаний о человеческом обществе:

4) изучение объективных условий развития исторической науки.

История исторической науки в нашей стране начинается в период существования Древней Руси. Вплоть до конца XVI в. основным типом исторических сочинений являлись летописи.

Основой для большинства летописных сводов служила «Повесть временных лет» (I четверть XII в.). Наиболее ценными списками являются Лаврентьевский, Ипатьевский и Первая Новгородская летопись. Начиная с XVIII в., авторство «Повести временных лет» приписывается монаху Нестору, но в настоящее время эта точка зрения не является единственной и подвергается сомнению.

В период феодальной раздробленности летописание велось в большинстве крупных княжеств и центров.

С созданием единого государства на рубеже XV - XVI вв. летописание приобретает официальный государственный характер. Историческая литература идет по пути создания произведений грандиозных масштабов и пышных форм (Воскресенская летопись. Никоновская летопись, Лицевой свод Ивана Грозного).

В XVII в. утверждаются исторические повести, хронографы и степенные книги. В 1672 г. была издана первая учебная книга по русской истории «Синопсис» И. Гизеля. Слово «синопсис» означает «общий взгляд». В 1692 г. завершил свой труд «Скифская история» И. Лызлов.

Отцом русской исторической науки считается Василий Никитич Татищев (1686 -1750). Он не был профессиональным историком, происходил из захудалого рода смоленских дворян, но, благодаря своим способностям, сделал государственную карьеру еще при Петре I. Татищев участвовал в Северной войне, выполнял дипломатические поручения, руководил горнозаводской промышленностью Урала (1720 - 1721, 1734 - 1737), был астраханским губернатором. Но значительную часть жизни параллельно с государственной деятельностью Татищев собирал исторические источники, описывал их и систематизиро-вал.С начала 1720-х годов Татищев начал работу над «Историей Российской», которую продолжал до своей кончины в 1750 г. «История Российская с самых древнейших времен» в 5 книгах была издана в 1768 - 1848 гг. В этом сочинении автор дал общую периодизацию истории России, выделил три периода: 1) 862 - 1238; 2) 1238 - 1462; 3) 1462 -1577. Развитие истории Татищев связывал с деятельностью правителей (князей, царей). Он стремился установить причинно-следственную связь событий. При изложении истории он использовал прагматический подход, опирался на источники, прежде всего, летописи. Татищев был не только родоначальником исторической науки в России, но заложил основы источниковедения, исторической географии, русской метрологии и других дисциплин.

В /725 г. открылась основанная Петром I Академия наук. Первоначально в ней работали приглашенные немецкие ученые. Особый вклад в развитие исторической науки в России внесли Г.З. Байер (1694 - 1738), Г.Ф. Миллер (1705 - 1783) и А.Л. Шлецер (1735 -1809). Они стали создателями «норманнской теории» возникновения государственности на Руси.

С резкой критикой этой теории выступил Михаил Васильевич Ломоносов (1711 -1765), первый русский академик, один из создателей Московского университета, ученый-энциклопедист.

М.В. Ломоносов считал, что занятие историей является патриотическим делом, а история народа тесно сливается с историей правителей, причиной могущества народов являются заслуги просвещенных монархов.

В 1749 г. Ломоносов выступил с замечаниями на диссертацию Миллера «Происхождение имени и народа российского». Основным историческим произведением Ломоносова является «Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава первого или до 1054 года», над которой ученый работал с 1751 по 1758гг.

Ученый считал, что всемирно-исторический процесс свидетельствует о прогрессивном движении человечества. Он оценивал исторические события с позиций просвещенного абсолютизма, широко привлекал источники, первым поставил вопрос об уровне развития восточных славян до образования государства.

Во II половине XVIII в. крупнейшими представителями дворянской историографии были М.М. Щербатов и И.Н. Болтин.

Крупным событием в развитии исторической науки в / четверти XIX в. стало издание «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина.

II.М. Карамзин (1766 - 1826) принадлежал к провинциальному симбирскому дворянству, получил домашнее образование, служил в гвардии, но рано вышел в отставку и посвятил себя литературному творчеству. В 1803 г. Александр I назначил Карамзина ис-ториографом, поручив ему написать историю России для широкого читателя. Создавая «Историю государства Российского», Н.М. Карамзин руководствовался желанием художественного воплощения истории, им руководила любовь к отечеству, стремление объективно отразить происходившие события. Для Карамзина движущей силой исторического процесса была власть, государство. Единовластие, по мысли историка, является стержнем на который нанизывается вся общественная жизнь России. Разрушение единовластия приводит к гибели, возрождение - к спасению государства. Монарх должен быть гуманным и просвещенным. Карамзин объективно раскрыл коварство Ю. Долгорукова, жестокость Ивана III и Ивана IV, злодейства Годунова и Шуйского, противоречиво оценил деятельность Петра I.Но, в первую очередь, Карамзин решал политико-назидательную задачу, его сочинение должно было служить утверждению сильной монархической власти и воспитанию народа в уважении к ней.Первые восемь томов «Истории.. » вышли в свет в 1818 г. и стали обязательным чтением в гимназиях и университетах. К 1916г. книга выдержала 41 издание. В советское время его труды практически не издавались как консервативно-монархические. В конце XX в. «История... » Карамзина была возвращена читателям.

Выдающимся историком // пол. XIX в.был Сергей Михайлович Соловьев (1820 -1879), создатель 29-томной «Истории России с древнейших времен», профессор, ректор Московского университета. Начиная с 1851 г. он ежегодно публиковал по тому вплоть до своей кончины. Его труд охватывает историю российскую с древности до конца XVIII в. Соловьев поставил и решил задачу создания обобщающего научного труда по русской истории с учетом современного ему состояния исторической науки. Диалектический подход позволил ученому поднять исследование на новый уровень. Впервые Соловьев комплексно рассмотрел роль природно-географических, демографическо-этнических и внешнеполитических факторов в историческом развитии России, что является его несомненной заслугой. С.М. Соловьев дал четкую периодизацию истории, выделив четыре основных периода:

1. От Рюрика до А. Боголюбского - период господства родовых отношений в политической жизни;

2. От Андрея Боголюбского до начала XVII в. - период борьбы родовых и государственных начал, завершившийся победой последних;

3. С начала XVII в. до середины XVIII в. - период вступления России в систему европейских государств;

4. С середины XVIII в. до реформ 60-х гг. XIX в. - новый период русской истории.

Труд С.М. Соловьева не утратил своего значения и по сей день.

Учеником С.М. Соловьева был Василий Осипович Ключевский (1841 - 1911). Будущий историк родился в семье потомственного священника в Пензенской и готовился продолжить семейную традицию, но интерес к истории заставил его уйти из семинарии, не завершив курса, и поступить в Московский университет (1861 - 1865 гг.). В 1871 г. он с блеском защитил магистерскую диссертацию «Древнерусские жития святых как исторический источник». Докторская диссертация была посвящена Боярской думе. Научную работу он сочетал с преподавательской деятельностью. Его лекции по истории России легли в основу «Курса русской истории» в 5-ти частях.

В. О. Ключевский был ярким представителем национальной психо лого-экономической школы, формировавшейся в России в последней четверти XIX в. Историю он рассматривал как поступательный процесс, а развитие связывал с накоплением опыта, знаний, житейских удобств. Задачу историка Ключевский видел в познании причинных связей явлений.

Историк уделял пристальное внимание особенностям русской истории, формированию крепостного права, классов. Народу как понятию этническому и этическому он отводил роль основной силы в истории образования и развития государства.

Научную задачу историка он видел в уяснении происхождения и развития человеческих обществ, в изучение генезиса и механизма людского общежития.

Ключевский развил мысль С.М. Соловьева о колонизации как важном факторе исторического развития, выделив ее экономические, этнологические и психологические аспекты. Он подошел к изучению истории с позиций взаимосвязи и взаимовлияния трех главных факторов - личности, природы и общества.

Ключевский сочетал исторический и социологический подходы, конкретный анализ с исследованием явления как феномена мировой истории.

В.О. Ключевский оставил глубокий след в истории отечественной науки и культуры. Его учениками были П.Н. Милюков, М.Н. Покровский, М.К. Любавский и др. Он оказал глубокое влияние на современников и потомков.

В октябре 1917 г. к власти пришли большевики. Условия развития исторической науки в стране резко изменились. Единой методологической основой гуманитарных наук стал марксизм, тематика исследований определялась государственной идеологией, приоритетными направлениями стали история классовой борьбы, история рабочего класса, крестьянства, коммунистической партии и т.п.

Первым историком-марксистом считается Михаил Николаевич Покровский (1868 - 1932). Образование он получил в Московском университете. С середины 1890-х годов эволюционировал в сторону экономического материализма. Под экономическим материализмом он понимал объяснение всех исторических перемен влиянием материальных условий, материальных потребностей человека. Классовая борьба воспринималась им как движущее начало истории. По вопросу о роли личности в истории Покровский исходил из того, что индивидуальные особенности исторических деятелей были продиктованы экономикой своего времени.

Центральная работа историка «Русская история с древнейших времен» в 4-х томах (1909) и «История России в XIX веке» (1907 - 1911). Свою задачу он видел в рассмотрении первобытно-общинного и феодального строя, а также капитализма с точки зрения экономического материализма. Уже в этих работах проступала теория «торгового капитала», более четко сформированная в «Русской истории в самом сжатом очерке» (1920) и других работах советского периода. Самодержавие Покровский называл «торговым капиталом в шапке Мономаха». Под влиянием его взглядов сформировалась научная школа, подвергшаяся разгрому в 30-е гг. XX в.

Несмотря на репрессии и жесткий идеологический диктат советская историческая наука продолжала развиваться. Среди советских историков следует отметить академика Б.А. Рыбакова, академика Л.В. Черепнина, академика М.В. Нечкину, академика Б.Д. Грекова, которые внесли существенный вклад в развитие отечественной исторической науки.

После распада СССР (1991 г.) начался новый этап в развитии исторической науки: расширился доступ к архивам, исчезли цензура, идеологический диктат, но значительно уменьшилось государственное финансирование научных исследований. Отечественная историческая наука стала частью мировой науки, расширились связи с учеными всего мира. Но о результатах этих позитивных изменений говорить пока еще рано.

Василий Никитич Татищев (1686-1750 гг.)

Известный российский историк, географ, экономист и государственный деятель; автор первого капитального труда по русской истории - «Истории Российской». Татищева по праву называют отцом русской истории. “История Российская” (кн. 1-4, 1768-1784) – главный труд Татищева, над которым он работал с 1719 до конца своей жизни. В этом труде им впервые были собраны и критически осмыслены сведения из многих исторических источников. Русская Правда (в краткой редакции), Судебник 1550, Книга Большого Чертежа и мн. др. источники по истории России были открыты Татищевым. “История Российская” сохранила известия не дошедших до нашего времени источников. По справедливому замечанию С. М. Соловьева, Татищев указал “путь и средство своим соотечественникам заниматься русской историей”. Вторая редакция Истории Российской, являющаяся главным сочинением Татищева, была издана через 18 лет после его смерти, при Екатерине II – в 1768 году. Первая редакция Истории Российской, написанная «древним наречием», была впервые издана только в 1964 году.

Михаил Михайлович Щербатов (1733-1790 гг.)

Русский историк, публицист. Почётный член Санкт-Петербургской Академии Наук с 1776 года, член Российской академии (1783). Щербатов был историком и публицистом, экономистом и политиком, философом и моралистом, человеком поистине энциклопедических познаний. В «Истории Российской от древнейших времён» (доведена до 1610) подчеркивал роль феодальной аристократии, сводя исторический прогресс к уровню знаний, наук и разума отдельных личностей. В то же время труд Щербатова насыщен большим количеством актовых, летописных и др. источников. Щербатовым были найдены и опубликованы некоторые ценные памятники, в том числе «Царственная книга», «Летопись о многих мятежах», «Журнал Петра Великого» и др. По мнению С. М. Соловьева, недостатки трудов Щербатова были результатом того, что «он стал изучать русскую историю, когда начал писать её», а писать её он очень торопился. До самой своей смерти Щербатов продолжал интересоваться политическими, философскими и экономическими вопросами, излагая свои взгляды в ряде статей.

Николай Михайлович Карамзин (1766 -1826 гг.)

Интерес к истории возник у Карамзина с середины 1790-х годов. Он написал повесть на историческую тему - «Марфа-посадница, или Покорение Новгорода» (опубликовано в 1803). В этом же году указом Александра I он был назначен на должность историографа, и до конца своей жизни занимался написанием «Истории государства Российского», практически прекратив деятельность журналиста и писателя.

«История» Карамзина не была первым описанием истории России, до него были труды В.Н. Татищева и М.М. Щербатова. Но именно Карамзин открыл историю России для широкой образованной публики. В своём труде Карамзин выступал больше как писатель, чем историк - описывая исторические факты, он заботился о красоте языка, менее всего стараясь делать какие-либо выводы из описываемых им событий. Тем не менее высокую научную ценность представляют его комментарии, которые содержат множество выписок из рукописей, большей частью впервые опубликованных Карамзиным. Некоторые из этих рукописей теперь уже не существуют.

Николай Иванович Костомаров (1817-1885 гг.)

Общественный деятель, историк, публицист и поэт, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук, современник, друг и соратник Тараса Шевченко. Автор многотомного издания «Русская история в жизнеописаниях её деятелей», исследователь социально-политической и экономической истории России, в особенности территории современной Украины, называемой Костомаровым южною Русью и южным краем.

Общее значение Костомарова в развитии русской историографии можно, без всякого преувеличения, назвать громадным. Им была внесена и настойчиво проводилась во всех его трудах идея народной истории. Сам Костомаров понимал и осуществлял её главным образом в виде изучения духовной жизни народа. Позднейшие исследователи раздвинули содержание этой идеи, но заслуга Костомарова этим не уменьшается. В связи с этой основной мыслью работ Костомарова стояла у него другая – о необходимости изучения племенных особенностей каждой части народа и создания областной истории. Если в современной науке установился несколько иной взгляд на народный характер, отрицающий ту неподвижность, какую приписывал ему Костомаров, то именно работы последнего послужили толчком, в зависимости от которого стало развиваться изучение истории областей.

Сергей Михайлович Соловьёв (1820-1879 гг.)

Русский историк, профессор Московского университета (с 1848 года), ректор Московского университета (1871-1877 гг.), ординарный академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук по отделению русского языка и словесности (1872), тайный советник.

30 лет неустанно работал Соловьёв над «Историей России», славой его жизни и гордостью русской исторической науки. Первый том её появился в 1851 году, и с тех пор аккуратно из года в год выходило по тому. Последний, 29-й, вышел в 1879 году, уже по смерти автора. «История России» доведена до 1774 года. Будучи эпохой в развитии русской историографии, труд Соловьёва определил известное направление, создал многочисленную школу. «История России», по верному определению профессора В.И. Герье, есть национальная история: впервые исторический материал, необходимый для такого труда, был собран и исследован с надлежащей полнотой, с соблюдением строго научных приёмов, применительно к требованиям современного исторического знания: источник всегда на первом плане, трезвая правда и объективная истина одни руководят пером автора. Монументальный труд Соловьёва впервые схватил существенные черты и форму исторического развития нации.

Василий Осипович Ключевский (1841-1911 гг.)

Видный русский историк, ординарный профессор Московского университета; ординарный академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук (сверх штата по истории и древностям Русским (1900), председатель Императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете, тайный советник.

Ключевский по праву считается непревзойденным лектором. Аудитория Московского университета, в которой он читал свой курс, всегда была переполнена. Им были прочитаны и изданы специальные курсы “Методология русской истории”, “Терминология русской истории”, “История сословий в России”, “Источники русской истории”, цикл лекций по русской историографии.

Важнейшей работой Ключевского стал его "Курс лекций", изданный в начале 1900-х гг. Ему удалось не только составить его на серьезной научной основе, но и достигнуть художественного изображения нашей истории. "Курс" получил всемирное признание.

Сергей Фёдорович Платонов (1860-1933 гг.)

Русский историк, академик Российской академии наук (1920). Автор курса лекций по русской истории (1917 г.). По Платонову, отправной точкой, определившей особенности русской истории на много веков вперёд, является «военный характер» Московского государства, возникшего в конце XV века. Окружённое почти одновременно с трёх сторон врагами, действовавшими наступательно, великорусское племя вынуждено было принять чисто военную организацию и постоянно воевать на три фронта. Чисто военная организация Московского государства имела своим следствием закрепощение сословий, что на много столетий вперёд предопределило внутреннее развитие страны, в том числе и знаменитую «Смуту» начала XVII века.

«Раскрепощение» сословий началось с «раскрепощения» дворянства, которое получило своё окончательное оформление в «Жалованной грамоте дворянству» 1785 года. Последним актом «раскрепощения» сословий явилась крестьянская реформа 1861 года. Однако, получив личные и экономические свободы, «раскрепощённые» сословия не дождались свобод политических, что нашло выражение в «умственном брожении радикального политического характера», вылившемся, в конце концов, в террор «народовольцев» и революционные потрясения начала XX века.

Крупнейшим древнерусским историком и публицистом является Нестор(XI-XIIвв.)Труды:житие Феодосия,чтение о житии и погублении Бориса и Глеба.

Основные идеи:1)выступает с проповедью христианства;2)доказывает независимость Руси от Византии;3)осуждает княжеские распри,показывая себя патриотом.

1113г.-Повесть временных лет.

Михаил Васильевич Ломоносов(1711-165гг.)-крупнейший историк.Труды:древняя Российская история,краткий российский летописец,замечания на диссертацию Миллера и Байера «Происхождение имени и народа российского».Исходил из роли народа в истории просвещения и самодержавия.

Карамзин Николай Михайлович(1766-1826гг.)-сын помещика Сибирской губернии(консерватор).Труды:История гос-ва Российского.До 1611г.довел историю.

Он считал,что исотрия охраняет людей,наставляет людей против антикрепостнических движений.Психологический анализ является основным методом написания его трудов.

Вслед за Н.Татищевым,за М.Щербатовым последовали Н.Г.Устрянов,Иловайский.

Крупнейшим историком Буржуазного направления был С.М.Соловьев(1820-1879гг.)-ректор МГУ,оружейная палата.Труд Соловьева:история России с древнейших времен(29 томов),довел историю до 1775г.

Субъективистским взглядом Карамзина на развитие истории он противопоставил идею исторической закономерности.

Ключевский Василий Иосифович(1841-1911гг.).Родился в семье священника Пензинской губернии.Ученик Соловьева.Труды:курс Русской истории(5 частей).

Другие историки:Наякшин Кузьма Яковлевич,Храмков Ленар Васильевич,Матвеева Галина Ивановна.

28.Россия на рубеже XIX-XX вв. Борьба двух тенденций в российском правительстве.

Россия на рубеже XIX-XX вв. Борьба двух тенденций в российском правительстве. Значение Витте как финансиста, экономиста и государственного деятеля и заключалось в том, что он последовательно осуществлял такую политику. Главное внимание С. Ю. Витте уделял укреплению финансов, развитию промышленности и железнодорожного транспорта. На Особом совещании выявились значительные разногласия не только в дворянстве, но и среди правящей бюрократии, прежде всего между С. Ю. Витте и В. К. Плеве. Взгляды Витте были эклектичны, противоречивы и подвержены конъюнктурным влияниям. До назначения министром финансов он разделял основные положения славянофильской теории об особом пути развития России. Особого совещания о нуждах дворянства, однако его попытка успеха не имела. Спасение дворянства и страны Витте видел в том, чтобы "обуржуазить" дворянство, переориентировать его интересы с земли на промышленность и банковское дело. Однако Витте в своем понимании неизбежности смены традиционного аграрного строя индустриальным был в то время одинок. Его доводы общесоциологического характера не находили понимания и оставляли равнодушными большинство участников совещания, которое жило текущими интересами. Главным оппонентом Витте выступал В. К. Плеве, лидер реакционно-консервативного меньшинства. Витте был ненавистен этой части правящего сословия своей финансово-экономической политикой, препятствовавшей превращению государственного казначейства в кассу помощи этому дворянству. Возражая Витте, Плеве ставил под сомнение его идею о существовании всеобщих непреложных мировых законов общественного развития. Называя их "гадательными", он считал, что рассуждения о них уместны лишь в студенческой среде. Россия, по мнению Плеве, развивалась особым путем и имеет все основания сохранить свою самобытность. Она будет избавлена от "гнета капитала и буржуазии" и будущее в России останется за дворянством. Во имя этого правительству в своей социальной политике необходимо руководствоваться, не экономическими, а политическими соображениями, укреплять пошатнувшееся поместное дворянство, учитывая, что оно является опорой власти и хранителем нравственности на местах. Разногласия, проявившиеся на совещании, обусловили то, что результаты его были весьма скромны и далеко не соответствовали притязаниям консервативно-охранительной части поместного дворянства. Ему не удалось в угоду своих интересов изменить общий курс финансово-экономической политики. По итогам работы совещания были изданы законы: о насаждении дворянского землевладения в Сибири, о заповедных имениях, об учреждении дворянских касс взаимопомощи. Поиск решений крестьянского вопроса имел ограниченные рамки: во-первых, священной и неприкосновенной должна была оставаться помещичья земля, а во-вторых, это решение должно было обойтись для казны минимальными расходами, так как государство руководствовалось обычными для него соображениями - поменьше дать народу, чтобы затем как можно больше с него взять. Тем не менее при обсуждении данной проблемы в правящих верхах выявились значительные разногласия. Так же, как и в дворянском вопросе, эти разногласия находили свое персональное проявление прежде всего в позициях С. Ю. Витте и В. К. Плеве. Витте - один из немногих в правящих сферах, кто в поисках решений крестьянского вопроса исходил не из идеологических соображений, а с позиций экономического прогресса. По мнению Витте, ключом к решению крестьянской проблемы могло быть только уравнение крестьян в правах с другими сословиями. Разногласия в правящих верхах по вопросу о пересмотре крестьянскойполитики были настолько значительными, что в 1902 г. было создано почти одновременно два параллельных центра, занимавшихся этим вопросом: Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности под председательством С. Ю. Витте и Редакционная комиссия по пересмотру законодательства о крестьянах Министерства внутренних дел во главе с товарищем министра внутренних дел А. С. Стишинским. Инициатором же

Историки России XVIII-XX вв.

Татищев Василий Никитин (1686-1750)

В. Н. Татищев, которого по праву считают «отцом русской историографии», был крупным государственным и общественным деятелем России первой половины XVIII в. Более 16 лет продолжалась его служба в армии. Он участвовал во взятии Нарвы, в Полтавской битве, Пругском походе. В дальнейшем действовал на административном поприще: ведал металлургической промышленностью на Востоке страны, был членом, а затем главой Монетной конторы, начальником Оренбургской и Калмыцкой комиссий, астраханским губернатором. Неоднократно бывал Татищев и за границей, где изучал опыт строительства крепостей, артиллерийское дело, геометрию и оптику, геологию. Тогда же у него зародился глубокий интерес к истории.

Делом всей жизни Татищева стал обобщающий многотомный труд - «История Российская с древнейших времен», которую он довел до 1577 г. И хотя это сочинение не было опубликовано при его жизни, оно навсегда вошло в золотой фонд отечественной историографии. По словам

С. М. Соловьева, заслуга Татищева-историка состоит в том, что «он первый начал дело так, как следовало начать: собрал материалы, подверг их критике, свел летописные известия, снабдил их примечаниями географическими, этнографическими и хронологическими, указал на многие важные вопросы, послужившие темами для позднейших исследований, собрал известия древних и новых писателей о древнейшем состоянии страны, получившей после название Россия, одним словом, указал путь и дал средства своим соотечественникам заниматься русской историей».

Карамзин Николай Михайлович (1766-1826)

Н. М. Карамзин - знаменитый литератор и историк конца XVIII - первой четверти XIX в. Его имя стало широко известно после публикации «Писем русского путешественника», повести «Бедная Лиза» и других сочинений, имевших успех во всех слоях общества. Большой популярностью пользовался созданный им журнал «Вестник Европы». Одновременно с литературной работой, редакторской и общественной деятельностью он активно занимался отечественной историей. В 1803 г., получив по указу императора Александра I должность историографа, Карамзин уединяется в Остафьеве, подмосковном имении князя Вяземского, на дочери которого он был женат, и приступает к созданию своего главного труда - «Истории государства Российского».

Выход в свет в 1816 г. первых восьми томов «Истории» Карамзина стал подлинным событием, произвел поистине ошеломляющее впечатление на читающую Россию. А. С. Пушкин писал по этому поводу: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную... Древняя Русь, казалось, найдена Карамзиным, как Америка Коломбом». В последующие годы работа была продолжена. Последний, двенадцатый том, в котором события доведены до 1613 г., вышел уже после смерти автора.

«История государства Российского» и сегодня пользуется неизменным спросом у читателей, что свидетельствует об огромной силе духовного воздействия на людей научного и художественного таланта Карамзина-историка.

Соловьев Сергей Михайлович (1820-1879)

С. М. Соловьев - крупнейший историк дореволюционной России. Его выдающийся вклад в развитие русской исторической мысли признавали ученые самых разных школ и направлений. Афористично высказывание о Сергее Михайловиче его знаменитого ученика В. О. Ключевского: «В жизни ученого и писателя главные биографические факты - книги, важнейшие события - мысли. В истории нашей науки и литературы было немного жизней, столь же обильных фактами и событиями, как жизнь Соловьева».

Действительно, несмотря на сравнительно недолгую жизнь, Соловьев оставил огромное творческое наследие - опубликовано свыше 300 его произведений общим объемом более тысячи печатных листов. Особенно поражает новизной выдвинутых идей и богатством фактического материала «История России с древнейших времен»; все 29 томов регулярно, с 1851 но 1879 г., выходили в свет. Э го - подвиг ученого, равного которому не было в русской исторической науке ни до Соловьева, ни после него.

Труды Соловьева аккумулировали новейшие для его времени философские, социологические и исторические концепции. В частности, в молодости он с увлечением изучал Г. Гегеля; большое влияние на русского ученого оказали теоретические воззрения Л. Ранке, О. Тьерри, Ф. Гизо. На этом основании отдельные авторы рассматривали Соловьева как эпигона философии истории Гегеля, подражателя западноевропейских историков. Подобные утверждения совершенно несостоятельны. С. М. Соловьев - не эклектик, а крупный ученый-мыслитель, самостоятельно разработавший оригинальную историческую концепцию. Его труды прочно вошли в сокровищницу отечественной и мировой исторической мысли.

Забелин Иван Егорович (1820-1908)

И. Е. Забелин - выдающийся русский историк и археолог второй половины XIX в., один из ведущих знатоков Московской Руси, истории Москвы - имел за плечами лишь пять классов сиротского училища. После этого единственным в его жизни систематическим обучением стал небольшой курс лекций, прослушанный на дому у профессора Т. Н. Грановского. Тем более поражают уникальные познания этого выходца из провинциальной семьи бедного чиновника. Сочинения ученого-самоучки, его глубокие размышления о задачах исторической науки получили широкое признание современников.

Основной труд Забелина - «Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетии» имеет подзаголовок: «Домашний быт русских царей» (т. 1) и «Домашний быт русских цариц» (т. 2). Однако в центре внимания исследователя не государев двор, а народ. Ни один из русских историков того времени не уделял проблеме народа столько внимания, сколько Забелин. Именно в нем, в его толще, в его истории искал ученый объяснение превратностям судьбы России. По верному наблюдению Д. Н. Сахарова, Забелин не только утверждал ценность народа, простого человека, но и мощь народных движений, их впечатляющее влияние в истории». Одновременно с этим он изучал «историю личностей»; через личности показывал народ и, характеризуя его, шел к обрисовке характера личности.

Ключевский Василий Осипович (1841-1911)

Уже первый большой труд студента Московского университета В. О. Ключевского - выпускное сочинение «Сказания иностранцев о Московском государстве» - получил высокую оценку современников. Магистерскую диссертацию молодой ученый посвятил изучению древнерусских житий святых как исторического источника. Итоги предшествующих исследований были подведены им в докторской диссертации «Боярская дума Древней Руси», которая охватывает весь многовековой период существования Боярской думы от Киевской Руси X в. до начала XVIII в. В центре внимания автора - состав Думы, ее деятельность, взаимоотношения правящих классов и крестьянства.

Интерес Ключевского к социальной истории стоит на первом месте и в его «Курсе русской истории». Этот труд - результат более чем 30-лет- ней научной и преподавательской деятельности ученого - признается вершиной его научного творчества. «Курс» получил всемирную известность, переведен на основные языки мира. В знак признания заслуг Ключевского в год 150-летия со дня его рождения Международный центр по малым планетам (Смитсоновская астрофизическая обсерватория, США) присвоила имя русского историка одной из планет. Отныне малая планета № 4560 Ключевский - неотъемлемая частица Солнечной системы.

Широко был известен Ключевский и как блестящий лектор. Он «покорил нас сразу», признавались студенты, и не только потому, что говорил красиво и эффектно, а потому, что «мы искали и нашли в нем прежде всего мыслителя и исследователя».

Платонов Сергей Федорович (1860-1933)

Современники называли С. Ф. Платонова одним из властителей дум в русской историографии начала XX столетия. Его имя в то время было известно всей читающей России. Свыше 30 лет преподавал он в университете и других учебных заведениях Петербурга, в 1903-1916 гг. был директором Женского педагогического института. Настольными книгами учащейся молодежи стали его «Лекции по русской истории» и «Учебник русской истории для средней школы», выдержавшие множество переизданий.

Высшим достижением всей своей жизни ученый считал монографию «Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. (опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время)»: эта книга «не только дала степень доктора, но, можно сказать, определила мое место в кругу деятелей русской историографии».

Научная и административная деятельность Платонова продолжалась и после Октябрьской революции. Однако его кредо - беспартийность науки, исключающая «какие бы то ни было предвзятые точки зрения» - не соответствовало утверждавшейся в те годы методологии. В начале 1930 г. Платонов был арестован, обвинен в участии в мифической «контрреволюционной монархической организации» и сослан в Самару, где вскоре скончался.

Лаппо-Данилевский Александр Сергеевич (1863-1919)

А. С. Лаппо-Данилевский - уникальное явление в русской исторической науке. Поражает широта диапазона его исследовательских интересов. Среди них - древняя, средневековая и новая история, проблемы методологии, историография, источниковедение, археография, архивоведение, история науки. На протяжении всего творческого пути существенное значение имел для него религиозно-этический момент, восприятие российской истории как части всемирного бытия.

Выдающиеся научные достижения Лаппо-Данилевского получили признание в виде избрания его в 36 лет в Российскую академию наук. Большое влияние оказал он на многих современников, ставших гордостью отечественной историографии. Вместе с тем следует признать, что вплоть до настоящего времени сделаны лишь первые шаги в освоении богатейшего литературного наследия этого ученого-энциклопедиста. До сих пор не опубликован основной труд Лаппо-Данилевского - «История политических идей в России в XVIII в. в связи с развитием ее культуры и ходом ее политики». Но и то, что издано - монографии «Организация прямого обложения в Московском государстве со времен смуты до эпохи преобразований», «Очерки внутренней политики императрицы Екатерины II», «Методология истории», «Очерк русской дипломатики частных актов», «История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII вв.», многочисленные статьи и документальные публикации - яркое свидетельство его выдающегося вклада в развитие исторической науки России.

Покровский Михаил Николаевич (1868-1932)

М. Н. Покровский принадлежит к тем русским историкам, споры о творческом наследии которых не утихают в течение десятилетий. При этом одни авторы пишут главным образом о выдающемся вкладе ученого в отечественную историографию, его оригинальной концепции исторического развития России, другие - всячески подчеркивают негативные моменты деятельности Покровского, несостоятельность его «опутанного псевдомарксистскими догмами» классового, партийного подхода к изучению прошлого.

Уже в ранних произведениях Покровский заявил о себе как о стороннике материалистического мировоззрения. Дальнейшую эволюцию его взглядов отражает брошюра «Экономический материализм» (1906). Интересны конкретно-исторические работы ученого, прежде всего статьи в девятитомной «Истории России в XIX веке» братьев Гранат. Главный труд Покровского - пятитомная «Русская история с древнейших времен» (1910-1913) - стала первым систематическим марксистским освещением истории страны от первобытнообщинного строя до конца XIX в.

После Октябрьской революции Покровский оказал огромное влияние на становление советской исторической науки, был ее общепризнанным лидером. Однако вскоре после смерти историка его концепция была признана «антимарксистской, антибольшевистской, антиленинской», а его имя на десятилетия вычеркнуто из истории. Предвзятые оценки ученого сохраняются до сих пор.

Тарле Евгений Викторович (1874-1955)

От своего учителя - профессора Киевского университета И. В. Лучиц- кого Е. В. Тарле спроецировал тезис, которому следовал всю свою жизнь: «Может быть не интересен сам историк, а история всегда интересна». Вероятно, именно поэтому всегда интересны и поучительны, насыщены огромным фактическим материалом, смелыми выводами и гипотезами сочинения Тарле. Но не менее интересна и биография ученого, изобиловавшая взлетами и падениями. Еще в конце XIX в. он был взят иод негласный надзор царской полиции, а в Советском Союзе почти три года Тарле находился в тюрьме и ссылке. При этом уже первый его капитальный труд - «Рабочий класс во Франции в эпоху революции» (т. 1 - 1909 г.; т. 2 - 1911 г.) принес автору европейскую и мировую известность. Впоследствии он был избран действительным членом АН СССР Норвежской АН и Филадельфийской академии политических и социальных наук (США), почетным доктором Сорбонны (Франция), был трижды удостоен Сталинской премии.

Творческое наследие Е. В. Тарле превышает тысячу исследований, а диапазон этих научных трудов поистине феноменален: он успешно занимался отечественной и всеобщей историей, древностью и современностью, проблемами политики, экономики и культуры, историей церкви, развитием военного искусства и т.д. Только одних монографии, принадлежащих перу Тарле, насчитывается 50, не считая 120 их переизданий. Особой популярностью и поныне пользуется его книга «Наполеон», которая была переведена на все основные языки народов мира. Сочинения этого выдающегося ученого-историка нс потеряли своей актуальности и сегодня.

Греков Борис Дмитриевич (1882-1953)

Как ученый Б. Д. Греков сформировался еще до Октябрьской революции 1917 г. Однако в полной мере его талант исследователя и большие организаторские способности в науке проявились со второй половины 1930-х годов, когда он стал директором Института истории АН СССР и был избран академиком. Д. С. Лихачев вспоминал о нем в 1982 г.: «Для меня Греков был подлинным главой советской исторической науки, и не только потому, что он занимал в ней высшие административные посты, но и потому, что благодаря своим научным и моральным качествам был в исторической науке самым крупным авторитетом».

Первым фундаментальным трудом Грекова был «Новгородский дом Святой Софии» (первая часть была опубликована в 1914 г. и вскоре защищена им как магистерская диссертация, а работу над второй частью он завершил в 1927 г.). Шесть изданий выдержала его книга «Киевская Русь», в которой была обоснована выдвинутая им концепция феодального характера общественного строя Древней Руси. Вершиной творчества ученого является монография «Крестьяне на Руси с древнейших времен до середины XVII в.».

Этот монументальный труд в двух книгах, впервые увидевший свет в 1946 г., до сих пор остается непревзойденным классическим произведением отечественной историографии по богатству использованных автором источников, широте географического и хронологического охвата анализируемой проблематики, глубине наблюдений.

Дружинин Николай Михайлович (1886-1986)

В день столетия Н. М. Дружинина академик Б. А. Рыбаков назвал его праведником исторической науки. В этой оценке - не только признание выдающегося вклада ученого в исследование актуальных проблем прошлого, но и характеристика его высокого морального авторитета, ценных человеческих качеств. Вот типичный пример проявления личности ученого. В годы борьбы против «безродных космополитов» Дружинин добивался от сталинских властей реабилитации многих историков, восстановления их в ученых степенях и званиях. И это при том, что он сам не раз подвергался арестам, как до революции, так и при советской власти.

Н. М. Дружинин - историк самых разносторонних научных интересов. Еще в студенческие годы он приступил к изучению движения декабристов. Его первая монография была посвящена «Журналу землевладельцев», выходившему в 1858-1860 гг. Большую научную значимость имели и теоретические статьи Дружинина по социально-экономической тематике. Однако главным делом его жизни стало изучение русского крестьянства. Эта проблематика была блестяще им исследована в книгах «Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева» и «Русская деревня на переломе (1861-1880 гг.).

Дружинин по праву считается одним из ведущих историков-аграрников в отечественной историографии.

Вернадский Георгий Владимирович (1887-1973)

Г. В. Вернадский, сын выдающегося отечественного философа и естествоиспытателя В. И. Вернадского, принадлежит как российской, так и американской историографии. Вплоть до вынужденной эмиграции в 1920 г. его научная деятельность была теснейшим образом связана как с Московским, так и с Петербургским университетом. В этот же период им были изданы и первые научные труды - «Русское масонство в царствование Екатерины II», «Н. И. Новиков» и ряд других. Особое место в его творческой биографии занимает «пражский период» (1922-1927), когда Вернадский своими работами подвел историческую основу под доктрину «евразийцев». Дальнейшее развитие концептуальных взглядов ученого было связано уже с «американским периодом» его жизни. Переехав в 1927 г. в США, Вернадский стал преподавателем Йельского университета, читал лекции в Гарвардском, Колумбийском и других университетах. В целом его научная и преподавательская деятельность сложилась весьма успешно. Он воспитал немало видных специалистов, ставших гордостью американской школы изучения истории России.

Основной труд Вернадского - пятитомная «История России», в которой изложение событий доведено до 1682 г. Многие выводы и положения, обоснованные ученым в этом капитальном труде (теория цикличности государствообразующего процесса, влияние природно-климатических и географических факторов на своеобразие исторического развития нашего Отечества и ряд др.), в современных условиях приобрели особую актуальность.

Тихомиров Михаил Николаевич (1893-1965)

М. П. Тихомиров - выдающийся исследователь отечественной истории X-XIX вв. Среди более трех с половиной сотен его трудов - монографии, брошюры, статьи, публикации исторических источников, которые он считал основой любых научных построений в области изучения прошлого. По инициативе ученого была восстановлена Археографическая комиссия, возобновилось издание Полного собрания русских летописей (ПСРЛ), а также ценнейших летописных памятников, выпускавшихся вне серии томов ПСРЛ. Перу Тихомирова принадлежат фундаментальные монографии «Исследование о Русской Правде», «Древнерусские города», «Россия в XVI столетии», «Русская культура X-XVIII веков», «Российское государство XV-XVII вв.», «Русское летописание», а также две объемные книги по истории Москвы XII-XV вв. и много других исследований, в том числе по историографии, археографии, источниковедению.

Всю свою творческую жизнь Тихомиров высоко ценил труды и заслуги предшественников на ниве исторической науки, в том числе своих учителей - Б. Д. Грекова, С. И. Смирнова, В. Н. Перетца, С. В. Бахрушина. В свою очередь, он воспитал целую плеяду учеников - «детей» и «внуков», среди которых немало крупных ученых. Отдавая дань учителю, они публикуют в «Археографическом ежегоднике», основанном Михаилом Николаевичем, материалы «Тихомировских чтений», посвященные современным научным изысканиям.

Нечкина Милица Васильевна (1899-1985)

Широкую известность как в нашей стране, так и за ее пределами М. В. Нечкина получила прежде всего как талантливый исследователь отечественной истории. В центре ее внимания и научных изысканий находились история движения декабристов, освободительного движения и общественной мысли в России на рубеже 50-60-х годов XIX столетия, а также проблемы историографии. По каждому из этих научных направлений она достигла весомых результатов, которые внесли серьезный вклад в отечественную историческую науку. Ярким свидетельством этого являются ее фундаментальные монографии «А. С. Грибоедов и декабристы», «Движение декабристов», «Василий Осипович Ключевский. История жизни и творчества», «Встреча двух поколений».

Отличительной чертой трудов Нечкиной является мастерское умение соединять в научной работе анализ и синтез, тщательное изучение источников и блестящий литературный язык.

Свою исследовательскую деятельность Нечкина сочетала с огромной педагогической и научно-организационной работой. Многие годы она была профессором МГУ и Академии общественных наук, научным сотрудником Института истории АН СССР, возглавляла Научный совет по истории исторической науки и Группу по изучению революционной ситуации в России. В 1958 г. она стала академиком. Ее многообразная научная деятельность - крупное явление нашей отечественной культуры.

Арциховский Артемий Владимирович (1902-1978)

А. В. Арциховский обладал феноменальной способностью: подержав лист с текстом перед глазами 2-3 секунды, он не только прочитывал его, но и запоминал наизусть. Отличная память помогала ему легко запоминать имена и даты, изучать иностранные языки - он читал литературу почти на всех европейских языках.

Став археологом, Арциховский принимал активное участие в исследовании курганов вятичей на территории Московского края, в изучении древнего Новгорода, первых археологических раскопках в столице, связанных со строительством Московского метрополитена. В 1940 г. на историческом факультете МГУ он возглавил кафедру археологии, защитил докторскую диссертацию «Древнерусские миниатюры как исторический источник». Однако всемирную известность ему принесло открытие в 1951 г. берестяных грамот XI-XV вв. в Новгороде. Значение этой находки нередко сравнивают с открытием папирусов эллинистического Египта. Особая ценность берестяных грамот заключается в том, что в них отражен повседневный быт средневековых новгородцев. Издание и исследование этого нового уникального документального источника стало главным делом жизни и научным подвигом Арциховского.

Ковалъченко Иван Дмитриевич (1923-1995)

И. Д. Ковальченко сочетал в себе талант ученого, педагога и организатора науки. Пройдя горнило Великой Отечественной войны, десантник- артиллерист пришел на студенческую скамыо исторического факультета МГУ, где затем стал аспирантом и впоследствии ассистентом, доцентом, профессором, заведующим кафедрой источниковедения и историографии отечественной истории. Одновременно он в течение 18 лет являлся главным редактором журнала «История СССР», с 1988 по 1995 г. был акаде- м и ком-секретарем Отделения истории и членом Президиума АН СССР (РАН), сопредседателем Международной комиссии по квантитативной истории, вслед за Нечкиной руководил работой Научного совета по историографии и источниковедению.

В золотой фонд отечественной исторической науки вошли труды этого замечательного ученого-новатора. Среди них - «Всероссийский аграрный рынок. XVIII - начало XX в.» (в соавторстве с Л. В. Миловым), «Методы исторического исследования», «Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX века».

С именем Ковальченко связана разработка методологических проблем исторического исследования и теоретических основ применения математических методов исследования. Принципиальную позицию занимал ученый в последние годы жизни. Современные преобразования, считал он, будут иметь успех только при условии их соотнесения с богатейшим опытом отечественной истории.

Милов Леонид Васильевич (1929-2007)

На становление академика РАН Л. В. Милова, как и на многих других людей его поколения, огромное влияние оказала пережитая в отрочестве Великая Отечественная война. В МГУ, где он учился в 1948-1953 гг., Леонид Васильевич избрал своей специализацией историю Древней Руси. После окончания аспирантуры, где его руководителем был М. Н. Тихомиров, работал в академических институтах славяноведения и истории СССР, был заместителем главного редактора журнала «История СССР», ассистентом, старшим преподавателем, доцентом, профессором, заведующим кафедрой (1989-2007) истории СССР периода феодализма (с 1992 г. переименована в кафедру истории России до начала XIX в.) МГУ.

Милова-исследователя отличали широчайший спектр изучаемых проблем, новизна подходов, скрупулезная работа с источниками. Влиянию природно-климатического фактора на развитие России посвящена его монография «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса», удостоенная в 2000 г. Государственной премии РФ.

В академическом журнале «Российская история» (Москва, 2013, № 1, стр. 3-32) под рубрикой «Диалог о книге» опубликована подготовленная нынешним главным редактором этого издания Игорем Анатольевичем Христофоровым стенограмма обсуждения сборника «Научное сообщество историков России: 20 лет перемен. Под редакцией Геннадия Бордюгова» (Москва: АИРО-XXI, 2011. – 520 стр.). Инициатором подобной формы дискуссии был безвременно ушедший главный редактор журнала «Российская история» Сергей Сергеевич Секиринский (12 апреля 1955 Симферополь - 8 ноября 2012 Москва), избранный на этот пост весной 2012 года. Состоялся более-менее академический разговор о судьбах исторической науки в позднесоветском и послесоветском периодах и о методологии постижения прошлого. Я ряд лет вёл Сектор философии и методологии истории в Отделе исторических наук академического Института научной информации по общественным наукам, стараюсь следовать заветам научной объективности-неангажированности Леопольда фон Ранке, знаю многих историков и некоторых из них уважаю, мне нижеразмещаемый текст, сопровождаемый краткими моими комментариями, крайне интересен. Ранее произошло самоосознание философского сообщества России, к которому я духовно тоже принадлежу, хотя не участвую ныне в академической жизни, и вот пришла очередь исторического сообщества! Для начала - Аннотация и Оглавление обсуждаемого сборника :

«В книге прослеживаются основные тенденции изменений в научном сообществе историков за последние два десятилетия и предшествующее им столетие. Авторы анализируют мировоззренческие и культурные ценности, которые доминируют в сообществе историков современной России, новые модели и формы объединения историков, новые вызовы, волнующие сообщество, нравы современных историков. Книга рассчитана на специалистов и аспирантов.

CООБЩЕСТВО ИСТОРИКОВ РОССИИ: ОТ ПРОШЛОГО К БУДУЩЕМУ. ВВЕДЕНИЕ (Геннадий БОРДЮГОВ > ) 7

ИСТОРИКИ В ЭПОХУ ВОЙН, РЕВОЛЮЦИЙ И СОВЕТСКОГО СТРОЯ (Владимир ЕСАКОВ ) 17
Идея науки у А.С. Лаппо-Данилевского 17
Советская власть и научное сообщество 19
Москва – центр академической науки 29
Новый идеологический прессинг 34
Историки в «оттепели» и «новом направлении» 40

«ПРОФЕССИОНАЛЫ ИСТОРИИ» В ЭРУ ПУБЛИЦИСТИЧНОСТИ: 1985–1991 гг. (Ирина ЧЕЧЕЛЬ ) 55
Самоопределение исторической корпорации по отношению к предшествующей традиции 56
Самоопределение исторической науки 1985–1991 гг. по отношению к исторической публицистике 69
Историографическая культура отечественного сообщества историков 1985–2010 гг. 95

II. ТРАНЗИТ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ СООБЩЕСТВА (Геннадий БОРДЮГОВ, Сергей ЩЕРБИНА )
1. Анализ общих демографических параметров 122
2. Возрастные и территориальные характеристики 127
3. Профессиональные интересы 141
4. Смена приоритетов в научных и научно-популярных публикациях 167
5. Портрет российского историка 171

III. НОВЫЕ ФОРМЫ ОБЪЕДИНЕНИЯ УЧЕНЫХ

CООБЩЕСТВА «НАЦИОНАЛЬНЫХ ИСТОРИКОВ» (Дмитрий ЛЮКШИН ) 177
Национальные истории в отечественной историографической традиции 177
Сообщества «национальных историков»: жизнь после суверенного парада 180
Время переосмысления… отменяется 183
«Национальные историки» о периоде «собирания русских земель» на рубеже ХХ–ХХI вв.: поиски места в российской историографии 185

РОССИЙСКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЖУРНАЛЫ: ТРИ МОДЕЛИ ОРГАНИЗАЦИИ ЗНАНИЯ И СООБЩЕСТВА (Наталья ПОТАПОВА ) 191
Журнал как наследие: опыт реконструкции академических журналов 195
Журнал как бизнес: принципы маркетинга на примере «Нового литературного обозрения» 215
Журнал как медиа-проект: стратегические принципы на примере журнала «Родина» 220

ИСТОРИКИ В МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОМ СООБЩЕСТВЕ (Антон СВЕШНИКОВ, Борис СТЕПАНОВ ) 234
«Советское, значит отличное»: междисциплинарность в одной отдельно взятой стране 236
Романтика междисциплинарности: «Одиссей» и «THESIS» 239
«Лихие 90-е»: знание о прошлом между дисциплинами и институциями 242
Академическая периодика между 1990-ми и 2000-ми 247

IV. ПЕРЕД ВЫЗОВАМИ РУБЕЖА ВЕКОВ

КАНУН НОВОЙ ОРТОДОКСИИ. ИСТОРИК И ВЛАСТЬ В ПЕРЕСТРОЕЧНОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ (Василий МОЛОДЯКОВ ) 261
Новая ортодоксия – 1: «социализм» против «сталинизма» 262
Новая ортодоксия – 2: «демократия» против «советчины» 266
Новая ортодоксия – 3: «путинисты» против «придурков» и «либералов» 271

ИСТОРИЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО И ТВОРЦЫ СЕНСАЦИЙ (Никита ДЕДКОВ ) 281
На обломках империи 282
Предыстория 283
Вдали от шума городского 286
Успех 288
А что же историки? 289

МЕЖДУ КОНКУРЕНЦИЕЙ И ПАТЕРНАЛИЗМОМ: «ГРАНТОВЫЙ» ИСТОРИК В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ (Игорь НАРСКИЙ, Юлия ХМЕЛЕВСКАЯ ) 301
«Грантовое пространство» 302
«Правила применения правил»: реалии грантовой политики 306
Эскиз к портрету современного грантополучателя-историка 310
Postscriptum 317

НРАВЫ СОВРЕМЕННЫХ РОССИЙСКИХ ИСТОРИКОВ: ПРЕДПОСЫЛКИ К ПАДЕНИЮ И НАДЕЖДЫ НА ВОЗРОЖДЕНИЕ (Борис СОКОЛОВ ) 321
Социальные корни нравов 322
Написание диссертаций за других лиц: стыдно или не стыдно? 323
Научное единомыслие по-постсоветски и борьба за власть в исторической науке 325
Государственная борьба с «фальсификациями, наносящими ущерб России», и нравы историков 329
Гносеологические корни нынешних нравов российских историков 331
Существует ли сообщество российских историков 334
Необходимость хартии историков 338

V. Российское научно-историческое сообщество в конце XIX – начале ХХI вв.: публикации и исследования 1940-х – 2010-х гг. (Иосиф БЕЛЕНЬКИЙ )
1. Институции. Коммуникации. Традиции 344
2. Научные школы в отечественной исторической науке 371
3. Сборники в честь и памяти отечественных ученых-историков 389
4. Мемуары, дневники и письма отечественных историков 445
5. Биобиблиография ученых-историков 460
6. Биографические и биобиблиографические словари историков 468

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН........................... 479
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ................ 511

«/стр. 3:/ Сергей Секиринский

Представляя новую рубрику, стоит напомнить афоризм В.О. Ключевского, который называл книги «главными биографическими фактами» в жизни учёного. Можно лишь к этому добавить, что появление новых исследований, введение в научный оборот не­известных прежде источников, написание обобщающих трудов не только расставляет вехи в профессиональных судьбах отдельных историков, но и служит важнейшим симптомом жизнедеятельности научного сообщества в целом. К сожалению, до сих пор эти, казалось бы, вполне очевидные соображения не всегда учитывались в нашей редакционной работе. Слишком доминировал сложившийся в академической среде взгляд на журнал как на сборник научных статей, только выходящий с известной периодичностью; как на своего рода промежуточную станцию на пути автора к книге (на худой конец, к диссертации). Книжные новинки, если и фиксировались журналом, что происходило далеко не всегда, то (за отдельными исключениями) лишь в конце номера подчёркнуто мелким шрифтом. Если вдуматься, в этом можно увидеть какой-то странный перекос: статьи, обычно представляющие собой лишь более или менее удач­ные фрагменты будущих монографий, оттесняли сами книги на задний план!

Журнал, претендующий на роль зеркала того, что происходит в науке, должен шире откликаться на главные факты творческой жизни профессионального сообще­ства. Отныне мы будем открывать каждый номер «Российской истории» не статьёй, а диалогом по поводу значимого для науки события - выхода новой книги (исследова­ния, публикации источника, работы общего характера). Обновлённая и, на наш взгляд, достаточно гибкая структура номера позволяет сразу обсуждать даже несколько книг, как в специально созданной для этого рубрике, которая может повторяться в одном выпуске два-три раза, так и, в случае необходимости, в ряде других разделов.

Мы открываем рубрику обсуждением темы, которая по определению не может оставить равнодушным ни одного из постоянных и даже случайных читателей нашего журнала. Сборник дискуссионных статей, изданный Ассоциацией исследователей рос­сийского общества АИРО-XXI, посвящен сообществу российских историков в эпоху ещё не завершённого «перехода от "советского" к "российскому" или "русскому"» (с. 7). По причинам, которые ещё ждут своего исследователя, отечественные историки до сих пор не слишком охотно обсуждали собственные внутрикорпоративные проблемы. Едва ли не единственным «допустимым» в этом контексте жанром были и остаются «методологически»-биографические труды, в которых история науки почти всегда сводится к истории идей и к творчеству их авторов - более или менее известных учёных прошлого. Социальный статус историков, особенности их корпоративного самосознания и зако­номерности его формирования, не говоря уже о более острых вопросах денег, власти и контроля внутри сообщества и со стороны «внешних» по отношению к нему сил, преж­де всего государства, - все эти сюжеты больше обсуждаются на обыденном уровне, в кулуарах конференций и коридорах институтов, чем на страницах научных изданий. Как и авторы обсуждаемой книги, мы считаем, что настало время говорить о них открыто.

/стр.4:/ В дискуссии приняли участие: член-корреспондент РАН П.Ю. Уваров (Институт всеобщей истории РАН; Национальный исследовательский университет Высшая шко­ла экономики), доктора исторических наук В.И. Дурновцев (Российский государствен­ный гуманитарный университет), И.И. Курилла (Волгоградский государственный уни­верситет), А.Б. Соколов (Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского), кандидат исторических наук В.В. Тихонов (Институт российской истории РАН).

Павел Уваров : Историки делятся на работающих с источниками и неработающих с оными
Ни в одной стране мира нет столь большой доли профессиональных историо­графов, т.е. историков, специализирующихся на изучении того, что написали другие. Но в большинстве случаев исследуется то, что когда-то писал некий выдающийся исто­рик или что пишут наши западные коллеги. Анализа же нашей современной историо­графической ситуации остро не хватает (3а редким исключением, см., например: Хут Л.Р. Теоретико-методологические проблемы изучения истории Нового времени в отечественной историографии рубежа XX-XXI вв. М., 2010). В западных странах интроспекция, т.е. отсле­живание состояния своей современной историографии, играет важную роль. У нас же об этом вспоминают чаще всего либо по какому-нибудь скандальному поводу, либо при написании заказных рецензий.

Но одно дело - произносить инвективы и здравицы, а другое - попытаться дать це­лостный анализ ситуации. Здесь мы не избалованы большими работами (См., например, тематический выпуск «Историческая наука в современной России» элек­тронного научно-образовательного журнала «История». Вып. 1 /http://mes.igh.ru/magazine/ content.php?magazine-3 82). Уже поэтому авторский коллектив книги, вышедшей под редакцией ГА. Бордюгова, заслуживает вся­ческого уважения. Уважение предписывает сосредоточиться именно на достоинствах и недостатках данной книги, а не на общих рассуждениях о судьбах профессионального сообщества историков в нашей стране, сколь бы мне ни хотелось подискутировать на эту тему.

Я думаю, что не удивлю авторов, если скажу, что коллективной монографии у них не получилось. Перед нами сборник статей, отчасти связанных общностью проблема­тики, отчасти - общностью ценностных суждений, но при этом разнящихся по жанру. Ничего обидного в этом нет, сборник статей - форма вполне респектабельная, а глав­ное, менее уязвимая для критики. Коллективной монографии можно ставить в упрёк то, что определённые вопросы не затронуты, сборнику же такие претензии предъявлять бессмысленно. В лучшем случае их можно назвать рекомендациями на будущее.

Но раз перед нами сборник, то и я позволю себе на одних материалах остановить­ся больше, на других - меньше, а некоторые вообще по разным причинам опустить. К последним относятся прежде всего библиографические материалы И.Л. Белень­кого по историографическим исследованиям отечественного сообщества историков. Достаточно вспомнить не раз слышанную мною фразу: «Если кто-то и сделает, то Иосиф Львович, а если Иосиф Львович не сделает, то никто не сделает». Собствен­но, не будь в обсуждаемой книге больше ничего, кроме этих библиографических ма­териалов, занимающих свыше дюжины печатных листов, всё равно от неё была бы огромная польза.

Текст В.Д. Есакова я также не стану анализировать - формально он относится к более раннему периоду, посвящен другой стране и другому сообществу, хотя, конечно, играет важную роль, задавая точку отсчёта начавшихся в 1980-х гг. необратимых изме­нений в организации жизни историков в России. Главное, что его исследование имеет еще и ценность свидетельства очевидца и даже участника событий, связанных с дея/5/тельностью «мятежного парткома» Института истории АН СССР в середине 1960-х гг. Не знаю, все ли авторы этот раздел читали, но рассказываемая Есаковым история разде­ления Института убеждает в необходимости изучения не только дискурсивных практик и идеологических стереотипов, но также и институциональной и микроисторической подоплёки событий. Власти надо было избавиться от слишком принципиального парт­кома, и в результате предпочли специализацию комплексному подходу.

Не стал я разбирать и статью Н.И. Дедкова. При всём интересе к феномену «новой хронологии» данное явление лишь косвенно соотносится с профессиональным сооб­ществом. Реакция историков на Фоменко любопытна, и в тексте о ней говорится, но, по-моему, не эта проблема волнует автора в первую очередь.

И, наконец, я исключил из рассмотрения текст В.П. Молодякова. Маркирующие позицию автора хлёсткие фразы, слабо подкреплённые работой с материалом (доста­точно взглянуть на примечания), демонстрируют, что статья относится скорее к журна­листике, чем к историографии. Можно с автором соглашаться или спорить, но сказать, что он что-то не учёл в своём анализе, нельзя, потому что анализа в статье нет. Как о слишком журналистском я не хотел писать и о тексте Б.В. Соколова, но, по некоторым соображениям, от этого намерения отказался.

Теперь можно двинуться по текстам в порядке их следования.

Знакомясь с работой И.Д. Чечель, я вспомнил, как во второй половине 1980-х гг. завидовал грядущим историкам, которые станут изучать эту бурную эпоху. Неудиви­тельно поэтому, что в её текст я пытался вникнуть с большим тщанием, чем в другие разделы. Это потребовало немалого труда ещё и из-за стиля, создающего впечатление, что автор пытается сказать почти обо всём сразу и вдобавок продемонстрировать вла­дение бесчисленными риторическими фигурами и интонациями одновременно. Часто авторская фраза, уснащённая цитатами, выстроена так, что трудно определить, к чему относится данное высказывание: к «означающему» или «означаемому».

Метафоры, лёгкие намёки, термины, до конца понятные лишь посвященным, громоздятся друг на друга, требуя от читателя усилий, сопоставимых с затратами на декодирование тек­стов Мишеля де Серто. Порой дискурс, как хвост собакой, виляет авторской мыслью, выстраивая причудливые конфигурации. Так, В.Б. Кобрин почему-то причислен к ти­пичным «академистам», а Ю.Н. Афанасьев и Л.М. Баткин оказываются в одном лагере «критиков-политиков», непримиримых борцов, отмахивающихся от советской исто­риографической традиции, тогда как в другом стане «критиков-методологов» соседями становятся А.Я. Гуревич и Б.Г. Могильницкий, «предлагавшие ограничиться комплекс­но-оперативной реформой историографии в её методологическом срезе». Для меня сие удивительно, коль скоро я хорошо знаком с этими людьми. Мне, например, невозможно абстрагироваться от того, что Б.Г. Могильницкий - хранитель традиций своего учителя А.И. Данилова («министра-медиевиста»), бывшего для А.Я. Гуревича, пожалуй, самой одиозной фигурой в советской науке, в то время как с Л.М. Баткиным Арон Яковлевич при всех разногласиях был стратегическим единомышленником и другом.

Но ведь я - очевидец, а очевидец и должен относиться к историку примерно так, как память относится к истории. Поэтому я вполне допускаю, что неожиданные повороты историографических сопоставлений могут оказаться ценны именно своей непредска­зуемостью, позволяя увидеть нечто новое. Гораздо более серьёзный вопрос относится к дисциплинарной идентичности данного текста. Если это - культурология, то я боязли­во умолкаю и воздерживаюсь от комментариев, если это - нарратология, то признаю её уместность, лишь удивляясь, что поэтике перестроечного историописания уделено не так много места, как хотелось бы. Но если это историческое исследование, тогда стоит определиться со «священными коровами» историков: источниками, хронологическими рамками, методами исследования. Возможно, автор относится к поколению историков, пустивших этих коров на мясо, но для фигурантов его исследования они оставались священны. Историки оценивали друг друга не только по декларациям о намерениях и по политическим пристрастиям, но и по степени профессионализма, измеряемого по тому, как исследователь работает с источниками. К тому же в перестроечную эпоху /стр. 6:/ шёл массовый вброс новых источников, менявших ландшафт «территории историка» никак не меньше, чем статьи в журнале «Коммунист».

Суждения автора подкрепляются анализом принципиально разных текстов - ин­тервью, статей в газетах, в научно-популярных, публицистических или же во впол­не научных журналах и сборниках, предисловиях и послесловиях к монографиям (Я бы как очевидец добавил сюда и граффити в общественных местах в качестве историче­ски переходного жанра от полемических статей к форумам блогосферы). Можно ли игнорировать «принуждение формы», предписывающей историку то быть застёгнутым на все пуговицы, то щеголять отсутствием галстука или других деталей одежды? Можно, если речь идет о применении контент-анализа. Но об этом принято предупреждать читателя, равно как и о хронологических рамках исследования. Начав знакомиться с текстом, посвященным эпохе перестройки, он затем узнаёт, что речь шла о периоде, доходящем до нашего времени. Всё бы ничего, но это подчас делает уязвимыми выводы автора. Важное место уделено в статье тому, как Ю.А. Поляков нападал на «историков-конъюнктурщиков». Соглашаясь с выводом автора о том, что уважаемый академик относился к «конъюнктурщикам» плохо и что работы Ю.Н. Афа­насьева он скорее клеймил, чем подвергал всестороннему анализу, я всё-таки должен обратить внимание на то, что книга Полякова датирована 1995 г., временем, когда пе­рестройка давно уже канула в Лету. Это сегодня для нас пять лет срок небольшой, а тогда, как и в любой революционный период, история во много раз ускоряла свой бег. Сопоставляемые тексты, таким образом, относятся к разным геологическим эпохам. Может быть, в книге Полякова собраны статьи, написанные ранее, как раз по свежим следам выступлений Афанасьева? Но читателю об этом не известно.

Насколько я понял, под расплывчатым понятием «эволюция образа научности» понимается на самом деле то, как вело себя сообщество историков в условиях пере­стройки, как «критики» и «академисты» реагировали на вызовы, как менялись их пози­ции. Мне в этом тексте интереснее другое. История оказалась в значительной степени предоставленной сама себе, то ли освобождённой, то ли брошенной властями. Если бы автор интересовался институциональной историей, то, думаю, обыграл бы тот факт, что с 1988 г. в структуре РАН наша дисциплина выделилась из секции общественных наук и существовала как самодостаточное отделение, пока не была объединена с фило­логами в 2001 г. В этих условиях для историков важным оказался искус публичностью, который привел не только к трансформации «образа научности», но и к перераспреде­лению социальных ролей (точнее, к попытке этого перераспределения). Очень ценно, но, к сожалению, не развито автором наблюдение о принципиальном смешении жанров перестроечной историографии, интересен небольшой экскурс в поэтику исторических текстов тех лет. Претендуя сама на многое, история очень болезненно реагировала на вторжение «чужаков». Как бы друг к другу ни относились твердокаменные ака­демисты и пламенные критики-реформаторы, здесь они были весьма похожи в своих реакциях. Иногда это была вполне здоровая защита от самозванцев, но порой она вела к досадным потерям. Среди потерь - не только сорванные попытки реального, а не декларативного междисциплинарного диалога, но и упущенный шанс осознания важ­ности и самостоятельности феномена «непрофессиональной истории». Тогда, к концу 1980-х гг., мы были в шаге от того, чтобы не хуже, чем Пьер Нора и его команда, при­ступить к изучению то ли «мест памяти», то ли «массового исторического сознания», то ли «народной истории». Но, по-видимому, неуверенность в собственном статусе мешала историкам признать автономность данного явления. Несовпадение «научной» и «народной» версий истории преподносилось как плоды невежества, как результат злокозненной политики властей, как следствие недостаточной активности учёных в пропаганде научных знаний, но отнюдь не в качестве достойного объекта рефлексии. В этом опять-таки и «академисты», и «критики» были удивительно похожи.

Я бы вообще сконцентрировал внимание не столько на расхождении позиций исто­риков, и без того слишком очевидных, сколько на поисках общих черт между оппонен/7/тами. Возможно, именно так и удалось бы лучше ответить на вопрос о существовании национального сообщества историков или об его отсутствии, и о том, чему больше способствовала эпоха турбулентности - его консолидации или дисперсии. Главное, что И.Д. Чечель обладает для этого достаточным инструментарием.

Композиционно следующее за текстом Чечель исследование Г.А. Бордюгова и С.П. Щербины «Транзит: социологический портрет сообщества» создаёт эффект кон­трастного душа. Суховатый сциентизм - многочисленные таблицы, диаграммы, фор­мула расчёта коэффициентов - сразу демонстрируют серьезность намерений авторов, берущихся за решение великой по своей важности задачи - исчислить сообщество учё­ных в количественных данных и выразить существующие тенденции. Затем, обобщая средние показатели таблиц, они, перейдя к биографическому методу, производят на свет гомункулюса - усреднённого российского историка Виктора Ивановича, 65-летне­го преподавателя одного из московских вузов. Для многих читателей такое завершение высоконаучной статьи стало приятной неожиданностью.

Я же, признаюсь, готовился к чему-то подобному, познакомившись с таким призом в блестящей книге Г.М. Дерлугьяна (Дерлугьян Г.М. Адепт Бурдье на Кавказе. Эскизы к биографии в миросистемной перспек­тиве. М., 2010. Англ. вариант: Derlugian G. Bourdieu"s Secret Admirer in the Caucasus: A World-Systems Biography. Chicago, 2005), которую я настоятельно рекомендую всем, а в особенности авторам этой и других статей сборника.

«Характерным примером оказал­ся псевдогерой, в то время как реальные герои ещё не покинули своего творческого "подполья" и предоставили Виктору Ивановичу представлять их корпоративные чер­ты», - пишут авторы, явно не испытывая особых симпатий к этому уходящему типу историка. Но мне в их приговоре, равно как и во всём портрете, не достает знания того, каким он был историком? Как-то молчаливо предполагается, что плохим. То, что он в 1970-х гг. вступил в партию, занимался историей Отечественной войны, а в 1990-е гг. написал учебное пособие по истории России, руководствуясь цивилизационным под­ходом, это ещё не приговор. Пусть мне скажут сначала, насколько добросовестно Вик­тор Иванович работал с источниками, было ли в его книгах что-то новое, каким он был преподавателем, остались ли у него ученики, и чего они стоят. Вот тогда и посмеёмся.

Интересно, какие критерии позволяют отличить плохого историка от хорошего, а исто­рика от не-историка? Это вопрос не только к данной статье, конечно. Но возвратимся к тому, как авторы пишут о своём гомункулюсе: «Многие будут искренне поражены тем, что этот статистический пример историка оказался портретом типического служите­ля Клио». Поражаться будут те, кто забыл, что написано на первой странице данного текста про принцип Парето, согласно которому 20% участников дают 80% результата. Но тогда в чём эвристическая ценность уважаемого Виктора Ивановича? Он типичен для какой части сообщества?

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: В самом деле, «средняя температура по больнице» - примитивный подход. Необходимо ориентироваться на творческое меньшинство всякого сообщества, в том числе исторического. Иерархия - факт/

И вот здесь начинается непонятное. Корпус, состоящий из 1 722 историков, тща­тельно обрабатывается по разным параметрам, устанавливаются корреляции, кото­рым авторы стараются найти объяснение. Но почему численность профессиональных историков в России определяется в 40 тыс. человек? Может быть, это общепринятые данные, и только я об том не знаю? Если анализируемый корпус историков является выборкой, то что выступает по отношению к ней генеральной совокупностью? Входят ли в неё археологи, востоковеды, музейные работники, наконец, учителя школ? А как быть с теми, кто, получив историческое образование, именуют себя культурологами? Эти вполне легитимные вопросы не обсуждаются в принципе. И, наконец, как форми­ровался анализируемый корпус? Неужели действительно на основе данных А.А. Чернобаева и А.А. Аникеева? Я не против ни первого, ни второго, но строить по их дан­ным выборку - это всё равно, что судить об отечественных публикациях по данным сегодняшнего РИНЦ. Авторы избавляют читателя от знакомства со своей творческой лабораторией, а в итоге натыкаешься на странные утверждения: то Северо-Западный Федеральный округ лидирует в России по числу публикаций, посвященных Западной /стр. 8:/ Европе (это полный бред), то докторов у нас, оказывается, намного больше, чем канди­датов, причём это объясняется тем, что в историческую науку почти прекратился при­ток молодых историков... Столкнувшись с подобными «перлами», авторы пускаются в сложные интерпретации вместо того, чтобы заняться ремонтом выборки.

Неужели нельзя было создать команду, поручить ей набрать данных по сайтам, выстроить стоящую выборку, а затем уже всё это обрабатывать, избегая обидных оши­бок, способных дезавуировать все остальные, даже вполне убедительные выводы? Но, в любом случае, руководителям АИРО-XXI стоит сказать большое спасибо за их жертвенный труд. Ведь отсутствие доступных данных о национальном сообществе ис­ториков - самое красноречивое свидетельство состояния этого сообщества, какие бы ассоциации под каким бы августейшим покровительством ни создавались. Для того чтобы представить себе, сколько профессиональных историков занимается во Франции тем, что мы называем Новой историей, у меня ушло 22 минуты.

Д.И. Люкшин в своей статье под сообществами «национальных историков» по­нимает совсем другое. Видно, что автор пишет о наболевшем, не понаслышке зная о процессах формирования регионально-этнических версий национальной истории. Основная его идея заключена в фиаско конструирования региональных версий для обретения новой национальной истории. Провал, по мнению автора, произошёл в ре­зультате саботажа профессиональных историков, вследствие быстрой смены полити­ческих реалий, а также из-за доморощенности местных ревнителей этноисторической идентичности, не овладевших современными, актуальными для сегодняшней историо­графии исследовательскими подходами. Несмотря на обобщённое название, речь идёт главным образом о Татарстане и отчасти о соседней Башкирии. Остальные республики присутствуют лишь в качестве эпизодических примеров.

У меня есть к автору ряд претензий. Во-первых, удивляет манера принципиально не замечать работ, посвященных той же проблеме. Можно не читать американца Г.М. Дерлугьяна, который по-русски был напечатан сравнительно недавно, или А.И. Миллера, который не пишет о современных российских республиках. Но уж книги В.А. Шнирельмана странно не знать, не говоря о многочисленных публикациях на эту тему в журнале «Родина». Во-вторых, обрисованная автором диспозиция содержит ряд суще­ственных фигур умолчания даже применительно к Казани. Конечно, когда автор писал статью, он мог еще и не знать, с чем сольют Казанский университет и что за этим после­дует. Но он странным образом умалчивает об исторической оргии тысячелетия Казани. Или, может быть, стоит объяснить читателям, кто и почему стоит в этом городе на Санкт-Петербургской улице на пьедестале, предназначенном для памятника Петру I?

И, наконец, на чем основана непоколебимая вера автора в то, что тематика на­ционально-государственного креационизма давно отошла в прошлое? Он считает, что «объяснительный потенциал историографических концептов, уходящих корнями в дискурс этнонациональной истории, был исчерпан ещё в третьей четверти прошлого века», поэтому сегодня «построить исторический нарратив в понимании, предложенном Анкерсмитом, не получится». Но я уверен, что, работай Фрэнк Анкерсмит, например, в Ташкенте, у него означающее быстро сошлось бы с означаемым в версии суверенной национальной истории. Да для этого можно отправить гронингенского профессора даже и не в Узбекистан, а в гораздо более близкую ему Балтию. Не слышать мерной поступи «исторической политики» как в странах СНГ, так и в гораздо более дальнем от нас зарубежье - значит судить о жизни только по книгам классиков постмодернизма.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Разумный скептицизм, однако важнее исповедуемое мною субъектное понимание истории, которое более-менее объективно объясняет суть современного нациогенеза и подводит базис под идеи того же Анкерсмита/

Н.Д. Потапова в своей статье ставит перед собой амбициозную задачу - просле­дить, как реализуются основные формы научной коммуникации в современных исто­рических журналах. Работа эта, безусловно, важная для изучения судеб сообщества историков, поскольку периодика, по словам подзабытого классика, это «не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный ор­ганизатор». Надо отдать должное Потаповой: в отличие от множества отечественных историографов-эпистемологов, она вникает не только в декларации авторов и членов /стр. 9:/ редколлегии, но и в содержание хотя бы части публикаций. Зная Потапову как специа­листа по «лингвистическому повороту», я не был удивлен ни вниманием к формам ав­торского нарратива, ни избранным ею тоном в отношении рассматриваемых сочинений, который одни назовут ироничным, другие - глумливым. Морального права осуждать за это автора у меня нет, ведь я и сам в подобных ситуациях выбираю именно такой отстранённо-ироничный тон (наживая себе врагов на совершенно пустом месте). Но, взяв интонацию, надо выдерживать её до конца. Если же получается так, что над А.Н. Медушевским или покойным М.А. Рахматуллиным (чужими) подсмеиваться можно, а над И.Д. Прохоровой (своей) - нельзя, то ирония из формы мировосприятия превращается в инструмент ценностного суждения и тогда, выходит, правы те, кто на нас обижается.

Модели организации массового исторического знания рассматриваются на приме­ре старых академических журналов («Вопросы истории» и «Отечественная история»), междисциплинарного «Нового литературного обозрения» и глянцевого журнала «Ро­дина». Внешне этот выбор выглядит вполне оправданным. Но дальше вновь возникает чувство недоумения. Во-первых, нормальному анализу подверглась лишь «Отечест­венная (Российская) история», а те полторы странички, которые отведены «Родине», аналитическими никак не назовёшь. Но это даже не главное на фоне того, что автор, как выяснилось, совсем не интересуется институциональной составляющей.

То, что С.С. Секиринский никогда не работал в «Новой и новейшей истории», это не так страшно. В конце концов, может, ещё пойдёт и поработает, если послушается Н.Д. По­тапову. А вот то, что владельцем журнала «Вопросы истории» является вовсе не РАН, а авторский коллектив во главе с А.А. Искендеровым, это уже весьма серьёзное обстоя­тельство (Отделение истории и филологии РАН никак не влияет на кадровую и издательскую поли­тику журнала, но, с другой стороны, оно его и не финансирует), если и не полностью опровергающее выводы автора, то делающее необхо­димой их корректировку.

Непонятно также, почему для противопоставления «Отече­ственной истории» берется именно «НЛО» - журнал, издаваемый филологами и для филологов, который если с чем и надо сравнивать, так это с «Вопросами литературы». Да, стараясь закрепить право на широкую трактовку филологии, журнал иногда пуб­ликует исторические тексты. Но вообще-то для этого у холдинга «НЛО» есть «Непри­косновенный запас», благополучно издаваемый с 1998 г. Надо было как-то объяснить свой выбор. Жаль, кстати, что в качестве альтернативы «Отечественной истории» не рассматривался «Ab Imperio». Помимо содержательной части это издание интересно как раз своим менеджментом и фандрайзингом. А сравнивать в этом отношении с чем-нибудь «НЛО» просто некорректно. Ну, право же, журнал «Историк и Художник» прекратил своё существование в условиях кризиса вовсе не потому, что недостаточно подражал издательской политике И.Д. Прохоровой и не потому, что О.В. Будницкий оказался слишком академичен. Уж если и выставлять какие-то баллы за менеджмент и борьбу за аудиторию, то тогда надо быть честным до конца и описывать все условия функционирования исторического журнала, а не бросаться лапидарными фразами. В противном случае лучше ограничиться анализом дискурсивных практик. Так оно спокойнее будет.

Пример чеканных формул немного из другой области: «Среди авторов московских ака­демических журналов доминируют мужчины», «академическая среда не женское место», «там не звучит голос молодых». В нашем журнале «Средние века» представительницы прекрасного пола составляют более половины авторов, молоды они все, а значительная часть очень молоды. Стоит ли мне теперь снимать гриф РАН с титульного листа? К тому же среди тех, кого Потапова цитирует в своих обширных примечаниях, женщины явно не выглядят гонимым меньшинством. И, наконец, проводились ли такие подсчёты для журналов «НЛО» и «Родина»?

О статье А.В. Свешникова и Б.Е. Степанова говорить, пожалуй, не имею права, поскольку они в кои-то веки упомянули мой родной журнал «Средние века», причем во вполне положительном контексте. Не замечали, не замечали (во всех предыдущих опубликованных изводах их статьи) и вдруг - заметили. Как же теперь я могу их ру­гать? А если их только хвалить, то это будет несправедливо по отношению к авторам /стр. 10:/ других статей. Скажу лишь, что междисциплинарность декларируется всеми, попытки реализовать её предпринимаются многими, но является она при этом скорее недости­жимым идеалом, чем реальностью. Почему, демонстративно раскрывая объятия для представителей братских дисциплин, историки в итоге заключают в них в основном себя, любимых? Нет ли здесь какой-то институциональной причины? Или дело в деон­тологии исторической профессии?

Главная » Транскрипции » Крупнейшие русские историки 10 20 веков. Историки России XVIII—XX вв