34. Размышления Андрея Болконского по дороге в Отрадное (анализ эпизода романа Л. Н. Толстого «Война и мир») Н. Г. Чернышевский в статье «О сочинение графа Толстого» основным приемом толстовского творчества назвал «диалектику души»: «Психологический анализ может,

44. Красота человеческого поступка (по одному из романов Ф. М. Достоевского: «Преступление и наказание» или «Идиот») Ф. М. Достоевский был настоящим писателем-гуманистом. Боль за человека и человечество, сострадание к попранному человеческому достоинству, желание помочь

45. Каковы причины преступления Раскольникова (по роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание») В центре романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» находится характер героя 60-х гг. XIX в., разночинца, бедного студента Родиона Раскольникова. Раскольников

46. Тема падения и духовного возрождения человека в произведениях Ф. М. Достоевского (по одному из романов: «Преступление и наказание» или «Идиот») Человеческая душа, ее страдания и мучения, муки совести, нравственное падение, и духовное возрождение человека всегда

47. Тема «маленького человека» в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» Тема «маленького человека» является одной из центральных тем в русской литературе. Ее затрагивали в своих произведениях и Пушкин («Медный всадник»), и Толстой, и Чехов. Продолжая

48. Противоречия теории Раскольникова (по роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание») Герой романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» – бедный студент Родион Раскольников, вынужденный сводить концы с концами и поэтому ненавидящий сильных мира сего за

49. Образ «вечной Сонечки» в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» В романе «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевский показал трагедию личности, которая видит многие противоречия своей эпохи и, запутавшись окончательно в жизни, создает теорию, которая

50. Нравственный идеал в произведениях Ф. М. Достоевского (по роману «Преступление и наказание») «Красота спасет мир», – написал Ф. М. Достоевский в своем романе «Идиот». Эту красоту, которая способна спасти и преобразовать мир, Достоевский искал на протяжении всей своей

«Преступление и наказание» Вопрос 6.21 Совершив убийство, как стал ходить Раскольников? После первых двадцати шагов как вел себя? А после пятидесяти или ста шагов –

«Преступление и наказание» Ответ 6.21 Выходя из дому, Родион Романович держал голову прямо.После двадцати шагов опускал голову, а руки складывал назад.Далее начинал шевелить губами и разговаривать с самим собой, иногда высвобождая одну руку и

Петербург в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» I. Романы Достоевского – летопись страданий человеческих.II. Образ города-спрута, в котором «человеку пойти некуда» (слова Мармеладова в исповеди Раскольникову).1. Город социальных контрастов.2. Трущобы и

Для Раскольникова наступило странное время: точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжелое уединение.

Сознание его то прояснялось, то снова омрачалось. Он потерял счет времени, путал события, нередко смешивая одно с другим, часто впадал в состояние тревоги, которое иногда переходило в панический страх. Со дня смерти Катерины Ивановны все его мысли занимал Свидригайлов. Вечерами, сидя в каком-нибудь трактире и предаваясь тяжелым размышлениям, он вспоминал о Свидригайлове и осознавал, что хочет как можно быстрее поговорить с ним о важном деле. Хотя за эти два-три дня после смерти Катерины Ивановны он виделся со Свидригайловым, несколько раз они обменивались несколькими ничего не значащими фразами, но не разу не заговорили о том важном деле, которое волновало их обоих.

Свидригайлов занимался похоронами Катерины Ивановны и устройством ее детей. При последней встрече с Раскольниковым он пообещал зайти к нему в скором времени, чтобы поговорить и посоветоваться. При этом он заметил, что Родион находится в угнетенном состоянии.

Да что вы, Родион Романыч, такой сам не свой? Право! Слушаете и глядите, а как будто не понимаете. Вы ободритесь. Вот дайте поговорим: жаль только, что дела много и чужого, и своего... Эх, Родион Романыч, - прибавил он вдруг, - всем человекам надобно воздуху, воздуху-с... Прежде всего!

После этого разговора Раскольников пошел на квартиру Сони, где шла служба по умершей Катерине Ивановне. Все дети стояли у гроба на коленях. Позади них стояла Соня и тихо молилась. Раскольников подумал, что за эти дни она ни разу не взглянула на него и не сказала ни единого слова. Когда служба закончилась, Раскольников подошел к Соне, и она преклонила голову к его плечу. Родион был поражен тем, что в этом жесте не было ни капли отвращения. Не сказав ни слова, Раскольников пожал ей руку и вышел. Он почувствовал, что на душе у него стало еще тяжелее, и отправился в харчевню, где снова предался размышлениям. Его мысли перекидывались с одного предмета на другой. Понимая, что сидеть вот так, когда необходимо что-то делать (но что - он не знал), Родион вышел из харчевни и «бросился чуть ли не бежать».

В эту-то ночь, перед утром, он и проснулся в кустах, на Крестовском острове, весь издрогнувший, в лихорадке; он пошел домой и пришел уже ранним утром. После нескольких часов сна лихорадка прошла, но проснулся он уже поздно: было два часа пополудни...

Он вспомнил, что в этот день назначены похороны Катерины Ивановны, и обрадовался, что не присутствовал на них. Настасья принесла ему есть; он ел и пил с большим аппетитом, чуть не с жадностью. Голова его была свежее, и он сам спокойнее, чем в эти последние три дня. Он даже подивился, мельком, прежним приливам своего панического страха. Дверь отворилась, и вошел Разумихин.

А! ест, стало быть не болен! - сказал Разумихин, взял стул и сел за стол против Раскольникова. Он был встревожен и не старался этого скрыть...

Слушай, - начал он решительно, - мне там черт с вами со всеми, но по тому, что я вижу теперь, вижу ясно, что ничего не могу понять; пожалуйста, не считай, что я пришел допрашивать. Наплевать! Сам не хочу! Сам теперь все открывай, все ваши секреты, так я еще и слушать-то, может быть, не стану, плюну и уйду. Я пришел только узнать лично и окончательно: правда ли, во-первых, что ты сумасшедший? Про тебя, видишь ли, существует убеждение (ну, там, где-нибудь), что ты, может быть, сумасшедший или очень к тому наклонен.

Разумихин рассказал Раскольникову, что его мать со вчерашнего дня серьезно больна, все время рвется к сыну (но Авдотья Романовна удерживает ее), обижается, что на Соню (которую она считала невестой Родиона) у него находится время, а на нее нет. Разумихин раздраженно сказал, что в отличие от остальных не считает Раскольникова сумасшедшим, но убежден, что он что-то скрывает. Когда он уже собрался уходить, Раскольников сообщил ему, что на днях к нему заходила Дуня и они разговаривали о нем.

Обо мне! Да... ты где же ее мог видеть третьего дня? - вдруг остановился Разумихин, даже побледнел немного. Можно было угадать, что сердце его медленно и с напряжением застучало в груди.

Она сюда приходила, одна, здесь сидела, говорила со мной.

Что же ты говорил... я хочу сказать, обо мне-то?

Я сказал ей, что ты очень хороший, честный и трудолюбивый человек. Что ты ее любишь, я ей не говорил, потому что она сама знает.

Сама знает?

Ну, вот еще! Куда бы я ни отправился, что бы со мной ни случилось, - ты бы остался у них провидением. Я, так сказать, передаю их тебе, Разумихин. Говорю это, потому что совершенно знаю, как ты ее любишь, и убежден в чистоте твоего сердца. Знаю тоже, что и она тебя может любить, и даже, может быть, уж и любит. Теперь сам решай, как знаешь лучше...

Разумихин рассказал Раскольникову, что Дуня сегодня получила странное письмо, которое ее сильно взволновало. Напоследок, уже открыв дверь, Разумихин, как бы невзначай, сообщил Родиону, что нашелся убийца старухи-процентщицы и сестры ее Лизаветы. Им был один из красильщиков, Миколка. Он сам во всем признался и объяснил все детали преступления. Разумихин ушел от Раскольникова убежденный в том, что его друг - политический заговорщик, а Авдотья Романовна - его соучастница. Вспомнив о письме, он забеспокоился и бросился бежать.

Раскольников, оставшись один, заметался по комнате. Мрачные мысли снова овладели его сознанием. Родион понимал, что после той сцены, которая на днях произошла в полицейском участке, Порфирий Петрович не поверил ни единому слову Миколки, признавшемуся в убийстве старухи. Но для чего Порфирию Петровичу было «отводить глаза у Разумихина на Миколку», он не мог понять. Однако в том, что Порфирий Петрович замыслил какую-то психологическую игру, он не сомневался. Размышляя таким образом, он собрался выйти из комнаты, но на пороге столкнулся с самим Порфирием Петровичем.

Раскольников остолбенел на одну минуту. Странно, он не очень удивился Порфирию и почти его не испугался. Он только вздрогнул, но быстро, мгновенно приготовился. «Может быть, развязка! Но как же это он подошел тихонько, как кошка, и я ничего не слыхал? Неужели подслушивал?»

Не ждали гостя, Родион Романыч, - вскричал, смеясь, Порфирий Петрович. - Давно завернуть собирался, прохожу, думаю - почему не зайти минут на пять проведать. Куда-то собрались? Не задержу. Только вот одну папиросочку, если позволите.

Следователь сообщил Раскольникову, что был у него два дня назад, но не застал его дома. После долгого и сумбурного монолога, который Родион выслушал молча, лишь изредка вставляя односложные фразы, Порфирий Петрович заключил, что убийство совершил не Миколка, который по его мнению был сектантом, решившим «принять страдание из идейных убеждений», а совсем другой человек, который «убил по теории», «убил, да и денег взять не сумел».

Эти последние слова, после всего прежде сказанного и так похожего на отречение, были слишком уж неожиданны. Раскольников весь задрожал, как будто пронзенный.

Так... кто же... убил?.. - спросил он, не выдержав, задыхающимся голосом. Порфирий Петрович даже отшатнулся на спинку стула, точно уж так неожиданно и он был изумлен вопросом.

Как кто убил?.. - переговорил он, точно не веря ушам своим, - да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с... - прибавил он почти шепотом, совершенно убежденным голосом.

Раскольников вскочил с дивана, постоял было несколько секунд и сел опять, не говоря ни слова. Мелкие конвульсии вдруг прошли по всему его лицу...

Я вам прежний вопрос задаю: если вы меня виновным считаете, зачем не берете вы меня в острог?

Ну, вот это вопрос! По пунктам вам и отвечу: во-первых, взять вас так прямо под арест мне невыгодно.

Как невыгодно! Коли вы убеждены, так вы должны...

Эх, что ж, что я убежден? Ведь все это покамест мои мечты-с. Да и что я вас на покой-то туда посажу?..

Порфирий Петрович заявил, что хочет, чтобы Раскольников явился с повинной. На вопрос Родиона, с какой стати ему приходить с повинной, следователь ответил, что в этом случае он постарается представить преступление результатом умопомешательства.

Раскольников грустно замолчал и поник головой; он долго думал и наконец опять усмехнулся, но улыбка его была уже кроткая и грустная:

Эх, не надо! - проговорил он, как бы уже совсем не скрываясь с Порфирием. - Не стоит! Не надо мне совсем вашей сбавки!..

Эй, жизнью не брезгайте! - продолжал Порфирий, - много ее впереди еще будет. Как не надо сбавки, как не надо! Нетерпеливый вы человек!

Порфирий Петрович был уверен в том, что Раскольников выдумал теорию, а теперь стыдно стало, что сорвалось, что вышло совсем не оригинально, подло. И все-таки, по его мнению, Родион «не безнадежный подлец... По крайней мере, долго себя не морочил, разом до последних столбов дошел». Порфирий Петрович был убежден, что Раскольников принадлежит к числу людей, которые вынесут с улыбкой любое мучение, если только «веру или Бога» найдут.

Вы когда меня думаете арестовать?

Да денька полтора али два могу еще дать вам погулять. Подумайте-ка, голубчик, помолитесь-ка богу. Да и выгоднее, ей-богу, выгоднее.

А ну как я убегу? - как-то странно усмехаясь, спросил Раскольников.

Нет, не убежите. Мужик убежит, модный сектант убежит - лакей чужой мысли, - потому ему только кончик пальчика показать, как мичману Дырке, так он на всю жизнь во что хотите поверит. А вы ведь вашей теории уж больше не верите, - с чем же вы убежите? Да и чего вам в бегах? В бегах гадко и трудно, а вам прежде всего надо жизни и положения определенного, воздуху соответ- ственного; ну, а ваш ли там воздух? Убежите и сами воротитесь. Без нас вам нельзя обойтись...

Раскольников встал с места и взял фуражку. Порфирий Петрович тоже встал.

Погуляйте немножко; только слишком-то уж много нельзя гулять. На всякий случай есть у меня и еще к вам просьбица, - прибавил он, понизив голос, «...» - если бы на случай, - ну так, на всякий случай, - пришла бы вам охота в эти сорок-пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом - ручки этак на себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите), то оставьте краткую, но обстоятельную записочку. Так, две строчки, две только строчки, и об камне упомяните: благороднее будет-с. Ну-с, до свидания... Добрых мыслей, благих начинаний!

Порфирий вышел, как-то согнувшись и как бы избегая глядеть на Раскольникова. Раскольников подошел к окну и с раздражительным нетерпением выжидал время, когда, по расчету, тот выйдет на улицу и отойдет подальше. Затем поспешно вышел и сам из комнаты.

После ухода следователя Раскольников поспешно отправился к Свидригайлову, сам не зная зачем. Его очень волновало, ходил ли Свидригайлов в Порфирию Петровичу или нет.

Мелькала постоянно во все эти дни у Раскольникова еще одна мысль и страшно его беспокоила, хотя он даже старался прогонять ее от себя, так она была тяжела для него! Он думал иногда: Свидригайлов все вертелся около него, да и теперь вертится; Свидригайлов узнал его тайну; Свидригайлов имел замыслы против Дуни. А если и теперь имеет? Почти наверное можно сказать, что да. А если теперь, узнав его тайну и таким образом получив над ним власть, он захочет употребить ее как оружие против Дуни?

Мысль эта иногда, даже во сне, мучила его, но в первый еще раз она явилась ему так сознательно ярко, как теперь, когда он шел к Свидригайлову...

Проходя по проспекту неподалеку от Сенной, в окне трактира Раскольников заметил Свидригайлова и был поражен тем, что тот молча наблюдал за ним. Зайдя в трактир, Раскольников заметил, что Свидригайлов находится во взволнованном состоянии.

Да неужели же мне и с вами еще тоже надо возиться, - сказал вдруг Раскольников, выходя с судорожным нетерпением прямо на открытую, - хотя вы, может быть, и самый опасный человек, если захотите вредить, да я то не хочу ломать себя больше. Я вам покажу сейчас, что не так дорожу собою, как вы, вероятно, думаете. Знайте же, я пришел к вам прямо сказать, что если вы держите свое прежнее намерение насчет моей сестры и если для этого думаете чем-нибудь воспользоваться из того, что открыто в последнее время, то я вас убью, прежде чем вы меня в острог посадите...

Свидригайлов, разговаривая в своем обычном, слегка насмешливом тоне, сказал Раскольникову, что приехал в Петербург «больше насчет женщин». По его мнению, разврат - занятие не хуже прочих, так как в нем «есть нечто постоянное, основанное даже на природе и не подверженное фантазии...». Хотя если не соблюдать меру, это может перерасти в болезнь.

Ну, а мерзость всей этой обстановки на вас уже не действует? Уже потеряли силу остановиться?

А вы и на силу претендуете? Хе-хе-хе! Удивили же вы меня сейчас, Родион Романыч, хоть я заранее знал, что это так будет. Вы же толкуете мне о разврате и об эстетике! Вы - Шиллер, вы - идеалист! Все это, конечно, так и должно быть и надо бы удивляться, если б оно было иначе...

И Свидригайлов снова заговорил о своей жизни, рассказал, что Марфа Петровна выкупила его из долговой тюрьмы. Она была значительно старше его и страдала какой-то болезнью. Свидригайлов честно признался жене, что не сможет долго хранить ей верность. Его откровенность понравилась Марфе Петровне, и они договорились, что Свидригайлов никогда не бросит жену; никуда не уедет без ее позволения; у него никогда не будет постоянной любовницы; он может иногда иметь отношения со служанками, но только с ведома жены; ни в коем случае не полюбит женщину своего сословия; если влюбится, то должен будет открыться Марфе Петровне. И, придерживаясь этого соглашения, они долгое время жили без серьезных ссор. Так продолжалось до тех пор, пока Марфа Петровна не взяла себе в гувернантки Дуню. Она очень полюбила девушку и при любом удобном случае расхваливала ее достоинства мужу. Свидригайлов, как только увидел Авдотью Романовну, понял, что дело плохо, и старался не смотреть на нее и не отвечать на восторженные слова жены о ней. Марфа Петровна рассказала Дуне «всю подноготную» мужа, не скрывала от нее семейных тайн и беспрерывно ей жаловалась на супруга. Дуне наконец стало жалко Свидригайлова как пропащего человека и, как это часто бывает в таких случаях, ей захотелось его «спасти, и образумить, и воскресить, и возродить к новой жизни...» Тем более, что Дуня «сама только того и жаждет... чтобы за кого-нибудь какую-нибудь муку поскорее принять...». При этом она «целомудренна, может быть, до болезни». В это время в имение привезли хорошенькую, но глупую девушку Парашу. Свидригайлов начал преследовать девушку, но Дуня потребовала, чтобы он оставил ее в покое. Свидригайлов прикинулся пристыженным, свалил все на свою судьбу, стал льстить Дуне. Но она, разгадав его намерения, не поддалась на лесть. Тогда он принялся издеваться над стараниями Дуни «воскресить» его, пустился «во все тяжкие» с Парашей, и не только с ней, в результате чего они поссорились. Влюбленный без памяти Свидригайлов, зная о том, что Дуня бедна и содержит мать и брата, предложил ей все свои деньги, чтобы она бежала вместе с ним в Петербург.

Верите ли, я до того тогда врезался, что скажи она мне: зарежь или отрави Марфу Петровну и женись на мне, - это тотчас же было бы сделано! Но кончилось все катастрофой, вам уже известною, и сами можете судить, до какого бешенства мог я дойти, узнав, что Марфа Петровна достала тогда этого подлейшего приказного, Лужина, и чуть не смастерила свадьбу, - что, в сущности, было б то же самое, что и я предлагал.

Слушая рассказ Свидригайлова, Раскольников предположил, что он еще не отказался от мысли заполучить Дуню. Свидригайлов сообщил ему, что в скором времени собирается жениться на шестнадцатилетней девушке из бедной семьи, а затем рассказал, как приехав в Петербург, поспешил в грязные притоны, которые вспоминал, живя в имении. И вот, на одном вечере танцев он увидел девочку лет тринадцати. Ее мать объяснила, что они приехали в Петербург хлопотать по какому-то делу, нуждались в деньгах и на этот вечер попали по ошибке. Свидригайлов начал помогать им и до сих пор поддерживал с ними знакомство.

Свидригайлов хохотал во все горло; наконец кликнул Филиппа, расплатился и стал вставать.

Ну да и пьян же я!.. - сказал он, - наслаждение!

Еще бы вам-то не ощущать наслаждения, - вскрикнул Раскольников, тоже вставая, - разве для исшаркавшегося развратника рассказывать о таких похождениях, - имея в виду какое-нибудь чудовищное намерение в этом же роде, - не наслаждение да еще при таких обстоятельствах и такому человеку, как я... Разжигает...

Свидригайлов вышел из трактира с озабоченным, хмурым видом. Раскольников пошел вслед за ним, беспокоясь, что он может направиться к Дуне. Свидригайлову он заявил, что идет к Соне, чтобы извиниться за то, что не был на похоронах. Однако Свидригайлов сказал, что Сони сейчас дома нет, она пошла к содержательнице приюта, в который он устроил детей Катерины Ивановны. Неожиданно Свидригайлов завел разговор о подслушанном им разговоре Раскольникова с Соней, и Родион раздраженно высказался по поводу того, что он подслушивает чужие разговоры.

Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку! Бегите, молодой человек! Может, есть еще время. Я искренно говорю. Денег, что ли, нет? Я дам на дорогу.

Свидригайлов советовал Раскольникову отбросить все нравственные вопросы, иначе «и соваться не надо было; нечего не за свое дело браться». Раскольников понял, что его опасения в данный момент не оправданы, и, ни слова не говоря, пошел в сторону Сенной, остановился в задумчивости на мосту и стал смотреть на воду. В это время за ним стояла Дуня. Родион встретил ее, когда входил на мост, но был так глубоко погружен в свои размышления, что не заметил ее. Когда Дуня раздумывала, окликнуть его или нет, она заметила направляющегося к ней Свидригайлова. Остановившись на мосту, он знаками показывал ей, чтобы она не окликала брата, и подзывал к себе. Когда Дуня подошла к Свидригайлову, он попросил ее пойти с ним поговорить о каком-то таинственном деле, касающемся ее брата. Он хотел, чтобы она выслушала Соню и посмотрела кое-какие документы.

Дуня согласилась пойти вместе с ним, и они отправились на квартиру Сони. Но Сони не оказалось дома, и тогда они пошли в номер Свидригайлова.

Вот ваше письмо, - начала она, положив его на стол. - Разве возможно то, что вы пишете? Вы намекаете на преступление, совершенное будто бы братом... Знайте же, что я еще до вас слышала об этой глупой сказке и не верю ей ни в одном слове. Это гнусное и смешное подозрение...

Если бы вы не верили, то могло ли сбыться, чтобы вы рискнули прийти одна ко мне? Зачем же вы пришли? Из одного любопытства?

Свидригайлов сообщил Дуне о разговоре Раскольникова с Соней, о том, что ее брат убил старуху и Лизавету и сделал это для того, чтобы ограбить их, хотя, взяв деньги и вещи, он не воспользовался ими. Свидригайлов рассказал Дуне, что из подслушанного им разговора он узнал, что Раскольников убил по теории, согласно которой люди делятся на материал и на особенных людей, которым закон не писан. Он вообразил, что и он гениален, а теперь страдает оттого, что теорию-то сочинил, а перешагнуть не смог, следовательно, не гениален.

Я хочу видеть Софью Семеновну, - проговорила слабым голосом Дунечка. - Куда к ней пройти? Она, может, и пришла; я непременно, сейчас хочу ее видеть. Пусть она...

Авдотья Романовна не могла договорить; дыхание ее буквально пресеклось.

Софья Семеновна не воротится до ночи. Я так полагаю. Она должна была прийти очень скоро, если же нет, то уж очень поздно...

А, так ты лжешь! Я вижу... ты лгал... ты все лгал!.. Я тебе не верю! Не верю! - кричала Дунечка в настоящем исступлении, совершенно теряя голову.

Почти в обмороке упала она на стул, который поспешил ей подставить Свидригайлов.

Авдотья Романовна, что с вами, очнитесь! Вот вода. Отпейте один глоток...

Он брызнул на нее воды. Дунечка вздрогнула и очнулась.

Сильно подействовало! - бормотал про себя Свидригайлов, нахмурясь. - Авдотья Романовна, успокойтесь! Знайте, что у него есть друзья. Мы его спасем, выручим. Хотите, я увезу его за границу? У меня есть деньги; я в три дня достану билет. А насчет того, что он убил, то он еще наделает много добрых дел, так что все это загладится; успокойтесь. Великим человеком еще может быть. Ну что с вами? как вы себя чувствуете?

Злой человек! Он еще насмехается. Пустите меня...

Дуня хотела выйти, но обнаружила, что дверь заперта на ключ. Свидригайлов попросил ее остаться и обсудить, как можно спасти Раскольникова.

Каким образом вы можете его спасти? Разве его можно спасти?

Дуня села. Свидригайлов сел подле нее.

Все это от вас зависит, от вас, от вас одной, - начал он с сверкающими глазами, почти шепотом, сбиваясь и даже не выговаривая иных слов от волнения.

Вы... одно ваше слово, и он спасен! Я... я его спасу. У меня есть деньги и друзья. Я тотчас отправлю его, а сам возьму паспорт, два паспорта. Один его, другой мой. У меня друзья; у меня есть деловые люди... Хотите? Я возьму еще вам паспорт... вашей матери... зачем вам Разумихин? Я вас также люблю... Я вас бесконечно люблю. Дайте мне край вашего платья поцеловать, дайте! дайте! Я не могу слышать, как оно шумит. Скажите мне: сделай то, и я сделаю! Я все сделаю. Я невозможное сделаю. Чему вы веруете, тому и я буду веровать. Я все, все сделаю! Не смотрите, не смотрите на меня так! Знаете ли, что вы меня убиваете...

Он начинал даже бредить. С ним что-то вдруг сделалось, точно ему в голову вдруг ударило. Дуня вскочила и бросилась к дверям.

Отворите! отворите! - кричала она чрез дверь, призывая кого-нибудь и потрясая дверь руками. - Отворите же! Неужели нет никого?

Понимая, что Свидригайлов просто так не выпустит ее, Дуня достала из кармана револьвер и пригрозила ему, что если он посмеет приблизиться, она убьет его. Не принимая угрозу девушки всерьез, Свидригайлов продолжал насмехаться над ней. Дуня выстрелила, и пуля, скользнув по волосам Свидригайлова, попала в стену. Свидригайлов, провоцируя Дуню на новый выстрел, стал подходить к ней ближе и ближе. Она снова выстрелила - и снова осечка. Дуня бросила револьвер.

Он подошел к Дуне и тихо обнял ее рукой за талию. Она не сопротивлялась, но, вся трепеща как лист, смотрела на него умоляющими глазами. Он было хотел что-то сказать, но только губы его кривились, а выговорить он не мог.

Отпусти меня! - умоляя сказала Дуня...

Так не любишь? - тихо спросил он.

Дуня отрицательно повела головой.

И... не можешь?.. Никогда? - с отчаянием прошептал он.

Никогда! - прошептала Дуня.

Прошло мгновение ужасной, немой борьбы в душе Свидригайлова. Невыразимым взглядом глядел он на нее. Вдруг он отнял руку, отвернулся, быстро отошел к окну и стал пред ним.

Прошло еще мгновение.

Вот ключ! (Он вынул его из левого кармана пальто и положил сзади себя на стол, не глядя и не оборачиваясь к Дуне.) Берите; уходите скорей!..

Чрез минуту, как безумная, не помня себя, выбежала она на канаву и побежала по направлению к -му мосту.

Свидригайлов простоял еще у окна минуты три; наконец медленно обернулся, осмотрелся кругом и тихо провел ладонью по лбу. Странная улыбка искривила его лицо, жалкая, печальная, слабая улыбка, улыбка отчаяния... Револьвер, отброшенный Дуней и отлетевший к дверям, вдруг попался ему на глаза... Он подумал, сунул револьвер в карман, взял шляпу и вышел.

Вечером этого же дня Свидригайлов ходил по трактирам и увеселительным заведениям. Примечательно, что он не выпил ни капли спиртного, и лишь попросил на вокзале чаю. После десяти часов вечера Свидригайлов зашел домой, взял деньги, вышел, не закрыв квартиры, и направился к Соне. Он рассказал ей, что в ближайшее время, возможно, собирается уехать в Америку, отдал ей расписки на деньги, которые он оставил детям, и подарил ей самой три тысячи рублей.

Вам, вам, Софья Семеновна, и, пожалуйста, без особенных разговоров, потому даже мне и некогда. А вам понадобятся. У Родиона Романовича две дороги: или пуля в лоб, или по Владимирке. (Соня дико посмотрела на него и задрожала.) Не беспокойтесь, я все знаю, от него же самого, и я не болтун; никому не скажу. Это вы его хорошо учили тогда, чтоб он сам на себя пошел и сказал. Это ему будет гораздо выгоднее. Ну, как выйдет Владимирка - он по ней, а вы ведь за ним? Ведь так? Ведь так? Ну, а коли так, то, значит, деньги вот и понадобятся. Для него же понадобятся, понимаете? Давая вам, я все равно, что ему даю... Ну, теперь до свиданья. (Он встал со стула.) Родиону Романычу поклон...

От Сони Свидригайлов направился к родителям его невесты, сообщил, что по срочному делу должен уехать из Петербурга, и вручил большую сумму денег. Поцеловав невесту и пообещав ей, что он скоро приедет, Свидригайлов вышел на улицу и около получаса бродил по ночному городу. В конце проспекта он заметил заброшенную гостиницу, снял в ней номер и заказал ужин. Устроившись в крошечной, убогой комнате, Свидригайлов сел на кровать и задумался о Дуне и о девочке, которая покончила жизнь самоубийством по его вине. Он находился в лихорадочном состоянии, и когда ненадолго забылся, почувствовал, как что-то пробежало по его руке и ноге. Он подумал, что это мышь, сорвал с себя одеяло и начал ее ловить, но она все время ускользала. Но в этот момент он задрожал и проснулся. Решив больше не ложиться, он сидел на кровати в полудремотном состоянии. Очнувшись через некоторое время, Свидригайлов стал бродить по длинному коридору, и в одном углу заметил всхлипывающую девочку лет пяти в мокром, похожем на половую тряпку, платье. Он взял ее на руки, отнес к себе в номер, раздел и уложил спать.

«Вот еще вздумал связаться! - решил он вдруг с тяжелым и злобным ощущением. - Какой вздор!» В досаде взял он свечу, чтоб идти и отыскать во что бы то ни стало оборванца и поскорее уйти отсюда. «Эх, девчонка!» - подумал он с проклятием, уже растворяя дверь, но вернулся еще раз посмотреть на девочку, спит ли она и как она спит? Он осторожно приподнял одеяло. Девочка спала крепким и блаженным сном. Она согрелась под одеялом, и краска уже разлилась по ее бледным щечкам. Но странно: эта краска обозначалась как бы ярче и сильнее, чем мог быть обыкновенный детский румянец. «Это лихорадочный румянец», - подумал Свидригайлов, это - точно румянец от вина, точно как будто ей дали выпить целый стакан. Алые губки точно горят, пышут; но что это? Ему вдруг показалось, что длинные черные ресницы ее как будто вздрагивают и мигают, как бы приподнимаются, и из-под них выглядывает лукавый, острый, какой-то не детски-подмигивающий глазок, точно девочка не спит и притворяется. Да, так и есть: ее губки раздвигаются в улыбку; кончики губок вздрагивают, как бы еще сдерживаясь. Но вот уже она совсем перестала сдерживаться; это уже смех, явный смех; что-то нахальное, вызывающее светится в этом совсем не детском лице; это разврат, это лицо камелии, нахальное лицо продажной камелии из француженок. Вот, уже совсем не таясь, открываются оба глаза: они обводят его огненным и бесстыдным взглядом, они зовут его, смеются... Что-то бесконечно безобразное и оскорбительное было в этом смехе, в этих глазах, во всей этой мерзости в лице ребенка. «Как! пятилетняя!.. - прошептал в настоящем ужасе Свидригайлов, - это... что ж это такое?» Но вот она уже совсем поворачивается к нему всем пылающим личиком, простирает руки... «А, проклятая!» - вскричал в ужасе Свидригайлов, занося над ней руку... Но в ту же минуту проснулся.

Он на той же постели, также закутанный в одеяло; свеча не зажжена, а уж в окнах белеет полный день.

«Кошмар во всю ночь!» Он злобно приподнялся, чувствуя, что весь разбит; кости его болели.

Выйдя из номера, Свидригайлов пошел по мостовой по направлению к Малой Неве. Он шагал, рассматривая унылые деревянные дома, и чувствовал, что его знобит и лихорадит. Остановившись у пожарной каланчи, возле которой стоял небольшой человек в солдатской шинели, он застрелился.

Вечером этого же дня Раскольников пришел к матери и сестре, но Дуни дома не оказалось. Мать радостно, со слезами на глазах, встретила сына, сказала, что не собирается его ни о чем расспрашивать, и понимает, что у него есть свои мысли и соображения, понять которых она никогда не сможет. Вот и напечатанную в газете статью Родиона, которую ей принес Разумихин, Пульхерия Александровна читала уже третий раз, но многого так и не смогла понять. Она была уверена в том, что Родион скоро прославится.

Маменька, что бы ни случилось, что бы вы обо мне ни услышали, что бы вам обо мне ни сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь? - спросил он вдруг от полноты сердца, как бы не думая о своих словах и не взвешивая их.

Родя, Родя, что с тобою? Да как же ты об этом спрашивать можешь! Да кто про тебя мне что-нибудь скажет? Да я и не поверю никому, кто бы ко мне ни пришел, просто прогоню.

Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, - продолжал он с тем же порывом, - я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя и что все, что вы думали про меня, что я жесток и не люблю вас, все это была неправда. Вас я никогда не перестану любить... Ну и довольно; мне казалось, что так надо сделать и этим начать...

Пульхерия Александровна молча обнимала его, прижимала к своей груди и тихо плакала.

Что с тобой, Родя, не знаю, - сказала она наконец, - думала я все это время, что мы просто надоедаем тебе, а теперь вижу по всему, что тебе великое горе готовится, оттого ты и тоскуешь. Давно я уже предвижу это, Родя. Прости меня, что об этом заговорила; все об этом думаю и по ночам не сплю. Эту ночь и сестра твоя всю напролет в бреду пролежала и все о тебе вспоминала. Расслушала я что-то, а ничего не поняла. Все утро как перед казнью ходила, чего- то ждала, предчувствовала и вот дождалась! Родя, Родя, куда же ты? Едешь, что ли, куда-нибудь?

Так я и думала! Да ведь и я с тобой поехать могу, если тебе надо будет. И Дуня; она тебя любит, она очень любит тебя, и Софья Семеновна, пожалуй, пусть с нами едет, если надо; видишь, я охотно ее вместо дочери даже возьму. Нам Дмитрий Прокофьич поможет вместе собраться... но... куда же ты... едешь?

Прощай, маменька.

И мне нельзя с тобой?

Нет, а вы станьте на колени и помолитесь за меня богу. Ваша молитва, может, и дойдет.

Дай же я перекрещу тебя, благословлю тебя! Вот так, вот так. О боже, что это мы делаем!..

Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине с матерью. Как бы за все это ужасное время разом размягчилось его сердце. Он упал пред нею, он ей ноги целовал, и оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на этот раз. Она уже давно понимала, что с сыном что-то ужасное происходит, а теперь приспела какая-то страшная для него минута...

Раскольников пошел к дверям, но она ухватилась за него и отчаянным взглядом смотрела ему в глаза. Лицо ее исказилось от ужаса.

Придя домой, Родион увидел Дуню, сидящую в глубоком раздумье. Она сказала, что целый день была у Сони. Они обе ждали его, думая, что он обязательно зайдет. Раскольников рассказал сестре, что был у матери, и она без слов все поняла.

Я низкий человек, Дуня.

Низкий человек, а на страданье готов идти! Ведь ты идешь же?

Иду. Сейчас. Да, чтоб избежать этого стыда, я и хотел утопиться, Дуня, но подумал, уже стоя над водой, что если я считал себя до сей поры сильным, то пусть же я и стыда теперь не убоюсь, - сказал он, забегая наперед. - Это гордость, Дуня?..

Вдруг он встал:

Поздно, пора. Я сейчас иду предавать себя. Но я не знаю, для чего я иду предавать себя.

Крупные слезы текли по щекам ее.

Ты плачешь, сестра, а можешь ты протянуть мне руку?

И ты сомневался в этом?

Она крепко обняла его.

Разве ты, идучи на страдание, не смываешь уже вполовину свое преступление? - вскричала она, сжимая его в объятиях и целуя его.

Преступление? Какое преступление? - вскричал он вдруг, в каком-то внезапном бешенстве, - то, что я убил гадкую, зловредную вошь, старушонку процентщицу, никому не нужную, которую убить сорок грехов простят, которая из бедных сок высасывала, и это-то преступление? Не думаю я о нем и смывать его не думаю. И что мне все тычут со всех сторон: «преступление, преступление!» Только теперь вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд! Просто от низости и бездарности моей решаюсь, да разве еще из выгоды, как предлагал этот... Порфирий!..

Брат, брат, что ты это говоришь! Но ведь ты кровь пролил! - в отчаянии вскричала Дуня.

Которую все проливают, - подхватил он чуть не в исступлении, - которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют потом благодетелем человечества. Да ты взгляни только пристальнее и разгляди! Я сам хотел добра людям и сделал бы сотни, тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости, так как вся эта мысль была вовсе не так глупа, как теперь она кажется, при неудаче... (При неудаче все кажется глупо!) Этою глупостью я хотел только поставить себя в независимое положение, первый шаг сделать, достичь средств, и там все бы загладилось неизмеримою, сравнительно, пользой... Но я, я и первого шага не выдержал, потому что я - подлец! Вот в чем все и дело!..

Дуня, милая! Если я виновен, прости меня (хоть меня и нельзя простить, если я виновен). Прощай! Не будем спорить! Пора, очень пора. Не ходи за мной, умоляю тебя...

Оба наконец вышли. Трудно было Дуне, но она любила его! Она пошла, но, отойдя шагов пятьдесят, обернулась еще раз взглянуть на него...

Уже наступил вечер, когда Раскольников появился у Сони. Она ждала его в волнении весь день. Утром к ней пришла Дуня и они долго разговаривали о Родионе. Дуня, не в состоянии больше ждать, пошла на квартиру к брату, где надеялась встретить его. И Дуня, и Соня боялись, что Родион совершит попытку самоубийства. И вот, когда Соня почти уже поверила в самоубийство Раскольникова, он вошел в ее комнату.

Радостный крик вырвался из ее груди. Но, взглянув пристально в его лицо, она вдруг побледнела.

Ну да! - сказал, усмехаясь, Раскольников, - я за твоими крестами, Соня. Сама же ты меня на перекресток посылала; что ж теперь, как дошло до дела, и струсила?

Соня в изумлении смотрела на него. Странен показался ей этот тон; холодная дрожь прошла было по ее телу, но чрез минуту она догадалась, что и тон, и слова эти - все было напускное. Он и говорил-то с нею, глядя как-то в угол и точно избегая заглянуть ей прямо в лицо...

Он был как бы сам не свой. Он даже и на месте не мог устоять одной минуты, ни на одном предмете не мог сосредоточить внимания; мысли его перескакивали одна через другую, он заговаривался; руки его слегка дрожали.

Соня молча вынула из ящика два креста, кипарисный и медный, перекрестилась сама, перекрестила его и надела ему на грудь кипарисный крестик.

Это, значит, символ того, что крест беру на себя, хе-хе! И точно, я до сих пор мало страдал! Кипарисный, то есть простонародный; медный - это Лизаветин, себе берешь, - покажи-ка? Так на ней он был... в ту минуту? Я знаю тоже подобных два креста, серебряный и образок. Я их сбросил тогда старушонке на грудь. Вот бы те кстати теперь, право, те бы мне и надеть... А впрочем, вру я все, о деле забуду; рассеян я как-то!.. Видишь, Соня, - я, собственно, затем пришел, чтобы тебя предуведомить, чтобы ты знала... Ну вот и все... Я только затем ведь и пришел. (Гм, я, впрочем, думал, что больше скажу.) Да ведь ты и сама хотела, чтоб я пошел, ну вот и буду сидеть в тюрьме, и сбудется твое желание; ну чего ж ты плачешь? И ты тоже? Перестань, полно; ох, как мне это все тяжело!

Чувство, однако же, родилось в нем; сердце его сжалось, на нее глядя. «Эта-то, эта-то чего? - думал он про себя, - я-то что ей? Чего она плачет, чего собирает меня, как мать или Дуня? Нянька будет моя!»

Перекрестись, помолись хоть раз, - дрожащим, робким голосом попросила Соня.

О, изволь, это сколько тебе угодно! И от чистого сердца, Соня, от чистого сердца...

Соня накинула на голову платок, собираясь идти вместе с Родионом, но он почти злобно выкрикнул, что ему не нужны сопровождающие. Раскольников вышел, не простившись с ней, но через некоторое время засомневался в том, что вел себя по отношению к ней правильно. Но он все же шел. Выйдя на Сенную улицу, Раскольников оказался в центре толпы. Он отошел в сторону, не осознавая, где находится, и вдруг одно ощущение охватило его тело и разум.

Он вдруг вспомнил слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: «Я убийца!» Он весь задрожал, припомнив это. И до того уже задавила его безвыходная тоска и тревога всего этого времени, но особенно последних часов, что он так и ринулся в возможность этого цельного, нового, полного ощущения. Каким-то припадком оно к нему вдруг подступило: загорелось в душе одною искрой и вдруг, как огонь, охватило всего. Все разом в нем размягчилось, и хлынули слезы. Как стоял, так и упал он на землю...

Он стал на колени среди площади, поклонился до земли и поцеловал эту грязную землю, с наслаждением и счастием. Он встал и поклонился в другой раз.

Ишь нахлестался! - заметил подле него один парень.

Раздался смех.

Родион спокойно встретил все замечания, выкрикнутые в его адрес, и не оборачиваясь пошел в полицейский участок. Кланяясь на Сенной до земли, Раскольников заметил, что следом за ним идет Соня, стараясь, чтобы он ее не увидел. И в этот момент Родион понял, что Соня теперь навсегда вместе с ним и пойдет за ним, куда угодно.

Когда Раскольников вошел в контору и заговорил со сторожем, его окликнул Илья Петрович. Родион объяснил, что пришел в участок, чтобы увидеть Заметова. Разговор зашел о самоубийствах.

Илья Петрович хохотал, вполне довольный своими остротами.

Девчонки, мальчишки, старцы... Вот еще сегодня утром сообщено о каком-то недавно приехавшем господине. Нил Павлыч, а Нил Павлыч! как его, джентльмена-то, о котором сообщили давеча, застрелился-то на Петербургской?

Свидригайлов, - сипло и безучастно ответил кто-то из другой комнаты.

Раскольников вздрогнул.

Свидригайлов! Свидригайлов застрелился! - вскричал он.

Как! Вы знаете Свидригайлова?

Да... знаю... Он недавно приехал...

Ну да, недавно приехал, жены лишился, человек поведения забубенного, и вдруг застрелился, и так скандально, что представить нельзя... оставил в своей записной книжке несколько слов, что он умирает в здравом рассудке и просит никого не винить в его смерти. Этот деньги, говорят, имел. Вы как же изволите знать?

Я... знаком... моя сестра жила у них в доме гувернанткой...

Ба, ба, ба... Да вы нам, стало быть, можете о нем сообщить. А вы и не подозревали?

Я вчера его видел... он... пил вино... я ничего не знал.

Раскольников чувствовал, что на него как бы что-то упало и его придавило.

Вы опять как будто побледнели. У нас здесь такой спертый дух...

Да, мне пора-с, - пробормотал Раскольников, - извините, обеспокоил...

О, помилуйте, сколько угодно! Удовольствие доставили, и я рад заявить...

Илья Петрович даже руку протянул...

Я хотел только... я к Заметову...

Понимаю, понимаю, и доставили удовольствие.

Я... очень рад... до свидания-с... - улыбался Раскольников.

Он вышел; он качался. Голова его кружилась. Он не чувствовал, стоит ли он на ногах. Он стал сходить с лестницы, упираясь правою рукой об стену. Ему показалось, что какой-то дворник, с книжкой в руке, толкнул его, взбираясь навстречу ему в контору; что какая-то собачонка заливалась-лаяла где-то в нижнем этаже и что какая-то женщина бросила в нее скалкой и закричала. Он сошел вниз и вышел во двор. Тут на дворе, недалеко от выхода, стояла бледная, вся помертвевшая, Соня и дико, дико на него посмотрела. Он остановился перед нею. Что-то больное и измученное выразилось в лице ее, что-то отчаянное. Она всплеснула руками. Безобразная, потерянная улыбка выдавилась на его устах. Он постоял, усмехнулся и поворотил наверх, опять в контору.

Илья Петрович уселся и рылся в каких-то бумагах. Перед ним стоял тот самый мужик, который только что толкнул Раскольникова, взбираясь по лестнице.

А-а-а? Вы опять! Оставили что-нибудь?.. Но что с вами?

Раскольников с побледневшими губами, с неподвижным взглядом тихо приблизился к нему, подошел к самому столу, уперся в него рукой, хотел что-то сказать, но не мог; слышались лишь какие-то бессвязные звуки.

С вами дурно, стул! Вот, сядьте на стул, садитесь! Воды!

Раскольников опустился на стул, но не спускал глаз с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Оба с минуту смотрели друг на друга и ждали. Принесли воды.

Это я... - начал было Раскольников.

Выпейте воды.

Раскольников отвел рукой воду и тихо, с расстановкой, но внятно проговорил:

Это я убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором и ограбил.

Илья Петрович раскрыл рот. Со всех сторон сбежались.

Раскольников повторил свое показание.

Произведение Достоевского «Преступление и Наказание» входит не только в обязательную часть школьной программы, но и занимает высшие строчки рейтинга в списках книг, рекомендуемых к прочтению. Ниже вы можете ознакомиться с кратким содержанием данного произведения, вспомнить или узнать основные моменты сюжета.

Часть 1

Глава 1

Главный герой романа, действие которого происходит в шестидесятых годах 19 века в Петербурге – бедный студент Родион Раскольников: высокий, красивый молодой человек с темно-русыми волосами и темными глазами. Юноша находится в сложном финансовом положении: он должен выплатить хозяйке квартиры, в которой проживает, довольно крупную сумму, однако на протяжении двух дней ему не хватает денег даже на то, чтобы нормально поесть. Студент идет к старой процентщице Алёне Ивановне. В его голове давно созревал план об убийстве старухи, и теперь он обдумывает его всерьез. Он закладывает серебряные часы, а во время разговора с Аленой Ивановной тщательно осматривает ее квартиру. Раскольников говорит старухе, что скоро придет снова и принесет в заклад серебряную папиросницу.

Глава 2

По пути домой юноша заходит в дешевую распивочную. В ней он знакомится с Мармеладовым – титулярным советником, который ведет рассуждения на тему бедности и делится со студентом историей своей семьи. Жена Мармеладова – образованная женщина Катерина Ивановна, имея троих детей, вышла за него замуж, а он тратит все ее деньги на выпивку. Для того чтобы у семьи были какие-то деньги, она заставила дочь Мармеладова – Соню – отправиться на панель. Мужчина едва стоял на ногах, и Родион проводил его до дома. Крайне бедное убранство их жилья удивило студента. Катерина Ивановна начала ругать мужа за пропитые деньги, и Раскольников ушел, непроизвольно оставив им немного мелочи на подоконнике.

Глава 3

Комната, в которой жил сам юноша, была совсем небольшим помещением с низким потолком. Раскольников получает письмо от матери – Пульхерии Александровны. В нем мать рассказывает Родиону о том, что его сестру – Дуню – обидели в доме Свидригайловых, где та работала гувернанткой. Дуня - очень красивая, терпеливая и великодушная девушка. У нее русые волосы и почти черные глаза. Свидригайлов – хозяин дома, мужчина возрастом около пятидесяти лет - начал оказывать девушке знаки внимания. Его жена Марфа Петровна заметила интерес мужа к молодой гувернантке и стала ее унижать. Также недавно Дуня получила предложение о замужестве от Петра Петровича Лужина – надворного советника возрастом сорока пяти лет, у которого имелся достаточный капитал. Пульхерия Александровна с Дуней планируют в ближайшее время приехать в Петербург, чтобы как можно скорее устроить свадьбу.

Глава 4

После прочтения письма юноша очень расстроился. Он понял, что сестра с матерью дали согласие на свадьбу только из-за нужды в деньгах. Родион не хочет, чтобы Дуня выходила замуж за Лужина, однако он не может запретить женитьбу. После этого случая студент еще крепче задумывается об убийстве старухи-процентщицы.

Глава 5

Гуляя по городу, Раскольников перекусывает куском пирога и водкой. Он быстро опьянел и уснул в кустах. Молодой человек увидел страшный сон, в котором отразился случай из его детства. Тогда мужики насмерть забили старую лошадь, а он не смог им помешать. Подбежав к лошади, мальчик целует ее и от злости набрасывается на мужика с кулаками. Когда юноша проснулся, он подумал о том, что, возможно, убить старуху окажется свыше его сил. Идя домой через базар на Сенной площади, Раскольников видит сестру процентщицы – Лизавету, которая находилась в полном подчинении у старухи и целыми днями выполняла ее поручения. Молодой человек слышит разговор Лизаветы с торговками. Из него он узнает, что завтра в семь вечера Алёна Ивановна будет дома одна. После этого он видит студента и офицера; они говорят о том, что процентщица недостойна того, чтобы жить, и если бы она умерла, ее деньги можно было бы использовать для того чтобы помочь бедным молодым людям.

Глава 6

Дома юноша начинает подготовку к убийству. С внутренней стороны пальто он пришивает петлю для топора, делая ее таким образом, чтобы топор не был заметен во время ходьбы. Он берет дощечку размером с папиросницу, замотанную бумагой и обвязанную тесемкой: она будет играть роль заклада для того чтобы отвлечь старуху. Раскольников крадет топор из дворницкой и идет в квартиру Алёны Ивановны.

Глава 7

Молодой человек очень волновался и боялся, что старуха, заметив его странное поведение, не разрешит ему войти. Но процентщица взяла «папиросницу», и, пока она пыталась развязать тесемку, Родион ударил ее по голове обухом топора. После он повторяет удар и понимает, что Алёна Ивановна мертва. Достав ключи из кармана старухи, юноша пошел в ее комнату. В сундуке он нашел ее деньги и начал складывать их в карманы одежды, однако в этот момент домой вернулась Лизавета. Раскольников в страхе быть увиденным убивает топором и ее. Осознав, что он сделал, молодой человек почувствовал ужас, однако постепенно он начинает приходить в себя и смывает кровь с рук, сапог и орудия убийства. Собравшись уходить, Родион слышит раздающиеся с лестницы шаги: к процентщице пришли клиенты. Выждав, когда они покинут дом, студент быстро идет домой. Он ставит топор в дворницкую, заходит в свою комнату и в забытьи падает на кровать.

Часть 2

Глава 1

На следующий день молодой человек просыпается только в три часа дня. Вспомнив об убийстве, он в панике проверяет одежду, чтобы удостовериться, что на ней не осталось крови. Найдя старухины деньги и драгоценности, он кладет их в дыру под обоями в углу комнаты. К юноше заходит кухарка хозяйки квартиры Настасья, которая приносит повестку о том, что Раскольников должен прийти в полицейскую контору. Молодой человек очень переживает, однако полицейские вызвали его всего лишь для написания расписку с обязательством заплатить долг за проживание в квартире. Выходя из участка, Родион слышит, что сотрудники обсуждают убийство старой процентщицы. Он падает в обморок; полицейские подумали, что студент болен, и отпустили его домой. Дома Раскольников боится, что у него могут провести обыск, и решает спрятать то, что взял в квартире Алены Ивановны, под камнем в пустом дворе. После этого юноша возвращается домой. От переживаний он заболевает и несколько дней проводит в бреду.

Главы 2-4

Когда к главному герою вернулось сознание, он увидел, что к нему пришел Разумихин – его друг из университета, высокий, умный молодой человек. Он говорит, что к Раскольникову неоднократно заходил полицейский Заметов. Также за эти дни ему принесли деньги на оплату квартиры, отправленные матерью. Вскоре к юноше приходит еще один хороший знакомый – Зосимов, студент-медик. Из его рассказа об убийстве старухи-процентщицы Родион узнает, что достоверных улик у следствия нет, однако имеется несколько подозреваемых, в их числе – красильщик Микола.

Глава 5

Через некоторое время комнату Раскольникова посещает Лужин. Студент говорит Петру Петровичу, что он хочет взять Дуню в жены только для того, чтобы она всю жизнь благодарила его за избавление от нищеты. Мужчина не соглашается с Раскольниковым, после чего юноша его прогоняет. Вскоре дом Родиона покидают и друзья. Разумихин считает, что на уме у друга есть что-то тяготящее, и переживает за него.

Глава 6

Вскоре Раскольников заходит в распивочную и видит там Заметова. Приятели разговаривают об убийстве, и Родион рассказывает, как бы он стал действовать, если бы он был убийцей. Юноша спрашивает Заметова о том, что бы он сделал, если бы преступление и правда совершил он, почти напрямую признаваясь в содеянном. Однако Заметов не верит в виновность товарища. Во время прогулки по Петербургу молодой человек хотел утопиться, но передумал и неосознанно пошел к дому процентщицы. Там он обсуждает преступление с рабочими, которые делают ремонт, и они решают, что юноша – сумасшедший.

Глава 7

Далее Родион направляется к Разумихину и по дороге встречает толпу людей, которые собрались вокруг пьяного Мармеладова, сбитого каретой. Его относят домой, и там мужчина умирает на руках у своей дочери Сони. Студент отдает все имеющиеся у него деньги семье советника для организации похорон отца. Потом Раскольников идет к Разумихину, который провожает его домой. Подойдя к дому, где жил главный герой, друзья замечают свет в окнах его комнаты.

Часть 3

Главы 1-2

Оказывается, что к Раскольникову приехали мать и сестра. Увидев их, юноша упал в обморок. Придя в себя, молодой человек разговаривает с Дуней о Лужине и настаивает на отказе от свадьбы. Красавица Дуня сразу понравилась молодому человеку. На следующее утро он отправляется в гостиницу, чтобы навестить ее с матерью. Пульхерия Александровна рассказывает ему о полученном утром письме от Лужина. Он сообщает, что хочет увидеться с ней и с Дуней, но просит организовать встречу без присутствия Родиона.

Главы 3-4

Утром женщины приходят к Раскольникову и говорят ему о письме Лужина; Дуня считает, что брат обязательно должен быть с ней во время встречи с женихом. В это время в квартиру студента приходит Соня Мармеладова и зовет его на похороны своего отца. Раскольников представляет ее родным, несмотря на то, что из-за своей репутации девушке нельзя общаться с ними на равных. Соня идет домой и по пути замечает преследование какого-то незнакомца, которым оказывается ее сосед (по стечению обстоятельств им оказался Свидригайлов).

Глава 5

Разумихин с Раскольниковым едут к следователю, занимающемуся делом об убийстве старой процентщицы. Родион хочет узнать, как можно получить вещи, оставленные в заклад у старухи, и узнает, что нужно подать заявление. Неожиданно Порфирий Петрович вспоминает о статье, которую не так давно написал Раскольников. В ней говорится о том, что люди делятся на обыкновенных, которые не имеют права нарушать закон, и необыкновенных, которым позволено совершать преступления. Следователь интересуется, причисляет ли Родион себя к числу необыкновенных, способен ли он на преступление, и получает утвердительный ответ. После Порфирий Петрович спрашивает, не видел ли юноша красильщиков в доме старухи. Молодой человек, помедлив, отвечает, что не видел. Вмешивается Разумихин, говоря, что красильщики работали в день убийства, а юноша был там за пару дней до него. После этого студенты уходят.

Глава 6

Около дома Раскольников встретил незнакомца, который назвал его убийцей и ушел, ничего не объяснив. В комнате у Родиона снова начинается лихорадка. Ему снится таинственный незнакомец, зовущий его в квартиру старухи; юноша ударяет ее по голове топором, но она смеется. Молодой человек хочет убежать, но его окружает толпа людей. Раскольников просыпается, и к нему приходит Свидригайлов.

Часть 4

Главы 1-3

Он просит студента устроить ему свидание с Дуней под предлогом того, что он хотел бы дать девушке десять тысяч за все неприятности, причиненные ей в его доме. Родион отказывается. Вечером Раскольников с Разумихиным идут к Пульхерии Александровне с Дуней. Лужин, недовольный тем, что невеста не учла его просьбу, отказывается обсуждать свадьбу при Родионе. Дуня его прогоняет.

Глава 4

Вскоре юноша приходит к Соне. Она говорит, что не может оставить жену и детей своего отца, которые умрут от голода без ее помощи. Раскольников кланяется ей в ноги, говоря, что поклон адресован не только ей, но всему человеческому страданию. Студент видит, что на столе лежит Новый Завет, и просит прочесть ему о воскресении Лазаря. Перед уходом Родион обещает, что завтра придет снова и расскажет, кто убил старуху-процентщицу. В это время Свидригайлов находится в соседней комнате и подслушивает весь разговор.

Главы 5-6

На следующий день юноша отправляется к Порфирию Петровичу, чтобы забрать вещи. Следователь пытается его проверить, и Раскольников в раздражении просит Порфирия сказать, считает ли он его виновным. Однако мужчина уходит от ответа, и тут приводят красильщика Миколу, который признается в убийстве Алены Ивановны. Родион идет домой и снова видит незнакомца, назвавшего его убийцей. Тот говорит, что об этом его попросил Порфирий, и теперь он раскаивается. На душе у Раскольникова становится спокойнее.

Часть 5

Главы 1-3

По мнению Лужина, в их с Дуней ссоре виноват ее брат. Желая ему отомстить, он просит Лебезятникова – своего соседа по комнате - позвать к нему Соню. Лужин говорит девушке, что не сможет прийти на похороны ее отца, и дает ей десять рублей. Лебезятникову кажется, что Лужин что-то задумал. На поминки по Мармеладову не пришли многие. Катерина Ивановна ссорится с хозяйкой квартиры. В это время приходит Лужин и заявляет, что Соня украла у него сто рублей, вызывая в свидетели Лебезятникова. Соня отрицает это обвинение и отдает Петру Петровичу десять рублей. Катерина выворачивает карманы Сониной одежды, и из них выпадает сторублевая купюра. Лебезятников говорит всем, что Лужин сам подсунул Соне эти деньги. Петр Петрович сердится, а хозяйка выгоняет Катерину с детьми из квартиры.

Главы 4-5

После этого Родион идет к Соне и говорит ей, что он знаком с убийцей и Лизавету он убил нечаянно. Девушка все поняла и сказала, что несчастнее Раскольникова нет никого. Соня готова пойти вместе с ним даже на каторгу. Она считает, что нужно признаться в убийстве, и тогда бог сможет простить юношу. К Соне приходит Лебезятников и сообщает, что Катерина сошла с ума; женщину приносят в квартиру Сони, и она умирает. Находящийся рядом Свидригайлов говорит Раскольникову, что даст денег на похороны Катерины, устроит будущее детей и поможет Соне. Он просит юношу сказать Дуне, что так он потратит те десять тысяч, которые не отдал ей.

Часть 6

Главы 1-6

Вскоре к юноше приходит Порфирий Петрович и говорит, что подозревает его в убийстве. Однако доказательств нет, и следователь советует Раскольникову самому прийти в участок и во всем признаться. Студент хочет поговорить со Свидригайловым, и тот рассказывает, что был влюблен в Дуню, но теперь у него есть невеста. После этого Свидригайлов втайне встречается с Дуней, поведав ей все, что слышал из разговоров Сони и Раскольникова. Мужчина говорит девушке, что спасет ее брата в обмен на ее любовь. Дуня хочет уйти, но дверь заперта; она несколько раз стреляет в Свидригайлова из револьвера, однако промахивается. Он отдает ей ключ, и девушка, оставив револьвер, уходит. Вернувшись в квартиру, мужчина заходит к Соне и дает ей три тысячи рублей, потому что знает, что деньги будут нужны, когда она пойдет на каторгу за Раскольниковым. Свидригайлов идет в гостиницу, а на рассвете совершает самоубийство, выстрелив себе в голову из Дуниного револьвера.

Главы 7-8

Раскольников окончательно решил признаться в убийстве и прощается с сестрой и матерью. Он идет к Соне, которая дает ему нательный крестик и говорит, что нужно поцеловать землю на перекрестке. Родион выполняет просьбу девушки, после чего идет к следователю и говорит, что он – убийца старухи. Ему сообщают о самоубийстве Свидригайлова.

Эпилог

Раскольникова приговаривают к восьми годам каторги. Его мать заболела, и Дуня с Разумихиным увозят ее из города. Пульхерия Ивановна думает, что ее сын уехал. Соня едет в Сибирь вслед за Родионом. Разумихин женится на Дуне; молодые планируют через несколько лет также поехать в Сибирь. На каторге Раскольникова считают безбожником, а Соню, которая приходит к нему, любят. Вскоре юноша заболевает и оказывается в госпитале. Соня часто навещает его. Молодой человек думает о своей судьбе и понимает, что гордость может привести только к гибели. В следующий раз, когда к нему пришла Соня, он начал обнимать ее ноги. Девушка сначала испугалась, но потом поняла, что он ее очень сильно любит.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Впоследствии Раскольникову случилось как-то узнать, зачем именно мещанин и баба приглашали к себе Лизавету. Дело было самое обыкновенное и не заключало в себе ничего такого особенного. Приезжее и забедневшее семейство продавало вещи, платье и проч., все женское. Так как на рынке продавать невыгодно, то и искали торговку, а Лизавета этим занималась: брала комиссии, ходила по делам и имела большую практику, потому что была очень честна и всегда говорила крайнюю цену: какую цену скажет, так тому и быть. Говорила же вообще мало, и как уже сказано, была такая смиренная и пугливая...

Но Раскольников в последнее время стал суеверен. Следы суеверия оставались в нем еще долго спустя, почти неизгладимо. И во всем этом деле он всегда потом наклонен был видеть некоторую как бы странность, таинственность, как будто присутствие каких-то особых влияний и совпадений. Еще зимой один знакомый ему студент, Покорев, уезжая в Харьков, сообщил ему как-то в разговоре адрес старухи Алены Ивановны, если бы на случай пришлось ему что заложить. Долго он не ходил к ней, потому что уроки были и как-нибудь да пробивался. Месяца полтора назад он вспомнил про адрес; у него были две вещи, годные к закладу: старые отцовские серебряные часы и маленькое золотое колечко с тремя какими-то красными камушками, подаренное ему при прощании сестрой, на память. Он решил отнести колечко; разыскав старуху, с первого же взгляда, еще ничего не зная о ней особенного, почувствовал к ней непреодолимое отвращение, взял у нее два "билетика" и по дороге зашел в один плохонький трактиришко. Он спросил чаю, сел и крепко задумался. Странная мысль наклевывалась в его голове, как из яйца цыпленок, и очень, очень занимала его.

Почти рядом с ним на другом столике сидел студент, которого он совсем не знал и не помнил, и молодой офицер. Они сыграли на биллиарде и стали пить чай. Вдруг он услышал, что студент говорит офицеру про процентщицу, Алену Ивановну, коллежскую секретаршу, и сообщает ему ее адрес. Это уже одно показалось Раскольникову как-то странным: он сейчас оттуда, а тут как раз про нее же. Конечно, случайность, но он вот не может отвязаться теперь от одного весьма необыкновенного впечатления, а тут как раз ему как будто кто-то подслуживается: студент вдруг начинает сообщать товарищу об этой Алене Ивановне разные подробности.

Славная она, - говорил он, - у ней всегда можно денег достать. Богата как жид, может сразу пять тысяч выдать, а и рублевым закладом не брезгает. Наших много у ней перебывало. Только стерва ужасная...

И он стал рассказывать, какая она злая, капризная, что стоит только одним днем просрочить заклад, и пропала вещь. Дает вчетверо меньше, чем стоит вещь, а процентов по пяти и даже по семи берет в месяц и т. д. Студент разболтался и сообщил, кроме того, что у старухи есть сестра, Лизавета, которую она, такая маленькая и гаденькая, бьет поминутно и держит в совершенном порабощении, как маленького ребенка, тогда как Лизавета, по крайней мере, восьми вершков росту...

Вот ведь тоже феномен! - вскричал студент и захохотал.

Они стали говорить о Лизавете. Студент рассказывал о ней с каким-то особенным удовольствием и все смеялся, а офицер с большим интересом слушал и просил студента прислать ему эту Лизавету для починки белья. Раскольников не проронил ни одного слова и зараз все узнал: Лизавета была младшая, сводная (от разных матерей) сестра старухи, и было ей уже тридцать пять лет. Она работала на сестру день и ночь, была в доме вместо кухарки и прачки и, кроме того, шила на продажу, даже полы мыть нанималась, и все сестре отдавала. Никакого заказу и никакой работы не смела взять на себя без позволения старухи. Старуха же уже сделала свое завещание, что известно было самой Лизавете, которой по завещанию не доставалось ни гроша, кроме движимости, стульев и прочего; деньги же все назначались в один монастырь в Н-й губернии, на вечный помин души. Была же Лизавета мещанка, а не чиновница, девица, и собой ужасно нескладная, росту замечательно высокого, с длинными, как будто вывернутыми ножищами, всегда в стоптанных козловых башмаках, и держала себя чистоплотно. Главное же, чему удивлялся и смеялся студент, было то, что Лизавета поминутно была беременна...

Да ведь ты говоришь, она урод? - заметил офицер.

Да, смуглая такая, точно солдат переряженный, но знаешь, совсем не урод. У нее такое доброе лицо и глаза. Очень даже. Доказательство - многим нравится. Тихая такая, кроткая, безответная, согласная, на все согласная. А улыбка у ней даже очень хороша.

Да ведь она и тебе нравится? - засмеялся офицер.

Из странности. Нет, вот что я тебе скажу. Я бы эту проклятую старуху убил и ограбил, и уверяю тебя, что без всякого зазору совести, - с жаром прибавил студент.

Офицер опять захохотал, а Раскольников вздрогнул. Как это было странно!

Позволь я тебе серьезный вопрос задать хочу, - загорячился студент. - Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?

Ну, понимаю, - отвечал офицер, внимательно уставясь в горячившегося товарища.

Слушай дальше. С другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду! Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обреченные в монастырь! Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, - и все это на ее деньги. Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь - тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна. Она чужую жизнь заедает: она намедни Лизавете палец со зла укусила; чуть-чуть не отрезали!

Конечно, она недостойна жить, - заметил офицер, - но ведь тут природа.

Эх, брат, да ведь природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: "долг, совесть", - я ничего не хочу говорить против долга и совести, - но ведь как мы их понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!

Нет, ты стой; я тебе задам вопрос. Слушай!

Вот ты теперь говоришь и ораторствуешь, а скажи ты мне: убьешь ты сам старуху или нет?

Разумеется, нет! Я для справедливости... Не во мне тут и дело...

А по - моему, коль ты сам не решаешься, так нет тут никакой и справедливости! Пойдем еще партию!

Раскольников был в чрезвычайном волнении. Конечно, все это были самые обыкновенные и самые частые, не раз уже слышанные им, в других только формах и на другие темы, молодые разговоры и мысли. Но почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и такие мысли, когда в собственной голове его только что зародились... такие же точно мысли? И почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли от старухи, как раз и попадает он на разговор о старухе?.. Странным всегда казалось ему это совпадение. Этот ничтожный, трактирный разговор имел чрезвычайное на него влияние при дальнейшем развитии дела: как будто действительно было тут какое-то предопределение указание... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь. Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.

Он спал необыкновенно долго и без снов. Настасья, вошедшая к нему в десять часов, на другое утро, насилу дотолкалась его. Она принесла ему чаю и хлеба. Чай был опять спитой, и опять в ее собственном чайнике.

Эк ведь спит! - вскричала она с негодованием, - и все-то он спит!

Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было на ноги, повернулся в своей каморке и упал опять на диван.

Опять спать! - вскричала Настасья, - да ты болен, что ль?

Он ничего не отвечал.

Чаю-то хошь?

После, - проговорил он с усилием, смыкая опять глаза и оборачиваясь к стене. Настасья постояла над ним.

И впрямь, может, болен, - сказала она, повернулась и ушла.

Она вошла опять в два часа, с супом. Он лежал как давеча. Чай стоял нетронутый. Настасья даже обиделась и с злостью стала толкать его.

Чего дрыхнешь! - вскричала она, с отвращением смотря на него. Он приподнялся и сел, но ничего не сказал ей и глядел в землю.

Болен аль нет? - спросила Настасья, и опять не получила ответа.

Ты хошь бы на улицу вышел, - сказала она, помолчав, - тебя хошь бы ветром обдуло. Есть-то будешь, что ль?

После, - слабо проговорил он, - ступай! и махнул рукой.

Она постояла еще немного, с сострадание посмотрела на него и вышла.

Через несколько минут он поднял глаза и долго смотрел на чай и на суп. Потом взял хлеб, взял ложку и стал есть.

Он съел немного, без аппетита, ложки три-четыре, как бы машинально. Голова болела меньше. Пообедав, протянулся он опять на диван, но заснуть уже не мог, а лежал без движения, ничком, уткнув лицо в подушку. Ему все грезилось, и всё странные такие были грезы: всего чаще представлялось ему, что он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, смирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же все пьет воду, прямо из ручья, который тут же, у бока, течет и журчит. И прохладно так, и чудесная-чудесная такая голубая вода, холодная, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку... Вдруг он ясно услышал, что бьют часы. Он вздрогнул, очнулся, приподнял голову, посмотрел в окно, сообразил время и вдруг вскочил, совершенно опомнившись, как будто кто его сорвал с дивана. На цыпочках подошел он к двери, приотворил ее тихонько и стал прислушиваться вниз на лестницу. Сердце его страшно билось. Но на лестнице было все тихо, точно все спали... Дико и чудно показалось ему, что он мог проспать в таком забытьи со вчерашнего дня и ничего еще не сделал, ничего не приготовил... А меж тем, может, и шесть часов било... И необыкновенная лихорадочная и какая-то растерявшаяся суета охватила его вдруг, вместо сна и отупения. Приготовлений, впрочем, было немного. Он напрягал все усилия, чтобы все сообразить и ничего не забыть; а сердце все билось, стукало так, что ему дышать стало тяжело. Во-первых, надо было петлю сделать и к пальто пришить, - дело минуты. Он полез под подушку и отыскал в напиханном под нее белье одну, совершенно развалившуюся, старую, немытую свою рубашку. Из лохмотьев ее он выдрал тесьму, в вершок шириной и вершков в восемь длиной. Эту тесьму сложил он вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись пришивая, но он одолел, и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто. Иголка и нитки были у него уже давно приготовлены и лежали в столике, в бумажке. Что же касается петли, то это была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для топора. Нельзя же было по улице нести топор в руках. А если под пальто спрятать, то все-таки надо было рукой придерживать, что было бы приметно. Теперь же, с петлей, стоит только вложить в нее лезвие топора, и он будет висеть спокойно, подмышкой изнутри, всю дорогу. Запустив же руку в боковой карман пальто, он мог и конец топорной ручки придерживать, чтоб она не болталась; а так как пальто было очень широкое, настоящий мешок, то и не могло быть приметно снаружи, что он что-то рукой, через карман, придерживает. Эту петлю он тоже уже две недели назад придумал.

Покончив с этим, он просунул пальцы в маленькую щель, между его "турецким" диваном и полом, пошарил около левого угла и вытащил давно уже приготовленный и спрятанный там заклад. Этот заклад был, впрочем, вовсе не заклад, а просто деревянная, гладко обструганная дощечка, величиной и толщиной не более, как могла бы быть серебряная папиросочница. Эту дощечку он случайно нашел, в одну из своих прогулок, на одном дворе, где во флигеле помещалась какая-то мастерская. Потом уже он прибавил к дощечке гладкую и тоненькую железную полоску, - вероятно, от чего-нибудь отломок, - которую тоже нашел на улице тогда же. Сложив обе дощечки, из коих железная была меньше деревянной, он связал их вместе накрепко, крест-накрест, ниткой; потом аккуратно и щеголевато увертел их в чистую белую бумагу и обвязал тоненькою тесемочкой, тоже накрест, а узелок приладил так, чтобы помудренее было развязать. Это для того, чтобы на время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться с узелком, и улучить таким образом минуту. Железная же пластинка прибавлена была для весу, чтобы старуха хоть в первую минуту не догадалась, что "вещь" деревянная. Все это хранилось у него до времени под диваном. Только что он достал заклад, как вдруг где-то на дворе раздался чей-то крик:

Семой час давно!

Давно! Боже мой!

Он бросился к двери, прислушался, схватил шляпу и стал сходить вниз свои тринадцать ступеней, осторожно, неслышно, как кошка. Предстояло самое важное дело - украсть из кухни топор. О том, что дело надо сделать топором, решено им было уже давно. У него был еще складной садовый ножик; но на нож, и особенно на свои силы, он не надеялся, а потому и остановился на топоре окончательно. Заметим кстати одну особенность по поводу всех окончательных решений, уже принятых им в этом деле. Они имели одно странное свойство: чем окончательнее они становились, тем безобразнее, нелепее, тотчас же становились и в его глазах. Несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов во все это время.

И если бы даже случилось когда-нибудь так, что уже все до последней точки было бы им разобрано и решено окончательно и сомнений не оставалось бы уже более никаких, - то тут-то бы, кажется, он и отказался от всего, как от нелепости, чудовищности и невозможности. Но неразрешенных пунктов и сомнений оставалась еще целая бездна. Что же касается до того, где достать топор, то эта мелочь его нисколько не беспокоила, потому что не было ничего легче. Дело в том, что Настасьи, и особенно по вечерам, поминутно не бывало дома: или убежит к соседям, или в лавочку, а дверь всегда оставляет настежь. Хозяйка только из-за этого с ней и ссорилась. Итак, стоило только потихоньку войти, когда придет время, в кухню и взять топор, а потом, чрез час (когда все уже кончится), войти и положить обратно. Но представлялись и сомнения: он, положим, придет через час, чтобы положить обратно, а Настасья тут как тут, воротилась. Конечно, надо пройти мимо и выждать, пока она опять выйдет. А ну как тем временем хватится топора, искать начнет, раскричится, - вот и подозрение или, по крайней мере, случай к подозрению.

Но это еще были мелочи, о которых он и думать не начинал, да и некогда было. Он думал о главном, а мелочи отлагал до тех пор, когда сам во всем убедится. Но последнее казалось решительно неосуществимым. Так, по крайней мере, казалось ему самому. Никак он не мог, например, вообразить себе, что когда-нибудь он кончит думать, встанет и - просто пойдет туда... Даже недавнюю пробу свою (то есть визит с намерением окончательно осмотреть место) он только пробовал было сделать, но далеко не взаправду, а так: "дай-ка, дескать, пойду и опробую, что мечтать-то!" - и тотчас не выдержал, плюнул и убежал, в остервенении на самого себя. А между тем, казалось бы, весь анализ, в смысле нравственного разрешения вопроса, был уже им покончен: казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений. Но в последнем случае он просто не верил себе и упрямо, рабски, искал возражений по сторонам и ощупью, как будто кто его принуждал и тянул к тому. Последний же день, так нечаянно наступивший и все разом порешивший, подействовал на него почти совсем механически: как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силой, без возражений. Точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в нее втягивать.

Сначала, - впрочем, давно уже прежде - его занимал один вопрос: почему так легко отыскиваются и выдаются почти все преступления и так явно обозначаются следы почти всех преступников? Он пришел мало-помалу к многообразным и любопытным заключениям, и, по его мнению, главнейшая причина заключается не столько в материальной невозможности скрыть преступление, как в самом преступнике; сам же преступник, и почти всякий, в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка, сменяемых, напротив того, детским феноменальным легкомыслием, и именно в тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность. По убеждению его, выходило, что это затмение рассудка и упадок воли охватывают человека подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления; продолжаются в том же виде в самый момент преступления и еще несколько времени после него, судя по индивидууму; затем проходят так же, как проходит всякая болезнь. Вопрос же: болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь по особенной натуре своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни? - он еще не чувствовал себя в силах разрешить.

Дойдя до таких выводов, он решил, что с ним лично, в его деле, не может быть подобных болезненных переворотов, что рассудок и воля останутся при нем, неотъемлемо, во все время исполнения задуманного, единственно по той причине, что задуманное им - "не преступление"... Опускаем весь тот процесс, посредством которого он дошел до последнего решения; мы и без того слишком забежали вперед... Прибавим только, что фактические, чисто материальные затруднения дела вообще играли в уме его самую второстепенную роль. "Стоит только сохранить над ними всю волю и весь рассудок, и они, в свое время, все будут побеждены, когда придется познакомиться до малейшей тонкости со всеми подробностями дела..." Но дело не начиналось. Окончательным своим решениям он продолжал всего менее верить, и когда пробил час, все вышло совсем не так, а как-то нечаянно, даже почти неожиданно.

Одно ничтожнейшее обстоятельство поставило его в тупик, еще прежде чем он сошел с лестницы. Поровнявшись с хозяйкиною кухней, как и всегда отворенною настежь, он осторожно покосился в нее глазами, чтоб оглядеть предварительно: нет ли там, в отсутствие Настасьи, самой хозяйки, а если нет, то хорошо ли заперты двери в ее комнате, чтоб она тоже как-нибудь оттуда не выглянула когда он за топором войдет? Но каково же было его изумление, когда он вдруг увидал, что Настасья не только на этот раз дома, у себя в кухне, но еще занимается делом: вынимает из корзины белье и развешивает на веревках! Увидев его, она перестала развешивать, обернулась к нему и все время смотрела на него, пока он проходил. Он отвел глаза и прошел, как будто ничего не замечая. Но дело было кончено: нет топора! Он был поражен ужасно.

"И с чего взял я, - думал он, сходя под ворота, - с чего взял я, что ее непременно в эту минуту не будет дома? Почему, почему, почему я так наверно это решил?" Он был раздавлен, даже как-то унижен. Ему хотелось смеяться над собою со злости... Тупая, зверская злоба закипела в нем.

Он остановился в раздумье под воротами. Идти на улицу, так, для виду, гулять, ему было противно; воротиться домой - еще противнее. "И какой случай навсегда потерял!" - пробормотал он, бесцельно стоя под воротами, прямо против темной каморки дворника, тоже отворенной. Вдруг он вздрогнул. Из каморки дворника, бывшей от него в двух шагах, из-под лавки направо что-то блеснуло ему в глаза... Он осмотрелся кругом - никого. На цыпочках подошел он к дворницкой, сошел вниз по двум ступенькам и слабым голосом окликнул дворника. "Так и есть, нет дома! Где-нибудь близко, впрочем, на дворе, потому что дверь отперта настежь". Он бросился стремглав на топор (это был топор) и вытащил его из-под лавки, где он лежал между двумя поленами; тут же, не выходя, прикрепил его к петле, обе руки засунул в карманы и вышел из дворницкой; никто не заметил! "Не рассудок, так бес!" - подумал он, странно усмехаясь. Этот случай ободрил его чрезвычайно.

Он шел дорогой тихо и степенно, не торопясь, чтобы не подать каких подозрений. Мало глядел он на прохожих, даже старался совсем не глядеть на лица и быть как можно неприметнее. Тут вспомнилась ему его шляпа. "Боже мой! И деньги были третьего дня, и не мог переменить на фуражку!" Проклятие вырвалось из души его.

Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо было и торопиться и в то же время сделать крюк: подойти к дому в обход, с другой стороны...

Прежде, когда случалось ему представлять все это в воображении, он иногда думал, что очень будет бояться. Но он не очень теперь боялся, даже не боялся совсем. Занимали его в это мгновение даже какие-то посторонние мысли, только всё ненадолго. Проходя мимо Юсупова сада, он даже очень было занялся мыслию об устройстве высоких фонтанов и о том, как бы они хорошо освежали воздух на всех площадях. Мало-помалу он перешел к убеждению, что если бы распространить Летний сад на все Марсово поле и даже соединить с дворцовым Михайловским садом, то была бы прекрасная и полезнейшая для города вещь. Тут заинтересовало его вдруг: почему именно во всех больших городах человек не то что по одной необходимости, но как-то особенно наклонен жить и селиться именно в таких частях города, где нет ни садов, ни фонтанов, где грязь и вонь, и всякая гадость. Тут ему вспомнились его собственные прогулки по Сенной, и он на минуту очнулся. "Что за вздор, - подумал он. - Нет, лучше совсем ничего не думать!"

"Так, верно, те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предметам, которые им встречаются на дороге", - мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло как молния; он сам поскорей погасил эту мысль... Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Где-то вдруг часы пробили один удар. "Что это, неужели половина восьмого? Быть не может, верно, бегут!"

На счастье его, в воротах опять прошло благополучно. Мало того, даже, как нарочно, в это самое мгновение только что перед ним въехал в ворота огромный воз сена, совершенно заслонявший его все время, как он проходил подворотню, и чуть только воз успел выехать из ворот во двор, он мигом проскользнул направо. Там, по ту сторону воза, слышно было, кричали и спорили несколько голосов, но его никто не заметил и навстречу никто не попался. Много окон, выходивших на этот огромный квадратный двор, было отперто в эту минуту, но он не поднял головы - силы не было Лестница к старухе была близко, сейчас из ворот направо. Он уже был на лестнице...

Переводя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. "Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но... над ними еще два этажа".

Но вот и четвертый этаж, вот и дверь, вот и квартира напротив; та, пустая. В третьем этаже, по всем приметам, квартира, что прямо под старухиной, тоже пустая: визитный билет, прибитый к дверям гвоздочками, снят - выехали!.. Он задыхался. На одно мгновение пронеслась в уме его мысль: "Не уйти ли?" Но он не дал себе ответа и стал прислушиваться в старухину квартиру: мертвая тишина. Потом еще раз прислушался вниз на лестницу, слушал долго, внимательно... Затем огляделся в последний раз, подобрался, оправился и еще раз попробовал в петле топор. "Не бледен ли я... очень? - думалось ему, - не в особенном ли я волнении? Она недоверчива... Не подождать ли еще... пока сердце перестанет?.."

Но сердце не переставало. Напротив, как нарочно, стучало сильней, сильней, сильней... Он не выдержал, медленно протянул руку к колокольчику и позвонил. Через полминуты еще раз позвонил, погромче.

Нет ответа. Звонить зря было нечего, да ему и не к фигуре. Старуха, разумеется, была дома, но она подозрительна и одна. Он отчасти знал ее привычки... и еще раз плотно приложил ухо к двери. Чувства ли его были так изощрены (что вообще трудно предположить), или действительно было очень слышно, но вдруг он различил как бы осторожный шорох рукой у замочной ручки и как бы шелест платья о самую дверь. Кто-то неприметно стоял у самого замка и точно так же, как он здесь, снаружи, прислушивался, притаясь изнутри и, кажется, тоже приложа ухо к двери...

Он нарочно пошевелился и что-то погромче пробормотал, чтоб и виду не подать, что прячется; потом позвонил в третий раз, но тихо, солидно и без всякого нетерпения. Вспоминая об этом после, ярко, ясно, - эта минута отчеканилась в нем навеки, - он понять не мог, откуда он взял столько хитрости, тем более что ум его как бы померкал мгновениями, а тела своего он почти и не чувствовал на себе... Мгновение спустя послышалось, что снимают запор.

Главная » Транскрипции » Преступление и наказание часть 6 глава 5. Пересказ романа "Преступление и наказание" Достоевского Ф.М