Памяти Евгения Евтушенко: поэт в России больше, чем поэт…. Родина – это мы с вами, и мы должны отвечать за все

1 апреля 2017 г. ушел из жизни выдающийся поэт, прозаик, сценарист, публицист Евгений Евтушенко. Он скончался в американской клинике в городе Талса (Оклахома). О его смерти сообщила супруга, Мария Владимировна. С именем Евгения Евтушенко была связана целая эпоха в литературе, он был кумиром молодежи 1950-1960-х гг. и стал символом русской поэзии середины ХХ в.
Молодой поэт Евгений Евтушенко
Поэтический талант он получил в наследство от отца, геолога и поэта-любителя Александра Гангнуса. Да и как можно было не стать поэтом, родившись на станции с названием Зима (Иркутская область), которой позже он посвятил сборник стихотворений. Уже в 5 лет Евгений Евтушенко начал писать стихи. Своим широким кругозором он был обязан тоже отцу: «Он часами мог рассказывать мне, еще несмышленому ребенку, и о падении Вавилона, и об испанской инквизиции, и о войне Алой и Белой роз, и о Вильгельме Оранском... Благодаря отцу я уже в 6 лет научился читать и писать, залпом читал без разбора Дюма, Флобера, Боккаччо, Сервантеса и Уэллса. В моей голове был невообразимый винегрет. Я жил в иллюзорном мире, не замечал никого и ничего вокруг...».
После переезда в Москву Евгений занимался в поэтической студии Дома пионеров. В 1949 г., когда поэту было всего 16 лет, его стихи впервые опубликовали в газете «Советский спорт». В 1951 г. Евтушенко поступил в Литературный институт им. М. Горького, но проучился там недолго – вскоре его отчислили из-за того, что он выступил в защиту романа В. Дудинцева «Не хлебом единым». В 20 лет Евтушенко стал самым молодым членом Союза писателей СССР.

Всесоюзная слава пришла к нему после выхода в свет стихотворных сборников «Третий снег» и «Шоссе энтузиастов» в середине 1950-х гг. А в 1960-х гг. Евтушенко стал одним из самых популярных и цитируемых в стране авторов. Фраза «Поэт в России больше, чем поэт» из поэмы «Братская ГЭС» была известна каждому школьнику и стала афоризмом.
В 1960-х гг. Евтушенко вместе с Рождественским, Ахмадулиной и Окуджавой принимал участие в поэтических вечерах в Политехническом музее, которые стали символом «оттепели». Их называли «шестидесятниками», и Евтушенко был одним из тех, кто спровоцировал начало настоящего «поэтического бума» в СССР.
В 1991 г. поэту предложили преподавать русскую литературу в одном из университетов Оклахомы. Евтушенко уехал в США и провел там последние годы своей жизни, хотя часто приезжал в Россию. Вдохновение не покидало его до последних дней: в 2011 г. он выпустил сборник стихов «Можно все еще спасти», в 2012 г. – сборник «Счастья и расплаты», в 2013 г. – сборник «Не умею прощаться», а в последние два года он надиктовывал жене новый роман.
Один из самых знаменитых поэтов-шестидесятников Евгений Евтушенко
В последние годы поэта одолевали проблемы со здоровьем: в 2013 г. ему ампутировали ногу из-за развивающегося воспалительного процесса, в 2015 г. установили кардиостимулятор, чтобы нормализовать сердечный ритм. 31 марта 2017 г. поэт был госпитализирован в тяжелом состоянии. Подробности не были известны, его жена заявила только о том, что это не было плановым обследованием. 1 апреля около 19:30 по московскому времени Евгений Евтушенко умер от остановки сердца.
18 июля 2017 г. Евгению Евтушенко исполнилось бы 85 лет, этим летом в Москве планировался фестиваль по случаю юбилея поэта. Несколько дней назад он заявил о своем желании быть похороненным в Переделкино, недалеко от могилы Бориса Пастернака.
Знаменитый поэт, чьи стихи давно разошлись на цитаты

«Нет, это не Евгений Евтушенко ушел, это откололась от твоей жизни и уплыла в вечность часть твоей жизни»

Текст: Дмитрий Шеваров
Фото: kp.ru

Это было вчера на станции. В маршрутке сидели озябшие и умотанные жизнью пассажиры - все как обычно. Долго и нервно ждали последнего пассажира. Дождались - в маршрутку протиснулась худенькая женщина с девочкой лет шести. Словно извиняясь, сказала: «Евтушенко умер…»
Каждый вспомнит в эти дни свое о Евгении Александровиче, и это страшно важно, ведь забвение - это худшее из того, что с нами сегодня происходит. Как никогда быстро мы забываем и близких, и далеких. Евтушенко как никто этому противостоял. Его «Десять веков русской поэзии» - пять томов! - свидетельство огромного труда памяти о предшественниках. Вернув нашей поэзии десятки, если не сотни забытых имен, Евгений Александрович сотворил им вечную память.

Когда я услышал скорбную новость из Америки, сразу подумалось: нет, это не Евгений Евтушенко ушел, это откололась от твоей жизни и уплыла в вечность часть твоей жизни.

Евтушенко читает стихи. Я с однокурсниками сижу где-то в последних рядах и ловлю каждое слово. И весь зал, кажется, не дышит. Мне восемнадцать лет, и я никогда не видел живых поэтов. Вытянув шею, стараюсь разглядеть поэта, но по моей близорукости его одинокая фигура на сцене кажется мне колеблющейся свечой.

Озноб нежности от любимых стихов про белые снеги, про сережку ольховую. Мы счастливо переглядываемся. Потрясенно слушаем «Бабий Яр» и еще неопубликованные стихи «Памяти ».
Иногда кажется, что голос поэта вот-вот сорвется, но вот он просит прощения и делает паузу. Тонкая свеча склоняется к журнальному столику, на котором стоит стакан. «Интересно, что там?» - перешептываются девчонки. «Молоко, - так же шепотом сообщают из первых рядов, - простудился…»

Но главное было потом, когда в одиннадцатом часу вечера мы оказались на улице. После Евтушенко мы почему-то не в силах были разойтись по домам.

Пошли бродить по городу. Нашли самый высокий дом, какой только тогда был в городе. Подъезды не закрывались, чердаки тоже. Мы вышли на крышу. Ни о чем не спорили или ничего не обсуждали. Просто стояли и смотрели на весенние свежие звезды, думая каждый о своем. Потом так же молча спустились на землю и простились как-то всерьез, будто почувствовав себя взрослее на этот апрельский вечер.
Конечно, все это должно было совпасть: юность, весна, стихи, написанные будто для тебя одного. Но так было не только с нами. Евтушенко совпал с молодостью нескольких поколений. Они старились, а он оставался двадцатилетним, и вчерашние комсомолки, ставшие бабушками, подходили к нему за автографом: «Женечка…» И французы в Париже, узнав его на улице, бросались по-русски обниматься: «Эу-жен! Эу-жен!..» И девочки, как и полвека тому назад, кричали ему из зала: «Женя, прочитайте «Любимая, спи»… И он читал со всей своей завораживающей нежностью:
Любимая, спи…
Мы - на шаре земном,
свирепо летящем,
грозящем взорваться, -
и надо обняться,
чтоб вниз не сорваться,
а если сорваться - сорваться вдвоем.
Любимая, спи…

И разве можно поверить, что это написано полвека назад, а не минувшей ночью!
Недавно легендарный известинский журналист Леонид Шинкарев рассказывал мне, как встречали поэта в 2004 году в ирландском городке Гелвэй: «Встав с мест, люди скандировали три русских слова: «Спут-ник!», «Га-га-рин!» , «Ев-ту-шен-ко!»
За сорок лет до этого, в 1964 году Евтушенко первый раз читал в Братске свою новую поэму «Братская ГЭС». Очевидец рассказывал мне: «Поэт стоял один на сцене, но только он начал читать, как создалось впечатление, что на подмостки спустился хор древнегреческих времен. Когда прозвучала история Нюшки и ее губошлепого Трошки, усыновленного бригадой, сидевшая в моем ряду молодая бетонщица, держа на руках малыша, затрудняясь по этой причине аплодировать, встала, подняла ребенка над головой, и уже не понять было, ей или поэту рукоплещет поднявшийся вслед за нею зал…»

Он был единственным русским поэтом ХХ века, который не нуждался в переводе - во всяком случае для тех, кто его видел и слышал. Когда Евгений Евтушенко читал «Идут белые снеги…» где-нибудь в Африке или Латинской Америке, даже те, кто не знал, что такое снег, видели и снег, и Россию.

Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом,
ее реки в разливе
и когда подо льдом…

Вот сейчас в новостях прозвучало: «На реках России начинается ледоход…»
Ссылки


1 апреля 2017 г. ушел из жизни выдающийся поэт, прозаик, сценарист, публицист Евгений Евтушенко . Он скончался в американской клинике в городе Талса (Оклахома). О его смерти сообщила супруга, Мария Владимировна. С именем Евгения Евтушенко была связана целая эпоха в литературе, он был кумиром молодежи 1950-1960-х гг. и стал символом русской поэзии середины ХХ в.





Поэтический талант он получил в наследство от отца, геолога и поэта-любителя Александра Гангнуса. Да и как можно было не стать поэтом, родившись на станции с названием Зима (Иркутская область), которой позже он посвятил сборник стихотворений. Уже в 5 лет Евгений Евтушенко начал писать стихи. Своим широким кругозором он был обязан тоже отцу: «Он часами мог рассказывать мне, еще несмышленому ребенку, и о падении Вавилона, и об испанской инквизиции, и о войне Алой и Белой роз, и о Вильгельме Оранском... Благодаря отцу я уже в 6 лет научился читать и писать, залпом читал без разбора Дюма, Флобера, Боккаччо, Сервантеса и Уэллса. В моей голове был невообразимый винегрет. Я жил в иллюзорном мире, не замечал никого и ничего вокруг...».



После переезда в Москву Евгений занимался в поэтической студии Дома пионеров. В 1949 г., когда поэту было всего 16 лет, его стихи впервые опубликовали в газете «Советский спорт». В 1951 г. Евтушенко поступил в Литературный институт им. М. Горького, но проучился там недолго – вскоре его отчислили из-за того, что он выступил в защиту романа В. Дудинцева «Не хлебом единым». В 20 лет Евтушенко стал самым молодым членом Союза писателей СССР.





Всесоюзная слава пришла к нему после выхода в свет стихотворных сборников «Третий снег» и «Шоссе энтузиастов» в середине 1950-х гг. А в 1960-х гг. Евтушенко стал одним из самых популярных и цитируемых в стране авторов. Фраза «Поэт в России больше, чем поэт» из поэмы «Братская ГЭС» была известна каждому школьнику и стала афоризмом.



В 1960-х гг. Евтушенко вместе с Рождественским, Ахмадулиной и Окуджавой принимал участие в поэтических вечерах в Политехническом музее, которые стали символом «оттепели». Их называли «шестидесятниками», и Евтушенко был одним из тех, кто спровоцировал начало настоящего «поэтического бума» в СССР.



В 1991 г. поэту предложили преподавать русскую литературу в одном из университетов Оклахомы. Евтушенко уехал в США и провел там последние годы своей жизни, хотя часто приезжал в Россию. Вдохновение не покидало его до последних дней: в 2011 г. он выпустил сборник стихов «Можно все еще спасти», в 2012 г. – сборник «Счастья и расплаты», в 2013 г. – сборник «Не умею прощаться», а в последние два года он надиктовывал жене новый роман.





В последние годы поэта одолевали проблемы со здоровьем: в 2013 г. ему ампутировали ногу из-за развивающегося воспалительного процесса, в 2015 г. установили кардиостимулятор, чтобы нормализовать сердечный ритм. 31 марта 2017 г. поэт был госпитализирован в тяжелом состоянии. Подробности не были известны, его жена заявила только о том, что это не было плановым обследованием. 1 апреля около 19:30 по московскому времени Евгений Евтушенко умер от остановки сердца.

В 1957 году в одном из периодических изданий были опубликованы его строки, названные позже «программными»:

Большой талант всегда тревожит.
И, жаром головы кружа,
Не на мятеж похож, быть может,
А на начало мятежа.

Рубеж 50−60-х годов прошлого века и стал тем самым «началом мятежа», охватившим довольно «пресный» литературный мир страны Советов. На фоне хрущевской «оттепели» быстро и споро составилась целая «обойма» молодых поэтов-мятежников. И Евтушенко — в первых рядах этих поэтов! Вместе с Андреем Вознесенским, Белой Ахмадулиной и Робертом Рождественским. Были они все необычные, со своим, незамутнённым советской пропагандой взглядом на события, со своим поэтическим языком, доселе неслыханным…

И, что удивительно: общество, стало прислушиваться к их голосам!

Их стихи переписывали друг у друга, цитировали при каждом удобном случае, перекладывали на музыку и пели; фотографии молодых отечественных дарований висели на стенах у каждого второго гражданина страны советов, числившего себя в рядах интеллигенции…

Пожалуй, ни один смотр художественной самодеятельности, конкурс чтецов, певцов и народных театров не обходился без того, чтобы там не прозвучали произведения кого-либо из четвёрки поэтов-«мятежников».

…Я помню, какую бурю восторга вызвал у зрителей спектакль театра Дворца культуры профсоюзов по поэме Евтушенко «Братская ГЭС», поставленный Зоей Васильевной Григорьевой и Евгением Ивановичем Крючковым. Один за одним выходили на сцену самодеятельные актёры, чтобы рассказать историю, написанную Евтушенко. И казалось, что не стихи они читают, а делятся своими, глубоко личными бедами и радостями…

Стихи под сводами храма

Евгений Александрович много ездил по стране, несколько раз выступал перед тульскими слушателями. Оказываясь в наших краях, он старался непременно заехать в село Тёплое, откуда родом была любимая няня, Анна Никитична Маркина, воспитавшая его. И именно сюда приехал 25 мая 2015 года, когда в России отмечают «День славянской письменности». Чтобы почтить память любимого человека, сходить на могилку и в храм, куда Анна Никитична перед смертью передала несколько старинных икон.

Ещё до приезда поэта в село, настоятель Иверского храма, протоиерей Валентин Дудин — давний поклонник творчества Евгения Александровича, — предложил ему выступить перед прихожанами. И тот с радостью согласился!

По словам отца Валентина , для того чтобы выступление Евтушенко могло состояться в помещении храма, он обращался за разрешением в высшие церковные инстанции и получил благословение Владыки Серафима — Епископа Белевского и Алексинского, а также Митрополита Тульского Алексия.

Отец Валентин

Мы очень рады были поддержать Евгения Александровича, — продолжил свои воспоминания священник. — Ведь вся его поэзия имеет духовно-нравственные корни, у него нет не нравственных стихов.

Про отношения с Богом, про свою веру он говорил так: «Отец Валентин, поймите меня, я человек не культовый. В каком плане? Я верю в Бога, чувствую, что Он всегда со мной, вижу, как Он мне помогает, как Он меня любит… Но не могу я на виду у всех класть поклоны, постоянно осенять себя крестом». Хотя, заходя в наш храм, Евгений Александрович осенял себя крестным знамением.

На критику этого большого поэта от «патриотов» я бы ответил, что Евтушенко — человек мира. Его пребывание в США — культурно-дипломатическая, духовно-нравственная миссия. Личность Евтушенко настолько многогранна, он настолько обогащал своим творчеством каждого человека — это видно особенно сейчас, по реакции людей после его ухода. Действительно, «поэт в России — больше, чем поэт».

Хочу добавить к сказанному, что Евгений Александрович Евтушенко — человек эпохи, весь двадцатый век отразился в его стихах…

Тамара Владимировна Шекшуева-Георгиевская, краевед, председатель Тульского историко-краеведческого общества

Не верится, что два года прошло со дня нашей встречи в Тёплом. Воспоминания настолько ярки, будто всё происходило если не вчера, то позавчера. Какие впечатления от общения с Поэтом? Восторг, изумление, восхищение, то и дело ловила себя на том, что в глазах слёзы стоят. Слёзы радости от встречи с человеком, который сам по себе — огромное явление! После его выступления в храме встреча продолжилась в неформальной обстановке, у настоятеля о. Валентина.

И опять удивление! В общении он прост. Понимаете, совсем прост, как будто и не знаменитость мировая, а сосед по даче. Исключительно умён, со светлым чувством юмора. Поразила его неутомимость, энергичность, жизненная сила: Евгений Александрович был бодр, словно и не было утомительного двухчасового выступления.

Расстались совершенно друзьями! Он был серьёзно настроен приехать с женой — на Бежин луг и в Тургенево, узнав о здешнем музее. Мы очень ждали его, приготовили комфортное для отдыха место… Но в скором времени Евгения Александровича пригласили с концертами на Дальний Восток, и поездка, как он рассказал в телефонном разговоре, была очень утомительной. Ещё пару раз созванивались, он говорил о намерении побывать на Бежином лугу, чтобы «отдохнуть душой и телом»… Не сложилось… Светлая ему память.

Не для министров

О вечере поэзии в храме иконы Иверской Божьей матери написали многие российские СМИ. Хочу привести отрывок из статьи, опубликованной в газете «Новые Известия»:

«В этот солнечный день в сельской церкви, где звучал голос Евтушенко, где звучали слова поэта о любви, не было официозного масштаба, чиновничьей фальши и тени околопатриотичного распила. Может быть, поэтому ни один крупный областной начальник не появился в храме и не поприветствовал всемирно известного поэта. Даже местный министр культуры не снизошел. Впрочем, у нас теперь такие министры культур, что к ним и вопросов нет. Поэтому, наверное, оно и к лучшему, что большие начальники не появились. У них свои мероприятия, бюджеты и откаты. А у поэта — свои встречи с народом, который любит его поэзию».

…Много пишут и ещё будут писать и говорить о творчестве Евтушенко, о личности его. Но есть факт, который не вызовет сомнения: без Евгения Александровича представить себе культурную жизнь СССР второй половины 20 века трудно. Невозможно!

«Идут белые снеги…»

Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.

Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.

я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.

И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?

А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
ее реки в разливе
и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.

Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.

И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.

Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.

Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,

Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.

Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.

1 апреля 2017 года умер Евгений Евтушенко. Литературный критик «Медузы» Галина Юзефович рассказывает о Евтушенко, о роли поэта в русской культуре и о поколении шестидесятников, теперь окончательно оставшемся в истории.

В последние 20 лет фигура Евгения Александровича Евтушенко вызывала некоторое чувство неловкости: экстравагантного вида старик в безумных блестящих пиджаках, клоунских кепках и с самодельными сумками через плечо, громко и аффектированно читавший собственные стихи, такие старомодные и избыточные.

Про Евтушенко любили вспоминать известную фразу Бродского («Если Евтушенко против колхозов, то я — за»), как поэта его принято было сравнивать с ровесником и товарищем по цеху Андреем Вознесенским (всегда в пользу последнего), а его полувековая, с 1963 года, номинация на Нобелевскую премию казалась едва ли не недоразумением. Его обвиняли в бесконечном самопиаре, обесценивая даже самые смелые поступки — такие, как заступничество за диссидентов Юрия Даниэля и Александра Солженицына, публикацию скандальной поэмы «Бабий Яр» или стихотворения «Танки идут по Праге», посвященного советскому вторжению в Чехословакию в 1968 году. Его часто и охотно (хотя, похоже, вполне безосновательно) обвиняли в сотрудничестве с КГБ — казалось подозрительным, что на протяжении стольких лет Евтушенко эдаким эмиссаром Советского Союза невозбранно разъезжал по всему миру, завязывая приятельские отношения с политическими лидерами от президента Никсона до Фиделя Кастро. Словом, в последние годы Евтушенко у нас старались воспринимать в лучшем случае как курьез.

Все так — начиная с крушения Советского Союза Евтушенко постепенно превращался в персону гротескную и даже неуместную. После 1991 года, когда он как депутат Верховного Совета СССР решительно выступил против ГКЧП, его лиро-политическая звезда больше не знала восходов. Поэт-трибун, фактически говоривший от имени огромной безголосой массы, исчез — или, вернее, перестал быть нужен в силу обретения той самой массой голоса, превратившись в немного смешной, немного печальный анахронизм. Самый «передовой», модный и актуальный из поколения шестидесятников, он оказался в наименьшей степени востребован в условиях новой реальности.

И это, конечно, неслучайно. Ничто не устаревает быстрее, чем вещи остро модные. В отличие от своих лиричных, персональных, куда более укорененных в толще языка и потому куда менее подверженных влиянию времени сверстников — Окуджавы, Ахмадуллиной, Вознесенского, Евтушенко был плотью от плоти шестидесятых — эпохи полусвободы, смутных надежд, великих строек и тотального торжества метафоры как выразительного средства.

Чешский поэт и нобелевский лауреат Ярослав Сейферт в 1984 году писал: «Есть страны и народы, которые находят выразителей для своих вопросов и ответов на них среди мудрых и чутких мыслителей. Иногда эту роль выполняют журналисты и средства массовой информации. У нас же национальный дух ищет наиболее действенного своего воплощения в поэтах. Этот путь подходит нам лучше всего в силу способности поэта использовать метафору, выражать то, что является ключевым, непрямо, непрозрачным для чужих глаз способом». Ему вторит и другой нобелевский лауреат, поляк Чеслав Милош: «Начиная со времен Второй мировой войны поэзия становится единственным способом выражения для многих». Именно таким поэтом — не художником слова, но в первую очередь выразителем и ретранслятором смыслов, важных для страны в целом и для каждого из ее обитателей в частности, и был Евтушенко.

Он как никто умел балансировать на грани дозволенного, каким-то буквально шестым чувством зная, где пролегает эта грань, и никогда ее не преступая. Он спорил с вождями (так, известно его бесстрашное участие в полемике вокруг упомянутой уже поэмы «Бабий Яр», которая страшно не понравилась Хрущеву), будучи — или по крайней мере считая себя — одним из них. К слову сказать, высокомерная потребность в контакте с элитой, твердая вера в то, что поэт имеет право говорить с сильными мира сего на равных, была не чужда и стопроцентному антагонисту Евтушенко Иосифу Бродскому: после так называемого Ленинградского самолетного дела (группа еврейских диссидентов-отказников пыталась тогда угнать самолет в Израиль) он не задумываясь написал письмо Брежневу с просьбой помиловать его участников. И это было очень в духе времени: как сам Евтушенко написал чуть позже в своей помпезной и официозной поэме «Братская ГЭС», «поэт в России больше, чем поэт» — по крайней мере, так казалось тогда многим, если не всем.

О чем бы Евтушенко ни говорил — о строительстве Братской ГЭС, об убийстве Мартина Лютера Кинга или о военном перевороте в Чили, он всегда откликался на разлитые в воздухе смутные вибрации. Не будет преувеличением сказать, что именно через Евтушенко в конце 50-х, в 60-е и в 70-е проходил нерв времени, и когда нерв этот переместился в другую область, поэт не сумел сменить частоту и перенастроиться на новую волну. Самый истовый, яркий и бескомпромиссный представитель поколения шестидесятых, именно в силу этого Евгений Евтушенко оказался неприемлем для нас сегодняшних.

Сейчас интерес к эпохе оттепели возвращается. Сериал «Таинственная страсть», выставка «Оттепель» в ЦДХ и другие обсуждаемые культурные феномены актуализируют, возвращают в дискуссионное поле это странное, миражное, наивное и по-своему очень симпатичное время. Евгений Евтушенко в этом контексте долгое время оставался засидевшимся гостем: его присутствие среди нас не позволяло празднику закончиться, а эпохе шестидесятых окончательно отчалить в прошлое, став таким образом объектом умиления, симпатии, да попросту беспристрастного, отстраненного рассмотрения. И вот сейчас, когда Евгения Александровича больше нет, возможно, на смену раздражению и неловкости в его адрес придут чувства куда более светлые, справедливые и непредвзятые. Время шестидесятых, наконец, по-настоящему завершится, а сам Евтушенко займет свое место в сонме его ушедших героев — романтиков, лжецов, пассионариев и конъюнктурщиков. И место это будет, безусловно, почетным и важным.