Христиан Иоганн Генрих Гейне (Christian Johann Heinrich Heine, 1797-1856) - знаменитый немецкий поэт и публицист. Родился в семье обедневшего еврейского купца в Дюссельдорфе. Первоначальное воспитание Гейне получил в местном католическом лицее, где ему была привита любовь к пышности католического богослужения, не покидавшая его всю жизнь. Во время войны с французами молодой Гейне в течение короткого времени был заражен патриотизмом, который быстро остыл после победы реакции над Наполеоном, когда с приходом пруссаков в Рейнской провинции воцарились опять старые феодально-бюрократические порядки, уничтожившие также и провозглашенное Наполеоном равноправие евреев с другими национальностями. Эти политические события оставили яркий след в его духовном развитии и во всем его поэтическом творчестве. Еще важнее то обстоятельство, что Рейнская провинция была самой передовой областью Германии в промышленном отношении, и Гейне имел так. обр. возможность еще в раннем детстве познакомиться с общественным явлением, ставшим впоследствии центральной осью всего его поэтического творчества, - с борьбой классов: земельной аристократии, промышленной буржуазии и пролетариата.

Родители Гейне, мечтавшие видеть сына генералом наполеоновской армии, предназначили его после торжества реакции к купеческой профессии. Но молодой Гейне не подавал соответствующих надежд ни в местной торговой школе, ни во Франкфурте на Майне; и когда Гейне в июле 1816 отправился в Гамбург к дяде-миллионеру, Соломону Гейне, для изучения купеческого дела, он уже сознавал себя поэтом, далеким от торгашеской прозы. Его стихотворения этого периода (поскольку их возможно выделить из позднейших «Junge Leiden» - «Юношеские страдания») и его письма, основным содержанием которых является его несчастная любовь к старшей дочери дяди-миллионера - Амалии, проникнуты мрачным настроением и реминисценциями «романтики ужаса»; в них выступают характерные для позднего романтизма мотивы любви-смерти, двойника, зловещих снов и т. п.

Убедившись, что из Гейне купца не сделаешь, родственники дали ему возможность учиться в университете. С 1819 - он в Бонне, где слушает лекции Э. М. Арндта и Шлегеля; на развитие романтических склонностей Гейне особенное влияние имел Шлегель: Гейне переводит стихи Байрона, пытается усвоить строгие формы романской строфики (сонет, венок сонетов, октава впервые на короткий период появляются в его поэзии), пишет статью о романтизме, отмежевываясь однако резко от мистицизма. В Бонне же он участвует в жизни студенческой организации - буршеншафт, проникнутой смутно либеральными и националистическими настроениями. Отражением этих настроений является формально еще очень слабое «Deutschland» (Германия), начинающееся словами: «Sohn der Torheit» (Сын безумия). В 1820 Гейне - в Геттингенском университете, в мещанском городе, где он знакомится с узко ограниченным миром тогдашнего филистерства. Здесь поэт почерпнул материал для своих «Путевых картин». Большое влияние на развитие Гейне оказали годы его пребывания в Берлинском университете, где он слушал еще лекции Гегеля. В Берлине он охотно посещает литературные салоны, напр. Рахили и К. А. Варнгагена фон Энзе и др., где он впервые, хотя и очень поверхностно, знакомится с утопическим французским социализмом, и литератуные кафе, где ему приходилось встречаться с эпигонами романтизма - с Э. Т. А. Гофманом (вскоре прикованным к постели смертельной болезнью), Граббе и др. В Берлине же Гейне вступает в «Verein fur Kultur und Wissenschaft der Juden» (Еврейское общество культуры и науки), националистические настроения которого находят отголоски в его творчестве. В декабре 1821 вышел первый томик стихов Гейне, отражающий в общем его поэтические «годы учения». Большинство пьес этого сборника свидетельствует об отсутствии у поэта установившейся «своей» манеры. Но наравне с ними здесь помещены и такие перлы поэзии, как «Два гренадера» и «Валтасар»: первая вещь написана в ясном и простом тоне немецкой народной песни, вторая - оригинальное преломление байронического мотива. Из отдельных частей сборника наиболее интересны «Traumbilder» (Сновидения), использующие - частью иронически - тематику народной баллады и позднего романтизма.

«Gedichte» Гейне прошли мало замеченными; славу ему создает «Lyrisches Intermezzo» (Лирическое интермеццо) - сборник стихов, опубликованный вместе с трагедиями «Альманзор» и «Ратклифф» (1823).

В «Лирическом интермеццо» Гейне нашел «свою» форму, которая изживается им лишь в «Neuer Fruhling» (Новая весна, 1831). Напротив, обе трагедии его не представляют художественного интереса, хотя поэт пытался в них осветить представлявшиеся ему основными проблемы эпохи - проблему еврейства и христианства в романтических ямбах «Альманзора», проблему социального неравенства в «трагедии рока» «Ратклиффе». В эту эпоху еврейский вопрос особенно привлекает поэта; националистические настроения его не только находят выражение - порой очень острое - в лирических пьесах («An Edom», - «Эдому», «Brich aus in lauten Klagen» - «Разразись громкими сетованиями», «Almansor», «Donna Klara»), но и побуждают поэта приняться за исторический роман «Der Rabbi von Bacharach» (Бахарахский раввин), первая глава которого, написанная под заметным влиянием Вальтер Скотта, своим выдержанно простым стилем и спокойной манерой письма резко отличается от манеры других прозаических произведений Гейне.

Националистические искания Гейне получают типичное для еврейских ассимиляторских течений XVIII-XIX веков разрешение. В 1824 Гейне опять в Геттингене, где он заканчивает свое юридическое образование. Через год он - доктор прав и, чтобы получить «входной билет в европейскую культуру», переходит в христианство. Из его намерений стать известным адвокатом ничего не вышло. Он принимается опять писать и издает весною 1826 первый том своих «Путевых картин» (Reisebilder, II т. 1827, III т., 1830 и IV т., 1831), вызвавших сперва восторженный прием, а потом бурю негодования. В них Гейне высмеивает реакционные, узкие, традиционные и вообще все отрицательные черты немецкой общественной жизни. В них он намечает - наряду с резким осмеянием своих прежних националистических настроений - свой новый идеал свободной и гармонической индивидуальности. Старые романтические мотивы несчастной любви и воспоминания детства перебиваются апологией Наполеона, как воплощения Великой французской революции. Наконец в последнем томе - в «Englische Fragmente» (Английские фрагменты) - Гейне овладевает формой политического фельетона. Не случайно, что Гейне излагал свои мысли в фрагментах и путевых очерках, что он облекал свои впечатления от путешествий по Гарцу, в Италию и т. д. именно в такие художественные формы. Для него описание путешествия - предлог для беспощадной критики общественного строя, удобная форма политической и литературной полемики. В «Reisebilder» создается прозаическая манера Гейне - лирическая гибкая проза, изобилующая словесными pointe и каламбурами, передающая тысячи оттенков и настроений и вместе с тем рисующая вещи реалистически. Стиль Гейне в «Путевых картинах» - характерное художественное оформление стремлений нового бюргерства, которое к этому времени постепенно врастает в юнкерско-бюрократическую структуру Германии, разрушая во всех областях феодальной идеологии (философии, истории, богословия и т. п.) старые понятия, не исключая и художественной литературы (романтизм). Стиль путевых впечатлений Гейне (ранний реализм), преодолевавший традиции романтизма, стал господствующим в 30-х и 40-х гг. («Молодая Германия»).

Но и в «Путевых картинах» Гейне, однако, далеко еще не свободен от романтических настроений. Романтик он и в изданной в 1827 знаменитой «Книге песен» (Buch der Lieder), являющейся шедевром лирики в мировой литературе, переведенным на все культурные языки. В ней собрана лирика Гейне от юношеских «Gedichte» до стихов из «Путевых картин» включительно.

«Книга песен» является одним из высших достижений немецкой романтической поэзии и, в то же время, ее отрицанием. В ней ограблены все сады романтизма, но надо всем - печать мировой скорби, рассеянной, но не побежденной смехом Мефистофеля. Если в «Путевых картинах» в основном намечены новые вехи немецкого бюргерства конца 20-х и начала 30-х гг., то в «Книге песен», написанной большей частью раньше этого времени, отражается душевное состояние бюргерства после победы реакции и начала 20-х гг. Эта победа, приведшая к временному застою, поколебала уверенность бюргерства в своих силах, создала психологию неустойчивости, создала гамлетовские настроения. Эта неустойчивость, раздвоенность видна и в «Книге песен» и в др. произведениях Гейне. Поэт предается сентиментальным настроениям, но вдруг обдает и себя и читателя холодным душем и разражается кощунственным смехом.

В «Путевых картинах» и «Книге песен» представлен весь Гейне дофранцузского периода: это - индивидуалист, живущий мгновением, он разрушает старую мораль, не зная, однако, чем ее заменить. Его идеология - выражение беспомощности немецкой буржуазии, находящейся в тисках реакции: историческое развитие он понимает в смысле Гегеля как столкновение идей; он - противник аристократии и церкви, но не трона и алтаря, а лишь их представителей; он еще за монархию и за «эмансипацию королей» от плохих советчиков; он за Наполеона и Великую французскую революцию. В 1827 Гейне предпринял краткосрочную поездку в Англию, не оказавшую большого влияния на его творчество. После неудач с получением профессуры в Мюнхене и с редактированием политической газеты, он возвращается в Гамбург. Известия об июльской революции, эти «солнечные лучи, завернутые в бумагу», застали его на Гельголанде; они зажгли в его душе «самый дикий пожар» - и он в 1831 уехал в Париж.

В Париже Гейне получил возможность познакомиться с тем, чего он не знал в Германии: с развитой буржуазией и промышленным, сознательным пролетариатом. Следя за борьбой финансовой олигархии Луи-Филиппа с рабочим классом, поэт скоро убедился, что не идеи, а интересы правят миром. Там же он ближе узнал социализм сен-симонистов, прудонистов и др.; он посещает их собрания, дружит с Анфантеном, Шевалье, Леру и др. социалистами. Но скоро он убеждается и в отрицательных сторонах утопического социализма - в его полной беспомощности в разрешении социальных вопросов. Когда он встречал рабочих на улицах Парижа, то ему слышался «тихий плач бедноты», а иногда и что-то похожее на «звук оттачиваемого ножа». И ему уже мерещится победа коммунистов, разбивающих весь старый мир, «ибо коммунизм владеет языком, понятным всем народам, - элементы этого мирового языка так же просты, как голод, ненависть или смерть». Свои наблюдения над жизнью во Франции он излагал в корреспонденциях в аугсбургскую «Всеобщую газету», и когда Меттерних, втайне наслаждавшийся произведениями Гейне, добился запрещения этих корреспонденций, Гейне издал их как «Французские дела» (Franzosische Zustande», 1833), снабдив их резким предисловием. Это сочинение, наряду с «Гессенским вестником» Гейне, Бюхнера и Вейдига, представляет собою первый и классический образец политического памфлета в Германии. Из других работ Гейне этого периода выделяются те, в которых он поставил себе целью содействовать взаимному культурному сближению французов и немцев: для французов он писал «К истории религии и философии в Германии» и «Романтическую школу», а для немцев, кроме книги «Французские дела», - статьи о французском искусстве, литературе, политическом движении, собранные впоследствии в 4 томах под заглавием «Салон» (1834-1840). В произведениях этого периода Гейне поет отходную романтизму, в то же время мастерски используя романтические формы (напр. прием синкретизма ощущений во «Флорентийских ночах»). Можно сказать, что с этого времени Гейне начинает более или менее твердо выражать идеологию революционной буржуазии. Притом он местами далеко выходит за пределы кругозора тогдашних идеологов этой буржуазии - немецких либералов, бывших в 30-х годах самыми рьяными противниками гегелевской философии. И великая историческая заслуга Гейне та, что он постоянно указывал на революционную сущность этой философии, - заслуга, которую Маркс и Энгельс признавали за поэтом: «Однако то, - пишет Энгельс, - чего не примечали ни правительство, ни либералы, видел уже в 1833 году по крайней мере один человек; правда, он назывался Генрих Гейне».

Дальнейшее буржуазное развитие в Германии выделило своих идеологов и в литературе: выступил ряд писателей, выражавших идеи и настроения развивающегося и наступающего класса - бюргерства, считавших себя приверженцами Гейне и Бёрне. После доноса В. Менцеля Германский союзный совет запретил произведения так называемой «Молодой Германии», в том числе и произведения Гейне, не только уже написанные, но и будущие. Несмотря на просьбы (он даже обещал редактировать в Париже немецкую газету в прусском духе), ему не удалось добиться отмены этого запрещения, нанесшего ему сильный удар в связи с его плохим материальным положением. Он крайне резко разделался с Менцелем и швабской школой, представлявшей оппозицию отсталого земледельческого юга более промышленному северу Германии. Для такого воинствующего публициста, каким был Гейне, становилось неизбежным столкновение с тогдашним немецким либерализмом в лице его классического представителя Людвига Бёрне. В первое время эмиграции Гейне еще принимал, наравне с Бёрне, участие в пропаганде среди многочисленных немецких подмастерьев и ремесленников Парижа, организованных по примеру французских тайных обществ. Но Гейне был слишком индивидуалистичен для того, чтобы понять необходимость работы в массах или даже подчинения партийной программе. Узость кругозора, «тенденциозность» этого либерализма, имевшего также своих «тенденциозных» поэтов в Германии, оттолкнули его. Гейне вдруг стало жаль «бедных муз», которым запретили «скитаться по свету без цели». Отказу от этих тенденций посвящена книга о Бёрне (1840), вызвавшая резкий протест и среди большинства младогерманцев. В ней Гейне делит всех людей на «назаритян», - к которым он относит иудеев и христиан с их узкопартийными догмами, - и на «эллинов» - со свободным, терпимым и светлым мировоззрением. Эта теория «свободного интеллектуального индивида» и связанная с ней идея освобождения плоти определяют содержание художественного творчества Гейне за первый период пребывания во Франции: в собрании лирических стихотворений - «Verschiedene» (Разные, 1834), - формально повторяющем манеру «Лирического интермеццо» и «Heimkehr», в прозаических «Memoiren des Herrn von Schnabelewopski» (Мемуары г-на фон Шнабелевопски, 1834) и в написанной может быть лишь в это время последней главе «Бахарахского раввина» (напечатан в 1840) поэт бросает решительный вызов «назарейству» в религии, жизни, любви. Из политического поэта Гейне опять хочет превратиться в романтика: против всех «тенденциозных медведей» в политике, поэзии и т. д. он пишет «последнюю вольную песнь романтизма» - «Атта Троль, сон в летнюю ночь» (1841). В действительности, получилось произведение насквозь тенденциозное, хотя и мастерски использующее весь комплекс излюбленных романтических мотивов (испанская экзотика, проклятый охотник, пещера колдуньи и т. д.). Именно, в неожиданных переломах стиля, в причудливых переходах от экзотических картин природы и ночной фантастики к злободневной полемике - заключается мастерство поэта, впервые овладевшего большой поэтической формой.

Все противники политической поэзии возликовали опять; Гейне как будто перешел в их лагерь. Но лучший период его политической поэзии был еще впереди: осенью 1843 в Париж переехал Карл Маркс и его друзья. Маркс вербовал виднейших членов немецкой эмиграции в сотрудники «Немецко-французских ежегодников»; в число этих сотрудников входит и Гейне. С этого момента между величайшим мыслителем и поэтом завязалась дружба, не прекращавшаяся до самой смерти Гейне. Под непосредственным влиянием Маркса начинается самый плодотворный период творчества Г. как политического поэта. Хотя он и не мог следовать за быстрым процессом «самопознавания» своего гениального друга, но частые встречи и дружеские собеседования в 1844, когда оба - по рассказам дочери Маркса - целыми часами, до глубокой ночи, проводили в горячих дискуссиях, дали и поэту более ясное представление о многих явлениях общественной жизни, освободили его от разных иллюзий. Маркс прежде всего дал Гейне совет оставить наконец вечное воспевание любви и показать политическим лирикам, как нужно писать - кнутом. Произведения Гейне 1844 - его «Zeitgedichte» (Современные стихотворения), составившие вместе с «Neuer Fruhling» и «Verschiedene» сборник «Neue Gedichte» (Новые стихотворения), впервые в немецкой литературе отражают в высоко художественных формах революционное мировоззрение. На восстание силезских ткачей летом 1844 Гейне отзывается своим знаменитым стихотворением «Ткачи», где рабочие ткут могильный саван для монархической Германии, - здесь в поэзии впервые выражено понимание роли рабочего класса как могильщика старого мира. Всю силу своего сарказма, все мастерство своего бичующего остроумия Гейне изливает в многочисленных сатирических «Zeitgedichte», направленных против правительств Пруссии и Баварии, против многочисленных обскурантов старой Германии и против не менее многочисленных его личных недругов. Но самое ценное произведение, написанное под влиянием Маркса, - это поэма «Deutschland. Ein Wintermarchen» («Германия. Зимняя сказка, 1844); в ней не только политическая лирика Гейне, но и немецкая политическая лирика XIX в. вообще достигла своего апогея. В этой поэме Гейне сумел сочетать блестящую сатиру на предмартовскую немецкую действительность с тонким лирическим чувством, мастерски используя старые романтические формы для нового содержания, «Зимняя сказка» является шедевром Гейне как величайшего немецкого лирика и политического публициста. И если раньше вопрос о монархии или республике казался ему неважным, то теперь он требует для монархов гильотины. В некоторых местах поэмы сквозит светлое, уверенное и радостное материалистическое мировоззрение, как оно сложилось под воздействием Маркса. Как высоко Гейне и Маркс понимали и ценили друг друга, видно из их переписки после высылки последнего из Парижа в январе 1845 года. Вскоре после этого Гейне подружился и с Лассалем, хотя и ненадолго. Для уяснения тогдашних взглядов поэта представляет интерес письмо от 3 января 1846 к Варнгагену фон Энзе, где Гейне пишет, говоря о Лассале: «нам на смену идут люди, великолепно знакомые с жизнью, умеющие к ней подойти и знающие, чего они хотят». «Тысячелетнее царство романтизма кончилось, и я был его последним сказочным царем, сложившим с себя корону». - Личная жизнь Гейне в «изгнании» сложилась крайне неудачно: брак с женщиной, во всех отношениях стоявшей ниже поэта; постоянная близость к раззорению благодаря полному неумению Гейне вести свои денежные дела (авторское право на все его сочинения было продано им его издателю Кампе за ежегодную пенсию в 2 400 франков); семейные неурядицы, повлекшие отказ родных Гейне выплачивать ему обещанную Соломоном Гейне (ум. в 1844) пенсию, - все это вместе с политической борьбой подрывало и без того слабое здоровье поэта, отягченное к тому же дурной наследственностью. С 1845 Г. борется со все усиливающейся болезнью, поражающей его зрение, способность двигаться, ощущать, есть.

Революция 1848 года застает Гейне уже в «матрацной могиле», куда его уложила болезнь спинного мозга и где он пролежал до самой своей смерти. Болезнь усилила мрачные настроения последнего периода жизни поэта. Этому содействовало и то обстоятельство, что в опубликованном после революции списке лиц, получавших субсидии из секретного фонда Гизо, значилось и имя Гейне. И хотя поэт имел достаточно веские основания для оправдания своего поступка, тем не менее этот факт был использован его врагами, а у некоторых его друзей, как например у Маркса, оставил неприятный осадок. К дальнейшему развитию революции Гейне относится крайне критически: во временном французском правительстве он скоро увидел негодных комедиантов и также очень рано предсказал и крах немецкой революции вследствие половинчатости немецких демократов, постоянных колебаний буржуазии. В своих «Zeitgedichte» Гейне ядовито высмеивал избрание германского императора и издевался над поведением демократов во франкфуртском парламенте. Некоторые из произведений этой эпохи - лучшие образцы Гейневской сатиры. Правда, его издевательства - смех сквозь слезы; он находит утешение в мысли, что немецкие коммунисты раздавят «потомков тевтоманов 1815 года», как червей, но победа реакции, невозможность уследить за политическими событиями из «матрацной могилы» наводили все более мрачные мысли. Претерпевая страшные боли, отрезанный от живого мира, Гейне, естественно, приходит к пересмотру своего разрешения проблемы «эллинства» и «назарейства». В «Bekenntnisse» (Признания) он как будто возвращается к «назарейским» (национально-иудаистическим) идеалам своей юности, но возвращение это в значительной степени только мнимое: религиозные спекуляции часто становятся для великого насмешника лишь материалом для злейшей словесной игры, их пародирующей. Важнейшим произведением периода «матрацной могилы» является последний изданный при жизни Гейне сборник стихотворений - «Romanzero». Глубочайшим пессимизмом проникнуто это последнее произведение умирающего Гейне: богатая локальная и временная экзотика, фантастика романтических образов, отзвуки последней любви (к загадочной Mouche - К. Сельден), отголоски политической и религиозной полемики, - все это сливается в одном безнадежном лейтмотиве: «Und das Heldenblut zerrinnt, und der schlechte Mann gewinnt» (И проливается кровь героя и побеждают дурные люди).

Из посмертного наследия Гейне особенный интерес, судя по сохранившемуся фрагменту - образцу мастерской романтической прозы, представляли его «Memoiren». Печальная судьба этого произведения, уничтоженного по проискам гамбургской родни, оправдала зловещее предсказание поэта: «Wenn ich sterbe, wird die Zunge ausgeschnitten meiner Leiche» (Когда я умру, они вырежут язык у моего трупа).

В обширном поэтическом и публицистическом творчестве Гейне сменяются, сочетаются и отталкиваются друг от друга три мировоззрения, боровшиеся в его эпоху: он начал свою поэтическую деятельность как певец лунной сказки и романтической любви. Этой поэзии соответствовали временами и его политические воззрения, когда он высказывался за монархию и заявлял, что не любит республики, что больше ценит подвиги верности, нежели подвиги свободы. Но т. к. он сам вырос в эпоху эмансипации бюргерства, то эта дворянско-романтическая идеология все больше и больше вытеснялась идеологией революционно-буржуазной. Обуреваемый этой внутренней борьбой, Гейне то называет любовь к буржуазной свободе своей религией, «первосвященником к-рой был Христос, а апостолами французы», отвергая дворянство как ненавистное ему привилегированное сословие, то сочувствует ему как, якобы, хранителю цивилизации, отстаивавшему не столько свое классовое господство, сколько все художественные коллекции, которые оно собирало в продолжение веков. После переезда в Париж Гейне однако может считаться в течение довольно долгого времени провозвестником буржуазных идей - он первый немецкий поэт, гордо воспевший великие идеи 1789 года. Но познакомившись основательней с развитой буржуазией во Франции, он вследствие неустойчивости своего мировоззрения отходит в царство романтизма. С другой стороны, Гейне - верный барабанщик революции и прогресса вообще. Разочаровавшись в дворянстве и буржуазии, он благодаря Марксу приближается к идеологии пролетариата, сознает его историческую роль, но боится победы коммунизма, ибо, как индивидуалист и интеллигент до мозга костей, с ужасом и трепетом думал о господстве несознательных рабочих, этих, как писал он, «мрачных иконоборцев», которые «своими грубыми руками беспощадно разобьют все мраморные статуи красоты, столь дорогие моему сердцу; они разрушат все те фантастические игрушки искусства, которые были так милы поэту; они вырубят мои олеандровые рощи и на их месте станут сажать картофель». И в этом царстве социализма, - думал Гейне, - лавочник будет заворачивать кофе для старух в листы его «Книги песен», ибо, говорил он - «я прекрасно понимаю, что победа социализма грозит гибелью всей нашей цивилизации». Но раз признав, что «все люди имеют право есть», поэт, хотя сердце его и «сжимается болью», благословляет наступление новой эры и восклицает: «Да разобьется этот старый мир, в котором невинность погибала, эгоизм благоденствовал, человек эксплоатировал человека».

Гейне не был социалистом в полном смысле этого слова, и мировоззрение Маркса в целом так и осталось для него недоступным. Начиная с 30-х гг., он неоднократно предсказывал победу коммунизма; он считал «докторов революции» - Маркса, Энгельса и др. - единственными властелинами будущего. Его представление о пролетарской революции как о разрушительнице мира искусства и культуры базируется на непосредственных впечатлениях, вынесенных поэтом, а не научным социалистом, от выступлений рабочего класса периода разрушения машин, неорганизованных восстаний и т. д. Гейне не изменил этого своего представления о рабочих даже к концу жизни - об этом свидетельствует его стихотворение «Wanderratten» (Бродячие крысы). Но если он не был целиком ни романтиком, ни революционно настроенным буржуа и ни коммунистом, все же он до конца жизни верил в победу пролетариата. Отражая в своем творчестве идеи трех борющихся между собою мировоззрений своего времени, он сумел их соединить в известном смысле в одно художественное целое, и этим объясняется его исключительное положение не только в немецкой, но и в мировой литературе. В первой он определил свое место так: «Мною заканчивается старая немецкая лирическая школа и одновременно открывается новая школа, современная немецкая лирика». Вместе с тем Гейне создал целую школу в немецкой журналистике. В мировой литиратуре Гейне - самый популярный немецкий поэт. Его поэзия, особенно его ирония, оказывала и продолжает оказывать огромное влияние не только на отдельных писателей, но и на целые литературные школы, как в Германии, так и за границей. Вся политическая и социалистическая поэзия в Германии, а отчасти и в других странах, пошла, вплоть до конца XIX в., в большей или меньшей степени по стопам Гейне. Немногие поэты в мировой лит-ре имели столько подражателей и друзей и в то же время столько врагов, как Гейне. К первым всегда причислял и причисляет себя пролетариат; ибо, несмотря на отсутствие у Гейне твердого мировоззрения, он принадлежит к тем гениям, которые всегда влияли революционно или, по крайней мере, прогрессивно. И рабочий класс чтит его именно так, как того желал сам поэт: как храброго солдата в освободительной борьбе человечества. Революционная буржуазия до 1848 (а радикальная эмиграция до 60-х годов) признала Гейне, с некоторыми оговорками, своим поэтом, «политическим борцом». В этом направлении написана биография Ад. Штродтмана. Но бюргерство эпохи реакции (50-60-е гг.) и грюндерства (70-е гг.), склонное к примирению с феодализмом, отклонило Гейне-политического поэта целиком, запрещая даже некоторые его произведения. Идеологи «либеральной» буржуазии эпохи Бисмарка, как Ю. Шмидт и Г. Трейчке, видели в нем «знаменоносца еврейско-журналистического нахальства» и врага «немецкого духа». Мещанство же считало Гейне изгоем и безнравственным человеком, а «истинные представители немецкой народности», начиная от В. Менцеля и кончая современным Ад. Бартельсом, выступают против него с уличной руганью как против «семита». В кругах буржуазии Гейне завоевал себе прочное место лишь как автор многих романсов и песен, как чистый лирик. Так же оценивает его и вся официальная буржуазная история литературы. Эту своеобразную «чистку» творчества Гейне проделали и «радикальные» историки «Молодой Германии» - Карпелес и Прельс, превратившие Гейне в филантропа. Историко-филологическая литературоведческая школа, в лице Эльстера, Гюффера и др., которым принадлежит ряд полезных биографических и филологических изысканий по частным вопросам жизни и творчества Гейне, не могла понять его в целом. В общем немецкая буржуазия вплоть до сегодняшнего дня, признавая в нем гениального художника, обращается с Гейне-политическим поэтом, как с «дохлой собакой». Особенно наглядно это выявилось, когда в конце 80-х гг. в Дюссельдорфе образовался комитет для сооружения памятника (шум, поднятый юнкерством, церковью и большей частью буржуазной прессы, и угрозы правительства заставили инициаторов отказаться от их плана). И когда наконец наиболее левая часть буржуазии поставила ему в 1913 во Франкфурте-на-Майне первый скромный камень, он был посвящен «чистому лирику», «автору Книги песен ». Лишь отдельные яркие личности среди буржуазии, как напр. Геббель и Ницше, оценили Гейне во всем его историческом величии. Ницше называет его «последним немецким событием мирового значения». Двойственно также и отношение к Гейне со стороны мелкой буржуазии: когда в конце XIX в. в немецкой лит-ре победил натурализм, то представители его сильно расходились друг с другом в оценке Гейне. Лишь наиболее левые писатели, как например Демель, признали его полностью. Спор о Гейне продолжается и поныне.

Поэзитческа тенхика Генриха Гейне

Поэзитческа тенхика Генриха Гейне характеризуется своеобразной неустойчивостью, постоянными исканиями нового выражения, ведущими к разложению как унаследованных от романтики, так и создаваемых самим поэтом форм. Автопародия (Selbstpersiflage) постоянно встречается у Гейне, - так форма «Лирического интермеццо» разлагается в «Verschiedene», образы «Nordsee» (Северное море) пародируются в «Memoiren des Herrn von Schnabelewopski», ироническое уничтожение баллады в «Neue Gedichte» и «Romanzero» идет параллельно с ее созданием («Tannhauser», «Unterwelt» (Подземный мир)). Но в то же время эта раздвоенность, разорванность восприятия, быстрые переломы настроений, постоянная все отрицающая едкая ирония получают в лирическом творчестве Г. адэкватное выражение, мастерство которого почти не имеет себе равного, но формы к-рого меняются несколько раз.

В «Лирическом интермеццо» Гейне выступает мастером малой стихотворной формы - трех- или двухстрофной (иногда и однострофной) лирической пьесы, написанной в свободных по заполнению такта четырех- и трехударных размерах немецкой народной песни. Несмотря на широкое использование этих ритмов поздними романтиками (в частности В. Мюллером и Эйхендорфом, ритмика которых поразительно близка к ритмике Гейне), Гейне сумел в «Лирическом интермеццо» дать им совершенно новое оформление. Прежде всего, композиционно: отдельные Lieder теряют у Гейне свою самостоятельность, являясь лишь отрывками единого сюжетного целого - истории несчастной любви (степень автобиографической точности, которой уделяют так много внимания немецкие исследователи, разумеется, совершенно несущественна) от первого признания «в чудесно-прекрасном месяце мае» до воображаемого самоубийства осенней «холодной и немой ночью» - отрывками, как бы выделяющими наиболее яркие моменты повествования, внутренняя связь которых подчеркивается перенесением лейтмотива из одной пьесы в другую. Во-вторых, существенной перестройкой внутреннего движения лирической эмоции: для народной песни и, в особенности, для подражавших ей эпигонов романтизма характерно или постепенное нарастание неизменяющейся лирической эмоции, или свободное, неспешное ее варьирование; напротив, у Гейне внутреннее движение лирической эмоции построено целиком на контрасте, на антитетическом переломе настроения, заставляющем поэта заканчивать сентиментальную тираду иронической pointe. При этом, в «Лирическом интермеццо», благодаря избранной поэтом малой форме и отмеченному выше композиционному приему, ироническая pointe часто выносится за пределы стихотворения, так что одна пьеска образует ироническую концовку к другой. Формально антитетичность лирической эмоции находит у Гейне свое выражение в резких переломах стиля и языка - в смене образной, широко пользующейся символикой природы поэтической речи нарочито сухими прозаизмами, подчеркнуто деловой речью.

В последних частях «Книги песен» - «Heimkehr» (Возвращение на родину), «Harzreise» (Путешествие по Гарцу) и «Nordsee» - лирическая манера Гейне получает дальнейшее развитие. Правда, «Heimkehr» во многом повторяет художественные приемы «Лирического интермеццо»: сюжетное строение, значительно более осложненное (фабула «Heimkehr» - умирание старой любви, зарождение и неудача новой любви (автобиографически - к младшей дочери Соломона Гейне - Терезе), заключительная ироническая апология «случайной любви»), антитетичность лирической эмоции, переломы стиля и словесные pointes, ритмы народной песни. Но вместе с тем появляются новые формы: наряду с лирической народной песней используются мотивы народной и романтической баллады («Lorelei», «Die Jungfrau schlaft» - «Девушка спит» и т. д.); лаконический параллелизм зачинов и скупая на описания символика природы в духе народной песни «Лирического интермеццо» сменяется в «Heimkehr» мастерским пейзажем (особенно важны мотивы моря и города, впервые выступающие в лирике Гейне); наблюдается тяготение к большей лирической форме. Это тяготение получает блестящее разрешение, с одной стороны, в многострофных балладах «Harzreise», идеологически уже связанных с позднейшим периодом творчества Гейне, - апология «рыцарей духа», прославление освобожденной плоти (Prinzessin Ilse), но в стиле и метрике, продолжающих прежние лирические формы Гейне; с другой - в вольных ритмах «Nordsee», представляющих резкий контраст с его предыдущей лирической манерой: мощный подъем лирической эмоции, патетический и местами гиперболический стиль, щедрое использование античной и христианской мифологии, грандиозная символика природы, наконец, ни с чем не сравнимое мастерство ритма - таковы основные особенности этих «дифирамбов морю».

Однако, и здесь, несмотря на патетичность формы, ирония не оставляет Гейне, - иронические pointes приобретают лишь большую остроту и неожиданность в «Nordsee» - ср. композицию «Fragen» (Вопросы), «Seegespenst» (Морской призрак) и др.

В третий раз (после «Лирического интермеццо» и «Nordsee») лирическое творчество Г. достигает своего высшего подъема в «Romanzero». Поэт опять находит новую лирическую форму - форму многострофной баллады (отдельные высоко мастерские образцы которой - «Ritter Olaf», «Frau Mette» - даны уже в «Neue Gedichte»), кажущаяся эпичность и пластичность образов которой становится лишь прозрачной символикой личных переживаний поэта.

Своеобразие этих видений «матрацной могилы», в которых поэт развертывает своего рода «легенду веков», черпая сюжеты из исторических преданий и сказаний всех времен и народов, в том, что все они - лишь вариации одной и той же эмоции - глубокого, безнадежного отчаяния. Правда, в «Romanzero» лирическая эмоция не дана открыто, но она настойчиво выступает в композиции всей книги, в последовательности отдельных пьес, - ср. напр. характерный для видений «матрацной могилы» образ отрубленной головы и его снижение в последовательных вариациях: «Karl I», «Maria Antoinette», «Pomare». Ирония не оставляет Гейне и в этом последнем цикле, - наряду с мастерскими pointes конца («Firdusi», «Disputation» (Диспут)), она часто ведет к персифлированию (автопародированию) созданной формы («Rampsenit», «Der weisse Elephant» (Белый слон), «Der Apollogott» (Бог Аполлон)).

Как лирика Гейне, так и его сатира строятся в значительной степени на разложении романтических форм. Основным приемом комики у Гейне является словесная игра (Witz). Не говоря уже об обычных пуентировках конца, Гейне мастерски владеет пародической цитатой (ср. напр. «Schlosslegende» (Дворцовая легенда)) и приемом антифразы (ср. напр. «Bei des Nachtwachters Ankunft in Paris» (На прибытие ночного сторожа в Париж)); охотно прибегает он также к гротескным выводам из известного реального факта (ср. напр. «Der neue Alexander» (Новый Александр), «Unsere Marine» (Наш флот)), к комической гиперболе (ср. напр. замечательное предсказание «верноподданнической» немецкой революции в «1649-1793-???»), к буквальному истолкованию образных выражений и кажущемуся алогизму словосочетаний (ср. напр. «Zur Beruhigung» (Для успокоения)); в области комической фоники особенно интересны составные рифмы Г. («Apollo/toll,о»). Из других форм сатиры Гейне следует отметить использование им басни как орудия злободневной политической («Langohr I» (Долгоух I), «Die Wahlesel» (Избирательные ослы)) и личной («Der Wanzerich» (Клоп)) борьбы.

Но в лучших образцах своей сатиры Гейне не ограничивается этими приемами комики, - он дает их на фоне противоположной эмоции, тем самым заостряя контраст, подчеркивая переломы настроений. Так в «Атта Тролль» сатирическая животная басня (история медведя, вставная история мопса - швабского поэта) чередуется с романтической экзотикой охоты в Пиренеях. Еще острее дан контраст в «Германии», где сатирическая характеристика немецкой действительности перебивается пафосом лирических отступлений; и здесь Гейне пользуется еще элементами романтических форм, - то патетически сублимируя их (мотивы двойника, сказочные реминисценции), то иронически персифлируя (беседа с «отцом Рейном», с Барбароссой, с Гаммонией).

То же контрастное строение, те же переломы настроения и стиля, тот же блеск словесной игры и пафос высокого лиризма свойственны и прозе Гейне. Характерно, что попытки Гейне овладеть большой повествовательной формой окончились неудачей, - три сохранившихся главы его недописанного романа «Бахарахский раввин» свидетельствуют о неумении поэта выдержать тон спокойного объективного повествователя. И не менее характерно, что в больших вещах Гейне («Reisebilder») объединение достигается чисто внешне - формой путешествия, единством личности рассказчика. Но, не создав большой формы, Гейне мастерски пользуется повествовательным фрагментом, вводя его в неповествовательную прозу («Buch Le Grand» (Книга Ле Гран), «Memoiren des Herrn von Schnabelewopski» (Мемуары г-на фон Шнабелевопски), «Florentinische Nachte» (Флорентийские ночи). Так, разбивая унаследованное деление художественной и нехудожественной прозы, Гейне создает из соединения их элементов новую форму - форму фельетона. Как мастер фельетона Гейне породил целую школу в немецкой журналистике.

Генрих Гейне в России

Русский Гейне имеет длительную и поучительную историю: длительную, ибо до последнего времени его творчество не перестает быть фактором, действенным и в нашей литературе; поучительную, ибо на его восприятии отразилась наглядно смена эпох - классовые сдвиги, изменение психо-идеологии. Этот длительный контакт Гейне с сознанием русского читателя, критика и переводчика объясняется столь характерной для великого немецкого поэта двойственностью, многообразно модифицированной в его творчестве. Благодаря этой двойственности он мог удовлетворять совершенно противоположным запросам и настроениям отрицающих друг друга общественных групп. Гейне всю свою творческую жизнь колебался между дворянством и буржуазией, между романтизмом и реализмом. Более того, «от романтизма через буржуазную культуру он смотрел вперед к социализму» (В. М. Фриче), то приближаясь к нему, то отталкиваясь от него. Поэт, разлагавший своей убийственной иронией мир романтики, обнажавший его социальные корни, храбрый солдат за освобождение человечества, нанесший не один сокрушительный удар реакции, буревестник революции 1848 и - последний романтик, усумнившийся в ценности нового, грядущего мира, высмеивающий демократию так же как и монархию, - все элементы этих антитез с одинаковой силой выражены в поэзии Гейне, и вся ее сила именно в этой напряженной антитетичности. В эпоху, которой не могли еще быть близки эти социально-идеологические устремления ни в отдельности, ни в их противоречии друг другу, - Гейне знают и ценят, но им не увлекаются, ему еще не подражают. Жуковский, признавая высокую одаренность Гейне, смутно чувствует революционность его иронии и страшится ее, как исчадия ада. Что касается Пушкина, то «Записки» Смирновой сообщают нам его отзывы о Гейне, которые были бы весьма примечательны, если бы были достоверны. По «Запискам», «Lieder» Гейне для Пушкина - «высшее и единственное в своем роде искусство, соединяющее классическое с народным». Несомненны отзвуки Гейне в творчестве Лермонтова («Сосна», «Они любили друг друга», «Выхожу один я на дорогу» и т. д.), но столь же несомненно, что специфические черты Гейне не оставили следа в поэзии Лермонтова. И тот и другой увлекались Байроном, были «скорбниками»; мотивы обреченности и безнадежности, романтические грезы, к-рые не могут сбыться, - эти общие поэтам того времени мотивы сближали Лермонтова и Гейне, но связь эта не могла быть ни глубокой, ни продолжительной.

С середины 30-х годов (в 1835 - статья Ф. Шаля и перевод «Флорентийских ночей» в «Московском наблюдателе») Гейне начинает приобретать популярность в более широких кругах. Люди сороковых годов не могут не чувствовать в Гейне своего писателя. Герцен отдает ему обильную дань в одном из первых своих произведений - в «Записках молодого человека», но и более зрелое произведение Герцена - «Кто виноват» - своими реминисценциями, часто ссылками, да и самой манерой повествования - отступлениями, внезапными вспышками иронии или сарказма - свидетельствует о пристальном изучении Гейне и некоторой конгениальности обоих писателей. Ни один из выдающихся поэтов той эпохи также не обошел Гейне. Влияние его заметно в ряде стихотворений Тютчева (напр. «Еще земли печален вид», «Конь морской», «Дума за думой» и т. д.). Не чужда Тютчеву и гейневская двухстрофная форма и знаменитый Schlusspointe. Ему же принадлежат и первые русские стихотворные переводы Гейне (в «Галатее», 1829-1830). Тютчев своеобразно передает Гейне средствами своего архаизирующего стиля. Огареву близки в Гейне мотивы безысходности и их реалистическое, почти бытовое, выражение, не брезгающее прозаизмом, как бы сильнее оттеняющим бесплодность стремлений и обреченность одинокого идеалиста. Если Огареву не давалась ирония Гейне, то у А. Григорьева в его переводах и оригинальных стихотворениях эта ирония даже несколько утрируется. Обильны переводы и вариации Гейне у А. Майкова. Но особенно близок Гейне, правда лишь в одном своем аспекте, Фет. Стремясь выразить своеобразные черты Гейне наиболее точно, Фет не останавливался и перед затрудненностью понимания его переводов и даже перед насилием над русским языком (особенно синтаксисом). Чрезвычайно характерно для 40-х гг. влияние Гейне на оригинальную лирику Фета.

Гейне был близок дворянской интеллигенции этой эпохи именно самой своей двойственностью, колебаниями между старым и новым, разлагающим самоанализом, вершиной которого и была его страшная ирония над самим собой, над романтикой своего чувства. Беспочвенная во внешнем мире, эта социальная группа была столь же беспочвенна и в мире внутреннем. Потеряв доверие к действительности, она потеряла доверие к самой себе, к своему интимному миру, она перестала верить тому, во что хотела бы верить, - не только в мир идеала, возвышающийся над действительностью, но и в органичность своих стремлений к нему, в трагизм этих бесплодных стремлений. «Самое страшное то, что нет ничего страшного», - восклицают люди этой эпохи, и Гейне был им близок прежде всего как «трагическая натура, в которой подорвана всякая вера в ее собственный трагизм».

В поэзии Фета первого периода и отразилось это «болезненное настройство» немецкого поэта, поскольку оно преломилось в сфере интимного, эмоционального.

Документом, чрезвычайно ценным для характеристики восприятия Гейне в 40-х гг., является статья А. Григорьева «Русская изящная литература в 1852». Критик, отметив в поэзии Фета «такого рода причудливость мотивов, что не можете верить их искренности», «такого рода болезненность, которая как-будто сама собой любуется и услаждается», переходит к «источнику» этой «болезненной поэзии», а именно к Гейне. Он отмечает в его лирике «отсутствие настоящей, искренней печали», а с другой стороны, самоуслаждение этой печалью, этим мучительством, самым процессом страдания, раздутого фантазией, в к-рое сам поэт «до цинизма не верит». Эта характеристика заставляет нас вспомнить «знакомые все лица» - образы тургеневских «лишних людей», которым конечно болезненность и разлагающая ирония гейневской лирики не могла не быть близка (реминисценции из Гейне находим и в «Senilia» Тургенева - ср. «Лазурное царство», «Нимфы»), образы Достоевского, который недаром заставил Версилова - одного из своих мечтающих и страдающих мучителей - говорить языком одного ио стихотворений Гейне («Frieden» из «Nordsee»; ср. также отдельные места в «Записках из подполья», «Идиоте», «Братьях Карамазовых», «Дневнике писателя»).

Но вот приходят новые люди; появляется радикальный разночинец. И ему нужен Гейне, но уже другой. Гейне-сатирик, политический поэт, Гейне-публицист, Гейне-мастер сарказма, глашатай освободительных идей, а не болезненно-меланхоличный лирик, близок новой интеллигенции, ибо для нее стали очередными те цели, за которые боролся Гейне - идеолог радикального бюргерства. Шестидесятники отдавали себе отчет и в том, что Гейне не совсем «свой», но они или игнорировали это, или довольно сурово расправлялись с тем Гейне, который был не нужен или даже мешал им. Так Писарев объясняет все неприемлемое для него в творчестве Гейне дилетантизмом, и прежде всего - дилетантизмом политическим. Отсутствующую руководящую идею, поглощающую всего человека, и заменила игра в идеи, игра с самим собой и своим искусством. Но это исторически обусловлено: «Предшественники (Гейне) верили в политический переворот; преемники верят в экономическое обновление, а посредине лежит темная трущоба, наполненная разочарованием, сомнением и смутно-беспокойными тревогами; и в самом центре этой темной трущобы сидит самый блестящий и самый несчастный ее представитель - Генрих Гейне, который весь составлен из внутренних разладов и непримиримых противоречий». От всего написанного Гейне, по мнению Писарева, останутся лишь «его сарказмы, направленные против традиционных доктрин, против политического шарлатанства, против национальных предрассудков, против ученого педантизма». Характерно для Писарева, что в споре между Бёрне и Гейне он решительно становится на сторону первого. Для мелкобуржуазного демократа, каким был Писарев, не было и не могло быть ясно, что Гейне «защищает более возвышенное мировоззрение против ограниченного мелкобуржуазного радикализма, представителем которого был Бёрне» (Меринг), против его половинчатости и узости, как для того же Писарева осталось непонятным революционное значение гегелевской философии, которую Гейне, опять-таки вопреки Бёрне, стремился «свести с французским социализмом», усиленно пропагандируя ее во Франции, а последний - в Германии.

Более глубокой оценки дождался Гейне в XX в. Она была подготовлена усвоением его творчества в целом за время между 60-ми гг. и новым столетием, когда неоднократно переиздавался весь Гейне (Сочин. под ред. П. И. Вейнберга, известного перев. и подражаниями Гейне - стих. «Гейне из Тамбова»), но гл. обр. социально-психологическими сдвигами. В эпоху войн и революций, усложненную в своих обострившихся противоречиях, поэзия Гейне, полная острого осознания общественных антагонизмов и предчувствия грядущих катастроф, как и чувства собственной обреченности и оторванности от исторического движения, должна была снова стать близкой некоторым слоям русской интеллигенции. К этой поэзии, столь мудрой и болезненной в одно и то же время, не могла не прислушаться та группа русского символизма, в которой окончательно уже изживала себя дворянская культура. Глубоко ненавидя буржуазное общество, эта группа могла быть особенно чутка к иронии Гейне, отрицающей все ценности буржуазного мира; пережив полосу романтизма и разочаровавшись в нем, лишенная положительных идеалов, которых вне романтики она найти не могла, эта группа была особенно восприимчива к иронии Гейне, разлагающей романтизм, к пародированию того, что ему самому было дорого. Но это же безверие и кощунство и отталкивало от Гейне именно потому, что было близко. Такова сложная любовь-вражда к Гейне А. Блока, выдающегося представителя этой группы и лучшего, наряду с Фетом, переводчика Гейне. В блоковском восприятии Гейне много общего с восприятием дворянских поэтов 40-х гг., но более значительные исторические перспективы расширили и углубили переживание гейневского творчества. Здесь уже осознана и прочувствована не одна лишь его сторона, не только болезненная противоречивость его в одной области - интимной, эмоциональной жизни, а усвоено это творчество в целом, понята его антитетичность во всем многообразии. Еще до революции Блок констатировал близость Гейне, томящегося в тупике реакции между революциями 1830 и 1848, к настроениям интеллигенции после 1905 (статья «Ирония»). К этому же периоду относятся переводы Гейне из «Heimkehr». Влияние Гейне сильно заметно в ряде стихотворений Блока, не говоря уже об использовании гейневских свободных ритмов («К вечеру вышло тихое солнце», «Когда вы стоите на моем пути», «Ночная фиалка» и мн. др.). Образы лирики Блока той поры - «нищий дурак», «стареющий юноша», - «близкие родственники того, который ломается в муках былых страстей в гейневском Двойнике » (перев. Блоком). Излюбленные мотивы Блока, например «Возмездие», трактуются с гейневской иронией, выражающейся в «Schlusspointe» (ср. стих. «Унижение»). Эти уже отмеченные в свое время отдельные реминисценции и заимствования (см. указанные ниже работы Е. Книпович, Ю. Тынянова и др.) конечно не могут сравниться по своему значению с аналогией, не столь ясной, как в деталях, но несомненной в целом, - общего тона поэзии Блока периода реакции, автора «Незнакомки» и «Балаганчика», зло иронизирующего над своей былой романтикой, даже пародирующего ее. Но еще более углубляется и расширяется эта связь после Октябрьской революции. Блок - редактор собр. сочин. Гейне в издании «Всемирной лит-ры» - рассматривает его не академически, а в связи с политикой и в отношении к революции. Отмечая оторванность Гейне от массы, солидаризуясь в этом указании с Герценом, Блок в свете опыта своего революционного времени ясно видит превосходство Гейне над народолюбцами типа Бёрне («Несмотря на физическое отвращение, - пишет Блок в своем Дневнике, 1919, - Гейне чувствует в чем дело (Силезские ткачи). Он - артист. Народолюбец при любви не чувствует»). Одновременно с притяжением сказалось и отталкивание. Двойственное отношение Гейне к революции было близко Блоку в период реакции, но оно раздражало его как отражение интеллигентского бессилия тогда, когда он призывал слушать «музыку революции».

Из поэтов наших дней, не чуждых влияния Гейне, отметим М. Светлова, пытающегося воспроизвести гейневскую иронию, сочетание патетики с прозаизмом и т. п.

Гейне Генрих биография кратко изложена в этой статье.

Гейне Генрих биография краткая

Христиан Иоганн Генрих Гейне — знаменитый немецкий поэт, публицист и критик.

Гейне родился 13 декабря 1797 г. в Дюссельдорфе в семье еврейского купца. Личность сформировалась под влиянием матери, поклонницы французского просветительства и энциклопедистов. Духовному воспитанию юноши и развитию его интереса к поэзии способствовал его дядя, страстный библиофил, предоставивший в его распоряжение свою библиотеку.

Окончив лицей, Гейне служил в банкирской конторе, приказчиком на бакалейном складе, комиссионером. Но служба тяготила его, в отличии от поэзии.

В 1819 г. он поступил на юридический факультет Боннского университета, увлечения философией и литературой не оставил. Проучившись весьма недолго в университете, он перебрался в Берлин.

С 1821 по 1823 год Гейне учится вБерлинском университете, где слушает курс лекций у Гегеля. В 1821 г. вышел его первый поэтический сборник «Книга песен», а еще через два года трагедии «Алманзор», «Ратклиф» и сборник стихов «Лирическое интермеццо».

В 1825 г. получил степень доктора права в Геттингенском университете и… полностью отдался литературной работе.

В 1826-1831 гг. Гейне издал прозаические «Путевые картины», в которых повествовалось о путешествиях по Германии. Затем уехал во Францию и остался там навсегда как политический эмигрант. Издал несколько книг о современном положении в Германии, и французской политической и культурной жизни.

В конце 1830-х гг. Гейне стал революционным радикалом, проникнувшись социалистическими идеями (памфлет «Людвиг Берне», 1840).

В 1843-1844 гг. он создал лучшие поэтические произведения - поэмы «Атта Тролль» и «Германия. Зимняя сказка». В них резко высмеивается немецкое филистерство, национализм, милитаризм и воспевается молодая революционная Германия. В это время Гейне подружился с К. Марксом, принимавшим участие в публикации его последней поэмы.

Генрих Гейне (нем. Heinrich Heine, полное имя Христиан Иоганн Генрих Гейне, нем. Christian Johann Heinrich Heine, 13 декабря 1797, Дюссельдорф, Германия) - был одним из самых известных немецких поэтов и журналистов 19-го века. Гейне был поэтом-романтиком. Он сделал повседневный язык более поэтичным, придал фельетону художественную форму и дополнил немецкий язык редкими, неизвестными до этого, стилистическими легкостью и элегантностью. Этот талантливый журналист, публицист, сатирик и полемист поистине вызывает восхищение.

Если место рождения поэта не вызывает никаких сомнений, то точная дата его рождения не может быть однозначно установлена. Все записи, которые могли бы предоставить информацию, были утеряны на протяжении последних 200 лет. В соответствии с текущим состоянием исследований, считается, что Гейне родился 13 декабря 1797 года. Он был старшим из четырех детей торговца тканями Самсона Гейне и его жены Бетти, урожденной ван Гельдерн. Будущий поэт рос в значительной степени ассимилированным, под влиянием духа Гаскалы. Гейне был отправлен на учебу в лицей Дюссельдорфа, в котором пропагандировались идеи позднего Просвещения. Именно там, будучи школьником, Генрих написал свои первые стихи. В 1814 году он остался без аттестата об окончании лицея. Следуя семейной традиции, Гейне должен был вступить в ремесленное училище для освоения коммерческой профессии с целью продолжения дел своего отца. В 1815 и 1816 годах Гейне работал на банкира Риндскопфа во Франкфурте, а затем в банке своего богатого дяди, Соломона Гейне, в Гамбурге. Гейне не имел ни склонности, ни талантов к денежно-кредитной политике, и вскоре был отправлен на работу в магазин ткани, который через короткий промежуток времени обанкротился. После этого поэт решает поступать в университет. Сначала он учится в Бонне, затем Геттингене и Берлине. В 1819 году Гейне начинает изучать право. В зимнем семестре 1820 года, он отправился в Геттингенский университет, но уже в феврале 1821 года был вынужден покинуть его. Причиной тому стала дуэль. Конфликт между Гейне и его сокурсником возник предположительно из-за еврейского происхождения поэта. После этого Гейне отправился в Берлин. Там он учился три года (1821-1823). Вскоре он вступил в контакт с литературными кругами города, и регулярно посещал салон Рахель Левин и Карла Августа Фарнгагена фон Энзе. Позже, в июле 1825 в Геттингене, Гейне получил степень доктора юридических наук. В июне он был крещен в протестантской церкви и получил христианское имя Иоганн Генрих. С тех пор его звали Генрих Гейне.

Гейне пытался несколько раз устроиться на государственную службу, в том числе профессором в Мюнхене. Но так как все эти попытки не увенчались успехом, он решил работать внештатным автором. Впервые стихи Гейне были опубликованы в декабре 1821 г. в Берлине. В 1824 году появилась коллекция из тридцати трех стихотворений. В октябре 1827 был создан томик стихов «Книга песен», который стал основой славы Гейне. В своем дальнейшем творчестве Гейне начал использовать ироничный стиль, и его стихотворения приобрели политическое содержание. Из-за этого он подвергся политическим нападениям и в 1831 году был сослан в Париж. Париж стал окончательным местом изгнания Гейне, когда его работы были запрещены в Пруссии в 1833 и в 1835 годах. Здесь он встретился со многими интересными людьми той эпохи: с социалистом-утопистом Сен-Симоном, а также другими деятелями французской и немецкой культуры, такими как Гектор Берлиоз, Людвиг Борн, Фредерик Шопен, Жорж Санд, Александр Дюма и Александр фон Гумбольдт. Космополитический город вдохновил Гейне в последующие годы к написанию эссе, политических статей, воспоминаний, стихов и прозаических произведений. В 1841 году Гейне женился на Матильде, продавщице обуви, которую он знал с 1834 года.

В феврале 1848 года Гейне перенес расстройство, которое подорвало его здоровье. Но Гейне не потерял чувства юмора и страсти. Он продолжал писать. Великий поэт умер 17 февраля 1856 года и через три дня был похоронен на кладбище Монмартр, в Париже. В 1901 году его могила была украшена мраморным бюстом, выполненным датским скульптором.

Имя: Зинаида Гиппиус (Zinaïda Hippius)

Возраст: 75 лет

Деятельность: поэтесса, писательница, драматург, литературный критик

Семейное положение: вдова

Зинаида Гиппиус: биография

О златокудрой представительнице серебряного века Зинаиде Гиппиус говорили, что Бог удостоил ее «ручной выделки», выпуская остальных людей «пачками» и «сериями». Писательница любила эпатировать публику откровенными нарядами, шокирующими заявлениями и неординарным поведением.

Пока одни восхищались работами литераторши, другие выказывали идеологу русского символизма пренебрежение, заявляя, что ее гений достаточно посредственен. Спустя столетия интерес к творчеству и биографии Декадентской Мадонны значительно вырос, и сейчас произведениями поэтессы зачитывается как великовозрастная аудитория, так и молодежь.

Детство и юность

8 ноября 1868 года у юриста Николая Романовича Гиппиус и его жены Анастасии Васильевны (Степановой) родилась дочь, которую назвали Зинаидой. Семейство проживало в городе Белеве Тульской губернии, где Николай Романович проходил службу после окончания юридического факультета.

Из-за специфики деятельности отца постоянного места жительства Гиппиусы не имели. В детские годы поэтесса успела пожить и в Харькове, и в Петербурге, и в Саратове.

В 1880 году Николай Романович получает должность судьи, и семья снова переезжает: в этот раз на родину – город Нежин. Поскольку в маленьком городке не было женской гимназии, Зину отдали в Киевский институт благородных девиц, но уже через полгода забрали обратно: девочка так тосковала по дому, что все шесть месяцев провела в институтском лазарете.

Огромным потрясением для поэтессы стала смерть отца. Мужчина скоропостижно скончался в марте 1881 года от туберкулеза. Оставшись без средств к существованию, Анастасия Васильевна с дочерьми (Зинаидой, Анной, Натальей и Татьяной) переезжает в Москву. Там Зину отдали в гимназию Фишер. Спустя полгода учебы у будущей поэтессы также диагностировали туберкулез. Мать опасалась, что все дети, унаследовавшие от отца склонность к чахотке, долго не проживут, и поэтому уехала в Крым.

Из-за чрезмерной опеки матери домашнее обучение стало для будущей мистификаторши единственно возможным путем к самореализации. Точные науки никогда не интересовали литераторшу. С ранних лет Зина начала вести дневники и писать стихи – сначала шуточные про членов семьи. Ей даже удалось заразить увлечением тетку и гувернанток.

После Крыма семья переехала на Кавказ. Там жил брат матери – Александр Степанов. Его материальное благосостояние позволило им провести лето в Боржоми. На следующий год семейство поехало в Манглиси, где Александр Степанов скончался от воспаления мозга. Гиппиусы вынуждены были остаться на Кавказе.

Златовласой красавице удалось покорить молодежь Тифлиса. Дьяволица с русалочьими глазами влекла к себе взоры, мысли, чувства всех, кто с нею сталкивался. Зинаиду прозвали «поэтессой», признавая тем самым ее литературный талант. В кружке, который она собрала вокруг себя, все писали стихи, подражая популярнейшему в то время Семену Надсону. Поэзия Гиппиус уже тогда выделялась из общей массы лишенных эмоциональной составляющей произведений товарищей.

Литература

Дом Мережковских стал центром религиозно-философской и общественной жизни Петербурга. Все молодые мыслители и начинающие писатели мечтали попасть на литературные вечера супругов. Посетители салона признавали авторитет Гиппиус и в большинстве своем считали, что именно ей принадлежит главная роль в начинаниях сообщества, сложившегося вокруг Дмитрия Сергеевича.

В литературных кругах столицы Зинаида Николаевна была на передовых позициях: при ее содействии состоялся литературный дебют , она вывела в люди начинающего , ей принадлежит первая рецензия на стихи тогда еще никому не известного .

Уже с 1888 года она начала печататься: первой ее публикацией были стихи в журнале «Северный вестник», затем рассказ в «Вестнике Европы». Позже для публикации литературно-критических статей она взяла себе псевдоним – Антон Крайний. Литераторша писала обо всем: о жизни («Почему», «Снег»), о любви («Бессилие», «Любовь одна»), о Родине («Знайте!», «14 декабря», «Так и есть», «Она не погибнет»), о народе («Крик», «Стекло»).

Стихи Зинаиды Гиппиус, как и проза Дмитрия Мережковского, не вписывалась в рамки общепринятой литературы. Поэтому издатели печатали их произведения на свой страх и риск.

Гиппиус оказалась у истоков зарождающегося в России символизма. Наряду с , Николаем Минским, Иннокентием Анненским ее возвели в ранг «старшего символиста» еще при жизни.

Основные мотивы ранней поэзии Гиппиус – проклятия скучной реальности и прославление мира фантазии, тоскливое ощущение разобщенности с людьми и в то же время жажда одиночества. В рассказах двух первых книг «Новые люди» (1896 год) и «Зеркала» (1898 год) господствовали идеи , которые Гиппиус пропустила через призму собственного декадентского мировосприятия.

В идейно-творческом развитии писательницы большую роль сыграла Первая русская революция (1905–1907 года). После нее в свет вышли сборники рассказов «Черное по белому» (1908 год), «Лунные муравьи» (1912 год); романы «Чертова кукла» (1911 год), «Роман-царевич» (1913 год). В своих произведениях Гиппиус утверждала, что без «революции духа» социальное преображение невозможно.

Встретив враждебно Октябрьскую революцию 1917 года, Гиппиус вместе с мужем эмигрирует в Париж. Эмигрантское творчество Зинаиды состоит из стихов, воспоминаний и публицистики. Она выступала с резкими нападками на Советскую Россию и пророчила ей скорое падение.

Обосновавшись в Париже, где у них еще с дореволюционных времен осталась квартира, Мережковские возобновили знакомство с цветом русской эмиграции: Николаем Бердяевым, Иваном Шмелевым, Константином Бальмонтом, и другими.

В 1926 году супруги организовали литературно-философское братство «Зеленая лампа» – своего рода продолжение одноименного сообщества начала XIX века, в котором участвовал .

Собрания были закрытыми, а гости приглашались исключительно по списку. Постоянными участниками «заседаний» были Алексей Ремизов, Борис Зайцев, Иван Бунин, Надежда Тэффи, Марк Алданов и Николай Бердяев. С началом Второй мировой войны сообщество прекратило свое существование.

Личная жизнь

Еще при жизни о любовных похождениях белой дьяволицы слагали легенды. Женщина, имевшая огромное количество поклонников, была замужем лишь однажды. Ее мужем был небезызвестный философ и поэт – . Их союз неоднократно называли фиктивным: Зинаиде приписывали романы со всем литературным бомондом Санкт-Петербурга, а Дмитрию – мужскую несостоятельность. Только близкие друзья знали, насколько сильно эти два неординарных человека любили друг друга.

Молодые люди познакомились в 1888 году в Боржоми. Там Гиппиус поправляла здоровье, а Мережковский, путешествующий в тот период по Кавказу, был в городе проездом. При первой же беседе Зинаида ощутила их мистическое родство душ. Дмитрий также был очарован восемнадцатилетней поэтессой. Его пленила не столько красота девушки, сколько ее ум. Через пару месяцев мужчина сделал возлюбленной предложение, и та, ни секунды не сомневаясь, ответила согласием.

8 января 1889 года в Тифлисе состоялась скромная церемония венчания. День свадьбы пара никак не отмечала. По возвращении домой каждый из них ушел в работу: Мережковский – в прозу, а Гиппиус – в поэзию. Много позже в мемуарах поэтесса признается, что для нее это все было настолько несущественно, что на утро следующего дня она уже и не помнила, что вышла замуж.

Достоверно известно, что интимных отношений между супругами не было. Гиппиус в принципе не интересовали плотские утехи. Женщина не мыслила жизни без двух вещей: рефлексии и интеллектуальной работы. Все остальное она либо презирала и отрицала, либо высмеивала.

Безусловно, Зинаиде льстило внимание мужчин. Декадентская Мадонна умела пользоваться своей красотой. Ей нравилось очаровывать и нравилось быть очарованной, но дальше переписок дело никогда не заходило.

«Отношения» у нее были и с писателем Николаем Минским, и с прозаиком Федором Червинским, и с критиком Акимом Волынским. Белая дьяволица обожала смотреть в глаза без памяти влюбленных в нее мужчин и видеть там собственное отражение.

В 1905 году семья Мережковских сблизилась с публицистом Дмитрием Философовым. Литераторы не только вместе творили, но и жили. В глазах общества «тройственный союз» писателей был верхом неприличия. Люди осуждали Гиппиус, говоря, что столь недостойным поведением она опозорила и себя, и мужа.

Поборники морали забывали, что с Дмитрием Философовым у поэтессы не могло быть никаких порочных отношений хоты бы потому, что публицист был нетрадиционной сексуальной ориентации, и от одной только мысли о физическом контакте с женщиной его «выворачивало наизнанку». Их сожительство – неудавшейся эксперимент, целью которого было разрушение закостенелых норм морали.

Какие бы слухи не ходили о поэтессе, сколько бы романов в действительности не было на ее счету, все это в итоге не имело значения, ведь душа литераторши не признавала никого, кроме Дмитрия Мережковского, с которым Зинаида Николаевна прожила полвека.

Смерть

После смерти мужа Гиппиус начала писать книгу «Дмитрий Мережковский», но из-за того, что у Зинаиды перестала функционировать правая рука, закончить работу она не смогла.

Лишенная возможности творить поэтесса постепенно теряла рассудок. Писательница хотела как можно быстрее воссоединиться с мужем, поэтому периодически предпринимала попытки уйти в мир иной раньше положенного срока. После череды неудач все еще неплохо работавшая фантазия литераторши создала мир, в котором Дмитрий Сергеевич был еще жив.

Единственной отрадой сходившей с ума женщины была кошка. Ни на секунду не отходившее от хозяйки животное покинуло женщину только однажды – в день ее кончины. Умирая, Зинаида Николаевна тщетно пыталась нащупать руками спутницу ее последних лет.

Вечером 1 сентября 1945 года отец Василий Зеньковский причастил Гиппиус. Она мало что понимала, но причастие проглотила. Легенда серебряного века ушла в небытие 9 сентября 1945 года (в возрасте 76 лет). Ее похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в одной могиле с супругом. Литературное наследие мистификаторши сохранилось в сборниках стихов, драм и романов.

• При жизни Гиппиус называли ведьмой, поэтому пришедшие на похороны люди, дабы удостовериться в том, что поэтесса умерла, подходили к гробу и стучали по нему палками.
• Известен случай, когда на обеде Вольного философского общества поэтессу огорчило однообразие представленных блюд. Раздосадованная писательница поделилась недовольством с соседом по столу, сказав ему: «Как скучно! Подают все одно и то же. Опять телятина! Надоело. Вот подали бы хоть раз жареного младенца!». Соседом Гиппиус был служитель церкви, которого заявление Зинаиды повергло в шок.

• Рисуя набросок портрета Гиппиус, Леону Баксту, дабы показать миру бесконечно длинные ноги поэтессы, пришлось подклеивать к листу бумагу. Гиппиус приписывали и однополые «связи». Известно, что в стихотворениях поэтесса неоднократно признавалась в любви подруге – баронессе Елизавете фон Овербек.
• Иван Бунин, никогда прежде не ходивший на похороны (классик панически боялся смерти и всего, что с ней связано), не отходил от гроба писательницы ни на минуту.
• Ходила легенда, что у поклонников Гиппиус забирала обручальные кольца, нанизывала их на цепочку и вешала ее у изголовья кровати. На светских раутах литераторша частенько появлялась с куклой-уткой на руках. Утка, по замыслу писательницы, символизировала разделение супругов, считавших пошлостью половую связь.

Библиография

• «Собрание стихотворений» (книга первая. 1889-1903 год);
• «Собрание стихотворений» (книга вторая. 1903-1909 год);
• «Последние стихи» (1914-1918 год);
• «Стихи. Дневник 1911-1921» (1922 год).
• «Новые люди». Первая книга рассказов. (1896 г.);
• «Зеркала» (вторая книга рассказов, 1898 год);
• «Третья книга рассказов» (1901 год);
• «Алый меч» (четвертая книга рассказов, 1907 год);
• «Чёрное по белому» (пятая книга рассказов, 1908 год);
• «Лунные муравьи» (шестая книга рассказов, 1912 год);
• «Чёртова кукла» (1911 год);
• «Роман-царевич» (1913 год).
• «Зелёное кольцо» (1916 год).

Зинаида Николаевна Гиппиус

14 декабря 1918 г. - Все она - Грех - Дьяволенок - Если - Идущий мимо - Изнемогаю от усталости... - Крик - Любовь - одна - Между - Мера - Молодому веку - Мудрость - Надпись на книге - О вере - Пауки - Песня - Посвящение - Предел - Пыль - Сейчас - Сонет (Не страшно мне...) - Стихотворный вечер в "Зеленой Лампе" - У. С. - Часы стоят - Электричество

ОБРАТНО К СТИХИИ

ЧАСЫ СТОЯТ Часы остановились. Движенья больше нет. Стоит, не разгораясь, за онками рассвет.

На скатерти холодной наубранный прибор, Как саван белый, складки свисают на ковер.

И в лампе не мерцает блестящая дуга... Я слушаю молчанье, как слушают врага.

Ничто не изменилось, ничто не отошло; Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.

Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук. Но точно где-то властно сомкнули тайный круг.

И все, чем мы за краткость, за легкость дорожим,Вдруг сделалось бессмертным, и вечным - и чужим.

Застыло, каменея, как тело мертвеца... Стремленье - но без воли. Конец - но без конца.

И вечности безглазой беззвучен строй и лад. Остановилось время. Часы, часы стоят! Поэзия Серебряного Века. Москва, "Художественная Литература", 1991.

* * * Изнемогаю от усталости, Душа изранена, в крови. Ужели нет над нами жалости, Ужель над нами нет любви?

Мы исполняем волю строгую, Как тени, тихо, без следа, Неумолимую дорогою Идем - неведомо куда.

Без ропота, без удивления Мы сделаем, что хочет Рок. Кто создал нас без вдохновения, тот полюбить, создав, не мог.

Мы падаем, толпа бессильная, Бессильно верив в чудеса, А сверху, как плита могильная, Глухие давят небеса. Поэзия Серебряного Века. Москва, "Художественная Литература", 1991.

ПЫЛЬ Моя душа во власти страха И горькой жалости земной. Напрасно я бегу от праха Я всюду с ним, и он со мной.

Мне в очи смотрит ночь нагая, Унылая, как темный день. Лишь тучи, низко набегая, Дают ей мертвенную тень.

И ветер, встав на миг единый, Дождем дохнул - и в миг исчез. Волокна серой паутины Плывут и тянутся с небес.

Ползут, как дни земных событий, Однообразны и мутны. Но сеть из этих легких нитей Тяжеле смертной пелены.

И в прахе душном, в дыме пыльном, К последней гибели спеша, Напрасно в ужасе бессильном Оковы жизни рвет душа.

А капли тонкие по крыше Едва стучат, как в робком сне. Молю вас, капли, тише, тише... О, тише плачьте обо мне! Серебряный век русской поэзии. Москва, "Просвещение", 1993.

ВСЕ ОНА Медный грохот, дымный порох, Рыжелипкие струи, Тел ползущих влажный шорох... Где чужие? где свои?

Нет напрасных ожиданий, Недостигнутых побед, Но и сбывшихся мечтаний, Одолении - тоже нет.

Все едины, всё едино, Мы ль, они ли... смерть - одна. И работает машина, И жует, жует война... 1914 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ИДУЩИЙ МИМО У каждого, кто встретится случайно Хотя бы раз - и сгинет навсегда, Своя история, своя живая тайна, Свои счастливые и скорбные года.

Какой бы ни был он, прошедший мимо, Его наверно любит кто-нибудь... И он не брошен: с высоты, незримо, За ним следят, пока не кончен путь.

Как Бог, хотел бы знать я все о каждом, Чужое сердце видеть, как свое, Водой бессмертья утолить их жажду И возвращать иных в небытие. 1924 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ГРЕХ И мы простим, и Бог простит. Мы жаждем мести от незнанья. Но злое дело - воздаянье Само в себе, таясь, таит.

И путь наш чист, и долг наш прост: Не надо мстить. Не нам отмщенье. Змея сама, свернувши звенья, В свой собственный вопьется хвост.

Простим и мы, и Бог простит, Но грех прощения не знает, Он для себя - себя хранит, Своею кровью кровь смывает, Себя вовеки не прощает Хоть мы простим, и Бог простит. 1938 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПЕСНЯ Окно мое высоко над землею, Высоко над землею. Я вижу только небо с вечернею зарею, С вечернею зарею.

И небо кажется пустым и бледным, Таким пустым и бледным... Оно не сжалится над сердцем бедным, Над моим сердцем бедным.

Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю, Стремлюсь к тому, чего я не знаю, Не знаю...

И это желание не знаю откуда, Пришло откуда, Но сердце хочет и просит чуда, Чуда!

О, пусть будет то, чего не бывает, Никогда не бывает: Мне бледное небо чудес обещает, Оно обещает,

Но плачу без слез о неверном обете, О неверном обете... Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете. 100 Стихотворений. 100 Русски 1000 х Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.

СТИХОТВОРНЫЙ ВЕЧЕР В "ЗЕЛЕНОЙ ЛАМПЕ" Перестарки и старцы и юные Впали в те же грехи: Берберовы, Злобины, Бунины Стали читать стихи.

Умных и средних и глупых, Ходасевичей и Оцупов Постигла та же беда.

Какой мерою печаль измерить? О, дай мне, о, дай мне верить, Что это не навсегда!

В "Зеленую Лампу" чинную Все они, как один,Георгий Иванов с Ириною; Юрочка и Цетлин,

И Гиппиус, ветхая днями, Кинулись со стихами, Бедою Зеленых Ламп.

Какою мерою поэтов мерить? О, дай мне, о, дай мне верить Не только в хорей и ямб.

И вот оно, вот, надвигается: Властно встает Оцуп. Мережковский с Ладинским сливается В единый небесный клуб,

Словно отрок древне-еврейский, Заплакал стихом библейским И плачет, и плачет Кнут...

Какой мерою испуг измерить? О, дай мне, о, дай мне верить, Что в зале не все заснут. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

МЕРА Всегда чего-нибудь нет,Чего-нибудь слишком много... На все как бы есть ответ Но без последнего слога.

Свершится ли что - не так, Некстати, непрочно, зыбко... И каждый не верен знак, В решеньи каждом - ошибка.

Змеится луна в воде,Но лжет, золотясь, дорога... Ущерб, перехлест везде. А мера - только у Бога. 1924 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

МОЛОДОМУ ВЕКУ Тринадцать лет! Мы так недавно Его приветили, любя. В тринадцать лет он своенравно И дерзко показал себя.

Вновь наступает день рожденья... Мальчишка злой! На этот раз Ни празднества, ни поздравленья Не требуй и не жди от нас.

И если раньше землю смели Огнем сражений зажигать Тебе ли, Юному, тебе ли Отцам и дедам подражать?

Они - не ты. Ты больше знаешь. Тебе иное суждено. Но в старые мехи вливаешь Ты наше новое вино!

Ты плачешь, каешься? Ну что же! Мир говорит тебе: "Я жду". Сойди с кровавых бездорожий Хоть на пятнадцатом году! 1914 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

МУДРОСТЬ Сошлись чертовки на перекрестке, На перекрестке трех дорог Сошлись к полночи, и месяц жесткий Висел вверху, кривя свой рог.

Ну, как добыча? Сюда, сестрицы! Мешки тугие,- вот прорвет! С единой бровью и с ликом птицы,Выходит старшая вперед.

И запищала, заговорила, Разинув клюв и супя бровь: "Да что ж, не плохо! Ведь я стащила У двух любовников - любовь.

Сидят, целуясь.. А я, украдкой, Как подкачусь, да сразу - хвать! Небось, друг друга теперь не сладко Им обнимать да целовать!

А вы, сестрица?" - "Я знаю меру, Мне лишь была б полна сума Я у пророка украла веру,И он тотчас сошел с ума.

Он этой верой махал, как флагом, Кричал, кричал... Постой же, друг! К нему подкралась я тихим шагом Да флаг и вышибла из рук!"

Хохочет третья: "Вот это средство! И мой денечек не был плох: Я у ребенка украла детство, Он сразу сник. Потом издох".

Смеясь, к четвертой пристали: ну же, А ты явилась с чем, скажи? Мешки тугие, всех наших туже... Скорей веревку развяжи!

Чертовка мнется, чертовке стыдно... Сама худая, без лица "Хоть я безлика, а все ж обидно: Я обокрала - мудреца.

Жирна добыча, да в жире ль дело! Я с мудрецом сошлась на грех. Едва я мудрость стащить успела,Он тотчас стал счастливей всех!

Смеется, пляшет... Ну, словом, худо. Назад давала - не берет. "Спасибо, ладно! И вон отсюда!" Пришлось уйти... Еще убьет!

Конца не в 1000 ижу я испытанью! Мешок тяжел, битком набит! Куда деваться мне с этой дрянью? Хотела выпустить - сидит".

Чертовки взвыли: наворожила! Не людям быть счастливей нас! Вот угодила, хоть и без рыла! Тащи назад! Тащи сейчас!

"Несите сами! Я понесла бы, Да если люди не берут!" И разодрались четыре бабы: Сестру безликую дерут.

Смеялся месяц... И от соблазна Сокрыл за тучи острый рог. Дрались... А мудрость лежала праздно На перекрестке трех дорог. 1908 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ДЬЯВОЛЕНОК Мне повстречался дьяволенок, Худой и щуплый - как комар. Он телом был совсем ребенок, Лицом же дик: остер и стар.

Шел дождь... Дрожит, темнеет тело, Намокла всклоченная шерсть... И я подумал: эко дело! Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.

Твердят: любовь, любовь! Не знаю. Не слышно что-то. Не видал. Вот жалость... Жалость понимаю. И дьяволенка я поймал.

Пойдем, детеныш! Хочешь греться? Не бойся, шерстку не ерошь. Что тут на улице тереться? Дам детке сахару... Пойдешь?

А он вдруг эдак сочно, зычно, Мужским, ласкающим баском (Признаться - даже неприлично И жутко было это в нем)

Пророкотал: "Что сахар? Глупо. Я, сладкий, сахару не ем. Давай телятинки да супа... Уж я пойду к тебе - совсем".

Он разозлил меня бахвальством... А я хотел еще помочь! Да ну тебя с твоим нахальством! И не спеша пошел я прочь.

Но он заморщился и тонко Захрюкал... Смотрит, как больной... Опять мне жаль... И дьяволенка Тащу, трудясь, к себе домой.

Смотрю при лампе: дохлый, гадкий, Не то дитя, не то старик. И все твердит: "Я сладкий, сладкий..." Оставил я его. Привык.

И даже как-то с дьяволенком Совсем сжился я наконец. Он в полдень прыгает козленком, Под вечер - темен, как мертвец.

То ходит гоголем-мужчиной, То вьется бабой вкруг меня, А если дождик - пахнет псиной И шерстку лижет у огня.

Я прежде всем себя тревожил: Хотел того, мечтал о том... А с ним мой дом... не то, что ожил, Но затянулся, как пушком.

Безрадостно-благополучно, И нежно-сонно, и темно... Мне с дьяволенком сладко-скучно... Дитя, старик,- не все ль равно?

Такой смешной он, мягкий, хлипкий, Как разлагающийся гриб. Такой он цепкий, сладкий, липкий, Все липнул, липнул - и прилип.

И оба стали мы - едины. Уж я не с ним - я в нем, я в нем! Я сам в ненастье пахну псиной И шерсть лижу перед огнем... Декабрь 1906, Париж Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

СЕЙЧАС Как скользки улицы отвратные, Какая стыдь! Как в эти дни невероятные Позорно - жить!

Лежим, заплеваны и связаны По всем углам. Плевки матросские размазаны У нас по лбам.

Столпы, радетели, водители Давно в бегах. И только вьются согласители В своих Це-ках.

Мы стали псами под заборными, Не уползти! Уж разобрал руками черными Викжель - пути... 9 ноября 1917 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПОСВЯЩЕНИЕ Небеса унылы и низки, Но я знаю - дух мой высок. Мы с тобой так странно близки, И каждый из нас одинок.

Беспощадна моя дорога, Она меня к смерти ведет. Но люблю я себя, как Бога, Любовь мою душу спасет.

Если я на пути устану, Начну малодушно роптать, Если я на себя восстану И счастья осмелюсь желать,

Не покинь меня без возврата В туманные, трудные дни. Умоляю, слабого брата Утешь, пожалей, обмани.

Мы с тобою единственно близки, Мы оба идем на восток. Небеса злорадны и низки, Но я верю - дух наш высок. 1894 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

ЛЮБОВЬ - ОДНА Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь - одна.

Мы негодуем иль играем, Иль лжем - но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем: Душа одна - любовь одна.

Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь... И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна.

Лишь в неизменном - бесконечность, Лишь в постоянном - глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И всё ясней: любовь одна.

Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа - верна, И любим мы одной любовью... Любовь одна, как смерть одна. 1896 Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.

КРИК Изнемогаю от усталости,

Душа изранена, в крови... Ужели нет над нами жалости,

Ужель над нами нет любви?

Мы исполняем волю строгую,

Как тени, тихо, без следа, Неумолимою дорогою

Идем - неведомо куда.

И ноша жизни, ноша крестная.

У вечно запертых дверей.

Без ропота, без удивления

Мы делаем, что хочет Бог. Он создал нас без вдохновения

И полюбить, создав, не мог.

Мы падаем, толпа бессильная,

Бессильно веря в чудеса, А сверху, как плита могильная,

Слепые давят небеса. 1896 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Д.В.Философову

Сердце исполнено счастьем желанья, Счастьем возможности и ожиданья,Но и трепещет оно и боится, Что ожидание - может свершиться... Полностью жизни принять мы не смеем, Тяжести счастья поднять не умеем, Звуков хотим,- но созвучий боимся, Праздным желаньем пределов томимся, Вечно их любим, вечно страдая, И умираем, не достигая... 1901 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

СОНЕТ Не страшно мне прикосновенье стали И острота и холод лезвия. Но слишком тупо кольца жизни сжали И, медленные, душат как змея. Но пусть развеются мои печали, Им не открою больше сердца я... Они далекими отныне стали, Как ты, любовь ненужная моя!

Пусть душит жизнь, но мне не душно. Достигнута последняя ступень. И, если смерть придет, за ней послушно Пойду в ее безгорестную тень:Так осенью, светло и равнодушно, На бледном небе умирает день. 1894 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

НАДПИСЬ НА КНИГЕ Мне мило отвлеченное: Им жизнь я создаю... Я все уединенное, Неявное люблю.

Я - раб моих таинственнхых, Необычайных снов... Но для речей единственных Не знаю здешних слов... 1896 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

ЭЛЕКТРИЧЕСТВО Две нити вместе свиты, Концы обнажены. То "да" и "нет" не слиты, Не слиты - сплетены. Их темное сплетенье И тесно, и мертво, Но ждет их воскресенье, И ждут они его. Концов концы коснутся Другие "да" и "нет" И "да" и "нет" проснутся, Сплетенные сольются, И смерть их будет - Свет. 1901 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

А. Карташеву Великий грех желать возврата Неясной веры детских дней. Нам не страшна ее утрата, Не жаль пройденных ступеней.

Мечтать ли нам о повтореньях? Иной мы жаждем высоты. Для на 1000 с - в слияньях и сплетеньях Есть откровенья простоты.

Отдайся новым созерцаньям, О том, что было - не грусти, И к вере истинной - со знаньем Ищи бесстрашного пути. 1902 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

ПАУКИ Я в тесной келье - в этом мире И келья тесная низка. А в четырех углах - четыре Неутомимых паука.

Они ловки, жирны и грязны, И все плетут, плетут, плетут... И страшен их однообразный Непрерывающийся труд.

Они четыре паутины В одну, огромную, сплели. Гляжу - шевелятся их спины В зловонно-сумрачной пыли.

Мои глаза - под паутиной. Она сера, мягка, липка. И рады радостью звериной Четыре толстых паука. 1903 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

УжельпрошлоинетвозвратаВморозныйденьзаветныйчасОнинаплощадиСенатаТогдасошлисявпервыйразИдутнавстречуупованьюКступенямЗимнегокрыльцаПодтонкоюмундирнойтканьюТрепещутжадныесердцаСвоеюмолодойлюбовьюИхподвигрежущеостерНобылпогашенихжекровьюОсвободительныйкостерМинулигодыгодыгодыАмывсетамгдебыливыСмотритепервенцысвободыМорознаберегахНевыМывашидетивашивнукиУнеоправданныхмогилМыкорчимсявсевтойжемукеИскаждымднемвсеменьшесилИвденьдекабрьскойгодовщиныМытенимилыезовемСойдитевсмертныедолиныДыханьемвашиможивемМыслабыеваснезабылиМывосемьдесятстрашныхлетНеслилелеялихранилиВашослепительныйзаветИвашимипойдемстопамиИвашебудемпитьвиноОеслибначатоевамиСвершитьнамбылосуждено Декабрь 1918, СПб. Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

У. С. Наших дедов мечта невозможная, Наших героев жертва острожная, Наша молитва устами несмелыми, Наша надежда и воздыхание,Учредительное Собрание,Что мы с ним сделали...? 12 ноября 1917 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ЕСЛИ Если гаснет свет - я ничего не вижу. Если человек зверь - я его ненавижу. Если человек хуже зверя - я его убиваю. Если кончена моя Россия - я умираю. Февраль 1918, СПб Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

Д.Философову

На лунном небе чернеют ветки... Внизу чуть слышно шуршит поток. А я качаюсь в воздушной сетке, Земле и небу равно далек.

Внизу - страданье, вверху - забавы. И боль, и радость - мне тяжелы. Как дети, тучки тонки, кудрявы... Как звери, люди жалки и злы.

Людей мне жалко, детей мне стыдно, Здесь - не поверят, там - не поймут. Внизу мне горько, вверху - обидно... И вот я в сетке - ни там, ни тут.

Живите, люди! Играйте, детки! На все, качаясь, твержу я "нет"... Одно мне страшно: качаясь в сетке, Как встречу теплый, земной рассвет?

А пар рассветный, живой и редкий, Внизу рождаясь, встает, встает... Ужель до солнца останусь в сетке? Я знаю, солнце - меня сожжет. 1905 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Главная » Для начинающих » Гиппиус зинаида. Зинаида гиппиус