Самодержавие православие народность элементы теории. Граф Сергей Семенович Уваров

«Православие, самодержавие, народность». При помощи трех этих слов министру народного просвещения Сергею Уварову удалось вывести идеальную формулу отношений власти и общества в императорской России. Правда, ненадолго…

Портрет Сергея Семеновича Уварова. Худ. В.А. Голике. 1833

В истории России было немало ярких и влиятельных идеологических концепций – начиная с размышлений старца Филофея о Москве как о Третьем Риме (1523). Однако первой попыткой систематизировать и повсеместно распространить представления о назначении и целях государства стала имперская триада, которая, по замыслу Николая I и министра народного просвещения Сергея Уварова , должна была надолго скрепить державу и придать ее укреплению смысл.

Император Николай Павлович был врагом мечтательного пустозвонства, которое с избытком порождала фантазия предыдущего государя – Александра I . Новому царю требовались сотрудники деловитые, у которых словеса служат лишь фундаментом для практики, и с самого начала именно таких людей он желал видеть во главе армии, внешней политики и промышленности. Не менее важной император полагал и задачу создания идеологической доктрины – стратегически действенной и простой по форме.

Николай понимал, что пришел момент задуматься об обновлении государственной идеологии. В прежние времена ее по большей части формировали предписания Церкви. Однако после церковного раскола XVII века, после «обмирщения», протекавшего в стране на протяжении всего XVIII столетия, возникла насущная необходимость в идеологических установках, связанных с православной верой, но не исходящих от Церкви.

Русский европеец

Для разработки новой доктрины требовался человек изысканно образованный, приметный, хорошо известный в кругах придирчивой просвещенной публики и одновременно деловой и исполнительный. Император долго приглядывался к энергичному президенту Академии наук Сергею Семеновичу Уварову. На вид утонченно мыслящий русский европеец, тот доказал верность престолу и уважение к коренным традициям России. А империи в начале 1830-х нужно было возвращать авторитет в глазах собственного дворянства…

Панорама Санкт-Петербурга. Начало XIX века

Вольнодумство всегда присуще молодым умам, но Николай, понимая это, тем не менее резонно считал некоторые популярные в столичных салонах идеи опасными для страны. Уваров же к тому времени прошел все стадии «посвящения» тогдашней просвещенной элиты. Он был отцом-основателем литературного общества «Арзамас», с которым связаны биографии В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского. Литераторы, выступавшие против консервативных устоев в словесности, чаще всего собирались именно в богатом доме Уварова.

В обществе, где каждому давалось шутливое прозвище, взятое из баллад Василия Жуковского , Сергея Семеновича окрестили Старушкой, с ироничным уважением подчеркивая тем самым, что еще совсем молодой человек принадлежит уже к ветеранам борьбы за реформу русского литературного языка. Ведь Уваров был автором первой положительной рецензии на двухтомник «Опытов в стихах и прозе» Константина Батюшкова , явившейся на некоторое время манифестом «новой литературы».

Надо сказать, что Уваров к тому моменту имел и другие, не менее значительные заслуги перед русской литературой. Так, в двухлетней дискуссии с пожилым поэтом Василием Капнистом он сформулировал золотое правило о единстве формы и мысли в творчестве, ставшее аксиомой для писателей пушкинского века. Кроме того, еще в 1810 году Василий Жуковский перевел на русский язык «Проект Азиатской академии», написанный Уваровым, по обыкновению, на французском.

Эта замечательная работа показывает прозорливость будущего министра народного просвещения, понимавшего необходимость для России вести ответственную политику на Востоке. Впрочем, по прошествии двух лет после основания «Арзамаса» Сергей Уваров охладел к затянувшейся литературной игре и покинул общество.

В 1818 году он был назначен президентом Академии наук. Свою роль тут сыграли и его родственные и приятельские связи, и, несомненно, репутация вдумчивого исследователя, заработанная франкоязычными трудами «Опыт об Элевсинских мистериях» и «Император всероссийский и Бонапарте». На этой должности Уваров пребывал до самой своей смерти и, между прочим, научился сотрудничать с консерваторами, которых осмеивали арзамасцы.

Одновременно до 1822 года он оставался попечителем Санкт-Петербургского учебного округа, а затем возглавил департамент мануфактур и внутренней торговли. Примечательно, что в декабре 1832 года Уваров подал свой голос за избрание Александра Пушкина действительным членом Российской академии. Отношения двух знаменитых арзамасцев осложняли взаимные колкости, но общение их не прерывалось много лет.

Основа государственной идеологии

В 1832 году Уваров стал товарищем (заместителем) министра народного просвещения. Министерство в ту пору возглавлял пожилой князь Карл Андреевич Ливен , генерал от инфантерии, соратник Александра Васильевича Суворова . Император Николай I правил уже немало лет, раны декабря 1825 года зарубцевались, но опасность укрепления революционных тенденций не исчезла.

Уварову было поручено создать гибкую систему, постоянно действующий механизм патриотического воспитания. Самое трудное – разъяснить обществу смысл «контракта» с государством и государем. Через год, как и ожидалось, заместитель, заслуживший царское доверие, занял пост министра, на котором оставался целых 16 лет – до 1849 года.

Портрет Василия Андреевича Жуковского. Худ. И.И. Реймерс. 1837

Кредо уваровской политики нашло отражение в первом же документе, составленном им на новой должности. Правда, обозначил эти основы Уваров несколько ранее, будучи еще товарищем министра. Именно тогда впервые прозвучали три слова: «православие, самодержавие, народность»! Это триединство стало фундаментом государственной идеологии Российской империи – идеологии, в течение двух десятилетий работавшей эффективно и пошатнувшейся лишь в дыму Крымской войны.

В те же 1830-е годы Уваров поражал современников популярной политологией:

«Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить, – имеем мы три главных:

1. Православная Вера.
2. Самодержавие.
3. Народность».

Национальной идее прежде всего необходим был народный герой, который олицетворял бы все ценности триады. Таким героем стал крестьянин Иван Сусанин , который, согласно устоявшейся к тому времени легенде, явился спасителем молодого боярина Михаила Романова – будущего государя.

И посвященная этому подвигу опера Михаила Глинки «Жизнь за царя», премьера которой состоялась в ноябре 1836 года в петербургском Большом театре, и открытие памятника крестьянину-герою в Костроме – все это было прямым следствием утверждения уваровской идеологии.

Определим основные этапы возникновения «триединой» идеологической концепции. Самое раннее упоминание о триаде «Православие, самодержавие, народность» относится к марту 1832 года: в сохранившемся черновике франкоязычного письма императору тогдашний товарищ министра народного просвещения предложил формулу, которая отвечала ожиданиям монарха.

Со времен Петра Великого мало кто сомневался, что путь России – учиться у Европы. Однако Николай I и Уваров (а кроме них, примерно в то же время, А.С. Шишков, Н.В. Гоголь, А.А. Краевский и некоторые другие мыслители) обратили внимание на важные преимущества русского уклада жизни.

«Россия еще хранит в своей груди убеждения религиозные, убеждения политические, убеждения нравственные – единственный залог ее блаженства, останки своей народности, драгоценные и последние гарантии своей политической будущности», – писал Уваров государю, и указанные качества и он, и император считали основой российских побед.

В первом же своем письме Николаю I Уваров задиристо определил лидерскую роль Министерства народного просвещения в административном корпусе империи. А в марте 1833 года, при вступлении в новую должность, он распорядился о рассылке по учебным округам циркуляра, в котором так сформулировал свое кредо и кредо министерства:

«Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с высочайшим намерением августейшего монарха, совершалось в соединенном духе Православия, Самодержавия и народности».

Иван Сусанин. Худ. К.Е. Маковский. 1914. Общенародным героем, олицетворяющим все ценности триады «Православие, самодержавие, народность», стал крестьянин Иван Сусанин, в Смутное время спасший боярина Михаила Романова – будущего царя

Слово с маленькой буквы

Знаменательно, что слово «народность» – единственное в триаде – все-таки писали с маленькой буквы. Народность казалась наиболее спорной стороной триады. В понимании Уварова народность – это русский аналог европейского «национального начала». Там оно было связано с борьбой против монархических и церковных устоев. От русского же народного самосознания, преимущественно крестьянского, Уваров ждал единения с царем и верой. Но для этого и правящий класс должен был сделать шаг навстречу «черни».

«Каковы бы ни были столкновения, которые им довелось пережить, оба они живут общей жизнью и могут еще вступить в союз и победить вместе». Речь шла о союзе консервативного начала (религии и самодержавной власти) и народности.

Не раз исследователи отмечали, что формула Уварова вытекала из российского военного девиза «За веру, царя и Отечество!», появившегося еще в конце XVIII века. Но стоит подчеркнуть, что его министерство в своих общественных стараниях не только брало на вооружение, но и популяризировало этот лозунг.

В первом номере «Журнала Министерства народного просвещения», выходившего с 1834 года, говорилось, что «наставляемое повелениями монарха, неусыпно пекущегося о пользе Богом врученной ему страны, министерство вменяет себе в прямой и священный долг давать полезное направление читателям своего журнала, да удовлетворится истинных сынов Отечества справедливое желание знать, каким образом они могут лучше содействовать высоким намерениям Отца России».

В 1843 году Уваров составил капитальную записку, в которой подводились итоги его десятилетней работы во главе министерства. Это сочинение было издано в Петербурге в 1864-м под названием «Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833–1843».

И через 11 лет после рождения легендарной формулы ее автор оставался ей верен. И Россия привыкла к триаде. Значит, политика, которую целое десятилетие проводили министр, министерство, вверенная ему пресса, не потерпела банкротства.

Напротив, уваровские идеи внедрялись в массы; в начале 1840-х приверженность им стала признаком хорошего тона и для российской политической элиты. Но Уваров добивался большего. Он мечтал сплотить страну вокруг своей триады, сплотить ради блага России, ее могущества, ее просвещения.

Ему хватало честолюбия и распорядительности, чтобы внедрять свою идеологическую программу по всей империи. О лучшем министре Николай не мог и мечтать. Министерство народного просвещения отвечало и за идеологию, и за пропаганду, и за связь с Церковью, и, по инициативе Уварова, за репутацию России в мире. Напомним, что после Венского конгресса (1814–1815) участие России в событиях европейской жизни стало будничным, едва ли не рутинным делом.

Уже не только торговля, шпионаж и войны составляли повестку дня в международной политике империи. Император всероссийский старался следить за политическими тенденциями, за идеологической конъюнктурой по всему Старому Свету. Следить и воздействовать на ситуацию в духе поддержания монархической законности.

Несправедливый приговор историка

Не всем по душе пришелся характер министра, которого царь за верную службу в 1846 году наградил графским титулом. К тому же Уваров унаследовал миллионное состояние тестя, иными словами, слыл невыносимо удачливым господином.

Впрочем, Сергей Семенович, обремененный государственными делами, не избежал нервных срывов. Обостренное самолюбие иногда ослепляло министра. Знаток русской старины П.И. Бартенев писал:

«Живы еще лица, помнящие, как С.С. Уваров явился бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевание Пушкина и как от него сторонились».

Ведь в то же самое время Уваров принимал энергичные меры по нейтрализации студенчества, которое он не хотел допускать до прощания с Пушкиным. Было объявлено, что в день похорон университет посетит сам министр, чтобы отследить прогульщиков. Попечителя Московского учебного округа графа С.Г. Строганова Уваров наставлял:

«По случаю кончины А.С. Пушкина, без всякого сомнения, будут помещены в московских повременных изданиях статьи о нем. Желательно, чтобы при этом случае как с той, так и с другой стороны соблюдаема была надлежащая умеренность и тон приличия. Я прошу ваше сиятельство обратить внимание на это и приказать цензорам не дозволять печатания ни одной из вышеозначенных статей без вашего предварительного одобрения».

Вроде бы резонные слова, государственная позиция. Умеренность действительно необходима, когда речь идет о властителе дум, погибшем на преступной дуэли. Но при сопоставлении этого послания Уварова с его будущими словесами о пушкинском гении становится очевиднее лицемерие министра народного просвещения. Трагические дни всегда срывают «все и всяческие маски»…

Историк Сергей Михайлович Соловьев (кстати, постоянный автор «Журнала Министерства народного просвещения») отзывался об Уварове ядовито:

«Он был человек, бесспорно, с блестящими дарованиями, и по этим дарованиям, по образованности и либеральному образу мыслей был способен занимать место министра народного просвещения и президента Академии наук; но в этом человеке способности сердечные нисколько не соответствовали умственным. Представляя из себя знатного барина, Уваров не имел в себе ничего истинно аристократического; напротив, это был слуга, получивший порядочные манеры в доме порядочного барина (Александра I), но оставшийся в сердце слугою; он не щадил никаких средств, никакой лести, чтоб угодить барину (императору Николаю); он внушил ему мысль, что он, Николай, творец какого-то нового образования, основанного на новых началах, и придумал эти начала, т. е. слова: православие, самодержавие и народность; православие – будучи безбожником, не веруя в Христа даже и по-протестантски; самодержавие – будучи либералом; народность – не прочитав в свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски или по-немецки. Люди порядочные, к нему близкие, с горем признавались, что не было никакой низости, которой бы он не был в состоянии сделать, что он кругом замаран нечистыми поступками. При разговоре с этим человеком, разговоре очень часто блестяще умном, поражали, однако, крайнее самолюбие и тщеславие; только, бывало, и ждешь – вот скажет, что при сотворении мира Бог советовался с ним насчет плана».

Портрет императора Николая I. Худ. В.Д. Сверчков. 1856. Николай I считал очень важной задачу создания государственной идеологической доктрины

В ПОНИМАНИИ УВАРОВА НАРОДНОСТЬ – ЭТО РУССКИЙ АНАЛОГ ЕВРОПЕЙСКОГО «НАЦИОНАЛЬНОГО НАЧАЛА» . Там оно было связано с борьбой против монархических и церковных устоев. От русского же народного самосознания Уваров ждал единения с царем и верой

Что ж, суровый приговор великого историка, показавшего себя здесь и страстным сатириком, и сторонником либерализации. Но думается, приговор не во всем справедливый. Неудивительно: автор и объект его критики принадлежали к разным идеологическим лагерям.

К тому же ужиться с Уваровым действительно было нелегко, а его пресловутый «аристократизм», уже в 1820-е вызывавший споры, не могли ему простить и писатели пушкинского круга. Правда, их коробила прежде всего, скажем так, легковесность уваровского аристократизма.

Они любили вспоминать, что отцом сиятельного графа был «выскочка» Сенька-бандурист, всем обязанный Григорию Потемкину . Поговаривали, что Уваров являлся незаконнорожденным сыном генерала С.С. Апраксина. И для Сергея Соловьева граф тоже был «слугой с повадками барина». В этом замечании историка – следы пушкинского снобизма. А важную роль пропаганды, сознательно использованной Уваровым в создании действующей триединой формулы государственной идеологии, еще предстояло разглядеть потомкам Соловьева в ХХ веке.

Сын историка, философ Владимир Сергеевич Соловьев , уже не был столь категоричен в оценке Уварова. Напротив, он брал министра под защиту от пушкинской язвительности, замечая некорректность стихотворения «На выздоровление Лукулла», в котором поэт постарался высмеять автора триады в ювеналовом стиле. В.С. Соловьев писал:

«В публичной своей деятельности Уваров имел большие заслуги: из всех русских министров народного просвещения он был, без сомнения, самый просвещенный и даровитый, и деятельность его – самая плодотворная. Для серьезной сатиры, внушаемой интересом общественным, Уваров не давал повода, и, в самом деле, Пушкин обличает только частный характер министра, и его обличение представляет скорее пасквиль, нежели сатиру».

Наследие графа

В 1996 году, после отнюдь не бесспорно проведенной президентской кампании, Борис Ельцин публично дал задание изобрести национальную идею. Но объединительный, всенародный осознанный образ невозможно вывести в лаборатории: гомункулус в качестве национальной идеи не приживется. Тут нужно уловить природу государства, народной культуры и выхватить нечто, органически присущее большинству.

«Новое» здание Московского университета на Моховой улице, построенное в 1835 году. Фотография 1912 года

У соратников Ельцина не получилось то, что удалось Уварову. Россия – воинская держава. Сергей Семенович вспомнил боевой клич «За веру, царя и Отечество!». Он понял: придумывать ничего не требуется, надо только уловить и обобщить.

Уваров хорошо знал законы пропаганды, осознавал эффективность революционных лозунгов, мятежной французской журналистики. Он не побоялся позаимствовать у революционеров форму. У них – «Свобода, равенство и братство», у нас – «Православие, самодержавие, народность». Агитационную силу прессы он понимал как никто в тогдашней России.

Азбуку триады разъясняли и священники в проповедях, чтобы каждый человек в стране воспринимал эти основы как суть государственного устройства. Программные выступления министра публиковались также в европейских столицах, чтобы повсюду знали, что триада – палладиум Российской империи. Вспомним, что именно Уваров оперативно перевел на французский пушкинское стихотворение «Клеветникам России» и постарался, чтобы в дни Польского восстания в 1830–1831 годах до европейских «верхов» дошли патриотические формулы русского поэта.

Триада строилась на века, но действовала в полную силу лишь до 1855 года. После поражений в Крыму, после смерти императора Николая ситуация резко изменилась. Империя усомнилась в собственных силах и приступила к революционным преобразованиям. Какой уж тут апофеоз исконного самодержавия!

Прошло еще 10 лет – и великие реформы изменили отношение и к монарху, и к народу. В России проявлялась прослойка крупных собственников, они боролись за политическое влияние. На этом фоне росли и социалистические протестные настроения.

В науке осталось нелестное, критическое определение – «теория официальной народности». «Официальной» – значит во многом фальшивой, искусственной. Это академик А.Н. Пыпин – талантливый историк литературы и социолог левого толка – так окрестил николаевскую идеологию уже в пореформенные годы. Сторонники обновления – и либералы, и социалисты – разбивали концепцию Уварова в пух и прах. За реакционность, за консервацию отсталости.

Развитие событий с 1855 по 1917 год во многом подтверждает правоту критиков. После падения Севастополя Россию уже трудно было назвать тихой пристанью по сравнению с мятежной Европой. Торжества процветающего консерватизма не состоялось. И учебные заведения даже в условиях цензурного давления не стали кузницей лояльности. Идея триады потерпела крах.

С другой стороны, император Николай I и его министр Сергей Уваров создали продуманную, взвешенную охранительную идеологию, основанную на изучении народной культуры. И хотя триада не стала вечной панацеей для трона, сам опыт той плодотворной идеологической работы бесценен. В мирное время власть попыталась сплотить миллионы подданных, проявила пропагандистскую инициативу.

И не императора и его министра вина, что следующему поколению управленцев Российской империи недоставало поворотливости. Консерваторов в Министерстве народного просвещения и после хватало, но они, по большому счету, умели только «подмораживать», когда следовало по-уваровски опережать оппонентов.

Арсений Замостьянов

Вопрос 18

Усиление реакции при Николае I. Царская канцелярия. Третье отделение.
При восшествии на престол и после расправы с декабристами новый император Николай I опубликовал Манифест (июль 1826 г.); в котором намечались пути развития русской государствен¬ности и ряд идей которого был определенно заимствован из программ и проектов самих декабристов и сформулирован под влиянием П.М. Ка¬рамзина (его записка «О древней и новой России» была представлена еще Александру I в 1811 г.).
Актуальные проблемы государственного переустройства были изло¬жены в особой записке: необходимо даровать «ясные законы», сформу¬лировать систему скорого судопроизводства, укрепить финансовое поло¬жение дворянства, развивать торговлю и промышленность на основе устойчивого законодательства, улучшить положение земледельцев, уп¬разднить торговлю людьми, развивать флот и морскую торговлю и т.д. Декабристские требования указывали императору на наиболее явные и назревшие нужды в государстве, консервативные идеи Карамзина - на наиболее приемлемые пути их решения.

Идеологическое обоснование «теории официальной народности», которую провозгласил в 1832 г. ее автор - вновь назначенный тогда товарищ министра (то есть его заместитель) народного просвещения граф Сергей Семенович Уваров (1786-1855). Будучи убежденным реакционером, он взял на себя труд идейно обеспечить правление Николая I, искореняя декабристское наследие.

В декабре 1832 г., после проведенной им ревизии Московского университета, С. С. Уваров представил императору доклад, в котором он писал, что для ограждения учащихся от революционных идей необходимо, «постепенно завладевши умами юношества, привести оное почти нечувствительно к той точке, где слияться должны, к разрешению одной из труднейших задач времени (борьбы с демократическими идеями. - Сост.), образование, правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплою верой в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества».

В 1833 г. император Николай I назначил С. С: Уварова министром народного просвещения. И новый министр, извещая циркулярным письмом о своем вступлении в должность, в том же письме заявил: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности» (Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1862-1865 гг. СПб., 1908).

Позже, описывая свою деятельность за 10 лет в качестве министра в отчете под названием «Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833-1843», опубликованном в 1864 г., граф писал в его вступительной части:

«Посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, ввиду печальных явлений, окружавших нас со всех сторон, надлежало укрепить Отечество на твердых основаниях, на коих зиж-дится благоденствие, сила и жизнь народная, найти начала, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие [...]. Русский, преданный Отечеству, столь же мало согласится на утрату одного их догматов нашего Православия, сколько и на похищение одного перла из венца Мономахова. Самодержавие составляет главное условие политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на краеугольном камне своего величия [...]. Наряду с этими двумя национальными находится и третье не менее важное, не менее сильное - Народность. Вопрос о Народности не имеет того единства, как предыдущий, но тот и другой проистекают из одного источника и связуются на каждой странице истории Русского царства. Относительно к Народности все затруднение заключалось в соглашении древних и новых понятий, но Народность не заставляет идти назад или останавливаться, она не требует неподвижности в идеях. Государственный состав, подобно человеческому телу, переменяет наружный вид свой по мере возраста, черты изменяются с летами, но физиономия изменяться не должна. Неуместно было бы противиться периодическому ходу вещей, довольно, если мы сохраним неприкосновенным святилище наших народных понятий, если примем их за основную мысль правительства, особенно в отношении к общественному воспитанию.

Вот те главные начала, которые надлежало включить в систему общественного образования, чтобы она соединяла выгоды нашего времени с преданиями прошедшего и с надеждами будущего, чтобы народное воспитание соответствовало нашему порядку вещей и не было чуждо европейского духа».

Фраза-символ официозной, спущенной «сверху», рожденной в чиновном кабинете умозрительной идеологической доктрины, которая претендует на общенародный характер, на звание некой «русской» или «общенациональной идеи» (ирон.).

Внешняя политика Николая I определялась двумя основными напрвлениями:европейским - борьба с революционным движением в Европе, поддержка феодальных монархий и существовавшего равновесия политических сил;восточным - распространение политического влияния России на районы Ближнего Востока и Балканы, установление контроля над Черноморскими проливами (Босфором и Дарданеллами).На Ближнем Востоке интересы России сталкивались с интересами Франции, Англии, Австрии и Германии. Все эти державы вступили в борьбу за раздел сфер влияния на территориях, принадлежавших ослабевшей Турции (Османской империи). Возникший в результате узел международных проблем и получил название - Восточный вопрос.В своем развитии он прошел три основных этапа. Первый охватывает 20-е гг. XIX в. Второй - период после заключения Ускяр-Искелесийского мира 1833 г. Третий - Крымская война 1853 - 1856 гг.

В 1821 г. в Греции началось восстание против турецкого ига. В 1827 г. Россия, Англия и Франция предъявили Турции ультиматум о предоставлении Греции автономии. Получив отказ, союзная эскадра разгромила турецкий флот в бухте Наварин (Греция).

Продолжением этих событий явилась русско-турецкая война 1828-1829 гг., закончившаяся подписанием Адрианопольского мирного договора, по которому Греция получала автономию. Россия приобретала ряд новых территорий на побережье Кавказа, в Закавказье, устье Дуная с островами. Черноморские проливы открывались для русских и иностранных торговых судов.

В 1833 г. Россия предоставила Турции помощь для подавления восстания в Египте. После этого был подписан Ускяр-Искелесийский договор. Он подтвердил условия Адрианопольского мира. Кроме того, Россия обязалась предоставлять Турции военную помощь, а Турция - закрывала проливы по требованию России для прохода иностранных военных судов. Фактически проливы оказались под русским контролем. Российское влияние на Ближнем Востоке стало преобладающим. Однако в 1841 г. Николай сам расторг этот договор, стремясь улучшить отношения с Англией и некоторыми другими странами. По Лондонской конвенции 1841 г. проливы объявлялись закрытыми для военных судов всех стран, включая и Россию.

Как бы ни было горько осознавать, но именно Россия спровоцировала начало Крымской войны.
Та политическая нестабильность, что сложилась в Турции к середине 19 века, внушила Николаю Первому, что настал момент изгнания Турции из её Балканских владений.
Россия в 1853 году ввела войска в Молдавию и Валахию, на что последовал ультиматум Турции, который Россией был отклонён.
4 октября 1853 года Турция объявила войну России. Через некоторое время Франция, Великобритания и Сардинское королевство присоединились к войне на стороне Турции.
До тех пор, пока русской армии приходилось сражаться только с турецкими войсками, военная удача благоволила России.
С момента высадки союзного десанта в Крыму, удача покинула россиян.
Та техническая отсталось России, которая нивелировалась в сражениях против турок, сыграла злую шутку в боях против англо-французских войск.
На вооружении русской армии почти не было нарезного оружия, в то время, как более половины британцев были вооружены нарезными штуцерами, стрелявшими на 880-1000 шагов (русские гладкоствольные ружья стреляли на 200-300 шагов).
Сложилась невиданная ранее ситуация, когда дальность огня русской полевой артиллерии была ниже дальности огня атакующей пехоты. Русские артиллерийсты гибли от огня атакующих, зачастую, не успев сделать ни одного выстрела из орудий.
В войне на море, эта война исполнила похоронный марш парусному флоту.
Боевые действия на Балтике, Белом море и Дальнем Востоке носили характер
диверсионных набегов и существенного влияния на ход войны не оказали.
Впервые, французами были применены бронированные плавучие артиллерийские батареи, которые действовали столь успешно, что послужили прообразом появления нового класса кораблей - броненосцев.
Если в сражениях русской и турецкой армий имели место элементы неоправданной жестокости и с той и с другой стороны, то в боях русской армии против англо-французского экспедиционного корпуса, правила войны соблюдались неукоснительно, что отмечено участниками, воевавшими друг против друга.
С падением Севастополя, исход войны был предрешён.
18 марта 1856 года подписанием Парижского мирного договора, была поставлена точка в этой неудачной для России войне.
По условиям мирного договора, Россия и Турция теряли право держать в Чёрном море военные флоты.Чёрное море объявлялось свободным для торгового судоходства. Россия теряла контроль над устьем Дуная, Объявлялась свобода судоходства по Дунаю.
Россия лишалась протектората над Молдавией и Валахией.

5.2. Охранительная альтернатива

Теория "официальной народности". Дело декабристов оказало сильнейшее влияние на всю правительственную деятельность нового императора Николая I. Для себя он сделал вывод о неблагонадёжном настроении всего дворянства. Заметив, что большое количество людей, связанных с революционными союзами были из дворян, он не доверял дворянству, подозревая его в стремлении к политическому господству. Править при помощи дворянского сословия Николай не хотел, он постарался создать вокруг себя бюрократию и править страной посредством послушных чиновников. Покарав декабристов, Николай показал свою готовность начать реформы при условии неизменности самодержавного строя, но проводить их он намеревался без участия общественных сил. В свою очередь дворянство дистанцировалось от бюрократии нового царствования. Оно было запугано делом декабристов и само устранялось от общественной деятельности. Между властью и обществом произошло отчуждение. Правительство считало, что брожение 20-х гг. происходило от поверхностного воспитания и вольнодумства, заимствованного из иностранных учений, поэтому следовало обратить внимание на "воспитание" молодого поколения, дать силу в воспитании "истинно русским началам" и удалять из него всё, что бы им противоречило. На этих же началах должна была основываться и вся государственная и общественная жизнь. К таким исконным началам русской жизни, по мнению идеолога николаевского царствования министра народного просвещения и духовных дел С.С. Уварова, относились "православие самодержавие, народность", которые были положены в основу так называемой теории "официальной народности" , ставшей идейным выражением охранительного направления.
Но главные положения вышеназванной теории были сформулированы в 1811 г. историком Н.М. Карамзиным в его "Записке о древней и новой России". Эти идеи вошли в коронационный манифест императора Николая I и последующее законодательство, обосновав необходимость для Российского государства самодержавной формы правления и крепостнических порядков, а добавлением С.Уварова было понятие "народность". Провозглашённую триаду он считал "залогом силы и величия" Российской империи. Понятие "народность" рассматривалось С. Уваровым как самобытная черта русского народа, как исконная приверженность к царскому самодержавию и крепостному праву.
Сущность уваровского представления о русской жизни состояла в том, что Россия - совершенно особое государство и особая национальность, непохожая на государства и национальности Европы. На этом основании она отличается всеми основными чертами национального и государственного быта: к ней невозможно приложить требования и стремления европейской жизни. Россия имеет свои особые учреждения, с древней верой, она сохранила патриархальные добродетели, мало известные народам Запада. Прежде всего, это касалось народного благочестия, полного доверия народа к властям и повиновения, простоты нравов и потребностей. Крепостное право сохранило в себе много патриархального: хороший помещик лучше охраняет интересы крестьян, чем могли бы они сами, и положение русского крестьянина лучше положения западного рабочего.
Уваров полагал, что главной политической задачей является сдерживание наплыва новых идей в Россию. "Устойчивая" крепостная Россия противопоставлялась мятущемуся Западу: "там" - мятежи и революции, "здесь"- порядок и покой. Этими идеями должны были руководствоваться литераторы, историки, воспитатели.

Уваровское виденье политической системы было довольно своеобразным. Уваров стремился соединить усвоение Россией европейской системы образования с сохранением собственной традиционной социально–политической системы. “Во всем пространстве государственного хозяйства и сельского домоводства, – заявлял он, – необходимы: русская система и европейское образование; система русская – ибо то только полезно и плодовито, что согласно с настоящим положением вещей, с духом народа, с его нуждами, с его политическим правом; образование европейское, ибо больше как когда–нибудь мы обязаны вглядываться в то, что происходит вне пределов отечества, вглядываться не для слепого подражания или безрассудной зависти, но для исцеления собственных предрассудков и для узнания лучшего”.

Сохранение русской системы мыслилось Уваровым как опора на фундаментальные устои русской истории, как православие, самодержавие и народность. Как известно, эта концепция была подвергнута в демократически или прогрессивно настроенных кругах русского общества самой беспощадной критике, вследствие чего самая уваровская "триединая формула" в русской демократической традиции фигурирует не иначе как с определением "пресловутая". Главное в "формуле" Уварова – указание на необходимость при любом движении вперед, при любой реформе, направленной на дальнейшую модернизацию и европеизацию России, обязательно учитывать самобытность ее уклада, а это положение не так просто оспорить.

Естественно помимо официальных идеологов, были мыслители, далекие от правительства и Николая I. Они уже были оформлены в два известных лагеря “западников” и “славянофилов”. Оказалось, что оба эти лагеря одинаково чужды правительственному кругу, одинаково далеки от его взглядов и работ и одинаково для него подозрительны. Неудивительно, что в таком положении очутились западники. Преклоняясь перед западной культурой, они судили русскую действительность с высоты европейской философии и политических теорий; они, конечно, находили ее отсталой и подлежащей беспощадной реформе. Труднее понять, как оказались в оппозиции славянофилы. Не один раз правительство императора Николая I (устами министра народного просвещения графа С. С. Уварова) объявляло свой лозунг: православие, самодержавие, народность. Эти же слова могли быть и лозунгом славянофилов, ибо указывали на те основы самобытного русского порядка, церковного, политического и общественного, выяснение которых составляло задачу славянофилов. Но славянофилы понимали эти основы иначе, чем представители “официальной народности”. Для последних слова “православие” и “самодержавие” означали тот порядок, который существовал в современности: славянофилы же идеал православия и самодержавия видели в московской эпохе, где церковь им казалась независимой от государства носительницей соборного начала, а государство представлялось “земским”, в котором принадлежала, по словам К. Аксакова, “правительству сила власти, земле – сила мнения”. Современный же им строй славянофилы почитали извращенным благодаря господству бюрократизма в сфере церковной и государственной жизни. Что же касается термина “народность”, то официально он означал лишь ту совокупность черт господствующего в государстве русского племени, на которой держался данный государственный порядок; славянофилы же искали черт “народного духа” во всем славянстве и полагали, что государственный строй, созданный Петром Великим, “утешает народный дух”, а не выражает его. Поэтому ко всем тем, кого славянофилы подозревали в служении “официальной народности”, они относились враждебно; от официальных же сфер держались очень далеко, вызывая на себя не только подозрения, но и гонение.

Как мы видим, действия Николая I, совершеаемые в соответствии с теорией официальной народности, были одинаково чужды как для славянофилов, так и для западников. Оба эти течения пытались по-своему трактовать “уваровскую” триаду, чем вызывали недовольство Николая I.

Как известно, в Российской империи в качестве идеологии использовала знаменитая триада графа Уварова: «Православие, самодержавие, народность», называлось все это дело «теорией официальной народности».

Совершенно очевидно, что на практике данная идеологическая конструкция постоянно давала сбои, поскольку на самом деле все в большей мере зависит от политико-экономической системы, а не от чьих-то там идей, мнений или даже законов государства.

Можно использовать самую «демократическую» конституцию, но при этом сохранять совершенно варварские порядки на деле (например, во многих неразвитых странах так и происходит). Примерно так и отвечала современности сама триада, которая использовалась в большей мере с 30-х годов XIX века до ликвидации самодержавия.

Стоит отметить, что лозунг «Православие, самодержавие, народность» - это антитезис знаменитого лозунга Великой французской революции, которая изменила не только общественные порядки, но и гуманитарную науку (появился трезвый взгляд на развитие истории, что отразилось в появлении исторической школы периода реставрации, а затем и ряда наук, изучающих общество). К слову, лозунг Великой французской революции – «Свобода, равенство, братство».

Т.е. кризис самодержавия, естественно, появился задолго до известных событий, и идеология политической реакции действовала, вероятно, весь период самодержавия, когда было необходимо поддерживать несправедливую и отсталую систему при помощи аппарата насилия, а закреплять идеологическими надстройками вроде церкви.

И не просто так в триаде упомянуто православие, поскольку именно на православие надеялись монархи, даже такие, как Петр I и Екатерина II, несмотря на личное пренебрежение. Все они считали, что есть идеология элиты, а есть идеология «для масс», которые находились в полурабском положении.

И в данном случае хотелось бы продемонстрировать то, как главные идеологические работники государства, которые активнее прочих работали с населением, фактически агонизируют по поводу своего очевидного краха. Но до последнего (т.е. до февральской революции) защищают самодержавный строй.

В данном случае будут приведены отрывки из православных изданий в период начала XX века до революции 1917 года.

Волнения, как известно, начались еще задолго до революции 1905 года, и поэтому вопрос о сохранении самодержавной власти становился открытым. В частности, в высших кругах поговаривали о конституционной монархии. Реакция попов:

«Веруем, что боговенчанный наш царь есть отображение на земле божественного провидения... Царство самодержавное на земле есть снимок едино-властительства божия» (Кормчий, 1903, № 24 ).

Снимок – лучше и не скажешь. Вероятно, таким образом они опровергают слова Энгельса о том, что:

«Всякая религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни,- отражением, в котором земные силы принимают форму неземных» (Энгельс. Анти-Дюринг).

«Образ царя земного в нашем государстве взят с образа царя небесного, так что кто противится власти царской и власти начальников, от него поставленных, тот противится божию установлению» (Вера и разум, 1905, № 2 )

Видимо, Грозный, т.е. первый официальный самодержец, прежде чем вступил в сей ранг, долгое время консультировался с божеством, дабы точно представлять, как на небесах все устроено. И поэтому не удивительно, что в этот период не было ни образования, ни медицины, ни науки, а еретиков, как известно, сжигали на кострах, согласно соборному уложению. В общем, как в сказке жили – не тужили, людей продавали, крестились и молились.

Впрочем, после событий 1905 года (кровавое воскресение), конечно, подобные аргументы вряд ли работали.

Церковникам постоянно приходилось подтверждать свою преданность, поскольку после 1905 года некоторые законы, которые карали за переход из православия в другой культ , были отменены. И поэтому власти, вероятно, ожидали, что попы могут взбунтоваться, и именно из-за этого нужно было писать, что все равно они за самодержца (православие ведь оставалось государственной религией, и попы получали деньги от правительства):

«Наша богослужебная проповедь была сплошь да рядом возведением самодержавия в абсолют... Пастыри и архипастыри являлись охранителями самодержавия едва ли не в такой же мере, как и православия» (Церковный вестник, 1906, № 2 ).

На самом деле в большей мере, поскольку самодержавная власть в России постоянно подстраивала церковь под свои нужды. Например, чего стоит только церковная реформа Петра Великого, и ведь смирились с этим попы.

Даже в самые сложные и переломные периоды, когда самодержавная власть все же пошла на уступки (например, манифест 17 октября 1905 года), попы продолжали свою линию. Причем не потому, что стояли за последовательное самодержавие, а потому, что сама власть была недовольна тем фактом, что пришлось идти на уступки, но все же сохранить самодержавие удалось:

«Царское самодержавие должно сохраниться в полной неприкосновенности и неограниченности» (Вера и церковь, 1906, № 3 ).
Совершенно очевидно, что если бы власть сама приветствовала те реформы, что были осуществлены (явно непоследовательные), то попы бы их приветствовали, а не критиковали.

В период реакции, т.е. после революционных событий 1905-07 гг., попы продолжали пропаганду. На этот раз они пытались отвадить от революции последних участников. Совершенно очевидно, что в этот период был заметен явный спад в среде революционеров:

«Мы своим неповиновением царской власти, своим непочтением к ней, восстаем против учреждения божественного, прогневляем бога и нарушаем его святую волю» (Проповеди, 1908, май ).

Важно сказать, что это попытка манипуляции, поскольку говорить «Мы» не совсем корректно, ведь говорит не революционер, а поп. Тем более что вряд ли кто-то из революционеров стал бы прислушиваться к подобному вздору. Дело ведь не только в народе, но и во власти, и в правящем классе, чего никак не хотели признавать попы весь период. К слову, свою роль они достаточно скромно замалчивают.

О врагах народа:

«Кто осмелится говорить об ограничении его (самодержавия), тот наш враг и изменник» (Церковные ведомости, 1911, № 5 )

А в ту пору об ограничении говорили даже правительственные чиновники, понимая выгоду от этого для себя лично.

Еще одно забавное «открытие»:

«Идея народовластия, или народоправия, как лицемерно нелепая, выдуманная, чтобы дать высшим сословиям незаметно держать в своих руках народ, чужда душе русского народа» (Голос церкви, 1912, № 10 ).
Примечательно, что русский народ в этом плане все равно остается, что называется, с носом. Однако изменение характера власти – это прогресс. Российская империя – преимущественно традиционное/неразвитое общество. Давно назрела потребность в индустриализации, и в этом плане ощущалась такая отсталость, которая стоила очень дорого, поскольку, как известно, пришлось все создавать не долгие годы, как в развитых странах, а резко, дабы догнать уровень развития наиболее развитых стран.

Лукавство попов в данном случае заключалось в том понимании, что переход от одной модели к другой попросту сулит явное снижение роли религии в жизни общества, по примеру как раз таки развитых стран, где в отдельных случаях уже было светское государство (например, Франция, США).

Думы о конституции:

«Всякая мысль о какой-то конституции, о каком-то договоре царя с народом является кощунством, непростительным оскорблением не только царя, но и бога» (Голос церкви, 1912 ).

Суть в том, что самодержавие «естественно», а также закреплено «на небесах». Просто абсурдно развиваться. Лучше уж заморозить исторический процесс и продолжать жить в недоразвитом государстве вместе с попами и помещиками.

В период войны пропаганда также не отличалась особенной оригинальностью:

«Единая, твердая, самодержавная власть, может предотвращать и усмирять народные страсти. Необходима могущественная, сильная власть монарха, самим богом поставленного и его силою сильного, могущего сдерживать и укрощать порывы страстей человеческих и водворять в государстве повиновение» (Кронштадтский пастырь, 1914, № 41 - 42 ).

Твердая власть не смогла ничего из вышеперечисленного подтвердить на практике. Войти в войну было можно, заручиться поддержкой некоторых западных держав тоже, однако воевать не получилось. Война показала истинное лицо самодержавной власти, когда по факту у людей не было ни еды, ни оружия, ни нормального командования, адекватного современным стандартам на тот исторический момент. Поэтому дезертирство было просто феноменальным. Т.е. если в первый месяц войны был некий «патриотизм масс», то он достаточно быстро испарился, и оставался только в среде попов, чиновников, помещиков и, кстати, буржуазии тоже. Видимо, война – один из основных факторов, почему буржуазия в целом потерпела поражение и перестала быть силой прогресса в ходе революционных событий, превращаясь в реакционную силу.

Война «довела до ручки» все. Вся та «мощь» экономики, которая была связана с открытием рынков (т.е. когда говорят, что резкий рост был только в Российской империи, то это явная ложь, резкий рост был во всех развитых странах сразу), тут же исчезла, инфраструктура разрушалась. А в обществе росло недовольство, и теперь простые выстрелы в толпу не каждый раз способствовали тому, чтобы ее «утихомирить». Толпа росла, и к ней присоединялись самые широкие массы, со временем и солдаты, и полицейские. Речь не шла о том, чтобы «показать революционность» или же приверженность определенной политической идеологии. Тут важнейший фактор – выживание, а объективный - развитие. Та сила, которая способствует развитию способа производства в конкретной ситуации – побеждает. Естественно, что в такой ситуации разного рода идеи: религия, философия, право, конституция и проч. и проч. не имеют особенного значения. Ими можно прикрываться от случая к случаю, но это ничего не изменит по факту.

Маркс писал в «К критике политической экономии»:

«Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что́ сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по её сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого́ старого общества»

А вот, видимо, последнее восхваление царской власти в тот период:

«царская власть - это богом данная власть» (Церковный вестник, 1917, № 7 - 8 )

После переворота церковники тут же сообразили, что:

«Совершившийся переворот был делом великой милости Божией к нашему отечеству»

А на церковных соборах указывалось, что церковники должны:

«открыто и прямо осудить то учение о якобы «божественном» происхождении царского самодержавия на Руси, которое от имени церкви веками публично, в проповедях с церковного амвона преподавалось, официально предписывалось и всеми мерами утверждалось носителями царской власти как богооткровенное» (Богословский вестник, 1917, № 6--7 ).

Так, собственно, и исчезла известная триада «Православие, самодержавие, народность». Церковники доказали, во-первых, что на исторический процесс они особенно не влияют, людей в случае волнения «усмирить» не могут, и в целом даже не отличаются преданностью к тому, что называют «божественной волей». Самодержавие, которому они служили несколько сотен лет, они предали мгновенно, а затем говорили о том, что временное правительство «

В статье рассматривается одно из ключевых понятий русской общественной мысли первой половины – конца ХIХ века – так называемая уваровская триада. Особое внимание обращается на исторический контекст ее появления, некоторые малоисследованные терминологические и историографические нюансы бытования этой формулы..

Аннотация, ключевые слова и фразы: Православие, самодержавие, народность, С.С. Уваров, славянофилы, Д.А. Хомяков.

Annotation

The article examines one of the key concepts of Russian social idea of the first half and the end of XIX century, so-called Uvarov triad. Specific attention is given to the historical context of its introduction and to some little-investigated terminological, historical and graphical existence nuances of this formula.

Annotation, key words and phrases: Orthodoxy, autocracy, nationality, S.S. Uvarov, Slavophiles, D.A. Khomyakov..

О публикации

В последние годы активизировалось изучение русской консервативной мысли первой половины XIX века .

Однако стремление к уяснению частных аспектов с привлечением новых источников приводит порой исследователей к достаточно спорным предположениям [См. напр.: 6], требующим серьёзного осмысления, тем более что в историографии давно бытует, если не господствует, немало необоснованных умозрительных построений.

Одному из таких явлений – так называемой уваровской триаде – и посвящена данная статья.

В начале 1832 г. С.С. Уваров (1786–1855) был назначен товарищем министра народного просвещения.

От этого времени сохранился черновой автограф его письма (на французском языке) Государю Императору Николаю Павловичу, который датируется мартом 1832 г. . Здесь впервые (из известных источников) С.С. Уваров формулирует вариант известной впоследствии триады: «…чтобы Россия усиливалась, чтобы она благоденствовала, чтобы она жила – нам осталось три великих государственных начала, а именно:

1. Национальная религия.

2. Самодержавие.

3. Народность».

Как видим, речь идёт об «оставшихся» «великих государственных началах», где «православие» не называется собственным именем.

В отчете о ревизии Московского университета, представленном Императору 4 декабря 1832 г., С.С. Уваров пишет о том, что «в нашем веке» необходимо «образование правильное, основательное», которое следует соединить «с глубоким убеждением и теплою верою в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности» . Об этом более широкий круг читателей узнал из книги Н.П. Барсукова «Жизнь и труды М.П. Погодина» . Здесь уже говорится об «истинно русских охранительных началах» и о необходимости «быть русским по духу прежде, нежели стараться быть европейцем по образованию…» .

20 марта 1833 г. С.С. Уваров вступил в управление министерством, а на следующий день в циркулярном предложении нового министра, предназначавшемся для попечителей учебных округов, говорилось следующее: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности» .

Заметим, что в тексте говорится лишь о «народном образовании».

В докладе С.С. Уварова «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения», представленном Царю 19 ноября 1833 г., прослеживается такая логика.

Посреди всеобщих нестроений в Европе Россия еще сохранила «теплую веру к некоторым религиозным, моральным и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим». В этих «священных остатках ее народности находится и весь залог будущего». Правительству (и в особенности вверенному С.С. Уварову министерству) надлежит собрать эти «остатки» и «связать ими якорь нашего спасения». «Остатки» (они же и «начала») рассеяны «преждевременным и поверхностным просвещением, мечтательными, неудачными опытами», без единодушия и единства.

Но такое состояние видится министру только как практика последних тридцати, а не ста тридцати, например, лет (Д.А. Хомяков замечает, что «утрата народного понимания была настолько полная у нас, что даже те, кто в начале ХIX века являлись сторонниками всего русского, и те черпали свои идеалы в старине не допетровской, а почитали настоящей русской стариной век Екатерины») .

Отсюда насущной является задача учредить «народное воспитание» не чуждое «европейскому просвещению». Без последнего уже не обойтись. Но его нужно «искусно обуздать», соединив «выгоды нашего времени с преданиями прошедшего». Это задача трудная, государственная, но от неё зависит судьба Отечества [Цит. по: 12, с. 304].

«Главные начала» в этом докладе выглядят так: 1) Православная Вера. 2) Самодержавие. 3) Народность.

Образование настоящего и будущего поколений «в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности» видится «как одна из главнейших потребностей времени» . «Без любви к Вере предков, – считает С.С. Уваров, – народ, как и частный человек, должны погибнуть» . Заметим, речь идёт о «любви к вере», а не о необходимости «жизни по вере».

Самодержавие, по убеждению С.С. Уварова, «составляет главное политическое условие существования России в настоящем её виде» . Говоря о «народности», министр полагал, что «она не требует неподвижности в идеях» .

Этот доклад впервые увидел свет в 1995 г. .

Во Вступлении к Записке 1843 года «Десятилетие министерства народного просвещения» С.С. Уваров повторяет и отчасти развивает основное содержание ноябрьского доклада 1833 г. Теперь главные начала он называет ещё и «национальными» .

А в заключении делает вывод о том, что цель всей деятельности Министерства в «приноровлении… всемирного просвещения к нашему народному быту, к нашему народному духу» .

Более подробно о народности, «личности народа», «русском начале», «русском духе» С. С. Уваров говорит в Докладе Императору о славянстве от 5 мая 1847 г. и в секретном «Циркулярном предложении Попечителю Московского учебного округа» от 27 мая 1847 г. (Циркуляр впервые был опубликован в 1892 г.). Наступала новая эпоха. В 1849 г. С.С. Уваров подал в отставку.

Мы назвали источники, где упомянуты различные варианты так называемой уваровской триады и пояснения к ним.

Все они имели не общегосударственный характер (по полномочиям), а ведомственный (напомним, что в тогдашней России было 12 министерств и множество других ведомств, и ничего подобного уваровским «началам» там не провозглашалось).

Никаких «следов контроля» со стороны Императора за ходом «внедрения» идей С.С. Уварова как официальной общеимперской идеологической программы по источникам не прослеживается.

Широкого публичного распространения, а тем более обсуждения уваровская триада при жизни автора не получила, хотя и оказала существенное влияние на реформирование образования в России.

Но сами не раз упомянутые «начала» имеют, безусловно, огромную важность, ибо инициатива шла от Императора. «Этот живой дух правой веры и благочестия, – писал Н.П. Барсуков, – внушил Помазаннику Божию поставить во главе угла воспитания русского юношества: Православие, Самодержавие, Народность; а провозгласителем этого великого символа нашей Русской жизни – избрать мужа, стоявшего во всеоружии европейского знания» .

Активно о них заговорили спустя десятилетия, но с позиций весьма далёких от исторической действительности.

В 1871 году в журнале «Вестник Европы» начали публиковаться очерки одного из самых плодовитых его сотрудников, двоюродного брата Н.Г. Чернышевского, либерального публициста А.Н. Пыпина (1833–1904), которые в 1873 г. вышли отдельной книгой под названием «Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов». Впоследствии эта книга переиздавалась еще трижды . Во втором и последнем при его жизни издании «Характеристик» А.Н. Пыпин оставил вторую главу «Народность официальная» практически без изменений.

Именно в «Вестнике Европы» (№ 9 за 1871 г.), во втором очерке под названием «Народность официальная», «борзописец Пыпин» (по характеристике И.С. Аксакова) впервые заявил, что в России еще со второй половины 1820-х годов на началах самодержавия, православия и народности «должна была основываться вся государственная и общественная жизнь» . Более того, эти понятия, принципы стали «теперь краеугольным камнем всей национальной жизни» и были «развиты, усовершенствованы, поставлены на степень непогрешимой истины и явились как бы новой системой, которая была закреплена именем народности» . Эту «народность» А.Н. Пыпин отождествлял с защитой крепостного права.

В сконструированной таким образом «системе официальной народности» А.Н. Пыпин ни разу не сослался ни на один источник.

Но через призму этой «системы» он смотрел на основные явления России второй половины 1820-х – середины 1850-х годов и делал массу умозрительных замечаний и выводов. К сторонникам этой «системы» он подверстал и славянофилов, наиболее опасных для либералов того времени.

Последние подхватили пыпинскую «находку», назвав её уже «теорией официальной народности». Тем самым А.Н. Пыпин и его влиятельные сторонники-либералы, по сути дела, на почти полтора столетия, вплоть до наших дней, дискредитировали многие ключевые явления русского самосознания не только первой половины XIX века.

Первым (несмотря на почтенный возраст) на такую вопиющую вольность при обращении с прошлым в «Гражданине» ответил М.П. Погодин, подчеркнувший, что «о славянофилах пишут всякий вздор, возводят на них всякие напраслины и приписывают всякие нелепости, выдумывают чего не было и умалчивают о том, что было …» . Обратил внимание М.П. Погодин и на употребляемый «слишком произвольно» А.Н. Пыпиным термин «официальная народность» .

Впоследствии А.Н. Пыпин издал великое множество самого разного рода работ (по некоторым подсчётам, всего около 1200), стал академиком, и никто долгие десятилетия не удосужился проверить основательность выдумок его и последователей о «системе официальной народности» и тождественных ей «теории официальной народности» и уваровской триады.

Так, с «оценками и замечаниями» А.Н. Пыпина из книги «Характеристики литературных мнений…» «в большинстве случаев был совершенно согласен», по его собственному признанию, В.С. Соловьев и др.

В последующие десятилетия и досоветской и советской эпох, по сути дела, ни один мало-мальский труд по истории России 1830 – 1850-х гг. не обходился без упоминания «теории официальной народности» как несомненной общепринятой истины.

И лишь в 1989 г. в статье Н.И. Казакова было обращено внимание на то, что искусственно сконструированная А.Н. Пыпиным из разнородных элементов «теория» «далека по своему смыслу и практическому значению от уваровской формулы» . Автор показал несостоятельность пыпинского определения «официальной народности» как синонима крепостного права и как выражения идеологической программы Императора Николая I.

Не без оснований Н.И. Казаков делал вывод и о том, правительство Императора Николая I, по существу, отказалось от идеи «народности» . В статье приводились и другие интересные наблюдения.

К сожалению, ни Н.И. Казаков, ни другие современные специалисты не упоминают сделанное сыном основоположника славянофильства А.С. Хомякова – Д.А. Хомяковым (1841–1918). Речь идёт о трёх его сочинениях: трактате «Самодержавие. Опыт схематического построения этого понятия», дополненном впоследствии двумя другими («Православие (как начало просветительно-бытовое, личное и общественное)» и «Народность»). Эти сочинения представляют собой специальное исследование славянофильского («православно-русского») толкования как названных понятий, так и, по сути дела, всего круга основных «славянофильских» проблем. Полностью в одном периодическом издании этот триптих был опубликован в журнале «Мирный труд» (1906–1908 гг.) .

Д.А. Хомяков ссылается в них не на А.Н. Пыпина (его «уровень» был для русских консерваторов хорошо известен), а на 4-й том труда Н.П. Барсукова «Жизнь и труды М. П. Погодина» (СПб., 1891), где давалось пространное цитирование из Отчёта С.С. Уварова о ревизии Московского университета.

Д.А. Хомяков исходил из того, что славянофилы, уяснив настоящий смысл «Православия, Самодержавия и Народности» и не имея времени заниматься популяризацией самих себя, не дали «обиходного изложения» этой формулы. Автор показывает, что именно она есть «краеуголие русского просвещения» и девиз России-русской, но понималась эта формула совершенно по-разному. Для правительства Николая I главная часть программы – «Самодержавие» – «есть теоретически и практически абсолютизм» . В этом случае мысль формулы приобретает такой вид: «абсолютизм, освященный верою и утвержденный на слепом повиновении народа, верующего в его божественность» .

Для славянофилов в этой триаде, по Д.А. Хомякову, главное звено было «Православие», но не с догматической стороны, а с точки зрения его проявления в бытовой и культурной областях. Автор считал, что «вся суть реформы Петра сводится к одному – к замене русского самодержавия – абсолютизмом», с которым оно не имело ничего общего . «Абсолютизм», внешним выражением которого стали чиновники, стал выше «народности» и «веры». Созданный «бесконечно сложный государственный механизм, под именем царя» и лозунгом самодержавия, разрастаясь, отделял народ от царя. Рассматривая понятие «народность», Д. А. Хомяков говорил о почти полной «утрате народного понимания» к началу ХIХ века и естественной реакции на это славянофилов.

Определив смысл начал «Православия, Самодержавия и Народности», Д. А. Хомяков приходит к выводу, что именно «они составляют формулу, в которой выразилось сознание русской исторической народности. Первые две части составляют ее отличительную черту… Третья же – «народность», вставлена в нее для того, чтобы показать, что таковая вообще, не только как русская … признается основой всякого строя и всякой деятельности человеческой…» .

Эти рассуждения Д.А. Хомякова были напечатаны в период Смуты и не были по-настоящему услышаны. Впервые эти сочинения были переизданы вместе лишь в 1983 г., усилиями одного из потомков А. С. Хомякова – еп. Григория (Граббе) . И только в 2011 году был составлен наиболее полный сборник сочинений Д.А. Хомякова .

Подводя итог, можно констатировать, что уваровская триада – это не просто эпизод, этап русской мысли, истории первой половины XIX века. С.С. Уваров, пусть и в сжатой форме, обратил внимание на коренные русские начала, которые и сегодня являются не только лишь предметом исторического рассмотрения.

Покуда русский народ жив – а он еще жив, эти начала так или иначе присутствуют в его опыте, памяти, в идеалах его лучшей части. Исконная русская власть (и в идеале, и в проявлении) – самодержавная (если понимать под самодержавием «активное самосознание народа, концентрированное в одном лице» ). Но в своём нынешнем состоянии народ не может такую власть ни вместить, ни понести. А потому вопрос о конкретном наполнении третьей части триады, её названии, остаётся на сегодняшний день открытым. Творческий ответ может быть дан только воцерковленным народом и его лучшими представителями.

Список литературы / Spisok literatury

1. Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. 4. СПб.: Изд. Погодиных, 1891. VIII.
2. Вестник Европы. 1871. № 9.
3. Десятилетие Министерства Народного Просвещения. 1833–1843. СПб.: Тип-я Императорской Академии Наук, 1864. 161 с.
4. Доклады министра народного просвещения С.С. Уварова императору Николаю I // Река времен: Книга истории и культуры. М.: Река времен: Эллис Лак, 1995. Кн. 1. С. 67–78.
5. Дополнение к Сборнику постановлений по Министерству народного просвещения. СПб., 1867. 595 с.
6. Зорин А.Л. Идеология «Православие – самодержавие – народность» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996. С. 105–128.
7. Казаков Н.И. Об одной идеологической формуле николаевской эпохи / Н.И. Казаков // Контекст-1989. М.: Наука, 1989. С. 5–41.
8. Наше минуле. Журнал исторii, литератури i культури. 1918. № 2.
9. Погодин М.П. К вопросу о славянофилах // Гражданин. 1873. № 11, 13.
10. Против течения: Исторические портреты русских консерваторов первой трети XIX столетия. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2005. 417 с.
11. Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов: Исторические очерки. СПб.: М.М. Стасюлевич, 1873. II, 514 с. (Изд. 2-е, испр. и доп., 1890; Изд. 3-е, с доп. прил., примеч. и указ., 1906; Изд. 4-е, 1909).
12. Русская социально-политическая мысль. Первая половина XIX века. Хрестоматия. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011. 880 с.
13. Сборник распоряжений по Министерству народного просвещения. Т. 1. СПб.: Типография Императорской Академии наук,1866. 988, 30 стб., 43 с.
14. Соловьёв В.С. Сочинения: В 2-х т. Т. 1. М.: Правда, 1989. 687 с.
15. Уваров С.С. Письмо Николаю I // Новое литературное обозрение. М., 1997. № 26. С. 96–100.
16. Хомяков Д.А. Народность // Мирный труд. 1908. №№ 10–12.
17. Хомяков Д.А. Православие (как начало просветительно-бытовое, личное и общественное) // Мирный труд. 1908. №№ 1–5.
18. Хомяков Д. А. Православие, самодержавие, народность. Монреаль: Изд. Братства преп. Иова Почаевского, 1983. 231 с.
19. Хомяков Д.А. Православие. Самодержавие. Народность / Сост., вступ. ст., прим., имен. словарь А.Д. Каплина. М.: Институт русской цивилизации, 2011. 576 с.
20. Хомяков Д.А. Самодержавие, опыт схематического построения этого понятия // Мирный труд. 1906. №№ 6–8.
21. Циркулярное предложение г. Управляющего Министерством народного просвещения начальствам учебных округов о вступлении в управление министерством // Журнал Министерства народного просвещения. 1834. № 1. С. XLIХ–L.
22. Шульгин В.Н. Русский свободный консерватизм первой половины XIX в. СПб.: Изд-во «Нестор-история», 2009. 496 с.

Главная » Значение слов » Самодержавие православие народность элементы теории. Граф Сергей Семенович Уваров