Самые шокирующие факты о калмыках. Калмыки и русские

В прошлой статье речь шла об истории клана Зургатаевых (или Ямаровых) до 1737 г. -
А сейчас посмотрим, что же нам известно о других калмыках в Южном Зауралье того времени -
Главный герой предыдущего повествования, Кашка Ямаров, в одном из своих объяснений упоминает калмыка Тюлова, отчества которого он не знал - тот участвовал в набеге на русские слободы в 1735 году. В июле 1737 года калмык Буран Ягораков с еще шестью семьями просил разрешения поселиться у Катайского острога, поскольку они были «не согласны» с восставшими башкирами. Жил он в деревне Бурановой Терсяцкой волости, судя по всему, в той самой, где в январе держали в клети Кашку Ямарова. Помимо этого был еще мулла из калмык, Кошай Никаев, живший в деревне Козяшевой Кущинской волости. В конце июня 1737 года восставшие башкиры под командой Аипа разорили деревню Козяшеву и «из мечети у Кошая муллы книги и уборы все побрали. И оной, Кошав от них ушол и пришел к Шумышу, а мать ево со всей семьей взяли к себе в полон, а живы ль они или нет не знаем, толко слышим что брата его Кошаева, Ягуда хотел у себя держать вместо холопа». Таким образом, у нас есть информация о нескольких семьях калмыков, живших в разных деревнях в разных башкирских волостях.
Мы не знаем, что происходило с перечисленными выше калмыками и их семьями в конце 1730-х - середине 1740-х гг. Судя по всему, по окончании башкирского восстания 1739 - 1740 гг. они создали какую-то группу, объединявшую живших здесь, в Южном Зауралье людей калмыцкого происхождения. Назывались они «аюкинские калмыки» - Аюкой звали хана волжских калмыков конца XVII - начала XVIII в. Лидером этой группы был Буран Ягораков, которого я упоминал выше.
В мае 1746 г. в район озера Каясан был направлен секретарь Исетской провинциальной канцелярии Михайло Черемисинов. Его задачей было осмотреть и описать земли в районе озера, в присутствии понятых от Миасской и Еткульской крепостей, чтобы выяснить, не отданы ли они кому-нибудь в отвод. Если же земли оказывались «порозжими», то их следовало отвести калмыку Бурану Ягоракову. Отводилась земля не лично Бурану, а кламыкам, старшиной которых он был. Очевидно, земли были сочтены пустыми и отведены калмыкам, поскольку в 1748 г. Буран Ягораков жаловался на то, что межевой знак на границе земель аюкинских калмык и Миасской крепости испорчен «Катайской волости ведомства старшины Ямантая башкирцом Штаном Кусяковым, которой жительство имеет в Мияском отводе».
В том же 1748 г. геодезист Михей Мингалев писал в Миасскую крепость: «велено мне отвесть ис порозжей земли вниз по правую сторону Чюмляку речки, аюкинским калмыкам Бурану Югоракову, и сартам ясаулу Султану Ахметеву с товарыщи… Того ради Мияская приказная изба да благоволит по вышеписанному Ея Императорскаго Величества указу учинить и прислать ко мне из лутчих людей пять человек в немедленном времени на Чюмляк речку в калмыцкую деревню Буранову». Аюкинским калмыкам и сартам отвели другой участок земли - правый берег реки Чумляк, это берег противоположный от оз. Каясан. То есть сначала калмыкам отвели участок между озером Каясан и рекой Чумляк, а затем переселили на другой (правый) берег Чумляка, причем теперь земля была отведена им совместно со «служилыми сартами». А ту территорию, которую поначалу отвели калмыкам, отдали мещерякам.

Фрагмент карты 1894 г. - земля калмыков (в это время уже рода калмак в составе башкир) ограничена справа темно-синей линией, а слева - речкой Чумляк, за которой находилась Мещерякская, или Карасевская волость.

Мы пока что не знаем, почему калмыкам отрезали территорию для поселения отдельным сообществом. Почему сочли возможным это сделать, то есть отвести землю, понятно - выше рассказывалось о том, что практически все перечисленные калмыки не поддержали башкирское восстание. То же можно сказать и о служилых сартах. Очевидно, им, наряду со служилыми мещеряками отвели земли для поселения, как проявившим лояльность к России. Но не совсем понятно, почему не включили их в состав тех же служилых мещеряков, как это произошло в 1737 г. с семьёй Ямара Зургатаева с детьми? Или они плохо уживались с мещеряками? Как бы то ни было, калмыки поселились на правом берегу реки Чумляк и образовалась Калмацкая волость. Позже, уже в XIX в. она объединится с Сартской волостью в одну Сарт-Калмакскую волость…
В 1750-х гг. аюкинских калмык было 32 двора, т.е. около 200 человек, если считать по 6 человек на двор. При этом в состав этой группы вошли и герои моего повествования - Ямар Зургатаев с сыновьями. Одним из старшин аюкинских калмык в 1770-х годах был Мурзабай Кашкин, по имени которого называется одно из сёл современного Сафакулевского района - Мурзабаево. Потомки тех аюкинских калмыков живут в сёлах Мурзабаево, Аптыкаево, Калмак-Абдрашево. Все они считают себя принадлежащими к роду «калмак». А внутри этого рода существуют подразделения, иначе называемые «аймаки» к которым относятся потомки одного предка. Есть аймаки Кашка, Дорнай, Симка, Кузяк… То есть многие из сыновей Ямара Зургатаева дали начало кланам в составе группы аюкинских калмык. При этом потомки одного из братьев, Калмака, скорее всего просто не могли выделить название своего аймака от названия рода в целом - и имя Калмак и название рода «калмак» звучат одинаково…
Число этих калмыков в Челябинской округе в 1782 г. составляло 362 , из них мужчин 198, а женщин 164. Написал о них учёный И.Г. Георги, выпустивший в конце XVIII века книгу: «Описание всех обитающих в Российском государстве народов»: «В Уфимском наместничестве, в Челябинской округе, на восточной стороне Уральских гор, населены три деревни Калмыками Мугамедданскаго Закона, ис коих каждая имеет из них же старшину. Обращены же они в Мугамедданскую веру Киргизами (казахами, которых тогда называли «киргиз-кайсаками», или «киргизами» - Г.С.), когда были от сих уведены (то есть «уведены ими» (казахами) - Г.С.) из числа Волгских Калмык… Число семей их простирается теперь до ста. Они живут между Башкирцами в особой волости (аймак); жизнь ведут единообразную с ними, имеют зимовники, а летом, с стадами своими, кочуют в войлошных юртах, на разных местах». Очевидно, наряду с такими калмыками, как Ямар Зургатаев, который попал в плен к башкирам, были и те, которых пленили казахи и уже от них они бежали в Зауралье, где оставались жить среди башкир.
До конца XVIII в. аюкинские калмыки составляли отдельную этносословную служилую группу, которая практически уже была включена в состав башкир - еще в 1767 году, в наказе в Уложенную комиссию, говорилось что калмыки и сарты: " из давних лет имеются с нами единого звания башкирцами, с отличеством, что одни произошли от сарт, другие от калмык, почему как землями и прочими угодиями общее владение имеем и почитаемся все башкирцами, равно же в государственных службах обще и наряду обращаемся без всякого отличества и отделения от башкирцов. Просим, чтоб оным сартам и калмыкам единственное уже звание иметь и именования башкирцами, а звание сарт и калмык оставить». Тем не менее, в документах их называли аюкинскими калмыками. В 1798 году, при создании Башкиро-Мещерякского войска, аюкинские калмыки вошли в состав служилого башкирского сословия. И хотя в документах их и в XIX в. именовали калмыками, но в этот период их уже с большим основанием можно назвать башкирами. В начале XIX века образовалась единая Сарт-Калмакская волость (до этого обычно эти волости обозначались отдельно и воинские команды в них тоже были в каждой своя). Сегодня потомки той группы "аюкинских калмык", что поселилась на берегу реки Чумляк в 1746-1748 годах - башкиры рода "калмак".

Несмотря на вовлеченность московского правительства в бурные события на Украине, продвижение русской колонизации на восток продолжало «набирать обороты».
Экспедиции Ерофея Хабарова в Даурию (район верхнего Амура) в 1649 1653 гг. (см. Гл. 3) приобрели огромную важность и пробудили интерес русских промышленников и воевод в центральной восточной Сибири к новым в перспективным территориям экспансии.
Исследование Хабаровым Даурии привело также к конфронтации русских с маньчжурами. Хабаров основал крепость Албазин. В марте 1662 г. его казаки вступили в стычку с силами маньчжуров возле Ачана. Это заставило московское правительство попытаться остановить дипломатические отношения с маньчжурами, которые завершали утверждение своего господства над Китаем.
Московское правительство уделяло много внимания положению в Даурии и Китае; этими вопросами занимались бояре и дьяки как Посольского, так и Сибирского приказов.
С 1648 по 1653 г. Посольский приказ возглавлял думский дьяк Михаил Волошенинов. Его помощником был дьяк Алмаз Иванов, которому присвоили звание думского дьяка и назначили главой Посольского приказа после смерти Волошенинова в 1653 г. Выдающийся дипломат, Иванов, возглавлял приказ на протяжении сложного периода войн с поляками и шведами вплоть до 1667 г. Нет сомнения в том, что он также принимал участие в обсуждении дальневосточных дел.
В 1653 г. правительство решило направить посольство к императору Шун чи из маньчжурской династии. Руководить им был назначен Федор Исакович Банков, сын воеводы Тары, Исака Байкова. Он был талантливым человеком, хорошо знакомым с сибирскими пограничиыми землями. 0н получил официальные инструкции 2 февраля 1654 г. Согласво им, он должен был передать письмо царя лично китайскому императору; уверить его (богдыхана) в том, что царь желает жить с ним в мире и дружбе; и заключить соглашение о взаимной торговле между Россией и Китаем. Во время переговоров Байтов должен был следить за тем, чтобы статус царя не был унижен, и поэтому должен был отказаться от низких земных поклонов. Более того, он должен был собрать сведения о китайской военной мощи и о всех путях в Китай; ознакомиться со всеми китайскими церемониальными ритуалами по приему послов; изучить обычаи народа, финансы и экономическое благосостояние государства.

Из Москвы посольство Байкова поехало в Тобольск. В июле.1654 г. группа направилась дальше от Тобольска на кораблях вверх по реке Иртыш, а затем через владения калмыков и монголов в Калган, до которого они добрались в феврале 1655г. Китайские власти в Калгане послали вестника в Пекин, чтобы уведомить императорское правительство о прибытии русского каравана Байкова. 3 марта посольство въехало в Пекин (русские называли его Хан Балык – монгольским названием города).
Там Байкову и членам его миссии предоставили скромные жилища, скудно снабдили пищей и запретили выходить без особого разрешения китайских властей. Жалобы Байкова на такие условия напоминают одну из жадоб западных посланников на их прием в Москве. Но китайский режим был еще более строгим, и отношение китайских властей к Байкову и его спутникам – более пренебрежительным, нежели отношение московитов к западным послам.
В 1656 г. в Пекин прибыло голландское посольство. Китайцы запретили голландцам и русским вступать в контакт друг с другом. Однако Байкову удалось получить письмо от голландского посла.
Китайцы потребовали от Байкова низких поклонов в качестве обязательного условия каких бы то ни было переговоров и пригрозили ему наказанием и даже смертью, если он откажется подчиниться. Он категорически отказался. После этого царские подарки, посланные китайскому императору были возвращены, а посольству приказано покинуть Пекин. Перед отъездом Байков продал китайцам царские подарки, которые отказался принять сам император. Русские купцы, пришедшие вместе с миссией, тоже продали большую часть товаров, привезенных ими в Китай и закупили на вырученные деньги китайские товары. И хотя русским пришлось продавать свои товары по крайне низким ценам, а покупать по непомерно высоким, миссию Байкова с коммерческой точки зрения можно назвать успешной.
Байков уехал из Пекина в сентябре 1657 г. и прибыл в Тобольск в следующем году. Оттуда он проследовал обратно в Москву. Его донесение царю содержало ценные сведения не только по поводу его переговоров с китайцами, но также и касательно условий жизни в Китае.
Одновременно с приготовлениями миссии Байкова в Москве предпринимались шаги для дальнейшего освоения Даурии. В 1652 г. воевода Енисейска Пашков направил исследовательскую партию во главе с Бекетовым к реке Шилке. Бекетов достиг устья реки Нерчи и начал там строительство крепости (острога), но выяснилось, что у него было недостаточно сил для достижения полного успеха. На основании донесения Бекетова Пашков предложил Московскому правительству план, состоящий в том, чтобы направить более крупную экспедицию в амурский регион. Этот план обсуждался в Москве в 1654 1655 гг. К тому времени началась война с Польшей, и не представлялось возможным выслать дополнительные войска в Сибирь. Пашкову было позволено использовать имеющиеся в его распоряжении местные войска только для этой экспедиции, ввиду чего он был освобожден от своего поста воеводы Енисейска. Иван Акинфов, который был назначен его преемником, прибыл в Енисейск в августе 1655 г. с правительственными инструкциями для Пашкова.
Они ориентировали Пашкова на исследование бассейна Шилки (под Шилкой подразумевалось все течение реки Амур), на организацию почтовых станций по пути его следования, на сбор ясака с коренного населения и на то, чтобы он вступил в контакт с маньчжурскими и никанскими властями (под Никаном русские имели ввиду те части Китая, которые все еще контролировались остатками правительства династии Мин).
Афанасий Пашков был сыном того самого Истомы Пашкова, который присоединился к восстанию Болотникова в 1606 г., но в самый разгар гражданской войны перешел на сторону царя Василия Шуйского. Афанасий принимал участие в обороне Москвы от польского короля Владислава в 1618 г. Как и его отец и как многие русские люди того периода, он был человеком духа и неукротимой энергии, и его привлекала возможность исследовать новые земли и выполнять трудные поручения. Он не щадил ни себя, ни своих подчиненных, жестко и безжалостно исполняя свои планы.
Случилось так, что один из самых непримиримых противников патриарха Никона, член группы церковных ревнителей и будущий лидер старообрядцев – протопоп Аввакум – был назначен священником в эту экспедицию. В сентябре 1653 г. Аввакум был выслан в Тобольск за отказ признать новации Никона, касающиеся текста молитвенных книг и церковного ритуала. Поскольку он продолжал там свободно выражать свои взгляды, правительство посчитало необходимым послать его еще дальше на восток и в июне 1655 г. отдало приказ о его высылке в район реки Лены. Когда он достиг Енисейска на пути к Лене и остановился там, чтобы перезимовать, его настиг новый приказ из Москвы – быть священником в отряде Пашкова.
Аввакуму не было никакого дела ни до завоевания Даурии, ни до политического значения этой экспедиции. Его долг перед Богом, как он сам понимал это, имел духовную природу: утешать души людей, предоставленных его заботе, и защищать их от любой несправедливости или жестокости со стороны Пашкова и его подчиненных. Конфликт между воеводой и священником был неизбежен.
Позднее, в своей автобиографии, Аввакум подробно и живо расскажет о своих постоянных стычках с Пашковым, так же как и о лишениях – своих и своей семьи – во время экспедиции. В то же время Аввакум описывал живописный фон своих путешествий с большой точностью, так что его биография является важным историческим документом.
В июле 1656 г. Пашков выступил из Енисейска с менее чем шестью сотнями людей. Из них триста человек было казаками и солдатами, остальные были наняты Пашковым. Помимо амуниции и продовольствия, предоставленного правительством, Пашков вез свои собственные товары для торговли с коренным населением. Объединение государственных усилий с частным предпринимательством являло собой типичный метод русской экспансии в Сибири в XVII в.
Пашков со своей партией провел следующую зиму в Братске на реке Ангаре. Летом 1657 г. Пашков достиг Иргенска на реке Шилке и весной 1658 г. прошел вниз по Шилке к устью реки Нерчи, где основал крепость Нерчинск. Здесь боеприпасы и продовольствие Пашкова почти закончились, и он послал одного из своих подчиненных вниз по реке Амуру, чтобы тот попросил помощи от командующего еще одной русской экспедиционной группы – Онуфрия Степанова. Посланники Пашкова не нашли Степанова, поскольку его отряд был разбит маньчжурами ниже реки Сунгари. Большинство из них было убито (включая самого Степанова) или взято в плен. Всего лишь семнадцати членам группы удалось спастись от резни и присоединиться к отряду Пашкова.
Оставив совсем небольшой гарнизон в Нерчинске, Пашков перенес свою ставку в Иргенск. В мае 1662 г. Илларион Толбузин, которого Пашков назначил своим преемником в Нерчинске, взял на себя командование остатками сил Пашкова, которые сократились к тому времени до семидесяти пяти человек. Пашков возвратился в Енисейск, а затем в Москву. Он умер в 1664 г.
Аввакум тоже был освобожден от своей миссии и ему позволили возвратиться в Москву. Он приехал в Тобольск в начале лета 1663 г. и оставался там до февраля 1664 г.
Главным достижением Пашкова было основание Нерчинска, которому суждено было стать важной русской твердыней в Забайкалье.

Несмотря на снижение поголовья пушных животных в западной Сибири и районе Мангазеи, в результате чего приток пушнины из этих районов к 1654 г. снизился, общий экспорт мехов из Сибири продолжал увеличиваться на протяжении некоторого времени в связи с ужесточением русского контроля над восточной Сибирью и внедрением русских в Забайкалье.
Сумма государственного дохода от продажи мехов в начале 1660 х гг. в ее отношении к общегосударственному доходу дана Григорием Котошихииым, хорошо осведомленным чиновником (подъячим) Посольского приказа, который бежал в Швецию в 1664 г. и издал там свое знаменитое описание царского правительства и управления. Котошихин утверждал, что ежегодный государственный доход Московского царства составлял 1 311 000 рублей, за исключением дохода с сибирских мехов. Котошихин продолжает, говоря о том, что, хотя и не помнит точного количества собранных шкур каждого вида (соболей, куниц, черно бурых лис и песцов, бобров и прочих), общая стоимость сибирских пушных богатств, как он полагает, превышала 600 000 рублей. Это значило, что в начале 1660 х гг. она составляла одну треть общегосударственного дохода.
Точность цифр, приведенных Котошихиным, ставилась под вопрос П.Н. Милюковым, а.также Раймондом Фишером. Последний говорит, что «ошибочную» цифру, приведенную Котошихиным, « можно принять в расчет только исходя из того факта, что, как сам он сообщает нам, она основана не на официальных записях, а на бездоказательных воспоминаниях».
Между прочим, значительная часть труда Котошихина была основана на его воспоминаниях (вряд ли он мог взять с собой в Швецию большое число официальных записей или копий с них), но, тем не менее, данные его труда были в достаточной степени обоснованы его знанием работы московского административного механизма, а также его действительно замечательной памятью. Что касается данного частного случая – количества доходов с пушнины – Котошихин откровенно утверждал, что он не помнит точной цифры разновидностей собираемых шкур. Таким образом, мы еще в большей степени можем доверять приведенной им цифре денежного выражения ценности сибирских пушных сокровищ. Та цифра которую он дает – 600 000 рублей – ему легко было запомнить.
Здесь перед нами резкий контраст с цифрами среднегодового дохода от пушнины в 1656 1679 гг., которые сосчитаны Милюковым Фишером: от 100 000 до 125 000 рублей. Разница может быть объяснена частично возможностью пропусков в записях о сборе и пушнины, которыми пользовались Милюков и Фишер, а частично (что, видимо, важнее) тем фактом, что в различных административных районах Московского государства не было единства оценки мехов. В первую очередь, существовало различие между ценностью мехов в Сибири и в Москве. Когда шкуры доходили до Сибирского приказа и они проходили новую сортировку и переоценку в соответствии с московскими ценами. Повышение цены на меха в Москве по сравнению с ценами на них в Сибири часто достигало ста, а иногда и пятисот процентов. Согласно Фишеру, среднее повышение цены на меха в Москве, как правило, составляло двадцать процентов. Однако он добавляет: «Исключая время ближе к концу XVII века, когда, по всей вероятности, возрастающий недостаток самых ценных мехов способствовал еще большему процентному повышению».
Между прочим, временные сбои и задержки в поставке мехов, которые случались каждый раз в землях, где эти меха добывались, таких, как Мангазея, свидетельствовали об истощении этих земель, а добыча из новых земель еще не развернулась. Это должно было сразу же отражаться на московских ценах на меха. Котошихин утверждает, что в начале 1660 х гг. лучшие соболиные шкуры добывались только в восточной Сибири в Ленском регионе и что в связи с этим цены на них стали повышаться.
Но постоянно меняющаяся разница между сибирскими и московскими ценами на меха не являлась единственным фактором для оценки мехов в Москве. У царя было право устанавливать стабильные цены для оценки мехов (указная цена), независимо от прежних цен, даже если финансовые интересы государства требовали того. Лучшие соболиные шкуры покупались царскими чиновниками по низкой установленной цене для личной сокровищницы царя. Если шкуры высокого качества контрабандой переправлялись из Сибири в Москву, их конфисковывали для царя.

Экспансия русских в Даурию в 1650 х и 1660 х гг. привела их к границам Китая. Одним из результатов этого стало то, что восточные монголы почувствовали себя зажатыми между русскими и китайцами. Далее на запад, вдоль южной границы Сибири, русским приходилось иметь дело как с калмыками, так и с казахами. К 1650 м гг. значительное число калмыков из племени торгутов перекочевало в степи между верхним Тоболом и Нижней Волгой, откуда они время от времени совершали набеги, ставшие причиной большого беспокойства для Башкирии.
В 1643 г. калмыки напали на Астрахань, но им не удалось взять ее штурмом. В 1644 г. они вторглись на северный Кавказ, но были разбиты московскими стрельцами, кабардинцами и терскими казаками.
На протяжении примерно трех лет после этой неудачи остатки калмыцкой армии, вторгшейся на северный Кавказ, оставались в степях к северу от реки Кумы. В соответствии с представлениями о верности правящему клану и культом предков одной из их целей было возвратить себе останки хана Урлюка и трех его сыновей, убитых в бою в 1644 г. Эти останки кабардинцы держали у себя в качестве военных трофеев.
В 1646 г. калмыки захватили в плен жену и детей ногайского мурзы (князя) и держали их для выкупа останков Урлюка и его сыновей. На следующий год мурзе каким то образом удалось получить останки от кабардинцев (вероятно, он выкрал их). Однако случилось так, что когда мурза возвращался к калмыкам, его захватил патрульный отрад русских стрельцов и увез в Астрахань. Здесь мурзу держали в качестве заложника. Останки были конфискованы русским воеводой и помещены под замок для большей сохранности.
Таким образом, для того, чтобы вернуть себе останки, калмыкам нужно было либо штурмовать Астрахань, либо вести переговоры с русскими. Разрабатывалась база для подобных переговоров. В 1649 г., как и в 1650 г., калмыки неоднократно просили астраханского воеводу позволить им пасти свои табуны в районе Волги возле Астрахани, но воевода постоянно отказывал испытывая подозрения по поводу их намерений. Однако в 1649 г. московское правительство стало позволять калмыкам периодически вести торговлю с русскими в предместьях Астрахани. Воевода получил указания предпринимать все возможные меры предосторожности во время каждой торговой сделки. Таким образом, всякий раз калмыки должны были оставлять заложников. Торговля калмыков с русскими была выгодна для обеих сторон. Как правило, калмыки продавали лошадей и скот, а покупали у русских одежду, ткани и изделия из металла.
Это не стало поводом к тому, чтобы калмыки получили разрешение царя пользоваться пастбищами к западу от Волги. На протяжении долгого времени царское правительство не желало даровать подобное разрешение, опасаясь калмыцких набегов на Кабарду и земли донских казаков, а также из за возможности того, что может наладиться контакт между калмыками, турками и вассалами последних – крымскими татарами.
Болевой точкой в русско калмыцких отношениях были постоянные стычки между калмыками и башкирами, которые являлись подданными царя и которых надо было защищать от калмыцких набегов. Ободренные такой защитой, башкиры сами стали нападать на калмыков.
В 1654 г. русская политика по отношению к калмыкам претерпела резкое изменение. Это был год объединения Украины с Московией, ускорившего войну с Польшей. Московскому правительству пришлось мобилизовать для войны все возможные ресурсы, и в связи с этим оно нуждалось в военной помощи.
4 февраля 1655 г. представители ведущих калмыцких тайши дали клятву верности царю Алексею. Согласно формулировке их присяяги (шерти), калмыки признавали себя постоянными вассалами царя и обещали не нападать и не причинять никакого вреда ногаям, татарам или кому либо еще из царских подданных. Русские, татары и кабардинцы, ранее взятые в плен калмыками, должны быть возвращены безотлагательно. И калмыки брали на себя обязательство воевать с предателями и врагами царя «на смерть».
Получив таким образом обещание поддержки со стороны Калмыков в войне против Польши, московское правительство разрешило им пользоваться теми пастбищами, которыми они захотят на правом берегу реки Волги. Одновременно были разосланы указы воеводам Уфы (в Башкирии), Астрахани, Самары и Царицына, предписывавшие им объявить башкирам и прочим коренным народам, а также русским, что калмыки стали постоянными вассалами царя и что никто не смеет причинять им вреда под страхом смерти.
Архивные источники не дают свидетельств о каком либо участии калмыцких войск в войне против Польши в 1655 и 1656 гг. С другой стороны, из документов известно, что в 1656 г. калмыки принимали послов от персидского шаха и турецкого султана и сами направляли к ним посланников.
Москва понимала, что требовались более энергичные меры, чтобы обеспечить верность калмыков и военную помощь с их стороны. В 1656 г. начались переговоры по поводу нового соглашения, и 30 мая 1657 г. тайши Мончак и Манжик принесли клятву верности, каждый от себя лично и оба от имени старшего тайши Дайчина (сына Урлюка). Мончак был сыном Дайчина; Манжик (сын Дайан Эрки) – внуком Дайчина.
Соглашение 1657 г. повторяло основные пункты договора 1655 г., но к нему было добавлено два новых условия: калмыки должны были предоставить заложников, которым надлежало жить в Астрахани; также они давали клятву не иметь дипломатических отношений ни с турецким султаном, ни с крымским ханом.
После подписания шерти три тайши – Дайчин, Мончак и Манжик – получили богатые подарки. Членам их свит также были вручены дары. Заложников с честью приняли в Астрахани, обеспечили хорошим жильем и более высоким содержанием, нежели татарских заложников. Москва также даровала калмыкам позволение пользоваться пастбищами по обе стороны Волги. Таким образом, они могли пасти своих коней и скот в степях между нижней Волгой и Азовским морем, чего они добивались так долго. Более того, московское правительство приказало астраханскому воеводе выдать старшему тайше Дайчину останки его отца Урлюка.
На основе соглашения 1657 г. тайша Мончак повел войско своих калмыков против союзников крымского хана – татар и малых ногаев в районе Азова (они были вассалами турецкого султана) Калмыки причинили значительный ущерб малым ногаям и возвратились с добычей. Начиная с этого времени и далее калмыки оказывали регулярную поддержку Москве в войнах против крымских татар и Польши.
Гибельные поражения московских армий в польской 1659 и 1660 гг., вызванные разногласиями среди украинских казаков и переходом некоторых из старшин на сторону Польши, сделали помощь калмыков Москве еще более необходимой. Ввиду важности установления тесных отношений с калмыками, московское правительство создало особое калмыцкое отделение в рамках посольского приказа. Это отделение возглавлял боярин, князь В.Г. Ромодановский, и дьяк Иван Савинович Горохов. Горохов был талантливым дипломатом, хитрым и изобретательным, знакомым с традициями и обычаями кочевых народов юго востока России (его отец, Савва Горохов, был московским посланником в центрально азиатских ханствах в 1641 1643 гг.).
В декабре 1660 г. Горохова направили со специальной миссией к калмыцким тайши с целью заключения нового договора о более эффективной военной помощи Москве со стороны калмыков. Горохова сопровождал кабардинский князь – Касбулат Муцалович Черкасский, чей дядя, князь Г.С. Черкасский, был воеводой в Астрахани. Донские казаки послали на эти переговоры своих депутатов, для того, чтобы достичь соглашения с калмыками о совместных действиях против крымских татар.
Новый договор был заключен 8 июня 1661 г. Калмыки дали клятву вести войну против крымских татар совместно с донскими казаками и не вести переговоров с крымским ханом отдельно от Москвы. Если когда нибудь во время военных операций калмыкам удастся освободить от татар тех русских, которые были взяты в татарский плен, калмыки обязаны передавать их русским властям без какого либо выкупа.
Со своей стороны московское правительство гарантировало калмыкам защиту от нападений башкир или кого либо еще из царских подданных с учетом того, что калмыки не будут причинять вреда этим племенам.
В декабре 1660 г. калмыки напали да крымских татар, ногаев и черкесские племена, союзные или сотрудничающие с татарами, и возвратились с большой добычей. В марте 1661 г. посланники донских казаков – Федор Будан и Степан Разин (будущий предводитель восстания 1670 1671 гг.) обсуждали с калмыками план совместных действий против Крыма.
После договора от 8 июня 1661 г. калмыки каждый год направляли войска против Крыма, взаимодействуя с донскими казаками, а иногда и с московскими стрельцами. В начале 1660 х гг. число калмыцких всадников в действующей армии варьировалось от одной до десяти тысяч.
Крымские татары были опытными наездниками, и татарская кавалерия по маневренности превосходила русскую. Калмыки нимало де уступали татарам в искусстве верховой езды, что делало их военную помощь Москве неоценимой.
В сентябре 1664 г. царь подарил калмыкам знамя особой формы в знак его благорасположенности. Посередине был изображен орел; над ним – полумесяц; сбоку от орла – всадник, убивающий копьем змею. Все символы были русскими, за исключением полумесяца, который представлял собой восточный элемент, хотя и являлся символом ислама, а не буддизма.
С юридической точки зрения, дарование этого знамени, как и дарование особого знамени донским казакам в 1614 г., и принятие его калмыцкими тайши делало последних официально вассалами царя. Как и донские казаки, калмыки были поставлены не под власть управления московской военной или внутренней администрации, а непосредственно под власть посольского приказа. Грамоты и официальные послания калмыцким тайши заверялись большой государственной печатью, как и те, что посылались крымскому хану.
В отношениях с западными державами московское правительство всегда настаивало на употреблении полного царского титула. Отказ Польши делать в результате приносил постоянные дипломатические пререкания. Однако, Москва принимала письма от крымского хана, адресованные просто: «нашему брату, царю Московскому». Калмыкам также было позволено употреблять сокращенную форму обращения к царю: «Белому царю Алексею Михайловичу», или еще проще: «Белому царю».
Хотя московское правительство относилось к калмыцким тайши как к царским вассалам, сами тайши продолжали считать себя независимыми правителями и рассматривали отношения между ними и царем только как военный альянс, который требовалось время от времени возобновлять. Каждая вновь согласованная шерть, которая с русской точки зрения была подтверждением вассального статуса тайши, означала для самих тайши новое военное и дипломатическое соглашение с Москвой, а не постоянное подчинение царю.
К различиям в интерпретации формулировок между русскими и калмыками добавлялись еще и лингвистические трудности. До 1648 г. у калмыков не было алфавита, но и даже после этого искусство письма далеко не сразу получило среди них распространение. С другой стороны, у русских практически не было специалистов по монгольским языкам. В такой ситуации обе стороны вынуждены были оказываться в зависимости от татарских переводчиков, которые, однако, не умели писать на калмыцком языке. Перед началом переговоров по поводу нового соглашения в московском посольском приказе составлялось два черновых текста идентичного содержания, один на татарском языке, другой на русском. После переговоров тексты пересматривались в соответствии с согласованными пунктами. Тайши не могли прочитать ни один из текстов. Они знали о тех особых обещаниях, которые они давали русским, и наоборот, но их не беспокоили юридические основания договора в целом. Эта ситуация порождала недопонимание между русскими и калмыками, которое время от времени требовало переговоров по поводу нового соглашения.
Недопонимание также могло возникать вследствие отсутствия централизации политической власти среди калмыков. Для всяких совместных действий необходимо было согласие среди тайши. Даже если старшие тайши достигали подобного согласия, какой либо другой тайша, не принимавший участия в совещании, никоим образом не был связан решениями и мог проводить свою собственную политику. Бывали случаи, когда тайша, действуя самостоятельно предпринимал набеги на царских подданных или вассалов, таких как башкиры и татары, или даже разорял русские деревни в приграничных районах.
Однако если принять все обстоятельства в расчет, то московская политика по отношению к калмыкам проводилась успешно. Несмотря на многие сложности, московское правительство оказалось в состоянии обеспечить себе поддержку со стороны калмыцкой кавалерии в войнах против крымской орды.

На протяжении второй четверти XVII в. до русско калмыцких соглашений 1655 1661 гг. калмыки в поисках новых пастбищных земель постоянно нападали на башкир и разоряли их с намерением установить над ними свое господство.
Башкиры отбивались, но они были слабее, чем калмыки и, возможно, были бы завоеваны, если бы не помощь русских. Кульминационный момент наступил в 1644 г. (как раз перед разгромам калмыков на северном Кавказе), когда русско башкирские силы во главе с воеводой Львом Плещеевым разбили калмыков в бассейне верхнего Яика.
Эта победа сделала башкир смелее, и они начали предпринимать ответные набеги на калмыков. Хотя русские не принимали участия в этих набегах, они не препятствовали им.
Ситуация изменилась после заключения русско калмыцких соглашений, особенно после калмыцкой шерти 1661 г. Московское правительство, крайне нуждаясь в калмыцких всадниках в войие против Крыма и Польши, обещало тайши больше не позволять башкирам нападать на них. Башкирские предводители с неудовольствием отнеслись к новой московской политике, поскольку она лишала их военной добычи, которую составляли в большой степени пленники. Требования Москвы освободить калмыцких пленников возмутило башкир и явилось одной из составных причин башкирского восстания 1662 г. Еще одним фактором явилась агитация тех потомков хана Кучу в Западной Сибири, которые продолжали противостоять Москве. Несмотря на все эти трудности, московское правительство старалось избежать возможных трений с башкирами. Башкирская аристократия, князья или предводители кланов, имели статус тарханов, то есть, они были освобождены от уплаты ясака. Вместо этого от них требовалось оказывать Москве военную помощь в том же духе, что и от русского дворянства. Русские армейские офицеры, расквартированные в Башкирии, получали поместья, так же как и в других частях московского государства. Постепенно это привело к экспансии русских земельных угодий в Башкирии и к урезанию земель, находившихся во владении у башкир. Однако к 1661 г. земельные угодья занимали небольшую часть страны. На протяжении долгого времени в Башкирии не было крестьянской колонизации, поскольку московское правительство категорически запрещало русским крестьянам поселяться там, а башкирам – продавать земли вновь пришедшим.
Эмиграция татар в Башкирию из района средней Волги набрала силу только к концу XVII в. Татарские и иные нерусские переселенцы в Башкирию назывались в русских источниках «тептярь» и «бобыль». Первые заключали письменное соглашение с башкирским землевладельцем, на чьих землях они поселялись (название происходит от персидского слова defter – письменный документ); последние проживали на землях хозяина без официального соглашения (термин «бобыль» – русский).
Перемены были также и в башкирском обществе. Обедневший или много задолжавший башкирский простолюдин мог предложить себя в качестве работника в угодьях или домашнем хозяйстве башкирского помещика. Такого работника называли «туснак». Его социальный статус можно сравнить с положением договорного работника (закупа) в Киевской Руси. К военнопленным («ясырь») относились как к рабам.
Основные пастбищные земли и районы сезонных миграций башкирских табунщиков находились в уфимском регионе и на склонах гор Южного Урала как на западе, так и на востоке Уральской гряды. В лесах горной части страны башкиры практиковали пчеловодство в его примитивной форме бортничества (используя ульи в дуплах лесных деревьев).
Число башкир, плативших ясак (дань) русскому правительству составляло в 1630 1631 гг. 6188 человек. Башкирское население в середине XVII в. включало в себя, в среднем, от 25 до 30 тысяч представителей мужского пола, или в целом 50 60 тысяч.
Все эти факторы явились причинами башкирского восстания 1662 г., которое вспыхнуло в двух центрах: на так называемо Ногайской дороге и на Сибирской дороге, где восставшие действовали от имени Кучумовичей (потомков Кучума). На Ногайской дороге башкирские князья вступили в переговоры с калмыцкими тайши. Это может показаться парадоксальным ввиду прежних недружелюбных отношений между башкирами и калмыками. Перемена отношений башкир может быть объяснена надеждами некоторых башкирских князей на то, что если они признают сюзеренитет калмыцких тайши, последние станут относится к ним как к вассалам и перестанут воевать с ними. И ту ожидаемую добычу, которую башкирские князья потеряли из за запрета Москвы нападать на калмыков, они надеялись возместить, грабя русских.
Едва начавшись, восстание распространилось по всей территории Башкирии. Башкиры нападали на русские города, земельные угодья и крестьянские поселения – там, где они были (как в западной Сибири). Отряды башкирских всадников совершали набеги на казанские земли и на другие русские территории за пределами Башкирии.
Поскольку русские гарнизоны в Башкирии были немногочисленны, восставшие сначала одерживали верх. Москва мобилизовала войска, расположенные в районах Перми и Казани, и русское контрнаступление набрало силу в 1663 г. В виде карательной меры за нападения башкир на русские поселения разрушались башкирские лагеря и аулы. Одновременно, русские власти пытались вступить в переговоры с башкирскими князьями. В 1664 г. губернатор Уфы, князь Андрей Волконский пообещал группе ведущих башкирских предводителей, что их заложники, депортированные в Казань во время восстания, будут возвращены в Уфу и что Москва подтвердит привилегии и земельные права башкирский князей. После этого последние прекратили сопротивление и дали клятву верности царю. Башкиры послали своих представителей в Москву, и их привилегии были полностью подтверждены. Лишь в двух периферийных районах – на севере и востоке Башкирии, а точнее, в районе Осы на реке Каме и в Западной Сибири – беспорядки продолжались на протяжении еще трех лет.

Из письма калмыцкого тайши Дайчина русским властям: "Отцы наши и деды, и прадеды от веку в холопстве ни у кого не бывали. Да и в книгах у нас того не написано, чтоб мы у кого в холопстве были. Живем мы сами по себе. Владеем сами собою и улусными своими людьми.

Земля де и воды божьи! А прежде всего та земля за которой мы и ногайцы кочуем, была ногайская, а не государева. И башкирских вотчин в тех местах не бывало..."

Из этого отрывка видно, что одними из первых, с кем познакомились калмыки на новом месте проживания, наряду с русскими, были ногайцы и башкиры, что также нашло отражение в их фольклоре. У башкир это отложилось, главным образом, в преданиях и легендах.
В предании "Идулай и Мура-дын" говорится: "На Урале Му-радын разыскал своего отца. По дороге он встретил сорок калмыцких батыров, похитивших дочь Сатмыр хана Фирдо-ус". Один из героев башкирского повествования "Мэргэн и Малянхэлыу"- калмыцкий хан Зунгур. В легенде "Карасакал" в родословной одноименного героя отмечается: "Отец его Карсакалов Хасан султан был в городе Урганисе ханом, который... выгнан ли был или сам выехал к калмыцкому хану за Волгу с двумя сыновьями Ишимом да Байбулатом".

Одно из башкирских преданий повествует о периоде очередного осложнения калмыцко-казахских отношений. "Когда однажды калмыки разгромили казахов в приалатауской стороне и Прибайкалье, многие казахские роды подались на запад и север. Сами казахи называют те времена "эпохой бедствия", "разорением". Так вот те казахи, которые бежали от калмыков, заселили Дикое поле. А потом вышли к яицким берегам. В конце концов, дошли до того, что казахи стали теснить башкир к Уральским горам".

Также в башкирском фольклоре прослеживается тема калмыцко-ногайских отношений. "Однажды на страну ногайцев напало войско калмыков. Исмагил был низвергнут и убит. Карасай-батыр, который вырос к тому времени могучим богатырем, собрался выступить против калмыков. Но у него не было ни коня, ни оружия. Он стал просить свою бабушку достать ему коня и боевое снаряжение.

Видя, что внук еще слишком молод, бабушка никак не хотела выполнить его просьбу. Она всячески стала отговариваться, ссылаясь на то, что достойного коня и оружия нигде нет и что враг и без того уже далеко. Тогда батыр по имени Гадельсултан собрал вокруг себя сорок ногайских батыров и выступил против калмыков. В битве с ними Гадельсултан потерпел поражение и попал в плен к врагу. Его бросили в тюрьму - зиндан, который находился среди высоких гор, куда не ступала нога человека".

О тесных взаимоотношениях, сложившихся у калмыков с одним из соседних народов, свидетельствует другой отрывок из башкирской легенды: "Кыпсаков мучил и изводил калмыцкий хан по имени Казан. То и дело он угонял их скот, да и самих изгонял из собственных их кочевий и владений, безжалостно вырезал мужчин и выбирал себе в рабство самых красивых девушек.

Сам Казан-хан был необыкновенно сильным, огромным в теле человеком. Голова его была величиной с котел-казан. Потому-то и называли его Казан-ханом. Размах его в плечах достигал нескольких аршинов, а уж о росте и говорить нечего. От одного его крика сотрясались горы и земля, набегали тучи на ясный небосвод, и начинался дождь или снег. Во всем царстве не было батыра, способного одолеть Казан-хана".

Легко заметить, что во всех вышеперечисленных преданиях калмыки выступают как гонители, захватчики, могучие и безжалостные враги. И все же, несмотря на возникавшие споры, столкновения, на протяжении многих веков калмыки мирно уживались с соседними народами, налаживали экономические, культурные и иные связи. Нередки были случаи побратимства, заключения браков, велся оживленный обмен не только материальными, но и духовными ценностями. Именно культурным взаимодействием объясняется то, что в творчестве разных народов встречаются так называемые бродячие сюжеты: похожие сказки, предания и т. д. Подтверждение тому находим в тех образцах фольклора, где речь идет об этногенезе какого-либо народа.

Известно, что калмыки участвовали в этногенезе многих народов, в том числе и башкирского. Калмыцкие подразделения есть в таких башкирских родах, как кармыш, тальтим, татигас, юрматы, баюлы-бурзян, бурзян, шунай, ногай бурзян, янаш, янсары, жанса и другие. О том, каким образом это происходило, остались некоторые свидетельства в старинных преданиях.

"В старину в ауле Юлдыбаево проживал башкирский батыр Букэт, который яростно сражался с войском Батый-хана. Однажды Букэт захватил на поле битвы мальчика по имени Мамыт и привез его к себе домой. Так как мальчик весьма походил лицом на калмыка, то и называть его стали калмыком. Сам Букэт почти все время проводил в разных сражениях, и потому он не имел возможности заниматься воспитанием мальчика. Тогда Букэт передал его другому башкирскому батыру по имени Уляй. Тот отдавал много времени воспитанию мальчика и даже обучил его грамоте. Тогда наш род жил в тесном общении с Тангауровским родом. Когда Мамыт подрос, его назначили главой именно того тангауровского рода. От Мамыта родился сын. Его назвали Калмаком. От Калмака родились сыновья Кашкар, Раим, Баязит".

Интересна легенда о мальчике, который остался в башкирском ауле после нападения калмыков. "Он ходил по полю и плакал, приговаривая: "Акэ, акэ". Один из жителей аула привел того мальчика домой, вырастил его. Стал он егетом (воином). Его сначала прозвали Акэу. Потом решили: "Земля, где он родился, называется Кашгар, так дадим же мальчику настоящее имя - Кашгар". Так его и стали называть. Однажды пришел правительственный указ отправить в столицу посланца. Собрались аульские старики, стали советоваться и решили отправить туда Кашкара. В столице он был назначен начальником нескольких аулов, дали ему специальную бумагу и отправили домой.

Ту реку, на берегу которой был найден калмыцкий мальчик, стали называть Акэу. Аул, где он стал начальником - Кашкаровым. И фамилия Кашкаровых в том ауле ведет свое происхождение от того Кашкара".

Любопытно, что в башкирском фольклоре существует несколько вариантов легенды о калмычке - жене башкирского национального героя Салавата Юлаева. В одном из них говорится: "У Салавата-батыра было три жены. Одна из них была калмычкой. От нее родился ребенок. Когда мать бросила его, ребенка положили в тогос (мешок) и привезли в деревню Кулбаково. В этой деревне теперь живут две родовые ветви: кумыйцы и калмыки. В Кулбаково ребенка Салавата доставили в тогосе (мешке). Поэтому калмыков-кулбаковцев и поныне называют тогосами".

Из башкирских преданий можно сделать однозначный вывод о том, что для каждого народа первостепенное значение имеют общечеловеческие ценности, что все народы, живущие на земле, принадлежат к единой семье человечества.

Арсланг САНДЖИЕВ

Мы пока что не знаем, почему калмыкам отрезали территорию для поселения отдельным сообществом.

Почему сочли возможным это сделать, то есть отвести землю, понятно - выше рассказывалось о том, что практически все перечисленные калмыки не поддержали башкирское восстание.

Окончание. Начало в № 40, 45

«Аймаки» среди «калмаков»

То же можно сказать и о служилых сартах. Очевидно, им, наряду со служилыми мещеряками отвели земли для поселения, как проявившим лояльность к России. Но не совсем понятно, почему не включили их в состав тех же служилых мещеряков, как это произошло в 1737 году с семьей Ямара Зургатаева с детьми? Или они плохо уживались с мещеряками? Как бы то ни было, калмыки поселились на правом берегу реки Чумляк, и образовалась Калмацкая волость. Позже, уже в XIX веке, она объединится с Сартской волостью в одну Сарт-Калмакскую волость…

В 1750-х годах аюкинских калмыков было 32 двора, т. е. около 200 человек, если считать по 6 человек на двор. При этом в состав этой группы вошли и герои моего повествования - Ямар Зургатаев с сыновьями. Одним из старшин аюкинских калмыков в 1770-х годах был Мурзабай Кашкин, по имени которого называется одно из сел современного Сафакулевского района - Мурзабаево. Потомки тех аюкинских калмыков живут в селах Мурзабаево, Аптыкаево, Калмак-Абдрашево. Все они считают себя принадлежащими к роду «калмак». А внутри этого рода существуют подразделения, иначе называемые «аймаки», к которым относятся потомки одного предка. Есть аймаки Кашка, Дорнай, Симка, Кузяк…

То есть многие из сыновей Ямара Зургатаева дали начало кланам в составе группы аюкинских калмыков. При этом потомки одного из братьев, Калмака, скорее всего, просто не могли выделить название своего аймака от названия рода в целом - и имя Калмак, и название рода «калмак» звучат одинаково…

Не изменившие присяге

Число этих калмыков в Челябинской округе в 1782 году составляло 362, из них мужчин 198, а женщин 164. Написал о них ученый И. Г. Георги, выпустивший в конце XVIII века книгу: «Описание всех обитающих в Российском государстве народов»: «В Уфимском наместничестве, в Челябинской округе, на восточной стороне Уральских гор, населены три деревни Калмыками Мугамедданскаго Закона, ис коих каждая имеет из них же старшину. Обращены же они в Мугамедданскую веру Киргизами (казахами, которых тогда называли «киргиз-кайсаками», или «киргизами». - Г. С.), когда были от сих уведены (то есть «уведены ими» (казахами). - Г. С.) из числа Волгских Калмык… Число семей их простирается теперь до ста. Они живут между Башкирцами в особой волости (аймак); жизнь ведут единообразную с ними, имеют зимовники, а летом, с стадами своими, кочуют в войлошных юртах, на разных местах». Очевидно, наряду с такими калмыками, как Ямар Зургатаев, который попал в плен к башкирам, были и те, которых пленили казахи, и уже от них они бежали в Зауралье, где оставались жить среди башкир.

Во время Пугачевского бунта аюкинские калмыки вновь оказались на стороне правительственных войск и участвовали в подавлении восстания, по крайней мере, сотник Мурзабай Кашкин отмечен в документах, как не изменявший присяге.

Вотчинное право

Интересно одно из предложений, прописанное в составе наказа башкир Исетской провинции в Уложенную комиссию в 1767–1768 годах: «Между нашего тарханского и башкирского народа именуются сартами и калмыками некоторая часть, но всеединого с нами магометанского закона, которое их название произошло в древние времена. Сарты, вышедшие из-за границы самопроизвольно от владения степных народов, а калмыки так же в древние времена получены были нашими башкирцами при войнах в малолетстве, которые из давних лет имеются с нами единого звания башкирцами, с отличеством, что одни произошли от сарт, другие от калмык, почему как землями и прочими угодиями общее владение имеем и почитаемся все башкирцами, равно же в государственных службах обще и наряду обращаемся без всякого отличества и отделения от башкирцов. Просим, чтоб оным сартам и калмыкам единственное уже звание иметь и именования башкирцами, а звание сарт и калмык оставить».

Башкиры подчеркивали, что калмыки (и сарты) мусульмане, как и сами башкиры, ведут такой же образ жизни и несут службу наряду с ними. Исходя из этого, просили больше не использовать название «калмык», а называть их башкирами. В данном случае слово «башкир» имело значение не столько обозначение народа, сколько сословное обозначение. Как сословие, башкиры обладали правами вотчинного землевладения, т. е. земля находилась в их родовом владении и отнять у них ее не могли. Фактически в этом заявлении признавалось, что башкиры считают аюкинских калмыков и сартов имеющими такие же права (и обязанности), как и они сами.

Несмотря на это, в документах обозначение «калмык» использовалось еще и в начале XIX века, хотя учитывали их в рамках башкирского сословия. Но надо добавить еще одно замечание - аюкинские калмыки получили землю от государства, а не были допущены на свои вотчинные угодья башкирами. То есть калмыки пользовались вотчинным правом на земли, пожалованные им государством.

С течением времени аюкинские калмыки полностью вошли в состав башкирского народа, и только наименование рода «калмак» напоминает о том, что их предки происходили из другого племени.

В XVII веке русское владычество упрочилось и в Западной Сибири; хотя ему и пришлось здесь выдержать борьбу с новым напором кочевых орд. То были калмыки. Теснимые другими ордами, они с 20-х и 30-х годов XVII столетия из Монгольских степей передвинулись на север и северо-запад и заняли земли по верхнему течению Иртыша, Ишима, Тобола до реки Яика, и даже перешли на западную его сторону в степи Астраханские. По силе движение этих орд далеко уступало их предшественникам половцам и особенно татарам. Раздробленные на роды, управляемые князьями или тайшами, враждебными друг другу, калмыки не стали опасными неприятелями для Русского государства, владевшего страшным для кочевников огненным боем (огнестрельным оружием). Но России все-таки пришлось обеспечивать свои юго-восточные пределы и подчинить себе орды, которые там очутились.

Русским помогло то, что калмыки, чисто монгольское племя, встретили врагов в племенах татарских, которых они потеснили – в ногаях и киргизах. С ногаями их резко разделяла и религия: первые были мусульмане, а калмыки – ламаитами. За ногаями стоял Крым, с которым калмыки также вступили во вражду. Россия ловко воспользовалось сими отношениями, чтобы в калмыках приобрести союзников против крымцев.

Испытав силу русского огнестрельного оружия, часть калмыцких тайшей, кочевавших между Яиком и Волгой, уже в конце царствования Михаила Федоровича просила принятия под царскую руку. Правительство Алексея Михайловича закрепило эти вассальные отношения; оно обещало государево жалованье, но требовало от тайшей заложников, присяги на верную службу и удаления за Яик. Ближние калмыцкие тайши то соглашались на требования, то давали гордые ответы; но в конце концов выдавали аманатов, приносили шерть (присягу) (1655) и обязывались платить дань. Они не раз выставляли вспомогательные отряды для войны с крымцами; чем оказали немалую помощь русским во время их борьбы с поляками из-за Украины . Часть калмыцких орд, перешедшая на запад от Яика, не ушла за него обратно; а распространилась в степях Астраханских и Уфимских, и тут продолжала успешную борьбу с татарами: крымцами, ногайцами и башкирами. Калмыки иногда заводили и взаимные междоусобия. Кочевники этим ослабляли себя и облегчали победу Русского государства над степью. Безобразной наружности, одетые в кольчуги и шлемы, вооруженные стрелами, копьями и короткими, прямыми саблями, калмыки первое время наводили большой страх на крымцев и одним своим появлением обращали их в бегство. (Только башкиры умели наносить поражения калмыкам.) Немало пользы для русских принесли калмыки тем, что, заняв Астраханские степи, отрезали крымских и кубанских татар от их более северных единоплеменников, нарушив мусульманское единение, поддерживаемое верховенством Крыма.

Обитатели Та(р)тарии: А - якут, В - калмык, С - киргизский остяк, Д - даурский тунгус

Рисунок из книги Н. Витсена "Северная и Восточная Тартария" (рубеж XVII-XVIII веков)

Часть ногайской орды осталась в степях, которые были заняты калмыками; ее мурзы признали себя в зависимости от калмыцких тайшей. Присяга калмыков России нередко нарушалась; они бунтовали, грабили торговые караваны, нападали на русские поселения, но потом успокаивались и вновь давали аманатов. Самыми крупными тайшами Астраханских и Уфимских калмыков в начале Алексеева царствования были Дайчин и его сын Мончак; по воле государя они вместе с донскими казаками предпринимали походы на крымцев и азовцев. От 1661 мы имеем шерть калмыцкого Бунчук-тайши, сына Дайчина. А в 1673 году дает шерть русскому государю Аюкай-тайша, внук Дайчина. Они присягали «на своей калмыцкой вере»; причем «целовали (статуэтку Будды) и молитвенную книгу Бичин, и четки и саблю на свою голову и к горлу прикладывали», клянясь ходить войною, на кого государь укажет, а на русских людей не нападать, мурз и татар едисанских, ногайских от воровства унимать; с турецким султаном, персидским шахом, крымским ханом не ссылаться.

Калмыки, поселившиеся к западу от Яика, признали себя подданными русского царя и поступили на его службу. Другое дело было с калмыками, оставшимися по ту сторону Яика. Там русское господство поддерживалось немногочисленными русскими колониями, разбросанными на огромном пространстве и терявшимися посреди инородческих племен. Культурное превосходство и огнестрельное оружие – вот чем обусловилось русское господство над разрозненными, полудикими туземцами. Их мятежи скоро усмирялись небольшими отрядами служилых людей при помощи огнестрельного оружия. Прибытие в Сибирь калмыцких орд изменило положение и дало сильный толчок к более опасным движениям инородцев. Уже в последнюю эпоху Михаила сибирские воеводы должны были напрягать силы, чтобы оборонить уезды Тюменский, Тарский, Кузнецкий, Красноярский от нападений калмыков и соединявшихся с ними киргиз, саянских татар, телеутов и пр. Этот первый калмыцкий напор, однако, удалось отразить. При Алексее Михайловиче движение калмыков распространилось далеко на север. Ему способствовали и другие сопредельные монголы.

Среди южных отрогов Саян между истоками Енисея и озером Упса находились кочевья монгольского владетеля Алтын-хана. При Михаиле он признал себя подручником русского царя и получил от него дорогие подарки. Но подчинение было чисто номинальное. В 1652 Алтын-хан вторгся в Красноярский уезд, повоевал обитавших там киргиз и тувинцев и потребовал, чтобы они платили ясак ему, а не русскому царю. У Красноярского воеводы было всего 350 служилых людей против 5.000-го монгольского полчища. Только пущенный воеводою слух о приходе к нему на помощь ратников из других городов заставил Алтын-хана удалиться. Но, спустя лет пять сын и преемник Алтын-хана снова повоевал наших ясачных киргиз и татар в Томском уезде и заставил их признать себя его данниками.

У Иртышских и Тобольских татар приход калмыков оживил воспоминания о прежнем их царстве; некоторые улусы соединились вокруг внуков Кучума и произвели мятежи. В 1651 они сожгли монастырь, основанный старцем Далматом на р. Исети (впадающей в Тобол). В 1659–60 вместе с калмыками они повоевали русские волости в Барабинской степи. Стали грабить русские поселения башкиры, даже вогулы и инородцы, обитавшие западнее Уральского хребта: самоеды, мордва, черемисы, чуваши. В 1662 мятежники сожгли Кунгур. В 1663 самоеды сожгли Пустозерский острог и перебили там служилых людей. В 1664 башкиры напали на Невьянский острог. Остяки также готовились к бунту; но он не состоялся, благодаря энергии русских воевод. В 1667 калмыцкий тайша Сенга и киргизский князец Ереняк осаждали (но тщетно) Красноярск. Томск и Енисейск также были угрожаемы; ибо тувинцы и телеуты помогали калмыкам. Однако все эти восстания были усмирены. Калмыцкие тайши стали склоняться к миру с русскими, вступали в переговоры о своем подчинении московскому государю, но часто проявляли в них вероломство. В 1673 году, одновременно с подчинением русскому государю Аюкая, Дундук, сильнейший калмыцкий тайша по ту сторону Яика, кочевавший между Ишимом и Вагаем, бил челом о принятии его под царскую руку. Из Тобольска отправлен был к нему стрелецкий голова Иван Аршинский при конвое служилых людей, чтобы вручить тайше государево жалованье (красное сукно, атлас, меха, водка, мед, табак) и взять у него аманатов. Дундук принял подарки, честил посланцев, но спустя несколько дней вдруг велел их схватить и ограбить почти донага. Причиной было его неудовольствие на плохой якобы прием в Москве его посла и на то, что его сына будто бы хотят там окрестить и выучить грамоте. Все это был наговор ему. Перейдя на другой берег Ишима, Дундук отпустил Аршинского с товарищами, дав им всего полпуда круп на 30 человек. Немало дней брели они до Тобольска. Из-за взаимной вражды тайшей часть калмыцких орд откочевала обратно на восток в Монголию и Китай; другая часть ушла к киргиз‑кайсакам.

Раздробясь и рассеявшись на огромных пространствах, калмыки утратил силу; оставшиеся в Сибири все более подчинялись Москве. Русские товары они выменивали скот, рабов и рабынь. Бедность и голод заставляли их продавать в рабство детей и родственников. Современник сообщает: «Если калмык, узнав о том, что его продали в рабство, начинал горевать, ему говорили: "Ступай и не грусти; тебе будет там лучше – не будешь так голодать, как у нас". Поэтому, в Сибири нет ни одного человека хотя бы с малыми средствами, который не имел бы одного или более рабов или рабынь из калмыков». Калмыцкие тайши любили отправлять послов к русским, под предлогом осведомления о здравии великого государя и готовности к его службе, а в действительности ради подарков и угощения. В Тобольске такому послу ежедневно доставлялись съестные припасы в изобилии, и он заживался здесь по целым годам. При отпуске ему дарили сукно. Значительных калмыцких послов отправляли в Москву, откуда они возвращались с более ценными подарками.

Для русского владычества в Сибири главное значение имел «огненный бой». Но при нашествии Алтын-хана под Красноярск у собранных русскими воеводами вспомогательных отрядов киргиз и тувинцев тоже оказалось 30 пищалей русских, да 15 калмыцких, а также порох и свинец. Русские начальники узнали, что порох, свинец и ружья привозят инородцам торговцы из Томска. Инородцы стреляли в цель не хуже русских. Потом появились пищали у башкир, которые стали покидать лучную стрельбу. Последовали царские приказы сибирским воеводам строго наблюдать, чтобы русские люди пороху, пищалей, сабель, бердышей, панцирей инородцам не продавали и ни на что не променивали.

По материалам книги Д. И. Иловайского «История России в 5 томах. Том 5. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники».

Главная » Глаголы » Самые шокирующие факты о калмыках. Калмыки и русские