Особенности жанра, сюжета и композиции романа. Праздник становится триумфом полноправного, свободного гражданина

Цель урока:

Методические приёмы:

Оборудование урока:

Ход урока

I . Слово преподавателя

Жанр свободного романа развивался, преодолевая литературные схемы и условности. У Толстого в романе нет абсолютной фабульной завершённости положений, на которой строился традиционный романный сюжет. Выбор материала и свободное развитие сюжетных линий определяются лишь концепцией писателя. Сам Толстой писал об этом так: «Я никак не могу и не умею положить вымышленным мною лицам известные границы - как-то женитьба или смерть. Мне невольно представлялось, что смерть одного лица только возбуждала интерес к другим лицам, и брак представлялся большей частью завязкой, а не развязкой интереса» (т. 13, с. 55).

Просмотр содержимого документа
«Особенности жанра, сюжета и композиции романа»

Урок 2.

Особенности жанра, сюжета и композиции романа

Цель урока: определить особенности жанра и композиций романа; выявить его основные сюжетные линии.

Методические приёмы: лекция преподавателя; беседа по вопросам.

Оборудование урока: портрет Л.Н. Толстого работы Крамского; издания романа «Анна Каренина».

Ход урока

I . Слово преподавателя

Толстой называл свой роман «широким, свободным». В основе этого определения лежит пушкинский термин «свободный роман». Между романом Пушкина «Евгений Онегин» и романом Толстого «Анна Каренина» есть несомненная связь, которая проявляется и в жанре, и в сюжете, и в композиции. Толстой продолжил пушкинские традиции обновления формы романа, расширения его художественных возможностей.

Жанр свободного романа развивался, преодолевая литературные схемы и условности. У Толстого в романе нет абсолютной фабульной завершённости положений, на которой строился традиционный романный сюжет. Выбор материала и свободное развитие сюжетных линий определяются лишь концепцией писателя. Сам Толстой писал об этом так: «Я никак не могу и не умею положить вымышленным мною лицам известные границы – как-то женитьба или смерть. Мне невольно представлялось, что смерть одного лица только возбуждала интерес к другим лицам, и брак представлялся большей частью завязкой, а не развязкой интереса» (т. 13, с. 55).

Толстой разрушал традиционные «известные границы» романного жанра, предполагающего гибель героя или свадьбу завершением сюжета, точкой в истории героев.

Докажите, что роман Толстого не отвечает традиционным для его времени представлениям о романе. Сопоставьте «Анну Каренину» с пушкинским «Евгением Онегиным».

(Роман Толстого продолжается после свадьбы Левина и Кити, даже после гибели Анны. Творческая концепция автора – воплощение «мысли семейной» – диктует свободное развитие сюжета, делает его жизненным, правдивым, достоверным. В романе Пушкина тоже как будто нет начала и конца, нет завершённости сюжетных линий. Роман начинается нетрадиционно – с мыслей Онегина на пути в деревню к умирающему дяде, роман продолжается и после гибели одного из главных героев – Ленского, и после замужества главной героини – Татьяны. В «Евгении Онегине» нет традиционного завершения. После объяснения Онегина и Татьяны автор просто оставляет героя «в минуту, злую для него». Роман Пушкина как кусок жизни, выхваченный автором, позволивший ему высказать свои идеи, поставить острые не только для его времени вопросы, показать материальную и духовную жизнь общества.)

Преподаватель. Современные критики упрекали Толстого в нестройности сюжета, в том, что сюжетные линии независимы друг от друга, что в романе нет единства. Толстой же подчёркивал, что единство его романа основано не на внешних фабульных построениях, а на «внутренней связи», определяемой общей идеей. Для Толстого важно внутреннее содержание, ясность и определённость отношения к жизни, которые пропитывают всё произведение.

В свободном романе есть не только свобода, но и необходимость, не только широта, но и единство.

Во множестве сцен, характеров, положений романа Толстого строго выдержано художественное единство и единство авторского отношения. «В области знания существует центр, – пишет Толстой, – и от него бесчисленное количество радиусов. Вся задача в том, чтобы определить длину этих радиусов и расстояние их друг от друга». Понятие «одноцентричности» было у Толстого важнейшим в его философии жизни, что и сказалось в романе «Анна Каренина». Он так и построен: в нём два основных круга – круг Левина и круг Анны. Причём круг Левина более широк: история Левина начинается раньше, чем история Анны, и продолжается после её гибели. И роман оканчивается не катастрофой на железной дороге (ч. VII), а моральными исканиями Левина и его попытками создать «положительную программу» обновления частной и общей жизни (ч. VIII).

Круг Анны, который можно назвать кругом жизни «исключений», постоянно сжимается, приводит героиню к отчаянию, а затем и к гибели. Круг Левина – круг «настоящей жизни». Он расширяется и не имеет чётких внешних границ, как и сама жизнь. В этом есть неотвратимая логика исторического развития, которая как бы предопределяет развязку и разрешение конфликта, и соотношение всех частей, в которых нет ничего лишнего. Таков признак классической ясности и простоты в искусстве.

I I. Работа с группой

Задание. Попробуйте графически изобразить самые общие представления о жизненном пути главных героев романа Толстого в соответствии с авторским понятием «одноцентричности».

Вспомним знаменитую «формулу» Толстого: «И нет величия там, где нет простоты, добра и правды» («Война и мир»). Роман «Анна Каренина» соответствует этой формуле.

В рассуждениях Толстого встречается и другая формула: «Есть разные степени знания. Полное знание есть то, которое освещает весь предмет со всех сторон. Уяснение сознания совершается концентрическими кругами». Композиция «Анны Карениной» может служить идеальной моделью для этой формулы Толстого, которая предполагает наличие однородной структуры характеров и закономерное развитие «любимой мечты».

Множество кругов событий в романе, имеющих общий центр, свидетельствует о художественном единстве эпического замысла Толстого.

Что является основой развития сюжета романа? Что, по-вашему, является «любимой мечтой» самого автора?

(Внутренней основой развитая сюжета в романе «Анна Каренина» является постепенное освобождение человека от сословных предрассудков, от путаницы понятий, от «мучительной неправды» разъединения и вражды. Жизненные искания Анны закончились катастрофой, Левин же через сомнения и отчаяние выходит на дорогу к добру, к правде, к народу. Он думает не об экономической или политической революции, а о революции духовной, которая, по его мнению, должна примирить интересы и создать «согласие и связь» между людьми. Это и есть «любимая мечта» автора, и выразителем её является Левин.)

Преподаватель. Попробуем немного расширить представления о сюжете и композиции романа. Постараемся кратко определить содержание частей романа, проследить, как постепенно раскрывается авторский замысел.

Назовите основные события частей романа. Найдите ключевые образы.

(В первой части ключевой образ – образ всеобщего разлада, путаницы. Роман открывается неразрешимым конфликтом в доме Облонских. Одна из первых фраз романа: «Всё смешалось в доме Облонских» – является ключевой. Левин получает отказ Кити. Анна теряет покой, предчувствует будущую катастрофу. Вронский покидает Москву. Встреча героев на метельной станции предвещает трагичность их отношений. Левину, так же, как и его брату Николаю, хочется «уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей». Но уйти некуда.

Во второй части герои словно разбросаны ветром событий. Левин замкнулся в своём имении в одиночестве, Кити скитается по курортным городкам Германии. Вронского и Анну «путаница» связала друг с другом. Вронский торжествует, что сбылась его «обворожительная мечта счастия», и не замечает, что Анна говорит: «Всё кончено». На скачках в Красном селе Вронский неожиданно для себя терпит «постыдное, непростительное» поражение, предвестие жизненного краха. Кризис переживает Каренин: «Он испытал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту и вдруг увидавший, что этот мост разобран и что там пучина. Пучина эта была – сама жизнь, мост – та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович».

Положение героев в третьей части характеризуется неопределённостью. Анна остаётся в доме Каренина. Вронский служит в полку. Левин живет в Покровском. Они вынуждены принять решения, которые не совпадают с их желаниями. И жизнь оказывается опутанной «паутиной лжи». Особенно остро чувствует это Анна. Она говорит о Каренине: «Я знаю его! Я знаю, что он, как рыба в воде, плавает и наслаждается во лжи. Но нет, я не доставлю ему этого наслаждения, я разорву эту его паутину лжи, в которой он меня хочет опутать; пусть будет что будет. Всё лучше лжи и обмана!»

В четвёртой части романа между людьми, уже разделёнными глухой враждой, устанавливаются отношения, рвущие «паутину лжи». Здесь рассказывается об отношениях Анны и Каренина, Каренина и Вронского, Левина и Кити, которые, наконец, встретились в Москве. Герои испытывают на себе воздействие двух противоположных сил: нравственного закона добра, сострадания и прощения и властного закона общественного мнения. Этот закон действует постоянно и неотвратимо, а закон сострадания, добра проявляется лишь изредка, как прозрение, когда вдруг Анна пожалела Каренина, когда Вронский увидел его «не злым, не фальшивым, не смешным, но добрым, простым и величественным».

Ведущая тема пятой части – тема избрания пути. Анна уехала с Вронским в Италию. Левин женился на Кити и увёз её в Покровское. Происходит полный разрыв с прошлой жизнью. Левин на исповеди обращает внимание на слова священника: «Вы вступаете в пору жизни, когда надо избрать путь и держаться его». Выбор Анны и Вронского освещается картиной художника Михайлова «Христос перед судом Пилата», которая была художественным выражением проблемы выбора между «силой зла» и «законом добра». Каренин, которого лишили выбора, принимает свою участь, «отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами».

«Мысль семейная» обрисовывается с разных сторон в шестой части. Семья Левина живет в Покровском. Незаконная семья Вронского – в Воздвиженском. Дом Облонского в Ергушове разрушается. Толстой изображает картины жизни «правильной» и «неправильной» семьи, жизни «в законе» и «вне закона». Закон общественный рассматривается Толстым в совокупности с законом «добра и правды».

В седьмой части герои вступают в последнюю стадию духовного кризиса. Здесь происходят важнейшие события: рождение сына у Левина, смерть Анны Карениной. Рождение и смерть как бы завершают один из жизненных кругов.

Восьмая часть романа - поиски «положительной программы», которая должна была помочь переходу от личного к общему, к «народной правде». Вспомним, что к этой мысли приходит Толстой и в романе «Война и мир». Сюжетный центр этой части - «закон добра». Левин приходит к твёрдому сознанию, что «достижение общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку».)

III . Домашнее задание

Выбрать и проанализировать эпизоды, раскрывающие «мысль семейную» Л.Н. Толстого.

Родился 20 января (1 февраля н.с.) в Лебедяни Тамбовской губернии в семье священника. Окончив в 1902 воронежскую гимназию с золотой медалью, поступает в кораблестроительный институт, который оканчивает в 1908. В студенческие годы, во время первой русской революции, принимал участие в революционном движении. В 1906 - 11 жил на нелегальном положении. Замятин начал печататься в 1908, но первый крупный литературный успех пришел к нему после выхода в свет повести "Уездное" (1911). В 1914 за антивоенную повесть "На куличках" писатель был привлечен к суду, а номер журнала, в котором появилась повесть, конфискован. Горький высоко оценил обе эти повести. В 1916 - 17 Замятин работал морским инженером в Англии, впечатления от которой легли в основу повести "Островитяне" (1917). Осенью 1917 возвращается в Россию, работает в редколлегии издательства "Всемирная литература", публикуется в журналах. Авторитет Замятина в это время во всех отношениях был очень высок. Как инженер он прославился участием в строительстве ледоколов - "Ермак" и "Красин" и др. В сложной литературной ситуации 1920-х Замятин тяготел к группе "Серапионовы братья". Он пишет рассказы и повести - "Пещера", "Русь", "Рассказ о самом главном"; пробует силы в драматургии - пьесы "Блоха", "Атилла". Свой знаменитый роман "Мы" писатель закончил в 1920. Сразу же последовало долгое и бурное обсуждение книги и в обществе, и в критике, хотя роман был опубликован за рубежом только в 1924 (а через 64 года увидел свет на родине автора). С 1929 Замятина в России уже не печатали. Его подвергли не то что несправедливой разносной критике, но настоящей травле. В 1931 он обратился с письмом к Сталину с просьбой разрешить ему выехать за границу и, получив разрешение, поселяется в Париже. Находясь в эмиграции, до конца жизни сохранял советское гражданство. Посмертные публикации: повесть "Бич божий" (1938), книга воспоминаний "Лица". Умер Е.Замятин в 1937 в Париже от тяжелой болезни.

Мы" Е. Замятина - это роман-исповедь, который строится в виде записей конспекта первого строителя космического корабля. Конспект раскрывает историю человеческой души, внутренний мир одной человеческой личности, рассказывает о том периоде, который сам герой определил как болезнь. Форма конспекта же требует строгости, лаконичности в предложениях, никаких эмоций, многочисленных тире и двоеточий. Д-503 - главный герой, нигде не говорит от имени поколения, он называется "мы". Герой привык не отделять себя от других: "Я пишу, что думаю, точнее, что мы думаем", - говорит он, представляя себя винтиком государственной машины. Государство, которое построено на основе математических расчетов и рассудка, которое задумано как образцовое, считается воплощением современной жизни Единого Государства. Оно должно сделать людей равными, а, следовательно, счастливыми, но подавляет человека, который перестает осознавать себя как личность. Д-503 передает свою трагедию как историю многих окружающих его людей.

Для понимания содержания важно и то, что многие слова пишутся с большой буквы, как то: Благодетель, Часовая Скрижаль, Материнская Норма. Одним из главных образов является идеальное государство. Во главе его стоит Благодетель, под его властью хранили они господство над "нумерами": для того чтобы выкинуть вон погнувшийся - у них есть тяжелая рука Благодетеля, у них есть опытный глаз Хранителей... Мораль государства гласит: "Да здравствует Единое Государство, да здравствуют нумера, да здравствует Благодетель!" "Каждое утро с шестиколесной точностью в один и тот же час, в одну и ту же минуту миллионы людей встают, как один, и начинают работу. И, сливаясь в единое тело, в одну и ту же секунду подносят ложки ко рту, выходят на прогулку и идут в зал Тэйлоровских экзерсисов, отходят ко сну".

Е. Замятин создает модель идеального, с точки зрения утопистов, государства, где найдена долгожданная гармония общественного и личного, где все граждане обрели наконец желаемое счастье. В чем же счастье граждан Единого Государства? В какие моменты жизни они ощущают себя счастливыми? В самом начале романа мы видим, какой восторг вызывает у героя-повествователя ежедневная маршировка под звуки Музыкального Завода: он переживает абсолютное единение с остальными, чувствует солидарность с себе подобными. "Как всегда, Музыкальный Завод всеми своими трубами пел Марш Единого Государства. Мерными рядами, по четыре, восторженно отбивая такт, шли нумера - сотни, тысячи нумеров, в голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди - государственный нумер каждого и каждой. И я - мы, четверо, - одна из бесчисленных волн в этом могучем потоке". В вымышленной стране, созданной воображением Замятина, живут не люди, а нумера, лишенные имен, облаченные в юнифы. Неслучайно с такой гордостью восклицает герой, восхищаясь прозрачностью жилищ: "Нам нечего скрывать друг от друга". "Мы счастливейшее среднее арифметическое", - вторит ему другой герой, государственный поэт R-13. Одинаковостью, механичностью отличается вся их жизнедеятельность, предписанная Часовой Скрижалью. Это характерные черты изображенного мира. Лишить возможности изо дня в день выполнять одни и те же функции - значит лишить счастья, обречь на страдания.

Материальные проблемы были решены в ходе Двухсотлетней войны. Победа над голодом одержана за счет гибели 80 % населения. Жизнь перестала быть высшей ценностью: десять нумеров, погибших при испытании, повествователь называет бесконечно малой третьего порядка. Но победа в Двухсотлетней войне имеет еще одно большое значение. Город побеждает деревню, и человек полностью отчуждается от матери-земли, довольствуясь теперь нефтяной пищей. Что касается духовных запросов, то государство пошло не по пути их удовлетворения, а по пути их подавления, ограничения, строгой регламентации. Первым шагом было введение сексуального закона, который свел великое чувство любви к "приятно-полезной функции организма". Сведя любовь к чистой физиологии, Единое Государство лишило человека личных привязанностей, чувства родства, ибо всякие связи, кроме связи с Единым Государством, преступны. Чтобы свести различия нумеров к минимуму, была введена Материнская Норма, по которой не все женщины могли иметь детей, только те, которые соответствуют норме. Дети-"нумера" воспитываются в жестких условиях. Новорожденных младенцев забирают у матерей, и они больше никогда не видят своих родителей. Наука и техника используются в Едином Государстве для воспитания единомыслия "нумеров". Несмотря на кажущуюся монолитность, нумера абсолютно разобщены, отчуждены друг от друга, а потому легко управляемы. Человека легче убедить, что он счастлив, оградив от всего мира, отняв возможность сравнивать и анализировать. С этой целью была возведена Зеленая Стена. Государство подчинило себе и время каждого нумера, создав Часовую Скрижаль. Единое Государство отняло у своих граждан возможность интеллектуального и художественного творчества, заменив его Единой Государственной Наукой, механической музыкой и государственной поэзией. Стихия творчества насильственно приручена и поставлена на службу обществу: музыка заменяется Музыкальным заводом, литература - Институтом Государственных Поэтов и Писателей, пресса - Государственной Газетой. Однако, даже приспособив искусство, Единое Государство не чувствует себя в полной безопасности. А потому создана целая система подавления инакомыслия. Это и Бюро Хранителей, и Операционное Бюро с его чудовищным Газовым Колоколом, и Великая Операция, и доносительство, возведенное в ранг добродетели.

Отправил рукопись в Берлин в издательство Гржебина, с которым был связан договорными отношениями. В 1923 г. издательство переслало копию для перевода на английский. Впервые роман был опубликован в Нью-Йорке в 1924 г. на английском языке. Может быть, именно поэтому он повлиял на англоязычные антиутопии Хаксли и Оруэлла.

Из-за публикации романа за рубежом в 1929 г. началась кампания травли Замятина, его произведения не печатали, а пьесы снимали с репертуара и запрещали к постановке. Травля закончилась отъездом Замятина за границу после его письменного обращения к Сталину.

Литературное направление и жанр

Роман принадлежит к жанру социальной антиутопии. С него начался расцвет антиутопий 20 в., описывающих жизнь человека в тоталитарном государстве: «Чевенгур» Платонова , «1984» Оруэлла , «О дивный новый мир» Хаксли. Несмотря на фантастический сюжет, роман ближе всего к направлению реализма. Это социальная критика существующих идей и общественных изменений.

Антиутопия – это всегда реакция на социальные преобразования и полемика с уже существующими утопиями. Антиутопии называют социальными предвиденьями, потому что авторы описывают социальные отношения, которые ещё не сформировались, угадывая события очень точно.

Но Замятин, обладая, как и его герой, инженерным мышлением, ничего не угадывал. Он основывался не столько на рационалистических утопиях нового времени (Т.Мора), сколько на существующих и очень популярных в 20 в. социалистических утопиях пролеткультовцев, в частности Богданова и Гастева. Они считали, что вся жизнь и мышление пролетариата должны быть машинизированы. Гастев предлагал даже присвоить людям номера или буквы, чтобы исключить индивидуальное мышление.

Идея глобального преобразования мира и уничтожения человеческой души и любви, способных помешать утопии, тоже родилась у идеологов пролеткульта. Пародии Замятина подвергнуты идеи пролеткультовцев о безграничных возможностях науки, о покорении вселенной и подчинении её идеям социализма и коммунизма.

Замятин основывался не только на идеях пролеткульта. Дома из стекла и бетона напоминают описанные в романе «Что делать?» Чернышевского, а также города будущего, придуманные футуристами (Хлебниковым, Крученых). Единое Государство не раз возникало в урбанистических утопиях. А образ технически совершенной машины («Интеграла») описан в произведениях современников (Платонова, Маяковского).

Неизвестный в СССР роман Замятина был подвергнут резкой критике. Его назвали злым памфлетом, а самого Замятина считали испугавшимся прихода социализма. Замятин до конца жизни оставался верным идеям социализма, но его роман – логическое доведение этих идей до абсурдного предела.

Проблематика и конфликт

Единое Государство ставит перед собой задачу осчастливить не только своих граждан, о и жителей других планет. Проблема в том, что счастливым может быть только несвободный человек, а свобода мучительна. Ведёт к боли. Но именно свободу и боль каждый раз выбирает человек.

Социальная проблема. которая поднимается в романе – взаимодействие личности, которая становится винтиком и колёсиком тоталитарного государства, и самого этого государства. Личность обесценивается до полного исчезновения: или физическоого, как убитые в Машине Благодетеля, или морального, как люди без души, какими становятся в романе прооперированные.

Внешний конфликт между Единым Государством и сторонниками Мефи усиливается к концу романа, как и внутренний конфликт героя, который, с одной стороны, чувствует себя нумером, а с другой – всё больше стремится к свободе.

Сюжет и композиция

Действие романа происходит через 1000 лет после Двухсотлетней войны - последней революции на земле. Читатель мог уловить намёк на недавнюю революцию. Таким образом, в романе описан примерно 32 век в истории человечества.

Действие романа начинается весной и заканчивается осенью, во время крушения надежд.

Роман написан от первого лица главным героем, математиком, инженером-строителем «Интеграла» - совершенного механизма, который должен принести идеи Единого Государства во вселенную, проинтегрировать её, сделать повсюду одинаковой.

Роман представляет собой конспект из 40 записей, который герой начинает для того, чтобы прославить Единое Государство и его идею всеобщего счастья во вселенной, а продолжает, чтобы достоверно описать события для жителей других планет. Об устройстве Государства он говорит как о чём-то само собой разумеющемся. Поэтому эти сведения рассыпаны по разным записям, перемежаются сообщениями о событиях и логическими рассуждениями героя.

Единое Государство было создано 1000 лет назад после победы в Великой Двухсотлетней войне. В войне между городом и деревней победил город, уцелело только 0,2% населения. Город ограждён стеклянной Зелёной Стеной, за которой дикий лес. Что в нём происходит, горожане не знают. Герой чудом узнаёт о существовании по ту сторону Зелёной Стены покрытых шерстью людей, предков тех, кто выжил в войне и борьбе с голодом. В Городе давно перешли на нефтяную пищу. Город очень технологичен: люди пользуются подземкой и аэро.

Жители Единого Государства равны во всём. У них нет имён, а только буквы (у мужских нумеров согласные, у женских – гласные) и цифры. Нумера живут в одинаковых комнатах в домах со стеклянными стенами, носят одинаковую униформу – юнифы, должны заниматься и интеллектуальным, и физическим трудом.

В Едином Государстве всё строго регламентировано. Расписание жизни определяет Часовая Скрижаль, все в одно и то же время встают, едят, работают и ложатся. В расписании осталось 2 личных часа: с 16 до 17 и с 21 до 22. В это время нумера могут гулять по проспектам (в ряд по 4), сидеть за письменным столом или заниматься любовью – «приятно-полезной функцией организма».

За 300 лет до описываемых событий любовь была побеждена. Чтобы не возникало зависти или ревности, было провозглашено, что каждый нумер имеет право на другой нумер как на сексуальный продукт. Чтобы пользоваться понравившимся нумером, нужно только написать заявление на него и получить книжечку розовых талонов. Отметив розовый талон у дежурной в доме, можно в свой сексуальный день (их частота определяется, исходя из потребностей организма) опустить шторы и соединиться с другим нумером.

Самая важна часть Единого Государства – его идеология. Название романа объясняет её. В Государстве каждая отдельная личность подчинена обществу, «мы». Поэтому нумера даже не прекратили работу, когда во время испытания «Интеграла» около десятка нумеров погибло под трубами двигателя. Ведь десять – это бесконечно мало по сравнению со всеми. Таким образом, для создания законов Единое Государство пользуется так называемой математической этикой.

Единое Государство подменило понятия о любви, счастье, долге, достоинстве, существовавшие у «древних» (то есть у нас). В обществе есть Хранители, которые ищут врагов Единого Государства. Пойти в Бюро Хранителей и рассказать об измене – это огромная честь. Когда находят «преступника», несогласного, проходит «праздник», на котором его казнят совершенным образом, в Машине Благодетеля, расщепляя на атомы, превращая в чистую дистиллированную воду.

Но перед этим с преступников сдирают бляхи с нумерами. Нет ничего худшего для члена такого общества, как перестать быть нумером. Показательны литературные произведения в Едином Государстве. Существует целый Государственный Институт поэзии, которая должна восхвалять Единое Государство и Благодетеля.

Другие произведения поучительны: «Стансы о половой гигиене» или история о трёх отпущенниках, которых освободили от всех работ, и через 10 дней они утопились с горя.

Весь сюжет антиутопии «Мы», как и любой антиутопии, строится на постепенном прозрении героя, у которого сначала появляются смутные сомнения в правильности действий, затем возникает «душа», мешающая быть «винтиком и колёсиком». Операция по удалению фантазии превращает героя в счастливый механизм, спокойно наблюдающий, как любимую пытают под Газовым Колоколом.

Герои романа

Главный герой – строитель «Интеграла», 32-летний Д-503. Он переживает постоянные колебания от восторженного принятия Единого Государства до бунта. В жизни Д всё обращено в формулы или логические доводы. Но он видит мир образно, наделяя людей вместо имён чёткими характеристиками (R – негрогубый, О – круглая, розовая). Главный герой искренен, он стремится к счастью, но отказывается от него ради любви, он невольно предаёт возлюбленную, потому что после Операции перестаёт быть человеком. По тому факту, что нумера не спешат вырезать себе фантазию, Д делает вывод, что даже 1000-летняя несвобода не смогла уничтожить в человеке его сущность – душу.

Женские образы романа представлены двумя типами. О-90 – круглая, розовая, общение с ней не выходит за ограниченные рамки. У неё уже пробуждена душа, она ждёт от Д любви, а когда обнаруживает, что он влюблён в I, рискуя жизнью, просит подарить ей ребёнка. Общество не допускает появления у О ребёнка, потому что она не дотягивает 10 см до Материнской Нормы.

Рождённых детей в обществе всё равно отбирают и воспитывают согласно науке детоводства. О в конце романа выживает, причём оказывается за стеной, так что их с Д ребёнок – надежда на изменение ситуации.

I-330 – острая, гибкая, с белыми зубами, ассоциируется с хлыстом и укусом до крови. Д так и не понимает, она выбирает его потому, что любит, или потому, что он – строитель «Интеграла». Это женщина-тайна, которой нравятся недосказанности, испытания, отсутствие ясности, нарушение правил и игра с судьбой. Она одержима идеей Мефи – борцов с Единым Государством – и умирает за неё.

К концу романа Д с удивлением понимает, что почти все окружающие его мужские нумера связаны с Мефи: друг Д и Государственный поэт R; двоякоизогнутый S, Хранитель, наблюдающий за Д глазами-буравчиками; тончайший доктор, выписывающий Д фиктивные медицинские справки.

Другие нумера остаются верными идее Единого Государства. Например, Ю, которая отводит своих воспитанников на операцию по уничтожению фантазии и даже связывает их, доносит на Д Хранителям, выполняя свой долг.

В конце романа Д встречается с Благодетелем и вдруг видит в нём не нумер из нумеров с чугунными руками, а уставшего человека с блестящими на лысине капельками пота (не Ленин ли был его прообразом), такую же жертву системы Единого Государства.

Стилистические особенности

Роман представляет собой конспекты математика, человека логического склада. Замятину нетрудно было передать образ мыслей такого человека, он писал Д с себя.
Несмотря на желание Д как можно точнее объяснить ситуацию в Едином Государстве, события изложены сумбурно, много предложений с многоточиями, герой сам не всегда может понять, что происходит с ним и в мире.

Краткие, из одного-двух слов, характеристики каждого героя, данные Д, свидетельствуют о том, что человек не может обойтись без имени, называния, ярлыков.
В романе множество афоризмов, отражающих точку зрения несвободного сознания: «Стена – это основа всякого человеческого», «Об оковах – вот о чём мировая скорбь»...

Роман написан в 1921 г., но до своего читателя дошел спустя почти семь десятилетий. Он был опубликован в России в журнале “Знамя” только в 1988 г. (№ 4-5). Роман оказался причастен к ряду острых конфликтов своей эпохи.

В течение 1921-1924 гг. Замятин ведет бой за право своего детища на существование: известно по крайней мере о шести публичных чтениях романа. Добиться публикации на родине так и не удается.

Впервые роман был издан на английском языке в переводе Зильбурга в Нью-Йорке в 1924 г. В 1927-м фрагменты романа появились на русском языке в пражском журнале “Воля России”. Именно эта публикация и стала официальной причиной травли Замятина в России.

В 1952 г. запрещенная на родине книга была издана на русском языке в Нью-Йорке издательством имени А.П. Чехова. Появление “Мы” предварило зарубежную публикацию “Доктора Живаго” Б. Пастернака (1945-1955) и последовавшую за ним волну “тамиздата”, т.е. нелегальную публикацию за рубежом произведений русских авторов.

Многие годы творческое наследие Замятина пребывало в духовном забвении. Оно вошло в нашу духовную жизнь в конце 1980-х гг., когда был открыт доступ к ранее запрещенной литературе, когда стали публиковаться произведения А. Солженицына, А. Платонова,

В. Шаламова, к читателям пришли писатели русского зарубежья.

Однако на первых порах роман Замятина воспринимался чуть ли не как учебное пособие, по которому можно изучать сущность тоталитарной системы, созданной в СССР, а в Евгении Замятине видели не столько писателя, сколько борца против этой системы. В силу этого созданное писателем произведение утрачивало свой духовно-нравственный смысл, подлинное историко-философское наполнение. Постараемся преодолеть эту одностороннюю трактовку.

ЖАНР ПРОИЗВЕДЕНИЯ. Принято называть “Мы” антиутопией.

Используя жанровую схему утопии, Замятин переносит действие романа на тысячу лет вперед в условное фантастическое пространство. Он создает образ Единого Государства, укрытого от “дикого” пространства Зеленой Стеной.

Произведение Замятина - антиутопия, т.е. пародия на утопию. Ее цель - подвергнуть утопию осмеянию, разоблачению.

Единое Государство, построившее “стеклянный рай” на земле, - прежде всего пародия на утопическое государство Платона.

Платон, древнегреческий философ (428 или 427-348 или 347 до н.э.), одним из первых предложил схему идеального типа общественного устройства.

Структура Единого Государства пародийно повторяет структуру утопического общества Платона с его строгой иерархической моделью, в которой есть правители (у Платона это жрецы-философы, наделенные высшей властью и высшим знанием, у Замятина - Благодетель); посредники между высшей властью и самыми низшими иерархическими структурами (у Платона - воины-стражи, у Замятина - работники “Бюро хранителей” и поэты); и, наконец, производители благ (у Платона - ремесленники и земледельцы, у Замятина - нумера), которые являются “низшими” в иерархии утопического общества.

Носитель высшей власти у Замятина наделен именем Благодетеля. Оксюморонные определения, сопутствующие понятию “благо” (“благодетельные тенеты счастья”, “благодетельная паутина”, “благодетельное иго”), в сочетании с репрессивными функциями высшего лица придают понятию “благодетель” саркастический характер.

Замятин доводит идею “пользы” искусства до абсурда. Насмехаясь над идеями крайнего утилитаризма, он придумывает издевательские названия книг, которые “сопутствуют” жизни нумеров: это “Математические Ноны”, помогающие выучить четыре правила арифметики, настольная книга “Стансы о половой гигиене”, сонет, воспевающий таблицу умножения, бессмертная трагедия “Опоздавший на работу” и т.д.

Единое государство Замятин заселяет счастливыми гражданами - нумерами - новой расой геометрических тел и атвоматов. На этот раз Замятин использует оружие пародии против утопий пролеткультовецв, которые увидели главную помеху математически безошибочному счастью в человеке. Они восславили мифологического Пролетария, работника, который преодолеет в себе несовершенство естества и превратится в социальный автомат.

У жителей Единого Государства нет имен, только государственный номер. У них “не омраченные безумием лица”, они тысячами ходят “мерными рядами, по четыре, восторженно отбивая такт” в одинаковых “голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди”, на каждой из которых - индивидуальный “государственный нумер каждого и каждой”. Величайшее счастье для них - наяву превратиться “в стального шестиколесного героя” из поэмы о Скрижали, т.е. в машину. Ритм их жизни также уподоблен ритму машин. “С шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту” миллионы нумеров просыпаются, в один и тот же час, “единомиллионно” они начинают и заканчивают работу, в одну и ту же секунду они подносят ложки ко рту, выходят на прогулку, отходят ко сну. Так возникает образ “Мы” - сообщество “я”, якобы утративших самих себя. Ho обезличивание оказывается фикцией. Уже на уровне наименования персонажей возникает представление о неистребимости личностного начала. Русский читатель воспринимает буквы латинского алфавита не столько как обозначение звуков речи, сколько как геометрические фигуры, которые сами по себе становятся знаком индивидуальности: “тонкая, резкая, упрямо-гибкая, как хлыст I-330”, “вся из окружностей” О-90, “Двоякоизогнутый” S и т.д.

Дьявольский парадокс заключается в том, что сознание своей включенности в коллектив единомышленников может приводить к состоянию подъема, вдохновения, ощущения своих необычайных возможностей, своего творческого потенциала, своего равенства Творцу (“Древний Бог и мы за одним столом”; “победил древнего Бога”). Эту особенность массового сознания Замятин одним из первых почувствовал и передал, дав понять, какой властью она обладает над человеком, как возносит и порабощает его.

Непременный атрибут Единого Государства и его “безусловная” ценность - Зеленая Стена, которая превращает пространство в мировой Город, где нет парков, садов, деревьев, собак, где и цветочная пыльца, и цветы, и травянистый покров, и птицы, влетающие в брешь, образовавшуюся в стене, и облака, и туман воспринимаются как нечто “чужое”, вносящее разлад в отношения человека с той искусственной средой, в которой он живет.

Возникнув как реалия образа Единого Государства, его непременный атрибут, Зеленая Стена оказывается включенной в действие: повествователь приближается к ней, выходит за ее пределы; по ходу развития событий заговорщики разрушают Стену; ее восстановление сужает пространство искусственного мира. Ho образ Стены не только входит в план предметной изобразительности романа и является существенной деталью развития действия, но и наполняется амбивалентным символическим смыслом. С одной стороны, Стена - безусловная ценность “нового мира”, поскольку имеет значение границы между организованным и неорганизованным миром и служит гарантом безопасности жителей Единого Государства, их защиты от бесконечности пространства, перед которым человек ощущает свою беспомощность. С другой - Стена символизирует разрыв Единого Государства с миром Природы, с “родимым хаосом”, отторжение человека от праматери земли.

В этом контексте особый смысл обретает образ “нефтяной пищи”. В мире Замятина произошло евангельское “чудо”: “камни” превратились в “хлебы”. Обратитесь к Евангелию (Евангелие от Матфея, гл. 4). Прочитайте об искушении Христа диаволом в пустыне.

Нефтяная пища не только знак предпочтения материального духовному, от чего, согласно Евангелию, отказывается Христос, - это знак нарушения естественной связи человека с землей и ее плодами, разрыва с кровной традицией, олицетворение того статуса человека, который Р. Гальцева и И. Роднянская называют “принципиальной безотцовщиной” антиутопического мира, где “нарочито забывается традиционное почитание земли как общей матери и утверждается культ синтетических, не порожденных ни ее недрами, ни ее плодоносным покровом продуктов”.

Образ Единого Государства получает дополнительный объем благодаря введению мифологемы “рай”, получающей пародийную окраску: у Замятина это “стеклянный рай”. Стекло не только выступает как элемент предметной детализации (дома стеклянные, стеклянные тротуары, полы, стеклянный космический корабль, стеклянный купол над Городом). По мере развертывания текста, многократного повторения и варьирования оно приобретает символический смысл.

Характерная для стекла прозрачность подчеркивает отсутствие в мире Единого Государства тайны, права на обособление, на уединение и выражает мысль о вынужденной “соборности” существования в мегаполисе: “...среди своих прозрачных, как бы сотканных из сверкающего воздуха, стен - мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом. Нам нечего скрывать друг от друга”.

Ho стекло не только открывает глазу жизнь другого, но и служит невидимой границей, преградой - вынужденная “публичность” не означает родства, даже простого знакомства.

Образ Единого Государства и связанный с ним комплекс идей (регламентация, порядок и т.д.) имеет в романе свой цветовой определитель. Особое смысловое наполнение приобретает в романе синий цвет. Он ассоциируется с размеренным, “правильным” существованием граждан Единого Государства. Синий цвет повторяется в описании города-государства, одежды населяющих его граждан (“юни-фа”), неба без единого облачка. Герой восхищается синими глазами О-90, цвет которых, по его мнению, свидетельствует о ясности, “правильности” ее мыслей.

Мотив стекла в соединении с мотивом синего (синее небо, голубовато-серые юнифы, синяя майолика неба, синие глаза, серо-голубые шеренги) возбуждает представление о застылости, недвижности и служит реализации метафоры “ледяной город” (“Город внизу - будто из голубых глыб льда... а лед все стоит... ведь нет такого ледокола, какой мог бы взломать прозрачнейший и прочнейший хрусталь нашей жизни”). Мотив “ледяного города” символизирует мысль об отказе от свойственной европейской культуре фаустианской идеи бесконечного развития, о Едином Государстве как мире, выпавшем из мировой истории, абсурдном мире, где Богом стала Машина.

Синему противопоставлены желтый, красный, зеленый - те цвета, в стихию которых погружается герой, выходя за пределы Зеленой Стены, которая охраняет город-государство от дикой природы. Засыпая, Д-503 видит “цветные” сны. Вводя в роман образ естественной, живой жизни, Замятин пользуется самыми различными цветами.

Особое значение Замятин придает “теплым”, или - в семантике романа - “горячим”, огненным цветам - красному и желтому, которые обозначают у него революцию, движение, страсть, жизнь. На I-330, соблазняющей героя, - желтое платье, в Древнем Доме - “большая, красного дерева кровать”, “желтая бронза -- канделябры, статуя Будды”.

Замятин иронично обыгрывает происходящую в Едином Государстве подмену христианских ценностей. Хранители, следящие за покорностью нумеров, сравниваются ангелами-хранителями и уподобляются древним ангелам, охраняющим человека с детства. Лица ангелов, в представлении нумеров, должны быть “нежногрозными”. А лица людей, пришедших с доносом, теплятся, словно лампады: они ходят в “Бюро Хранителей” с доносами, как на исповедь.

ОБРАЗ ИНТЕГРАЛА И ЕГО СЮЖЕТО-ОБРАЗУЮЩАЯ РОЛЬ. На первой странице романа появляется образ, который станет в нем центральным и обретет особый символический смысл. Это образ Интеграла.

Интеграл - важная деталь, принадлежащая научно-фантастическому плану замятинского произведения. Это созданный фантазией писателя космический снаряд, способный вырваться за пределы околоземной атмосферы, достичь иных миров, принести туда Благую весть о существовании Единого Государства и с помощью абсолютного знания, каким обладает этот рукотворный рай, пересоздать, “интегрировать” Вселенную, которая пока пребывает в состоянии “дикой свободы”.

Именно вокруг Интеграла завязываются основные события, выстраиваются авантюрный, любовный, психологический сюжеты романа. Сообщением о приближении заключительной стадии строительства Интеграла начинается роман. Высказанное в обращении Единого Государства к своим подданным - нумерам - пожелание снабдить космического посланца трактатами, поэмами, одами “о красоте и величии Единого Государства” - побуждает главного героя к созданию “Записей” - поэмы в честь Единого Государства. Вопреки первоначальному замыслу Д-503 прославить новый мир в центре “Записей” оказывается заговор бунтовщиков, в замыслах которых Интегралу принадлежит особая роль. Поэтому им столь важно привлечь на свою сторону строителя Интеграла. Это заставляет одну из вдохновительниц заговора, I-330, воспользоваться своими чарами и опытом знатока Древнего мира, чтобы завоевать сердце не искушенного в “науке страсти нежной” Д-503 и с его помощью овладеть Интегралом в момент его испытания. Соприкосновение с МЕФИ и любовь к I-330 вызывают переворот в сознании автора “Записей”.

История Интеграла с его миссией “проинтегрировать” во имя счастья людей “бесконечное уравнение Вселенной” вкупе с разными условными реалиями (строительство космического корабля, подготовка космического путешествия, в частности идеологическая, упоминание планет Солнечной системы, которые нужно покорить, принеся их жителям “математически-безошибочное счастье”, испытание Интеграла) создает самостоятельную сюжетную линию романа.

Ho образ Интеграла не только продуцирует сюжетную динамику, не только способствует возникновению в произведении сложного психологического плана, но и вводит в роман дискуссию о возможности создания “нового мира” и “нового человека” - дискуссию, которая завязалась в России еще в 60-е гг. XIX в., приобрела особенно острый характер на рубеже веков и, получив дополнительный импульс в условиях революционной ситуации, не стихала на протяжении 20-х гг. XX в. и длится, можно сказать, по сей день.

Строительство Интеграла - “Общее Дело” - должно принести счастье жителям “далеких неведомых планет” - тем, кто принадлежит уже пройденному для Единого Государства моменту истории, т.е. прошлому - “далеким предкам”, - по сути дела, тем, кто умер, не дожив до всем ныне доступного счастья, тем, кого Интеграл должен “воскресить” для новой, счастливой жизни вместе с их потомками - нумерами Единого Государства, которым сознание своей причастности к Общему Делу дает чувство всемогущества.

В романе Замятина, как и в произведениях многих его современников, ощутимо присутствие идей известного философа Николая Федорова (1828-1903), который выдвинул проект Общего Дела. Он ставил перед человечеством задачу - овладеть стихийными силами вне и внутри себя, выйти в космос для его освоения и преображения, обрести бессмертие и заняться “научным воскрешением” предков. “Философия общего дела” - так назывался труд Н. Федорова.

Образ Интеграла с его миссией “проинтегрировать бесконечное уравнение Вселенной” выступает символом отрицания мира, созданного Богом, стремления к “новому небу” и “новой земле”, олицетворяет веру в Разум и Волю человека, в возможность коренного переустройства Вселенной, в пластичность мира, готового подчиниться мечте о должном устройстве жизни. Подобную космическую утопию русский философ Н. Бердяев называл “философией социального титанизма”. Ее идеи носились в воздухе. Носителями этой идеи были в первую очередь большевики. Ho Замятин написал не политический памфлет. Его интересовали “устроители человеческого блага”, существовавшие везде и всегда. Его интересовало само явление “социального титанизма”, его готовность решить рациональным путем проблему человеческого счастья. Ради проверки этих намерений Замятин создает условное пространство и ставит в этом пространстве художественный эксперимент.

ФИГУРА ГЕРОЯ-ПОВЕСТВОВАТЕЛЯ. Хотя фигура проводника по “новому миру” характерна для жанра утопии/антиутопии, в романе Замятина появление этой фигуры существенным образом усложняет жанр романа, выводит его за границы антиутопии.

Необходимо заметить, что один из важных моментов, определяющих облик романа XX столетия, - отсутствие “чистоты” жанра. В творчестве почти каждого писателя Нового времени, будь то А. Белый или Пильняк, Булгаков или Платонов, Набоков или Бунин, мы имеем дело с сопряжением разных жанровых начал. Так и в произведении Замятина налицо жанровые признаки не только утопии, вернее, антиутопии, но и структурно-содержательные знаки других жанровых форм: романа о романе, романа авантюрного, любовного, психологического, философского.

Произведение Замятина начинается с того момента, когда Строитель фантастического космического аппарата заявляет о своем намерении написать поэму о Едином Государстве. Вернее, начинается одна из его важных сюжетных линий - история создания романа и вместе с тем история превращения строителя Интеграла в поэта, т.е. возникает “роман о романе”.

Роман о романе - это роман о создании художественного произведения, где герой-повествователь выступает в роли творца произведения, описывает и комментирует ход творческого процесса, обсуждает создаваемый текст по ходу его развертывания.

С такого рода жанровой структурой вы уже встречались в литературе XIX в.

Д-503 не только воспроизводит в своих “Записях” жизнь Единого Государства, но и создает комментарий к своему произведению, выражает суждения по поводу жанра, обсуждает возникающие по ходу развития повествования непредусмотренные аспекты изображения и неожиданно возникающие сюжетные линии.

Сочинитель поэмы Д-503 вступает в диалог с читателем прошлых времен (т.е. с обитателями старых миров), к которым устремляется Интеграл.

Самостоятельную жизнь получает в замятинском романе образ текста. Являясь важным элементом предметной детализации произведения (рукопись лежит на столе, она раскрывается, на нее падает слеза 0-90, на нее бросает свои чулки I, герой вынужден скрывать написанное от постороннего взгляда и т.д.), образ текста приобретает сюжетообразующую роль: он влияет на судьбы действующих лиц, в том числе и на судьбу самого творца. Рукопись читают, о ней доносят, она становится причиной провала заговорщиков (авантюрная линия романа), основой предположений I-330 о предательстве Д-503 (любовная линия), метафорическим воплощением внутреннего преображения Д-503 (образ упавшей рукописи).

“Чулки - брошены у меня на столе, на раскрытой (193-й) странице моих записей. Второпях я задел за рукопись, страницы рассыпались и никак не сложить по порядку, а главное - если и сложить, все равно - не будет настоящего порядка, все равно - останутся какие-то пороги, ямы, иксы”.

Падение рукописи символически выражает беспорядок, иррациональность универсума. Падая, рукопись рассыпается на отдельные, не связанные друг с другом фрагменты, утрачивая, таким образом, художественную целостность, но при этом “упавшая” рукопись начинает адекватно воспроизводить структуру распавшегося на хаотические фрагменты мира.

Автор, создатель рукописи дважды меняет в романе свой облик: сначала духовно воскресает, затем погибает. После появления у Д-503 “неизлечимой души” развертывается трагическая история его “гибели”. Возникшая было многомерность его сознания сводится к одномерности при помощи Великой Операции, используемой в Едином Государстве как радикальный метод “идеологического” воздействия на жителей. Предчувствуя это, Д-503 прощается с читателями: “Я ухожу - в неизвестное. Это мои последние строки. Прощайте - вы, неведомые, вы, любимые, с кем я прожил столько страниц, кому я, заболевший душой, - показал всего себя, до последнего смолотого винтика, до последней лопнувшей пружины... я ухожу”; “Я не могу больше писать - я не хочу больше!”

После операции отношения между строителем Интеграла и его рукописью меняются. Писатель не узнает собственной работы: “Неужели я, Д-503, написал эти двести двадцать страниц? Неужели я когда-нибудь чувствовал - или воображал, что чувствую это? Почерк - мой. И дальше - тот же самый почерк, но, к счастью, только почерк. Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты”. Теперь, когда из головы Д-503 вытащили какую-то занозу, он вновь возвращается к “ясному” взгляду на мир, к первоначальному типу текста (“И я надеюсь - мы победим. Больше: я уверен - мы победим. Потому что разум должен победить”).

Кольцевая композиция романа о романе - возвращение повествователя к исходному рубежу - будто бы подвергает сомнению мотив, звучавший на многих страницах романа, - мотив невозможности победить духовное начало.

Вернемся, однако, к сюжету “романа о романе” - замыслу, которым руководствуется Д-503, и его осуществлению.

Приступая к созданию романа, Д-503 рассматривает “действительность” как “материал”, легко поддающийся замыслу.

По ходу развертывания текста между замыслом Д-503 и возможностями его воплощения возникает конфликт. Так, поначалу Д-503 претендует на создание одической поэмы, сама возможность введения авантюрного сюжета (заговор, столкновение между бунтовщиками и Единым Государством) представляется ему абсурдной (“у нас ничего не случается, не может случаться”). Далее Д-503 сетует, что вместо поэмы у него “выходит какой-то фантастический авантюрный роман”. Ему приходится доказывать читателям, что только “густой приключенческий сироп” позволит им проглотить “все горькое”, что он собирается им предложить. Авантюрный сюжет служит завязкой любовного сюжета, которому, как представлялось вначале, также нет места в повествовании о совершенном мире. Под давлением естественного хода событий задуманная поэма превращается в роман (любовный, психологический и авантюрный), в лирическую поэму. История этого превращения, история победы естественного хода вещей над рациональным замыслом - один из важнейших аспектов романа о романе, а главное - романа в целом. Сюжет романа о романе доказывает, что претензии Единого Государства изменить природу несостоятельны, что мир не пластичен и не подчиняется идеям, его можно уничтожить, но нельзя изменить, он развивается по своим собственным законам и на уровне жизни, и на уровне творчества.

“Роман о романе” органично включает в себя авантюрный план, введение которого позволяет решить как формальные, так и содержательные задачи.

История бунта МЕФИ против господствующей системы позволяет Замятину создать динамичный роман, роман событийный, имеющий свои загадки, свои разгадки, хитросплетения интриги.

Введение авантюрного сюжета важно не только для усиления динамичности повествования, но и для проблематики романа в целом. Вспомните, что автор “Записей” исходит из того, что в его “стеклянном раю” ничего не происходит. Это некое законченное царство-государство, пространство, в котором ничего случиться просто не может, где произошла окончательная “кристаллизация” жизни.

Итак, возникновение авантюры в “кристаллизовавшемся” мире уже есть опровержение его стабильности.

Ho главная функция авантюрного сюжета в том, что он служит выражением конфликта между жрецами Единого Государства, защитниками искусственного мира, порядка, и заговорщиками, поборниками естественного начала, символом которого является Природа. С одной стороны - это “математически-безошибочное счастье”. Через весь текст “прорастает” система образов, производных от понятия “математика”. Это счастье имеет свое геометрическое выражение - “прямая”, “квадратная гармония”, “равенство”, “общая формула”. Само понятие “счастье” выражено математической дробью, где “блаженство и зависть - это числитель и знаменатель”. Красота находит выражение в “математической композиции”, в красоте “квадрата, куба, прямой”, в красоте “машинного балета”.

Музыка Единого Государства на языке математики - это “суммирующие аккорды формул Тэйлора, Маклорена; целотонные, квадратногрузные ходы Пифагоровых штанов; грустные мелодии затухающе-колебательного движения; переменяющиеся фраунго-феровыми линиями пауз яркие такты - спектральный анализ планет...”.

Этике Канта машинизированный мир противопоставляет систему “научной этики... основанной на вычитании, сложении, делении, умножении”, с помощью которой просто решается “математически-моральная задача” об “уменьшении суммы человеческих жизней”.

Такие понятия, как свобода, преступление, голод, также сведены к математическим формулам. Свобода и преступление соотносятся, как скорость и движение: “свобода человека = 0, и он не совершает преступлений”, т.е. не движется. Так воцаряется покой, энтропия.

Что противопоставляют покою, энтропии члены МЕФИ? Энергию, стремление человека к бесконечному движению, к бесконечной борьбе, когда не бывает “последней революции”, когда все “революции - бесконечны”.

Во имя чего ведут борьбу члены МЕФИ? I-330, выразительница их идей в романе, объясняет, что во имя того, чтобы люди Единого Государства научились заново “дрожать от страха, от радости, от бешеного гнева, от холода” (“пусть молятся огню”), т.е. вернулись к состоянию, от которого ушли. В пример она приводит людей, живущих за Зеленой Стеной, которые “под шерстью сберегли горячую красную кровь”.

И жрецы Единого Государства, и МЕФИ рассматривают себя как благодетелей человечества, его Спасителей.

В “официальной роли” Спасителя в романе “Мы” выступает Благодетель. Его прототип - образ из Поэмы “Великий инквизитор”, сочиненной Иваном Карамазовым, героем романа Ф.М. Достоевского “Братья Карамазовы”.

Действие происходит в Испании во времена инквизиции, когда горят костры, на которых сжигают еретиков. В этот момент на землю приходит Он. Великий инквизитор пытается убедить Его в своем праве устроить рай на земле - предоставить людям “хлебы”, материальные блага в обмен на послушание людей. Иначе поступить нельзя, так как человек слаб и, оставшись свободным, он сам ищет, кому можно покориться. Ничего не ответив Великому инквизитору, Он удаляется.

Проблематика “Великого инквизитора” дважды возникает в романе Замятина. Первый раз - в ёрническом изложении R-13, излагающего библейскую легенду об Адаме и Еве, об извечной несовместимости счастья и свободы, о тоске человека об оковах.

Во второй раз тема Великого инквизитора возникает в разговоре Д-503 с Благодетелем, когда последний заявляет о взятой на себя миссии “исправления подвига” Иисуса - о жестокости, необходимой людям, которые мечтают лишь о том, “чтобы кто-нибудь раз навсегда сказал им, что такое счастье - и потом приковал их к этому счастью на цепь”.

Ho не только Благодетель, но и замятинские “бесы”, противники Единого Государства, тоже претендуют на роль спасителей человечества, выбирая другого покровителя, чем тот, кого вспоминает Благодетель.

I-330 называет себя и своих сообщников антихристианами, потому что они отказываются от покоя, счастливого равновесия, предпочитая “мучительно-бесконечное движение”, потому что идее “Мы” они противопоставляют идею “Я” («“Мы” - от Бога, а “Я” - от диавола»).

Появление МЕФИ свидетельствует, что замятинской Вселенной необходим Сатана. В статье об Уэллсе Замятин сочувственно цитирует сцену из уэллсовского романа “Неугасимый огонь”. После одного непочтительного замечания Сатаны архангел Михаил хочет поразить Сатану мечом. Ho Бог останавливает ретивого архангела:

А что мы-то будем делать без сатаны?

Да, - говорит сатана, - без меня пространство и время замерзли бы в некое хрустальное совершенство. Это я волную воды. Это я волную вас. Я - дух жизни. Без меня человек до сих пор был бы все тем же никчемным садовником и попусту ухаживал бы за райским садом, который все равно не может расти иначе, как правильно... Только представить себе: совершенные цветы! совершенные фрукты! совершенные звери! Боже мой! До чего бы это все надоело человеку! До чего надоело бы! А вместо этого разве я не толкнул его на самые удивительные приключения? Это я дал ему историю...

Сходное понимание того, какую роль играет мятежное начало в жизни людей, сам Замятин сформулировал следующим образом:

“Мефистофель - величайший в мире скептик и одновременно - величайший романтик и идеалист. Всеми своими дьявольскими ядами - пафосом, сарказмом, иронией, нежностью - он разрушает всякое достижение, всякое сегодня нисколько не потому, что его забавляет фейерверк разрушения, а потому, что он втайне верит в силу человека стать божественно-совершенным”.

Судя по этому высказыванию Замятин отходит от христианского решения проблемы добра и зла. Добро и зло у Замятина оказываются полюсами нравственной диалектики истории. И если добро статично, то зло динамично, и борьбу со злом можно вести силами зла, провоцирующего зло на еще большее зло, доводя зло до абсурда и ведя его к самоуничтожению.

Попробуем, однако, исходить не из программных заявлений писателя, а из текста романа. В пространстве Единого Государства нет ни Бога, ни Сатаны, но есть два лжепретендента на роль Спасителей человечества - Благодетель и МЕФИ.

Казалось бы, МЕФИ и их вдохновительница I-330 воплощают дух вечного беспокойства, беспредельность революционного порыва, ту “morbus rossica” - русскую болезнь, о которой с таким вдохновением писал Замятин. Ho вместе с тем свобода, которую еретики предпочитают благополучию нумеров, влечет мир к катастрофе. “А если всюду, по всей вселенной, одинаково теплые - или одинаково прохладные тела... Их надо столкнуть - чтобы огонь, взрыв, геенна. И мы - столкнем”. Другими словами, борцы против Единого Государства верят в неизбежность дьявольской дилеммы - счастье или свобода, стагнация или адский взрыв. И поскольку “стеклянный рай” их не устраивает, они готовы ввергнуть мир в катастрофу.

Замятина обычно рассматривают как сторонника революционного типа развития общества. Американский славист А. Фишер, принимавший участие в заседании “круглого стола” в “Литературной газете” в 1988 г., утверждал, что значение замятинского романа в том, что он помогает понять, что такое революционный максимализм русской интеллигенции.

В статье "О литературе, революции, энтропии и о прочем" (1923) Замятин повторил слова своей героини о революции, которая “не знает последнего числа”. Этим он дал основание отождествлять их позиции.

Однако образ “революции, не знающей последнего числа” - метафора протеста против омертвения жизни, но не синоним государственного переворота. Подобный переворот предстает у Замятина как возвращение к пещере, как нарушение стабильности, необходимой для строительства жизни, как бессмысленная растрата человеческих сил (“Мамай”, “Пещера”). В стихии бунта героям Замятина открывается бездна. И революция в “Мы” так же жестока по отношению к инакомыслящим и так же предполагает абсолютный разрыв с прошлым, как и система Единого Государства. И вызванный I-330 и ее товарищами хаос не менее губителен для личности, чем незыблемый порядок Единого Государства.

Свобода, которую еретики предпочитают “стеклянному раю”, влечет мир к катастрофе. “Освободители” не только не исключают ее, но и готовы использовать ее в своих целях - “чтобы огонь, взрыв, геенна...”. Если Единое Государство породило нумера, изменив природу человека, созданного по образу и подобию Божьему, то МЕФИ спровоцировали дальнейшие шаги Единого Государства - превращение нумеров в “машиноравных”, подвигнув Благодетеля на лоботомию, окончательно уничтожающую личность.

Героиня не только вызывает героя из его сонного бытия, но и предает его, так как действует во имя своей Идеи и равнодушна к личности. I-330 манипулирует чувствами Д-503, подобно тому как “стеклянный рай” манипулирует его сознанием и его творческим даром.

Развитию любовного сюжета и его своеобразию способствует введение трех героинь, представляющих разные типы любовных отношений.

Главная героиня - I-330.

Любовный сюжет приобретает особый смысловой объем благодаря тому, что основан на развертывании мифологемы рая, истории Адама и Евы, дьявольского искушения, грехопадения и изгнания из рая.

I-330 не только соблазнительная, очаровательная женщина. Она член партии МЕФИ. Свои данные она использует ради победы своей партии. Поражающая героя неожиданность, непредсказуемость поведения I-330 на самом деле рассчитана на абсолютную эмоциональную невинность Д-503 и продумана до последнего жеста.

Замятин стремится дать понять, что партия МЕФИ, выступающая против тоталитарного режима, против машинизации человека, сама стремится к подчинению, покорению людей ради разрушения Зеленой Стены и возвращения в “пещеру”.

Другая героиня, чье присутствие в романе способствует созданию другой любовной линии, - O-90.

В облике O-90 подчеркивается детскость. И это не только инфантильность героини, но и особое состояние души - светлая безмятежность, противостоящая одержимости жрецов и противников Единого Государства. Если детскость обитателей “стеклянного рая” достигнута путем насилия и означает угасание духовной силы человека, то детскость O-90 - олицетворение непосредственности. С любовным сюжетом, участницей которого становится O-90, связан мотив зачатия - рождения-материнства. Если I-330 несет в себе символ абсолютного бунтарства, то O-90 выступает как символ устойчивости жизненных начал, символ творчества новой жизни.

В роман введена еще одна сюжетная линия любовного характера. Эта линия связана с Ю.

Таким образом, героини выступают в романе или как воплощение иррациональной стихии, или как личности, способные пробуждать иррациональную стихию в мужчине, а любовный сюжет служит вочеловечению главного героя и средством нравственной оценки двух противоборствующих систем.

Любовный сюжет вкупе с авантюрным служит мотивом возникновения психологического сюжета, переводящего внешний конфликт во внутреннее пространство, в духовный мир Д-503.

Строитель Интеграла, создатель “Записей”, поначалу - плоть от плоти Единого Государства. Он поэт его структуры, которая немыслима без Благодетеля, без репрессивного и пропагандистского аппарата, без нумеров с присущим им комплексом благодарности Благодетелю, сознанием долга перед Единым Государством и чувством превосходства над всеми, кто вне “Единой церкви”.

Повествование при переходе к психологическому сюжету приобретает остросюжетный характер, но вместе с тем строится прежде всего как монолог, в котором герой чем дальше, тем больше превращает описание в исповедь. Исповедь тяготеет к лирическому типу: образ переживания воссоздается с помощью метафор, часто развернутых, обозначающих сложные метафизические понятия, психологические состояния. Разветвленная система взаимосвязанных лейтмотивов сопровождает пробуждение в Д-503 его “лохматого” двойника.

Условность созданной модели действительности только подчеркивает объемность психологической характеристики. Стремление Замятина выразить суждение о сложности человеческой природы, в тайны которой проникнуть труднее, чем в тайны Вселенной; о том, что никакому “общественному механизму”, каким бы могущественным он ни был, не под силу нивелировать до состояния “молекулы, атома, фагоцита” человеческое “я”. И если чтение романа “Мы” - поистине захватывающее чтение, то этим оно обязано в первую очередь изумляющему по своей психологической тонкости изображению того, как в нумере Д-503 - частице “единого, могучего, миллионноклеточного организма” - зарождается сознание своей личности.

Страницы, на которых рассказывается о мучительной попытке героя прорваться сквозь идеологические миражи к нормальным представлениям о личности и ее правах, о любви и человечности, принадлежат к самым сильным в романе.

В сознании героя все сплетено в один клубок. Его желанию осуществить себя как неповторимую личность в чувстве к I противостоит не менее сильное стремление вернуться в шеренгу, снова ощутить себя частью огромного привычного целого, “влиться в точный механический ритм... плыть по зеркально безмятежному морю”. Каждый выход за Стену порождает - в прямом и переносном смысле - чувство незащищенности, страх перед “бездной”. Каждое отступление от равенства в ничтожестве вызывает в душе Д-503 ощущение утраченной устойчивости, даже ожидание кары, мотив больной совести (пятно на юнифе в День Единогласия; парафраз библейского сюжета о камнях, упавших с неба на головы врагов Иисуса Навина). Наиболее выразительно двойственность состояния, которое испытывает Д-503, открывший в себе “внутреннего человека”, передается с помощью сюжета двойника.

Встреча с I открывает Строителю неведомый ему мир, не поддающийся исчислению, не укладывающийся в формулы, мир тайны, “непрозрачности”.

Тему иррационального вводят в роман мотив v-1 и круг деталей, характеризующих непознанное, непознаваемое и притягательное в облике героини (зашторенные глаза, “иксовые” брови, огонь, пылающий в глубине глаз), а также вторжение в стерильную атмосферу Единого Государства реалий природы (цветочная пыль, ветер, бьющий в стеклянные стены домов, крики птиц), деталей быта и искусства “диких предков”.

Д-503 открывает иррациональное не только вовне, но и в себе самом. Его лохматые, обезьяньи руки становятся знаком его кровного родства с тем миром, что вытеснен за Стену, миром хаоса и страсти, побуждающим его к безумным, необъяснимым поступкам, которые вызывают у самого Д чувство ужаса.

Мотив ужаса перед иррациональным сопряжен с мотивом обожествления Стены, мотивом поиска числа, способного определить неопределимое. Так Замятин передает состояние человека, который вышел из природного мира, утратил первоначальное единство с ним, утратил Бога, противопоставил себя этому миру, но не может вынести бремя личной ответственности и готов уступить право личного выбора тому, кто может гарантировать ему стабильность.

Два образа - v-1 и Стена - выступают как знаки трагической контроверзы человеческого сознания. Иррациональное начало, перед которым Строитель испытывает страх и которое влечет его к себе. И “Стена” Разума - то, что ограждает его от неорганизованного мира, отвечает его потребности в порядке и устойчивости.

Борьбу между внутренне антиномичными стремлениями человеческого духа Замятин проецирует на евангельский сюжет.

В романе 40 записей. 40 - число сакральное: сорок дней продолжалось искушение Христа в пустыне; сорок дней продолжается Великий пост накануне Пасхи; сорок дней не покидает душа умершего землю - столько времени требуется для перехода из состояния земного в астральное. Сорок дней в судьбе Христа - это история преодоления им сил земного притяжения. Сорок дней в истории Д-503 - история обретения и утраты им живой души, своего “я”, история его окончательного уподобления машине. Травестирование библейского сюжета подчеркивает трагическое восприятие Замятиным возможности духовного воскрешения личности.

ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ РОМАНА “МЫ”. Своеобразие созданного Евг. Замятиным произведения определяется принадлежностью писателя к художественной действительности XX в. Литература XIX в. прошла под знаком романтизма и реализма. XX в. ознаменовался радикальными сдвигами в сфере искусства, становлением и развитием модернистских течений и направлений. Среди них особое место принадлежат символизму и авангарду.

Замятин сумел синтезировать в своей романной модели опыт двух ветвей модернистской эстетики этого периода - символистской и авангардной - с присущей ей склонностью к травести и к использованию гротеска.

Знаменитые эссе Замятина 20-х гг. “О синтетизме”, “О литературе, революции, энтропии и о прочем” можно рассматривать в целом как манифест, как новую эстетическую программу.

«Если искать какого-нибудь слова для определения той точки, к которой движется сейчас литература, - писал Замятин в статье “Новая русская проза” (1923), - я выбрал бы себе слово синтетизм... где будет одновременно и микроскоп реализма, и телескопические, уводящие к бесконечностям, стекла символизма».

1. Замятин связывал новые возможности искусства с последовательным отказом от правдоподобия, созданием фантастической реальности, в условиях которой можно ставить художественные эксперименты. “В наши дни, - писал Замятин, - единственная фантастика - это вчерашняя жизнь на прочных китах. Сегодня - Апокалипсис можно издавать в виде ежедневной газеты...”.

2. Вслед за символистами Замятин сближает прозу с поэзией. Малый объем произведения (менее 10 печатных листов), членение текста на небольшие главки увеличивают концентрированность повествования. Создается “теснота”, подобная “тесноте” стиха. Каждая запись, а иногда даже абзац превращается в маленькое лирическое произведение.

В лирическом контексте слово приобретает, как и в лирическом произведении, смысловую многомерность, выходит за границы прямого значения. Вы уже видели, как в слове “стеклянный”, возникнувшем в тексте как определение строительного материала, активизируются присущие ему дополнительные значения: прозрачный, лишающий покровов, лишенный цвета, ледяной, хрупкий, непрозрачный, искусственный. В сочетании со словом “рай” оно обретает смысл рукотворного, искусственного мира.

Влияние поэзии сказывается не только на уровне слова, но и на уровне композиции. Помимо сюжета организующим началом в романе является система лейтмотивов. В роли может выступать любой элемент текста - слово, фраза, деталь, сцена и т.д. Возникнув один раз, мотив затем повторяется множество раз, при этом выступая каждый раз в новом варианте, новых очертаниях и во все новых сочетаниях с другими мотивами.

3. Замятин выступает в качестве наследника символистов: он придает статус самоценной реальности духовному миру своего персонажа, вводит повествование от его лица и тем самым делает его сознание зеркалом, в котором предстает искусственный мир счастья.

4. Подобно деятелям авангарда, Замятин прибегает к сознательной деформации реальности, что помогало, по его мнению, прийти к глубинной сути явлений, скрытой от поверхностного взгляда.

Фокусом изображения становится у Замятина восприятие Д-503, заведомо искаженное “официальной” идеологией, благодаря чему на уровне повествования возникает гротескная деформация.

5. Психологизм у Замятина основан на использовании как традиционных художественных приемов, так и тех, которые приобретают особую значимость в “неклассической” прозе. Исповедальность, эмоциональная неровность дневниковых записей позволяет передать противоборство состояний и настроений героя. Вопреки приверженности повествователя четырем правилам арифметики, эстетике кубов и параллелепипедов, в “Записях” бушует “словесная метель” (В. Ерофеев) с характерным для нее “протеканием” и развитием мотивов, передающих поток взвихренного сознания. Неповторимый замятинский синтаксис: разрывы синтаксических конструкций, частота незаконченных предложений, своеобразное использование кратких и двойных долгих тире, постоянное введение двоеточий - воспроизводит поток сознания, размывает рациональную структуру повествования, вносит в кажущуюся двухмерной романную структуру третье измерение.

Главная » Для начинающих » Особенности жанра, сюжета и композиции романа. Праздник становится триумфом полноправного, свободного гражданина