лексей происходил из богатого и знатного рода Комнинов. По отцу он доводился племянником императору , а через мать был связан с влиятельным семейством Далассинов. Детство и юность его пришлись на время кризиса и упадка империи: мятежи и перевороты следовали один за другим, враги со всех сторон теснили ромеев, нанося им сокрушительные поражения, так что у людей доблестных было много возможностей проявить и показать себя. По свидетельству всех историков, слава удачливого полководца пришла к Алексею удивительно рано. Еще не дождавшись совершеннолетия, он упросил мать отпустить его вместе со старшим братом на войну и показал такие примеры доблести, что скоро заставил говорить о себе всех.

Случилось так, что старший брат его, Исаак Комнин, назначенный в 1073 г. старшим стратигом в походе против турок, был разбит и попал в плен. Враги подступили к лагерю ромеев, но Алексей собрал вокруг себя оставшихся воинов и целый день успешно отбивался от них. Ночью солдаты бежали, бросив своего юного полководца. Алексей после этого с большим трудом и со многими приключениями добрался до столицы. Это был первый и единственный раз в его жизни, когда он участвовал в походе в качестве младшего стратига, находившегося в подчинении у старшего полководца. Скоро он вернулся и повел войну как стратиг-автократор.

Положение в Азии тогда было очень тяжелым. Турки овладели большей частью земель. В то же время поднял мятеж франк Русель, управлявший отрядом наемников; Император объявил Алексея стратопедархом и поручил ему в 1074 г. выступить против Руселя. Комнин отправился в поход, не получив от императора ни денег, ни военной поддержки, ни достаточно войска. Поэтому он долгое время избегал решительной битвы, изматывая врага стремительными набегами и засадами. Потом он вступил в переговоры с турецким эмиром Тутахом, уговорив его за большую сумму денег захватить Руселя. Турок исполнил его просьбу и передал ему мятежника. (Алексею стоило затем больших трудов собрать обещанные деньги.) Чтобы лишить франков всякой надежды на возвращение их полководца, он сделал вид, что ослепляет Руселя. После этого мятежники потеряли надежду на успех и сдали Комнину все свои крепости.

В 1077 г. престол захватил . Против него, собрав все македонские и фракийские войска, двинулся Никифор Вриенний. Вотаниат возвел Алексея в сан Доместика западных схож и поручил ему войну с мятежниками. Несмотря на высокое звание, у Алексея было очень мало своих войск: он имел отряд норманнских наемников и фалангу "бессмертных". Все надежды ему пришлось возложить на вспомогательные отряды турок. В начале 1078 г. две армии встретились у города Каловария во Фракии. Битва началась неудачно для Алексея: мятежники ударили на "бессмертных" и заставили их отступить. В то же время союзные Никифору печенеги обратили в бегство турок. Но победители не спешили преследовать императорские войска, и это позволило Алексею вырвать победу. Он вновь собрал своих солдат. Как раз в это время подошел еще один отряд турок, посланный Вотаниатом. Поднявшись на холм, турки увидели, что солдаты Вриенния наступают в полном беспорядке, нарушив строй. Один отряд турки оставили в засаде, а двумя другими напали на мятежников. После короткого боя они сделали вид, что отступают, заманили врага в засаду и таким образом одержали полную победу. Сам Вриенний попал в плен.

Едва Алексей успел сообщить в столицу о своем успехе, как получил приказ двинуться против другого мятежника - дуки Диррахия Никифора Василаки, который присоединил к себе все иллирийские и болгарские войска, занял Фессалонику и провозгласил себя императором. Сильно уступая врагу численностью своей армии, Алексей прибег к следующей хитрости: ночью он тихо вывел своих солдат из лагеря, оставив палатки и горящие костры. Мятежники ворвались в лагерь, рассыпались без всякого порядка и бросились его грабить. Тогда Комниy внезапно напал на них и легко одержал победу. Василаки попал в плен. Алексей возвратился в столицу и был возведен в сан севаста.

В 1079 г. в Азии поднял мятеж Никифор Мелиссин. В следующие годы из-за его измены турки овладели всеми азийскими, фригийскими и галатскими городами. Наконец, они заняли Никею и вышли к берегам Босфора.

В этих обстоятельствах, когда императорская власть ослабла, а самому существованию державы ромеев, казалось, приходит конец, братья Комнины решили совершить переворот. Причиной тому, по словам Анны Комнины, стали происки вольноотпущенников императора Борила и Германа, имевших при огромное влияние на государственные дела. Они видели, что расположение Вотаниата к Комнинам растет с каждым днем, и потому постоянно измышляли способы опорочить и погубить их. После долгих размышлений братья пришли к выводу, что опасность близка, и потому у них есть лишь одна надежда на спасение - восстание. Как раз в это время Алексею была поручена война против турок, захвативших Кизик. Воспользовавшись этим предлогом, он стал стягивать отовсюду войска. Когда же все было готово, Комнины в феврале 1081 г. бежали из столицы в фракийскую деревню Схизы, неподалеку от Афиры, и здесь расположились лагерем. Комнинов сразу же поддержали многие знатные роды и полководцы. Оставалось решить, кто из двух братьев получит верховную власть. Исаак был старше, но у Алексея оказалось намного больше сторонников. Имя его давало успех всему предприятию, поэтому Исаак сам одел на ногу брата пурпурную сандалию, и с одобрения всего войска Алексей был провозглашен императором.

Теперь предстояло захватить столицу. Это представлялось Комнинам нелегким делом. Поэтому Алексей решил лестью и обещаниями привлечь на свою сторону кого-нибудь из городской стражи и с их помощью захватить Константинополь. Он отправил человека к предводителю немецких наемников, и тот после долгих переговоров согласился пропустить мятежников внутрь укреплений. Ночью 1 апреля воины Комнина вступили в столицу через открытые немцами Харисийские ворота. Преданный со всех сторон Никифор сначала предлагал Алексею стать его соправителем, но потом должен был отречься от престола и отдать всю власть в руки нового императора.

Взяв на себя управление Ромейским государством, Алексей сразу окунулся в гущу дел. Он видел, что империя находится в состоянии агонии: восточные земли подверглись опустошительным набегам турок. Не лучше обстояли дела на западе, где вождь сицилийских норманнов герцог усиленно вооружался и готовился к переправе в Диррахий. Печенеги уже много лет хозяйничали на севере в придунайских землях. Предстояла целая череда тяжелых войн, между тем, когда император приступил к сбору войск, он нашел в столице не более трехсот солдат. А чтобы набрать наемников и вызвать союзников из других стран, в казне не было денег.

Алексей обратился прежде всего к восточным делам. Он объявил набор в армию, посадил на суда легковооруженных воинов и приказал им по ночам плавать вдоль азиатского берега, скрытно высаживаться в тех случаях, когда число турок ненамного превышает их собственное, нападать на них, а затем сразу возвращаться обратно. Воины делали это в течение нескольких дней, и варвары мало-помалу стали отступать из приморских областей в глубь страны. Узнав об этом, император приказал посланным им войскам захватить городки и поместья, которые раньше занимали турки, и из них нападать на турецкие отряды. Вскоре варвары отступили еще дальше, и ромейская конница уже смело преследовала врага, совершая днем и ночью набеги на их земли. Таким образом, положение варваров ухудшилось, а затухавшая было искра могущества Ромейской державы вновь стала разгораться. Комнин далеко отогнал турок не только от Боспора и приморских областей; он вытеснил их из Вифинии, из предместий Никомедии и вынудил султана настойчиво просить о мире. Алексей с радостью принял эти просьбы, ибо к нему со всех сторон поступали сообщения о неудержимом натиске Роберта. Вот почему весной 1081 г. он заключил с турками мир.

После этого в августе Алексей выступил против норманнов. Целиком сосредоточившись на военных делах, он поручил матери распоряжаться всем остальным. Он вообще чрезвычайно любил мать и ни в чем не отступал от ее воли. Так как силы его не составляли даже малой доли войск , Алексей призвал на помощь союзных турок. Он вызвал к себе также флот венецианцев, пообещав им деньги и торговые льготы. В октябре неподалеку от Диррахия произошло сражение. Поначалу успех был на стороне ромеев. Варяжский отряд Намбита стал теснить воинов и загнал их в море. Однако он двигался слишком быстро и далеко оторвался от остального строя. Жена Роберта Гаита остановила бегущих и вновь повела их в атаку. Варяги, утомленные преследованием, были перебиты. После этого Роберт бросил в бой тяжелую конницу. Ромеи не выдержали и обратились в бегство. В этом сражении пало много известных воинов и родственников императора. Сам Алексей был окружен врагами и пробился сквозь них с огромным трудом. В начале 1082 г. норманнам сдался Диррахий.

Необходимо было создавать новую армию. Алексей стал отовсюду созывать союзников, а матери и брату поручил достать денег. Последние, не найдя другого выхода, отправили для переплавки на императорский монетный двор все имевшиеся у них золотые и серебряные вещи. Так как этого оказалось недостаточно, Исаак забрал из храмов часть драгоценной церковной утвари и, несмотря на сильное сопротивление священников, велел ее тоже пустить в переплавку. Таким образом были собраны необходимые средства. Сам Алексей упорно занимался обучением новобранцев. Между тем Роберт был отвлечен войной в Италии. Он покинул Иллирию, оставив вместо себя сына Боэмунда. В мае 1082 г. Алексей потерпел от него поражение под Яниной, а осенью того же года был разбит в третий раз. Весной 1083 г. норманны захватили Эпир и осадили Лариссу.

Осенью Алексей с новым войском подошел на выручку осажденным. Зная по опыту как искусны в бою норманны, он решил на этот раз действовать хитростью. Части войск он приказал вступить в бой с врагами, а затем обратить тыл и сделать вид, что стремительно отступают. Сам он вместе с самыми доблестными воинами укрылся в засаде. На рассвете Боэмунд атаковал фаланги ромеев и начал упорно преследовать бегущих. Увидев, что тот удалился на значительное расстояние, император сел на коня, приказал то же самое сделать своим воинам и подъехал к лагерю норманнов. Войдя туда, он многих перебил и захватил большую добычу. Затем он отправил конницу в погоню за Боэмундом. Не вступая в рукопашную битву, искусные стрелки перебили стрелами рыцарских коней и таким образом нанесли их коннице большой урон. Боэмунду пришлось снять осаду с Лариссы, а Алексей победителем вернулся в Константинополь.

Осенью того же года ромеи подступили к взятой норманнами Кастории, стали упорно осаждать ее и вынудили норманнов просить свободного пропуска к морю. Многие графы перешли на службу к Алексею. Боэмунду ничего не оставалось как отплыть в Италию с известием о поражении. Осенью 1084 г. Роберт собрал флот и во второй раз высадился в Иллирии. Война развернулась на суше и на море. Сначала одержал победу вблизи острова Корфу над объединенным флотом ромеев и венецианцев, но потом неподалеку от Бутринто потерпел поражение. Летом 1085 г. он заболел лихорадкой и умер, а Алексей легко овладел Диррахием и победой завершил тяжелую войну.

Однако вражеские нашествия, по словам Анны Комнины, подобно морским волнам следовали одно за другим. Не успел Алексей отразить норманнов, как пришло известие о том, что множество печенегов перешли Дунай и разбили доместика Запада Бакуриани. Летом 1087 г. Алексей выступил против кочевников к Андрианополю, а оттуда направился к Силистрии. Неподалеку от этого города произошло решительное сражение, продолжавшееся с утра до вечера. К концу дня на выручку своим подоспело 36 000 печенегов. Ромеи, не имея сил сопротивляться столь многочисленному врагу, повернули назад. В невообразимой сумятице, когда одни бежали, а другие преследовали, варвары окружили императора, но он пробился сквозь их строй, поразив множество врагов. Печенеги, однако, не смогли воспользоваться своей победой: они подверглись нападению половцев и должны были просить у императора мира.

Мир был дан, но едва половцы ушли из их пределов, печенеги возобновили войну и взяли Филипполь. После первого поражения император избегал открытого боя, война приняла затяжной характер. Ромеи устраивали засады, нападали на врага при каждом удобном случае и не давали ему овладеть крепостями. Но под натиском кочевников военные действия постепенно переместилась из Болгарии к Андрианополю, а весной 1090 г. печенеги подступили к Хариополю. Одновременно возобновилась война с турками, овладевшими в это время многими прибрежными городами в Азии. Кольцо врагов сжималось вокруг столицы, и приходилось напрягать все силы для того, чтобы разорвать его. Вблизи Русия Алексей вступил в бой с печенегами, но те опять наголову разбили его войско. Алексей, не теряя присутствия духа, отступил, собрал разбежавшихся воинов, на другой день вновь вступил в битву и на этот раз одержал победу.

Но она лишь на короткое время задержала нашествие. Император отошел к Цурулу, печенеги шли за ним по пятам и осадили его в этой крепости. Не имея достаточно сил, чтобы в открытую сразиться с таким множеством варваров, он придумал следующую хитрость: забрав у жителей города их повозки, велел снять с них колеса и привязать те к зубцам стен. Ромеям он велел сначала начать бой, но потом расступиться и ложным отступлением завлечь печенегов к стенам. План его был с успехом выполнен, и как только враги приблизились к стенам, император велел рубить веревки и пускать на них колеса. Благодаря покатости местности колеса с силой врезались в неприятельский строй. Ромеи с обоих сторон напали на смешавшихся печенегов, опрокинули их и нанесли сильное поражение. Кочевники отступили к Булгарофигу, а Алексей с триумфом возвратился в столицу.

Но он не мог позволить себе ни минуты отдыха. Даже не вымывшись в бане и не стряхнув пыль войны, он стал собирать новобранцев и готовить их к обороне столиwы. Зимой 1091 г. печенеги подошли к Хировакхам. Алексей сам отправился в эту крепость и заперся там с небольшим гарнизоном. Заметив однажды, что большой отряд кочевников отправился на поиски провианта, он стал уговаривать воинов напасть на оставшихся. Сначала те отказывались, но император сумел их убедить. Ромеи сделали вылазку, одних перебили, других взяли в плен. Затем Алексей приказал своим солдатам переодеться в костюмы убитых врагов, поднять их знамена и стал поджидать тех, которые отправились в набег. Когда те возвратились и без страха приблизились к лагерю, ромеи вдруг ударили на них и многих перебили.

Однако никакие поражения не могли обуздать беспредельной дерзости захватчиков. Бесчисленное множество их рассеялось по всему Западу. То там, то здесь они занимали городки и грабили селения под самыми стенами столицы. Весной Алексей подступил к Эносу. Вскоре пришло известие о приближении огромной печенежской армии. Когда она подошла к городу, императора охватили отчаяние и страх - так велики были силы врагов и так незначительны по сравнению с ними силы ромеев. Но спустя четыре дня с другой стороны явились 40 000 половцев, во главе с ханами Боняком и Тугорканом. Алексей призвал к себе половецких ханов, преподнес им богатые дары и предложил вместе сразиться с печенегами. Те согласились, и 29 апреля 1091 г. состоялась решительная битва при Левунионе у стен Константинополя (точнее, возле города Энос у устья реки Марицы, ныне турецкая провинция Эдирне). По данному сигналу ромеи и половцы разом обрушились на вражеский строй и сошлись в рукопашной схватке. Началась жестокая резня. К вечеру большая часть печенегов, включая женщин и детей, была перебита. По словам Анны Комнины, случилось нечто необычайное: в один день был истреблен целый народ, в течение многих лет наводивший ужас на всех своих соседей. Множество врагов было взято в плен, но, поскольку их число намного превосходило численность ромеев, на последних напал сильный страх, и ночью большая часть пленников была убита. Сделано это было вопреки воле императора, и он потом сильно негодовал на своих солдат за эту жестокость.

С отражением печенежской угрозы Комнин стал править в более спокойной обстановке. Страна медленно выходила из кризиса. В последующие годы Алексей много сил и внимания отдал восстановлению городов, возрождению ремесел и укреплению армии. Поскольку старое фемное ополчение совершенно изжило себя, император сделал основной упор на отряды наемников, а также на ополчение прониаров (подобно рыцарям Западной Европы они получали земельные наделы на условиях военной службы). Таким образом он создал большое и боеспособное войско. В скором времени ему пришлось испытать его во многих сражениях.

В конце 1096 г. в Константинополь начали прибывать первые отряды рыцарей, участников крестового похода. Алексей принимал их и с каждого брал клятву верности. Он надеялся, что с помощью крестоносцев ему удастся отвоевать у турок азиатские владения империи. Вместе с тем огромное скопление рыцарей вблизи столицы заставляло его постоянно быть настороже. Несколько раз между ромеями и крестоносцами вспыхивали ожесточенные схватки. Но в конце концов Алексей благополучно переправил всех пришельцев на азиатский берег. В июне 1097 г. объединенная армия ромеев и крестоносцев взяла Никею. В соответствии с договором, город этот был передан Алексею. Затем также захвачены были Сарды, Смирна, Эфес, Филадельфия и весь южный берег Черного моря. Во все это время отношения с крестоносцами оставались неприязненными. Когда рыцари после взятия Антиохии были осаждены в ней турецким войском и, терпя большие лишения, молили императора о помощи, он не оказал им никакой поддержки.

В 1104 г. ромеи напали на Лаодику, занятую их старым врагом норманнским герцогом Боэмундом, сыном . Не имея возможности в Азии противостоять силам Алексея, Боэмунд отплыл в Италию, набрал там войска и в октябре 1107 г. высадился в Иллирии. Диррахий вновь был осажден норманнами. Весной сам Алексей прибыл в Иллирию, чтобы наблюдать за военными действиями. Теперь Боэмунду на себе пришлось испытать возросшую силу ромейского государства. Все его войско было осаждено в лагере и блокировано с моря флотом. Припасы и фураж доставлялись с большим трудом Испытав несколько поражений, герцог в сентябре 1108 г. вынужден был заключить с императором мир. Боэмунд признал вассалом императора себя самого и своего племянника Танкреда, владевшего Антиохией.

В последние годы Алексей много воевал с турками, безуспешно пытавшимися вернуть себе свою столицу. В 1113 г. ромеи во главе с императором одержали победу над вражеской армией неподалеку от Никеи. В 1116 г. Алексей разорил окрестности новой султанской столицы - Икония. На обратном пути турки без успеха атаковали на марше ромейское войско, но не добились никакого успеха. Султан должен был заключить мир. Через полтора года после этой последней победы Алексея постигла тяжелая болезнь сердца, от которой он и скончался.

Константин Рыжов: «Все монархи мира: Греция. Рим. Византия»

Род Комнинов происходил из фракийского городка Комны. Хотя один из его представителей - Исаак I - уже занимал престол ромейской державы, основателен династии Комнинов стал его племянник Алексей. Алексей Комнин, как и все правившие императоры этой семьи, был человеком незаурядным. Способный военачальник, он выдвинулся при Михаиле VII. Никифор III Вотаниат также счел нужным воспользоваться его услугами, поручив борьбу с мятежниками во Фракии и Иллирии. Постепенно Алексей и его родня, особенно старший брат Исаак и мать Анна Далассина, стали тяготиться правлением неспособного Вотаниата. Когда же последний объявил о своем решении назначить наследником власти племянника Синадина, а не Алексея, чего тот заслуживал и, вероятно, ожидал, Комнины начали готовить мятеж, опираясь на войска и многочисленных влиятельных при дворе родственников. Зимой 1081 г. Алексей отказался возглавить борьбу с взбунтовавшимся Никифором Мелиссином, своим зятем. Шаг этот навлек на Алексея серьезные подозрения василевса, но Никифор III все-таки приказал ему выступить против союзных Мелиссину турок, занявших Кизик. Армия Комнина собиралась к походу у стен Константинополя. Наконец, Вотаниат выказал удивление по поводу ее многочисленности (он приказал севасту взять лишь несколько отрядов). Алексей, смеясь, ответил царю, что с высоты башен войско у крепости всегда кажется больше, чем на самом деле. Понимая, что императорского доверия он уже лишен, в начале февраля Алексей обошел дома своих константинопольских сторонников (прежде всего среди военной аристократии), договариваясь о содействии, и в ночь на 8 февраля 1081 г. бежал с братом Исааком во Фракию, во избежание погони подрубив ноги скакунам императорской конюшни. Обосновавшись во фракийском городе Цуруле, братья принялись стягивать войска и призывать к мятежу вельмож. Одним из первых приглашение поучаствовать получил кесарь Иоанн Дука: «Мы приготовили очень хорошее кушанье с приправой, если хочешь разделить с нами угощение, приходи как можно скорее принять участие в пире» (Ан.Комн., ). Еще в Цуруле братья поделили власть. Хотя Исаак был старше, Алексея отличала куда большая популярность среди воинов, он и возглавил бунт. Исаак впоследствии получил высший после императорского титул севастократора, специально для него изобретенный. Свергнув после недолгой борьбы Вотаниата и короновавшись (4 апреля 1081), Алексей I Комнин получил жуткое наследство. Расстроено было все - армия, промышленность, финансы, управление. Турки, призванные Мелиссином, отняли почти всю Малую Азию с городами Бру-сой и Никеей и вышли к Пропонтиде. На севере империи грозили печенежские орды, а в Италии уже поднимал паруса флот Роберта Гвискара, нацеленный на Далмацию. «Ко всему прочему, - писал немецкий историк XIX в. Герцберг, - под впечатлением событий, имевших место после брака Зои с Романом III, среди знати склонность захватывать корону превратилась в настоящую эпидемию» .
С Никифором Мелиссином новый автократор разобрался по-родственному, и тот сложил оружие, в обмен получив не пол-Византии, как ранее предлагал Комнину, а титул кесаря и Фессалонику в удел. Настало время разобраться с норманнами. Алексей I заключил мир с сельджуками, союзы с Венецией и германским королем Генрихом IV. Обеспечив себе таким образом дипломатическое прикрытие, василевс повел армию ромеев в Далмацию, где высадилось и осадило Диррахий тридцатитысячное войско грозного Роберта Гвискара. Местные славяне с удовольствием помогали норманнам, мечтая об освобождении от власти ненасытных византийских чиновников. 18 октября 1081 г. Алексей Комнин вступил в бой с силами Роберта. Не выдержав атаки тяжелой варяжской (точнее, варяго-русско-англосакской) пехоты Комнина, норманны бросились наутек, и чудом храброй Гаите, наложнице Гвискара, удалось остановить бегущих воинов и снова двинуть их в бой. Утомленные преследованием варяги были смяты и перебиты, а панцирная кавалерия Гвискара (1300 итало-норманнских рыцарей) опрокинула уступавших ей по боевым качествам греческих катафрактов. Зетский князь, союзник византийцев, предал их и не вступил в сражение. Разгром был полный, ромеи отступили, Диррахий пал. В этом сражении Алексей продемонстрировал свою исключительную храбрость, за которую его так любили воины. «Лучше умереть в мужественном бою, - по словам его дочери, любил повторять Алексей, - чем спасти жизнь ценой позора!» .
Норманны, постепенно двигаясь на восток, разграбили Эпир, Македонию и Фессалию. Однако здесь их успехи закончились. Хотя Византия и была в этот момент слаба, у руля власти стоял государь талантливый и упорный, который в кратчайший срок сумел организовать отпор, выстоять и победить. Зимой 1082 г. он пошел на крайнюю меру - конфисковал часть церковных сокровищ для платы наемникам, а в мае привлек на свою сторону венецианцев, дав им обширные торговые привилегии. Против тяжелой рыцарской конницы Алексей научил войска действовать хитростью - разбрасывать перед конями стальные шипы, защищаться повозками, и организовал отряды стрелков, вооруженных мощными дальнобойными луками. Кроме того, Алексей, будучи незаурядным дипломатом, с охотой поощрял политических противников Роберта в Италии и нанимал турецкие воинские контингенты. Флот венецианского дожа Доменико Сельво наносил норманнам поражение за поражением. Тем временем Роберт Гвискар прочно увяз в Италии, сначала выручая папу Григория VII, а затем подавляя мятежи в собственных владениях. Его сыну Боэмунду Алексей нанес поражение в Фессалии, при Лариссе (ок.1082). Лишь через два года Роберт вернулся в Далмацию и возглавил флот. Смешанная греко-венецианская эскадра была разбита, но в июле 1085 г. Гвискар умер, а спустя недолгое время василевс выбил норманнов с Балкан.
Однако положение в Европе не доставляло императору радости, так как набеги кочевников на Фракию становились с каждым разом все более опустошительными. В 1086 г., отражая один из таких набегов, погиб любимец императора, великий доместик Григорий Бакуриани. Годом позже восьмидесятитысячная орда перешла Дунай по льду, император отбросил их назад, но ненадолго. Осенью 1088 г. Алексей возглавил поход против печенегов к захваченной ими Дристре (Доростолу). Отступая после неудачной осады крепости, на марше во фракийских горах византийская армия была рассеяна превосходящими силами печенегов. Сам Алексей, несмотря на в очередной раз проявленную исключительную доблесть и мужество, вынужден был спасаться бегством до крепости Голоя, по поводу чего в столице злые шутники сложили песенку: «От Дристры до Голои хороша станция, Комнин!»
К началу 1090-х гг. положение у стен Константинополя сложилось отчаянное. Слабо подчинявшийся иконийскому султану эмир Смирны, некий Чаха, пират, разбив ромейский флот, захватил Клазомены, Фокею и угрожал столице империи. Печенеги вышли к Босфору и начали переговоры с турками о совместном нападении на Византию. Император обратился с письмом к западным государствам, умоляя спасти древний форпост христианства на Востоке: «Святейшая империя христиан греческих сильно утесняется печенегами и турками: они грабят ее ежедневно и отнимают ее области. Убийства и поругания христиан, ужасы, которые при этом свершаются, неисчислимы и так страшны для слуха, что способны возмутить самый воздух. Турки подвергают обрезанию детей и юношей христианских, насилуют жен и дев христианских на глазах у их матерей, которых они при этом заставляют петь гнусные и азвратные песни. Над отроками и юношами, над рабами и благородными, над клириками и монахами, над самими епископами они совершают мерзкие гнусности содомского греха.
Почти вся земля от Иерусалима до Греции и вся Греция с верхними [азиатскими] областями, главные острова, как Хиос и Митилина [Лесбос], и другие острова и страны, не исключая Фракии, подверглись их нашествию. Остается один Константинополь, но они угрожают в скором времени и его отнять у нас, если не подоспеет быстрая помощь верных христиан латинских. Пропонтида уже покрыта двумястами кораблей, которые принуждены были выстроить для своих угнетателей [малоазийские] греки: таким образом Константинополь подвергается опасности не только с суши, но и с моря. Я сам, облеченный саном императора, не вижу никакого исхода, не нахожу никакого спасения: я принужден бегать перед лицом турок и печенегов, оставаясь в одном городе, пока их приближение не заставит меня искать убежища в другом.
Итак, именем Бога и всех христианских провозвестников, умоляем вас, воины Христа, кто бы вы ни были, спешите на помощь мне и греческим христианам. Мы отдаемся в ваши руки; мы предпочитаем быть под властью латинян, чем под игом язычников. Пусть Константинополь достанется лучше вам, чем туркам и печенегам. Для вас должна быть так же дорога та святыня, которая украшает город Константина, как она дорога для нас.
Если, сверх ожидания, вас не одушевляет мысль об этих христианских сокровищах, то я напоминаю вам о бесчисленных богатствах и драгоценностях, которые накоплены в столице нашей. Сокровища одних церквей константинопольских, в серебре, золоте, жемчуге и драгоценных камнях, в шелковых тканях, могут быть достаточны для украшения всех церквей мира. Но богатства Софийского храма могут превзойти все эти сокровища вместе взятые и равняются разве только богатству храма Соломонова. Нечего говорить о той неисчислимой казне, которая скрывается в кладовых прежних императоров и знатных вельмож греческих.
Итак, спешите со всем вашим народом, напрягите все усилия, чтобы такие сокровища не достались в руки турок и печенегов. Ибо кроме того бесконечного числа, которое находится в пределах империи, ожидается ежедневно прибытие новой шестидесятитысячной толпы. Мы не можем положиться на те войска, которые у нас остаются, так как и они могут быть соблазнены надеждой общего расхищения. Итак, действуйте, пока имеете время, дабы христианское царство и, что еще важнее, - Гроб Господень не были для вас потеряны, дабы вы могли получить не осуждение, но вечную награду на небеси» . Много позже, после разгрома Византии в 1204 г., историки упрекали Алексея, что именно с его выраженной в письме идеи началось крестоносное движение, что именно он раздразнил западных варваров богатствами столицы. Но не вина первого Комнина в том, что его потомки не сумели обезопасить себя от Запада, и хулители Алексея забывали об огромных территориальных приобретениях, точнее, возвратах земель на Востоке, сделанных исключительно благодаря помощи крестоносцев. Говоря по правде, обещания Алексея действительно были заманчивы, но после того, как папство не помогло сразу, и Византия своими силами разбила печенегов, многие из них потеряли смысл, и как раз первые крестоносцы это отчетливо понимали, соглашаясь на вассальную присягу автократору ромеев, а не требуя обратного.
Чтобы справиться с кочевниками, император обратился к вернейшему средству - золоту. Константинопольским дипломатам удалось купить мир с Чахой и отколоть от печенежской орды их союзников половцев (куман). Зимой 1091 г. печенеги были разбиты Комнином, столица отпраздновала триумф, но весной враги снова перешли Дунай. 29 апреля на фракийской равнине византийско-половецкая армия, усиленная пятью сотнями наемных рыцарей из Фландрии, нанесла им тяжелое поражение, десятки тысяч печенегов сдались в плен. Опасаясь, что уставшие солдаты не смогут стеречь такую массу, ромеи ночью перерезали их всех. Такое вероломство ужаснуло половцев, и те стремглав бежали, даже не взяв причитающейся им платы.
Расправившись с печенегами, Византия медленно стала переходить от обороны к наступлению на своих восточных границах. Так как ромейское войско было слабым - катафракты малочисленны, наемники ненадежны, а стратиотского ополчения уже практически не существовало, Алексей, избегая крупных сражений, атаковал турок стремительными рейдами небольших, но мобильных отрядов. Крепости и верфи мусульман византийцы разрушали и жгли или занимали завоеванные укрепления своими контингентами. Султанат к концу XI в. ослаб, распался на несколько фактически независимых эмиратов, а потому в дело часто шел и подкуп. Наиболее опасный враг, Чаха, был разбит старым кесарем Иоанном Дукой. Граница империи медленно, но неуклонно продвигалась вперед. И только тут словно очнулось западное рыцарство: начало первых военных успехов Алексея Комнина совпадает по времени с рождением I крестового похода.
В октябре 1095 г. в далеком от Константинополя Клермоне, столице французской Оверни, на синоде Западной церкви папа Урбан II призвал христиан, способных носить оружие, к великому походу на Восток (позже получившему название крестового) отобрать у «неверных» мусульман Иерусалим и Гроб Господень. Летом следующего года в Константинополь прибыли первые отряды крестоносцев-крестьян, решивших не дожидаться войска феодалов. Неграмотные в своем большинстве, темные и обездоленные люди покидали скудную Западную Европу, чтобы обрести на далеком Востоке обещанное папой отпущение грехов, а если повезет - и стяжать себе богатство. Водительствовал этими оборванными, голодными и кое-как вооруженными массами монах Петр Амьенский (Пустынник). Войско Петра принялось за бесчинства еще на пути к Константинополю, достигнув же столицы ромеев, оно пустилось во все тяжкие. По словам западного хрониста, «сами христиане вели себя худо, ибо разрушали и поджигали дворцы в предместьях, растаскивали свинец, которым были покрыты церкви, и продавали его грекам. Вследствие этого император разгневался и велел перевезти их через пролив. После переправы они не переставали совершать всевозможные дурные дела, поджигая и опустошая церкви» (Аноним, «Деяния франков и других иерусалимцев», ). Эта нестройная толпа была рассеяна турками у Никеи, на поле боя осталось лежать неубранными двадцать пять тысяч трупов.
В конце 1096 г. в Константинополь начали прибывать первые отряды рыцарей. Отношения между крестоносцами и византийскими властями сложились непростые. Перед Алексеем стояли три задачи: не допустить скопления буйного западного рыцарства в столице, предотвратить грабежи и заставить крестоносцев пообещать принести ленную присягу императору на все бывшие владения Византии, которые они отвоюют у мусульман. Конфликты следовали за конфликтами, западные дворяне вели себя не лучше крестьян Петра Пустынника. Византийское общество, стоявшее тогда на более высокой ступени цивилизации, с ужасом наблюдало варварские нравы невежественных и грубых баронов. Рыцари издевались над православной церковью и строгим церемониалом двора, обычаями греков. Негативное впечатление производило и закованное в латы католическое духовенство. Анна Комнина писала: «Мы пользуемся канонами, законами и евангельской догмой: «не прикасайся, не дотрагивайся и не кричи, ибо ты - священнослужитель». Но варвар-латинянин совершает службу, держа щит в левой руке и потрясая копьем в правой, он причащает телу и крови Господней, взирая на убийство» .
Алексей с честью вышел из этого испытания. Проявив свойственную ему хитрость и выдержку, а при необходимости и суровость, он переправил на анатолийский берег крестоносное войско, заручившись присягой почти всех его вождей - Готфрида Бульонского, Роберта Фландрского, даже Боэмунда Тарентского (сына Роберта Гвискара). Только жадный граф Тулузский Раймунд не поддался на уговоры василевса. Греки выделили для участия в походе крупный отряд.
Весной 1097 г. крестоносно-византийское войско овладело Никеей. Так как император не позволил победителям разграбить город, дальнейшие совместные действия стали весьма затруднительны, но все-таки успехи крестоносцев сильно облегчили Алексею операции в Малой Азии - захваты Лаодикии, Сард, Смирны, Эфеса, южного берега Черного моря и т. д. Летом 1097 г. в сражении под Дорилеей потерпело крушение военное могущество Кылич-Арслана I, a 15 июля 1099 г. пал Иерусалим. Многочисленные княжества крестоносцев в Северной Сирии, положение которых в кольце владений ислама оставалось шатким, признали себя византийскими вассалами. Лишь давний враг империи Боэмунд, князь Антиохии, отказался. После пленения Боэмунда мусульманами и разгрома его армии под Харраном (1104)Комнин отнял у него киликийские города. Выйдя на свободу, норманн пылал жаждой мщения. В 1107 г. он, набрав огромное войско, высадился у Диррахия. Однако теперь Византия была гораздо крепче, нежели два десятилетия назад: Боэмунд был разбит, окружен и капитулировал. Заключенный в 1108 г. Девольский мирный договор признал Антиохию фьефом империи.
Глубокие внутренние преобразования Алексей Комнин начал сразу после прихода к власти, и быстрыми успехами конца XI - начала XII в. государство обязано только ему. При этом император опирался почти исключительно на своих родственников и людей низкого звания, облагодетельствованных им,-клиентов. По выражению его секретаря, хрониста Иоанна Зонары, василевс правил страной, как своим домом.
Именно с того времени Византия приобретает явные черты феодальной монархии и отбрасывает многое (хотя и не все) из наследия Римской империи и института фем. Старые титулы - новелисим, куропалат, патрикий, анфипат и т.д. или исчезают совсем, или теряют былую значимость, а новые - севаст, протосеваст - становятся прерогативой исключительно Комнинов или связанных с ними родственными узами семейств - Мелиссинов, Ангелов, Дук, Палеологов. В руках этого «клана Комнинов» постепенно (до конца XII в.) оказывается армейское командование. Древние аристократические роды - Аргиры, Фоки - постепенно сходят со сцены, остальная знать могла рассчитывать лишь на второстепенные должности в армии или гражданскую карьеру. Вертикальная подвижность, отличавшая Империю ромеев от стран Запада, резко уменьшилась.
Сложная бюрократическая система управления была упрощена. Число ведомств государственного аппарата («секретов») сократилось, огромное количество чиновников вынуждено было найти себе другое занятие. Для общего руководства оставшимися секретами Комнин учредил должность великого логофета.
Алексей положил начало активному привлечению иноземцев на службу ромейской державе.
Алексей широко пользовался пронией - пожалованием на определенный срок какой-либо области своего домена в управление (с правом получения доходов с этой области) при условии непременной службы прониара императору. За счет прониаров, таким образом, усиливалась прежде всего армия, ставшая подобной рыцарскому ополчению Западной Европы.
С конца XI в. Византия начинает переживать подъем. Отстроены были города, захиревшие во времена смут, возродились торговля и ремесла. Изменения затронули и социальный состав населения страны: со времени Алексея и его сына Иоанна II навсегда ушел в прошлое такой анахронизм, как рабы.
Церковная политика Алексея отличалась предельной жесткостью. Патриархов и епископов, противившихся указаниям василевса, он смещал безжалостно. При этом сам император отличался искренним благочестием, проявлял интерес к богословию и часто вмешивался в религиозно-философские споры. По его инициативе церковный собор осудил как еретика философа Иоанна Итала (1082). Немало сделал Комнин и для разгрома влиятельного течения богомилов, не столько, впрочем, религиозного, сколько политического. Богомильство распространялось в Болгарии, много взяв от учения павликиан, так что даже византийские хронисты нередко их отождествляли. В 1082 г. отряды богомилов отказались сражаться за империю против норманнов. Алексей хитростью заманил вождей богомилов во фракийскую крепость Мосинополь, где приказал их разоружить, а затем бросить в тюрьму и конфисковать имущество их семей. В ответ вспыхнул мятеж, богомилы в союзе с печенегами громили фракийские города, и автократору стоило большого труда навести там порядок. Не полагаясь только на силу меча, Алексей принялся за оппозиционеров иным способом. Монах Евфимий Зиговин написал против богомилов трактат, а сам Комнин путем ловкой интриги сумел уличить в еретических высказываниях их «патриарха», некоего старца Василия, который по постановлению суда был сожжен.
Восстания богомилов не были исключением. Рост налогового прессинга, порча монеты, усилившееся влияние иноземцев, случавшиеся военные неудачи-все это давало пишу самым разнообразным мятежам. Интересной особенностью стало усиление тенденции возмутившихся архонтов к отделению от империи. Так, например, обособился город Трапе-зунд, в котором захватил власть динат Феодор Гавра.
Император увлекался не только богословскими диспутами; он с удовольствием читал и даже пробовал сочинять стихи, любил от души повеселиться. «В этом муже, - восхищалась отцом Анна Комнина, - сочетались красота, изящество, достоинство и непревзойденное величие. Если же он вступал в беседу, то казалось, что его устами говорит пламенный оратор Демосфен. Потоком доводов увлекал он слух и душу, был великолепен и необорим в речах, так же как и в бою, одинаково умел метать копье и очаровывать слушателей» . При этом император «был человек как нельзя более скрытный» (Хон., ).
Мужеством он отличался удивительным, и среди византийцев на эту тему ходили легенды. Когда в 1107 г. ромеи узнали о нашествии Боэмунда, все буквально оцепенели от страха и лишь один царь, по словам Анны, спокойно начал развязывать ремень башмака со словами: «Сейчас пойдем завтракать, а потом подумаем о Боэмунде» . В конце жизни Алексей сильно мучился ревматизмом, с трудом вставал с ложа, и при дворе иконийского султана в театре ставили пьесы, где разыгрывали сценки о том, как неуклюже передвигается «картавый». Однако в 1116 г. Комнин возглавил поход против сельджуков и, не сходя из-за своей болезни с носилок, наголову разгромил насмехавшегося над ним султана Меликшаха.
Летом 1118 г. на торжестве в ипподроме Алексей I почувствовал себя плохо, его перенесли в Манганский дворец. У постели умирающего василевса разгорелась борьба за освобождавшийся престол. Его жена Ирина Дукена (дочь кесаря Иоанна) и дочь Анна стремились отдать власть мужу Анны, кесарю Никифору Вриеннию, в обход сына царя, Иоанна. Император повел себя уклончиво и скончался (15 августа), не завещав трон никому. Глядя на мужа, Ирина в сердцах воскликнула: «Ты и при жизни отличался всевозможным коварством, любя говорить не то, что думал, но и теперь, расставаясь с жизнью, не изменяешь тому, что любил прежде!» .
Папа просил у норманнов, ленников Рима, помощи против императора Генриха IV и антипапы Климента III. Почтовый перегон. Не исключено и то, что письмо Алексея - подлог, сделанный западными дипломатами. Особенно это касается военной элиты. Знать гражданская (в том числе церковная) сохраняла относительную мобильность, хотя и в меньшей степени, чем ранее. Подробнее см. . Алексей плохо произносил звук «р».

Дашков C. Императоры Византии

Церковно-религиозная деятельность византийского императора Алексея I Комнина

Когда в 1098 году афонские монастыри подверглись опустошению от турецких разбойников, византийский император Алексей I Комнин сказал докладывавшему ему об этом проту Илариону: «ведай, святый мой старец, что… и города и страны бичуются за беззаконие одного грешного человека. Это – я“. А в знаменитой новелле 1107 г., de electionibus et clericis он оплакивает печальное состояние Константинопольской церкви с такой искренностью, что не оставляет никакого сомнение в том, насколько близка была его царственному сердцу вера христианская, православная.

Само собой, понятно, что такой император должен был заниматься религиозными и церковными делами империи не только потому, что этого требовали византийские традиции, возлагавшие на царей обязанность заботиться о вере и Церкви, но и по побуждениям личного свойства, из желания послужить Церкви Божией для спасение своей души. Тем интереснее познакомиться со всей совокупностью исторических данных, характеризующих церковно-религиозную деятельность великого византийского самодержца.

I.

Как относился Алексей I Комнин к латинскому западу и римским папам? Этот вопрос имеет существенное значение для характеристики церковных воззрений императора, при котором возникли первые серьезные попытки к церковному примирению запада с востоком и в связи с этим начались крестовые походы, сопровождавшиеся столькими бедствиями для греко-восточной Церкви.

16 июля 1054 года в Константинополе совершился, как известно, формальный разрыв между церквами восточной и западной. В этом разрыве повинны почти исключительно папские легаты, позволившие себе оскорбить религиозное и национальное чувство греков и безрассудно отсечь себя от единства с греко-восточной . Бестактность поступка кардинала Гумберта почувствовал вскоре и сам Рим: ближайшие преемники Льва IX предпринимают, хотя и безуспешно, некоторые шаги к примирению с востоком, очевидно, сознавая свою вину перед греками. При Григорие VII для восстановления нарушенного церковного единства открывается весьма благоприятный повод в том обстоятельстве, что имп. Михаил Парапинак обращается в 1073 году к папе с просьбой о помощи против неверных. Посольство и письмо византийского императора произвели такое сильное впечатление на знаменитого папу, что в его голове тотчас возник план подчинения греческой церкви Риму и «восстановления древнего согласия между римской церковью и её дщерью – церковью константинопольской“ через оказание грекам политической помощи, и он принял твердое решение двинуть на защиту византийской империи всю Западную Европу. К фактическому осуществлению этого широкого плана Рим мог, однако приступить лишь в конце XI в., в царствование Алексея I Комнина, при папе Урбане II, организовавшем первый крестовый поход.

Умный и энергичный Алексей Комнин едва-ли обращался к Урбану II в 1095 г. с какими-либо просьбами о политической помощи запада, и первый крестовый поход, вероятно, возник без непосредственного его участия. Тем не менее Алексей интересовался вопросом о церковном разногласии между Римом и Константинополем и готов был сделать все возможное для его устранения, но только с сохранением незыблемых основ восточного православия. Последнее он защищал твердо. Так, в начале своего правления он запретил христианам латинского обряда, жившим в Константинополе и других местах империи, совершать литургию по-западному, на опресноках, и предписал им следовать греческим обычаям. Это распоряжение Алексея вызвало протест со стороны Рима, и император был отлучен папой. Но в 1089 году Урбан II сам вступил по этому поводу в переписку с отлученным византийским автократором. В своем послании, присланном в Византию через аббата Криптоффератского монастыря Николая, папа увещевает Алексея не препятствовать латинянам совершать литургию на опресноках. Император через того же аббата ответил, что он приглашает папу прибыть в Константинополь в сопровождении ученых мужей и здесь подвергнуть вопрос об опресноках тщательному обсуждению на соборе, который можно было бы собрать не позже, как через полтора года. Папа, посоветовавшись с Рожером Сицилийским, благосклонно смотревшим на стремление Урбана II примириться с востоком, принял предложение Алексея. Последний, таким образом, ясно показал, что он не считает себя погрешившим в отношении латинян своей империи и готов сделать им уступку, но только по определению собора.

Неизвестно, каких результатов ожидал Алексей Комнин от намеченного им собора, но едва ли мы ошибемся, если скажем, что он, не разделял ригористических взглядов тех современников своих, которые смотрели на латинян, как на еретиков. Весьма близко к истине предположение В. Г. Васильевского, что именно к 1091 году, на который назначен был в Константинополе собор, должно быть отнесено появление сочинение бл. о заблуждениях латинских, и что «в этом сочинении надобно видеть знамение времени“, т. е. что оно, написанное не без участия в этом деле императора, отражает в себе воззрение тех, кто желал собора и ожидал от него примирения с западом на началах взаимных, но совершенно безобидных уступок по вопросам обрядовым.

Тяжелые политические обстоятельства, наступившие для Алексея Комнина осенью 1091 года вследствие войны его с печенегами и турками, и стесненное положение Урбана II, боровшегося с антипапой Климентом, помешали осуществлению мысли о созыве церковного собора в Константинополе. Но император готов был, при благоприятных условиях, снова обсудить вопрос об единении с Римом. И вот, в 1095 году мы видим его послов на соборе в Пьяченце. Мы не знаем в точности, какую задачу должно было выполнить на этом соборе посольство императора, но замечательно сообщение Бертольда, что посольство умоляло папу и всех верующих «оказать какую-либо помощь против язычников для защиты святой Церкви – pro defensione sanctae ecclesiae“. Таким образом, Алексей Комнин в это время уже ясно сознавал, что ни о каких уступках западу со стороны востока не может быть и речи, и если он все-таки говорит об единении с западом, то разумеет лишь такое единение, которое может основываться на общности нашей веры в Иисуса Христа и Его святую .

Но и этому единению не суждено было осуществиться. Начавшееся с 1096 года движение крестоносных дружин на восток Алексей Комнин, сколько возможно было, использовал для расширения и укрепление своей империи, но для дела церковного единение с латинянами оно оказалось, можно сказать, роковым. Результатом крестовых походов в церковно-религиозном отношении явилось полное взаимное отчуждение греков и латинян, весьма часто переходившее в открытую вражду и жестокое взаимное преследование. Никита Хониат говорил о своем времени (конец XII в.): «между ими и нами утвердилась величайшая пропасть вражды; мы не можем соединиться душами, хотя и бываем во внешних сношениях и часто живём в одном и том же доме“, но его слова одинаково справедливы и в отношении к эпохе первого крестового похода. Уже при первом столкновении «латиняне и греки посмотрели друг на друга с недоверием, и антагонизм, находившийся в основе их отношений и разделявший эти две цивилизации, обнаружился во взаимных подозрениях, в постоянных затруднениях, в вечных конфликтах, в обоюдных обвинениях в жестокости и измене“. При таких условиях Алексей Комнин, испытавший в отношении к себе со стороны латинян лишь недоброжелательство, требовательность и высокомерие, должен был уже иначе взглянуть на вопрос о церковном единении с западом. Он не мог уже не видеть, что трудно надеяться на церковное примирение греков с латинянами, что теперь уже нельзя и думать о каких-либо взаимных уступках друг другу, потому что пропасть между востоком и западом с каждым днем становилась все глубже и глубже. Тем не менее имп. Алексей не прерывает сношений с Римом. По соображениям уже не столько церковного, сколько политического свойства он находит нужным поддерживать добрые отношение к папе, при помощи которого надеется упрочить международное положение византийской империи. Папа же, очевидно, не терял надежды на примирение с греческой церковью, на уничтожение схизмы через приведение греков к сознанию правоты римского учения о Святом Духе и римских церковных традиций. Вероятно, с этой целью он собрал в 1098 году в Апулийском городе Баре собор, на котором греки (несомненно – южноиталийские) спорили с латинянами о происхождении Св. Духа и были побеждены диалектикой знаменитого Ансельма Кентерберийского, после чего, если верить источникам, папа произнес анафему на инакомыслящих. Конечно, папская анафема не означала полного отказа от политики примирения, как показало, ближайшее будущее.

Преемник Урбана II папа Пасхалий II (1099 – 1118) хотя в первую половину своего правления поддерживал воинственные замыслы Боэмунда против еретиков греков, однако в 1112 году должен был вступить в переговоры с Алексеем Комниным.

Император Алексей, узнав, что Генрих V пленил папу и принудил его насильно короновать себя императором, отправил особое послание к римским гражданам, в котором хвалит их за сопротивление Генриху, высказывает сожаление об участи папы и прибавляет, что если они сохранят к нему, Алексею, расположение и впредь, то он постарается приобрести для себя или для своего сына западную корону. Писал Алексей и папе. Политические расчеты императора, весьма очевидны, и обстоятельства по-видимому сулили его предприятию успех: из Рима он получил приглашение прибыть туда летом 1112 года. Но вследствие постигшей его болезни, он не мог воспользоваться этим приглашением и принужден был написать Пасхалию извинительное письмо. Папа ответил императору замечательным посланием, в котором между прочим писал, что некогда велико было уважение к римскому епископу со стороны константинопольского патриарха, но уже много лет прошло, как епископы константинопольские и их клир, вопреки преданию, настолько забыли дружбу и почтительность в отношении римской церкви, что не желают ни принимать легатов апостольского престола, ни входить в сношение с папскими апокрисиариями. Если мудрость императора не проявит любви в отношении папы, ни благоволения к его легатам, то разделение будет продолжаться, и даже воспоминание о начавшемся примирении исчезнет. Главное средство обеспечить единение состоит в том, чтобы патриарх константинопольский признал главенство папы и засвидетельствовал покорность апостольскому престолу, как это установлено благочестивым царем Константином и утверждено согласием святых соборов, и чтобы он загладил своё прежнее упрямство способом, какой будет указан римскими легатами. Что же касается тех областей, которые искони были подчинены святому престолу, то пусть они возвратятся к его власти и его благоволению, чтобы с помощью Божией могли быть восстановлены те отношения, какие существовали между древним и новым Римом при предшественниках Алексея Комнина, ибо нельзя достигнуть согласия относительно существующих между греками и латинянами разностей в вере и церковных порядках прежде, чем члены не соединятся с главой.

Как видим, притязание Пасхалия II на господство в восточной церкви так же широки и потому несбыточны, как и намерение Алексея Комнина относительно западной короны. Но папа проявил больше настойчивости в своих притязаниях, чем император. В 1113 году он отправил в Константинополь Медиоланского архиепископа Петра Хрисолана (за симонию отрешенного от кафедры) с поручением исправить заблуждение греков. Хрисолан устроил в Константинополе, в присутствии самого императора, диспут по вопросу об исхождении Св. Духа и от Сына, причем со стороны греков в диспуте принимал участие митрополит Никейский Евстратий. О ходе диспута и результатах его мы сведений не имеем, но, кажется, обе стороны остались при своем мнении. Бароний замечает по этому поводу: «греческая церковь и после этого продолжала оставаться в том же заблуждении, хотя император и желал казаться человеком, находящемся в единении с римской церковью“.

Мы не знаем, насколько справедливы слова Барония относительно поведения Алексея Комнина во время диспута Хрисолана с Евстратием Никейским, но ими бесспорно можно охарактеризовать отношение византийского императору к Риму после 1096 года. Если до этого времени Алексей мог еще серьезно думать о возможности церковного примирение с латинянами, то после первого крестового похода он потерял всякую надежду на примирение; но так как, несмотря на это, под влиянием тяжелых политических обстоятельств, прекратить дальнейшее общение с Римом он не мог, то и должен был, конечно, казаться человеком благожелательным в отношении к папам, когда это почему-либо было нужно.

II.

Обратимся теперь к изучению внутренней церковно-религиозной деятельности Алексея I Комнина.

Прежде всего нам представляется необходимым определить, каково было отношение императора к константинопольским патриархам, представителям церковной власти в Византии.

Византийские историки много говорят о злоупотреблениях, которые допускались императорами при замещениях патриаршей кафедры. Георгий Акрополит, например, пишет, что «обладающие верховной властью при избрании патриархов соображаются с своими расположениями к известным лицам, чтобы не иметь в этих людях противников своим желаниям“. И в другом месте: «цари вообще хотят, чтобы патриархами были люди смиренные, недалекие по уму, которые легко бы уступали их желаниям, как законодательным постановлениям. А это всего чаще случается с людьми необразованными: будучи невеждами в слове, они не способны на смелое слово и преклоняются перед императорскими распоряжениями.“ Но Алексей I Комнин в данном отношении, кажется, стоит выше всяких подозрений.

При вступлении его на императорский престол патриаршую кафедру занимал «муж поистине нестяжательный и в полном смысле подвижник, подобный отцам, населявшим некогда пустыни и горы и удостоившийся благодати предвидения, многое и многократно предрекавший и никогда не ошибавшийся, но постоянно бывший правилом и образом добродетели – старец Косма“. Созданный для жизни подвижнической, следовательно келейной, Косма менее всего пригоден был для управления константинопольской патриархией в такое время, как вторая половина ХI в. По отзыву проф. П. Скабаллановича, он если и представлял в своем лице интересы церковные, то лишь пассивно, будучи орудием в чужих руках. Само собой, понятно, что такой патриарх мало соответствовал политическим и церковным стремлениям новой императорской династии, севшей на византийский престол в лице Алексея Комнина. Упрочение строгого порядка во внутренней жизни государства и Церкви составляло главную задачу новой династии. Осуществление этой задачи уже на первых порах своего царствования Алексей Комнин передал своей матери Анне Далассенской не только потому, что любил ее и уважал в ней необыкновенные государственные таланты, ибо она действительно была «ума высокого и помыслов по природе царских“, но и потому, что сам он чувствовал сильнейшую необходимость скорее заняться защитой государства от врагов внешних. Само собой, понятно, что слабовольный и малодеятельный Косма мог служить для Анны Далассенской только тормозом. Вот, почему уже в самом начале царствования Алексея она делает попытку посадить на патриарший престол другого человека. Анна Комнина об этом рассказывает таким образом: «Был тогда один монах, по имени Евстратий, по прозванию Гарида, близ великой Божией церкви выстроивший здание и прикидывавшийся добродетельным. Он издавна по временам посещал мать Комниных и предсказывал ей царствование. А она с своей стороны, и без того любя монахов, этими словами еще сильнее увлекаемая в их пользу, со дня на день показывала к нему больше и больше доверия и даже задумала посадить его на патриаршем престоле великого города. Ссылаясь на простоту и нераспорядительность тогдашнего архиерея, она убедила некоторых предложить ему, в виде совета, отречься от престола, так, как бы они советовали это для его же пользы. Но такая затея не укрылась от святого мужа, и он в заключение, клянясь своим именем, сказал: «не будь я Косма, если сойду с патриаршего престола, не возложив моими руками венца на Ирину“ (жену Алексея). Действительно, Косма настоял на короновании Ирины императорским венцом, чем оказал большие услуги дому Дуки, а через некоторое время (всего месяц спустя после воцарения Алексея) сам добровольно удалился с патриаршества. Сказав своему келейнику: «возьми псалтирь и следуй за мной“, он ушел в монастырь Каллия, откуда, несмотря на неоднократные приглашения, не пожелал возвратиться к церковному управлению. Таким образом, в удалении Космы Алексей Комнин не принимал участия, да и вообще в отношении к этому патриарху не допущено было никакого насилия, никакой несправедливости со стороны Комнинов, которых патриарх поддержал в решительную минуту революции, убедивши Никифора Вотаниата отказаться от престола в пользу Алексея.

При избрании преемника Косме главная роль, конечно, принадлежала не императору, а его матери Анне, которая и возвела на патриаршество вышеупомянутого монаха скопца Евстратия Гариду. Новый патриарх оказался человеком недостойным патриаршего сана, ибо был совершенно необразован, неопытен в управлении церковном, груб и более создан для безмолвия, или затвора. Тем не менее он управлял церковью до 1084 года, когда, вероятно, был низложен синодом по обвинению в ереси Иоанна Итала. «Евстратий содержал Итала в зданиях великой церкви, надеясь привести его к лучшему; но, говорят, скорее сам заразился его заблуждениями, чем сообщил ему лучшие понятия, потому что Итал совершенно склонил Гариду на свою сторону“. Значит, и в деле низложения Евстратия Гариды император Алексей оказался вполне корректным.

Впрочем, при Евстратие, в 1082 г. случилось одно обстоятельство, показывающее, с каким вниманием относился император к церковной власти вообще и к высшему представителю её в частности. Алексей Комнин вел тяжелую войну с Робертом Гвискаром. Он нуждался в деньгах, а денег в государственной казне, совершенно опустошенной его предшественником, не было. Необходимо было употребить какие-нибудь необычные меры для приобретения денег, которых он просил с поля битвы у матери и у брата – севастократора Исаака. И вот, мать и брат, по словам Анны Комнин, «не могли придумать, на что решиться, и обратились к древним законам и правилам о продаже церковных имуществ. Найдя, между прочим, закон, что для выкупа пленных можно продавать священные вещи св. Божиих церквей, они вознамерились немногие из священных сосудов, давно уже упраздненные и остававшиеся без употребления, как ни к чему негодные, а только подававшие повод толпе к святотатству и нечестию, перечеканить в деньги, чтобы употребить их на уплату воинам и союзникам. Когда это было решено, севастократор Исаак, вошедши в великий храм Божий, созвал туда собор и весь церковный чин“. В заключение длинной своей речи он сказал: «я нахожусь вынужденным заставить тех, кого не хотел бы принуждать“. Предложение Исаака было принято собором, но «это было предметом величайших укоризн царям не только тогда, но и долго спустя после того“. Особенно сильно нападал на Алексея и поносил его Лев Халкидонский. Поведение последнего было настолько вызывающе, что Алексей оказался вынужденным созвать против него собор, на котором он был обвинен в неправославном учении об иконопочитании и лишен сана, а затем, спустя несколько лет, был и сослан в г. Созополь. Так как это не успокоило недовольных, то Алексей впоследствии созвал новый собор во Влахернах. В присутствии всего сената, военачальников, патриарха и множества духовенства император дал объяснение, почему он прибег к отнятию у церквей некоторых вещей, а последних было отнято, как оказалось по представленным собору книгам, очень немного, а затем сделал постановление отпускать ежегодно известное количество золота и серебра в вознаграждение за отнятое от гробницы Зои и от Халкопратеев.

Хотя византийские императоры довольно часто практиковали конфискацию церковных и монастырских имуществ в казну и эта конфискация, можно сказать, считалась одним из традиционных способов пополнение государственных ресурсов, однако Алексей Комнин, как показывает изложенный нами случай, далек был от мысли не считаться с правами Церкви и игнорировать защитников этих прав. Чувство законности в нем было достаточно для этого сильно. Вот, почему в 1082 году им была издана новелла de sacris vasibus in publicum usum non convertendis. Император здесь откровенно говорит, что он коснулся церковных сокровищ потому, что находился в стесненных обстоятельствах и, конечно, без всякого злого умысла, но теперь он ясно видит, что это не принесло пользы государственному кораблю, находящемуся в такой опасности, что только Бог, ими же весть судьбами, может спасти его. Посему, обсудив вопрос с представителями Церкви, он определяет: «все, что отнято у святых церквей с начала его, Алексея, самодержавия и до настоящего времени и употреблено на нужды государства, властью государственной снова должно быть возвращено Божиим церквам, после утешения мирской бури и приведение государства к лучшему состоянию. И на будущее время и всем последующим царям настоящим хрисовулом поставляется от Бога запрет, чтобы никто не дерзнул касаться священного, в какой бы он нужде ни находился, не простирать нечистых рук к священным предметам, ни осквернять божественных сосудов обращением их в государственные доходы. Между Богом и человеком положена ограда, которой благочестивому не должно преступать; мы, люди, должны пользоваться нашим, а посвященное Богу должно пребывать нетронутым, и дерзкая рука да не коснется их“. Заканчивается новелла угрозой Божьим наказанием тому, кто нарушит настоящее царское постановление.

Ко времени патриаршества Евстратия Гариды относится и знаменитый процесс Иоанна Итала. Император, сильно заинтересованный скорейшим и справедливейшим решением вопроса об учении Итала, принял в расследовании дела непосредственное участие, но при этом, как увидим ниже, обнаружил и то уважение к прерогативам власти церковной, которым отличалась вся его церковно-религиозная деятельность: окончательное суждение о виновности Итала он предоставил патриарху и его синоду.

С 1084 по 1111 год патриарший престол занимал Николай Грамматик. О нем Зонара отзывается, как о человеке, проведшем предшествующую жизнь свою в подвижничестве, не чуждом образования, но все-таки не совершенно образованном. А проф. А. П. Лебедев думает, что к тому же он не отличался «пастырским искусством“. Признавая эти отзывы мало соответствующими исторической действительности, насколько о последней можно судить на основании документальных данных, мы должны отметить здесь, что Алексей Комнин относился к патриарху Николаю с высоким уважением и вполне искренней любовью. В своей церковно-законодательной деятельности он часто приходил в столкновение с патриархом, но эти столкновение всегда разрешались мирно, благодаря уступчивости императора и готовности его следовать представлениям патриарха, основанным на канонах церковных. Известны нам два случая, когда патриарх Николай Грамматик обнаружил в отношении Алексея Комнина особенную твердость характера, по достоинству оцененную последним. В 1087 году оказались вакантными митрополичьи кафедры гг. Базилеи и Мадита, бывших некогда епископиями, но впоследствии возведенных в митрополии. Митрополиты Анкирский и Кизикский, которым прежде подчинены были епископии Базилеи и Мадита, выступили с заявлением, что право избрание митрополитов в эти города принадлежит им, а не патриархии. Спор, по-видимому, вызвал издание императорского хрисовула, по которому никто не должен оспаривать достоинства архиепископии или митрополии, полученного той или другой епископией, если только это достоинство не даровано каким-либо царем временно. Но митрополит Анкирский остался недоволен хрисовулом и впоследствии обратился к императору с просьбой пересмотреть дело. Алексей Комнин при особом своем разъяснении передал вопрос патриарху, который совместно с своим синодом должен был сделать постановление, независимо от прежней новеллы императора. И вот патриарх Николай, по обсуждении вопроса на соборе, в 1087 г. пишет Алексею Комнину длинное соборное послание, в котором обстоятельно разбирает каноническую сторону дела и, между прочим, говорит, что хотя названное разъяснение императора и удовлетворило многих, однако законов и канонов церковных оно не может устранить, что «не должно царю самовольно распоряжаться в подобных вопросах, но церковные дела должны решаться канонически“, что сделанное нехорошо, должно быть исправлено хорошо, согласно с канонами, которые он, патриарх, считает необходимым хранить нерушимо. Вероятно, в связи с этим посланием Николая Грамматика находится издание Алексеем хрисовула – dе episcopis in ultiorem thronum promotis, в котором между прочим читаем: «царство мое определяет епископию не иначе возводить на более высокую степень – архиепископии или митрополии, как если царь по собственному побуждению, без неблаговидного посредства человеческого ходатайства, пожелает предоставить ей высшее достоинство, или ради чести города, или по любви к этой святой церкви, или же в уважение к добродетели её предстоятеля, и при том будучи побуждаем к предоставлению такой чести собственной волей. А кто предоставит высшую честь ради человеческого пристрастие и непохвальным образом, тому да угрожает страх церковных канонов. Чтобы последним не подпадал часто император, каждому святейшему патриарху дозволяется не прежде вносить в реестр представленный кем-либо питтакий относительно преимущества той или другой церкви, и предстоятеля её записывать в разряд архиепископов или митрополитов не иначе, как если он, патриарх, сделав об этом доклад царской власти и сообщив ей относящееся сюда из божественных канонов, узнает, что император по праву, ему принадлежащему, свободно и вполне справедливо оказал честь известной церкви. Только тогда он и питтакий должен принять, и получившего от императора высшую честь к лику своих архиереев сопричислить.“

Как видим, Алексей Комнин делает патриарху весьма значительную уступку и не отказываясь от своего права возводить епископии в архиепископии или митрополии, предоставляет ему контролировать себя.

Второй случай мы заимствуем из истории т. н. «скоромного зла“ на Афоне и разразившейся над святой горой к концу 11 века «афонской драмы“. По поводу последней много переписки было у императора с патриархом, которого молва обвиняла в наложении на всех афонитов незаконного запрещения. Царь болел душой за Афон, подвергшийся страшному запустению, вследствие усердно поддерживаемой злонамеренными монахами молвы. Он всячески желал, чтобы патриарх устранил гибельное для афонских монастырей недоразумение. С этой целью он не раз писал святителю, не раз, конечно, и беседовал с ним. Но замечательно, что и письма, и беседы императора Алексея одинаково проникнуты чувством сыновнего почтения к предстоятелю Константинопольской церкви. Вот, например, как пишет император: «цель поставлена вселенной, отец святой и вселенский патриарх! Твоя цель хранить, учить и дееписать. А я поставлен над народами и языками. Ибо люд христианский и языческий повинуется законам и уставам царей; и страх соблюдает заповедь. Святогорцы же, как оказалось, не позвали, и не уразумели, что гнев царя есть ярость льва, и понудили меня погрозить им, как написано древле: неисправимых наказываем на площадях городских, а некоторым и носы урезываем, да и прочие страх имут. Узнали же мы и то, что сии безмолвники суть экзархи бесов, смущающие святое место и святых старцев. Итак, если можешь, вразуми их: а если нет, то я отрежу им носы и отошлю на святую гору, да знают и прочие, что такое есть закон Бога и царя“. А вот и отрывок из личной беседы императора с патриархом по тому же вопросу: «Отец святой! Все мы знаем и верим, что ты свят, все взираем на тебя, как на иже во святых великого – Николая. Но умоляем тебя сподобиться и части его (патриарх лежал уже на смертном одре). Итак, я имею сказать нечто святыне твоей. Не отяготись этим, но прими меня, как чадо свое. Часто слыхал я от некоторых, что святыня твоя налагала грозные прещения и епитимии на монастыри и митрополии; и кратко сказать: прошу святыню твою, не оставь после себя на кого-либо прещения“.

Очевидно, так говорить может только любящее и вместе с тем мудрое сердце.

О преемнике Николая Грамматика патриархе Иоанне, по прозванию – Агапит, из Халкидона, сведений сохранилось очень немного, но первые годы его патриаршества (1111 – 1134) падают на последний период жизни и деятельности императора Алексея, когда он уже не мог изменить своего взгляда на патриаршую власть в Церкви и государстве. Сохранился один хрисовул Алексея Комнина от 1112 года, в котором весьма обстоятельно разъясняются права патриарха в отношении исправления религиозно-нравственных недостатков монашествующих, к какому бы типу ни принадлежала обитель последних, хрисовул, свидетельствующий, что и при патриархе Иоанне Алексей держался того же принципа, что особая цель поставлена власти церковной и особая – власти царской, и что не должно преступать пределов той и другой.

III.

При таких отношениях Алексея Комнина к константинопольским патриархам, вполне естественно, что церковная и религиозно-нравственная жизнь Византии составляла предмет вполне искренних его забот.

С именем Алексея сохранилась от 1107 года одна замечательная новелла – de electionibus et clericis, живыми чертами изображающие внутреннее состояние константинопольской церкви в начале 12 в. и свидетельствующая о широком понимании знаменитым византийским императором как своей ответственности, как и ответственности высшего греческого духовенства в отношении к переживаемому печальному моменту.

В предисловии к законодательной части новеллы, данной на имя патриарха Николая Грамматика и его синода, император говорит, между прочим, о том, что находится в опасности вследствие того, что состояние Церкви со дня на день становится все хуже. А причиной сего служит не что иное, как продолжительное легкомыслие и нерадение, издавна начавшееся и доныне непрекращающееся. Никакого не будет нам оправдания на страшном суде Божием, если мы не придем в себя и не исправим зла. Все мы – христиане, посему должно нам, как христианам, с помощью Божьей учинить расследование зла, чтобы устранить его. В опасности, нас окружающей, единственное наше прибежище – Бог. Если мы прибегнем к Нему, Он, Человеколюбивый, покажет путь для исправления зла и архиереям и всем, кто до ныне, быть может, и не ведал, что такое прекрасное, так что потускневшее с некоторого времени, вследствие нашего нерадения, добро без всякого промедления может быть возобновлено. И умилостивится Бог, если будет исправлено состояние наших церковных и религиозных дел, согласно преданиям божественных и верховных Апостолов и следовавших за ними святых и богоносных отцов, состояние дел, испорченных нашим хроническим легкомыслием. Не удивительно, что это доброе и спасительное дело, переданное Церкви верующих учениками Господа и свв. отцами, испорчено временем, ибо все мы смертны и преданы земным интересам, столь сильно затемняющим наш человеческий разум, что мы забываем о спасении души. Не видно нигде изучения православного учения, не стало желание усвоить его себе, чтобы воплотить в жизни, но все как бы во тьме ходят. В опасности все мы и архиереи, и монахи, и народ – все к пропасти влечемся. Моление Христа Бога нашего к Отцу Небесному об Апостолах и о всех, уверовавших в Него по слову их, остается как бы не исполнившимся, ибо как уверуют во Христа ради слов Апостолов человеческие души, пребывающие не наученными и непричастными тайн благочестия? Православное учение, как евангельский талант, скрыто ныне, но сокрытого не ищут, а наоборот – почитают его ниже всего прочего.

Но как совершить исправление церковных дел?

В законодательной части своей новеллы император предлагает следующие меры, которые подсказывает ему его проницательный государственный ум:

1. Клирики великой константинопольской церкви (св. Софии) делятся на штатных (οί ἔμβαϑμοι), получающих определенное казенное содержание, и нештатных (οί περίσσοι), питающихся лишь надеждой на повышение по службе. И хотя все они признаются достойными всякой степени священства, однако в действительности некоторые из них далеко не таковы быть может, они еще ведут добрую жизнь, обязывающую всех христиан, особливо же лиц священного сана, соблюдать заповеди Божии, но учительного слова бесспорно нет у многих из них. Посему император определяет: тех, которые отличаются и благонравным житием, и учительным словом, занимают ли они штатные или нештатные места, беспрепятственно возводить в священные степени и давать им начальственные должности; остальные же пусть упражняются с возможно большим усердием в том, чтобы и лучшей жизни достигнуть и учительным словом обогатиться, и каждый из них только тогда пусть удостаивается повышения в церковной иерархии, когда покажет себя достойным в обоих отношениях. Конечно, император отнюдь не желает, чтобы сейчас же были лишены своих мест в клире великой церкви лица, с указанной точки зрения недостойно их занимающие, но он имеет в виду будущее, и наблюдение за исполнением настоящего царского определения возлагается на обязанность святейшего патриарха и священного синода.

2. Далее, должно составить общий список (αδνοὑμιον) всех, признаваемых достойными в отношении учительного слова и доброй жизни, а равно и тех, кто такого достоинства не имеет. И список этот должно составить не как-нибудь, а с величайшим тщанием исследовав и учительное слово, и добрые нравы каждого лица и получивший в этом отношении доброе свидетельство должен иметь преимущество перед другими. Через все это неисправные легко могут исправиться, побуждаемые к тому усердием получивших уже преимущество. Патриарх посредством частных бесед с клириками и объявления во всеобщее сведение достоинств лучших из них должен побуждать всех к самообразованию и самоисправлению, и те, которые останутся нерадивыми, должны быть уже совершенно вычеркнуты из названных списков. Царь делает исключение только для престарелых, не способных уже к учению, по самому возрасту своему.

3. Что же касается приема посторонних лиц в клир великой церкви, то император желает, чтобы прием этот прекратился, пока клир не достигнет определенного законом количества клириков. Есть, впрочем, некоторые низшие церковные должности, на которые патриарх может определять и из посторонних. Последние, если пожелают удостоиться посвящения, пусть готовятся к этому изучением божественного учения и упражнением в добродетелях незазорной жизни. Достойному во всех отношениях патриарх должен давать предпочтение, хотя бы он нанимал и последнее место в лестнице церковных должностей. Особенно патриарх должен иметь в виду это при замещении учительских должностей. Учителям должно быть выдаваемо приличное годовое содержание, ибо иначе они не могут быть полезны народу. Если учителя хорошо исполняют свои обязанности, то они могут быть посвящаемы в иерархические степени и тогда удостаиваются соответствующей чести при торжественных выходах и собраниях. Они имеют своей обязанностью не только учить народ, но и исправлять зазорно живущих; последних они должны наставлять, или докладывать о них патриарху, а через него и самому императору, или же, когда того требует дело, обращаться за содействием даже к светской власти, ибо все должны почитать их за своих духовных отцов. Не мирянам только, но и монахам учителя должны быть полезны.

Никто из достойных учителей, не должен уклоняться от принятия священного сана, предписываемого церковной дисциплиной. «Если по человеческому соображению и кажется ныне, что священство (по сравнению с учительством) ниже (ἔχειν ὑπόπτωσιν τινά), то в действительности это не так. Ведь, следуя всяким неразумным обычаям, можно и честь почитать бесчестием, но кто из благомыслящих, не почитает высшей степени священного чина (архиерейства)? А настолько архиерей выше иерея, настолько иерей выше диакона“.

Относительно недостойных учителей, занявших места уже и в клире, император высказывается, что их не нужно отрешать от мест, но иметь в виду сказанное о них в отношении будущего, потому что он – император в заботах об исправлении давнего зла желает в этом чрезвычайно необходимом, как относящемся к спасению людей, деле быть полезным советником и сотрудником епископов.

4. Наконец, император советует священникам изучать книгу Номоканона и из пренебрегаемых ныне правил одни, относящиеся к благочестию и к правоверию, всячески соблюдать, о других же сообщить императору, чтобы он вместе с патриархом сделал должное постановление. Это относится и к монахам.

В заключение Алексей Комнин предупреждает, что изложенная новелла издана им для проведения в жизнь, и притом не только в великой церкви, но и по всей империи. За этим должны иметь тщательное наблюдение архиереи, самым положением своим призываемые к непрестанному труду для спасение вверенных им душ человеческих.

Не трудно видеть, что главная причина церковных нестроений и религиозно нравственных недостатков Византии, по мысли Алексея Комнина, заключается в обмирщении духовенства, в низком уровне его умственного состояния, в отсутствии у него учительного слова. Своей задачей, поэтому, в отношении к Церкви имп. Алексей поставляет – содействовать устроению жизни духовенства на канонических началах, поднятию его образования, усилению его влияния на народ и вообще широкому развитию его пастырской деятельности. Осуществляет он эту задачу отчасти в своих законодательных актах, отчасти же своей личной непосредственной церковной деятельностью, выразившейся главным образом в защите веры православной от появлявшихся в его время лжеучений и в борьбе с разными ересями.

Из многочисленных хрисовулов Алексея Комнина, касающихся духовенства, кроме указанных нами узко выше, отметим здесь еще следующие.

В 1086 г. император счел нужным возобновить закон относительно средств содержание епископов – περί τοῦ ϰανονιϰοῦ ϰαί τῶν διδομένων συνηϑειῶν ὑπὲρ χειροτονίας ϰαί ίερολογίας γάμου. По хрисовулу Исаака Комнина была установлена следующая норма платы за хиротонию и т. н. подымного канонического собора (τὸ ϰανονιϰόν): хиротонисующий епископ или архиепископ получает со ставленника семь золотых номиcм; подымный же доход епископа составляют с каждой деревни, имеющей 30 дымов (ϰαπνούς): 1 зол. номисма, 2 серебр. монеты, 1 баран, 6 модиев ячменя, 6 мер вина, 9 модиев муки и 30 куриц, с деревни в 20 дымов: ½ зол. номисмы, 1 серебр. монета, 1 взрослый ягненок, 4 модия ячменя, 4 меры вина, 4 модия муки, 20 куриц, с деревни в 10 дымов: 5 серебр. монет, 1 ягненок, 2 модия ячменя, 2 меры вина, 2 модия муки, 10 куриц. Эту норму Алексей Комнин подтверждает особым хрисовулом, ·где говорит также о том, что с новобрачных епископ получает – с жениха одну золотую номисму и с невесты 12 локтей пряжи, согласно постановлению Константина Мономаха.

В связь с этим хрисовулом должен быть поставлен хрисовул 1094 года – de his, qui ad orientales ecclesias nominati sunt. Во многих восточных (анатолийских) церквах средства содержания духовенства вообще и епископов в частности были крайне скудны, поэтому набранные туда на епископские кафедры, если занимали какие-либо должности в клире великой церкви или же занимали места игуменов монастырей, экономок и т. л., то избегали ехать к месту своего назначения из боязни лишиться средств к жизни. Император входит в положение таких лиц и определяет, чтобы они не боялись принимать на себя архиерейское служение, так как и по избрании на архиерейство они могут пользоваться доходами от прежних мест, пока «нынешнее несчастие восточных церквей не превратится в счастье“.

Конечно, проявляющиеся в приведенных актах заботы имп. Алексея Комнина о поднятии внешнего благосостояния духовенства, в особенности высшего клира, не многое могли сделать при тех тяжелых экономических условиях и при той весьма несовершенной фискальной системе, которыми характеризуется тревожное время царствование Алексея, тем не менее его добрые намерения, как легко видеть, вне всякого сомнения.

Следует еще упомянуть о хрисовуле Алексея Комнина, касающемся хартофилаксов. Издан он по поводу того, что некоторые епископы стали оспаривать право хартофилаксов занимать в заседаниях патриаршего синода место выше епископов. Император защищает оспариваемый порядок, как изначальный в Церкви, заявляя при этом, что он всегда заботится о церковном благоустройстве и добром порядке в каждом деде, наипаче же о том, чтобы предоставленные законом и церковным обычаем каждому церковному чину прономии никем не нарушались и неизменно передавались от одного времени к другому. Этому принципу он действительно оставался верен во всех своих законодательных актах.

На ряду с заботами имп. Алексея Комнина о духовенстве заслуживают внимание историка и его заботы о византийском монашестве.

Алексей любил монахов. Эту любовь он унаследовал от своей благочестивой матери Анны Далассенской и сохранил до конца своей жизни. По словам его дочери Анны он – «во всех своих походах имел в своей палатке одного из почетнейших монахов“, вероятно, для того, чтобы пользоваться не столько советами его, сколько молитвами. При своем бранном образе жизни, имп. Алексей особенно сильно должен был чувствовать прелесть подвижничества и значение молитв св. отцов пустыни о живущих в мире. В начале своего царствование вот, что писал он на св. гору Афон: «святые отцы, обитающие на божественной и святой горе? Знайте, что как Константинополь есть царь городов и выше всех их, такт, и царственнейшая и божественная (ваша) гора превосходит все горы вселенной, вы же, по писанию, наш свет и соль. Мы так думаем и так верим. И не только царство христиан, но и все вокруг нас живущие народы вместе с нами радуются вашей жизни по Боге. И так радуйтесь и молитесь о нашей державе и о всем мире. Честные же и святые молитвы ваши да подарятся нам и помогут в час нашего исхода.“

Заботы Алексея о монашестве византийском сказались прежде всего в том, что он не отставал от своих предшественников на императорском престоле и от многих своих современников в деле построения новых обителей. По свидетельству Зонары и Глики, он «построил убежища для монахов и монахинь“ в возобновленном им орфанотрофии, он «прибавил к орфанотрофии монастыри“ (φροντιστήρία). Впрочем, по имени известен только один монастырь, построенный Алексеем, это монастырь во имя Человеколюбца Христа (Φιλαντρώπου Xριστοῦ μονή).

Имп. Алексей не только сам строил обители, но и других строителей поддерживал своей помощью. Благодаря его царской поддержке возник, например, при нем знаменитый монастырь св. Иоанна Богослова на о. Патмос основанный и устроенный преп. Христодулом. Последнему Алексей выдал в 1088 году замечательный хрисовул на право вечного владение о. Патмос. Вот, как начинается этот хрисовул: «справедливо, вместе и боголюбезно и согласно с божественной заповедью – преклонять слух и ко всем, обращающимся с благоразумными просьбами, а гораздо более справедливо и достойно лучшего оправдания (это) по отношению к людям, отличающимся добродетелью и всецело посвящающим свою жизнь Богу: ибо помогать им и протягивать руку помощи в том, о чем бы они ни попросили, прямо составляет, по великому и божественному Апостолу, соработничество Богу и соблюдение закона добродетельной жизни. Вследствие этого царство мое считает справедливым (как можно) снисходительнее выслушивать и обильно изливать источники милости и на всех прочих, а преимущественно перед всеми на тех, жизнь которых протекает в одиночестве вдали от мирской суеты и беспорядка.“ Затем император говорит о просьбе, с какой обратился к нему преп. Христодул, и определяет, согласно этой просьбе, «ему – Христодулу – дарить означенный остров (Патмос) во всем его объеме и пространстве, не временно и не на счетные годы, но в неотъемлемое и вечное владение и господство, доколе стоит настоящий мир... Царство мое посвящает этот остров Богу, как некоторое избранное приношение и величайшую добрую жертву через посредство просителя – благочестивого монаха.“ Император, далее, объявляет остров свободным от всяких, налогов и повинностей, отданным в безраздельное пользование Христодула и основанного им монастыря.

Освобождение монастырей от разного рода государственных налогов, преклонение им в дар разных земельных угодий, увеличение количества подчиненных им париков и вспомоществование в виде денежных пособий были обычной формой поддержки монашества и со стороны Алексея Комнина. Правда, в первые годы своего царствования он «ограничивал обширные привилегии монастырских земель по уплате разных податей и повинностей, своевольно урезывал и даже отбирал их в казну“, но от этой системы многих своих предшественников он вскоре отказался, открыто заявив в хрисовул о неприкосновенности церковных сосудов, что не должно никому касаться принесенного в дар Богу.

Впрочем, имп. Алексей интересовался не столько внешним благосостоянием монастырей, сколько внутренним их процветанием. Он желал видеть в обителях настоящую подвижническую жизнь, по началам древних иноческих уставов, и именно в этих видах, несомненно, он подчинил все византийские монастыри, со стороны их внутренней жизни, константинопольскому вселенскому патриарху, на обязанность которого возложил заботу о добром порядке в обителях и о спасении всех иноков. В этих же видах он проявлял особенное внимание к св. горе Афонской, иноков которой называл светом и солью империи. Чтобы дать этим инокам возможность оставаться вдали от мира и его интересов, он подтвердил в 1094 году, «чтобы свобода горы была сохраняема, и чтобы она никогда не считалась в области митрополита или епископа“, а в 1095 году издал новое узаконение: «быть святой горе свободной, и монахам её не знать никаких податей и ничьего притязания до скончания века, а поминать царей и о всем мире, молиться, так как у них нет никаких забот… Гражданские чиновники да не имеют никакого общение со св. горой. А так как предшественники наши не подчиняли ее никакому епископу, то не подчиняем, и мы... Мы рукополагаем одну главу и одного владыку – Прота“.

Что преуспеяние внутренней жизни монахов не было в глазах императора предметом маловажным, а наоборот – казалось ему единственно необходимым в деле иночества, это весьма ясно показывает нам история т. н. «скоромного зла“ на Афоне, в которой имп. Алексей принимал такое близкое участие.

На основании афонского дееписания, касающегося этой истории, дело представляется в таком виде.

Издавна на Афоне стали поселяться пастухи валахи со своими семействами. При имп. Алексее таких семейств было около 300. «Валахи доставляли в монастыри молоко, сыр и шерсть. Между ними и монахами завязались меновые сделки и взаимная торговля. Со временем явились пиршества и дьявольские попойки. Ибо вошел в сердца валахов, и они держали при себе жен своих, одетых в мужское платье в виде пастухов. Эти женщины пасли овец и прислуживали в монастырях, нося туда сыр, молоко и шерсть, и меся хлебы под праздники монастырские, и, просто сказать, были для монахов тоже, что присельцы – рабы, и весьма любы. А что между ними делалось, о том стыдно и говорить, и слушать.“Патр. Николай, уведав о сем через афонитов же, увещевал последних не принимать к себе валахов и удалить из своей среды всякое зло, но увещание его не действовали. Тогда один инок, по имени Иоанникий Балма, обнародовал от имени патриарха отлучение на афонитов. А чтобы вернее просечь зло, обратились некоторые старцы к имп. Алексею, который, на основании устава блаж. памяти Константина Мономаха, и велел изгнать с Афона валахов со всеми их стадами. Но вслед за валахами ушло с Афона и несметное множество монахов. Последние стали оправдывать свое бегство «прещением“ патриарха. Когда об этом было доведено до сведения императора, Алексей обратился к патриарху с письменной просьбой разъяснить, как это все случилось. Патриарх свидетельствовал, что св. гора «не имеет прещения“. Царь успокоился на этом, но не желали успокоиться афониты. Они еще много раз являлись в Константинополь с жалобой на патриархово «прещение“, еще много огорчений доставили они Алексею, ясно видевшему внутренние нестроение жизни монашеской на Афоне, но не могшему положить конца этим иноческим волнениям из-за мнимой анафемы патр. Николая до самой своей кончины.

IV.

Нам остается еще рассмотреть отношение Алексея Комнина к разным догматическим заблуждениям и ересям, возникавшим в его время в Византии.

Как человек с значительным богословским образованием, Алексей не мог стоять в стороне от того богословско-философского движения, которое характеризует вторую половину II века в Византии и сообщает этому времени значение эпохи возрождения на востоке. Он не мог не интересоваться ходом этого движения и не направлять его ко благу Церкви православной. Кроме того, он считал себя, и несомненно был православнейшим государем Византии. На одном соборе он говорил и, конечно, совершенно искренно, что вера православная составляет от чрева матери его радость, красоту, славу, опору и непобедимое оружие против видимых и невидимых врагов. При таком настроении для него было вполне естественно заботиться о том, чтобы ничто не было изменено в установленном св. отцами учении, чтобы ничего чуждого не было внесено в него и все было правильно истолковано. И вот мы видим, что в течение всего своего царствование он не оставляет своих попечении о вере православной и с особенным вниманием относятся к разного рода догматическим заблуждениям и еретическим движениям своего времени. По его совету и настоянию, известный ученый монах Евфимий Зигабен написал основательное сочинение в опровержение всех ересей, в том числе и современных Алексею, Πανοπλία δογματιϰή – сочинение, которое должно было служить руководством в борьбе с еретическими заблуждениями. Но литературная политика против ересей мало удовлетворяла императора, и он стремился к обращению заблуждающихся и еретиков в иногда мерами церковными, а иногда путем личных бесед с ними.

Тотчас по вступлении на престол имп. Алексей как известно, по вопросу о конфискации церковных сокровищ, вошел в столкновение с митрополитом Халкидонским Львом, который сильно восставал против царя. Когда в руки царя попало одно письмо м. Льва, то последний был предан суду собора. Сам Алексей председательствовал на суде и, как видно из сохранившегося деяния собора, выставил против Льва обвинение в неправильном учении о поклонении свв. иконам. Обвинение, очевидно, было поддержано собором, Льва Халкидонского осудили на лишение сана. Хотя имп. Алексей обнаружил в процессе Халкидонского митрополита несомненное пристрастие, предъявив ему обвинение не по существу его деяния, однако он обнаружил правильное понимание религиозно-философского движения своего времени и показал, что православное учение ему дорого и он готов защищать его от искажений.

Наиболее деятельное участие принял Алексей в деле знаменитого Иоанна Итала. Дело это в настоящее время, благодаря трудам русского византолога академика Ф. И. Успенского разъяснено весьма обстоятельно и притом документально. Посему мы выделим из него лишь то, что имеет отношение к Алексею Комнину.

В начале 1082 г. Иоанн Итал подал патр. Евстратию (Гариде) просьбу о рассмотрении на соборе его учения, которое он представил при сем в виде исповедание веры, и о снятии с него подозрение в неправославном образе мыслей. Так как вопрос о догматических заблуждениях Итала еще в царствование Михаила VII Дуки обсуждался на церковном соборе и тогда преданы были осуждению некоторые богословско-философские положения его учения, то, очевидно, настоящая просьба Итала вызвана вновь возникшим против него движением в Константинополе и вполне естественным его желанием снять с себя подозрение в глазах нового императора. Патриарх созвал собор, вероятно, в феврале 1082 г. На 1-м заседании этого собора Иоанну Италу предложено было отказаться от заблуждений, раньше осужденных : прежде чем собор приступил к разбору его записки, святейший патриарх с архиереями обратился в присутствии Иоанна к исследованию прежде анафемствованных положений и слегка лишь коснулся следственного дела. По-видимому, Итал не согласился с членами собора, которые решили на другой день приступить к чтению и разбору его записки. Но перед вторым заседанием патриаршего собора возникло народное волнение против Итала: когда последний шел в заседание собора, окруженный своими учениками с книгами, «чтобы дать всестороннее расследование вопроса“, поднялся большой шум и крик в великом приказе от сборища сбежавшихся. Это обстоятельство наставило патриарха накрыть собор и передать дело императору с просьбой расследовать его светским судом, «дабы посредством разбора всех обстоятельств самой державной властью познана была истина и устранено всякое недоразумение“.

И вот царь, в присутствии приглашенных духовных и светских лиц открыл разбирательство дела об Итале, который стоя защищал изложенные им мнения. Алексей Комнин с большим вниманием отнесся к представленному Италом исповеданию веры: последнее подверглось обстоятельному разбору, при чем в нем указаны были и разъяснены все неправильности в выражениях и все догматические заблуждение его автора. Итал «уличенный в мнениях, изложенных им в противность церковной точности, доведен был до полного безгласия и перед всеми сознался и изъявил полную готовность предать их анафеме“. Тогда император определил сообщить патриарху и его синоду результаты царского суда для «публичного прочтения в присутствии Иоанна и учеников его, дабы в присутствии всех как он, так и те из его учеников, которые заразились той же ересью, отреклись от нечестивых мнений и предали их проклятию, приняв христианские “. При этом император проявляет большую заботу о чистоте веры как простого народа, так и образованных классов, определяя далее следующее: «Да будет же ведомо и всем православным, как тем, которые живут в простоте веры и не в состоянии понимать глубину божественных догматов, так и более совершенным, что от настоящего времени воспрещается принимать к себе ради учение как Итала, так и тех его учеников, которые заведомо слушали его уроки продолжительное время и заразились его учением, равно как и всеми средствами удерживаться от догматических споров. Ибо возможно, что, прикрываясь имеющим вскоре последовать раскаянием и обращением и тая в себе еще скрытую рану нечестия, они принесут большой вред своим собеседникам и передадут им заразу через обращение с ними, откуда произойдет гораздо большее зло, так как под благочестивой личиной, прикрываемой раскаянием, многие бессознательно примут от них соблазн нечестия. Дабы этого не случилось, определяем: всякий кто примет в собственном доме, ради преподавания, Итала или тех его учеников, которые святым и великим собором изобличены будут как его преимущественные ученики, или кто будет посещать их дома ради учения, какого бы ни был он состояния, немедленно подвергается изгнанию из царствующего города на вечные времена, причем всякий имеет право доносить на таких лиц царству моему ибо мы решились прекратить или лучше вполне уничтожить нечестие и с этой целью приказываем подвергать изгнанию вместе с началом следствия. Так тому быть.“

Дарья Салтыкова родилась в семье столбового дворянина Николая Автономовича Иванова от брака его с Анной Ивановной Давыдовой. Её дед, Автоном Иванов, был крупным деятелем времён царевны Софьи и Петра I. Вышла замуж за ротмистра лейб-гвардии Конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова (ум. около 1755), дядю будущего светлейшего князя Николая Ивановича Салтыкова. У них родилось два сына, Фёдор и Николай, которые были записаны на службу в гвардейские полки.
Городской дом Салтычихи в Москве находился на углу улиц Большая Лубянка и Кузнецкий Мост, то есть на месте, где позже были построены доходный дом Торлецкого - Захарьина и здания, принадлежащие ныне ФСБ России. На берегу реки Пахры супруги Салтыковы владели большой усадьбой Красное. Усадьба же, где Салтычиха чаще всего совершала истязания и убийства, находилась на территории посёлка Мосрентген (Троицкий парк) рядом с МКАД в районе Тёплого стана.

Овдовев в возрасте двадцати шести лет, получила в своё полное владение около шестисот крестьян в поместьях, расположенных в Московской, Вологодской и Костромской губерниях. Следователь по делу вдовы Салтыковой, надворный советник Волков, основываясь на данных домовых книг самой подозреваемой, составил список из 138 фамилий крепостных, судьбу которых предстояло выяснить. Согласно официальным записям 50 человек считались «умершими от болезней», 72 человека - «безвестно отсутствовали», 16 считались «выехавшими к мужу» или «ушедшими в бега». По показаниям крепостных крестьян, полученным во время «повальных обысков» в имении и деревнях помещицы, Салтыковой было убито 75 человек, в основном женщин и девушек.

Следствие по делу Салтычихи длилось шесть лет, были исписаны десятки томов и опрошены сотни свидетелей, и все они рассказывали, что после смерти мужа новая хозяйка поместья словно с цепи сорвалась. Никто не мог и подумать, что некогда робкая и набожная 26-летняя женщина станет самым жестоким образом не только издеваться над своими крепостными, но и зверски расправляться с каждым, кто совершит хоть малейшую ошибку в ведении домашнего хозяйства.
Основными поводами для наказания были недобросовестность в мытье полов или стирке. Истязания начинались с того, что она наносила провинившейся крестьянке удары попавшимся под руку предметом (чаще всего это было полено). Салтычиха могла облить жертву кипятком или опалить ей волосы на голове. Также она использовала для истязаний горячие щипцы для завивки волос, которыми хватала жертву за уши. Жертв морили голодом и привязывали голыми на морозе. В ноябре 1759 г. в ходе растянувшейся почти на сутки пытки был убит молодой слуга Хрисанф Андреев, а в сентябре 1761 г. Салтыкова собственноручно забила мальчика Лукьяна Михеева.

В одном эпизоде досталось от Салтычихи и дворянину. Влюбившись в офицера Николая Андреевича Тютчева – деда великого русского поэта Фёдора Тютчева, жестокая и бездушная помещица на время успокоилась. Познакомились они случайно в лесу, когда барыня услышала выстрелы. Она была возмущена, что кто-то посмел хозяйничать в её владениях. Она решила жестоко расправиться со смельчаком и приказала привести его. Какого же было удивление Салтычихи, когда она увидела перед собой своего дальнего родственника и соседа. Несмотря на это, она приказала запереть его в подвале. Несколько дней держала его в плену, наведываясь в темницу, чтобы поиздеваться и унизить бравого секунд-майора. Николай Тютчев не выдержал наглого поведения помещицы и в приступе ярости нанес ей несколько ударов. Это возымело обратное действие. Салтычиха успокоилась и даже пригласила его в свои покои, где они стали любовниками. Их роман продолжался долго. Салтыкова не желала расставаться со своим любовником и думала о замужестве. Но такая женщина не могла быть достойной женой молодому дворянину Тютчеву. Он, похоже, уже был наслышан о зверствах любовницы и решил от неё избавиться, сбежав подальше от душегубки. Салтычиха почувствовала измену и велела подстеречь и посадить его в подвал. После нескольких ночей, проведённых в темнице, Николаю удалось сбежать от кровожадной и мстительной любовницы.
Спустя некоторое время, Николай Тютчев женился на Пелагее Панютиной – небогатой соседской помещице. Салтычиха узнала об этом и приказала поджечь дом бывшего возлюбленного. Тютчев с женой, узнав о коварных планах мстительницы, решили уехать из Москвы и поселиться в своём брянском имении. Дарья устроила засаду на дороге, решив поймать и убить неверного возлюбленного вместе с женой, но просчиталась. Молодые уехали другой дорогой.

В доме Салтычихи появился самый настоящий «конвейер смерти» - когда хозяйка выбивалась из сил, дальнейшее истязание жертвы поручалось особо приближённым слугам - «гайдукам». Конюху и дворовой девке поручалась процедура избавления от трупа. Основными жертвами Салтычихи становились прислуживавшие ей девушки, но иногда расправа учинялась и над мужчинами. Большинство жертв после зверского избиения хозяйкой в доме попросту засекали до смерти на конюшне. При этом Салтычиха лично присутствовала при расправе, наслаждаясь происходящим. Многие почему-то полагают, что эти зверские расправы помещица чинила в преклонном возрасте. На самом деле бесчинствовала Дарья Салтыкова в возрасте от 27 до 32 лет - даже для того времени она была достаточно молодой женщиной.
От природы Дарья была очень сильной - когда началось расследование, у погибших от её руки женщин следователи практически не находили волос на голове. Оказалось, Салтычиха их попросту вырывала голыми руками. Чем дальше, тем более изобретательными становились убийства, совершаемые помещицей. Девушек привязывали голыми к столбу на морозе, морили голодом, обваривали кипятком.
Убивая крестьянку Ларионову, Салтычиха сожгла ей свечой волосы на голове. Когда женщину умертвили, подельники барыни выставили гроб с телом на мороз, а на труп положили живого грудного ребёнка убитой. Младенец замёрз насмерть. Крестьянку Петрову в ноябре месяце загнали палкой в пруд и продержали стоя в воде по горло несколько часов, пока несчастная не скончалась. Среди жертв помещицы было несколько девушек, собиравшихся скоро выйти замуж, беременные женщины, две девочки в возрасте 12 лет. Лишь единицы замученных Дарьей Салтыковой были отпеты в церкви и похоронены на сельском кладбище, как того требуют христианские обычаи. Тела же остальных пропали бесследно. А в хозяйственных книгах было указано, что «один сбежал, трое отправлены в наши вологодские и костромские поместья, а еще около десятка проданы по 10 рублей за душу». Впрочем, в ходе расследования не удалось отыскать ни одного человека из этого списка.

Жалоб на жестокую помещицу всегда шло много и при Елизавете Петровне, и при Петре III, но Салтычиха принадлежала к известному дворянскому роду, поэтому все дела о жестокостях оказывались решенными в её пользу. Кроме того, она не скупилась на подарки властям. Доносчиков наказывали кнутом и ссылали в Сибирь.

Весной 1762 года крепостные Савелий Мартынов и Ермолай Ильин совершили побег, задавшись целью добраться до Петербурга и передать жалобу на свою хозяйку самой императрице. Не страшили мужиков ни полицейские облавы, ни возможный поход по этапу в Сибирь. Савелию так и вовсе терять было нечего. После того, как Салтыкова хладнокровно убила трех его жен подряд, крестьянин потерял надежду на спокойную и счастливую семейную жизнь.
Может, произошло чудо расчудесное или небеса услышали молитву доведенных до крайней степени отчаяния крепостных, но только «письменное рукоприкладство» – так именовалось письмо к Екатерине II – все-таки попало в руки императрицы. Государыню не смутил ни дворянский титул обвиняемой, ни ее многочисленные покровители, и уже через несколько дней после прочтения жалобы было возбуждено уголовное дело против Салтыковой Дарьи Николаевны, которую обвиняли в многочисленных убийствах и жестоком обращении со своими крепостными.

Эта страшная женщина находилась в тесном родстве с Давыдовыми, Мусиными-Пушкиными, Толстыми, Строгановыми, вращалась в высших кругах общества, имела самые влиятельные связи, но при этом была абсолютно безграмотна и не умела даже писать. Доподлинно известно, что троицкая помещица была очень религиозна. Она несколько раз совершала паломничества к христианским святыням и никогда не жалела средств на пожертвования. Но жестокая Салтычиха была полной противоположностью той Дарье Николаевне, которую с почетом и уважением принимали в лучших домах Москвы и Санкт-Петербурга.

Все московские чиновники опасались браться за столь сомнительное дело, в котором крепостные шли против своей барыни, да еще столь влиятельной и титулованной. В конце концов папка оказалась на столе у следователя Степана Волкова. Он, человек безродный и не светский, отличался беспристрастностью и упорством, и с помощью князя Дмитрия Цицианова смог успешно довести дело до конца.
Сколько препятствий ни чинила Салтыкова следствию, но выйти сухой из воды ей так и не удалось. Каждая новая улика влекла за собой целую цепочку преступлений. Выяснилось, что задолго до того, как крепостные передали жалобу Екатерине II, в архивах московских инстанций спокойно себе пылились более 20 таких же жалоб, написанных ранее. Но ни одной из них власти не дали ход. А повальные обыски в имениях Салтыковой и изъятые счетные книги указывали на то, что чиновники этих ведомств получили от Дарьи Николаевны богатые подарки или некую финансовую помощь. Может, поэтому сама помещица, на протяжении всего следствия, была не только уверена в благополучном освобождении, но и продолжала всяческими способами запугивать своих крепостных.

На второй год следствия Салтыкову взяли под караул. Только тогда запуганные крестьяне стали неохотно рассказывать обо всех ужасах, свидетелями которых им приходилось некогда быть. Были полностью доказаны 38 случаев смертей от рук помещицы: жертвами стали 36 женщин, девушек и девочек, и лишь двое молодых мужчин.
Были и двойные убийства, когда помещица избивала беременных женщин, пока у тех не случался выкидыш, а позже расправлялась и с самой матерью. 50 человек умерли от всяческих болезней и переломов, ставших результатами побоев. Конечно, оставались еще десятки бесследно исчезнувших крестьян, чьи тела не были найдены, а следы терялись, но имевшихся доказательств хватило для самого жестокого приговора.

При допросах применялась угроза пытки (разрешение на пытку получено не было), но она ни в чём не созналась. Малоэффективной оказалась и пытка известного разбойника в присутствии Салтычихи с извещением, что она будет следующая. Возможно, она была осведомлена о том, что пытки к ней применены не будут. Не сработали и уговоры раскаяться священника московской церкви Николая Чудотворца Дмитрия Васильева. Затем был произведён повальный обыск в московском доме Салтычихи и в Троицком, сопровождавшийся опросом сотен свидетелей. Были обнаружены бухгалтерские книги, содержавшие информацию о взятках чиновникам московской администрации, а опрошенные рассказали об убийствах, сообщили даты и имена жертв.
Взятки получили начальник полицеймейстерской канцелярии Молчанов, прокурор Сыскного приказа Хвощинский, присутствующие Сыскного приказа Вельяминов-Зернов и Михайловский, секретарь Тайной конторы Яров, актуариус Сыскного приказа Пафнутьев.

Весной 1765 года следствие в московской Юстиц-коллегии было формально окончено и направлено для дальнейшего рассмотрения в 6-й Департамент Правительствующего сената. По итогам следствия Волков пришёл к заключению, что Дарья Салтыкова «несомненно повинна» в смерти 38 человек и «оставлена в подозрении» относительно виновности в смерти ещё 26 человек.
Судебное разбирательство длилось более трёх лет. В конце концов, судьи признали обвиняемую «виновной без снисхождения» в тридцати восьми доказанных убийствах и пытках дворовых людей. Однако, сенаторы не стали выносить конкретного приговора, переложив бремя принятия решения на царствующего монарха - Екатерину II.
В архивах уцелели четыре черновика-наброска по делу Салтыковой, собственноручно написанные императрицей. Регулярно в течение шести лет она получала отчеты с подробным описанием всех злодейств помещицы. В протоколах же допросов самой Салтыковой следователь Степан Волков вынужден был писать одно и то же: «Вины за собой не знает и оговаривать себя не будет».
Императрица поняла, что шансом на раскаянье помещица не воспользовалась, а за свою непоколебимость поблажек не получит. Надо было продемонстрировать, что зло остается злом, кто бы его ни творил, и закон в государстве для всех один. Приговор, составлением которого Екатерина II занималась лично, заменив при этом фамилию «Салтыкова» на эпитеты «бесчеловечная вдова», «урод рода человеческого», «душа совершенно богоотступная», вступил в силу 2 октября 1768 года.

Салтыкова Дарья Николаевна была приговорена: к лишению дворянского звания; к пожизненному запрету именоваться родом отца или мужа (запрещалось указывать своё дворянское происхождение и родственные связи с иными дворянскими фамилиями); к отбыванию в течение часа особого «поносительного зрелища», в ходе которого осуждённой надлежало простоять на эшафоте прикованной к столбу с надписью над головой «мучительница и душегубица»; к пожизненному заключению в подземной тюрьме без света и человеческого общения (свет дозволялся только во время приёма пищи, а разговор - только с начальником караула и женщиной-монахиней). Помимо этого, императрица своим указом от 2 октября 1768 года постановила вернуть двум сыновьям всё имущество матери, до той поры находившееся в опекунском управлении. Также указывалось предать наказанию ссылкой на каторжные работы сообщников Дарьи Салтыковой (священника села Троицкого Степана Петрова, одного из «гайдуков» и конюха помещицы).

Наказание осуждённой «Дарьи Николаевой дочери» было исполнено 17 октября 1768 года на Красной площади в Москве. В московском Ивановском женском монастыре, куда прибыла осуждённая после наказания на Красной площади, для неё была приготовлена особая камера, названная «покаянной». Высота отрытого в грунте помещения не превышала трёх аршин (то есть 2,1 метра), оно полностью находилось ниже поверхности земли, что исключало всякую возможность попадания внутрь дневного света. Узница содержалась в полной темноте, лишь на время приёма пищи ей передавался свечной огарок. Салтычихе не дозволялись прогулки, ей было запрещено получать и передавать корреспонденцию. По крупным церковным праздникам её выводили из тюрьмы и отводили к небольшому окошку в стене храма, через которое она могла прослушать литургию. Жёсткий режим содержания продлился 11 лет, после чего был ослаблен: осуждённая была переведена в каменную пристройку к храму с окном. Посетителям храма было дозволено смотреть в окно и даже разговаривать с узницей. По словам историка, «Салтыкова, когда бывало соберутся любопытные у окошечка за железною решёткой её застенка, ругалась, плевала и совала палку сквозь открытое в летнюю пору окошечко». После смерти заключённой её камера была приспособлена под ризницу. Провела в тюрьме тридцать три года и умерла 27 ноября 1801 года. Похоронена на кладбище Донского монастыря, где была похоронена вся её родня. Надгробье сохранилось. Дарья Салтыкова лишалась дворянского титула, материнских прав, а также всех земель и имущества. Приговор обжалованию не подлежал. Вторая часть приговора предусматривала гражданскую казнь. Накануне мероприятия по городу были расклеены афиши, а титулованным особам разосланы билеты на казнь их бывшей приятельницы. 17 ноября 1768 года, в 11 часов утра Салтычиху вывели на Лобное место Красной площади. Там она была привязана к столбу с табличкой «мучительница и душегубица» на глазах у большой толпы москвичей, которые съехались на площадь задолго до того, как туда привезли осужденную. Но даже часовое «поносительное зрелище» не заставило Салтыкову раскаяться. Затем ее отправили на вечное заключение в тюрьму Донского монастыря. Первые одиннадцать лет она была буквально заживо похоронена в вырытой в земле «яме покаянной» глубиной в два метра и заложенной сверху решеткой. Свет Дарья видела только дважды в день, когда монахиня приносила ей скудную еду и огарок свечи. В 1779 году Салтычиха была переведена в одиночную камеру, которая располагалась в монастырской пристройке. В новых апартаментах было небольшое окно, через которое осужденная могла смотреть на свет. Но чаще приходили смотреть на нее. Говорят, что Салтычиха плевала через решетку на визитеров и пыталась добраться до них палкой. Говорят также, что она родила ребенка от тюремщика. После 33 лет заключения Дарья Салтыкова умерла в стенах Донского монастыря и была похоронена на монастырском кладбище. Могила помещицы-убийцы существует и по сей день, вот только имя злодейки совсем стерлось, а вместо надгробной плиты остался большой каменный кол.

Бывшее имение Салтычихи Троицкое и деревня Тёплый Стан, в котором бесчинствовала «Людоедка», были проданы мужу её родной сестры, а затем их купил бывший возлюбленный Николай Тютчев, который вместе с женой занимался скупкой участков земель и крестьян.

АЛЕКСЕЙ I КОМНИН (1048–1118), византийский император. Алексей, третий сын Иоанна Комнина, брата императора Исаака I (правил в 1057–1059), родился в Константинополе и хорошо зарекомендовал себя как военачальник при императорах Михаиле VII Дука и Никифоре III Вотаниате. Благодаря авторитету в армии, удачной женитьбе на Ирине, представительнице влиятельного семейства Дука, и (не в последнюю очередь) интригам своей ловкой и проницательной матери Анны Далассены в феврале 1081 Алексей был провозглашен императором, после чего 1 апреля овладел Константинополем, принудил Никифора к отречению и 4 апреля сам взошел на престол.

Империя находилась в крайне плохом состоянии: турки-сельджуки овладели почти всей Малой Азией, сицилийские норманны вторгались в Грецию, на Балканах хозяйничали печенеги, казна была пуста, а армия дезорганизована. Алексей заключил невыгодный мир с сельджуками и вступил в союз с императором Священной Римской империи Генрихом IV и венецианцами против теснивших византийцев в Греции норманнов из южной Италии, во главе которых стоял Роберт Гвискар. В 1082 в обмен на поддержку значительные торговые привилегии. Пока Гвискар стоял во главе войска, византийцы терпели неудачи (поражение при Диррахии), однако события в Италии потребовали личного присутствия Гвискара. Без него дела у норманнов пошли не столь успешно, а в 1085 Гвискар умер. В это же время вспыхнуло восстание богомилов на северо-востоке Балкан. Этим воспользовались половцы и печенеги, организовавшие несколько набегов на территорию империи в 1087–1091.

В 1091 Алексею удалось привлечь половцев на свою сторону и с их помощью одолеть печенегов. В том же году Алексей обратился к государям Западной Европы с просьбой о помощи в борьбе против сельджуков. Однако в 1096 на его землях появились неорганизованные толпы, составлявшие 1-й крестовый поход. Первый большой отряд плохо вооруженных простолюдинов был практически полностью уничтожен турками вскоре после переправы на азиатский берег. Алексей добился от прибывших затем рыцарей клятвы в вассальной верности и препроводил их в Малую Азию. Отвоеванные их усилиями значительные территории Малой Азии были ему возвращены, однако пришельцы с Запада считали, что Алексей оказал им недостаточную помощь, а папа Пасхалий II даже замышлял против него крестовый поход.

В 1007–1008 Алексею пришлось воевать с имевшими благословение папы норманнами, которых возглавлял сын Гвискара Боэмунд Тарентский. Поход Боэмунда закончился провалом, он был вынужден подписать унизительный мир. Умер Алексей в Константинополе 15 августа 1118, оставив после себя сильную и, сколько можно судить, процветавшую империю. Жизнь Алексея известна по составленному его дочерью Анной Комниной жизнеописанию (Алексиада ).

Главная » Полезно знать » Алексей i комнин, император византии. Московская сретенская духовная семинария