Библейские мотивы в русской классической литературе. в русской литературе ХIХ – XX веков»

БИБЛ́́ЕЙСКИЕ МОТ́́ИВЫ у Лермонтова . Религиозно-богоборческие переживания Л. отличаются большой непосредственностью и внутр. независимостью от культово-догматич. традиций; это естественно для романтика-бунтаря, склонного презирать «суеверное» послушание толпы и разговаривать с «высшей силой» на равных, отстаивая свою личную исключительность и достоинство. Однако такого рода переживания, как и вся поэтич. «метафизика» Л., многообразно соотнесены с миром библейско-христианско-церк. представлений. Жизненно-поэтич. мышление Л., с детства соприкасавшегося с религ.-молитвенным обиходом в доме бабушки, было приобщено к кругу образов «Писания» и христ. культа даже в большей мере, чем умозрение мн. др. крупных фигур романтизма. Так, Л. чужд внебиблейский пантеизм иенских романтиков или П. Б. Шелли, увлечение магич. стихией у первых и интерес к антич. мифу у второго (напр., образ Прометея). Его внутр. жизнь протекает как бы в присутствии и перед взором личного бога Библии, к-рого поэт именует, в соответствии с кн. Бытия, создателем мира («Кладбище», 1830), «творцом природы» (из ранних ред. «Демона»; в одной из них вспоминается «святой великий час, / Когда от мрака отделился свет» - ср. Быт 1. 3-4) и на к-рого при случае возлагает ответственность за несовершенства миропорядка и надломы в собств. участи. Бог представляется ему по-библейски «всесильным» - это тот, кто может , но не хочет ответить благословляющим «да» на бурные притязания поэта, хотя в иных случаях это всемогущество промыслителя для Л. как бы ограничено соприсутствием демонич. мирового начала. Короче всего «кредо» Л. выражено в юношеской драме «Испанцы»: «...верь, что есть на небе бог - и только! Я сам не верю больше этого!» (V, 609). И действительно, Л. непрестанно сомневается в прочих существ. принципах библ. веры: в благости провидения («Бог знал заране всё: зачем же он не удержал судьбы?.. / Он не хотел!», - «Испанцы»), в милосердии божием (слова Демона: «...Ждет правый суд: простить он может, хоть осудит »), в загробном существовании (стих. «Слова разлуки повторяя», 1832; финал драмы «Menschen und Leidenschaften»), - то прибегая к яростным сарказмам, то впадая в тон усталой иронии. Но какова бы ни была дерзость его сомневающейся и отрицающей мысли , ценностный мир Л. в значит. мере организован вокруг остро прочувствованной библ. символики с ее антитезами райского сада и адской бездны, блаженства и проклятия, невинности и грехопадения. Тексты Л. обнаруживают следы внимат. чтения библ. книг обоих заветов. Причем у Л. сравнительно немногочисленны цитаты или аллюзии, к-рыми автор пользуется просто как поговорками [напр., в «Княгине Лиговской» и в «Герое...», где таким образом брошены иронич. блики на описания светского быта: души старых кокеток «подобны выкрашенным гробам притчи» (Матф 23. 27) и т.п.]. В большинстве же случаев Л. глубоко проникает в дух названных источников и напряженно переосмысливает те или иные эпизоды. Интерес Л. к миру Ветхого завета роднит его с Байроном (Л. Гроссман). Грандиозная мистерия книги Бытия, сказания о «праотцах», царях и пророках как некие основополагающие образцы жизн. драматизма, сосредоточенность на нар. судьбе и нар. истории, тон прямодушной ответств. серьезности («стиль библейский и наивный», по лермонт. определению из письма К. Ф. Опочинину, 1840), ориентальный колорит - все это в качестве противовеса условно-антич. началу классицизма импонировало европ. романтикам и рус. младшим «архаистам» (в т.ч. А. С. Грибоедову, В. К. Кюхельбекеру и др.), ценившим «псалмопевческую» традицию М. В. Ломоносова и Г. Р. Державина. Обращение Л. к эпизодам библ. сказаний типологически находится внутри этой тенденции, однако можно выделить ветхозаветные темы, вызывавшие у него не столько лит. и культурно-эстетический, сколько лично-психол. отклик. Во-первых, это тема чудесной сверхчеловеческой мощи. Поэт у Л. сопоставляется по этой линии не только с богодухновенным пророком, но с самим Творцом. Строка: «Твой стих, как божий дух, носился над толпою» («Поэт») отсылает к картине сотворения мира: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою» (Быт 1. 2); иначе говоря, поэт призван влиять на нар. толпу подобно тому, как творч. повеления бога благоустраивают первозданный хаос. Почти столь же властная сила исходит от демонической и потому в чем-то богоподобной личности: глава нар. бунта Вадим наделен сверхчеловеческим могуществом вождя, толпа расступается перед ним, как «некогда море, тронутое жезлом Моисея» (ср. Исх 14. 16, 21). Тому же чудотворному Моисееву жезлу, высекающему воду из скалы, уподоблено поэтич. вдохновение, способное преобразить даже «отвратительный предмет»; этим величественным библ. сравнением Л. неожиданно завершает шутливое и не вполне пристойное послание «Расписку просишь ты, гусар» [здесь Л., правда, смешал, м. б. сознательно, фигуру Моисея (Числа 20.8-11) с «пастырем Аароном» и его процветшим жезлом (Числа 17.8)]. Несмотря на простоту и сдержанность лермонт. «Пророка», стилистически как бы изъятого из круга библейских ассоциаций, в этом стих. тоже присутствует сближение с одной из самых могучих ветхозаветных фигур, издавна пленявших рус. нар. воображение. Строки: «И вот в пустыне я живу, / Как птицы, даром божьей пищи; // Завет предвечного храня, / Мне тварь покорна там земная...» - побуждают вспомнить не только о еванг. «птицах небесных», но и о в́́оронах, по повелению свыше кормивших в пустыне пророка Илию (3 Цар 17. 2-6). Во-вторых, это тема «метафизич.» тревоги и необъяснимых душевных терзаний. Библ. источником для Л. служит эпизод из 1-й кн. Царств (16), где повествуется о «злом духе от Господа», насланном за грехи на Саула, и о юном Давиде, разгонявшем игрой на арфе мрачную меланхолию царя. Л. приближает переложение «Еврейской мелодии» Дж. Байрона к библ. повествованию: у англ. поэта нет упоминания о царств. сане лирич. персонажа, у Л. - «Как мой венец, мне тягостны веселья звуки» («Еврейская мелодия», 1836). К этому же эпизоду Л. возвращается в поэме «Сашка» (46-я строфа), окружая его сетью многозначит. метафор. На одном полюсе - «жадный червь», терзающий душу поэта, как некогда он терзал душу Саула (ср. печаль Демона, что «ластится, как змей»; ср. также грешников в геенне, «где червь их не умирает и огонь не угасает», Марк 9. 44, 46); на другом - арфа Давида, ангелич. начало муз. гармонии, дающее исход слезам и надеждам и изгоняющее злобного духа, подобно крестному знамению. Видимо, «приставленного» к Саулу «злого духа» Л. мысленно сопоставлял сначала со своим «личным» демоном (ср. юношеское стих. «Мой демон», 1830-31), а затем, по мере героизации этого демона, - уже с его собств. необъяснимыми муками, источником к-рых теперь оказывается жестокая воля всевышнего. Наконец, это тема скоротечности и незаметности скупо отмеренной человеку жизни перед лицом вечного бытия. В центральной поэтич. медитации раннего периода («1831-го июня 11 дня») Л. перелагает слова псалма: «Немного долголетней человек цветка...» (ср.: «Дни человека как трава; как цвет полевой, так он цветет» - Пс 102. 15-16); но в отличие от псалмопевца, ищет выход из этой тесной ограниченности земного существования не в сверхвременном благополучии, обещанном роду праведников («хранящих завет Его и помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их», там же, 18), а в высвобождении души из телесной оболочки и в творч. бессмертии: «Пережить одна / Душа лишь колыбель свою должна. / Так и ее созданья». В том же духе эпиграф к поэме «Мцыри» («Вкушая, вкусих мало меда, и се аз умираю») предлагает символич. переосмысление рассказа о сыне царя Саула, юном воине Ионафане, к-рый нарушил царское заклятие - запрет прикасаться к пище до окончания битвы и был приговорен к смерти (1 Цар 14.24, 43-44). Герой лермонт. поэмы - тоже в своем роде нарушитель запрета, обреченный смерти за невоздержную любовь к жизни и свободе. Но вместо оправдат. интонации Ионафана: «Я отведал... немного меду; и вот, я должен умереть» (там же, 43), - у Л. слышится горький упрек: «мало», «так мало» меда. Из новозаветных книг в творчестве Л. наиболее заметный след оставил Апокалипсис, а именно два мотива, обросшие апокрифами и издавна питавшие нар. воображение. Во-первых, у Л. встречается образ занебесной «книги жизни», где записаны судьбы народов и личные жребии живых и мертвых, - перешедший в Апокалипсис и в христ. молитвословие из ветхозаветных «пророческих» книг (ср. Иез 2. 9-10; Откр 10. 1-2, 9; и др.) и ассоциированный там с темой божьего суда: «Судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими» (Откр 20.12). В стих. «Смерть» («Ласкаемый цветущими мечтами», 1830-31) перед героем «...в пространстве бесконечном / С великим шумом развернулась книга», и он читает в ней свое осуждение, свой приговор - в адских мучениях духа наблюдать за разложением собств. тела, - воспринимаемый, впрочем, не как воздаяние «сообразно с делами», а как непостижимое проклятие (в «Смерти поэта» Л., однако, сочетает в духе Апокалипсиса идею божеств. предвидения «мыслей и дел» с идеей справедливого воздаяния). Во-вторых, небесное сражение архангела Михаила и его ангельского воинства с сатаной и падшими ангелами (Откр 12. 7-9),«битва незабвенная» на небесах (5-я ред. «Демона»; стих. «Бой», 1832; ср. также во 2-й ред. поэмы: «Когда блистающий Сион / Оставил с гордым сатаною») и заключение сатаны и его адептов в бездну (Откр 20. 1-3; ср. стих. «Отрывок», 1830, где осужденные люди, подобно демонам, «окованы над бездной тьмы», или в «Демоне»: «Взвился из бездны адский дух») - все это составляет подразумеваемый «пролог на небесах» к сюжету «Демона», особенно первых вариантов поэмы, еще близких к мистерии и не обретших локального «земного» колорита «восточной повести». Сопоставление Демона с молнией («Блистал, как молнии струя» и особенно в 5 ред. - более сниженно и катастрофично: «По следу крыл его тащилась / Багровой молнии струя») восходит, вероятно, к еванг. словам Христа: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (Лк 10. 18). Л. очень восприимчив к поэзии культовых, молитвенных, апокрифич. образов. Он то вспоминает мистич. «топографию» рая («Когда бы встретил я в раю / На третьем небе образ твой», стих. «К деве небесной», 1831; ср. 2 Кор 12. 2-4), то, сравнивая себя со своим демоном, именует его «царем воздушным» (стих. «Одиночество», 1830) - в соответствии с церк. представлением о сатане как «князе воздуха» или «о духах злобы поднебесных», разгоняемых колокольным звоном, - то, в согласии с храмовой символикой, зрительно отождествляет прегражденный доступ в рай с затворенными «царскими вратами», ведущими в алтарь («М. П. Соломирской», 1840, или «решетка райской двери», упомянутая в романе «Вадим»). Его обширная «ангелология» и «демонология» оформлена библейско-церк. представлениями о духовно-личностных, бестелесных существах, чья особая природа описана в «Сказке для детей» (строфа 5-я) с почти доктринальной дотошностью. У Л. можно найти и глубоко архаич. соотнесение ангелов, «воинства небесного» со звездами («ангелов вечерние лампады», поэма «Сашка», 48-я строфа; астральные пейзажи в «Демоне», особенно в т. н. ереванском списке, где герой, выполняя до своего падения традиц. ангельские функции, «стройным хором возводил / Кочующие караваны / В пространстве брошенных светил»), и христ.-мистич. идею об ангельской иерархии как зеркалах «славы божией» (песня монахини во 2-й ред. «Демона»), и интимно-лирич. ощущение неуловимого ангельского полета, сравниваемого с несущимся звуком или скользящим по ясному небу следом. Др. словами, ангелы и демоны присутствуют в поэзии Л. на правах конкретных «иконографических» персонажей, а не только ценностных символов. Мир божницы, заполненный предметами культа (образ, крест, лампада), внутрихрамовое пространство, звон церк. или монастырского колокола - вызывают у поэта умиленный (стих. «Ветка Палестины», где, в частности, «чистые воды Иордана» напоминают о крещальных водах) или сумрачно-трагический (описание образ́́ов в «Боярине Орше», безнадежные удары колокола в «Мцыри»), но всегда живой и глубоко заинтересованный отклик. Поэзия и поэтика традиц. молитвы не оставляет его равнодушным, даже когда он использует их полемически; так, в стих. «Молитва» («Я, матерь божия...») перечислен целый ряд прошений, типичных для православной молитв. практики (о спасении, о победе, о прощении грехов и т.д.) с тем, чтобы перечеркнуть каждое из них отстраняющим «не...», «не...», «не...» и ограничиться «бескорыстной» молитвой «не за себя», а за «деву невинную» (ср. отказ надоедать «лишней просьбой» в шуточной «Юнкерской молитве», пародирующей молитв. обращение к святому духу). Но насколько близка Л. поэзия христ. обрядности и символической библейско-христ. космологии, настолько чужда, инородна ему еванг. этика крестной жертвы, искупит. страданий, любви к врагам. Именно в этич. плоскости приобретает наибольший смысл известная характеристика Д. С. Мережковского: творчество Л. - непрестанный спор с христианством. Важнейшая еванг. максима о самоограничении и самоотречении: «Входите тесными вратами..., потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь» (Мф 7.13-14), патетически пережитая в рус. поэзии Пушкиным (финал стих. «Странник») и Некрасовым (песня «Средь мира дольнего» из поэмы «Кому на Руси жить хорошо»), у Л. сразу же вызывает судорожное сопротивление (стих. «Молитва», 1829). Правда, в одной из сцен юношеской драмы «Menschen und Leidenschaften», где бабушке автобиогр. героя читают Евангелие, автор обличает в ней непонимание и бессознат. отвержение еванг. текста - ее духовную слепоту, мстительность, своекорыстие и самодовольство. Но в «Вадиме» у Л. вызывает отталкивание уже не морально-житейская практика дурных христиан (и не лицемерие властолюбивого клира, как в «Испанцах»), а самая надежда «труждающихся и обремененных» (Мф 11.28-30) найти утешение и прибежище у «спасителя» (эпизод бесплодной молитвы Ольги перед иконой Христа) и их готовность понести «иго Христово». Прозвучавшие в этом неоконч. романе слова: «Где есть демон, там нет бога» - могут служить ответом на недоуменный вопрос Мережковского, почему лермонт. «спор с христианством» почти вовсе обходится без упоминаний о самом Христе; у Л. с юных лет образ богочеловека «Иисуса сладчайшего» был вытеснен «обратным» ему, но тоже божественно-антропоморфным образом Демона, сияющим «волшебно-сладкой красотою», и евангельский Христос не умещался в душе Л. даже в качестве оппонента - его место было занято «Другим». Однако в той мере, в какой традиционные христ. вера и мораль связаны в сознании Л. с нар.-эпич. началом, он находит в них героику, величие и правду. Герой «Песни про...купца Калашникова» Степан Парамонович - отважный боец за правду и честь и одновременно «страстотерпец» в нар.-рус. понимании этого слова: по ходу поединка он под натиском опричника как бы распинается на своем медном нательном кресте «со святыми мощами из Киева» («как роса из-под него кровь закапала»), и эта жертвенная «распятость» таинственно помогает ему «постоять за правду до последнева» - нанести решающий удар осквернителю чтимых обычаев. См. также статьи Богоборческие мотивы, Демонизм, Религиозные мотивы.

Лит.: Шувалов (2); Никитин М., Идеи о боге и судьбе в поэзии Л., Н.-Новгород, 1915; Гроссман (2); Заборова Р. Б., Материалы о М. Ю. Л. в фонде В. Ф. Одоевского, «Тр. ГПБ», т. 5(8), Л., 1958; Любович (4); Коровин (4), с. 157; Мещерский Н. А., Об эпиграфе к поэме М. Ю. Л. «Мцыри», «Филологические науки», 1978, № 5.

  • - объединения христиан, преимущественно протестантского направления, создаваемые с целью массового распространения Библии...

    Русская энциклопедия

  • - предки различ. народов, упомин. в библии. Библ. традиция относит обычно к П. б. родонач. десяти поколений до и десяти поколений после т.н. «всемирного потопа», а также родонач. еврейских племен...

    Древний мир. Энциклопедический словарь

  • - - побудители деятельности, складывающиеся под влиянием условий жизни субъекта и определяющие направленность его активности...

    Педагогический терминологический словарь

  • - Девять библейских текстов, которые служат темами для песен канона...

    Религиозные термины

  • - религиозно-политич. проповедники в др.-евр. царствах Палестины в 8-4 вв. до н. э. Словом "наби" -"пророк" еще во 2 тыс. до н. э. обозначались прорицатели, в экстазе изрекавшие оракулы от имени бога...

    Советская историческая энциклопедия

  • Философская энциклопедия

  • - журнал, издавался в Москве с 1900 г. ежемесячно. Издатель В. С. Бернер. С 1903 г. выходит под заглавием "Постройка"...
  • Энциклопедический словарь Брокгауза и Евфрона

  • - см. Библейские переводы...

    Энциклопедический словарь Брокгауза и Евфрона

  • - в различное время имели различное значение и удовлетворяли различным потребностям...

    Энциклопедический словарь Брокгауза и Евфрона

  • - см. Библейские переводы...

    Энциклопедический словарь Брокгауза и Евфрона

  • - в психологии, то, что побуждает деятельность человека, ради чего она совершается...

    Большая Советская энциклопедия

  • - в психологии - то, что побуждает деятельность человека, ради чего она совершается. В широком смысле к мотивам в психологии относят потребности и инстинкты, влечения и эмоции, установки и идеалы. См. также Мотивации...

    Большой энциклопедический словарь

  • - Сиб. Без аккомпанемента. ФСС, 115...

    Большой словарь русских поговорок

  • - ПЕРФЕКЦИОНИСТЫ ИЛИ американские сектанты, признающие общность имуществ, жен и детей, основавшие первую общину 1831 в штате Нью-Иорке; теперь их четыре общины...
  • - БИБЛЕЙСКИЕ общества Общества, ставящие себе целью распространять священное писание на всех языках, без всяких прибавлений и пояснений...

    Словарь иностранных слов русского языка

"Библейские мотивы" в книгах

БИБЛЕЙСКИЕ ЭСКИЗЫ

Из книги Александр Иванов автора Алпатов Михаил Владимирович

БИБЛЕЙСКИЕ ЭСКИЗЫ Я не отрицаю ни величие, ни пользу веры; это великое начало движения, развития, страсти в истории, но вера в душе людской - или частный факт, или эпидемия. Натянуть ее нельзя, особенно тому, кто допустил разбор и недоверчивое сомнение… Герцен, «С того

БИБЛЕЙСКИЕ МИФЫ

Из книги Боги нового тысячелетия [с иллюстрациями] автора Элфорд Алан

БИБЛЕЙСКИЕ МИФЫ Бог сотворил небо и землю. Сначала земля была пустынна, ничего не было на земле. Тьма скрывала океан, над водами носился Дух Божий. Книга Бытия 1:1–2. Какая часть правды и какая - мифа содержится в приведенном выше утверждении? Согласно последнему

«Небиблейские» библейские фразеологизмы, «вполне» библейские и не очень

Из книги Библейские фразеологизмы в русской и европейской культуре автора Дубровина Кира Николаевна

18. «Я душу обрету иную…» (Библейские мотивы в поэзии серебряного века) Гостиная создана в соавторстве с Н. Шагановым

Из книги Литературные вечера. 7-11 классы автора Кузнецова Марина

18. «Я душу обрету иную…» (Библейские мотивы в поэзии серебряного века) Гостиная создана в соавторстве с Н. Шагановым ЦЕЛИ:1) ознакомление учащихся с различными трактовками библейских событий и образов персонажей в стихотворениях разных поэтов;2) расширение знаний детей

БИБЛЕЙСКИЕ СКАЗАНИЯ

Из книги Легенды и притчи, рассказы о йоге автора Бязырев Георгий

БИБЛЕЙСКИЕ СКАЗАНИЯ У каждого народа свои традиции, свои правила поклонения Богу. В нашей стране, например, многие мирские люди верят в Бога Иисуса Христа и читают православные молитвы. В Ираке веруют в Аллаха, в Индии - в Бога Вишну. Но у всех религий единый корень -

Библейские высоты

Из книги Критическое исследование хронологии древнего мира. Восток и средневековье. Том 3 автора

Библейские высоты Как мы уже отмечали в § 3, гл. 8, в библейских книгах Царей постоянно упоминаются какие–то являющиеся предметом поклонения «высоты» (БМУТ), на которых горят огни и совершаются религиозные обряды. Теперь читателю должно быть очевидно, что этими высотами

Библейские этнонимы

Из книги Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2 автора Постников Михаил Михайлович

Библейские этнонимы В Библии используется три этнонима, которые современная традиция отождествляет с этнонимом «еврей». Это - «сын Израиля», «сын Иуды» и «еврей». Замечательно, что этноним «еврей» (что, кстати сказать, значит «переселенец», (см. , стр. 367)) в Библии почти

Библейские имена

Из книги Ваше имя и судьба автора Варди Арина

Библейские имена Перед вами список еврейских имен, упоминающийся в Танахе. Такие имена, как я уже говорила, дают самую мощную защиту их носителям. Для мужчин явно есть из чего выбрать. Для женщин, как мы видим, выбор поменьше, но все же он есть, и не такой уж плохой:Мужские

Библейские притчи

Из книги Лучшие притчи. Большая книга. Все страны и эпохи автора Мишаненкова Екатерина Александровна

Библейские притчи Бесплодная смоковницаКогда вышли из Вифании, Иисус взалкал; и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней. Но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус:– Отныне

2. Библейские основания

Из книги Бог в поисках человека автора Кнох Венделин

2. Библейские основания С точки зрения того понимания откровения, которое явленно нам в Св. Писании, Откровение следует толковать как некую действительность, которой обязана своим появлением Библия как целое; его нужно понимать как событие, в результате которого

4. Почему в оформлении Московского Кремля XVI–XVII веков особенно громко звучат «античные» и библейские мотивы

Из книги автора

4. Почему в оформлении Московского Кремля XVI–XVII веков особенно громко звучат «античные» и библейские мотивы Скалигеровско-романовская история приучила нас к следующей интерпретации прошлого. Мол, давным-давно, в незапамятные времена, на территории небольшой скалистой

Из книги Идеология меча. Предыстория рыцарства автора Флори Жан

I. Библейские первоисточники Ветхозаветные пророки тоже адресовались к царям. Достаточно вспомнить Нафана, который облек в форму впечатляющей притчи упрек Давиду в чрезмерном стремлении к утехам в ущерб бедняку, уничтоженному царем. Или Исайю, пришедшего к царю

БИБЛЕЙСКИЕ СКАЗАHИЯ

Из книги История Древнего мира [с иллюстрациями] автора Нефедов Сергей Александрович

БИБЛЕЙСКИЕ СКАЗАHИЯ Господь премудростью основал землю, а небеса утвердил разумом. Притчи Соломона 3,19. Печальна судьба изгнанников - жить в чужой стране под властью чужих царей, терпеть гонения за своего бога и свою веру. Только вера могла поддержать евреев в час

4. ПОЧЕМУ В ОФОРМЛЕНИИ МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ XVI–XVII ВЕКОВ ОСОБЕННО ГРОМКО ЗВУЧАТ «АНТИЧНЫЕ» И БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ

Из книги Царь славян автора Носовский Глеб Владимирович

4. ПОЧЕМУ В ОФОРМЛЕНИИ МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ XVI–XVII ВЕКОВ ОСОБЕННО ГРОМКО ЗВУЧАТ «АНТИЧНЫЕ» И БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ Скалигеровско-романовская история приучила нас к следующей интерпретации прошлого. Мол, давным-давно, в незапамятные времена, на территории небольшой скалистой

Сложные мотивы и социальные мотивы

Из книги Эффект Люцифера [Почему хорошие люди превращаются в злодеев] автора Зимбардо Филип Джордж

Сложные мотивы и социальные мотивы Человеческое поведение сложно, и у любого действия обычно имеется больше одной побудительной причины. Я полагаю, что цифровые снимки из тюрьмы Абу-Грейб также стали продуктом множества мотивов и сложных межличностных отношений, а не

составитель:
Кудачинова Чечеш Владимировна
г. Москва

Многие поколения людей размышляли о Библии, соизмеряли с ней свои мысли и поступки. Книга книг всегда являлась ключом, помогающим человеку раскрывать смысл жизни и тайны мироздания. Библия позволяет более полно интерпретировать многие мотивы, сюжеты и образы мировой литературы и культуры. Слова выдающегося русского философа Н.А.Бердяева о том, что вся русская литература «ранена христианством», лишь подтверждают необходимость изучения библейских мотивов на уроках литературы.

Слово в Библии сравнивалось со светильником, со светом, сияющим во тьме (Пс. 118:105). В своих духовных поисках многие поэты и писатели обращались к Библии: «Что за книга это Священное Писание, - писал Ф.М. Достоевский, - какое чудо и какая сила, данные с нею человеку! И сколько тайн разрешённых и откровенных! Люблю книгу сию! Гибель народу без Божьего Слова, ибо жаждет душа его слова и всякого прекрасного восприятия».

Важно отметить, что актуальность использования Библии на уроках литературы обусловлена двумя факторами: стремлением к более полному изучению произведений литературы и проблемами духовно-нравственного воспитания. Книга книг и лучшие образцы русской классической литературы могут научить ребенка делать сознательный выбор в пользу добра и истины.

Учитель литературы Галина Викторовна Федорова из Иркутской области использует Библию при изучении произведений Пушкина, Булгакова, Пастернака, Достоевского и других писателей. Своей целью она считает «воспитание доброго сердца» учеников через обращение к шедеврам великой русской литературы.

Вот фрагмент ее урока по стихотворению А.С.Пушкина «Пророк». Занятие начинается с рассказа о приезде поэта в Святогорский монастырь, где проходила панихида по его матери. Ожидая в келье, Пушкин увидел на столе Библию, открытую на шестой главе книги пророка Исаии. Эта глава повествует о видении пророка в храме и призыве говорить народу о Боге.

Исаию он читал и раньше, но в этот раз текст показался ему дивно прекрасным. Отрывок внезапно поразил поэта, образ преследовал его некоторое время, и за одну ночь он написал стихотворение «Пророк». «Так всегда бывает со Священным Писанием: сколько его не перечитывай, чем более им проникаешься, тем более все освещается и расширяется... в нем находишь всю человеческую жизнь...» - писал А.С.Пушкин.

Обсуждение библейского отрывка приводит к выводу, что идея этого стихотворения — беспощадное наказание народу, отступившему от Бога и добра. Поэт через страдание преображается в пророка, освобождаясь от грешной человеческой природы. Учитель предлагает учащимся задуматься над смыслом и значением человеческого страдания: «Надо уметь отличать страдание за правду и страдание за нарушение правды, за грех. Такие страдания вытекают из наших дурных желаний». В заключение обсуждается роль поэта и поэзии в понимании Пушкина и значение стихотворения «Пророк» в наше время.

Урок по повести «Станционный смотритель» из цикла «Повести Белкина» А.С.Пушкина начинается с притчи о возвращении блудного сына (Ев. от Луки 15:11-32). Обсуждаются темы покаяния, прощения греха, примирения с Богом, с самим собой. Ставятся вопросы: с какой целью автор украсил «смиренную и опрятную обитель» Самсона Вырина картинками по библейской притче о блудном сыне; чем отличается судьба Дуни и ее отца от истории блудного сына.

Можно интерпретировать «Станционный смотритель» как историю об исполнении Закона Божьего, то есть о праведной жизни и отступлениях от нее. Сюжет повести теснейшим образом связан с притчей о блудном сыне. В произведении воссоздан образ «маленького человека» с большим сердцем, живущего в ненормальных социальных условиях. Это боль человека, которую Пушкин «прокричал» в условиях бесчеловечной общественной системы, где ни отцу, ни дочери, ни ее мужу даже не приходит в голову простая мысль о том, что им можно жить по Закону Господнему, примирившись и простив друг друга. Но социальные предрассудки так изуродовали человеческую природу действующих лиц, что простые отношения им недоступны, хотя им не чужды чувства и эмоции.

Подводя итог урока, учитель помогает выделить главное в произведении: мире, в котором происходит действие повести, нарушена цельность добра. Но залогом восстановления гармонии служат отцовская любовь к Дуне и ее проснувшееся чувство дочери. Став матерью, она приехала на кладбище и долго плакала на могиле отца. О чем она думала? С какими словами обращалась к своему отцу? Наверное, каялась в своем грехе перед ним, просила прощения.

К лирике Иосифа Бродского, лауреата Нобелевской премии по литературе, обращается Людмила Алексеевна Гребнякова из Республики Марий Эл. Как известно, в своем творчестве поэт широко использовал сюжеты и темы Священного Писания. Для урока «Библейские мотивы в поэзии И.Бродского» она выбрала стихотворения «Рождественский романс» (1961) и «Сретенье» (1972).

Цели урока: а) помочь учащимся приобщиться к миру философской поэзии Бродского, понять истоки его творчества; б) научить работать с лексическими пластами и структурой стихотворного текста; в) дать учащимся импульс к нравственному совершенствованию через приобщение к высоким идеям христианства, посредством любви к поэтическому слову.

С кратким сообщением о биографии поэта выступают двое учащихся. Непосредственная работа над текстом каждого стихотворения начинается с его выразительного чтения. Далее класс делится на рабочие группы.

В текстовом полотне «Рождественского романса» ученики последовательно выделяют его параметры: композицию, размер и мелодичность стихотворения. Отдельно отводится время на анализ лексических пластов стихотворения, архаизмов, слов иностранного происхождения. Последовательно разбираются такие понятия, как анафора, эпифора, метафора, инверсия, олицетворение. По мере работы над текстом задание усложняется. Школьники пытаются расшифровать формулу иносказания и интерпретировать иллюзорность мира, представленную в стихотворении.

В процессе изучения эпического стихотворения «Сретенье» перед учениками стоят две задачи: анализ произведения и знакомство с культурно-историческими реалиями. Сретенье (Встреча) - один из широко известных христианских праздников, отмечаемый 15 февраля. Один ученик заранее готовит небольшое сообщение о Сретенье и зачитывает фрагмент из Евангелия от Луки 2:21-35. В классе демонстрируется репродукция хранящегося в Эрмитаже полотна великого голландского художника Рембрандта «Святое семейство» (1645). Мария, Младенец Иисус и Иосиф воплотили по замыслу мастера самые обычные и в то же время прекрасные в своей искренности и чистоте человеческие чувства, во все времена понятные и дорогие всем людям.

Далее учащиеся переходят к аналитической работе: определяют композиционное построение и роль переноса, подчеркивают выразительность речи героев через различные эмоциональные оттенки, анализируют лексические пласты стихотворения. Следующий этап — работа над способами создания живописных портретов стихотворения. Учащиеся дают характеристику библейских образов и описывают Иерусалимский храм.

Подводя итоги урока, учитель предлагает обсудить, как отражается личное мироощущение Бродского в этих произведениях. Поэт с благодарностью принимает все жизненные перипетии. Основная идея его стихотворений — христианское всепрощение этого безумного мира.

Мы познакомились с разными подходами к использованию Библии на уроках литературы. Благодарим учителей, чьи материалы были использованы в данной статье.

Е.Ф.Шрамкова

(Кугарчинский район, с. Мраково. МБОУ СОШ №1 с. Мраково)

Библейские мотивы в русской литературе 18-19 веков

Будущее каждой страны зависит от того, какими будут наши дети, поэтому на уроках литературы мы должны говорить о духовно-нравственном воспитании нового поколения. И первой главной книгой, которая учит христианским истинам, нормам жизни, началам нравственности, является Библия, или Книга книг (так говорят о Библии).

«Библия – это книга, обращенная ко всему человечеству, – писал Патриарх Московский и Всея Руси Алексий. - Библия говорила нашим потомкам об отношениях Бога и человека, о прошлом, настоящем и будущем Земли, на которой мы живем».

Сейчас Библия вернулась в семьи, школы, библиотеки, стало ясно, что духовная связь с нею не утрачена. И прежде всего об этом напомнил сам русский язык, в котором крылатые библейские слова устояли против натиска канцелярской мертвечины, безудержного сквернословия и помогли сберечь дух, разум и благозвучие родной речи.

С течением времени созидающая энергия Библии не умаляется, а возрастает. В чем же источник этой животворной силы? Об этом думали многие мыслители, ученые и поэты. А вот что сказал А.С. Пушкин об этом: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелие, - и такова ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие». Теперь мы заново вчитываемся и вдумываемся в Библию, накапливаем знания о ней. Давно известное мы постигаем как новое: ведь за каждой деталью видится огромный мир. Возвращение к Библии позволило читателям совершить еще одно открытие: оказалось, что вся русская литературная классика, от древности до современности связана с Книгой книг, опирается на ее истины и заветы, нравственные и художественные ценности, соотносит с нею свои идеалы. Почему это происходит? Ведь писатели и поэты не всегда повествуют о взаимоотношениях нашего мира с миром тем, который нам не дано видеть. «Подобное проникновение религиозных мотивов в литературу происходит потому, что наша жизнь подсознательно пропитана христианской культурой» (1, с. 62). С первых веков принятия христианства оно стало неотъемлемой частью нашего существования.

Православная тема находит яркое отражение в русской литературе. А что мы подразумеваем под термином «православная тема»? М.В. Безродный в статье «Из истории русского христианства» писал: «Православная тема включает в себя использование писателями, поэтами в своих произведениях сюжетов, взятых из Библии, Евангелия… Эта тема является отражением православной веры, политических и национальных взглядов» (2, с. 120). На протяжении многих веков православная вера была духовной основой. На ней строилось сознание единства русских людей в самые трудные периоды истории. Эта вера давала силы сохранить духовность, возродившую нашу культуру, которая по выражению Д. С. Лихачева «немыслима без преемственности православных традиций: библейских и евангельских» (3, с. 44). Число литературных произведений на русском языке, содержащих размышления о Библии, ее образы и молитвы, чрезвычайно велико. Идея творящего слова пронизывает всю Библию – от Первой книги Моисеевой до Откровения Иоанна Богослова. Она торжественно и мощно выражена в Евангелии от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез него начало быть, и без Него ничто не начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его». В 19 веке библейские сюжеты особенно прочно входят в русскую литературу, которая была сосредоточена на жгучих нравственных проблемах. В центре читательского внимания всегда были писатели, тревожащиеся проблемами вечного. Золотой век нашей литературы стал веком христианского духа, добра, сострадания, жалости, милосердия, совести и покаяния – это и животворило его. Идеями христианства пронизано творчество многих писателей и поэтов 19-20 веков. Библейскими образами наполнены произведения А.С. Пушкина. Это стихотворения «Свободы сеятель пустынный», «Если жизнь тебя обманет…», «Дар напрасный, дар случайный», «Странник» и всеми известное стихотворение «Пророк». Оно почти дословное повторение начала VI главы Книги пророка Исайи. О чем рассказывается в этом эпизоде библейской книги? Почему, по Пушкину, серафим должен был произвести такую болезненную операцию с человеком? Потому что человек, соприкоснувшийся лицом к лицу с Богом, должен погибнуть, исчезнуть, раствориться. Пророк Исайя так и говорит: горе мне, я человек грешный, с грешными устами, живущий среди грешных людей. И Бог, когда посылает его на служение, вовсе его не утешает, не ободряет и не убеждает: "Ничего подобного, ты останешься целым". Да, Бог молчаливо признает, что прикосновение к Нему для грешного человека смертельно. И чтобы не произошло этого обжигающего, опаляющего соприкосновения, огненный серафим меняет сердце человека, его уста, очищает его всего. И тогда человек становится проводником Божьей воли. Пушкинское космическое чувство, когда душа становится проводником всех влияний мира, всех нитей, которые связывают мироздание: божественное начало, природу живую и неживую, - это опыт уникальный. И каждый человек в какой-то степени, в какой-то момент своей жизни его переживает или к нему прикасается. И пушкинское "Восстань, пророк, и виждь и внемли, исполнись волею моей, и, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей", - это по-библейски, это согласуется с Ветхим Заветом: Бог повелел Исайе и другим пророкам жечь сердца людей, вести их к покаянию и богопознанию. Мотив молитвы прослеживается и в стихотворении А.С.Пушкина «Отцы пустынники и жены непорочны…». Произведение «Отцы пустынники и жены непорочны…» написано 22 июля 1836 года, в период творческой зрелости поэта, когда до его трагической гибели фактически осталось полгода. Произведение перелагает великопостную молитву Ефрема Сирина, святого, прошедшего тернистый путь познания Бога. Случайно ли то, что именно незадолго до смерти Пушкин обратился к библейским молитвам, создав стихотворение «Отцы пустынники…»? Предчувствовал ли он смерть, или это было просто желание зрелого поэта еще раз обратиться к Богу. Пушкина из всех молитв «умиляет» одна. И ею стала молитва, которую читают «Во дни печальные Великого поста». Пост требует от человека смирения, послушания, отказа от многих благ жизни, милосердия и сострадания к ближнему. Это своего рода очищение перед всевидящим господним оком.

Разговор человека с богом – святое таинство, подобно тайне любви, рождения и смерти, и Пушкин произносит свое откровение-молитву искренне, с большим чувством. О чем просит Бога поэт? Не благ, не злата и серебра. Он беспокоится о своей душе, о том, чтоб в ней не было «духа праздности», «любоначалия», «празднословия». Заключительные строки стихотворения можно поставить лейтмотивом всего творчества А. С. Пушкина:

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрие мне в сердце оживи.

Библейские и, в частности, ветхозаветные образы характерны для творчества М.Ю. Лермонтова, для его драм, прозы, поэм, лирики. Наиболее показательные примеры роли библейской образности в творчестве поэта - поэмы «Мцыри» и «Демон», «Сказка для детей», его лирические шедевры, переосмысляющие молитву. «Ангел». В этом стихотворении Ангел несет душу, чтобы вселить ее в земного человека, и поет песню, душа не запомнила этой песни, но ощущение песни осталось. И вот земные песни не могут заменить ей небесных звуков. Душа в земной юдоли томится, вспоминая о них. Но разве не точно так же мать, молодая, красивая, нежная женщина (ангел!), лелеяла своей песней душу мальчика, готовя его к трудной и жестокой жизни, к земному пути! Стихотворение “Ангел” - ключ к пониманию почти всей поэзии Лермонтова, изначальный родник. Потом вольются в поэтический поток новые строки: лирические, эпические, социальные, но главный мотив таится здесь.

В отличие от юношеского “Ангела”, “Молитва” написана в 1839 году уже зрелым поэтом. Такое же название Лермонтов давал двум другим стихотворениям – 1829 и 1837 годов. По свидетельству О.А.Смирновой, “Молитва” (1839) написана для княгини Марии Алексеевны Щербатовой: “Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи». Жанр стихотворения – лирического монолога, обозначен в самом заглавии. В этом стихотворении Лермонтов открывается совершенно с другой стороны, он понимает безысходность сущего, но сидеть и ждать «прекрасного будущего» или «конца света» не желает. Он полон жизни, творческих замыслов, готов бросить вызов всем, поэтому ему необходима поддержка. И поэт возносит молитву творцу, восхищаясь, удивляясь и радуясь одновременно этому спасательному «мостику», который непременно приведет его к задуманному. Во время молитвы лирический герой получает силы, освобождается от тяжелого бремени, сомнения уходят.

Добровольный скиталец и пилигрим, Гумилев исколесил и исходил тысячи верст, побывал в непроходимых джунглях Центральной Африки, пробирался сквозь чащи мадагаскарского леса, изнемогал от жажды в песках Сахары… Духовной опорой поэта в его скитаниях и лишениях было глубокое религиозное чувство и любовь к ближнему.

Я в лес бежал из городов,

В пустыню от людей бежал…

Теперь молиться я готов,

Рыдать, как прежде не рыдал.

Не случайно значительную часть поэтического наследия Гумилева составляют стихотворения и поэмы, наполненные евангельскими сюжетами и образами, проникнутые любовью к Иисусу Христу:

Он идет путем жемчужным

По садам береговым,

Люди заняты ненужным,

Люди заняты земным.

«Здравствуй, пастырь, Рыбарь, здравствуй!»-

Вас зову я навсегда…

…И идут пастух и рыбарь

За искателем небес.

Не вызывает сомнения, что к поклонению Музе Дальних странствий, многократно прославляемой Гумилевым, примешивалась надежда отыскать тот первозданный, нетронутый цивилизацией «райский» уголок на земле. Однако довольно скоро приходит разочарование: в экзотический мир с его богатыми красками, удивительными обычаями и нравами туземцев, ворвался ураганный шквал цивилизации. Как результат переживаний рождается стихотворение «Я не прожил, я протомился…»:

Я не прожил, я протомился

Половину жизни земной,

И, господь, вот ты мне явился

Невозможной такой мечтой…

В стихотворении «Счастье» обнаруживается спрятанное в недрах души поэта стремление искупить грехи человеческие, освободиться от пут мирской суеты, пороков и соблазнов цивилизованного «рая»:

В мой самый лучший светлый день,

В тот день Христова Воскресенья,

Мне вдруг примнилось искупленье,

Какого я искал везде.

Библейскими мотивами пронизаны произведения Ф. Достоевского «Преступление и наказание», М. Булгакова «Мастер и Маргарита», А.Некрасова, Ф. Тютчева, А.Бунина «Чистый понедельник», Мандельштама, Пастернака, В. Шаламова «Апостол Павел», Ч.Айтматова «Плаха»… Число таких литературных произведений очень велико, даже перечислить их вряд ли возможно.

Опираясь на приведенные примеры, мы видим, что вся наша литература 19-20 веков пронизана христианской темой и что библейские сюжеты по-разному представлены в творчестве разных писателей. Это может быть собственное имя главного действующего лица, образ, целый сюжет, цитата. В произведениях они функционируют на разных уровнях. Они могут определять собой главную идею произведения (например, эпиграф к поэме М.Ю.Лермонтова «Мцыри»), быть сюжетообразующим элементом (стихотворение того же автора «Бой»), использоваться для создания характерных контрастных образов (Добра и Зла, Света и Тьмы, Демона и Ангела), цитироваться как поговорки для характеристики героев, нести какую-либо добавочную смысловую нагрузку.

Таким образом, библейские мотивы в творчестве русских писателей – сложное, многоплановое явление. Их употребление рассчитано на знакомого с Библией читателя, потому что нельзя понять философию жизни этих писателей, осмыслить, прочувствовать без знания Библии.

Библейские мотивы и образы в произведениях писателей и поэтов служили иллюстрациями для размышлений о трагических судьбах мира и России как части мировой цивилизации.

Мы видим, что поэты и писатели не утратили способность быть пророками и прозреть будущее России. Как они и предсказывали, предвидели, после долгих лет мрака, чудовищных злодеяний против Руси и Бога, уничтожения миллионов лучших людей, когда, казалось, не оставалось уже никакой надежды на возрождение, снова высится над Москвой светлый храм Христа Спасителя. Они видят пути, ведущие к оздоровлению общества, к смягчению нравов, к терпимости и милосердию.

Все пройдет: страдания, муки, голод, войны, и тени наших тел и дел не останется на земле. Но существуют подлинное искусство, которое останется на века, сохраняя в творениях поэтов и писателей дух эпохи, образы людей. Так как у героев этих творений есть сердца, к которым «Бога глас …воззвал» и повелел « глаголом жечь сердца людей!» Этот Божественный огонь горячими слезами отчаяния, боли, и любви сквозь толщу льда проник, проникал и будет проникать в самые «замороженные» сердца людей. Божьи заповеди вечны и имеют огромное значение не только в литературе, но и в жизни каждого человека. Они волнуют умы и сердца, заставляют задуматься над вопросами бытия, над тем, что есть истина, духовность, милосердие, сострадание. Они будут жить в веках, радовать поколения за поколением и заставлять размышлять над прошлым, ведь его нельзя отнять у человечества. Как сказал Д.С.Лихачев: «Отнять у людей прошлое - значит отнять будущее» (3, с. 44). Поэтому мы должны приобщать молодое поколение к духовному наследию своего народа, к его культуре, традициям, возрождать наши корни.

ЛИТЕРАТУРА

1. Безродный М.В. Из истории русского христианства. – М.: Логос, 1992, 120 с.;

2. Давыдова Н.В. Евангелие и древнерусская литература: Учеб. пособие для учащихся среднего возраста. –М., 1992;

3. Качурин М.Г. Библия и русская литература. – СПб, 1995;

4.Кирилова И. Литературное и жизненное воплощение образа Христа.//Вопросы литературы,- 1991. -№4.- с. 62;

5. Пороль О.А. Изучение произведений с библейскими мотивами. //Литература в школе, - 2007. -№ 6. – с.23.

Библия является одним из основных памятников человеческой культуры. Она значительно повлияла на литературу и искусство. Библейские сюжеты раскрывают общечеловеческий смысл существования и проникают во все сферы духовной жизни. Этим и обусловлена популярность библейских мотивов и сюжетов в мировой литературе.
Одним из показательных примеров заимствования мотивов Священного писания и аллюзий на него выступает роман Джона Ирвинга “Молитва об Оуэне Мини”. Название и первые строчки произведения сразу же указывают на близость к религиозным текстам: уже в первом абзаце встречаются такие слова, как: Бог, христианин, Христос, Ветхий и Новый Завет, Библия.
Так же в романе присутствуют явные и неявные аллюзии к сюжетам из Пятикнижия, заимствование мотивов, а сам главный герой уподобляется Иисусу Христу.
Первый библейский мотив, встречающийся в данной работе Ирвинга – мотив страданий, который сближает главного героя с образом Иисуса. “В воскресной школе мы устраивали себе забаву, потешаясь над Оуэном Мини…” , “Оуэн Мини наглядно показывал нам, что такое мученик”, “Оуэн Мини пожертвовал гораздо большим, он гораздо больше пострадал”. В Священном писании аналогично страдал Иисус Христос (Страсти Христовы), так же о страданиях говорится в Книге Иова, Послании Апостола Иакова.
Второй мотив – мотив пророчества. В пятой главе книги повествуется о ситуации, когда Оуэн Мини во время спектакля увидел на могильной плите дату своей смерти. В дальнейшем главная сюжетная линия не раз возвращается к этому событию. “Оуэн утвердился во всеобщем сознании пророком…”, “ Зато Оуэна…окружал ореол…пророка, не ведающего сомнений”, “Я ЗНАЮ, ТЫ ЗДЕСЬ НЕ ПРОСТО ТАК”,”Теперь мне кажется, Оуэн Мини всегда знал это; он вообще все знал.” В Ветхом и Новом Завете пророчества тоже играют важную роль (книги Иссаи, Иеремии, Иезекииля и т.п., Откровение Иоанна Богослова). У этого мотива несколько целей. Он наделяет образ Оуэна Мини сакральным смыслом, показывая его избранность и особенность, демонстрирует сходство главного героя с Иисусом.
Третий мотив – мотив юродства. В романе не раз отмечается неразвитый, деформированный голос Оуэна и маленький рост. (“…кричал он этим своим сдавленным, душераздирающим фальцетом”, “Просто он довольно маленький”) Также говорится об его бледной коже (“его кожа одновременно поглощала и отражала свет, будто жемчуг, и выглядела полупрозрачной, особенно на висках, где отчетливо проступали голубые жилки”). Библейские пророки прибегали к юродству, чтобы увеличить эффект своих проповедей (Пророк Иссая, Иезекииль). Этот мотив подчеркивает особенность героя и показывает читателю противоречие: несмотря на маленький рост, тонкий голос, отсутствие мощной физической силы этот персонаж обладает огромным духовным потенциалом, стойко выдерживает жизненные трудности и манипулирует людьми. (“Добродушные баскетболисты были, как всегда, безумно рады видеть его…- ВЫ, РЕБЯТА, ВСЕ ИЗ СЕБЯ ТАКИЕ СИЛЬНЫЕ, - польстил Оуэн Мини, и они все согласно загудели в ответ… А СЛАБО ВАМ ПОДНЯТЬ ВОН ТОТ «ФОЛЬКСВАГЕН»? - сказал Оуэн Мини. Но им, конечно, было не слабо - они могли бы не то что поднять докторского «жука», а и отнести его хоть за городскую черту.
Капитаном баскетбольной команды был добродушный амбал; когда Оуэн отрабатывал вместе с ним свой «бросок», капитан подбрасывал Оуэна одной рукой.
- Нет проблем, - снисходительно бросил капитан Оуэну. - Куда нести? - ОТНЕСИТЕ ЕГО В ГЛАВНЫЙ КОРПУС, - велел Оуэн капитану баскетболистов”)
Интересен в романе и образ камня, которому автор уделяет большое внимание. Место работы семейства Мини – гранитный карьер. Гранитная пыль повлияла на облик героя, изменив его голос и цвет кожи ("Он и сам был цвета серого гранита”). Из гранита в романе сделана статуя Марии и здание церкви Херда. Свадебный подарок Оуэна Мини на свадьбу родителям Джона – надгробие. Сам штат, где происходит действие, носит неофициальное название “Гранитного штата”. (“Хотя Нью-Хэмпшир и называют Гранитным штатом - здесь добывают гранит для стройки, для дорожных бордюров и для надгробий,…”). В Библии камень упоминается во многих сюжетах (95 раз): сюжет о сотворении мира, 12 камней первосвященника Аарона, Краеугольный камень, Апостол Пётр, плиты с 12 заповедями. Этот мотив, скорее, вносит некоторую метафоричность в произведение. В некотором смысле Оуэн Мини сам является Краеугольным камнем. Кроме цвета кожи, твердости характера (“Держался Оуэн всегда с достоинством.”,“когда миссис Ходдл начинала распекать его за ребячество, он всегда держался стоически.”), Оуэн является “основанием” веры Джона Уилрайта (“Я верую в Бога благодаря Оуэну Мини”.), на нем держится Рождественский спектакль и другие ключевые события романа.
Помимо мотивов, в книге присутствуют аллюзии и прямые ссылки на Священное Писание. Наиболее ярко это демонстрирует сюжет с Рождественским утренником. Автор потратил две главы из девяти на подробное описание подготовки и проведения спектакля, в котором точно воссоздавалась сцена рождения Иисуса Христа. В ходе рассказа об этом действии приводятся цитаты из Библии, имена главных героев периодически меняются на библейские (Мария, Иосиф, Иисус).
В романе упоминаются и другие библейские сюжеты: изгнание Адама и Евы из рая (“родители Оуэна, подобно другой паре, изгнанной из известного сада, покинули церковь Христа”), непорочное зачатие (“Вы хотите сказать, Оуэн родился от непорочного зачатия?! - переспросил я…
- Она была непорочной - да! - подтвердил он”)
Стоит заметить и тот факт, что большинство значимых событий, описанных в книге, происходят в канун церковных праздников: Пасхи, Вербного Воскресения, Рождества. (“Торонто, 12 апреля 1987 года- дождливое Вербное воскресенье”, “Торонто, 19 апреля 1987 года - Пасха”, “В пасхальное воскресенье в церкви Христа викарий Виггин всегда говорил…”)
Имена персонажей тоже подобраны не случайно: Оуэн – эквивалентно имени Евгений (благородный, благородного происхождения), Хестер – звезда, Венера, Дэн – эквивалентно древнееврейскому Даниэль (судья Божий), Харриет – эквивалентно Генриетте (богатая домоправительница), Джон – форма имени Иоанн (милость Господня), Табита – отсылка к Новому завету (женщина, воскрешенная св. Петром), Ной и т.д.
Необходимо заметить и тот факт, что на протяжении всего романа Оуэн Мини отождествляется с Иисусом Христом. Он наделяет других героев верой и выступает нравственным ориентиром для них (…той верой, что у меня есть, я обязан Оуэну Мини, Я верую в Бога благодаря Оуэну Мини), защищает людей и помогает им: спасает друга от призыва во Вьетнам, помогает искать родного отца главному герою и пишет ему диссертацию для поступления в колледж и т.д. Все тянутся к нему. Из всех персонажей именно Оуэн лучше всех ориентирован в библейских событиях и тексте Книги. Кроме того, образ Оуэна Мини «возвышается» над другими – это образ “всезнающего” и “всемогущего” (За всеми церемониями, всеми ритуалами - за отправлением любой требы стоял Оуэн Мини, …Как обычно в моменты всеобщего замешательства, Младенец Христос взял все на себя,…ведь это особенный Христос, он знает не только свою роль, но и все остальное в этой истории!). О. Мини наделен даром прорицания и даром проповедника (“Голос” в газете = “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог”. В Библии слово голос встречается 216 раз: “И услышали голос Господа Бога,..”, “Слушайте, слушайте голос Его..”).
Завершается же произведение актом самопожертвования, благодаря которому спасаются невинные. Неслучайно в течение всей работы имя Оуэна Мини меняется на имена: Иисус, Христос, Младенец Христос и пр., а одной из последних фраз О.Мини является фраза Иисуса Христа “И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет Вовек”.
В дополнение к вышеперечисленным фактам необходимо проанализировать лексический состав текста: он свидетельствует о частом употреблении слов из религиозной сферы. Наиболее часто встречаются слова: Ангел – 137 раз, Христос – 136, Пастор – 121, Господь – 118, Церковь – 110.
Отдельного внимания заслуживает такой признак литературы постмодернизма, как интертекстуальность. Автор часто приводит целые фрагменты из церковных гимнов и религиозных текстов, главные герои часто цитируют Новый завет или ссылаются на религиозные тексты (Евангелие от Иоанна, Евангелие от Матфея, Послания к Тимофею, Послание к Ефисянам, Книга Товита и др.). Помимо данных произведений, автор часто ссылается на стихотворения Роберта Фроста (Моим голосом они не звучат, Дар навсегда и пр.). В контексте данного романа эти стихотворения еще больше выделяют главного героя и указывают на его особенную роль в произведении.
На основании проведенного анализа можно сделать следующий вывод:
Джон Ирвинг в этом произведении пытается показать эволюцию образа Христа в современном сознании. Он соотносит образ Оуэна Мини и Иисуса для того, чтобы показать изменение отношения божественных и человеческих начал. Иисус наделяется больше человеческими качествами, нежели божественными. Оуэн Мини - это новый тип человека, в котором происходит синтез Бога и человека. Этот тип соответствует эстетическим, теологическим и философским принципам божественной личности и показывает, как может выглядеть “органическая святость” в XXI веке.
Такой взгляд на личность Спасителя не является новым. Знаменитый принцип "imitatio Christi"(Подражание Христу”), возник в начале 15 века из одноименной работы немецкого католического монаха Фомы Кемпийского. Именно в этой работе впервые рассматривается индивидуальная религиозность человека. Она должна прийти на смену чрезмерной обрядности католической церкви и спасти человечество от потери благочестия.
Схожие идеи и обсуждения этого принципа присутствуют в работах таких писателей, как М. Булгаков, О. Мандельштам, Б. Пастернак, Г. Грасс и др.
Так, Б. Пастернак пишет: “Христос предстает в человеческом облике “жертвующего собой проповедника”. Вожди и народы отошли в прошлое. Личность, проповедь свободы пришли им на смену. Отдельная человеческая жизнь стала Божьей повестью, наполнила своим содержанием пространство вселенной…”
Дж. Ирвинг придерживается схожих взглядов. В романе автор размышляет о роли церкви, значимость и авторитет которой, по его мнению, снижается: “Оуэн тоже недолюбливал епископалов, но их он недолюбливал гораздо меньше, чем католиков”, “неизбежность исповеди для католика так давила на него, что он часто нарочно делал что-нибудь нехорошее, чтобы потом получить прощение.”, “имел для Оуэна Мини смысл некоего религиозного бунта - это был еще один выпад против католиков, от которых он, по его собственным словам, СБЕЖАЛ. О снижении роли церкви говорит и эпизод с надругательством над статуей Девы Марии. Традиционные христианские ориентиры становятся менее значимыми в современном мире.
Священники в романе – люди робкие, наделенные слабой верой и не способные вести за собой паству: так, “преподобный Льюис Меррил в эту минуту был меньше всего похож на нашего школьного священника - скорее на пьяного матроса, нетвердой походкой пришедшего наконец к Богу.” “Преподобный Льюис Меррил в своей рассудочности оторвался от собственной религии, он так долго лелеял собственную бескрылость, что вера его оставила - и он не смог принять даже маленькое, но вполне убедительное чудо, произошедшее не просто в его присутствии, но через него самого”.
В современном мире традиционные христианские ориентиры становятся менее значимыми, а место теряющей свой авторитет церкви и неуверенных священников занимает новая, сильная личность, в которой сочетаются сила духа, необыкновенные черты личности и особые жизненные принципы. Именно таким и предстает перед читателем главный герой романа Дж. Ирвинга Оуэн Мини.

Готовимся к ЕГЭ по литературе (часть С2, С4)

Библейские мотивы в русской литературе

О молитве

А.С.Пушкин «Отцы пустынники и жены непорочны…»

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;

Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Все чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

Произведение «Отцы пустынники и жены непорочны…» написано 22 июля 1836 года, в период творческой зрелости поэта, когда до его трагической гибели фактически осталось полгода. При жизни Пушкина стихотворение не было напечатано. Оно входит в цикл, дошедший до нас не полностью, и обозначено под номером II. Произведение перелагает великопостную молитву Ефрема Сирина, святого, прошедшего тернистый путь познания Бога.

Случайно ли то, что именно незадолго до смерти Пушкин обратился к библейским молитвам, создав стихотворение «Отцы пустынники…»? Предчувствовал ли он смерть, или это было просто желание зрелого поэта еще раз обратиться к богу. Пушкина из всех молитв «умиляет» одна. И ею стала молитва, которую читают «Во дни печальные Великого поста». Пост требует от человека смирения, послушания, отказа от многих благ жизни, милосердия и сострадания к ближнему. Это своего рода очищение перед всевидящим господним оком.

Разговор человека с богом – святое таинство, подобно тайне любви, рождения и смерти, и Пушкин произносит свое откровение-молитву искренне, с большим чувством. О чем просит бога поэт? Не благ, не злата и серебра. Он беспокоится о своей душе, о том, чтоб в ней не было «духа праздности», «любоначалия», «празднословия».

Заключительные строки стихотворения можно поставить лейтмотивом всего творчества А. С. Пушкина:

И дух смирения, терпения, любви

И целомудрие мне в сердце оживи.

М.Ю.Лермонтов «Ангел», «Молитва»

По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов;
О боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятия нес
Для мира печали и слез,
И звук его песни в душе молодой
Остался – без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.

Ангел несет душу, чтобы вселить ее в земного человека, и поет песню, душа не запомнила этой песни, но ощущение песни осталось. И вот земные песни не могут заменить ей небесных звуков. Душа в земной юдоли томится, вспоминая о них. Но разве не точно так же мать, молодая, красивая, нежная женщина (ангел!), лелеяла своей песней душу мальчика, готовя его к трудной и жестокой жизни, к земному пути! Стихотворение “Ангел” - ключ к пониманию почти всей поэзии Лермонтова, изначальный родник. Потом вольются в поэтический поток новые строки: лирические, эпические, социальные, но главный мотив таится здесь.

(Эпитеты: тихая песня, святая, безгрешные души, райские сады, душа младая, живой звук, чудное желание, скучные песни.)

Метафоры: месяц, звезды, тучи внимали, душу нес, душа томилась.

Синтаксис стихотворения. Все предложения простые. 9 раз употребляется союз И., что напоминает о стиле славянского перевода Библии.

Размер стиха (4 и 3 стопный амфибрахий)

Рифму (мужская)

Рифмовка стихотворения (смежная)

В отличие от юношеского “Ангела”, “Молитва” написана в 1839 году уже зрелым поэтом. Такое же название Лермонтов давал двум другим стихотворениям – 1829 и 1837 годов. По свидетельству О.А.Смирновой, “Молитва” 1839г. написана для княгини Марии Алексеевны Щербатовой: “Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи” Жанр стихотворения – лирического монолога, обозначен в самом заглавии.

В минуту жизни трудную
Теснится в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко...

Во время молитвы лирический герой получает силы, освобождается от тяжелого бремени, сомнения уходят. В о втором и третьем четверостишиях исчезает “я” лирического героя, т ак как при чтении молитвы это происходит с каждым действительно верующим человеком.

И.Бунин «Чистый понедельник»

С Чистого понедельника начинается Великий пост, самый длительный и строгий из четырех постов в году. Это символично, так как именно с этого дня для героя и героини рассказа начинается новая жизнь, для нее – это уход в монастырь, для него – познание неизвестного внутреннего мира девушки и после этого расставание с ней навсегда. К этой сакральной дате автор подводит нас очень осторожно, детально описывая поведение, характер, привычки и внешность героини глазами рассказчика, который также является и главным героем повествования. Чистый понедельник в православной традиции своеобразный рубеж между жизнью – суетой, полной соблазнов, и периодом Великого поста, когда человек призван очиститься от скверны мирской жизни. Для героини Чистый понедельник – переход от светской греховной жизни – в вечную, духовную.

Таким образом, мы видим, что духовность героини – это ключевая черта ее образа и миропонимания. Истоки ее духовности связаны с мифопоэтическим архетипом Софии Премудрости Божией, который стал актуальным в начале XX века, более известный как Вечная Женственность, Мировая Душа (А.Блок, К. Бальмонт, В.Соловьев и др.).

Н.С.Гумилев

Добровольный скиталец и пилигрим, Гумилев исколесил и исходил тысячи верст, побывал в непроходимых джунглях Центральной Африки, пробирался сквозь чащи мадагаскарского леса, изнемогал от жажды в песках Сахары… Духовной опорой поэта в его скитаниях и лишениях было глубокое религиозное чувство и любовь к ближнему.

Я в лес бежал из городов,

В пустыню от людей бежал…

Теперь молиться я готов,

Рыдать, как прежде не рыдал.

Вот я один с самим собой…

Пора, пора мне отдохнуть

Свет беспощадный, свет слепой

Мой выпил мозг, мне выжег грудь.

Я грешник страшный, я злодей:

Мне бог бороться силы дал.,

Любил я правду и людей,

Но растоптал я идеал…

Не случайно значительную часть поэтического наследия Гумилева составляют стихотворения и поэмы, наполненные евангельскими сюжетами и образами, проникнутые любовью к Иисусу Христу:

Он идет путем жемчужным

По садам береговым,

Люди заняты ненужным,

Люди заняты земным.

«Здравствуй, пастырь, Рыбарь, здравствуй!»-

Вас зову я навсегда…

…И идут пастух и рыбарь

За искателем небес.

Не вызывает сомнения, что к поклонению Музе Дальних странствий, многократно прославляемой Гумилевым, примешивалась надежда отыскать тот первозданный, нетронутый цивилизацией «райский» уголок на земле. Однако довольно скоро приходит разочарование: в экзотический мир с его богатыми красками, удивительными обычаями и нравами туземцев, ворвался ураганный шквал цивилизации. Как результат переживаний рождается стихотворение «Я не прожил, я протомился…»

Я не прожил, я протомился

Половину жизни земной,

И, господь, вот ты мне явился

Невозможной такой мечтой…

Обнаруживается спрятанное в недрах души поэта стремление искупить грехи человеческие, освободиться от пут мирской суеты, пороков и соблазнов цивилизованного «рая»

В мой самый лучший светлый день,

В тот день Христова Воскресенья,

Мне вдруг примнилось искупленье,

Какого я искал везде.

Мне вдруг почудилось, что, нем,

Изранен, наг, лежу я в чаще,

И стал я плакать надо всем

Слезами радости кипящей («Счастье»)

М.Булгаков «Мастер и Маргарита»

В романе евангельский сюжет об Иешуа и Пилате представляет собою как бы роман в романе, являясь его своеобразным центром, потому что обращен к событиям нашей отечественной истории. Писателя тревожат вопросы: что есть истина- следование государственным интересам или ориентация на общечеловеческие ценности? Как появляются отступники, предатели, конформисты?

Диалоги Иешуа и Пилата проецируются на атмосферу 30 годов 20 века, когда личность беспощадно ущемлялась государством.

Нравственное отступничество Понтия Пилата свидетельствует о том, что в условиях любого тоталитарного режима, будь то императорский Рим или сталинская диктатура, даже самый сильный человек сможет выжить, преуспеть, лишь руководствуясь ближайшей государственной пользой, а не своими нравственными ориентирами. Но, в отличие от установившейся в истории христианства традиции, булгаковский герой не просто трус или отступник. Он обвинитель и жертва.

Выбор Понтия Пилата соотносится со всем ходом мировой истории, является отражением вечного конфликта между конкретно-историческим и вневременным, общечеловеческим.

Ю.Домбровский «Факультет ненужных вещей»

У Домбровского нет самостоятельного евангельского пласта. Повествование о Христе органически вплетается в основное действие. Особенно много в романе прямых перекличек 30 годов 20 века со временем возникновения христианства. Больше всего волнуют писателя вопросы о природе человека, сущности зла, предательства. Собственные страдания, которые испытал автор в сталинских застенках, помогли ему психологически достоверно передать мучения главного героя Зыбина и внутреннее состояние самого Христа. Спаситель у Домбровского переживает «типичную ночь перед арестом»: «Христос испытал все, что приходится испытывать в таких случаях, - тоску, одиночество, загнанность, безнадежность, надежду – «а может, ещё и обойдется как-нибудь», хотя было совершенно ясно, что – уже все!»

Сущность подвига Иисуса в романе объясняется необходимостью восстановления веры в человека. Мир до Христа, по мнению Андрея Кутарги, «смертельно устал и изверился».

В страшные годы правления Сталина, когда был создан конвейер по перемалыванию человеческого материала, когда страх насильственной смерти деформировал человеческую психику, рождал покорность, трусость, предательство, чтобы вернуть веру в человека, необходимо было последовать примеру Христа. Этим путем и идет главный герой романа Зыбин. Старик Буддо, прошедший все круги ада сталинских лагерей, советует ему смириться и подписаться под предъявляемыми обвинениями, но Зыбин выбирает путь чести.

Но роман Домбровского, несмотря на весь его трагедийный колорит, не оставляет чувства безнадежности. Те, кто выжил (главный герой романа был в их числе), сохранили веру в самые гуманные начала и тем самым спасли мир, ибо, как сказано в Библии (в романе цитируется это высказывание): «Погубивший единую душу, губит весь мир, а спасший невиновного, спасает все человечество». Повторяя подвиг Христа лучшие люди спасли человечество.

В.Шаламов «Апостол Павел»

Рассказ В.Шаламова "Апостол Павел" - самый известный из книги "Колымских рассказов". Глубоко поражает эмоциональная сила рассказа, рожденная резким противопоставлением нечеловеческих условий жизни, в которых оказались герои, и не убиваемой ни режимом, ни лагерными условиями человечностью. Человечностью, которая может быть единственным шансом хоть как-то облегчить жизнь не только другому, но и себе. Человечностью, которая всегда становится ударом по страшной политической системе и предрекает ее гибель. Важно обратить внимание на неслучайный предмет "разночтений", возникший между двумя героями рассказа. Апостол Павел...Первая простая ассоциация - это христианский мотив, напоминающий о том, что именно с началом эры христианства возникла идея великого значения отдельной личности и ее "силы" в жизни людей (эталонная миссия Иисуса в этом отношении)..Человек спасает мир, спасает другого...

Рассказ утверждает, что христианство живет по-прежнему, прежде всего, в душе и поступках отдельного человека, а не в толпе или коллективе, не в идее "добра", являющихся всегда опорой антигуманного режима, а в простой, как писал Гроссман в "Записках Иконникова", "доброте". Молитва, претворенная в поступок, исполненный жалости, самого человеческого чувства, является залогом непобедимой жизненности христианской идеи в людях. Залогом победы доброты над злом.

Ч.Айтматов «Плаха»

Свое художественное осмысление евангельского сюжета – спора Иисуса Христа и Понтия Пилата об истине и справедливости, назначении человека на земле – предложил в романе «Плаха» Ч.Айтматов. Иисус видит смысл существования людей на земле в самосовершенствовании, следовании идеалам добра, ради которых он готов принять смерть. «На то я родился на свет, - говорит Иисус Пилату, - чтобы послужить людям немеркнущим примером. Чтобы люди уповали мое имя и шли ко мне через страдания, через борьбу со злом в себе изо дня в день, через отвращение к порокам, насилию и кровожадности…»

Понтий Пилат не принимает гуманистической философии Христа, потому что считает, что человек – зверь, что он не может обойтись без воен, без крови, как плоть без соли. Смысл жизни он видит в богатстве и сильной власти.

В поединок со злом в романе вступает своеобразный двойник Иисуса Христа Авдий Калистратов. Но он одинок, а потому бессилен перед злом. Его сначала жестоко, до полусмерти, избивают «гонцы» за анашой, а потом, как Иисуса Христа, распинают молодчики из «хунты» Обер-Кандалова. Но боль его души, его нравственный подвиг заражают других людей, побуждают их вступить в борьбу со злом.

Как видим, обращение к Христу писателями 20 века обусловлено идеей спасения нашего мира, лишенного «имени святого», трагедию которого предощущал ещё в начале революции А Юлок в своей поэме «Двенадцать».