Таллинский прорыв.
В 1939—1940 гг. Советский Союз заметно расширил свои границы на западе, в его составе появились новые союзные республики, каждой из которых придавалось определенное значение в осуществлении господствовавшей в то время военной доктрины и в геополитических интересах СССР. Если бы «империалистические хищники» (по тогдашней терминологии) напали на Советский Союз, то ответом на их агрессию стала бы война «малой кровью, могучим ударом, на чужой территории». Сомневаться в правильности подобных установок партийного и военного руководства в те времена было опасно.
В этих условиях представлялось целесообразным выдвижение основных ударных сил ближе к западной границе, а от Краснознаменного Балтийского флота1 требовалось обеспечить правый фланг наступающей Красной Армии. Базирование флота тоже передвигалось на запад: его базами стали хорошо оборудованные порты прибалтийских республик, а Главной базой — Таллин вместо Кронштадта.
Нападение фашистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. флот, в отличие зот армии, встретил организованно. В первый день войны все налеты вражеской авиации на портовые города были отбиты, ни один корабль не был потоплен. Дальше дела пошли хуже. Под натиском противника 8-я армия Северо-Западного фронта откатывалась на восток, в первые недели войны немцы заняли Лиепаю и Ригу. В этой ситуации корабли КБФ, при почти полном господстве немецкой авиации в воздухе и при постоянно усиливающейся минной опасности, стягивались к Таллину.
После короткой паузы, связанной с перегруппировкой сил, 30 июля Гитлер приказал возобновить наступление на Ленинград.
Главный удар 18-я немецкая армия наносила между озером Ильмень и Нарвой с целью выхода к Ленинграду и установления непосредственной связи с финскими войсками, другой удар — по Таллину. 5 августа ее войскам удалось выйти на ближние подступы к Таллину, а спустя еще два дня — к побережью Финского залива западнее и восточнее города и тем самым блокировать его
с суши. Так началась трехнедельная оборона столицы Советской Эстонии.
Таллин обороняли части 10-го стрелкового корпуса 28-й армии, отряды морской пехоты, полк латышских и эстонских рабочих, всего 27 тысяч человек, которых поддерживали корабельная артиллерия, береговые батареи и авиация КБФ. К 10 августа продвижение противника удалось остановить, несмотря на слабость оборонительных сооружений. 14 августа оборона города была возложена на Военный Совет КБФ
20 августа немцы, подтянув свежие силы, возобновили наступление и вышли к пригородам Таллина. По времени это совпало с их прорывом к Ленинграду. Ввиду того, что 10-й СК выполнил свою задачу, сковав значительные силы немцев в районе Таллина, к тому же армейские части и флот требовались для обороны Ленинграда, 26 августа Ставка Верховного главнокомандования приняла решение перебазировать флот и гарнизон Таллина в Кронштадт и Ленинград. Это решение запоздало. 27 августа противник прорвался в Таллин, где завязались уличные бои.
28 августа началась эвакуация. Корабли КБФ, торговые, пассажирские и вспомогательные суда вышли с таллинского рейда и взяли курс на Кронштадт. Это перебазирование вошло в историю Великой Отечественной войны под названием «Таллинского перехода».
Нельзя сказать, что в советские времена августовская трагедия на Балтике замалчивалась. Однако о таллинской эпопее было написано крайне мало. Даже в фундаментальных научных исследованиях обороне столицы Советской Эстонии и Таллинскому переходу уделялось, как правило, несколько строк, в лучшем случае абзацев, причем в общем контексте обороны Ленинграда. Основной упор в описании перехода делался на доблесть моряков-балтийцев и на сохранении боевого ядра КБФ. Правда, в последнее время вышли трилогия
И. Бунича «Балтийская трагедия», в которой достаточно подробно, объективно и точно воссоздана картина обороны Таллина и прорыва кораблей КБФ в Кронштадт, и исследования ряда других авторов.
О последних днях обороны Таллина, об обстановке во время Таллинского перехода говорят также документы 3-го отдела КБФ, большинство из которых до недавнего времени находилось на секретном хранении в Центральном архиве ФСБ России. Эти документы дают возможность взглянуть глазами очевидцев на обстоятельства обороны Таллина, перехода по плотно заминированному Балтийскому морю, а также на то, что происходило на некоторых кораблях во время перехода, словом, лучше представить картину событий на таллинском участке Северо-Западного фронта в августе 1941 г.
Документы эти можно достаточно четко разделить на три группы;
К первой группе относятся агентурные донесения, составленные по «горячим следам», через несколько дней после прибытия кораблей из Таллина в Кронштадтскую военно-морскую базу, когда люди почувствовали себя в относительной безопасности, когда шок от пережитых впечатлений в некоторой степени прошел и можно было проанализировать происшедшее и воссоздать его сравнительно объективную картину.
Эти донесения составлялись агентами органов госбезопасности. Как представляется, к этой же группе можно отнести документы, написанные другими участниками Таллинского перехода, которые направили в 3-й отдел КБФ свои соображения о том, что произошло на Балтике 28—29 августа 1941 г.
Все эти лица являлись специалистами в той или иной военно-учетной специальности, свое дело знали и потому имели возможность профессионально указать на ошибки, допущенные командованием КБФ в ходе организации подготовки и проведения перехода. Общее их мнение таково, что командование КБФ организовало переход бездарно, непродуманно и это привело к громадным потерям в личном составе и кораблях.
Вторая группа представлена отчетами, докладными записками и другими подобного рода документами, написанными сотрудниками органов госбезопасности, участвовавшими в переходе из Таллина в Кронштадт. Документы, составленные чекистами, причем не обязательно моряками по профессии, рисуют столь же трагическую картину, правда, упор сделан в основном не на описании организационных промахов и технических недочетов, а на «человеческий фактор». В документах можно найти примеры как героизма и самопожертвования, так и трусости, малодушия, характерные для сверхстрессовых ситуаций.
Наконец третью группу составили выписки из судовых журналов кораблей, участвовавших в переходе. Как правило, эти выписки охватывают период от 28 до 29 или 30 августа, т. е. с момента отхода корабля от пристани в Таллине до прибытия его в Кронштадт.
Ценность такого рода документов состоит в том, что весь маршрут этого перехода можно проследить буквально по минутам и воссоздать картину того, что происходило на каждом конкретном корабле во время перехода. Впрочем, полагаться на хронометрическую точность этих записей было бы, на наш взгляд, опрометчиво. Не стоит требовать от вахтенного начальника, чтобы он, посмотрев на часы, сделал точную очередную запись в тот момент, когда видел, что на его корабль пикировал ревущий «юнкерс», что рядом уходил под воду переполненный людьми транспорт, подорвавшийся на мине, когда он слышал крики и мольбы о помощи тонущих людей.
Оценка, данная непосредственными участниками тех событий, зачастую расходится с официальной точкой зрения. При анализе этих документов следует обязательно учитывать то обстоятельство, что они написаны в первые дни после перехода, когда порой брала верх не объективная оценка случившегося, а чувства и эмоции. Отсюда — резкая критика армейского и флотского руководства, виновного, по мнению участников прорыва, в безобразной организации перехода и в гибели многих тысяч людей.
О чем же говорят вновь вводимые в научный оборот документы?
В агентурном донесении, направленном в 3-й отдел КБФ 31 августа 1941 г. и названном «Первая сводка о переходе КБФ из Таллина в Кронштадт», в обобщенном виде показаны обстановка последних дней обороны Таллина, эвакуация, переход, подведены его предварительные итоги и дан анализ причин катастрофы. На этот документ мы неоднократно будем ссылаться в дальнейшем.
В частности, в нем говорится, что 22 августа 1941 г. был перехвачен подписанный 17 августа приказ Гитлера, требовавший уничтожения всего КБФ на минно-артиллерийской позиции в районе средней части Финского залива. Эта задача возлагалась на береговые батареи, торпедные катера, подводные лодки и авиацию. Несмотря на такое предупреждение, сколь-нибудь серьезного противодействия мероприятиям врага организовано не было: действия против его береговых батарей не проводились, кое-какие попытки траления мин в фарватере оказывались бессмысленными, так как после этого фарватер никем не охранялся и немцы снова ставили мины. Очень остро сказывалось почти полное господство противника в воздухе.
В самом Таллине штабы и другие флотские учреждения были перегружены ненужными подразделениями, например, финотделом, множеством лишних сотрудников. «Слонялось без дела (так в тексте донесения) большое число политработников», которых только перед самым концом обороны послали на фронт. В город за несколько дней до ухода флота было вызвано еще много командиров и других сотрудников, до машинисток включительно. В дни обороны корабли в большинстве своем совершали рейсы из Таллина в Кронштадт и обратно сравнительно благополучно, то есть имелась возможность заблаговременно разгрузить Главную базу от ненужных людей и учреждений.
В агентурном донесении от 1 сентября 1941 г., озаглавленном «Сводка о таллинских операциях», говорится о том, что для защиты города строилось несколько оборонительных линий, но к началу боевых операций ни одна из них не была готова. Кроме того, возводили их без учета опыта предыдущих боев. На эстонском участке фронта танки были явлением редким, однако позиции оборудовались с упором на капитальную противотанковую оборону: возводились надолбы, рылись рвы, на что уходило много средств, времени и сил.
В то же время строительство простых и дешевых блиндажей, защищавших от минометного огня, который широко использовали немцы, совершенно игнорировалось. Пехота, расстреливаемая минометами, несла большие потери и отходила. «В день отхода выяснилось, что у нас тоже было около 50 минометов, но они лежали в арсенале, — писал автор донесения. — За несколько часов до отхода 15 шт[ук] было выдано нашей части, но использовать их не удалось, так как <к> нам поступили только мины, а минометы с машиной от арсенала куда-то угнал комендант города».
Как видно из докладной записки начальника 3-го отдела КБФ дивизионного комиссара Лебедева, которую он направил на имя наркома ВМФ адмирала Кузнецова, первую оборонительную линию протяженностью 180 километров начали возводить в 30 километрах от города. Местные власти, несмотря на нажим, оказываемый на них, мобилизовали население крайне медленно, в первые дни на оборонные работы выходило от 1,5 до 4 тысяч человек. Когда пришло сообщение о том, что 10-й СК уйдет на восток, на соединение с 8-й армией, эти работы и вовсе прекратились. Главным рубежом обороны стала оборонительная линия в 10 километрах от Таллина, возведенная под руководством инженера КБФ Кузьмина.
На сухопутный фронт перебрасывался личный состав кораблей и батарей береговой обороны, для вооружения сильно потрепанного в предыдущих боях 10-го СК было собрано 27 пулеметов, готовились минометы на заводе «Арсенал», строились бронепоезда (их на обороне было три).
Судя по имеющимся в нашем распоряжении документам, недостатка в вооружении и боеприпасах гарнизон Таллина не испытывал. Напротив, во многих документах отмечается шквальный огонь всех калибров.
В непобедимость вермахта защитники Таллина не верили уже в августе 1941 г., т. е. задолго до разгрома немцев под Москвой. Например, гитлеровцы несколько раз прорывали линию обороны и окружали передовые зенитные батареи, однако достаточно было послать подкрепление в 50—60 человек, снятых с островов или дальних батарей, оставляя их при сокращенном расчете, чтобы враг отступал. «Противник действовал осмотрительно и, вместе с тем, при активном отпоре, трусливо, — сообщалось в агентурном донесении от
1 сентября 1941 г. — Он был бит в районе 105, 106 и 794 батарей. Можно было нам держаться долгое время. Корабельные резервы, да и береговые полностью не были использованы. Ясно одно, что если бы тот народ, который оказался утопленным, был выведен на линию обороны, да если бы он себе в течение
1—2 ночей сделал бы блиндажи, Таллин надолго бы остался в наших руках».
Кроме того, наступательного духа наша пехота летом 1941 г. еще не имела. Отмечались неоднократные случаи, когда противник, сметаемый огнем корабельной артиллерии и береговых батарей, откатывался на 10 километров и более, но этот успех никто и не думал закреплять.10 Когда немцы усиливали нажим, командование сворачивало штабы и уводило их в тыл. От этого терялась связь, а для частей являлось своеобразным сигналом отхода.
1 сентября 1941 г. командир 10-го зенитно-артиллерийского дивизиона старший лейтенант Котов довел до сведения Особого отдела КБФ11 свои личные соображения относительно обороны Таллина, обстоятельств эвакуации и прорыва в Кронштадт. Он писал: «Твердой организующей руки в обороне Г[лавной] Б[азы] не было. Мощные огневые средства, морская и зенитная артиллерия не были полностью использованы, а зачастую последние бездействовали вследствие отсутствия связи и взаимодействия между различными родами войск и особенно командованием армейских и арт[иллерийских] частей. <…> Отсутствие связи и взаимодействия приводило к обстрелу своих войск. Разведка работала скверно».
В двадцатых числах августа немцы перешли в решительное наступление на Таллин. За три дня боев 10-й СК потерял 6 тысяч человек из 18 тысяч, т. е. треть личного состава. Части полковника Костикова и капитана Пастернака попали в окружение и вышли из расчета обороны. 16-я стрелковая дивизия откатывалась к Таллину, и только требование 3-го отдела КБФ к комдиву полковнику Бородулину привести части в порядок и занять покинутые рубежи — или он будет расстрелян — заставило его вернуться на позиции.
Как было сказано выше, в связи с общим ухудшением обстановки на Северо-Западном фронте Ставка Верховного главнокомандования приняла решение эвакуировать флот и гарнизон из Таллина в Кронштадт и Ленинград. Штабы 10-го СК и КБФ разработали план эвакуации, одобренный Военным Советом фронта. Основная идея заключалась в сковывании немцев на рубеже обороны до ночи, усиленном огне артиллерии в момент посадки личного состава на корабли при сдерживании противника частями прикрытия.
Оборудование кораблей для вывоза личного состава, техники, боеприпасов и снаряжения началось только 27 августа, когда в Таллине уже шли уличные бои. Агентурное донесение от 31 августа 1941 г. показывает, как, например, происходила погрузка людей и грузов на транспортное судно «Балхаш».
Известие о погрузке госпиталя было получено в ночь на 28 августа и явилось для всех полной неожиданностью. Сама погрузка проходила крайне неорганизованно, без единого начальника, поэтому каждый грузил, что хотел: велосипеды, сундуки, чемоданы и даже пиво. Личный состав (около 4 тысяч человек) занял всю верхнюю палубу, причем так плотно, что не было возможности сидеть. Когда во время перехода возникла необходимость вести огонь по противнику, из-за тесноты получили ранения 9 человек, двое из которых скончались. Эти ранения люди получили в результате «дружеского огня».
Крайне неорганизованно осуществлялся вывод людей с позиций для посадки на корабли. Начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов 30 августа 1941 г. докладывал своему руководству, что в результате непродуманных маршрутов отхода, отсутствия «маяков» и указателей большое количество военнослужащих направлялось в Беккеровскую гавань, где транспортов уже не было. Сам Карпов направлял отдельные группы бойцов в Минную гавань, где проходила посадка, и с последней группой поднялся на борт спасательного судна «Нептун», приписанного к ЭПРОНу.14 Кстати, в Таллине 6-е отделение 3-го отдела КБФ насчитывало 14 человек, на борт «Нептуна» взошло четверо, в Кронштадт прибыло только двое. Судьба остальных сотрудников отделения по рапорту Карпова не прослеживается.
О просчетах в организации погрузки личного состава свидетельствует и агентурное донесение от 31 августа 1941 г.: «Посадка на корабли в Таллине была не организована, беспланова и настолько поспешна, что сейчас крайне трудно установить не только число и размещение отступавших по кораблям и погибших, но и убедиться в том, что из Таллина и островов эвакуированы все. Многие командиры не отрицают, а утверждают, что довольно значительная часть людей, особенно занятых баррикадными боями, осталась в Таллине»16. Более того, в первые дни после прибытия в Кронштадт отсутствовала даже точная цифра кораблей, вышедших из Таллина: одни командиры называли 163, другие — 190 единиц.
Непродуманность эвакуации приводила к тому, что приходилось бросать боевую технику и автотранспорт. Так, когда возникла необходимость эвакуировать личный состав и материальную часть 3-го и 4-го зенитных полков ПВО Главной базы КБФ, отличившихся в обороне Таллина, для погрузки подали не баржи, а транспорты, которые из-за мелководья не могли подойти к пристани ближе 1000—1500 метров. Поэтому почти всю материальную часть пришлось или уничтожить, или бросить. Из-за большой волны шлюпки за личным составом долго не приходили, хотя час отправления давно прошел. Уже оформилась мысль о создании партизанского отряда, но тут выручил катер, который всех перевез за 3—4 часа, благо «немец прошляпил» (так в тексте донесения) и дал возможность благополучно погрузиться.
Хаос, царивший во время эвакуации, подтверждает и командир 10-го зенитно-артиллерийского дивизиона старший лейтенант Котов, чьи личные соображения, адресованные в 3-й отдел КБФ, мы уже цитировали. Например, забытая группа бойцов во главе с лейтенантом Лопаевым вплоть до 28 августа сдерживала натиск противника и ушла с позиций только тогда, когда стало известно, что все соседи и начальники ушли. Сам Котов получил приказ сосредоточить свой личный состав и материальную часть сначала на пристани Вимси, потом в Беккеровской гавани. Котов доставил матчасть дивизиона в Беккеровскую гавань, «но грузить не было на что. Хозяина не было. Огромные толпы красноармейцев, краснофлотцев и командиров подвергались панике. Начальников не было. Большие толпы направились на прорывы (из разговоров мне известно, что многие из них вернулись, увидя транспорт на Купеческой пристани). Материальная часть орудий, приборов, автотранспорт, лошади и многое другое ценное имущество в огромном количестве осталось на пристани. Из разговоров известно, что часть л[ичного] с[остава] также осталась не погруженными».
Возникшая в результате неразберихи паника, отсутствие твердого руководства эвакуацией приводили к тому, что на пристанях метались, не видя выхода, вооруженные толпы красноармейцев и краснофлотцев. Здесь же стихийно формировались отряды, которые под началом командиров-«самозванцев» уходили в Ленинград по сухопутью. Одну такую громадную толпу, направлявшуюся неизвестно под чьим командованием в центр города для прорыва в Ленинград, увидел ранним утром 28 августа начальник 4-го отделения 3-го отдела КБФ батальонный комиссар Горшков. Можно посмотреть по карте, где Ленинград и где Таллин, и станет ясно, могли ли эти толпы дойти до цели.
Итак, погрузить на корабли удалось далеко не всех бойцов и командиров, не говоря уже о материальной части, которую пришлось уничтожить или бросить.
Пока шла погрузка, крейсер «Киров», два лидера и шесть новых эсминцев вели непрерывный артиллерийский огонь, поражая огневые точки противника и мешая ему накапливать силы на подступах к городу.
Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не позволяют воссоздать полную картину августовской трагедии на Балтике. В то же время основные обстоятельства перехода прослеживаются достаточно четко. Мнение уцелевших участников сходится в одном: переход кораблей из Таллина в Кронштадт был организован бездарно, если не сказать преступно. Еще раз оговоримся, что документы составлялись в первые дни после перехода, когда шок от пережитых потрясений еще не прошел.
Помимо недостатков, имевших место в ходе подготовки и проведения эвакуации, документы позволяют выделить основные ошибки, допущенные командованием КБФ и приведшие к катастрофическим последствиям.
В соответствии с разработанным ордером корабли должны были следовать из Таллина в Кронштадт четырьмя (в некоторых документах — тремя) караванами. Каждый караван имел в охранении катера «МО», торпедные катера, сторожевые корабли и тральщики.
Флот, уходящий из Таллина, включал в себя боевые корабли (крейсер «Киров», эсминцы, сторожевики, тральщики, подводные лодки, катера-охотники и др.) и множество судов гражданского назначения: пассажирские теплоходы, ледоколы, буксиры, танкеры и пр., наскоро приспособленные под транспорты. Две эти группы кораблей резко отличались скоростью хода, вооружением, противоминной защитой, что сказалось практически сразу по выходе в море.
В голове караванов должны были пойти тральщики, за ними транспорты, переполненные бойцами таллинского гарнизона, беженцами и техникой, и последними — боевые корабли, прикрывавшие отход. Высший командный состав КБФ находился в основном на крейсере «Киров».
После получения сигнала об отходе началось одновременное движение всех караванов. Для занятия своих мест согласно ордеру суда 1-го и 2-го караванов вынуждены были сойти с основного фарватера и обогнать медленно двигавшиеся транспорты.
Флот начал покидать таллинский рейд днем 28 августа 1941 г., хотя погрузка людей, боеприпасов и материальной части была в основном завершена еще утром. В первую половину дня в Таллине стояла пасмурная погода, мешавшая действиям вражеской авиации, которая, напомним, безраздельно господствовала в воздухе. Кроме того, имелась возможность в светлое время суток форсировать район сплошных минных полей (Юминда-Нина) и еще засветло достичь острова Гогланд, который находился в наших руках.
Первые несколько часов похода прошли относительно спокойно, но затем начался настоящий ад.
Тральщики, шедшие впереди, подсекали мины, которые или взрывались в тралах, выводя их из строя, или всплывали на поверхность. В последнем случае их полагалось расстреливать, а это делалось далеко не всегда. Полоса, протраленная тральщиками, оказалась узкой. Отмечено много случаев, когда корабль, отвернув от одной мины, подрывался на другой и в считанные минуты шел ко дну. Более быстроходные боевые корабли, обгоняя транспорты и тральщики, выходили на непротраленные места и погибали.
Так, например, дивизион старых эсминцев по приказанию командира отряда контр-адмирала Ралля с целью обгона транспортов повернул влево и пошел по непротраленной полосе. Помощник командира тральщика № 44 лейтенант Духно по мегафону предупредил адмирала, что его корабли идут по минному полю и могут подорваться, однако последние, развив скорость до 16 узлов, продолжали движение. Вскоре старые эсминцы «Калинин», «Володарский» и «Артем» один за другим подорвались на минах и затонули.
Когда небо прояснилось, в действие вступила вражеская авиация.
Если боевые корабли, имевшие зенитные установки, встречали «юнкерсы» плотным заградительным огнем, который мешал, по крайней мере, прицельному бомбометанию, то гражданские суда могли противопоставить налетам лишь стрельбу из легкого стрелкового оружия. Получая сильнейшие повреждения от бомб и мин, почти беззащитные транспорты один за другим уходили под воду.
Первые советские истребители участники прорыва увидели только на следующий день, уже на подходе к Кронштадту, что дало им основание мрачно иронизировать: «Мы шли от Таллина до Кронштадта под прикрытием немецких пикировщиков».
По общему мнению уцелевших участников перехода, ситуация вышла из-под контроля командования КБФ буквально с первых часов после выхода с таллинского рейда. Каждый корабль фактически предоставлялся на волю капитана, команды и пассажиров, и на некоторых судах возобладал принцип «спасайся, кто может». К чести большинства других командиров следует сказать, что они даже в тех нечеловеческих условиях сумели организовать противовоздушную и противоминную оборону, борьбу за живучесть кораблей, спасение людей.
Имели место случаи, когда командиры кораблей отказывались принимать на борт людей с тонущих судов, объясняя это тем, что их корабли перегружены, и начинали оказывать помощь только под угрозой применения оружия или тогда, когда по ним открывали предупредительный огонь.
На одном и том же корабле можно было видеть примеры трусости и героизма.
Уже упоминавшийся эсминец «Калинин», получивший несколько пробоин в корпусе, несколько часов держался на плаву, медленно погружаясь в море. Первыми тонущий корабль, вопреки уставам, традициям, элементарным требованиям флотской этики, покинули его командир капитан 3-го ранга Стасов и военком батальонный комиссар Шишов. Стасов, отойдя на шлюпке на 100—150 метров от борта и, видимо, почувствовав себя в безопасности, начал кричать: «Помощник, спасай людей!» Шишов «как воды в рот набрал» (так в тексте рапорта). Видимо, военком находился в полнейшем ступоре от происходящего. В это же время помощник командира капитан-лейтенант Руссин, воентехник Юрченко, старший лейтенант Миронов, начальник службы снабжения Чеклуев оставались на обреченном корабле до последнего, выносили раненых, помогали находить средства спасения и показывали пассажирам, как ими пользоваться. Они сошли в воду вместе с оставшимся личным составом.
После попадания авиабомбы в транспорт «Казахстан» и возникновения пожара находившийся на корабле генерал-майор Зашихин не только не принял никаких мер к организации тушения пожара и пресечению начавшейся паники, но сошел на первый подошедший к борту катер и ушел от транспорта. Вслед ему неслись выкрики красноармейцев и краснофлотцев: «Открыть огонь по уходящему на катере Зашихину!» Опомнившись, люди начали таскать касками(!) из-за борта воду и потушили пожар. «Казахстан» своим ходом пришел
в Кронштадт.
Упомянутые выше агентурные донесения, рапорты, докладные и служебные записки составлены с эмоциональностью, не характерной для такого рода документов. Тем более эмоциональность не характерна для судовых журналов. Их сухие, официальные строки зримо показывают, через какой кошмар пришлось пройти участникам Таллинского перехода. Вот что записано, например, в вахтенном журнале эсминца «Суровый» за 28 августа 1941 г.:
«18.20. Впереди по курсу подорвался большой транспорт, наполненный людьми.
18.22. Подорвавшийся транспорт вместе с людьми ушел под воду.
18.25. Впереди по курсу подорвался транспорт с людьми.
18.30. Подорвавшийся транспорт с людьми ушел под воду».27
Итого — за 10 минут уходят под воду два транспорта, «наполненных людьми». Подобные записи встречаются едва ли не в каждом судовом журнале.
Вечерняя темнота снизила воздушную опасность, зато многократно возросла опасность минная. Продолжаю цитирование вахтенного журнала эсминца «Суровый»:
«19.30. Впереди по курсу подорвался какой-то корабль буксирного типа.
20.25. Впереди по курсу взорвалась большая подлодка.
20.26. Рассеялся дым, и впереди на месте подлодки была ровная поверхность моря.
20.35. Впереди крейсера «Киров» появился колоссальный столб огня и дыма.
20.40. Сзади, в районе, где примерно должна находиться «Верония», появился колоссальный столб огня и дыма.
20.50. Справа, обгоняя, шел какой-то небольшой транспорт. Взрыв — черный дым.
20.51. Черный дым рассеялся, транспорта не оказалось.
22.10. Прямо по носу подорвался транспорт.
22.58. Справа по борту подорвался транспорт на мине.
23.24. Подорвался какой-то корабль».
Названия погибших кораблей в вахтенном журнале «Сурового» отсутствуют. В то же время по нашим документам можно составить картину гибели некоторых конкретных судов.
Например, транспорт «Верония», имевший на борту значительную часть управления 10-го стрелкового корпуса, а также бойцов и командиров различных частей гарнизона, около 12 часов дня 28 августа покинул таллинский рейд и взял курс на Ленинград. Вначале плавание проходило относительно спокойно, налеты отдельных вражеских самолетов отбивались зенитным огнем транспортов и кораблей охранения. Так продолжалось до вечера, когда «Юнкерс-88» сбросил на «Веронию» серию бомб, одна из которых разорвалась рядом с бортом корабля и повредила машинное отделение. «Верония» потеряла ход. От выпущенных паров, окутавших транспорт, на корабле началась паника, многие бросились в море. Вскоре, однако, выяснилось, что «Верония» может самостоятельно держаться на плаву. Паника улеглась, оставшиеся на борту занялись спасением находившихся в воде. Поднять на борт удалось не всех, в частности, утонул прокурор 10-го стрелкового корпуса Старостин. Спасательное судно «Сатурн», на котором находилось около 800 человек, взяло «Веронию» на буксир, но, пройдя несколько кабельтовых, подорвалось на мине. Люди с «Сатурна» перешли частью на «Веронию», частью на какой-то буксир. Этот буксир, нагруженный до предела, вскоре сам был торпедирован и моментально пошел ко дну. Из 800 человек, находившихся на борту «Сатурна», спаслось лишь незначительное количество.
Приблизительно в 22 часа «Верония» подорвалась еще раз (по другим сведениям была торпедирована) и в течение 1—2 минут пошла ко дну. Очевидец гибели транспорта заместитель начальника Особого отдела 10-го стрелкового корпуса лейтенант госбезопасности Доронин писал: «Во время потопления на «Веронии» были слышны многочисленные револьверные выстрелы». Судя по всему, люди кончали жизнь самоубийством, не желая живыми уходить в морскую пучину. Картину гибели этого транспорта видел и другой сотрудник органов госбезопасности, начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов, о котором упоминалось выше. Его рассказ расходится с предыдущим лишь в частностях.
Из-за резко возросшей минной опасности многие корабли ночью встали на якорь. Плавающие мины пытались отталкивать шестами. В то же время некоторые суда продолжали движение и гибли на минах.
События той ночи, в частности, отражены в вахтенном журнале лидера «Минск», который считался одним из лучших боевых кораблей КБФ.
В 21.40 в параване «Минска» взорвалась мина. Корабль дал течь, команда начала борьбу за его живучесть. В 22.15 к нему подошел миноносец «Скорый», чтобы взять на буксир, но через 15 минут он, подорвавшись на мине, переломился пополам и еще через 15 минут затонул. Спущенные с «Минска» шлюпки смогли спасти только 44 человека. В 22.45 лидер стал на якорь, так как тральщики ушли. Борьба за его живучесть продолжалась всю ночь.
В 6.20 29 августа 1941 г. «Минск» двинулся дальше следом за тральщиком «Гак» и лидером «Ленинград». В 6.52 вахтенный начальник «Минска» зафиксировал первый за этот день налет вражеской авиации. С той минуты и до 10.03, т. е. за 3 часа с небольшим, немцы произвели в общей сложности 7 налетов на караван. В 10.35 на «Минске», видимо, вздохнули с облегчением, увидев два наших самолета-разведчика. В 11.20 в вахтенном журнале появилась запись: «Нас сопровождают истребители» (первые за два дня). В 17.16 «Минск» пришвартовался у стенки Усть-Рогатки.
Столь же часто воздушные налеты фиксировались в вахтенных журналах других уцелевших судов.
Психическое напряжение людей, ежесекундно ожидавших смерти если не от бомбы, то от мины, достигало наивысшего предела. Если командиры, многие из которых впоследствии стали героями Великой Отечественной войны, теряли голову в той обстановке, то чего уж говорить о рядовых бойцах. Например, на спасательном судне «Нептун» некоторые красноармейцы предлагали избрать ревком (!) и потребовать от командира немедленно направиться к берегу, хотя бы даже чужому, и высадить людей.
Впрочем, и достигнув своего берега, люди и корабли продолжали погибать. Так, уполномоченный 3-го отделения 3-го отдела КБФ Ламброзо, совершивший на танкере № 12 переход из Таллина до острова Гогланд, 31 августа докладывал своему руководству о неразберихе, царившей в момент разгрузки. С берега дали распоряжение высадить бойцов, на шлюпках переправилось человек 150—200. В этот момент к танкеру на катере подошел капитан 2-го ранга Черный и, угрожая оружием, приказал капитану отойти от острова и следовать в Кронштадт. Закончилось тем, что танкер, отойдя от Гогланда на 8—10 километров, попал под бомбежку и затонул.
30 августа на Гогланде начали погрузку высадившихся накануне людей для дальнейшего движения в Кронштадт. Все происходило при хорошей видимости, и самолеты противника подвергли ожесточенной бомбардировке гавань и транспорты. Были новые жертвы. «Эту работу можно было сделать с наступлением темноты, но командование острова и до этого не додумалось», — сообщал своему начальнику уполномоченный 3-го отдела ОВРа37 политрук Корытько.
В ночь с 29-го на 30 августа 1941 г. головные корабли КБФ прибыли в Кронштадт. На основании опросов некоторых командиров 3-й отдел КБФ располагал информацией (по состоянию на 31 августа), что в Таллинском переходе погибли почти со всем личным составом 5 эсминцев, 2 сторожевика,
1 подлодка, 10—12 транспортов. Другие командиры считали, что из Таллина вышло около 30 транспортов с личным составом армии и флота и все они погибли.
В декабре 1941 г. начальник 3-го отдела КБФ дивизионный комиссар Лебедев направил наркому ВМФ СССР адмиралу Кузнецову две докладные записки: «О боевых действиях Краснознаменного Балтийского флота» и «Об отходе Краснознаменного Балтийского флота и частей 10 СК из Таллина в Кронштадт 28—29 августа 1941 г.», в которых дал анализ августовских событий на Балтике. В документах имеются цифры потерь: потоплено 12 боевых кораблей, еще 3 требуют докового ремонта, погибло 19 вспомогательных судов и транспортов, еще 4, будучи поврежденными, выбросились на берег о. Гогланд. Людские потери он определил более чем в 6 тысяч человек, включая команды погибших кораблей (в других документах названа цифра 1044 и даже 15 тысяч погибших). Точная цифра, по-видимому, никогда не будет установлена, никакого учета эвакуируемых, тем более поименных списков, насколько можно судить по документам, никто не вел. По данным на 2 сентября 1941 г. было спасено 14 800 человек.
Основными причинами столь высоких потерь в личном составе и кораблях Лебедев считал следующие. Во-первых, командование КБФ, зная о наличии у противника сильной минно-артиллерийской позиции в районе Юминда-Нина, не приняло надлежащих активных контрмер к уничтожению таковой. Во-вторых, не был заранее проработан вопрос о четкой организации спасения людей, обеспечения их спасательными средствами. В-третьих, практически отсутствовала поддержка караванов с воздуха.
В «Таллинском переходе» погибли, не сумев нанести существенного вреда противнику, тысячи бойцов и командиров 10-го стрелкового корпуса, не желавших сдаваться в плен, получивших бесценный боевой опыт в боях за столицу Советской Эстонии, а также сотни моряков-балтийцев, т. е. воинов, которые могли бы значительно усилить оборону Ленинграда.
Защитники Таллина вплоть до последнего дня не считали свое дело проигранным. Их настроение хорошо отразил начальник штаба 3-го полка ПВО Главной базы КБФ майор Миролюбов: «Насколько храбро зенитчики дрались, защищая Таллин, настолько бесславно большинство их погибло в водах Балтики, не принеся врагу никакого урона. Таллин предателями был сдан, т<ак> к<ак> отдельные зен[итные] батареи по 3 дня сдерживали его (противника. — И. И.) продвижение на Таллин, подавляя минометы и в упор расстреливая живую силу, и если батарея оказывалась в окружении, т<ак> к<ак> пехота покидала свои рубежи, то достаточно было бросить группу бойцов в 30—40 человек, и немцы позорно откатывались назад, а если бы бросить в наступление всех утопленных балтийцев с брошенной артиллерией, то противнику был бы нанесен сокрушительный удар в спину».
Масштабы балтийской трагедии 1941 г. некоторые участники Таллинского перехода сравнивали с цусимской катастрофой 1905 г. Вину за гибель многих тысяч людей и десятков кораблей едва ли не единодушно они возлагали на командование КБФ, считая, что «такой ужасной и позорной катастрофы русский флот не знал за всю свою историю», «такой кошмар можно пережить только раз в жизни», «мы увлекались трескучей фразой, лозунгами, воспитывали излишнюю самоуверенность, а воевать не учились, не умеем и не в состоянии», «Балтфлот с личным составом потоплен предателями». Не укладывалось в голове, как противник, имевший в Финском заливе силы, гораздо меньше наших, смог учинить такой разгром. По их мнению, эти силы он использовал грамотно, а мы — безобразно. Вспоминали масштабные репрессии и «чистки» 1920—1930-х гг., в результате которых выдвигались бездарные и беспринципные люди.
Таковы были характерные настроения участников Таллинского перехода, царившие в первые дни после их прибытия в Кронштадт.
По материалом ФСБ России.
Героизм в условиях боевых действий – дело почти привычное, как бы кощунственно это не звучало. В боях за Родину не щадить жизни – естественно для патриота и гражданина. Но бывает, что военный подвиг не диктуется собственно боевыми обстоятельствами, а является исправлением ошибок и просчетов высшего командования. За недомыслие генералов страна расплачивается кровью и жизнью своих солдат…
Строки военной энциклопедии строги и сухи: «Таллиннский переход» - эвакуация основных сил Балтийского флота и войск 10-го стрелкового корпуса из Таллинна в Кронштадт в конце августа 1941 года.
Из Таллинна вышли 225 кораблей и судов, в том числе, 151 военный корабль, 54 вспомогательных судна, 20 военных транспортов, а также неустановленное число малотоннажных гражданских судов, не подчинённых Военному совету флота. До Кронштадта дошли 163 из них - 132 военных корабля, 29 вспомогательных судов, 2 транспорта. Достоверно известно, что во время перехода погибли 62 корабля и судна. Количество пропавших без вести точно не установимо за давностью прошедшего времени».
Да, время одинаково беспощадно и к победителям, и к побежденным, и к простым свидетелям великих и горьких событий войны. На долю исследователя остаются лишь документы, а их ведь тоже пишут люди – со всеми своими субъективными страстями. И все же пытаться установить истинный ход событий необходимо…
В дореволюционные годы порт Ревель – современный Таллинн – был форпостом российских военно-морских сил на Балтике. Русское название города Ре́вель было заимствовано шведского языка и стало официальным после присоединения отвоёванной в ходе Северной войны территории современной Эстонии к Российской империи. В 1719 году была учреждена также Ревельская губерния.
Когда после Октябрьской революции Советская власть признала право народов России на самоопределение, она признала и местные названия в той форме, в какой они употреблялись коренными народами. А коренной народ – эстонцы – именовали свою столицу «Тaani linn» или Taллинн – «датский замок», поскольку захватившие его столетия назад датчане и построили в старой Колывани обширную каменную крепость…
В 1939-1940 годах с присоединением Прибалтики Советский Союз заметно расширил свои границы на западе. И на новые советские республики возглавлялась серьезная роль в оборонительной доктрине страны на случай внешней агрессии. Если читатель помнит, была в довоенные годы у нас такая доктрина: в случае вторжения любого врага из Европы, перед войсками ставилась задача как можно быстрее вышибить врага из пределов страны, а далее воевать на территории врага «малой кровью»…
Осуществимость такой концепции сегодня можно сколь угодно подвергать сомнению. Но в конце тридцатых начале сороковых подобные установки активно насаждались сталинским правительством в среде советского высшего командования. И как «генеральная линия партии», публичной критике не подлежали.
Если принимать концепцию «войны малой кровью, решительным ударом и на чужой территории» как основную, представляется совершенно целесообразным выдвинуть значительные военные силы к границам на стратегических направлениях – чтобы в случае нападения и оперативно вышибить врага вон концентрированным ударом, и иметь возможность потом гнать его восвояси по его же земле. Поэтому то, что в эстонской столице и ее окрестностях к 1941 году оказалось столь много советских войск, совершенно не выглядит удивительным. А если учесть, что старый Ревель и к началу Второй Мировой сохранил развитую инфраструктуру военного порта, то не удивляет и наличие в его акватории многочисленной боевой эскадры из состава Балтфлота – со своими транспортами обеспечения и вспомогательными судами.
22 июня 1941 года, в час начала войны, именно Балтийский флот оказался, пожалуй, наиболее организованной военной силой, в отличие от сухопутной армии. В первый день войны все налеты вражеской авиации на портовые города были отбиты, ни один корабль не был потоплен, и тем самым был полностью сорван германский план по уничтожению советского флота внезапным ударом в местах базирования.
Но устоять под первым натиском немецкого «блицкрига», невероятно дружным и мощным, оказалось непросто: 8 армия Северо-Западного фронта с тяжелыми боями отступала на восток, и буквально в первые недели войны немцам удалось занять Лиепаю и Ригу. Базировавшиеся в этих городах корабли Балтфлота вынуждены были перейти в Таллинн и здесь присоединиться к эскадре. Таллиннский порт оказался откровенно перенаселен.
После короткой паузы, связанной с перегруппировкой сил, 30 июля Гитлер приказал возобновить наступление на Ленинград. Согласно этому приказу, 18-я немецкая армия вклинилась между озером Ильмень и Нарвой, стремясь вырваться к Ленинграду и объединиться с войсками союзников из Финляндии.
5 августа германским войскам удалось выйти на ближние подступы к Таллинну, а спустя еще два дня - к побережью Финского залива западнее и восточнее города, и тем самым отрезать его со стороны суши. Началась трехнедельная оборона столицы Советской Эстонии.
Таллинн обороняли части 10-го стрелкового корпуса 8-й армии, отряды морской пехоты, немногочисленный отряд ополченцев - латышских и эстонских рабочих. Общая численность обороняющихся достигала 27 тысяч человек. Сухопутные силы поддерживала корабельная артиллерия, береговые батареи и авиация Балтфлота. К 10 августа продвижение противника удалось остановить, несмотря на относительную слабость оборонительных сооружений на подступах к городу.
14 августа оборона города была возложена на Военный Совет КБФ.
20 августа немцы получили значительные подкрепления, подведя дополнительные войска из оккупированной Франции, и возобновили наступление. Прорыв врага произошел одновременно к городским границам Таллинна и к пригородам Ленинграда…
По большому счету, оперативная задача Десятого корпуса была выполнена – он сковал значительные силы немцев в районе Таллинна и дал возможность лучше подготовиться к обороне «второй российской столицы» - Ленинграда. Дальнейшее пребывание сводного гарнизона советских войск в Таллинне привело бы только к лишним потерям. Поэтому 26 августа Ставка Верховного главнокомандования приняла решение оставить эстонский порт, а войска и флот перебазировать в Кронштадт и Ленинград.
Решение, столь тяжело давшееся Сталину, принималось, пожалуй, слишком долго: 27 августа на окраине Таллинна уже вовсю шли бои…
О последних днях обороны Таллинна повествует «Первая сводка о переходе КБФ из Таллинна в Кронштадт», являющаяся агентурным донесением, направленным в 3-й отдел КБФ 31 августа 1941 года.
В этом уникальном документе, недавно переведенном в открытые архивы, говорится, что 22 августа 1941 года был перехвачен подписанный 17 августа приказ Гитлера, требовавший уничтожения всех кораблей советского Балтийского флота на минно-артиллерийской позиции в районе средней части Финского залива. Эта задача возлагалась на береговые батареи, торпедные катера, подводные лодки и авиацию.
По сути дела, агентурная разведка НКВД предупредила командование флота о более чем серьезной угрозе. Но несмотря на это, принять меры к ликвидации угрозы флот не смог. Где-то уже просто не успевал, где то – не принял опасность как реальную…
Мины?.. Для того, чтобы протралить проходы в минных полях, нужны тральщики, и в составе огромной сводной эскадры они есть. Но после работы тральщиков на прибрежных фарватерах патрули в море не выходили, и за ночь немцы восстановили конфигурацию заграждений.
Против береговых батарей вовсе не предпринято было никаких действий. По сути дела, вся реакция на предупреждение свелась к усилению зенитных расчетов в перспективе массовых атак с воздуха и раздаче на корабли боевых инструкций по сохранению в походе противолодочного ордера.
А в самом городе, в береговых штабах и флотских учреждениях оказалось сконцентрировано огромное количество народу, в условиях обороны оказавшегося, практически, не у дела: за несколько дней до ухода флота в Таллинн было вызвано еще много командиров и других сотрудников, до машинисток включительно. Большую часть этих людей уже невозможно было организованно задействовать в обороне, а о том, чтобы вовремя отправить их в эвакуацию командование флота не позаботилось.
3.
Пока обороняющиеся войска сдерживали врага, корабли могли покинуть порт относительно свободно. Но когда бои достигли западных предместий, немцам удалось подтянуть артиллерию и обстреливать акваторию порта непосредственно во время погрузки эвакуантов.
Из вахтенного журнала крейсера «Киров», флагмана КБФ:
«27. 08. 1941, рейд порта Таллинн
В 9 часов 50 минут сброшено 24 фугасные бомбы весом от 100 до 500 килограммов. Уклонение маневрированием.
В 16 часов 30 минут сброшено 42 фугасные бомбы весом от 100 до 500 килограммов.
В 17 часов 56 минут сброшено 38 фугасных бомб весом до 250 килограммов.
В 18 часов 12 минут сброшено 22 фугасные бомбы весом от 100 до 250 килограммов... »
Такие записи встречаются в вахтенном крейсера 14 раз за день! Бомбы рвались в восьми - десяти метрах от корабля, нанося гидродинамические (контузионные) и осколочные повреждения, но, к счастью, прямых попаданий не было. Тот, кто недостаточно активно применял «уклонение маневрированием» на рейде или стоял у пирсов под погрузкой, пострадали: были прямые попадания в лидер «Минск» и эскадренный миноносец «Славный», затонул транспорт «Луначарский».
В агентурном донесении от 1 сентября 1941 г., озаглавленном «Сводка о таллиннских операциях», говорится о том, что для защиты города строилось несколько оборонительных линий, но к началу боевых операций ни одна из них не была готова. Кроме того, возводили их без учета опыта предыдущих боев. Позиции оборудовались с упором на капитальную противотанковую оборону: возводились надолбы, рылись рвы, устраивались ДОТы и земляные ловушки для танков. На рытье и перекрытие блиндажей в три наката и траншей с обитыми дощатыми «щитами противоосыпания», на изготовление и установку массивных железных «ежей», на вколачивание деревянных свай из цельных сосновых комлей уходила масса времени и сил. А между тем, тяжелые танки в этой покрытой лесами местности, изобилующей оврагами и болотами – большая редкость, поскольку велик риск небоевых потерь.
Немцы и финны, уже имевшие опыт боевых действий в сходных географических условиях, в качестве оборонительных сооружений использовали легкие блиндажи, хорошо защищавшие от минометного огня и шрапнели полевой артиллерии. Да и строятся такие укрепления втрое быстрее и с меньшими затратами человеческих усилий.
Первую – дальнюю - оборонительную линию общей длиной почти в 180 километров начали возводить в 30 километрах от города – силами его жителей. А среди них почти никто не верил, что немцам удастся быстро продвинуться вглубь территории республики. Мобилизация на работы шла с поистине эстонской неспешностью, несмотря на то, что командование войсками и флотом поторапливало городские власти. В первые дни войны «на окопы» выехало всего около полутора тысяч работников, к началу обстрелов города – до 4 тысяч… А когда пришел приказ Десятому корпусу отступать на соединение с 8-й армией, достраивать укрепления и вовсе не стали. Таким образом, основным препятствием для наступления немцев стала ближняя оборонительная линия в 10 километрах от Таллинна, возведенная под руководством инженера КБФ Кузьмина.
Сухопутным войскам, как это часто бывало в прежние войны при обороне крепостей, активно помогал личным составом флот. Для вооружения сильно потрепанного в предыдущих боях 10-го СК было собрано 27 пулеметов, готовились минометы на заводе «Арсенал», строились бронепоезда (их на обороне было три). Противник отмечает, что даже в последние дни обороны по всей линии фронта красноармейцы отвечали наступающим немцам «шквальным огнем». Даже если это традиционное преувеличение немецких генералов, получается, что недостатка в оружии и боеприпасах гарнизон Таллинна не испытывал. И сражался самоотверженно. Несколько передовых зенитных батарей в обороне города неоднократно переходили из рук в руки: гитлеровцы прорывали линию обороны, окружали зенитчиков и захватывали позицию, а через несколько часов приходили 50-60 морских пехотинцев с кораблей или артиллеристов с отдаленной береговой батареи – и отбивали зенитки у врага.
Из агентурного донесения от 1 сентября 1941 года:
«Противник действовал осмотрительно и, вместе с тем, при активном отпоре, трусливо. Он был бит в районе 105, 106 и 794 батарей. Можно было нам держаться долгое время. Корабельные резервы, да и береговые полностью не были использованы. Ясно одно, что если бы тот народ, который в результате провала эвакуации оказался утопленным, был выведен на линию обороны, да если бы он себе в течение 1-2 ночей сделал бы окопы и блиндажи, Таллинн надолго бы остался в наших руках».
Неоднократно бывало так, что отбросив врага с применением огня корабельной и береговой артиллерии на добрый десяток километров, наши бойцы, сдерживаемые приказами своих командиров, не стремились развить успех и отогнать противника еще дальше. А командиры имели весьма неоднозначное распоряжение штаба «не размывать» линию обороны… Часто при атаке немцев полковой или дивизионный штаб отходил на запасные позиции первым, тем самым давая «добро» на отступление и для своих частей.
Из докладного письма старшего лейтенанта Котова Особому отделу КБФ:
«Твердой организующей руки в обороне главной базы не было. Мощные огневые средства, морская и зенитная артиллерия не были полностью использованы, а зачастую последние бездействовали вследствие отсутствия связи и взаимодействия между различными родами войск и особенно командованием армейских и артиллерийских частей. <…> Отсутствие связи и взаимодействия подчас приводило к обстрелу своих войск. Разведка работала скверно».
Во время решительного наступления немцев в двадцатых числах августа потери личного состава 10-го корпуса составили более 6 тысяч человек из 18 тысяч. Части полковника Костикова и капитана Пастернака попали в окружение и героически дрались до последней капли крови. Наряду с примерами беззаветного героизма во время Таллиннской обороны были, к несчастью, и случаи откровенной трусости командиров. Комдив полковник Бородулин готов был эвакуироваться, покинув своих солдат, и только жесткое требование 3-го отдела КБФ привести части в порядок и занять покинутые рубежи - или полковника отдадут под трибунал с мрачной перспективой расстрела за попытку дезертирства, заставило его вернуться к войскам...
Военный Совет фронта одобрил план полной эвакуации гарнизона. Основная идея заключалась в сковывании немцев на рубеже обороны до ночи, усиленном огне артиллерии в момент посадки личного состава на корабли при сдерживании противника частями прикрытия.
Эвакуация гарнизона на кораблях Балтфлота началась 28 августа 1941 года. Еще в 11 часов 27 августа командующий флотом адмирал Трибуц отдал приказ о начале отхода войск и посадки на суда, через два часа войска начали перегруппировку для отхода. В 16 часов началась посадка на госпитальные пароходы и пассажирские суда раненых, тыловых учреждений флота и некоторых частей 10-го стрелкового корпуса. Грузили боевую технику и наиболее ценное имущество. Флагманский крейсер «Киров» взял на борт золотой запас Эстонии и членов правительства республики с семьями.
Отход и посадка войск прикрывались береговой артиллерией флота и заградительным огнём кораблей. Противник, в свою очередь, вёл интенсивный огонь по городу и порту, производил налёты группами по 5-9 самолётов.
В 18 часов подрывные команды приступили к уничтожению объектов и материальных средств базы. Железнодорожные вагоны с армейским имуществом приказано было затопить. У маяка Пакри было сброшено в воду более 1000 вагонов. А в 21-00 специально подготовленная подрывная команда чекистов привела в действие часовые механизмы системы мин и взорвала морской арсенал.
Основные силы начали посадку на суда около 22 часов и продолжали её до рассвета 28 августа. Учёта во многих случаях не велось. Приняв личный состав и технику, корабли и суда выводились с рейда в район формирования конвоев с помощью буксиров или своим ходом.
Из-за невероятной толпы военных и гражданского населения, переполнившего порт в ожидании эвакуации, провести погрузку организованно не удалось. Транспорты часто подавались не к тем причалам, к которым были назначены комендантом, в результате чего получали на борт не тот груз, который им изначально предназначался. Бывало, что плохо приспособленный к перевозке пассажиров сухогруз получал медсанбат с ранеными (кстати, известие о погрузке госпиталей было получено в ночь на 28 августа и явилось для всех полной неожиданностью), а рядом, буквально у соседнего пирса, на борт «курортного» лайнера грузили артиллерийских лошадей с пушками. Согласитесь, читатель, если бы наоборот, меньше страданий в пути испытали бы и люди, и кони…
Можно ли было избежать этой суеты и неразберихи, сказавшейся потом на ходе операции самым роковым образом? Наверное, да. Только для этого приказ об эвакуации должен был прийти на пару суток ранее.
Некоторые корабли вышли в море на грани предельной загрузки. Так как до сведения ротных и взводных командиров был доведен приказ «эвакуироваться максимально быстро», трудно было побороть неуместную порой «инициативу снизу»: бойцы с разрешения своих лейтенантов брали в порту маломерные плавстредства – катера, шлюпки, понтоны, или подряжали местных рыбаков с их парусно-моторными лодками. Выходили на внешний рейд, догоняли уже перегруженные транспорты и просились на борт. Достоверно известно, что таким способом из Таллинна уехало не менее 400 человек.
Сколько всего было эвакуантов? На этот вопрос точного ответа так и не получено, и увы, никакой архив не может сегодня дать этот ответ. Подсчитать можно только военных и с некоторым приближением – членов их семей. По подсчетам Р.А. Зубкова, на кораблях находилось: 28 573 военных, из которых 8 670 человек были бойцами и командирами Десятого стрелкового корпуса, а 19 903 – моряками: экипажами боевых кораблей и бойцами береговой обороны, а также служащими штабов и флотских учреждений.
Беженцы из числа гражданского населения не подсчитывались при погрузке на корабли, поименные списки составлять было некому и некогда. Поэтому цифры относительно численности эвакуированных мирных жителей у различных исследователей значительно разнятся: от 12 до 27 тысяч человек. По данным того же Зубкова подсчитаны экипажи гражданских судов – 1 179 человек, и вольнонаемные служащие флота – 613 человек. Общее число гражданских эвакуантов Зубков оценивает в 12 806 человек. Впрочем, откуда взяты эти данные, не указывает.
Многие мирные жители брали с собой избыточное количество лишних вещей. На борт тащили все что угодно – вплоть до велосипедов, мотоциклов и … бочек с домашним пивом!
На транспорте «Балхаш» личный состав стрелкового полка - около 4 тысяч человек - занял всю верхнюю палубу, причем так плотно, что бойцам не было возможности сесть. Когда потом во время перехода возникла необходимость вести огонь по противнику, из-за тесноты получили ранения 9 человек, двое из которых скончались.
Крайне неорганизованно осуществлялся и отвод воинских частей с линии обороны для эвакуации. Начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов 30 августа 1941 г. докладывал своему руководству, что в результате непродуманных маршрутов отхода, отсутствия «маяков» и указателей большое количество военнослужащих направлялось в Беккеровскую гавань. А транспорты оттуда к тому времени все поуходили… Сам Карпов перенаправлял направлял отдельные группы бойцов в Минную гавань, где проходила посадка, и с последней группой поднялся на борт спасательного судна «Нептун», приписанного к ЭПРОНу. В составе 6-го отделения 3-го отдела КБФ насчитывалось 14 сотрудников. На борту «Нептуна» эвакуировалось только четверо. В дороге погибли двое, судьба остальных, не взошедших на корабли при оставлении города, в официальных документах снабжена казенной формулировкой «пропал без вести»…
Из агентурного донесения от 31 августа 1941 года:
«Посадка на корабли в Таллинне была не организована, беспланова и настолько поспешна, что сейчас крайне трудно установить не только число и размещение отступавших по кораблям и погибших, но и убедиться в том, что из Таллинна и островов эвакуированы все. Многие командиры не отрицают, а утверждают, что довольно значительная часть людей, особенно занятых баррикадными боями, осталась в Таллинне».
Более того, в первые дни после прибытия в Кронштадт отсутствовала даже точная цифра кораблей, вышедших из Таллинна: одни командиры называли 163, другие - 190 единиц. Неорганизованность эвакуации приводила к тому, что приходилось бросать боевую технику и автотранспорт. Так, когда возникла необходимость эвакуировать личный состав и материальную часть 3-го и 4-го зенитных полков ПВО главной базы КБФ, отличившихся в обороне Таллинна, под погрузку подали не баржи, а осадливые грузовые пароходы, которые из-за мелководья не могли подойти к пристани ближе, чем на 1000-1500 метров. А плотов и понтонов для доставки техники на рейд не было. Поэтому большую часть танков, бронеавтомобилей и пушек пришлось уничтожить, дабы они при отступлении не достались врагу.
Разразившийся в море семибалльный шторм препятствовал работе тральщиков. Волна чувствовалась даже во внутренней акватории порта – за молами, и из-за этой волны шлюпки перевозили эвакуантов слишком медленно. К счастью среди портовых плавсредств нашелся высокобортный моторный катер, с помощью которого с пирса на корабли были доставлены несколько сотен эвакуантов за 3 часа.
Хаос, царивший во время эвакуации, подтверждает и командир 10-го зенитно-артиллерийского дивизиона старший лейтенант Котов. Например, забытая группа бойцов во главе с лейтенантом Лопаевым вплоть до 28 августа сдерживала натиск противника и ушла с позиций только тогда, когда стало известно, что все соседи и начальники ушли. Сам Котов получил приказ сосредоточить свой личный состав и материальную часть сначала на пристани Вимси, потом в Беккеровской гавани. Котов доставил матчасть дивизиона в Беккеровскую гавань, «но грузить не было на что. Хозяина не было. Огромные толпы красноармейцев, краснофлотцев и командиров готовы были почувствовать панику. Начальников не было. Большие толпы направились на прорывы (из разговоров мне известно, что многие из них вернулись, увидя транспорт на Купеческой пристани). Материальная часть орудий, приборов, автотранспорт, лошади и многое другое ценное имущество в огромном количестве осталось на пристани. Из разговоров известно, что часть личного состава также осталась не погруженными».
Некоторые командиры, увидев нехватку транспорта для эвакуации, решили пробиваться в Ленинград пешим порядком по суше… Взгляните на карту, читатель! Вряд ли в условиях жесточайших боестолкновений эти немногочисленные группы красноармейцев смогли бы дойти до цели – в лучшем случае, парням пришлось бы пополнить ряды партизан в тылу врага, осадившего Ленинград. Но более вероятно то, что все они погибли бы смертью храбрых еще при прорыве через немецкие позиции на окраине Таллинна…
Эвакуантов и грузы брал на борт даже флагман эскадры - крейсер «Киров». И пока красноармейцы тащили по широким сходням на борт крейсера ящики с пулеметными лентами, два лидера и шесть эсминцев вели непрерывный артиллерийский огонь, поражая огневые точки противника и мешая ему накапливать силы на подступах к городу.
28 августа 1941 года, наконец, флот покинул город.
Мнение уцелевших участников перехода сводится к одному и тому же: эвакуация флота, гарнизона и мирных жителей организована была крайне сумбурно. Да и во время самого перехода действия советского флотского командования логичностью и последовательностью не отличались...
Отход флота в Кронштадт был намечен тремя боевыми группами: главные силы во главе с флагманским «Кировым», отряд легких сил в охранении основной колонны и арьергардный отряд. Кроме того, была сформированы охранные группы из эсминцев, морских охотников и тральщиков для трех транспортных конвоев. Впрочем, «конвои» - это не вполне точно сказано. К караванам военных транспортов и вспомогательных судов флота – ледоколов, пассажирских теплоходов, буксиров, госпитальных судов, спасателей, танкеров – присоединялись местные рыбаки и каботажники, почтовые шаланды и даже спортивные парусники. Но не бросать же местное население на произвол оккупантов! В результате каждый конвой превращался в слабоуправляемую толпу кораблей, резко отличающуюся и по морскому опыту экипажей, и по скоростным качествам, и по маневренности, и по мореходности… Эффективно защитить такой конвой во время морского перехода практически нереально.
Ордер каждой боевой группы и каждого конвоя должны были возглавлять, разумеется, тральщики: если впереди по курсу – минные поля, кому, как не тральщикам, пробивать дорогу всем прочим! Первыми город предписывалось оставить пассажирским судам с беженцами и госпитальникам с ранеными. Потом – транспортам с сухопутными войсками и техникой. Боевые корабли должны были уйти последними. И адмирал Трибуц находился на борту крейсера «Киров» вместе с большинством офицеров штаба флота. Но на деле покидать город нескольким боевым и транспортным отрядам пришлось практически одновременно: гавань уже обстреливалась немцами из тяжелых орудий.
После получения сигнала об отходе началось одновременное движение всех караванов. Для занятия своих мест согласно ордеру, суда 1-го и 2-го караванов вынуждены были сойти с основного фарватера и обогнать медленно двигавшиеся транспорты фактически по краю минного поля.
Всю первую половину дня 28 августа в Таллинне стояла пасмурная погода, мешавшая действиям вражеской авиации. И это было на руку советским войскам, поскольку немцы не могли реализовать свое численное превосходство в бомбардировщиках: когда налитые холодным дождем фиолетовые тучи нависают прямо над клотиками мачт, не очень-то развернешься с массовыми бомбардировками!
Если бы колонны кораблей и судов могли поддерживать скорость не менее 15 узлов, они смогли бы засветло преодолеть расстояние как минимум от мыса Юминда до Гогланда. Но в том-то и дело, что скорость конвоя определяется по самому слабому на ходовые данные кораблю, а тех, кто способен не больше, чем на 8 узлов, здесь хватало!
6.
Юминда – самый большой полуостров в Северной Эстонии. С запада его омывает своими водами залив Колга-лахт, с востока – Хара-лахт. Длина широкого лесистого «языка» земли – около 13 километров, ширина – не более шести. В принципе, большим-то он может считаться только по местным, эстонским меркам. На побережье испокон века стоят рыбачьи деревни. Есть и что-то вроде райцентра – село Юминда, самое старое на полуострове, известное еще с 1290 года. У северных скал полуострова предупреждает моряков о длинной, далеко выступающей в море отмели старый маяк. Перед войной у восточного побережья, в деревне Хара, был построен небольшой портпункт для базирования советских подводных лодок.
Так бы и быть скромному рыбачьему полуострову крохотным «языком» на эстонской карте, упомянутому в географических справочниках лишь благодаря маяку, старинному рыбному рынку и закрытому военному городку с русской надписью на воротах: «Вход на территорию только по пропускам»… Если бы не события августа 1941 года.
Около 19 часов 50 минут конвой № 2 был атакован пятью торпедными катерами, которых отогнали артиллерийским огнём, не дав им возможность выйти на дистанцию торпедного выстрела. Позднее в советской литературе часто утверждалось о двух потопленных при этом торпедных катерах, но немецкие архивы не подтверждают факт каких-либо потерь в этом бою.
В районе острова Мохни в 18 часов 30 минут немецкие самолеты атаковали шедший в первом конвое ледокол «Кришьянис Вальдемарс» и загнали его на минное поле. После подрыва на мине ледокол затонул.
Так же был поврежден авиацией, подорвался на мине и затонул транспорт «Алев». Из 1 280 человек, в том числе 800 раненых, спасено было всего 6 человек.
Тральщики, шедшие впереди конвоев, то и дело подсекали параванами немецкие мины. Если мина взрывается – начисто отрывает трал, не нанося вреда кораблю. Но чаще мины с перерезанным минрепом просто всплывают – и по ним тогда надо стрелять. Пробитый корпус заполняется морской водой, мина тонет и становится неопасной. Беда в том, что иногда в условиях похода вызывать наверх стрелков с винтовками и заниматься снайперской охотой на мины просто некогда!
Полоса, протраленная тральщиками, оказалась слишком узкой. И то по ней порой плавали оторванные от минрепов рогатые шары. Пока уворачиваешься от одной мины – того и гляди зацепишь другую! Бывало, что подорвавшийся корабль скрывался под водой буквально в считанные минуты. А оставшимся было некогда заниматься спасательными работами: все, что мог сделать конвой для экипажей погибших кораблей – это сбросить спасательные круги и плотики, вывесить за борт булини – и двигаться дальше, точно зная, что спасутся далеко не все…
Когда наблюдательные вахты тральщиков доложили, что видят в воде что-то похожее на перископ подводной лодки, адмиралом Трибуцем был отдан приказ сменить ордер строя. Дивизион эсминцев контр-адмирала Ралля должен был занять позицию для атаки подлодки, и начал слева по дуге обходить колонну кораблей со скоростью 16 узлов. И, естественно, выкатился на минное поле.
Помощник командира тральщика № 44 лейтенант Духно по мегафону предупредил Юрия Федоровича Ралля, что его корабли могут подорваться. Так и случилось: эсминцы «Калинин», «Володарский» и «Артем» один за другим подорвались на минах и затонули. А перископ скрылся в волнах и больше не показывался. Да и был ли он?.. Принять за тонкий стержень подводного «глаза» старую фарватерную вешку - тоже не проблема.
Флагманский артиллерист отряда легких сил капитан 2 ранга А. А. Сагоян, находившийся на «Артеме», вспоминает:
«Миноносцы «Артем», «Калинин», «Володарский» в 21 час 10 минут последними оставили рейд, подавляя на ходу огонь батарей врага, прорвавшегося к Пирите, Кадриоргу. Следуя в арьергарде, миноносцы прикрывали идущие впереди конвои и главные силы. Около полуночи, форсируя минные поля на траверзе Юминда, все они в короткий срок погибли, сначала «Калинин», затем «Володарский» и «Артем». Исключительное мужество и выдержанность в момент гибели «Артема» проявили личный состав корабля и находившийся на мостике командир дивизиона Л. Н. Сидоров... Мне довелось быть в момент гибели вместе с ним. В считанные минуты до погружения корабля он спокойно, волевым голосом, с исключительной выдержкой отдавал последние распоряжения по спасению экипажа и, не покидая ходового мостика, погиб в волнах... »
Погода к полудню становилась все лучше. И немецкие самолеты не заставили себя ждать. Сначала налетели «Юнкерсы», пикировщики, способные класть бомбы весьма точно. Корабли открыли зенитный огонь – скорее, заградительный, чем прицельный. К тому же зенитным вооружением располагал лишь боевой состав эскадры Балтфлота да несколько военных транспортов. Гражданские суда могли попытаться отразить налет лишь стрельбой из стрелкового оружия личного состава, что вряд ли кому удается… Может быть, именно поэтому потери среди транспортного состава от действий авиации были настолько велики.
Истребителей прикрытия у конвоев на первом этапе похода просто не было. Первые советские истребители участники прорыва увидели только на следующий день, уже на подходе к Кронштадту. Сказался и общий недостаток сил авиаприкрытия на этом участке фронта, и отсутствие своевременного приказа командования о подъеме в воздух наличных сил.
Как свидетельствуют участники перехода, уже к полудню ситуация вышла из-под контроля советского командования. Перегруженные эвакуантами корабли в отсутствие жесткой централизованной воли адмирала оказались не способны оказать достойного сопротивления врагу. Нарастала деморализация личного состава, которую уже не могли остановить усилия комиссаров – никакие патриотические лозунги не срабатывают на фоне трагического зрелища неминуемой смерти товарищей по конвойному ордеру… Были те, кто начал действовать по принципу «выжить во что бы то ни стало». Но, к счастью, немало командиров смогли сохранить самообладание и внушить надежду на благополучное завершение перехода своим подчиненным. Порой в одном и том же экипаже примеры безотчетной паники соседствовали с проявлениями самого чистого героизма.
Эскадренный миноносец «Калинин» до революции звался «Прямислав», и принадлежал ко второй линии всемирно известной серии русских эсминцев типа «Новик». На свет он появился в 1915 году, в сорок первом был уже стар, но вполне боеспособен после двух модернизаций. Теперь, подорвавшись на мине, эсминец около часа медленно тонул от полученных ран. И, как бы странно это ни звучало, командир его, которому по всем законам полагается организовывать борьбу за живучесть, а в случае рокового исхода последним покинуть борт, в шлюпке угнездился одним из первых…
Капитан 3-го ранга П.Б. Стасов был ранен, что хотя бы отчасти могло его извинить. Но вопреки военному уставу и флотской этике, велел сойти в шлюпку и военкому, батальонному комиссару Шишову. Тот согласился…
Отойдя на шлюпке на 100-150 метров от борта и, видимо, почувствовав себя в безопасности, Стасов начал кричать: «Помощник, спасай людей!» Комиссар Шишов отмолчался. Видимо, был в шоке от происходящего.
Старший офицер эсминца капитан-лейтенант П.Д. Русин и воентехник Юрченко, старший лейтенант Миронов и начальник службы снабжения Чеклуев остались на обреченном корабле до последнего. Руководили борьбой за живучесть, продлевая время, когда корабль на плаву – чтобы успеть высадить в шлюпки и на плотики раненых, помогали находить средства спасения и показывали пассажирам, как ими пользоваться. Русин проявил себя настоящим командиром – сошел в воду с кормового дека в момент опрокидывания погибающего корабля, когда на борту уже не оставалось ни одного моряка.
Транспорт «Казахстан» пострадал от прямого попадания фугасной авиабомбы в палубу. Возник пожар. Старший из воинских начальников на борту - генерал-майор Зашихин - не только не принял никаких мер к организации тушения пожара и пресечению начавшейся паники, но сошел на первый подошедший к борту катер. И тот убрался куда подальше… По свидетельству участников перехода, красноармейцы презрительно свистели вслед уходящему катеру генерала, размахивали винтовками и даже грозились труса пристрелить! А потом вместе с экипажем транспорта тушили пожар, черпая забортную воду даже собственными касками! И выстояли, и победили коварное пламя… «Казахстан» выжил – в числе немногих невооруженных транспортов, своим ходом пришел в Кронштадт. И генерал не смог посмотреть в глаза своим брошенным на произвол судьбы бойцам.
Из записи в вахтенном журнале эсминца «Суровый» за 28 августа 1941 года:
«18.20. Впереди по курсу подорвался большой транспорт, наполненный людьми.
18.22. Подорвавшийся транспорт вместе с людьми ушел под воду.
18.25. Впереди по курсу подорвался транспорт с людьми.
18.30. Подорвавшийся транспорт с людьми ушел под воду».
За 10 минут - два парохода, до отказа заполненные эвакуантами. Многих ли мог подобрать маленький эсминец?..
С наступлением темноты отряд главных сил во главе с «Кировым» вошёл в плотное минное заграждение, выставленное немцами и финнами. Около 20 часов подорвался и погиб тральщик «Краб», за ним тральщик «Барометр». Три из пяти тральщиков отряда утратили тралы в результате затравливания «минных защитников». Это довольно примитивное устройство для защиты мин от траления. На минреп – трос, связывающий мину с якорной тележкой, крепится пила. Или вместо мины вешается пустой поплавок, а на минрепе устанавливается небольшой подрывной заряд. Если трал попадает на такой минреп, он не подсекает мину, а отрывается сам, перерезанный пилой или перебитый взрывом.
О плотности заграждения свидетельствует хотя бы такой факт: вечером 28 августа на нем подорвалась и затонула С-5, почти весь экипаж которой погиб. У лодок – узкий корпус, а в надводном положении и осадка невелика. Как тесно должны стоять мины, чтобы даже субмарина не могла найти между ними прохода?
В отряде главных сил на левом траверзе «Кирова» шел эсминец «Яков Свердлов», более известный в дореволюционные годы на Балтике как «Новик». Тот самый «Новик», что в свое время считался лучшим эсминцем мира, первый среди русских паротурбинников с нефтяными котлами высокого давления.
Теперь, почти три десятка лет спустя после дня спуска, почтенный родоначальник серии из 53 боевых единиц, эсминец исполнял обязанности форзейля – адъютанта флагманского «Кирова».
Когда корабли главных сил вышли на траверз мыса Юминда, расположенные здесь немецкие береговые батареи открыли по ним огонь.
Из рапорта командира эсминца А. М. Спиридонова:
«Снаряды падали невдалеке от крейсера «Киров» и наших миноносцев. Попаданий нет. Эскадра прикрылась дымовой завесой, поставленной с эсминца «Яков Свердлов». Вскоре стрельба прекратилась».
Примерно в 20 часов 30 минут крейсер «Киров», шедший ради безопасности с параванами, затралил справа от себя мину. Минреп не порвался, и при движении корабля вперед параван начал подтягивать мину прямо к борту… Избавиться от опасности можно было только одним способом – как можно быстрее остановиться и отрезать трос паравана.
Крейсер отработал машинами на реверс, а его форзейли – эсминцы «Гордый» и «Яков Свердлов» - оказались в 5 кабельтовых впереди. Через две минуты в правом параване «Гордого» в 5-8 м от корпуса взорвалась мина.
Несмотря на отсутствие прямого контакта мины с корпусом корабля, повреждения оказались очень тяжелыми. Гидродинамическая контузия привела к расслоению клепаных швов и отрыву лоскутов обшивки на большой площади борта. Через множество осколочных пробоин вода проникла во все три ко¬тельных отделения, причем во втором прямо по уровню воды растекся загоревшийся от какой-то искры мазут. Основной набор «повело»: киль утратил прямую форму, даже с противоположной от взрыва стороны волной пошла обшивка, в районе 175-183-го шпангоутов образовалась вертикальная трещина борта, уходящая ниже ватерлинии, с деформацией шпангоутов…
На помощь эсминцу были высла¬ны сторожевой корабль «Коралл» и ледо¬кол «Октябрь», позже подошли утративший тралы тральщик «Гак» и эсминец «Свирепый». Командир «Гордого» капитан 3 ранга Е.Б. Ефет, не желая рисковать всем экипажем, приказал остаться на корабле 45 специалистам дивизиона живучести, а прочих моряков, и раненых, и здоровых, взял на борт тральщик. «Свирепому» удалось взять поврежденный корабль на буксир. Почти двое суток длилась доставка его малым ходом Кронштадт. За это время эсминец не раз подвергался массированным атакам авиации. Отражая ее налеты, зенитчики «Гордого» расстреляли весь боезапас. На эсминец было сброшено 267 бомб, но ни одна из них не попала в цель…
А в 20 часов 36 минут раздался взрыв на эсминце «Яков Свердлов».
Предоставим слово командиру «Свердлова» А. М. Спиридонову:
«Сзади мостика «Якова Свердлова» поднялся огромный столб пламени, пара и дыма. Все стоящие на мостике были сбиты с ног, часть народу даже вылетела за борт. Я упал лицом на телеграф, поставив последний на «Стоп», и на мгновение потерял сознание… Придя в себя и оглянувшись на корму, я увидел, что последняя оторвалась от носа. Взрыв пришелся в районе первого торпедного аппарата. Нос корабля быстро погружался в воду. Корма переворачивалась оверкиль и также поднималась вверх. Через 3-4 мин то, что раньше называлось мостиком, пошло к воде; я скомандовал оставшейся на носу команде (10-15 человек) идти в воду и отплывать от корабля, чтобы не быть засосанными в воронку. Меня услышали, и приказ был выполнен».
По свидетельству выжившего офицера эсминца лейтенанта Н. К. Гордымова, «Матросы, старшины и офицеры мужественно держались, помогали друг другу, поддерживая раненых на воде. Перед гибелью эсминец готовился отражать атаку подлодки, и на палубу вынесены были глубинные бомбы. Теперь они тонули вместе с кораблем, и достигнув глубины запланированного разрыва, начали срабатывать, оказывая сильнейший гидравлический удар на людей. Часть «свердловцев» пошла на дно контуженными от их действия. В живых осталось немного наших моряков, которых подобрали катера типа «морской охотник» и доставили в Кронштадт».
Кажется, именно слова лейтенанта Гордымова о глубинных бомбах и подготовке к отражению атаки подлодок и привели к возникновению широко распространенной среди балтийских моряков легенды о том, что причиной гибели «Свердлова» была не мина…
Эта легенда излагает события так: «Киров» приостановился, чтобы избавиться от паравана с повисшей на нем миной. В это время, якобы, немецкая подлодка, следившая за караваном, пошла на замедлившего ход советского флагмана в атаку с курсового угла примерно 60 градусов по носу. Заметив торчащий из воды перископ и серебряный след торпеды в волнах, «Свердлов» ничего не успел предпринять, кроме как «вставиться» между лодкой и «Кировым», приняв предназначенный предводителю эскадры удар на себя…
Об этом эпизоде перехода написаны статьи и песни. Но документами подвиг не только не подтвержден, но даже опровергнут: По немецким источникам, ни одна лодка в этот момент не находилась в координатах действия группы «Кирова». Не было у Юминды и финских кораблей, так что пустить торпеду, видимо, было просто некому… А вот мин хватало!
При гибели эскадренного миноносца «Яков Свердлов» погиб 1-й председатель Совета Народных Комиссаров Эстонской ССР Йоханнес Лауристин.
Около 21 часа четыре из пяти тральщиков отряда прикрытия оторвались и присоединились к отряду главных сил, проигнорировав распоряжения командира отряда. Сразу после этого подорвался на минах и погиб эсминец «Скорый».
Лидер отряда прикрытия «Минск» и эсминец «Славный» в результате подрывов были тяжело повреждены и едва держались на курсе. Остался без тральщиков и арьергардный отряд боевых кораблей, в котором, кроме трех эсминцев, погибли уже два сторожевика - «Циклон» и «Снег».
Грузовой транспорт «Элла» покинул Таллинн с 905 пассажирами на борту, в том числе – ранеными, которых было 693. В ходе операции «Элла» подбирала пассажиров и моряков с погибших кораблей, так что скоро у нее на борту было больше полутора тысяч народу. После подрыва «Эллы» на мине уцелело лишь 49 человек...
Транспорт «Эверита» с гарнизоном Найссаара, насчитывавшем около 1500 человек, затонул через минуту после подрыва. Спасено 10 солдат, из которых трое – ранеными…
Вечером самолеты ушли. Зато в черной воде стало хуже видно мины – и количество подрывов многократно возросло. В том же вахтенном эсминца «Суровый» читаем:
«19.30. Впереди по курсу подорвался какой-то корабль буксирного типа.
20.25. Впереди по курсу взорвалась большая подлодка.
20.26. Рассеялся дым, и впереди на месте подлодки была ровная поверхность моря.
20.35. Впереди крейсера «Киров» появился колоссальный столб огня и дыма.
20.40. Сзади, в районе, где примерно должна находиться «Вирония», появился еще один колоссальный столб огня и дыма. (речь идет о гибели «Свердлова» - примечание автора).
20.50. Справа, обгоняя, шел какой-то небольшой транспорт. Взрыв - черный дым.
20.51. Черный дым рассеялся, транспорта не оказалось.
22.10. Прямо по носу подорвался транспорт.
22.58. Справа по борту подорвался транспорт на мине.
23.24. Подорвался какой-то корабль, имени не знаю»…
Транспорт «Вирония», имевший на борту значительную часть управления 10-го стрелкового корпуса, а также бойцов и командиров различных частей гарнизона, около 12 часов дня 28 августа покинул Таллиннский рейд и взял курс на Ленинград. Вначале плавание проходило относительно спокойно, налеты отдельных вражеских самолетов отбивались зенитным огнем транспортов и кораблей охранения. Так продолжалось до вечера, когда «Юнкерс-88» сбросил на «Виронию» серию бомб, одна из которых разорвалась рядом с бортом корабля. От гидродинамического удара и осколочных повреждений вышло из строя машинное отделение. «Вирония» потеряла ход.
Сброс пара через клапана, сопровождавшийся истошным свистом, вызвал панику на борту среди эвакуантов, хватавших в беспорядке спасжилеты и нырявших в холодное море. Вскоре, однако, выяснилось, что «Вирония» может самостоятельно держаться на плаву. Паника улеглась, оставшиеся на борту красноармейцы, мирное население и моряки занялись спасением угодивших за борт. Но многие успели утонуть. Например, расстался с жизнью военный прокурор 10-го стрелкового корпуса Старостин. Спасатель ЭПРОН «Сатурн», на котором уже находилось около 800 человек, взял «Виронию» на буксир, но, пройдя всего с десяток кабельтовых, подорвался на мине и в свою очередь стал тонуть. Люди с «Сатурна» перешли частью на «Виронию», частью на какой-то пробегавший мимо буксир. Этот буксир, нагруженный до предела, вскоре сам подорвался или был торпедирован подлодкой и моментально пошел ко дну… Из 800 человек, находившихся на борту «Сатурна», спаслось лишь незначительное количество – их подобрала все та же многострадальная «Вирония»!
Приблизительно в 22 часа «Вирония» подорвалась еще раз. В течение 1-2 минут израненный пароход затонул, и многие из тех, кто успели прыгнуть в воду, делали это уже в третий раз за короткий день! Трижды за 12 часов почувствовать, как дрожа в предсмертной вибрации, уходит из- под ног палуба корабля – кому это под силу?..
Очевидец гибели транспорта заместитель начальника Особого отдела 10-го стрелкового корпуса лейтенант госбезопасности Доронин писал: «Во время потопления на «Виронии» были слышны многочисленные револьверные выстрелы». Судя по всему, люди кончали жизнь самоубийством, не желая живыми уходить в морскую пучину. Не суди умирающих за слабость, читатель. В этих условиях им казалось, что из двух зол они выбирают меньшее.
Картину гибели этого транспорта видел и другой сотрудник органов госбезопасности, начальник 6-го отделения 3-го отдела КБФ старший политрук Карпов. Он тоже слышал эти выстрелы. И комиссару показалось, что погибающие моряки и эвакуанты таким образом лишь сигналят, пытаясь привлечь к себе внимание спасателей…
Боясь путешествовать ночью по минному полю, некоторые транспорты отбились от конвоя, вышли на мелководье и решили ночевать. Плавающие мины экипажи отталкивали шестами. Тот, кто решился продолжать путь, рисковал погибнуть. Но и ночевку на якорях нельзя назвать безопасной: гитлеровские лодки и финские катера со счетов не сбросишь! Около 4 часов утра два финских торпедных катера потопили парусно-моторную шхуну «Атта», а затем около 6-00 утра захватили два безоружных буксира - И-18 и «Палдиски», и даже ухитрились утащить их в Хельсинки!
Около 6-20 утра лидеры «Минск» и «Ленинград» безрезультатно вели огонь по неизвестным торпедным катерам. Предположительно, это были те самые финские катера…
К моменту постановки на якоря в ночь с 28 на 29 августа, флот уже потерял потопленными 26 кораблей и судов: 5 эсминцев, 3 транспорта, 1 ледокол, 2 буксира, 2 тральщика, 2 подводные лодки, 1 канонерскую лодку, 2 сторожевых корабля, госпитальное судно, спасательное судно, штабной корабль, 3 катера, шаланду вспомогательного состава. 5 кораблей с трудом могли продолжать путь – лидер «Минск», 3 эсминца и транспортный пароход. Два буксира попали в плен к финнам. И еще потерялся один танкер, который так по сей день и числится пропавшим без вести.
Из вахтенного журнала лидера эсминцев «Минск», отличника боевой и политической подготовки:
«В 21.40 в параване взорвалась мина. Корабль дал течь, команда начала борьбу за живучесть. В 22.15 подошел миноносец «Скорый», чтобы взять на буксир, но через 15 минут он, подорвавшись на мине, переломился пополам и еще через 15 минут затонул. Спущенные шлюпки смогли спасти только 44 человека. В 22.45 стал на якорь, так как тральщики ушли. Борьба за его живучесть продолжалась всю ночь.
В 6.20 29 августа 1941 г. двинулся дальше следом за тральщиком «Гак» и лидером «Ленинград». В 6.52 вахтенный начальник зафиксировал первый за этот день налет вражеской авиации. С той минуты и до 10.03, т. е. за 3 часа с небольшим, немцы произвели в общей сложности 7 налетов на караван.»
В 5 часов 40 минут утра, с рассветом 29 августа оставшиеся боевые корабли отрядов главных сил, прикрытия и арьергарда снялись с якоря. И развив ход до 27 узлов, ушли курсом на Кронштадт. Такую скорость уцелевшие смогли развить, потому что минные поля уже почти кончились, а с эскадрой больше не было тральщиков – боеспособных уже просто не осталось. В отряде главных сил исправными оставались крейсер «Киров» и эсминец «Сметливый», в отряде прикрытия - лидер «Ленинград».
Следующий караван представляли собой поврежденные боевые корабли с сопровождением. Эсминец «Суровый» вел подорвавшегося «Славного». «Свирепый» - «Гордого», не способного двигаться самостоятельно…
Говорят, от судьбы не уйдешь. «Гордому», эскадренному миноносцу серии №7 1937 года спуска, и его товарищу по Таллиннскому переходу «Суровому» суждено было выжить там, где погибли многие. Но 13 ноября 1941 года они вдвоем сопровождали минный заградитель «Урал» для вывоза боеприпасов гарнизона Ханко. Там, на полуострове, тоже готовилось отступление войск, гарнизон ждал транспорты. Ночью 14 ноября «Гордый» и «Суровый» погибли на минном поле. 67 лет спустя после войны водолазы нашли их на дне.
Около 6-30 утра торпедные катера окончили спасение личного состава с горящего транспорта «Луга» и безрезультатно пытались потопить его артиллерийским огнём. По обнаруженным разрывам расположение транспорта засекла немецкая береговая батарея с полуострова Юминда, и тоже начала стрелять, пока не потопила несчастный пароход.
В 9-40 наблюдательные вахты рапортовали Трибуцу, что дальше минных полей вообще нет. Но до этого момента подорваться успели транспорт «Балхаш», спасательное судно «Колывань», посыльное судно «Юпитер» и буксир «Вильми».
Но самое страшное, как оказалось, было еще впереди. Как только небо прояснилось, над конвоями вновь появились немецкие самолеты – сначала разведка, а потом и бомбардировщики. С 7-00 утра налеты бомбардировщиков стали фактически непрерывными – волна за волной, посменно. Благодаря тому, что самый дальний относительно места боя немецкий аэродром располагался всего в 100 километрах, одна боевая группа врага, отбомбившись, имела возможность после атаки сразу уходить за новой порцией боезапаса, уступая место в небе над конвоем следующей эскадрилье…
Противопоставить посменному налету советским конвоям было почти нечего. Зениток у транспортов мало. А уклонение маневром было неосуществимо из-за тихоходности большинства судов.
Транспорт «Аусма» эвакуировал 1 200 бойцов гарнизона Палдиски – и был потоплен немецкими самолетами в половине второго пополудни. В три часа десять минут та же участь постигла транспорт «Тобол», еще через час – транспорт «Калпакс». У последнего на борту было полторы сотни пассажиров, из них половина – раненые. 1 100 человек погибло в ходе 40 атак авиации и при опрокидывании погибающего парохода.
В 18-00 затонул пылающий от попаданий авиабомб транспорт «Алев», в 18-10 - транспорт «Атис Кронвалдс», в 18-20 - танкер № 12, в 20-30 - транспорт «Вторая пятилетка», после 21-00 - транспорт «Вормси» и буксир «Вента»…
Некоторые корабли и суда, получив попадания, выбрасывались на берег, чтобы избежать гибели пассажиров и команды. Такова была участь военных транспортов «Иван Папанин» и «Лейк Люцерне», а также ремонтно-спасательного судна «Серп и Молот». О последнем стоит сказать особо: на борту этого скромного спасателя было огромнейшее количество запчастей для балтийских подлодок, а также новейшие станки для питерских портовых мастерских, крановое и водоотливное оборудование. Потеря такого транспорта серьезно ограничивает возможности оказания помощи ремонтом и водоотливом боевым кораблям во время сражения…
Авиационными бомбами были повреждены транспорты «Скрунда», «Ярвамаа», «Шауляй». Лишившиеся хода, горящие беспомощные пароходы на следующий день немцы добили.
Некоторых пострадавших от бомбежек удалось спасти. Для этого буксиры подходили под огнем к подвергающемуся атаке кораблю, и с риском для жизни брали его на буксир, тащили к Гогланду. Канонерская лодка «Аргунь», подводная лодка «Калев», ледокол-буксир «Тасуя», транспорт «Казахстан» и торпедный катер ТКА-74 – все они могли погибнуть, если бы не самоотверженность приданных эскадре буксиров.
После того, как стало смеркаться, немецкие самолеты, наконец, удалились, но почти сразу с наступлением темноты пропали без вести два эстонских катера. Поврежденный противолодочник-ловушка «Хийусаар», с трудом управлявшийся после попадания бомбы в румпельное отделение, уже на подходах к Гогланду угодил на мель…
Как беспощадно изматывает сердце и нервы ожидание неминуемой атаки – не с воздуха, так из-под воды! Психологическое напряжение людей, лишенных возможности нанести врагу последний перед гибелью урон, иначе, чем запредельным, не назовешь. Боеспособными – и то условно из-за перегруженности эвакуантами – можно было считать только боевые корабли. Транспортный состав был лишь добычей смерти.
Стоит ли удивляться, что в этих условиях случилось даже что-то вроде мятежа. На спасательном судне «Нептун» некоторые красноармейцы из числа эвакуантов заперли капитана в каюте, выбрали некий «комитет представителей» и требовали немедленно высадить их на оккупированный врагом берег.
Братцы-товарищи, но там же немцы!!! – колотил капитан кулаками в железную переборку.
Ну и что? Мы – с оружием. В худшем случае станем партизанами… А то тут с тобой еще потонешь ко всем чертям ни за грош, не сделав по фашистским мордам ни одного выстрела!..
К счастью явился полковой комиссар, накануне подобранный из воды, и освободил арестованного капитана, попутно объяснив ретивым «ревкомовцам», что станут или не станут они партизанами – это еще вопрос. До партизанства дожить надо. А вот дезертирами за самовольное изменение курса корабля и оставление своей воинской части их в трибунале точно назовут – со всеми вытекающими последствиями…
Впрочем, и еще не занятый врагом берег безопасности не гарантировал. Уполномоченный 3-го отделения 3-го отдела КБФ Ламброзо, совершивший на танкере № 12 переход из Таллинна до острова Гогланд, 31 августа докладывал своему руководству о неразберихе, царившей в момент разгрузки. С берега дали распоряжение высадить бойцов, на шлюпках переправилось человек 150-200. В этот момент к танкеру на катере подошел капитан 2-го ранга Черный и, угрожая оружием, приказал капитану отойти от острова и следовать в Кронштадт. Закончилось дело тем, что танкер, отойдя от Гогланда на 8-10 километров, попал под бомбежку и утонул со всеми оставшимися невысаженными солдатами. Зачем кавторанг прогнал пароход в море – как оказалось - на верную смерть? Оказалось, из опасения, что его сейчас начнут бомбить! И, по большому счету, не так уж и неправ был: на ходу можно хотя бы уворачиваться от самолетов, активно маневрируя, тогда как на стоянке ты - мишень мишенью, не более того.
Опасения кавторанга Черного подтвердились 30 августа, когда на Гогланде начали погрузку высадившихся накануне людей для дальнейшего движения в Кронштадт. Утро выдалось ясным, с рассветом налетели немецкие самолеты и превратили погрузку в сущий ад… Были новые жертвы.
«Эту работу можно было сделать с наступлением темноты, но командование острова и до этого не додумалось», - сообщал своему начальнику уполномоченный 3-го отдела ОВРа политрук Корытько.
В этот день, 29 августа, погибло наибольшее количество эвакуированных бойцов и гражданских лиц. Вместе с тем, героическими действиями экипажей остальных кораблей и судов под огнём вражеской авиации были спасены в море свыше 9 300 человек, ещё свыше 6 100 человек сошли на остров Гогланд с подошедших к нему горящих или прибуксированных повреждённых кораблей. Для спасения людей в море высылались корабли из Кронштадта, с Гогланда и с острова Лавенсаари, на их счету тысячи спасённых жизней.
Авиация Балтийского флота действовала беспорядочно, малыми силами, не в зоне действия основных сил немецкой авиации, не обеспечила прикрытие транспортов, больше летала над отрядами главных сил и прикрытия, и то подавляющей частью во второй половине дня.
Корабли главных сил и отряда прикрытия стали прибывать в Кронштадт с 17-20 часов 29 августа. До конца дня 29 августа в Кронштадт прибыли 24 вымпела, на остров Гогланд – 16. На следующий день и позже в Кронштадт продолжали
прибывать отрядами и поодиночке уцелевшие корабли и суда из Таллинна – числом 107
вымпелов.
Немецкая авиация бомбила острова Гогланд и Лавенсаари, и иногда транспорты, с таким трудом добравшиеся до родной земли, погибали уже на стоянках. Именно так было потоплено 6 пароходов. Начался подсчет потерь.
Погибли почти со всем личным составом 5 эсминцев, 2 сторожевика, 1 подлодка, 10-12 транспортов. Причем, уцелевшие доложили, что погибло более 30 транспортов с личным составом армии и флота... У страха глаза велики? Или опрос уцелевших командиров кораблей и присоединившихся к караванам капитанов-эстонцев в штабе флота велся по принципу: «Василий Петрович, вы сколько потопленных пароходов видели? Три? А вы, Тимофей Иванович? Четыре? А вы, Райво Ясперович?
Тоже три? Так и пишем: десять пароходов…»?
Точный до имени-фамилии список жертв Таллиннского перехода, видимо, никогда не будет составлен, поскольку никакого учета эвакуируемых, тем более поименных списков, никто не вел. На мемориальной доске в память погибших участников Таллиннского перехода указано 10 903 погибших…
Некруглое число вызывает доверие – до человека подсчитали? Однако источник информации неизвестен, и почему на монументе выбиты именно эти цифры, практически не установимо. Адмирал Трибуц в рапорте Сталину говорил о пяти тысячах жертв. Но позже, в мемуарах, признавался, что это число не может быть точным: статистики пассажиров никто не вел. Адмирал назвал наркому результат умозрительного подсчета и еще опасался, что вышло слишком много. Кстати, в
войну опасались вслух афишировать многочисленные потери, чтобы не деморализовывать защитников Родины…
В декабре 1941 г. начальник 3-го отдела КБФ дивизионный комиссар Лебедев направил наркому ВМФ СССР адмиралу
Кузнецову две докладные записки: «О боевых действиях Краснознаменного Балтийского флота» и «Об отходе Краснознаменного Балтийского флота и частей 10 СК из Таллинна в Кронштадт 28-29 августа 1941 г.», в которых дал анализ
августовских событий на Балтике. В документах имеются цифры потерь: потоплено 12 боевых кораблей, еще 3 требуют докового ремонта, погибло 19 вспомогательных судов и транспортов, еще 4, будучи поврежденными, выбросились на берег о.
Гогланд. Людские потери он определил более чем в 6 тысяч человек, включая команды погибших кораблей. Более – насколько? К сожалению, неточность в подсчете потерь позволяет ряду сторонников теории «потопления фашизма в русской
крови», спекулирующих на трагедии, утверждать, что потери в ходе таллиннского перехода составили «значительно более 20 тысяч человек».
В какие цифры верить? Воистину, смерть одного – горе, смерть многих – статистика… Легче было счесть уцелевших. Впрочем, и здесь в статистике имеются значительные расхождения.
По данным штаба КБФ на 2 сентября 1941 года было спасено от угрозы уничтожения оккупантами 14 800 человек.
В «Хронике Великой Отечественной войны Советского Союза на Балтийском море и Ладожском озере», до недавнего времени находившейся под грифом «Для служебного пользования», утверждается, что в Кронштадт прибыло 12 225 человек. Но не указывается, сколько эвакуантов в это время еще находится на островах Готланд и Лавенсаари.
В монографии А. В. Платонова приводится общее число перевозимых людей - 28 900 человек, включая гражданских, и число погибших - около 11 000, включая 3000 гражданских лиц, но без учёта экипажей погибших кораблей и судов.
А в монографии капитана 1 ранга В.Д. ДОЦЕНКО «История военно-морского искусства» (том 2, 2005) приводятся в разных главах сразу три цифры погибших - около 12 000, более 14 000 и более 18 000… И противоречивость цифр никакого логичного объяснения не получает… Впрочем этот автор – один из ярких примеров коньюнктурного подхода к исследованиям истории, его статистике просто нельзя верить.
Можно подсчитать лишь жертвы отдельных эпизодов сражения. На транспорте «Балхаш» погибло 3 815 человек, на
упомянутой уже «Виронии» - 2 259 человек, на транспортах «Алев», «Атис Кронвальдис», «Карпакс» и «Ярвамаа» вместе взятых - 2 528 человек), на пароходе «Эверита» - 1 550 человек, на «Найссааре» - 1 500 человек). В 600 человек оцениваются потери «Казахстана», столько же погибло при затоплении «Эллы». Итого – 12 852 человека. Вряд ли все остальные корабли – и погибшие, и уцелевшие, могли бы дать в сумме более 7 000 погибших. Так что оставим слова о «более 20 тысяч жертв», якобы понесенных в ходе этого отступления, на совести последователей Резуна и Бунича. Но будем осознавать, что поименно нам все же не вспомнить всех погибших. Сколько бы их ни было – это наши соотечественники, павшие в самой жестокой войне двадцатого столетия…
…Горько писать об этом. Но необходимо. Как видится с высоты прошедших лет, когда оборванные судьбы стали лишь строчками в документах из военного архива, причин у потерь в ходе Таллиннского перехода было несколько.
Результат операции для противника – потеряно всего 3 бомбардировщика – дал повод германской пропаганде говорить о
Таллиннском переходе как о большой победе, и даже клеймить позором Балтфлот. Защитники Таллинна до последнего не верили в поражение и необходимость эвакуации. В докладе начальника штаба 3-го полка ПВО главной базы КБФ майора Миролюбова адмиралу Трибуцу есть такие строки:
«Насколько храбро зенитчики дрались, защищая Таллинн, настолько бесславно большинство их погибло в водах Балтики, не принеся врагу никакого урона. Таллинн предателями был сдан, так как отдельные зенитные батареи по 3 дня сдерживали противника, подавляя минометы и в упор расстреливая живую силу, и если батарея оказывалась в окружении, когда пехота покидала свои рубежи, то достаточно было бросить группу бойцов в 30-40 человек - и немцы позорно откатывались назад. А если бы бросить в наступление всех утопленных балтийцев с брошенной артиллерией, то противнику был бы нанесен сокрушительный удар в спину».
…Осень сорок первого вступала в свои права. Всем, кто уцелел в кровавые дни Таллиннского перехода, предстояло влиться в ряды защитников Ленинграда. Эскадра Балтийского флота и 18 тысяч бойцов помогли второй российской столице выстоять в дни сентябрьского наступления врага. А впереди было еще четыре года войны…
К этому памятнику приходят много людей. И посетители здесь разные: русские, эстонцы, немцы, финны и многие другие. Хотя нет в этом месте белоснежных стелл, устремленных в высь, нет усыпальниц для павших героев, но место это — самая большая могила в Балтийском море. Там, на траверзе мыса Юминда, на дне моря лежат корабли Таллинского перехода августа 1941 года, величайшей морской трагедии на Балтике.
Мы приехали к памятнику на Юминда к вечеру 26 августа вместе с Сергеем Ивановичем Макаревским и Валерием Ивановичем Воронцовым. Нехитрая закуска скрасила разговор и тост, не чокаясь, — За них…
Валерий Иванович Воронцов вспоминал рассказы отца, участника Таллинского перехода: — «Отец рассказывал, инженерный батальон уходил последним. Взорвали, все, что могли и погрузились на транспорт. Команда судна — литовцы. Весь первый день немецкие самолеты бомбили конвой, к ночи улетели. За сутки ушли довольно далеко от Таллина. Ночью транспорт шел с включенными огнями, отец пошел на мостик и потребовал погасить огни, капитан заартачился, пришлось достать наган и объяснить обстановку. Огни погас…»
Про памятник в Юминда есть статья Нелли Кузнецовой в газете «Молодежь Эстонии»:
«…Он очень прост, лишен какой-либо вычурности, почти аскетичен и, может быть, поэтому производит еще более сильное впечатление. Это огромный камень, поднятый на каменный же постамент, а возле него памятная доска: на черном мраморе — силуэт гибнущего корабля со вздыбленным носом и надпись на трех языках, в том числе и на русском. Контр-адмирал в отставке Иван Иванович Меркулов, служивший в этих местах и хорошо знающий историю этого трагического и героического прорыва кораблей, рассказывает, что по утрам, когда восходит солнце, камень, если смотреть на него с моря, кажется красным, он словно сочится кровью.
Сама история этого памятника поразительна. Адмирал Меркулов недаром сказал, что это памятник народный, в него вложены усилия очень многих людей — матросов, мичманов, офицеров, жителей окрестных селений, простых эстонцев, помнивших разыгравшуюся здесь трагедию, когда темной августовской ночью корабли и суда Балтийского флота прорывались из осажденного немцами Таллинна в Кронштадт.
Когда-то здесь, на оконечности мыса Юминда был поставлен простой камень, кусок гранита, а вокруг — корпуса мин как напоминание о тех страшных минных заграждениях, через которые прорывались и на которых погибали корабли. Но штормы, ветры разрушали берег, и со временем камень оказался почти скрытым водой. Но надпись на нем — крупные белые цифры «1941» — еще видна.
Потом офицеры Меркулова поставили на мысе другой камень. Иван Иванович вспоминает, как тащили его сюда двумя огромными «КрАЗами». Так уж сложилось, что офицеры, ставившие здесь этот камень, второй уже памятный камень, волновавшиеся и заботившиеся о том, чтобы память о погибших в 41-м не была забыта, сами погибли, оказавшись по долгу службы в Чернобыле и схватив там немалую дозу облучения. Так одна трагедия наложилась на другую, и в нем, этом памятнике, словно сошлись жизнь и смерть людей разных времен.
Памятник открывали несколько раз. Иван Иванович Меркулов вспоминает, как на одной из таких церемоний плакали эстонцы из окрестных деревень, а старая эстонка-учительница, видевшая с берега, как погибали корабли, прочитала собственное стихотворение, начинавшееся словами: «Горело море…»
Карли Ламбот, удивительный человек, долго бывший старейшиной деревни Юминда, помнится, рассказывал, как в начале 90-х обратился к тогдашнему президенту Эстонии Леннарту Мери с письмом, в котором писал, что памятник нуждается в реставрации, что необходима помощь, поскольку памятник этот имеет общечеловеческое значение. Ответа он долго не получал. Но потом, после выступления одной из газет Леннарт Мери, как рассказывал Карли Ламбот, позвонил ему прямо домой и извинился за долгое молчание. Вот тогда памятник был торжественно открыт еще раз, и вокруг большого камня реяли знамена разных стран, и стояли в строю солдаты, и присутствовали зарубежные послы, а среди них и посол России Константин Провалов.
Сейчас, когда, стоя у памятника, смотришь на водную гладь, которая кажется такой мирной, трудно представить себе, что в ту далекую ночь здесь, казалось, горела сама вода, слышались взрывы, предсмертные крики… Корабли и суда взрывались на минах, с берега их обстреливали немецкие батареи, сверху заходили самолеты.
Вот здесь, где сейчас море так спокойно, тогда, 65 лет назад был создан немцами огромный минный барьер, получивший название Юминданинского. Здесь было выставлено, как рассказывает адмирал Меркулов, 36 минных заграждений — около 2000 мин. Особенно мощное минное поле, по словам Меркулова, располагалось севернее мыса Юминда, оно простиралось на 25 миль.
Корабли и суда Балтийского флота должны были пройти через сравнительно узкий Финский залив, вдоль берегов, которые уже были захвачены фашистами, через 170 миль, где минные поля имели очень большую плотность. Немецкая авиация, по существу, господствовала в воздухе, а советские самолеты фактически не могли прикрывать уходящий из Таллинна флот, поскольку с ленинградских аэродромов они могли долетать лишь до острова Лавенсаари.
Через Юминданинский минный барьер должны были прорваться 228 кораблей и судов, на них было свыше 39 тысяч человек, в том числе около 28 тысяч эвакуируемых офицеров, солдат, матросов, курсантов военных и военно-морских училищ, а также гражданских людей — сотрудников таллиннских учреждений, женщин и детей.
«Как же они шли, все эти корабли и суда, с огромным количеством мужчин, женщин и детей, как же они шли через эти воды, начиненные смертью? — спросила я у Меркулова. — А где же были тральщики?»
А вот представьте себе, сказал он, вся эта армада двигалась кильватерной колонной, растянувшись на многие километры, в узкой полосе шириной не более 600 метров. А тральщики? Они, конечно, шли впереди, пытаясь сделать путь более безопасным, но их было мало, в 10 раз меньше, чем требовалось в такой сложной обстановке.
Подсеченные тралами якорные мины плавали в этой узкой протраленной полосе. А ведь была ночь… Их трудно было увидеть в темноте, еще труднее успеть уклониться от них или их расстрелять. К тому же радиосвязи по УКВ практически не было, что, конечно, затрудняло управление кораблями и судами.
Вообще-то, сказал Меркулов, форсирование минных полей в ночной темноте, под вражеским обстрелом, да еще таким количеством кораблей никогда и нигде не производилось. Ничего подобного не было в военно-морской истории. Но разве был иной выход? Теперь, возможно, военные историки укажут на ошибки, заявят, что были иные возможности. Увы, история не знает сЭто были страшные сутки… На минах подорвались и погибли 14 кораблей и примерно столько же судов. Федор Парамонович Еременко, офицер-моряк, бывший тогда курсантом и оказавшийся на погибающем эсминце, вспоминал, что небо озарялось яркими вспышками — это подрывался на мине очередной корабль, людей в воде становилось все больше, многие тонули, не в силах держаться.
А потом на фоне этих предсмертных криков, разрывов мин и снарядов стало вдруг нарастать пение. Умирающие, обреченные люди пели «Интернационал». В это трудно, быть может, поверить, но так говорят очевидцы, те, кто видел и слышал это сам.
…Рано утром уцелевшие корабли и суда продолжали путь. Погода улучшилась, но зато налетели вражеские самолеты. Им было удобно бомбить караван. Аэродромы в Финляндии и Эстонии находились не дальше, чем в 100-150 км от пути движения армады. Корабли отражали атаки самолетов, но суда, перевозившие эвакуируемых, были беззащитны. Почти все они погибли. Знали ли пилоты этих самолетов, что бомбят не военные суда? Наверное, знали…
Многих все-таки сумели спасти. В операции спасения участвовали корабли и катера охранения, а также специальный отряд, развернутый на острове Гогланд. Моряки рисковали собой, снимая людей с горящих кораблей, поднимая тонувших из воды. За два этих страшных дня было спасено, как рассказывает Меркулов, 13 тысяч человек, только из воды подняли 5 тысяч. Морякам пришлось вылавливать обессиленных людей баграми и вытаскивать из воды собственными силами. Помочь себе самостоятельно они уже не могли.
Об этом трудно рассказывать, это трудно слушать, но надо, чтобы люди об этом знали. Знали, сколько мужества, упорства, самоотверженности проявляли люди. На транспорте «Луга», например, было 1200 раненых. Когда он подорвался на мине и стал тонуть, людей с «Луги» сняли моряки другого транспорта. Но и этот был поврежден бомбами. Тогда раненых уже во второй раз перенесли на другие корабли.
Как легко выговаривается это словечко «сняли». И трудно, быть может, представить себе, сколько бесконечного, опаснейшего труда, а зачастую и самопожертвования вмещает в себя оно. Транспорт «Казахстан» загорелся от бомбовых ударов, но моряки своими силами погасили этот пылающий костер и довели свое судно до Кронштадта. Дошли и другие корабли, пройдя страшный путь длиной в 300 километров. Можно ли считать подвигом то, что происходило тогда в море, возле этого мыса Юминда, с которого и стреляли немецкие батареи по тонущим морякам и кораблям? Адмирал Меркулов, отдавший большую часть жизни флоту и знающий, почем фунт лиха, да и другие моряки считают, что да, это был подвиг. Война — жестокая вещь, в ней было немало подлости, просчетов, ошибок, но больше все-таки героизма. И это надо помнить…
Но потери все-таки были большими. Это самый острый и самый болезненный вопрос. И самый спорный… Цифры потерь оцениваются по-разному. Самые авторитетные источники, как говорит Меркулов, сообщают, что погибли 10903 человека, 7745 из них — это военнослужащие, 3158 — гражданские люди. Однако напомним: за первые три недели войны немцы потеряли убитыми и ранеными 90 тысяч человек. По всей линии фронта шли тяжелейшие, кровопролитнейшие сражения. Такая война…
Дважды в XX веке немцы и русские воевали друг против друга. Эти войны оставили кровавые рубцы в памяти двух народов. Но выше такой памяти — их культура и мудрость. И сегодня это сказывается на межгосударственных отношениях двух стран, контактах, дружеских, профессиональных, их жителей. Да и вообще… Смерть многих людей — не повод для политических игрищ. Это повод для вечной памяти, уважения к павшим…
И еще… Алексей Иванович Трифонов, последний командир знаменитой 94-й бригады траления, каждый год именно в эти дни привозит на Юминда школьников. Пусть видят, пусть знают… Чтобы не повторилось».
Эстонские историки провели 26 августа 2006 года на мысе Юминда конференцию, посвященную вопросам истории августа 1941 года в Эстонии. На конференции с докладами выступили Март Лаар (Эстония), доктор истории Яари Лескинен (Финляндия), Тиит Норметс (Морской музей Таллинна), был приглашен контр-адмирал Радий Зубков (Россия). Состоялась также презентация новой книги профессора истории Мати Ыуна, рассказывающей о Юминдской минной позиции и событиях Таллиннского перехода 1941 года. Интересно, что конференция проходила на мысе Юминда в здании, где в советское время располагался клуб и столовая зенитно-ракетного дивизиона.
На следующий день мы совершили небольшую экскурсию по историческим местам, вроде бы хорошо знакомого Таллинна, но открыли, как всегда, новые страницы истории города у моря.
Юрий Мелконов
В историю Великой Отечественной войны вошло событие, происшедшее в последних числах июля 1941 года и получившее название Таллинский переход Балтийского флота. Эта беспримерная по своей сложности операция стала одним из примеров мужества и самоотверженности советских моряков.
Просчёт командования
Как свидетельствуют архивные документы прошедших лет, к началу нападения фашистской Германии на Советский Союз главная база Балтийского флота находилась в Таллине. Однако, несмотря на это, необходимые работы по укреплению города с суши и моря проведены не были. Надежды командования возлагались на то, что, ввиду своего удаления от государственной границы, столица Эстонии не подвергнется нападению противника.
Эти расчёты были перечёркнуты стремительным развитием наступательных действий немецкой армии, вследствие которых уже в первой декаде июля 1941 года враг оказался в шестидесяти километрах от Таллина, создав, таким образом, реальную угрозу находившейся в нём военно-морской базе, сухопутным частям, а также не успевшему эвакуироваться гражданскому населению.
Несмотря на то что необходимость эвакуации была вполне очевидна, командование Северо-Западного направления во главе с маршалом К. Е. Ворошиловым, боясь ответственности, не решалось отдать соответствующий приказ, и, таким образом, время было упущено. По этой причине вывод кораблей Балтийского флота и сухопутных войск из вражеской блокады, в которой они оказались, начался под шквальным огнём противника. Эта операция вошла в историю войны под названием Таллинский переход.
Усилия врага, направленные на захват Таллина
Столь стремительное наступление немецких войск было вызвано приказом Гитлера, требовавшего любой ценой не допустить переправку сухопутных войск и кораблей Балтийского флота к Ленинграду, взятие которого являлось, в соответствии с планом «Барбаросса», одной из приоритетных задач германского командования.
В результате Таллинский переход осуществлялся под огнём семнадцати артиллерийских дивизионов, размещённых на южном берегу Финского залива, которых поддерживали две финские батареи. Кроме того, положение катастрофически усложнялось значительным количеством минных заграждений, выставленных совместными усилиями немецкого и финского флотов, а также морской авиацией противника. Серьёзную опасность представляли и финские действовавшие в акватории залива.
Приказ, вызывавший недоумение
В наши дни у военных экспертов вызывает много вопросов план командования, на основании которого осуществлялся Таллинский переход. Бунич Игорь Львович - известный российский писатель, историк и публицист, - в своей книге, посвящённой событиям тех лет, обращает внимание на неподдающееся здравой логике решение использовать для прохода всех кораблей лишь центральный фарватер.
Не подлежит сомнению, что только он был достаточно глубок и пригоден для участвовавшего в переходе крейсера Киров, но почему остальным судам, имевшим значительно меньшую осадку, было запрещено воспользоваться иными фарватерами - непонятно. Таким образом, флот растянулся на многие километры, и обеспечить его защиту от морских и воздушных сил противника было практически невозможно.
Как свидетельствует в своей книге Таллинский переход осуществлялся при катастрофической нехватке тральщиков. По этой причине минная разведка в должном объёме произведена не была, и акватория залива таила в себе смертельную опасность за счёт огромного количества как немецких, так и советских морских мин.
Диспозиция, намеченная командованием флота
Согласно плану, разработанному штабом операции, Таллинский переход должен был осуществляться следующим образом: впереди размещался отряд главных сил, за ним следовали корабли прикрытия, арьергард, и замыкали караван четыре конвоя. Перед каждой группой судов ставилась определённая задача, от успешного выполнения которой зависел общий исход дела.
Всего в операции принимали участие двести двадцать пять кораблей. Отряд главных сил возглавлял крейсер «Киров». За ним следовали четыре эсминца, пять подводных лодок, столько же тральщиков и большое количество торпедных, сторожевых и прочих катеров. Это был отряд главных сил.
В отряд прикрытия входили три эсминца, четыре подлодки и катера различного назначения. Арьергард состоял из трёх эсминцев, трёх сторожевых кораблей и катеров. На их попечении находились четыре конвоя, состоявшие из большого количества транспортных судов, перевозивших различные грузы и людей. Помимо перечисленных судов, в операции принимало участие большое количество дополнительных кораблей охранения.
Выход в море и первые потери
Таллинский переход начался ранним утром 28 августа, когда боевым кораблям и транспортам был отдан приказ выйти на внешний рейд. Однако, их быстрому продвижению помешал разыгравшийся в этот день шторм, сопровождавшийся сильным северо-восточным ветром. Лишь ближе к вечеру погодные условия улучшились, и суда, несмотря на плотный артиллерийский огонь противника, начали перестраиваться в походный порядок.
Буквально с первых минут в борьбу с морскими минами вступили тральщики, поминутно подсекавшие их своими параванами - специально предназначенными для этой цели приспособлениями, а также тралами. Но залив был до такой степени нашпигован минами, что кораблям далеко не всегда удавалось вовремя уклониться от встречи с ними. В результате в этот день жертвами стали девять надводных судов и две подводные лодки.
Вечер и ночь, наполненные кошмаром
В первый день пути транспорты и конвой несколько раз подвергались артиллерийскому обстрелу противника, который вёлся интенсивно, но безрезультатно. Около 20:00 были замечены финские торпедные катера, идущие на сближение с советскими судами, но плотным огнём орудий, их отогнали прежде, чем они достигли дистанции торпедного выстрела. Тяжёлые потери караван понёс в результате атаки вражеской авиации, предпринятой перед самым наступлением темноты. Четыре советских судна были потоплены, и ещё два получили серьёзные повреждения.
Но в ещё большей степени обстановка усложнилась с наступлением темноты, когда, главный отряд кораблей оказался посреди сплошного минного поля. В эту ночь подорвались на минах и затонули одиннадцать надводных судов и одна подлодка. Из их многочисленных экипажей и находившихся на борту пассажиров были спасены лишь несколько десятков человек.
Исходя из сложившейся обстановки, командующий флотом был вынужден отдать приказ всем оставшимся судам встать на якорь и дожидаться рассвета. Итог этой первой ночи похода был ужасен - двадцать шесть судов из тех, что накануне днём вышли из Таллина, были потоплены. Кроме того, пять кораблей - повреждены, два захвачены противником, и одно пропало без вести.
Воздушные атаки противника
С первыми лучами солнца 29 августа 1941 года корабли продолжили свой путь, но в этот день судьба готовила им ещё большие испытания. Уж в 5 часов 30 минут над караваном появились немецкие самолёты-разведчики, а начиная с 7.30 авианалёты следовали один за другим. Их частоте способствовала близость береговых аэродромов, расстояние до которых не превышало ста километров, и почти полное отсутствие в небе советских самолётов.
Практически не встречая сколько-нибудь серьёзного огневого противодействия, немецкие пилоты имели возможность выбирать наиболее крупные и уязвимые цели, а затем хладнокровно их поражать. В результате прицельного бомбометания 29 августа к ранее погибшим судам прибавились ещё четырнадцать, а также увеличилось число тех, что были повреждены и требовали буксировки.
Спасательные работы, сохранившие тысячи жизней
Этот день был отмечен самым большим количеством жертв как среди моряков, так и среди пассажиров кораблей, в число которых входили эвакуируемые военнослужащие сухопутных частей и гражданские лица. Тем не менее в результате действий по оказанию помощи терпящим бедствие было спасено более девяти тысяч трехсот человек, и около шести тысяч сумели высадиться с горящих судов на остров Гогланд. Экипажам кораблей, высылаемых специально для ведения спасательных работ из Кронштадта, а также островов Лавенсаари и Гогланда, удалось сохранить тысячи жизней.
Попытка понять причины трагедии
Объясняя причины большого количества потерь, которыми сопровождался Таллинский переход, Бунич Игорь Львович, о книге которого речь шла выше, а также целый ряд военных историков указывают на крайнюю некомпетентность командования, подчас отдававшего приказы, противоречащие здравому смыслу. Например, и без того малочисленное прикрытие было ослаблено приказом, поступившим с согласно которому двум подводным лодкам предписывалось, оставив конвой, полным ходом направляться в Кронштадт, что они и исполнили незамедлительно.
Сознавая, что ряд приказов был продиктован явной некомпетентностью должностных лиц, командиры отдельных кораблей, вопреки предписанию, провели свои суда южным фарватером и, благополучно достигнув пункта назначения, спасли людей.
Суда, достигшие желанной цели
К вечеру того тяжёлого дня первые корабли главных сил каравана стали прибывать в Кронштадт. До полуночи двадцати девяти из них удалось благополучно бросить якоря на рейде этой крупнейшей военно-морской базы. Кроме того, ещё шестнадцать достигли расположения наших войск на
30 августа в Кронштадт прибыли поодиночке, или небольшими группами ещё сто семь кораблей. Сразу же была организована доставка всех спасённых членов экипажей, а также солдат и гражданских лиц в Ленинград. Раненых распределяли по госпиталям, а те, кто мог держать в руках оружие, записывались в подразделения, формировавшиеся для отправки на фронт. Так завершился Таллинский переход, итоги которого позволяют отнести его к самым трагическим страницам истории Советского военно-морского флота.
Потери, понесённые за дни перехода
Несмотря на то что в отдельных печатных публикациях приводится различное число судов, погибших во время этой операции, принято считать, что их было шестьдесят два. Это количество наиболее соответствует данным, имеющимся в распоряжении исследователей. В него вошли как боевые корабли, так и вспомогательные, а также транспортные суда.
Также нет единого мнения относительно числа погибших. командовавший в те годы Балтийским флотом, в своих воспоминаниях говорит о пяти тысячах погибших. Из доклада Сталину наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова следует, что их было семь тысяч семьсот человек, а официальное издание Главного штаба сообщает о десяти тысячах. Очевидно, эта информация наиболее соответствует действительности, так как в советские времена было не принято завышать собственные потери.
Годовщина трагических событий
В этом году исполнилось 75 лет Таллинскому переходу, в связи с чем внимание общественности было привлечено к этой героической странице отечественной истории. В конце августа прошёл целый ряд мероприятий историко-патриотического характера, в которых принимали участие как ветераны флота, так и молодёжь.
На экраны страны вышли посвящённые этому трагическому событию документальные фильмы. Таллинский переход представлен в них на основании архивных документов и воспоминаний участников событий. В них рассказывается о той задаче, которая была поставлена перед балтийскими моряками. Кроме произведения Игоря Бунича, о котором упоминалось выше, в те дни были представлены вниманию читателей и другие книги о Таллинском переходе.
Разрешение на эвакуацию флота и промышленного оборудования из Таллина было получено только 26 августа , когда немецкая артиллерия уже вела огонь по советским кораблям в Таллинском порту. Из-за промедления противник успел блокировать позиции кораблей Балтийского флота , перегородив минными заграждениями узкий залив между Коткой и мысом Юминда . Советским командованием был выбран в Финском заливе только один фарватер — центральный. Выбор был основан только на том, что гигант крейсер Киров не мог пойти по фарватеру, имеющему меньший резерв глубины. Тральщиков было катастрофически мало, поэтому перед выходом кораблей из главной базы не успели провести минную разведку и контрольное траление по маршруту перехода. На момент перехода Финский залив представлял из себя «суп с клёцками» — залив, напичканный как советскими, так и немецкими минами .
В 11 часов 27 августа командующий флотом Трибуц отдал приказ о начале отхода войск и посадки на суда. Грузили боевую технику и наиболее ценное имущество. На крейсер «Киров» был погружен золотой запас и правительство Эстонии. Учет принятых на борт людей практически не производился. Всего из Таллина в поход 28 августа 1941 года вышли 225 кораблей и судов.
Утром 28 августа боевые корабли и транспорты под огнём артиллерии и миномётов вышли на внешний рейд, но быстрого продвижения не получилось из-за штормовой погоды. Только во второй половине дня погода улучшилась, корабли начали перестраиваться в походные порядки. В этом переходе тральщики оказались самыми полезными кораблями: они были буквально нарасхват. Именно тральщикам во время перехода досталось больше всего. Корабли не успевали расстреливать мины, подсекаемые параванами и тралами, не успевали отвернуть от внезапно появлявшихся на их пути мин и подрывались. В этих условиях командующий флотом приказал встать на якорь до восхода солнца. к моменту постановки на якоря в ночь с 28 на 29 августа, флот уже потерял 26 кораблей и судов.
Карта перехода (нажмите для увеличения)
С наступлением рассвета 29 августа боевые корабли отрядов главных сил, прикрытия и арьергарда снялись с якоря и полным ходом, до 27 узлов, ушли на Кронштадт. Но самое страшное было впереди. Примерно с 7 часов утра начались непрерывные авианалёты . Пользуясь близостью своих аэродромов и практически полным отсутствием советской авиации, немецкая авиация обрушилась на тихоходные конвои, к тому же имевшие крайне слабое зенитное вооружение. В этот день, 29 августа, погибло наибольшее количество эвакуированных бойцов и гражданских лиц. Вместе с тем, героическими действиями экипажей остальных кораблей и судов под огнём вражеской авиации были спасены в море свыше 9 300 человек , ещё свыше 6 100 человек сошли на остров Гогланд с подошедших к нему горящих или прибуксированных повреждённых кораблей. Для спасения людей в море высылались корабли из Кронштадта, с Гогланда и с острова Лавенсаари, на их счету тысячи спасённых жизней. Корабли главных сил стали прибывать в Кронштадт с 17:20 часов 29 августа , а 30 августа в Кронштадт продолжали прибывать отрядами и разрозненно уцелевшие корабли и суда — всего 107 единиц.
Вопрос о потерях в корабельном составе остаётся спорным — называются цифры от 8 до 19 боевых кораблей и от 19 до 51 транспортов и вспомогательных судов. По исследованию Р.А. Зубкова, из Таллина вышли 41 992 человека (включая экипажи, войска, гражданских лиц), доставлено в итоге в Кронштадт — 26 881 человек (в том числе вплавь), погибло 15 111 человек (8 600 военнослужащих флота и 143 вольнонаёмных флота, 1 740 бойцов сухопутных войск, 4 628 гражданских лиц).
