М.Ш. Магомед-Эминов: «Борис Немцов: жертва Левиафана или сакральное жертвоприношение?”

М.Ш. Магомед-Эминов,

доктор психологических наук,

профессор МГУ

Г лава ФСБ Александр Бортников сообщил о задержании двоих подозреваемых в злодейском убийстве Бориса Немцова: они оказались жителями Кавказа - увы, этим нас не удивить…

Лакмусовой бумагой, диагностическим маркером, показателем состояния дел в геополитическом, цивилизационном столкновении Запада и Востока, своеобразным прогностическим тестом, куда всё может идти в этом противостоянии, считали весну, точнее - март. Именно от марта многие ждут, выдюжит ли Россия. Выдержит ли она экономический прессинг, или её экономика рухнет в тартарары на радость недругам. Однако существуют и другие - идеологические, политические, оппозиционные - фантазмы, мечтания, надежды на расшатывание духовного состояния общества, на пробуждение мятежного, протестного настроя масс, на подстрекание к бунтам и революциям…

И вот, за день до оппозиционного марша «Весна», назначенного на 1 марта, на Большом Москворецком мосту, прямо напротив стен Кремля четырьмя выстрелами убивают Бориса Немцова. Как часто бывает в подобных ситуациях, на это трагическое событие аки ястребы налетают всевозможные интерпретаторы, эксперты, нарраторы, обыватели, прохожие, любители громких слов и острых ощущений, некрофилы и прочие граждане, которые купаются в этой сенсации, смакуя садистическое, некрофилическое удовольствие... Предлагают версии, дают объяснения в русле своих политических пристрастий… Правые видят справа, левые видят слева. Белые видят бело. Красные видят красно. Черные видят черно. Серые видят серо, в своих оттенках. Какие бы политические воззрения люди ни разделяли, факт состоит в том, что произошла трагическая смерть Бориса Немцова, жителя Земли, от рук жестоких убийц. Мы искренне соболезнуем родным и близким убитого. И да настигнет виновных правосудие.

О том, кто бесчеловечно убил Бориса Немцова, знают только в двух инстанциях. Об этом знает Бог, или Божественная инстанция. И об этом знают убийца и организаторы злодеяния. Если кто-то заранее, безапелляционно, без суда и следствия, объявляет кого-либо виновным, то он либо мнит себя Богом, что невозможно; либо его нужно отнести к инстанции убийцы. Коли человеку что-то известно, он может узнать об этом только оттуда, а значит, может быть причастным к преступлению. Все остальное - это инсинуации и гипотезы. Поэтому всякое суждение о мотивации преступления и его исполнении может быть вероятностным и носить только гипотетический характер.

Сразу после убийства возникло несколько версий и два полярных мнения. Одни назвали это сакральным жертвоприношением, совершённым для того, чтобы подзарядить, зажечь исчерпанный протестный потенциал накануне оппозиционного митинга. Трагический потенциал сакрального убийства надеялись, видимо, канализировать и использовать для придания массовости митингу, для аффектации и ажитации толпы. И пространственная, и временная ассоциация были использованы очень эффективно. Место сакральное - на мосту напротив Кремлёвской стены, в нескольких десятках метров от его угловой башни. Смежность по времени точно соответствует остроте переживания горя…

С другой стороны, на убитого смотрели как на жертву властного левиафана. Да, говорили устами разных персон, дескать, даже если власти и не дали указания, но ведь сама атмосфера вражды, насилия, недоверия в обществе виновны в убийстве Немцова... Помилуйте, но не виновны ли в этой деструктивной среде все стороны и взаимодействующие силы? В том числе, сам убиенный (хотя о мертвых плохо не говорят) и другие изрекатели этой «истины» (не буду перечислять их имён всуе и в горе)? К слову, один мой бывший коллега, ныне политик, войдя в раж, стал ажитировать своё окружение, заявляя, что это убийство, дескать, является поворотным в истории России. Очень некоторым хочется крови… Так нельзя, дамы и господа! Человек погиб - и не надо вокруг этого раздувать политику. Следуя гуманистической позиции переживания горя об ушедшем, мы должны взять в скобки политические, идеологические, этнические, религиозные и прочие социальные отношения. Человеческая дань ушедшему, горевание и памятование о его душе не должно быть осквернено политизацией и призывом к деструкции…

Человек или дух общества? Выдвигалось много версий убийства Бориса Немцова, но все они не персонализировались, не привязывались к определённому субъекту злодеяния в смысле заказчика убийства. Хотя и имелась тенденция приписать убийство коллективному субъекту - состоянию ненависти, нетерпимости, враждебности в общественном сознании, которое якобы нагнеталось властями после присоединения, или, как любят некоторые говорить, “аннексии”, Крыма. И тогда тут как тут снова на сцене появляется Навальный , оглашающий “сенсационное” заявление об организации убийства Немцова не кем иным как Владимиром Путиным! Когда политический аффект блокирует интеллект, рассуждать, к сожалению, сложно… Я понимаю, что Навальный не любит Путина и власть. Что же, насильно мил не будешь…

Конечно, он уязвлён и задет всеми последними процессами и событиями вокруг него. Однако удивляюсь, что политик, который так высоко метит, не может совладать со своим аффектом, теряет голову, выдвигает бездоказательные, ничем не обоснованные, а значит, низкопробные инсинуации. Он, видимо, имеет весьма смутные представления о том, как происходит в нашей стране управление и как принимаются решения - либо, как говорят, Остапа понесло... Понятно, что Навальный делает свою оппозиционную работу. Он пытается, особенно, сейчас, весной, вывести людей на улицу и мечтает о Майдане. И Обама мечтает. И Кэмерон грезит. Не говоря уже о Байдене, Маккейне и иже с ними...

Можно ещё пример мечтаний Леонида Гозмана привести: "Я думаю, что это новый этап развития страны. Нам всё казалось, что хуже некуда, а можно ещё и так. Такой масштаб события. Теперь мы живём в другой стране... Я считаю, что это событие по следствиям, по значимости... соизмеримо с убийством Кирова, с поджогом Рейхстага. Вот с такими значимыми политическими преступлениями, которые ознаменовали собой кардинальный поворот в истории государства, кардинальный. Я боюсь, что мы имеем дело с таким же страшным событием..." И теперь Гозман возвращается в Москву, чтобы присмотреть за Поворотом... Что ж, хорошая песня у Макаревича, но не о том… Для Обамы убийство Немцова нарушает права человека... На это заявление сразу язвительно ответил Лавров. Обама считает США "единственной в мире незаменимой страной" - он открыто демонстрирует национализм и считает это демократией. Он считает нас расходным материалом без всяких прав... Якобы Америка имеет право "выкручивать руки" любой стране и применять оружие по своему усмотрению…

Выясняется, однако, дефицит протестной энергии - и возникает соблазн конверсии энергии горевания, страдания, возмущения подлыми убийцами Бориса Немцова в протестную мотивацию. Убийство человека превращается в фантасмагорическое, сюрреалистическое событие, сотканное из массы экзотических версий, идей, дискурсов, нарративов. Трагическое убийство... Очень жаль, что некому было прийти на помощь, заступиться, хотя все это происходило на очень освещённом месте, было видно, как на ладони... Если бы я оказался где-то рядом, то обязательно вмешался бы, несмотря ни на что...

Политика политикой, а человеческая жизнь бесценна, и нельзя использовать её как разменную монету и инструмент нагнетания страстей. Немцов был человеком прямым, бесшабашным, бунтарём, его тянуло в гущу событий - на площади, улицы и мосты... Он был живым человеком, а не виртуальным юзером социальных сетей. Там на митинге были лозунги, и все они - про жизнь! “нет слов”, “я не боюсь”, “пропаганда убивает”, “борись”, “зачем?!!”, “герои не умирают”, “он погиб за будущее России” и т.д.

Интерпретации интерпретациями - а убийство убийством . Итак, в деле об убийстве Бориса Немцова есть первые задержанные: Заур Дадаев и Анзор Губашев, о которых неизвестно пока ничего, кроме того, что они являются жителями Кавказа. Позже официальный представитель СК России Владимир Маркин заявил, что задержанные причастны как к организации, так и к непосредственному исполнению преступления. Адвокат Вадим Прохоров назвал симптоматичным тот факт, что о задержании подозреваемых первыми сообщили ФСБ, а не СК. Я думаю, что это не симптоматическое, а синдромологическое явление. Коли о задержании заявляет директор ФСБ - видимо, надо понимать это так, что имеются достаточно серьёзные, неоспоримые улики и доказательства причастности задержанных к преступлению. Кроме того, источник LifeNews в правоохранительных органах информировал, что в розыске находятся ещё четыре человека, причастные к преступлению.

Вернёмся к факту. В прессе часто смешивали факт и его интерпретацию. Бесспорный факт убийства (горькая правда жизни) подвергался множественным интерпретациям из-за множества следственных версий (мы насчитали пять) и многообразия фантазмов. В множественности интерпретаций факта видели даже злой умысел Путина и Суркова, которые якобы затуманивали умы замысловатыми, постмодернистскими интерпретациями истины. Будто множество интерпретаций предназначены для подмены реальности и скрывания правды. Постмодернизм постмодернизмом - но есть очевидный факт убийства, заказного по своему характеру, непрофессионального по выбору места и почерку исполнения, идущему из 90-х годов и смахивающему на гангстерские убийства, исполнителей которых обычно находили из кавказского региона.


То, что у правоохранительных органов почти сразу появятся хорошие зацепки для раскрытия преступления - у меня не было сомнений: практически невозможно исчезнуть в небытии, совершив убийство на таком хорошо обозримом месте, пристально просматриваемом всеми мыслимыми и немыслимыми силовыми структурами, из рядов которых была создана мощная совместная оперативно-следственная группа. То, что имелось некоторое запаздывание между определением подозреваемых и сообщением информации для общественности, объясняется очень просто - нужно найти заказчика, нужно раскрутить след. В таких случаях минимизируют информацию и пытаются заказчика дезинформировать. По крайней мере, предъявленная во всех СМИ "слепая" съёмка (очень плохого качества!) всепогодной камерой не только ничего не проясняла, но и пробуждала психологическую силу воображения и фантазма, намекая, к тому же, что мы, дескать, "ребята простые, бедные, ничего у нас не работает, мост никто не охраняет, а в Кремле вообще смотрят только внутрь".

Ан, нет! В таком месте никто не может безнаказанно совершать злодеяния! Грохнуть человека, к тому же, любящего жизнь в разных её ипостасях... Не умея ещё хорошо стрелять вдобавок... И двинуться дальше на своём дурацком драндулете с замахом типа "широка страна моя родная"... Колхоз какой-то!
 Соратники невинно убитого политика, относящиеся ко всему российскому с безмерной дозой скепсиса, с трудом промолвили о некотором оптимизме. "Не верю!", - истерично завопили некоторые граждане и гражданки из того же круга, у которых всегда за пазухой имеется ложка дёгтя для оптимистической бочки мёда.
 Что тут скажешь? Разумеется, скепсис, ирония, негация, отрицание тоже могут быть смысловой основой подпитки, поддержки собственной самодостаточности.

Культура и личность . Будем надеяться, что найденный след выведет на организаторов и заказчиков этого бессмысленного и бесчеловечного злодеяния.
 Кроме заказчиков, есть исполнители - и подозрение падает на кавказцев. Тут хочется сразу произнести дежурную фразу о том, что у преступника нет национальности. По содержанию, это правда. Но по форме эти слова стали штампом, прикрывающим отсутствие решения серьёзных социально-психологических проблем. То, что подозрение падает на выходцев с Кавказа - это, на мой взгляд, не вопрос криминальной психологии кавказцев, и даже не вопрос профилактики преступлений. Это, в большей степени, проблема этнокультурной интеграции жителей российской периферии, брошенной на произвол и влачущей жалкое существование в пропасти экзистенциальной безнадёги. Конечно, для решения этой проблемы нельзя сетовать сугубо на экономическую ситуацию - необходимо подчеркнуть значение культурной работы личности - становления, развития, роста зрелой личности как основы этнокультурной идентичности человека.

Личность и экстремальная жизненная ситуация

М.Ш.Магомед-Эминов

Настоящая статья посвящена изложению общепсихологического подхода к изучению феномена посттравматических стрессовых расст ройств (ПТСР) (*), а в более общем плане - проблемы «личность и эк стремальная жизненная ситуация». Предлагаемые соображения осно ваны на обобщении теоретической, методической и практической рабо ты лаборатории «Личность и стресс» кафедры общей психологии фа культета психологии МГУ (1989-1996 гг.).

Феноменология «синдрома фронтовика» была описана нами вско ре после окончания войны в Афганистане на основе общесоюзного пресс опроса, материалы которого содержали данные 4000 ветеранов (Магомед-Эминов, 1990а, б). Исследовательская работа и практическая помощь воинам-афганцам на базе Союза ветеранов Афганистана поз волили нам сформулировать рабочую модель ПТСР и подход к психо логической реабилитации (Магомед-Эминов и др.,1990).

Аномальная реальность . Существует широкий круг аномальных (необычных, нештатных, экстремальных) природных и антропогенных событий (войны, катастрофы, терроризм, насилие, геноцид и другие виды бедствий), оказывающих глубокое влияние на жизненный путь и судьбу человека.

В рамках традиционной психологии эта «сюрреаль ность» не только не получает должного внимания, но даже подвергае тся так называемому концептуальному вытеснению, что связано с определенными социокультурными установками. Обычно аномалии квалифицируются как «разгул стихий», «техническая ошибка», «рецидив ва рварства», т. е. недоразумение, которого могло бы и не быть (но должно было быть). Имеется убеждение, что аномалии связаны с пе реходными моментами на пути прогресса цивилизации и будут преодо лены, когда человеческое общество достигнет зрелости и технически овладеет стихиями. Пока же это светлое будущее не наступило, реаль но существующая аномальная действительность как бы изгоняется из социальной памяти. Цивилизация делает все для того, чтобы индивид; не был бы готов встретиться с новыми катаклизмами во всеоружии.

Социальное и концептуальное вытеснение аномалий дополняете индивидуальным подавлением и отклонением болезненного (травми рующего) опыта. Однако безучастная, бесчувственная, отстраненная позиция индивида рушится, когда кошмар случается с ним самим и ему предельно ясно открывается чудовищная аномальная реальность. Та ким образом, идентификация катаклизма как естественного (хотя и не приемлемого) опыта приводит к необходимости дифференцировать че ловеческую действительность на две качественно своеобразные, и внутренне связанные - обычную и аномальную. Рассмотренные условно как отдельные, эти две действительности выступают относительно личности в качестве двух форм ее бытия, двух способов существования , двух жизненных миров. В результате вырисовывается глобальная проблема бытия (существования) личности в аномальном жизненном мире (пространстве), которая и является для нас предметом изучения

Мы исследуем запредельный, сюрреальный, экстремальный опыт личности как детерминанту ее парадоксальных трансформаций.

Личность и аномальная ситуация. Парадигма «жизнь - смерть» Если два типа опыта - аномальный и обычный - относятся к двум принципиально различным формам бытия личности, то в чем, собств енно, заключается их качественное своеобразие и отличительные признаки?

Универсальной первичной характеристикой всякой аномальной ситуации может быть признана лежащая в ее основании парадигма «жизнь -смерть», тотально вводящая особую систему координат су ществования, восприятия, переживания и действования: личность погружается в жизненную ситуацию с совершенно иной ценностно-смыс ловой системой. В такой ситуации человек, имеет дело с опытом смер ти, который открывается ему как содержание жизни, и получает опыт жизни, несущей его в объятия смерти.

Таким образом, в аномальном мире смерть превращается из «по тустороннего» в «посюстороннее» явление и открывается человеку как внутренний момент его жизни, нанося сокрушительный удар чувств бессмертия и неуязвимости, на которых зиждется обычная повседневн ая жизнь. В обычной жизни люди, как правило, признают факт су ществования смерти вообще и не отрицают возможности собственно смерти, однако на самом деле не принимают ее в расчет, подвергают вытеснению и отклонению и живут убежденными в своем бессмертии. Культура в целом подвергает идею смерти подавлению и защитной обработке, и это социокультурное подавление сочетается с массовым уничтожением жизни при помощи всей мощи достижений науки и тех ники, что стало практически неотъемлемым атрибутом современного общества.

Изучение личности в рамках парадигмы «жизнь-смерть» являет ся важным общетеоретическим положением и методологическим прин ципом, используемым в нашей модели с целью описания и объясне ния феномена «пребывания» личности в аномальной, катастрофической жизненной ситуации и после возвращения человека в обычный мир. Отсюда следует, что трансформации личности в травматической и посттравматической жизненных ситуациях необходимо изучать через призму особого опыта «жизни-смерти», который приобретает человек.

В качестве примера этого особого опыта приведем отрывки из кли нических интервью ветеранов-афганцев.

Ветеран Л. : «Мы пробирались вдоль «зеленки». Неожиданным выстрелом оттуда одного из наших убило. «Зеленку» прочесали, и попались два декханина без оружия. Им учинили допрос, чтобы они сказали, кто убил нашего товарища. Они ни чего не говорили. Решили отправить их на вертолете в часть. По пути командир сно па начал их допрашивать. Так как они опять ничего не говорили, то командир при нял решение: выкинуть их из вертолета. Что мы и сделали... выкинув их одного за другим. Я нее думаю, были ли они виноваты или нет. С одной стороны, у них оружия не было и они могли быть мирными жителями. С другой стороны, они могли спрятать оружие. Я все время думаю об этом, и мне становится не по себе».

Ветеран В. : «Танк охватило пламенем... Погибли командир и наводчик. Пламенем охватило меня и заряжающего... Вдвоем, без оружия, обгоревшие, чуть ли не слепые, пробирались от танка, так как он мог взорваться в любой момент... Пока ползли - нарвались на «духов», которые были без оружия, но с лопатами. В драке друга зарубили лопатами, а я выбежал как мог под пулеметный обстрел, сел за ка мень и этим спасся. Я испытал только одно желание - вырваться из этого смер тельного круга».

Ветеран Р . (служил подсобным па кухне): «Я пошел к своим друзьям на Б ТР… Начался обстрел. БТ P загорелся и стал наполняться дымом. Солдаты из-за невозможности дышать выпрыгивали наружу, где их расстреливали в упор. Когда я понял сложность положения, то сел как можно ниже на пол и постарался выдержать и не дышать. Как только стрельба прекратилась, я выпрыгнул из БТРа, из которого продолжали палить клубы дыма, кругом лежали наши убитые солдаты. Не обнару жив среди них механика, я вернулся обратно в машину и сквозь дым увидел, что ме ханик сидит на месте не двигаясь. Так как ничего не было видно , стал двигаться на ощупь, взял механика под мышки и вытащил его из машины наружу и только там обнаружил, что у механика нет головы. Упал в обморок, держа механика в прежнем положении... Очнулся в морге среди трупов. Трупы были навалены одни на другой, и оставался только узкий проход, по которому время от времени проходила медсест ра и белом халате. Голос подать не мог. Испугался, что меня похоронят вместе со всеми , напряг все свои силы и при очередном приближении медсестры попытался схватить ее за руку... Медсестра упала и обморок, а я опять потерял сознание... Но этого движения оказалось достаточно, чтобы меня обнаружили. Оказалось, что жетон с личным номером был уже снят и документы о смерти были готовы к отправке».

Сказанное выше подводит пас к положению о личностной обуслов ленности стресс-синдромов вообще и ПТСР в частности, т. е. к трак товке ПТСР как особой формы аномального развития личности. Анал изируя проблемы личностных аномалий, Б. С. Братусь формулирует важную идею: «Между тем, коль психика едина, то патология проистекает не из-за того, что наряду с нормальными» начинают действо вать сугубо «аномальные» механизмы, а из-за того, что общие психо логические механизмы начинают извращаться, функционируя в особых, экстремальных, пагубных для них условиях» (Братусь, 1988, с. 26). В случае с ПТСР мы имеем дело с особой психологической организацией личности, сформировавшейся в аномальной ситуации. На транс формацию своей личности часто указывают и сами ветераны: «я стал другим, чем был до воины», «на многое теперь смотрю по-другому» «я изменился, меня не узнают окружающие и близкие», «я потерял се бя», «я не знаю, как мне жить, а тогда я и не задумывался». Подоб ные изменения личности и порождают различные манифестации, при нимаемые обычно в качестве симптомов и синдромов ПТСР. Пере фразируя В. Франкла: аномальное развитие личности в аномально ситуации - вполне нормальное явление. Таким образом, любые трак товки детерминации ПТСР должны включать в роли первичных имен но механизмы личности, и, следовательно, феномен ПТСР можно считать манифестацией глубинных ядерных факторов и структур личнос ти, претерпевших трансформацию и реинтеграцию в аномальной си туации.

Изучение феномена ПТСР на основе упрощенных «лабораторных» моделей и в рамках традиционных теорий стресса, эксплицитно или имплицитно основывающихся на физиологических механизмах, мы счи таем малопродуктивным, ибо аномальной трансформации подвергает ся не только эмоциональная сфера (шире - сфера переживаний), но буквально все психические системы личности. Продолжая пользовать ся неопределенным и расплывчатым понятием «стресс», мы употребляем его лишь в качестве метатермина, имея при этом в виду особое трансформированное состояние личности - ее потрясенность. Это «потрясенное состояние личности», как мы считаем, и находится за клинической картиной ПТСР.

Таким образом, разрабатываемая нами модель может быть обоз начена как личностно-центрированная и отличена от «стимульно-реактивных » моделей, в которых экстремальная ситуация понимается как отдельный стрессор (или группа стрессоров) экстремальной интенсив ности, вызывающий у индивида в посттравматической ситуации пат терн психических реакций, обозначаемый конструктом ПТСР. Так, г разработке Американской психиатрической ассоциации (Diagnostic ... 1987) представлена клиническая трактовка ПТСР как набора связанных друг с другом симптомов, характеризующих нозологическую форму, вхо дящую в более широкую категорию аффективных расстройств. Естест венно, что авторы этого труда описывают не психологические факто ры, процессы и структуры, а главным образом реакции на стрессовые события, что представляется нам крайне поверхностным. Дело даже не в том, что личностные факторы опосредствуют связь между травма тическим опытом и психическими реакциями, а в том, что сама лич ностная организация, вплоть до ядерных структур и процессов, подвергается глубоким трансформациям. И значит, все разнообразные психологические феномены (симптомы, синдромы, реакции), являются манифестациями глубинных механизмов личности.

Укажем на личностные источники некоторых" психических реак ций: 1) психическая организация личности, сложившаяся в аномаль ной ситуации (символическое отыгрывание травматических сценари ев, вторжение прошлого); 2) тенденция к устранению личностной дис социации, вызванной аномальным опытом (ночные кошмары, навязчивые воспоминания); 3) стремление к самоактуализации на базе пара доксального нового опыта (развитие формы ассимиляции опыта); 4) трансформация личности по типу психического «оцепенения» (эмо циональная тупость, избегательная тенденция).

Факторы, детерминирующие ПТСР. Психические изменения возни кают укаждого человека, пережившегоаномальнуюситуацию, но не все они совпадают с IITCP . Для описания факторов, детерминирующих именно ПТСР, выделим и охарактеризуем в общих чертах основные объяснительные модели.

Реактивную мидель, господствующую в литературе, схематически можно обозначить следующим образом: травматический опыт→ПТСР, или ПТСР= f (стрессор). В этом случае совокупность симптомов, наб людаемых в посттравматической ситуации, трактуется как паттерн не посредственных реакции на травматический стресс, т. е. признается прямая линейная зависимость между силой стрессора и интенсив ностью ПТСР.

Некоторые стрессоры обнаруживают устойчивую связь с опреде ленными психическими изменениями. В этих случаях речь идет об ин дивидуально-неспецифичных стрессорах, вызывающих одинаковую ре акцию у всех людей. Получаемые по этой модели данные указывают лишь на наличие корреляции между двумя рядами переменных и нед остаточны для того, чтобы пролить свет на природу ПТСР, ибо в основе этого подхода эксплицитно или имплицитно лежит модель типа « S - R ».

Диспозициональная модель выражает идею детерминации ПТСР личностными (особенно преморбидными) установками. Эта идея схе матически выглядит так: личность→ПТСР, или ПТСР = f (личностные переменные). Приверженцы этой модели справедливо полагают, что стрессор, взятый сам по себе, безотносительно к личности человека, не может вызвать психические последствия, и поэтому в модели необходимо учитывать некоторые личностные детерминанты. Однако в качестве таковых привлекаются либо инфантильные конфликты, либо психопатологические механизмы. Хотя обе модели весьма ограничены, мы считаем более прогрессивной реактивную модель: преодолевая био логический редукционизм, она признает, что у взрослого человека могут возникать неинфантальные психологические «потрясения», т. е. от казывается от теории инфантильных травм и делает акцепт на акту альной психотравмирующей ситуации.

Рассуждая формально, можно было бы предложить интеракционную модель, увязывающую воедино личностные переменные с ситуационными : ПТСР= f (личность, стрессор). Однако более обоснованной является модель, в которой также учитываются переменные взаимодействия, сами по себе не являющиеся ни личностными, ни ситуационными: IITCP = f (личность, опыт, переменные взаимодействия). Здесь «переменные взаимодействия» выступают как теоретические конструкты типа «транзакции», и поэтому их нельзя путать с межгрупповой вариацией в дисперсионном анализе данных (ANOVA ). В качестве «переменной взаимодействия» может выступать, например, «диссоциа ция структуры Я», и тогда схема преобразуется в следующую: ПТСР = f (личность, опыт, диссоциация). Переменная «диссоциация» в свою очередь является функцией личностных и ситуационных детерминант, например переменных «сепарация-индивидуация» и «опыт умирания» (транспортировка раненых и трупов), и может быть выражена следу ющим образом: диссоциация Я = f (индивидуация-сепарация, опыт умирания).

Специфика аномального опыта зависит кроме прочего от проис хождения аномалии (антропогенного или природно-стихийного), от по зиции «уцелевшего» (является ли он «жертвой» и/или «палачом»), от факторов управляемости/неуправляемости, предсказуемости/непредска зуемости события и др.

Кроме аномального характера самих событий на опыт влияют многообразные экстраординарные признаки окружения: 1) пространствен но-временные (существование в чуждой среде, оторванность от близких, информационная блокада и изоляция от внешнего мира, длитель ное нахождение в ограниченном пространстве блок-постов и военных лагерей, отсутствие линии фронта и тыла, систематические военные рейды, «зачистки», захваты и потери военных объектов); 2) природно ландшафтные (непривычные природные и климатические условия, фло ра и фауна, всевозможные подземные сооружения, ходы, «зеленки» горные перевалы и дороги, нехватка чистой воды); 3) социальные (не популярность и отвержение войны, невозможность ее эффективного идеологического обоснования); 4) военно-технические (партизанский характер войны, некомпетентность военачальников, «дедовщина», заса ды, минные поля, мощная техника массового уничтожения); 5) нацио нально-этнические (антинародный характер войны, в которой прини мают участие женщины, старики и дети; фанатизм и отсутствие стра ха у противника, наличие «смертников», женщин-снайперов, детей ополченцев).

Личность и ситуация возвращения . Опыт смерти (реальный или символический) внезапно или градуально прерывается, и тот, кто вернулся в обычный мир, идентифицируется окружающими и/или самим собой как уцелевший. Однако физическое возвращение не всегда совпадает с психологическим. Вернувшийся понимает, что все, что с ним было, прошло, но не ощущает это прошедшее как «прошлое»: «война закончилась, но теперь она внутри меня», «я до сих пор продолжаю воевать во сне», «вначале весь этот кошмар был вне меня, а теперь через много лет, в ce это погрузилось вглубь моей личности». В опре деленном смысле можно даже говорить об активной «инерции» прошлого, проявляющегося в феномене вторжения прошлого в настоящее незавершенности прошлого, неразорванной связи Я-актуального с Я бывшим.

Уцелевший находится в ситуации выбора пути (негативного или позитивного): формирование комплекса «жертвы» vs самоактуализация, развитие ПТСР vs прогрессивное развитие личности. В литерату ре господствует одностороннее сведение психологических последствий травматического опыта лишь к негативной форме. На самом деле они могут быть и позитивными: «потрясение» личности нередко становит ся источником «просветления» и самоактуализации.

Кроме ПТСР и собственно прогрессивного развития наблюдаются и другие изменения личности уцелевшего. Например, трансформации мотивационного ядра, приводящая к доминированию мотивации влас ти или деструкции: человек, у которого отсутствует ПТСР, обнаруживает в своем поведении символическое или реальное повторение (отыгрывание ) травматических деструктивных сценариев, что может приве сти к криминальным или рискованным формам поведения. Эту пос травматическую мотивационную деформацию мы наблюдали в особенностях криминального поведения ветеранов Афганистана, чьи преступ ления чаще всего характеризовались так называемой «немотивирован ностью» или неадекватностью, крайней жестокостью и нечувствитель ностью к осуществленному насилию.

Нередко встречаются трансформации личности (не относящиеся к ПТСР), выражающиеся в нарушении межличностных отношений, потере чувства эмпатии, способности любить и т. п. Мы полагаем, это связано с деформацией структуры личности и ее ядра - Я - структуры, что и лежит в основе неблагополучия в сфере семейных отношений ветеранов (частая смена сексуальных партнеров, большое количество разво дов, постоянные конфликты с родителями).

Наконец, нельзя отрицать и наличие немногочисленных случаев психопатологии, детерминированной преморбидными установками и обусловленной травматическим стрессом (мы подобные случаи в пред лагаемой модели не рассматриваем). Так, приблизительно 2% из об следованной нами выборки москвичей - инвалидов Афганистана (204 человека) имели собственно психиатрические диагнозы.

Таким образом, психологические последствия травматического стресса могут выходить за рамки ПТСР и иметь как позитивный, так и негативный вид.

Посттравматическая ситуация, рассмотренная относительно уцелевшего , - это мир, который он на время покинул и куда теперь возвращается живым, вырвавшись из аномалии. Это жизнь, в которую человек должен интегрироваться (вжиться) заново, но это и ситуация, в которой ему необходимо реинтегрироваться от аномальной ситуации: чтобы жить и чувствовать вкус жизни, человеку необходимо отучить ся от «опьянения кровью». Уцелевший воин должен выйти из парадиг мы «жизнь-смерть», перестроить смысловую систему, освободиться от экстремальных стилей выживания, военного менталитета и деструктив ных форм поведения («привычки убивать»), а также от сверхбдитель ного ожидания быть убитым пли искалеченным.

Однако чаще всего ситуация возвращения открывается ветеранам непопулярных войн как мир непонимания, осуждения и неприятия: «нас называют убийцами, фашистами, считают, что учиняли террор и бесчинства па чужой земле и не отмоемся от крови тех, кого убили», «нас отделяют от всего общества, возвеличивают или втаптывают в грязь», «жена ушла, сказав, что у меня руки в крови». Нам встреча лись даже случаи парадоксального поведения родителей: они не хоте ли забирать из госпиталей своих сыновей, возмущенно заявляя: «Мы вам отдавали их целыми, а калеки нам не нужны».

Психотравмирующий опыт не сводится целиком к собственно аномальному (войне, потере, хирургической операции и т. д.), а вклю чает в себя еще и опыт возвращения в мир обычного существования.

Немалую роль в нередко наблюдающейся у ветеранов потере чувства социальной идентичности и, значит, регрессии личности игра ет отсутствие в современных обществах мероприятий но интеграции уцелевшего в социум - церемоний, ритуалов и т. д. В результате воз никает некий разрыв между «выходом» и «входом», «разлукой» и «встречей»: индивид оказывается в психически «сжатом» состоянии - одновременной «декомпрессии» экстремальности и «компрессии» обычного мира.

В традиционных обществах воинов не забывают, и они до сих пор проходят через систему ритуалов: например, индейцы Америки исполь зуют особые знахарские методы, высокую эффективность которых мы можем подтвердить на основе собственного опыта участия в индей ской ритуально-магической процедуре «отучения воинов от вкуса крови» (1989 г., Порт-Анджслес).

Еще одной из важных переменных возвращения выступает социальная поддержка (от полного отсутствия заботы и любви до сверх - о пеки, создающей регрессивный феномен «психического пеленания»). Эта переменная связана с индивидуальными характеристиками в неменьшей степени, чем с социальной системой.

Смыслоутратность . Смысл - один из важный конструктов, без которого, как мы думаем, невозможна серьезная концептуализация и понимание травматического стресса. Пережитая субъектом, аномалия открывается ему как бессмысленная, и перед ним встает сложная за дача смыслообразования в смыслоутратной ситуации, переосмысления трагического опыта.

Опрос 448 специалистов показал, что феномену смысла не придается значение этнологического фактора ПТСР (MoFall et al ., 1991), но очень высокую диагностическую значимость имеют критерии, свя занные с постоянным возвращением человека к травматическим пере живаниям. Между тем этот феномен фиксации на травме может слу жить одним из ярких подтверждений неосознанной попытки переосмысления индивидом своего жизненного опыта. Мы не будем здесь специально рассматривать понятие смысла, хорошо известное в отече ственной психологии и занимающее важное место у зарубежных психологов экзистенционально-феноменологической ориентации (Франкл, 1990; Maddi , 1967), а сосредоточимся на сжатом описании роли смыслообразования в этиологии ПТСР.

Экстремальные ситуации, свойственные войне или другим антропо генным аномалиям, характеризуются наличием ценностных противоре чий, которые обусловлены, с одной стороны, особыми требованиями, качественно отличающимися от требований обычной жизненной ситуа ции, а с другой стороны, относительной стабильностью ценностно-смысловой сферы личности, не поддающейся быстрому кардинальному перестраиванию. Одним из главных отличий ценностных систем доэкстремальной и экстремальной ситуаций является принципиально различное место, которое в них занимает вопрос о жизни и смерти. Доэкстремальная смысловая сфера личности организована вокруг идеи «жиз ни» (L -смыслы), а смысловая система, релевантная аномальной экст ремальной ситуации, центрирована на «смерти», т. е. на непосредст венной деструкции, уничтожении, умирании (D -смыслы). На войне, как известно, уничтожение другого, идентифицированного как враг, принимается в качестве сверхценности и приобретает статус геройства.

В аномальной ситуации у человека формируются релевантные ей смысловые новообразования D -типа. Происходит изменение смысловой сферы в направлении возникновения биполярной смысловой структу ры, создающей смысловой конфликт и раздвоение личности. Смысловой конфликт характеризуется наличием противоречия в самой смысловой системе между L - и D -смысловыми системами. Этот процесс сосуще ствования двух личностей в одном субъекте вносит существенный вклад в развитие ПТСР и других личностных аномалий: происходит дезинтеграция личности, раздвоение структуры Я, ухудшение саморе гуляции. Смысловой конфликт является одним из основных этиологи ческих факторов, обусловливающих аномальное развитие личности и возникновение ПТСР. Можно предположить, что ПТСР и является процессом, направленным на преодоление неудачного смыслообразования в смыслоутратной ситуации, и разрешением смыслового конфликта в L - D -смысловой системе.

Заключение . Наш подход, изложенный здесь в общих чертах, поз воляет не только охватить и объяснить множество разрозненных фак тов, касающихся психического функционирования в необычных услови ях существования в рамках общей теории личности, но и более глу боко раскрыть сущность психической деятельности человека в обычной жизни, сняв рамки, налагаемые концептуальным вытеснением. Адекватный нашему подходу метод, заключающийся в сопоставлении двух рядов жизненного опыта субъекта, позволяет преодолеть разрыв меж ду идеографическим и номотетическим подходами к изучению личности: собственно личностьрассматривается идеографически, а ее жиненный опыт (ситуация) - номотетически.

С точки зрения нашего подхода можно по-новому взглянуть на проблему ситуационной или диспозициональной трактовки личности: ситуацию можно рассмотреть диспозщионально (стабильно, норматив но), а личность - ситуативно (в изменениях, трансформациях).

Изучение ситуации как бы безотносительно к личности (под номотетическим углом зрения) подводит нас к выделению категории общей судьбы (по несчастью) тех, кто попал в аномалию. Тогда они обозначаются и воспринимаются как «жертвы» (насилия, войны, концлагеря и т. д.). Снова соединяя ситуацию с идеографически рассмотренной лич ностью, мы обнаруживаем индивидуальную специфику и уникальность воплощения ее жизненного пути (у каждого был свой путь существо вания и выживания в аномалии, становления жертвой или преодоле ния этого клейма).

Наконец, в определенном смысле можно говорить о «психологии аномалий» и «нормальной психологии», имея при этом в виду не тра диционное различение между нормой и патологией, а разведение ме ханизмов бытия личности в аномальном и обычном жизненных ми рах. Из этой идеи следует парадоксальный, но простой по своей сути вывод о том, что не всякий человек, существующий в обычном мире, «здоров», и не всякий побывавший в аномальном мире «болен».

Феномен ПТСР бил выявлен при изучении «вьетнамского» и других стресс-синдромов . Зарубежные исследования касаются различных его аспектов: специфики травматических событий (Danielli ,1988; Egendorf et al .; 1981;Erikson ,1974; Figley 1985; Freud , 1959; 1986; Lifton ;1973, 1986;Niderland , 1964), этиологии (Horowitz , 1976; Lifton , 1986; Wilson , Krauss , 1985; Wilson , Zigelbaum , 1986), терапии (Danielli , 1988; Horowitz et al .;1984; Parson , 1984; Shatan , 1974; Smith 1986) .В последние годы стали появляться и работы отечественных авторов (Знаков, 1989, 1990; Мазур , Гельфанд, Качалов, 1992; Моляко , 1992; Ольшанский , 1991; Тарабрина , Лазебная , Зеленова , 1994).

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Братусь Б.С. С. Аномалии личности. М., 1988.

Знаков В. В. Понимание воинами - итернационалистами ситуации насилия и унижения человеческого достоинства//Психол. журн 1989. Т. 10. № 4.

3наков В. В. Психологические исследования стереотипов понимания личности участников войны в Авганистане //Вопр . психол. 1990. № 4.

Магомед -Э мин ов М. Ш. После Афганистана//Комсомольская правда. 1990а. № 53.

Магомед -Э мин ов М. Ш Синдромфронтовика//Побратим. 1990 б.№4.

Магомед -Э мин ов М. Ш., Филатов А. Т., Кадук Г. И., Квасова О. Г. Новые аспекты психотерапии посттравматического стресса. Харьков,1990.

Мазур Е.С., Гельфанд ИВ.Б ., Качалов П.В, Смысловая регуляция негатив ных переживании у пострадавших при землетрясении в Армении//1Психол.журн.199 2. Т. 13 № 2.

Мол яко В. А. Психологические последствия чернобыльской катастрофы //Психол. журн. 1992. Т.13. № 1.

Ольшанский Д.В. Смысловые структуры личности участников афганской войны //Психол. журн.1991. Т. 2. № 5. С. 120-131.

Тарабрина Н. В., Лазе6ная О. Е., 3еленова М. Е. Психологические особенности посттравматических стрессовых состояний у ликвидаторов последствии а варии на ЧАЭС//Психол. журн. 1994. Т. 15. № 5.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М . 1990.

Danielli Y. Treatingsurvivours and childrenofsurvivours oftheNazy Holo- caust//Victims of Violence and P-traumatic therapy/Ed, by F. M. Ochberg , N. Y., 1988. .

Diagnostic and .Statistical Manual ofMentaf Disorders. Ed.3, rev.(DSM-III-R). American Psychiatric Association. Washington , 1987.

Erik s оп К . Т . Everything in its path. N. Y.,1974 .

Figle у С . R Trauma and its wake. N. Y., 1985.

Freud S. Beyond the pleasure principle//Standard edition/Ed, by A. Strachey Vol. 20. L ..,1959 .

Horowitz: M. J. Stress Response Syndrome. N. Y., 1976.

Horowitz M. J., Wilner N. Raltreider N., Alvarez W. Signs and symptoms of PTSD//Achieves in General Psychiatry. 1980. Vol. 37.

Horowitz M. J., Mar mar C, Weiss O., DeWitt K., R о senbaum R. Brief psychotherapy of bereavement reactions//Achieves in General Psychiatry. 1984. Vol. 41.

Кгу sta I H. (Ed.) Massive psychic trauma. N. У ., 1968.

Lif ton R. J. Home from the War. N. Y.,1973 .

Lif ton R. J. The Nazy doctors. N. Y., 1986.

Maddi S. R. The existential neurosis//J, Abnorm . Psychol . 1967. N 72.

Malloy P., Fairbank J., Keane T. Validalion of a multimethod assessmen of PTSD in Vietnam veterans//.J Consult, and Clin . Psychol . 1983. Vol. 51.

M с F a 11 M ., Moles E., Marburg M., Smith D., Jensen C. An analysi - of criteria used by VA clinicians to diagnose combat-related PTSD//J. Traumatic, Stress 1991. Vol. 4. N 1.

N i e d e г 1 a n d W. С Psychiatry disorders among persecution victims//J. Nervous and Mental Desease.1964. Vol. 139.

Parson E. R. The good identification syndrom of PTSD in black Vietnam ve terans //The black psychiatrists of America Quarterly. 1989. Vol. 13.

S h a t a n C. F. Through I he membrane of reality. Impacted grief and percenta dissonance in Vietnam combat veterans//Psychiatry opinion. 1974. Vol. 11.

S m i t h J. R. Scalling over and integration: Modes of resolution in the posttran malic stress recovery process//Trauma and itsWake /Ed, by C. R.Figley . N. Y.,1986

Wilson J. P., Кг a us s G. E. Predicting PTSD among, Vietn Vets//PTSD the War Veteran Patient/Ed, by W. E. Kelly. N. Y., 1985.

Wilson J. P., Zigelbaum S D. PTSD and the disposition to criminal be havior . N. Y., 1986.

Williams T. Diagnosis and treatment of survivor guilt//Human adaptation to exlreme stress/Ed, by J. P. Wilson et al. N. Y.; L., 1988.

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 14. ПСИХОЛОГИЯ. 2005. № 3

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

М. Ш. Магомед-Эминов ПСИХОЛОГИЯ УЦЕЛЕВШЕГО

В этой работе предлагается психологический анализ психической травмы и соответственно психологии уцелевшего в онтологическом горизонте трансформации бытия личности в условиях небытия, т.е. существования человека за пределами повседневного опыта, когда смерть непосредственно или опосредованно открывается как феномен жизни. Тем самым мы хотим сдвинуть акцент с медицинской (расстройства), биологической (стрессология) и когнитивно-аффективной (функционализм) точек зрения на упускаемое этими подходами человеческое измерение.

Эта работа обобщает результаты исследований психической травмы, проведенных в лаборатории "Личность и стресс" ф-та психологии МГУ. В ней использованы данные, полученные при оказании психологической помощи 830 уцелевшим. Однако из-за невозможности в рамках одной статьи хоть сколько-нибудь полно изложить научную аргументацию нашего анализа, а также привести статистические выкладки, мы включили в текст лишь то, что создает наиболее общее представление о психологии уцелевшего.

Модусы человеческого существования. Мы будем исходить из общетеоретического постулата, что психологическая проблематика уцелевшего определяется трансформацией личности в ординарном и трансординарном модусах существования (Магомед-Эми-нов, 1998). Бытие личности, человеческую реальность, мир человеческого существования мы разделяем на модус повседневности, или ординарности, и модус неповседневности, или трансординарности. Повседневность интерпретируем в горизонте парадигмы жизни, а неповседневность - в горизонте парадигмы жизни-смерти (Магомед-Эминов, 1996). Существование в повседневном мире означает не только жизнь в условиях отклонения смерти и переживания символического бессмертия, но и феномен преодоленной смерти. Так происходит с уцелевшим - человеком, пережившим предельный, трансцендентный опыт. Неповседневность, или трансординарная реальность - это существование, когда небытие (Ничто) вторгается в основание бытия и влечет за собой не только жизнепадение, но и жизневосхождение, не только

психотравматизацию, но и рост личности, не только деструкцию, но и конструкцию. Как в модусе повседневности, так и в модусе неповседневности человек может стать как ничтожеством, так и святым: проблема ответственности не снимается ни в одном из жизненных миров человека.

С нашей точки зрения, вторжение небытия - это не "червяк в основании бытия" (Сартр, 2003) и не "ужас, приоткрывающий уничтожающее Ничто" (Хайдеггер, 1997), а реальный опыт, который может открываться или, наоборот, отклоняться (дезавуироваться) в трансординарности. "Мужество быть", которое страстно отстаивает П. Тиллих (1995), объединяя онтологическое и этическое значение в одном понятии, мы понимаем в гуманистическом, а не в религиозном смысле, не только как мужество быть или женственность быть, а как экзистенциальную позицию человека - быть вопреки небытию, до последнего вздоха.

В фундаментальной онтологии М. Хайдеггера (1997) Dasein ("вот-бытие") интерпретируется как "бытие-в-мире", в средней повседневности, как несобственное бытие. А собственное, аутентичное бытие у него - это "бытие-к-смерти". Критериев различения повседневного и неповседневного бытия у М. Хайдеггера нет, ибо для него Dasein всегда "уже присутствие", будучи при этом "еще не". Для нас как повседневность, так и неповседневность, несмотря на открытость или неоткрытость смерти, в своем существе есть "бытие-к-жизни". Здесь мы отмежевываемся и от экономического принципа З. Фрейда (Freud, 1955), который тоже обосновывает жизнь как "бытие-к-смерти", и от пессимизма А. Шопенгауэра (1999), который выдвигал на первый план волю к жизни как сущность всего, а потом сам же подверг ее отрицанию в "бытии-к-смерти" и нирване. Разумеется, существование человека в модусе трансординарности требует решимости, стойкости, воли. Трудно подобрать термины для обозначения такого тотального состояния личности, встречающей Ничто и преодолевающей его, если фортуна улыбнется.

В психологических исследованиях психической травмы господствует натуралистическая парадигма с всеобъясняющим биологическим гомеостатическим принципом стресса и психоаналитическим термином "защита/преодоление". Прежде чем сделать следующий шаг, сформулируем фундаментальный методологический тезис, на котором явно или неявно основывается вся наша работа.

Психологические феномены надо рассматривать в двух горизонтах - психоонтологическом, где феномен интерпретируется в тематическом поле трансформации бытия личности, и психоонти-ческом - феномен интерпретируется в единстве телесного, душевного, духовного и экзистенциального модусов человека. Из всех

следствий, вытекающих из этого тезиса, отметим только два: во-первых, человеческую личность надо рассматривать во множестве миров - жизненных, интерсубъектных (Гуссерль, 1999); во-вторых - человеческую личность надо рассматривать в разных горизонтах, масштабах и форматах, на разных уровнях. При этом необходимо ясно представлять горизонт феномена, который мы усматриваем и удерживаем, не путая его с прочими равноисходны-ми гранями феномена. Обоснование этих идей см.: Гуссерль, 1999; Джеймс, 1991; Хайдеггер, 1997; Шютц, 2004.

Проблема классификации психологических коллизий. Развивая метапсихологический подход к психической травме и психологии уцелевшего, дадим предварительную классификацию человеческих проблем1. Разделим психологическую проблематику человека на два широких класса - интрапсихическую и интерпсихическую. К интрапсихическому полюсу отнесем всю психологическую проблематику, порожденную (а) психическим конфликтом разного происхождения (структурным, мотивационным, когнитивным, ценностным и т.д.) и (б) депривацией и фрустрацией, т.е. состоянием неудовлетверенности базисных потребностей в связи с возникновением препятствий (внутренних/внешних) на пути их реализации и/или недостижением жизненно важных целей и проектов2. Интерпсихический полюс вводится очевидным тезисом: не все человеческие проблемы являются трансформацией инфантильных психических конфликтов и фрустраций. У взрослого человека существуют зрелые проблемы, которые не всегда вызваны по формуле:

1 С того момента, как для обозначения психической травмы Д. Эрикшейн (Erichsen, 1882) ввел понятие "железнодорожный спинной мозг", а Г. Оппенгейм (Oppenheim, 1889) - "травматический невроз", и далее появились термины "реакции испуга", "снарядный шок", "батальное истощение", "концентрационный синдром", "синдром заключенного", "синдром узника", "синдром бедствия", "синдром легионера", "вьетнамский синдром" и, наконец, ПТСР, - стало очевидным, что психологические последствия психической травмы отличаются от классической психопатологии. 3. Фрейд (Freud, 1955), отдавая в этом отчет, пытался различить психоневрозы и травматические неврозы в терминах нарциссизма и разрушения защиты от раздражений. Однако здесь значение трансформации личности, в том числе трансформации смысла, остается за пределами анализа.

2 Важно заметить, что интерпсихические и интрапсихические аспекты личности не дихотомичны, а взаимосвязаны и взаимодополнимы как два полюса одного целостного процесса. Поэтому здесь мы условно, для целей классификации, разделяем два реально слитных процесса. Классическая психоаналитическая концепция построена на психическом конфликте, но есть и другие концепции. Так, в теории объектных отношений (Mahler, 1968), в эпигенетической концепции (Эриксон, 1996), в теории Д. Винникота (2004), в теории селф-анализа Х. Кохута (2003) придается значение депривации отношений любви (к объекту, объекта к Я, к себе). Кстати, гуманистическая концепция К. Роджерса (1994) также исходит из идеи специфического конфликта, создающего, например, неконгруэнтность личности.

ситуационный триггер (фрустрация) регрессивно активирует патологическую предиспозицию (преморбидную установку). Интерпсихическая проблематика включает три крупныж блока: психоадап-тологию, психотравматологию и психотанатологию.

Психоадаптология формируется из проблематики, связанной с процессами приспособления к требованиям окружающего мира, с состоянием адаптированности, нарушением и восстановлением приспособления. Стрессовые расстройства и расстройства адаптации являются двумя специальными видами проблем, входящих в эту категорию. Психотравматология включает в себя психологические коллизии человека, вызванные опытом смерти и угрозы смерти. В этот проблематический круг входят уже известные нам ПТСР, ОСР и другие посттравматические стрессовые синдромы: синдром смыслоутратности (Магомед-Эминов, 1998; Magomed-Eminov, 1997), аффективно-агрессивный синдром (Магомед-Эми-нов и др., 2004). Психотанатология образуется из переживания утраты и составляет область психологии горя. Утрата и травма связаны, более того, в широком смысле слово "утрата" можно было бы включить в понятие травмы, но в узком смысле целесообразно их различать. Те проблемы, когда травма в узком смысле и утрата пересекаются, мы назовем травматической утратой. В сфере психотанатологии целесообразно также различать утрату близкого человека (по: Bowlby, 1961; Freud, 1955; Lindemann, 1944; Parkes, 1996; и др.) и умирание (все, что с ним связано) (KublerRoss, 1969).

Вся эта классификация - эмпирическая, основанная на пси-хоонтическом подходе, при котором мы пытаемся искать сущностные качества наличныгх явлений. Но есть еще два тематических горизонта интерпретации человеческих проблем - метапатологи-ческий и онтологический. В метапатологическом горизонте патологические проблемы человека рассматриваются в связи с ценностными, духовныши конфликтами, фрустрацией метаценностей, утратой смысла и т.д. Здесь есть тематические сферы, которые образуются и метапатологией (Маслоу, 1999), и экзистенциальной патологией (Франкл, 1990), и смыгсловыш конфликтом, и смысловой фиксацией (Magomed-Eminov, 1997). Онтологический горизонт вообще трактует человеческую проблематику не как патологию, а как бремя человеческого существования - то, что характеризует структуру человеческого бытия.

Чтобы внести ясность в наше понимание и уберечься от ложных трактовок, еще раз укажем: даже определение детерминации травмы требует интеракционных, а еще лучше - транзакционных моделей, интерпретирующих взаимодействие личностных и ситуационных детерминант. Это касается также психического конфлик-

та и фрустрации. Ведь внешняя преграда может препятствовать удовлетворению "внутреннего" базисного влечения, например, потребности в любви.

Последствия психической травмы. Из представленной классификации выделим психотравматологию и поставим вопрос о дальнейшей классификации психологических последствий трансординарного опыта, с которым сталкивается человек. Эти последствия мы подразделяем на негативные, нейтральные и позитивные. К негативным относим: а) посттравматические стрессовые синдромы (ОСР, ПТСР, синдром смыслоутратности, аффективно-агрессивный синдром и др.); б) собственно психопатологические состояния и реакции; в) соматические патологии (ранения, повреждения, контузии, черепно-мозговые травмы и др.); г) разнообразные их сочетания и вариации. К нейтральным - все адаптационно-тран-зиторные реакции, социально-психологические последствия травмы (СППТ), отдельные симптомы. Позитивные последствия - это посттравматические трансформации личности (в том числе рост и развитие).

Организация жизни. Исходя из основного постулата онтологического анализа личности, человека необходимо рассматривать в его жизненном мире. Жизненный процесс, поток членится на определенные этапы, стадии, сферы пространственно-темпоральной структурой человеческого существования. Это членение может быть хронологическим, календарным ("это было тогда-то") или феноменологическим - основанным на становлении жизненных событий. Такое жизненное событие, как травма темпорально структурирует жизненный мир уцелевшего на "до-мир", "в-мир" и "пост-мир". Жизненный путь уцелевшего можно рассмотреть в разных горизонтах, но важно увидеть его целостно в трех мирах плюс то, что происходит с ним после возвращения. Возвращение - это важнейший феномен, который является для уцелевшего встречей с грядущим и разлукой с бывшим. Именно одновременное действие этих двух факторов определяет интернализацию, осмысление прошлого, интеграцию в жизнь и связанную с этим адаптацию, развитие.

Не углубляясь в механизмы трансформации самоидентичности уцелевшего, которую мы считаем важнейшим этиологическим фактором ПТС-реакций, попытаемся оценить, в какой степени уцелевшему удается быть хозяином своей жизни, самоосуществляться, обустраивать, т.е. организовывать свою жизнь. Организация жизни определяется различными переменными, но здесь мы рассмотрим ее с точки зрения эмпирической оценки по пяти параметрам: экстенсивность, интенсивность, устойчивость, удовлетворенность, самореализованность. Все эти характеристики услов-

ны, но важны для уцелевшего, вернувшегося домой после трагедии, беды.

Экстенсивность жизни понимается как широта отношений с миром, открытость новому опыту, многообразие жизненных сфер человека.

Жизнь как жизнедеятельность в пересечении своих фундаментальных аспектов - собственно деятельности и общения - расчленяется на разные жизненные сферы, в которых и живет человек. Существует даже некая социокультурная матрица, принятая в определенной культуре и задающая образцы социально желательного образа жизни. Когда говорят об адаптации индивида к окружающей действительности, то обычно имеют в виду его приспособление к определенным сферам жизни в подобной социокультурной матрице и задачу социально-психологической реабилитации чаще всего видят в адаптации индивида к определенным жизненным сферам.

Утрата индивидом сфер функционирования личности считается в DSM-ГV необходимым признаком ПТСР. Поэтому параметр экстенсивности жизни указывает на полноту представленности определенных сфер в жизни человека. Выпадение той или иной сферы указывает не только на дисфункцию личности, но и на незадействованность личностных ресурсов, нереализованность некоторых побуждений, стремлений, проектов. При этом надо учитывать, что жизнь не противостоит человеку как нечто внешнее, к чему он должен приспособиться. Это вереница жизненных ситуаций, в которых человек должен решать задачи выживания, поддержания существования, развития.

Интенсивность, в отличие от экстенсивности, вводящей горизонтальное измерение жизни, указывает на ее вертикальное измерение, касается глубинно-вертикальной организации мотивов, а также интенсивности вкладывания жизненной энергии в определенную сферу. Экстенсивность, имеющая оборотной стороной отчуждение, и интенсивность, связанная с активностью и глубиной вовлечения в жизненные сферы, должны иметь разные отношения с полнотой самореализации человека, которая осуществляется не в глубинах личности, а в решении жизненных задач, и придает жизни осмысленность, дает переживание ее полноты и насыщенности. В этом смысле можно говорить о витальности человеческого существования.

Для оценки состояния уцелевшего нужно учитывать еще переменную стабильности/нестабильности жизни. С одной стороны, устойчивость существования в определенной жизненной сфере очень важна для самоосуществления человека и чувства удовлетворенности жизнью, но с другой - способность преодолевать в жизни все то, что уже нежизненно, также имеет немаловажное значение. Здесь речь идет уже о становлении жизни, которому Ницше придавал большое значение: жизнь как преодоление жизни. Воля власти, по Ф. Ницше (2003), предполагает как сохранение жизни, так и ее становление, рост.

Все эти переменные в единстве характеризуют эффективную организованность жизни человека (в нашем случае - уцелевшего). По этому фактору в первый год после возвращения уцелевших можно разделить на 5 групп.

Первой группе свойственна дезорганизация, нестабильность организации жизни. Основная жизненная энергия и ресурсы личности "прикованы" аномальным опытом, жизненная ориентация негативна и компульсивно фиксирована негативным прошлым. Оно отбрасывает тень на все происходящее в сегодняшней жизни. Все стороны жизни, будь то работа, учеба, семья, отношения с друзьями, поведение в общественных местах, контакты и связи, разрушаются или становятся неэффективными. Жизнь приобретает черты фрагментированности не только из-за разрыва связи между нынешним и прежним, но и из-за незадействованности важных сфер жизни, их выпадения из жизнедеятельности. Фундаментальные стороны личности как бы зависают в бездействии, что может привести к стагнации внутренних потенциалов и ресурсов - психостазису личности.

Пример: "Я сижу дома и ничем не занимаюсь. Я ни к чему не годен, никому я не нужен. Я попытался несколько раз познакомиться вначале после возвращения домой с девушкой, потом бросил... Я подумал, а что если она увидит шрам на теле и узнает, кто я. Мне тяжело сидеть дома, но выходить еще тяжелее". Другой ветеран во время интервью вначале вообще молчал, не обращая никакого внимания на психолога. Оказалось, что он слушал, но не реагировал, ибо был весь охвачен своим состоянием и отгораживался от происходящего.

Для второй группы характерна неустойчивость, непоследовательность организации жизни. Непостоянство жизненных отношений приводит к частой смене занятий, мест работы, знакомых, друзей, к неустойчивости брака, непостоянству в любви и др. Это "полосатая" жизнь: периоды устроенности, хорошего самочувствия перемежаются периодами хаоса, беспорядка.

Пример: "Никакие занятия меня долго не привлекают. Найду что-то по душе... Как будто вначале все для меня интересно, даже я начинаю увлекаться. Проходит некоторое время, и все становится мне скучно. Что я делал, перестает меня увлекать. Я нахожу какую-нибудь причину, бросаю это дело или делаю это просто так". "Вначале знакомлюсь с женщиной, она мне очень нравится, даже думаю - вот она лучше всех... Постепенно она мне надоедает... Хочу найти что-нибудь свежее".

В третьей группе наблюдается "суженность ", частичность организации жизни, сочетающаяся с инфантилизацией/примитиви-зацией личности. Низкие экстенсивность и интенсивность жизни. По качеству это жизнь непритязательная, не ориентированная на достижения. Пример: ветеран работает сторожем в театре, ника-

Рис. 1. Уровни трансформации личности применительно к адаптивным и неадаптивным изменениям

ких интересов, кроме механического выполнения функции, у него нет. Ко всему равнодушен, не стремится заняться чем-нибудь другим.

Четвертая группа демонстрирует стабильность организации жизни и устойчивость, уравновешенность психической организации человека. Люди эффективно решают встающие перед ними жизненные задачи. Говорят, что в первые месяцы после возвращения прошлое еще давало о себе знать, но они главным образом были заняты организацией своей жизни.

В пятой группе обнаруживается становление, стремление к более высокому уровню жизни. Люди овладели новыми сферами жизни и добились достаточно высоких стандартов качества. Это сочеталось с развитием самоуправления и самоорганизации. Отличаются самостоятельностью, инициативностью, предприимчивостью, решительностью. Не только сами повышают свой жизненный уровень, но и помогают другим стать на ноги, чтобы дать им возможность далее самостоятельно следовать по своему жизненному пути (т.е. у них целеустремленность и решительность сочетается с неинструментальным отношением к другим). При наличии разных жизненных ориентаций все эти люди характеризуются позитивным отношением к жизни.

Адаптация. Рассмотрим уровни трансформации личности применительно к адаптивным и неадаптивным изменениям (рис. 1). Одна сторона адаптации состоит в приспособлении индивида к требованиям окружающей реальности, другая - в направленности

на изменение окружающей среды согласно своим требованиям3. 3. Фрейд (Freud, 1955) и Ш. Ференци (2000) говорили об аллоплас-тических и аутопластических изменениях, имея в виду два указанных аспекта. Однако существует и третий тип изменений, связанных с адаптацией, - постадаптация, не сводимая ни к приспособлению к реальности, ни к приспособлению реальности к себе. Постадаптация имеет два аспекта. Один из них назовем адаптоге-незом. Это постадаптация, предполагающая нарушение адаптации, но направленная на созидание нового уровня адаптации, выходящего за пределы прежнего. Другой вид постадаптации назовем трансадаптацией. Он связан с самореализацией, самоутверждением, трансценденцией личности. Человек выходит за пределы адаптации, созидая, конструируя новую реальность, актуализируя потенциальные способности своей личности. Постадаптация указывает на прогрессивное развитие личности и ее жизнедеятельности. Однако существует и другое, противоположно направленное изменение - регрессивное.

Регрессия, как мы ее понимаем, включает в себя кроме возврата психической организации личности на преодоленный в процессе развития уровень ("регрессия" у Фрейда и "ретрогрессия" в терминах Левина) еще и травмотрансформацию личности, приводящую к ее примитивизации (упрощению и уплощению жизни), а также инфантилизацию. Примитивизация и инфантилизация - два вида посттравматической регрессии личности. Примитивизацией личности являются: 1) одностороннее развитие одной субличности за счет ее других составляющих, в результате чего она приобретает доминирующее значение; при этом сверхразвитость одной черты сочетается с деформацией других; 2) недоразвитие, задержка развития отдельной части личности, приводящая к выпадению из структуры определенного важного компонента.

Уместно выделить регрессивную адаптацию, соответствующую регрессии личности, отграничивая ее от двух уже введенных: собственно адаптации, которую можно обозначить как норматив-

3 Х. Гартманн (2002), один из представителей Эго-психологии, строит свою теорию почти полностью на понятии адаптации. В психологии личности это понятие пользуется дурной славой и связано с образом "приспособленца", "хамелеона", т.е. беспринципного человека. Чтобы в области персонологии снять с понятия адаптации тень, отбрасываемую на нее представлением о "приспособленце", нужно, во-первых, устранить из этого понятия значение восстановления биологического равновесия, во-вторых, ограничить сферу использования слова процессами интеграции в определенный микросоциум, в-третьих, трактовать его в терминах саморегуляции как феномена человеческого Я. Очевидно, что после возвращения уцелевший должен заново приспособиться к социуму. Конечно, адаптацией все не ограничивается, он должен овладеть новым опытом, войти в новые сферы социума, развиваться, расти.

ную адаптацию, и постадаптации, распадающейся, в свою очередь, на процессы создания нового статус-кво (адаптогенез) и на выстраивание новых внутренней и внешней реальностей, синхронизирующихся друг с другом (трансадаптацию). В этой сфере существуют симулякры современных философов - Дерриды и Делеза.

Внимательный анализ феномена регрессивной адаптации показывает, что для полноты картины требуется ввести еще одно понятие - дезадаптацию. Регрессивная адаптация - это определенная форма адаптации, например при неврозе. Однако невроз как особая форма существования личности все-таки отличается от повседневного существования, которому релевантно понятие нормативной адаптации. Регрессивная адаптация имеет свою оборотную сторону - неудачу адаптации, т.е. дезадаптацию. Действительно, изменения, у которых отмечается регрессивная дезадаптация, могут формировать асоциальную и антисоциальную установки, которые объясняют не только синдром отчуждения, но и деформации мотивационной структуры, в которой ведущее значение приобретает деструктивная мотивация. Побуждаемый оппозиционной негативной направленностью личности, человек дезадаптируется от социума, по крайней мере от той части, которой требуют нормативная адаптация и трансценденция.

Если мы применим параметр адаптации для описания межгрупповых различий, то увидим следующее. Уцелевшие из первой группы характеризуются острой дезадаптацией; для второй группы наилучшим образом подходит понятие адаптационного колебания, или адаптация/дезадаптации,г4; третьей группе свойственна низкая адаптация5.

Травматический стресс. Для оценки состояния уцелевшего относительно травматического стресса мы воспользуемся схемой типа фрейдовского катексиса-антикатексиса, но не в экономическом ключе, а в содержательном, регулятивном плане. Здесь соотношение будет строиться по формуле: травматический стресс - преодоление травматического стресса. Острота переживания травматического стресса и степень его преодоления позволяют оценить различия по 5 группам.

4 Адаптация/дезадаптация - это комбинированная характеристика, подчеркивающая попеременную смену состояний адаптации на дезадаптацию и наоборот. Неуравновешенность состояния адаптации здесь, в целом, объясняется неуравновешенностью психической организации личности, в которой разные части не составляют синергетического единства.

5 Низкая адаптация выделена как особая градация из-за того, что хотя индивид осуществляет адаптивное отношение с окружением, но у него существует много дезадаптивных сфер личности.

Представителям первой группы свойственны острые стрессовые состояния, у одних обнаруживается утрата самоконтроля, а у других - сверхконтроль. Во второй группе наблюдаются хронические стрессовые состояния: период обострения сменяется периодом ремиссии, имеется амбивалентность самоконтроля, защитные механизмы не справляются с редукцией напряжения, а эффективные механизмы саморегуляции не сформированы. Люди из третьей группы выстроили сильную защитную систему от стресса: овладели своим состоянием путем отклонения травматического опыта, а не окончательностью устранения болезненного переживания, т.е. за счет репрессивной системы. Для четвертой группы характерно преодоление стресса.

Преодоление стресса по сути надо отличать от защиты от него. Преодоление основывается на целедвигательных механизмах регуляции, а защита - на целетормозящих механизмах защитной мотивации. Преодоление стрессового состояния большинство авторов сводит к копингу (совладанию), понимая под этим восстановление нарушенного стрессом гомеостатического состояния и, следовательно, устранение психического напряжения. Трактовка преодоления как сохранения гоме-остазиса, действительно, легко подводится под понятие механизмов защиты Эго, достаточно лишь только сделать акцент на устранении аффективного состояния, исключив из термина значение психической репрезентации влечения. Не углубляясь в проблематику, мы будем разграничивать преодоление, которое строится на основе защитных механизмов и преодоление, организованное как регулятивная система разрешения жизненной проблемы. В одном случае мы имеем дело с автоматизированными, стереотипными реакциями, устранением напряжения, а в другом - с целенаправленными действиями по разрешению проблемы, создающей стресс. Защитное преодоление пытается устранить следствия, симптомы без разрешения конфликта и ликвидации стрессора, преодоление в собственном смысле направлено на разрешение проблемы и устранение причин ее вызывающих.

Стоит заострить внимание на том, что Г. Селье не просто ввел в научный обиход понятие стресса как стимульно-реактивную схему, а предложил биологическую модель общего адаптационного синдрома, объясняющую развитие адаптивного ответа организма на чужеродный, опасный фактор-стрессор (Selye, 1956, 1976). Адаптивная модель была сформулирована на основе концепции гомеостазиса У. Кеннона, и в дальнейших психологических исследованиях процессы восстановления равновесия стали трактоваться как совладание-копинг (Lazarus, Folkman, 1984). В когнитивной модели Р. Лазаруса и его сотрудников копинг вначале отождествлялся с психологическим понятием "защита".

Так как стресс в психологическом плане имеет своей оборотной стороной жизненную задачу, которую человек должен решить, то деятельность по решению задачи не может быть полностью сведена к реакциям совладания, что является редуцированной, упрощенной моделью мотивации. Если даже оставаться в рамках идей Г. Селье, то надо различать адаптивный и неадаптивный копинг. Кстати, в когнитивной

теории Лазарус и Фолкман выделяют проблемно фокусированный и эмоционально фокусированный виды копинга.

Пятой группе свойственно возрождение от стресса. Возрождение здесь отмечается развитием и ростом личности, вызванными внешним травматическим событием. В данном случае потрясение от столкновения с жизненной трагедией становится источником духовного самоутверждения и самоосуществления незадействован-ных высших потенциалов личности. Возрождение от стресса предполагает не только освобождение от него, но и "рождение" новой личности. Человек обретает мудрое отношение к жизни. Для этого не обязательно стать стариком (как это операционализировано в эпигенетической теории Э. Эриксона, 1996). Эндогенной мудрости, развивающейся в старости, мы противопоставляем экзогенную мудрость, развитие которой не имеет возрастных границ и является ответом личности на трагедии, драмы и жизненные коллизии, потрясающие основы ее существования. Мудрость потрясенного существования дает человеку возможность быть мудрым в жизни, а не в ее конце.

Посттравматические стрессовые реакции и синдромы. ПТСР

является ключевым понятием, используемым для описания психологических последствий психической травмы (подробнее об этом см.: Магомед-Эминов, 1996). Критерии ПТСР были определены при обследовании вьетнамских ветеранов в американской диагностической номенклатуре DSM-Ш-R в 1980 г. Хотя это понятие представляется нам крайне важным, но приходится признать, что все психологические коллизии нельзя анализировать через его призму. Преодоление однобокости подхода, абсолютизирующего роль ПТСР, - одна из задач нашей работы. Данную задачу мы решаем, разделяя психологические последствия травматического стресса на негативные, нейтральные и позитивные (см. выше). С этой позиции выделяются пять групп уцелевших.

Первая группа - те, у кого диагностируются ОСР и разные виды ПТСР (острые, хронические, отсроченные). Вторая - те, у кого отмечаются нетипичные посттравматические стрессовые синдромы (отчуждения, смыслоутратности, аффективно-агрессивный и др.). Третья группа отличается деструктивными или примитивными реакциями: индивид реагирует на актуальную ситуацию через призму прошлого стрессового опыта, и его реакции носят компульсивный, автоматизированный характер в соответствии со стилями выживания. Эти три труппы характеризуются негативными последствиями. Четвертая группа состоит из тех, кто не имеет травматических расстройств или неадекватных стилей реагирования, но обнаруживает адаптационно-транзиторные реакции. Это нейтральные последствия. У пятой группы обнаруживаются позитивные последствия - посттравматическое развитие и стресс-син-

дром роста, т.е. особые формы психического развития личности, вызванного травматическим стрессом и потрясением. Стресс как бы "пробуждает" спящий потенциал человека и ставит перед ним вопросы, требующие для своего эффективного разрешения включения в широкие жизненные перспективы и связи с другими людьми.

Отчуждение и интеграция. Отчуждение в различных формах - отличительная черта психологии уцелевшего. На различных выборках мы обнаруживали значение фактора отчуждения и как важного признака ПТСР, и как особого синдрома, вызванного психической травмой. Полярно противоположная характеристика - приобщение, интеграция в микросоциум, окружающий мир - определяется как позицией самого уцелевшего, так и эффективной социальной поддержкой (это верно и по отношению к феномену отчуждения). С точки зрения соотношения между этими двумя оппозициями опишем пять групп уцелевших.

Первая группа отличается острым отчуждением, изоляцией, расстройством общения, наблюдается анапсиоз - психическое оцепенение, интимофобия, острая реакция непонимания. Во второй группе обнаруживается отчуждение в более мягких формах:. Бывает, что отчуждение сменяется актуализацией аффилятивных, интеграционных тенденций. (Ветеранские компании испытывают на себе влияние этой амбивалентности: люди сходятся, встречаются, дружелюбны, потом начинаются ссоры, и они расходятся. Через некоторое время все повторяется снова.) В состоянии отчуждения поверхностное общение в той или иной форме сохраняется. Для третьей группы характерны негативизм, эгоизм, индивидуализм. Негативизм может иметь различные формы: активную, пассивную, инфантильную. В активной форме индивид агрессивен, ищет ситуации силового решения проблем. В пассивной форме отмечается примитивизация жизни, при инфантилизме - симбиотическая регрессия в отношениях с родными6. В четвертую группу попадают те, кто преодолевает тенденцию отчуждения и стремится к интеграции в микросоциум. Различаясь мотивами приобщения, эти люди схожи в общей направленности к установлению контактов, общению, взаимодействию. Для пятой группы характерна более широкая просоциальная мотивация, стремление к включению индивидуальной деятельности в дальние социальные миры.

6 Третья группа, по сути, состоит из двух крупных подгрупп (возможно, это даже отдельные группы). Одну из них можно обозначить как негативизм и оппози-ционизм (чему соответствуют так называемые антисоциальные и асоциальные установки), другую - как социальный примитивизм и инфантилизм.

Структура жизненного мира. Каждой группе соответствуют также некоторые общие признаки жизненной ситуации, структуры жизненного мира.

В первой группе жизненные ситуации имеют признаки хаотичности, диффузности, дезорганизованности. Во второй группе отмечается фрагментированность реальности: жизненный мир разобщен, диссоциирован и разорван. В третьей группе жизненная ситуация представлена в двух формах: а) враждебная реальность: индивид воспринимает окружение в целом или частично как опасную для себя силу и соответственно проявляет по отношению к нему враждебность, злость, агрессию; б) примитивная реальность: уцелевший ориентирован на простые, обыденные, примитивные жизненные реалии. Люди из четвертой группы живут в обычной реальности нормативной, повседневной социальной жизни. Жизненную ситуацию пятой группы можно назвать постповседневностью. Это реальность, требующая от человека включения глубинных потенциалов, личностных экстремумов.

Трансформация жизни. Необходимо разобраться в особенностях постаномальной жизни уцелевшего и найти некие динамические инварианты, задающие основные направления изменения жизненных содержаний. Анализ материалов подсказывает существование трех базисных жизнетрансформаций уцелевшего, которые мы условно обозначим как жизневозрождение, жизненисхождение и жизневозвышение. Этот тезис перекликается с "философией жизни" Ницше, где восхождение и нисхождение считаются двумя основными ориентациями процесса становления жизни.

Жизневозрождение (жизневосстановление) соответствует обычному, привычному уровню жизни, социальной нише. Именно этот уровень жизни имеют в виду, когда говорят о необходимости "обустройства своей жизни". Это осуществление жизненного процесса на тех содержаниях, которые человек на время оставил и к которым теперь вернулся. Подобное возрождение можно назвать и жизнеукоренением: человеку надо не только обратно включиться в социальную систему жизни, но и выстроить свой уникальный жизненный путь в социальном пространстве, эффективно интегрироваться в свою жизнь, чтобы она обрела черты определенной полноты, благополучия.

Жизненисхождение - такая форма жизнетрансформации, когда жизнь приобретает черты неукорененности, беспочвенности. Уцелевший блуждает по поверхности без глубоких связей с основаниями жизни, ведет бездомное существование, скитаясь от одного жизненного пристанища к другому. Бывает и так, что некоторые прячутся от жизни, а другие борются с ней. Все это

приводит, в конце концов, к жизнеугасанию при жизни, даже в расцвете сил, т.е. к стагнации жизни. Используя пространственную метафору, жизненисхождение можно разместить на плоскости жизненных низов, в подземелье, на дне. Применима также метафора движения - регрессия, нисхождение, спуск, падение, упадок и др.

С жизневосхождением ассоциируются процессы жизненного роста, прогресс, подъем, небо и другие "горние" мотивы (Бердяев). Здесь становление трансформируется в трансценденцию жизни. Личность самоактуализируется, выходит за пределы наличного бытия, чтобы расширить, продвинуть свою жизнь в новые продуктивные области. Трансценденция не отрывает человека от жизненных корней, а создает новое основание жизни для развития пробудившихся фундаменталий - экстремальных сфер личности.

Трансформация личности. Наконец, мы достигли того этапа, на котором предметом анализа становятся формы посттравматического развития личности. Развитие личности, обусловленное экстремальным опытом, назовем постэкстремальным и подвергнем дальнейшей дифференциации в соответствии с рассмотренными выше тремя формами жизнетрансформации. Три вида развития личности, согласующиеся с тремя формами жизнетрансформа-ции, обозначим как суперномальное, нормальное и субномальное развитие (рис. 2).

Специфику применяемой нами терминологии разъясним на примере феномена острого горя, вызванного личностным потрясением - утратой. Последствия горя могут быть субномальными, нормальными и суперномальными. Образно говоря, это значит, что от горя и страдания один может символически умереть, второй - быстро вернуться к нормальному состоянию, а третий - развить высшие уровни своей личности. Итак: субномальное развитие связано с аномальным горем, нормальное развитие - с нормальным горем и суперномальное развитие - с трансценденцией горя, ростом личности после утраты.

Понятие "нормальное развитие" может показаться кому-то неудачным, хотя имплицитно признается в большинстве теорий личности. В психологии аномального бытия личности многие вещи наполняются предельно ясным содержанием, и нормальность никому не покажется неуместной. Человек, живущий в аномалии, т.е. в ситуации выживания, вполне четко представляет себе нормальную жизнь, которая для него является высокой ценностью, хотя для многих находящихся "по эту сторону" жизни она является банальностью. Существуют разные "нормальности". Это наглядно подтверждается тем, о чем в свое время точно сказал В. Франкл: аномальное поведение в аномальной ситуации - нор-

2 ВМУ, психология, № 3

Рис. 2. Соответствие форм жизнетрансформации и видов развития личности

мально. На войне нормально убивать. Но для того чтобы убийство стало нормой для гражданского человека, он должен измениться, стать другим (иным) хотя бы на период войны. Но на время другим не станешь. Вернувшись, чтобы жить вполне обычной, так называемой нормальной жизнью, снова надо меняться. И "нормальность" войны, и "нормальность" мира требуют развития личности. Автоматически человек не шагнет из одного жизненного мира в другой. За вход надо платить трансформацией личности.

Субномальное развитие приводит к уменьшению полноты и самодостаточности личности, ослаблению ее единства, создает дезинтеграцию личности, диффузию Эго-идентичности. Три основных направления субномального развития - инфантилизм, примитивизация и дезорганизация личности.

Говоря об инфантилизме личности, необходимо его отличить от собственно инфантильного, т.е. детского поведения. Инфантилизм личности - это незрелость, недоразвитость взрослого человека, которая может быть результатом задержки развития или регрессии личности. Регрессивное развитие личности затрагивает мотивационную сферу, систему Я, межличностные отношения, смысловую сферу, нарциссическую систему и др. В результате инфантильного регрессивного развития поведение уцелевшего в отношениях с родителями носит амбивалентный характер: симбиоз (привязанность, страх остаться без родителей) удивительно сочетается с отчуждением (показывают, что в родителях не нуждаются, пытаются отделиться).

Заключение. Развивая здесь психологию уцелевшего, мы хотели обозначить наиболее важные вопросы, не претендуя при этом ни на полноту их освещения, ни на окончательность выводов. Однако подчеркнем еще раз, что психологические коллизии уцелевшего не являются исключительно негативными, а самоактуализация - не удел избранных: самые простые люди не умозрительно, а предельно зримо сталкиваются в неповседневности с действительно великими истинами жизни.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Винникот Д.В. Семья и развитие личности. Мать и дитя. Екатеринбург, 2004.

Гартманн X. Эго-психология и проблема адаптации. М., 2002. Гуссерль Э. Идеи чистой феноменологии и феноменологической философии. М., 1999.

Джеймс У Многообразие религиозного опыта. М., 1991. Кохут X. Анализ самости. М., 2003.

Магомед-Эминов М.Ш. Личность и экстремальная жизненная ситуация // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1996. № 4. Магомед-Эминов М.Ш. Трансформация личности. М., 1998. Магомед-Эминов М.Ш. и др. Новые аспекты психотерапии посттравматического стресса: Методические рекомендации. М., 2004. Маслоу А. Мотивация и личность. СПб., 1999. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 2003. Роджерс К. Становление личности. М., 1994. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. М., 2003. Тиллих П. Избранное. Теология культуры. М., 1995. Ференци Ж Теория и практика психоанализа. М., 2000. Ффранкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997.

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М., 1999. Шютц А. Избранное. М., 2004.

Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996. Bowlby J. Processes of mourning // Intern. J. Psycho-Anal. 1961. Vol. 42. Erichsen J.E. On concussion of the spine: Nervous shok and other obscure injuries of the nervous system in their clinical and medicolegal aspects. London, 1882.

Freud S. Beyond the pleasure principle // Strachey. Vol. 18. London, 1955.

Kubler-Ross E. On death and dying. N.Y., 1969. Lazarus R., Folkman S. Stress, appraisal and coping. N.Y., 1984. Lindemann E. Symptomatology and management of acute grief // Amer. J. of Psychiatry. 1944. Vol. 101.

Magomed-Eminov M. Post-traumatic stress disorders as a loss of the meaning of life // States of mind / Ed. by D. Halpern, A. Voiskynsky. Oxford, 1997.

Mahler M.S. On Human Symbiosis and the Vicissitudes of Individuation. Vol. 1. Infantil Psychosis. N.Y., 1968.

Oppenheim H. Die traumatischen Neurosen. Berlin, 1889. Parkes C.M. Bereavement: Studies of grief in adult life. 3rd ed. London, 1996.

В заключение анализа тенденции вторжения скажем, что страх потери самоконтроля является одним из основных побудительных мотивов избегания уцелевшим психологической реабилитации. Другой важный мотив определяется собственно избегательной тенденцией, входящей в критерии посттравматического стрессового расстройства.
Тенденция избегания. Избегание воспоминания травматического опыта, являющееся выражением негативной фиксации на травме, имеет много различных форм проявления. Избегание может носить характер полного избегания, когда человек старается вообще не касаться болезненного опыта, или частичного избегания – он отклоняет определенные фрагменты произошедшего. Фрагментированность воспоминаний, характерная для уцелевшего, - черта, которая в немалой степени определяется влиянием избегательной мотивации на процессы воспроизведения опыта.
Избегание проявляется в следующих основных формах: 1) избегание мыслей, чувств и впечатлений, связанных с травмой; 2) избегание занятий и ситуаций, способствующих оживлению воспоминания; 3) неспособность припомнить травматические эпизоды (психическая амнезия); 4) потеря интересов; 5) отчуждение от других; 6) потеря способности любить и др.
Центральной детерминантой избегания опыта является защита Я с помощью механизма психического сжатия личности, создающего то, что мы уже выше назвали анапсиозом. Психическое сжатие состоит не только из процесса выведения болезненного опыта из своего Я, но включает в себя выстраивание двойного защитного барьера – против внешней и внутренней стимуляции. Полный синдром анапсиоза включает в себя следующие проявления: 1) дубликацию Я; 2) дереализацию; 3) психическое оцепенение; 4) эмоциональную анестезию; 5) агедонию – неспособность получать удовольствие; 6) асексуальность; 7) социальные страхи; 8) изоляцию, отчуждение; 9) снижение интенсивности мотивации; 10) утрату ориентации на будущее; 11) алекситимию.
Психическое сжатие не только защищает уцелевшего от болезненного воздействия прошлого опыта, но и притупляет его боязнь вновь оказаться жертвой какого-либо катаклизма. Дело в том, что созданное психическим сжатием ощущение безопасности построено на отклонении страха, который путем защитных механизмов загоняется вглубь личности, на время предохраняя Я от переживания беспокойства.

1.4 Личность и травматический стресс

Не умаляя значения выделения в DSM клинической формы PTSD, отметим возникшую в литературе вслед за этим тенденцию узкоклинической трактовки личностных проблем уцелевшего. Многообразие проявлений бытия личности в экстремалии (экстремальной жизненной ситуации) стали сводить лишь к негативным характеристикам, представленным в виде некого описательного перечня психических реакций, и рассматривать в отрыве от функционирования личности и проблем человеческого Я. Как только выясняется, что некто является уцелевшим, ему тут же "навешивают" ярлык "ПТСР" – явного или скрытого, и пытаются "втиснуть" человеческую трагедию в формализованный симптоматический перечень. Игнорирование личности проявляется не только в описательном характере трактовок, но и в сведении PTSD, по сути, к аффективно-паническим реакциям, трактуемым в рамках расстройства страха (anxiety disorders).
Объяснение психической травмы и ПТСС без учета личности является не то что бы затруднительным, но, как мы думаем, вообще невозможным. В качестве доказательства приведем следующий аргумент: травматический характер определенного события зависит от того смысла, который оно имеет для личности, т.е. от личностного смысла стрессора. Действительно, одно и то же событие, будучи травмирующим для одного, не задевает другого, т.е. существуют индивидуальные различия личности по восприимчивости к воздействию данного, конкретного стрессора. Поэтому без процессов личности (детерминирующих образование смысла) мы не можем адекватно определить не только интенсивность стресса, но даже сам факт стрессового воздействия события. Однако роль личности в понимании травматического стресса не ограничивается выполнением функции смыслового опосредствования: травматический стресс трансформирует буквально все психические структуры и процессы личности вплоть до ядерных глубинных образований и самого Я человека (Магомед-Эминов и др., 1990, Магомед-Эминов, 1996).
Более того, травмотрансформации подвергаются не только глубинные слои личности, но и ее наиболее "вершинные" смысловые содержания. Дело в том, что любая сверхординарная ситуация как особая форма существования человека инициирует смыслотворчество личности, исход которого двойственен: с одной стороны, смысловые новообразования создают смысловую ткань для существования в новой реальности, в которой пребывает человек, с другой – новые смыслы закладывают основы того, что мы обозначим смысловым удвоением. То, что создает кажущийся прогресс в аномальной реальности, в повседневности, в мире возвращения, оборачивается регрессом. Смысловой опыт, обретенный человеком в аномалии, становится теперь для него обузой, тяжелым жизненным грузом, который отторгается им как нечто чуждое и чужеродное. "Не надо было воевать, - с горечью сказал ветеран Чечни, - много полегло парней, много было пролито крови и все это ни за что". Так создается почва для смыслового конфликта, выполняющего роль этиологического фактора ПТСР (Magomed-Eminov, 1997). Происходит то, что можно назвать смысловым очуждением: человек сам же для самого себя вот с этим смыслом становится чужим. Обратим внимание на нетождественность понятий очуждения и отчуждения.
Смысловой конфликт – это противоречие между смыслами или смысловыми структурами, не связывающимися в процессе своего соотнесения в иерархизованное единство в пределах одной личностной целостности. Можно задаться вопросом: как возможно пересечение смыслов? Забегая вперед, отметим, что пересечение смыслов связано со смысловым становлением личности, происходящим на основе иерархизации ее смысловой системы. Отношения между смыслами в иерархии могут быть не только синергическими, гармоническими, но и оппозиционными. Как мы уже сказали выше, в основе смыслового конфликта часто лежит смысловое удвоение (или даже смысловая фрагментация) личности. Дело в том, что существование личности в условиях трансординарности формирует новый смысловой центр личности, не совпадающий с предшествующим, но и не отменяющий его. Между тем, два смысловых центра поляризуют вокруг себя смысловые содержания, которые при пересечении друг с другом вступают в конфликтные отношения взаимного обессмысливания, создавая то, что можно на-
звать смыслоутратностью.
Теперь, показав значение личности для понимания психологической травмы и посттравматических стрессовых синдромов, сделаем предметом нашего анализа саму личность со стороны ее трансформации в условиях экстремального трансординарного существования. При решении этой задачи мы будем исходить из общепсихологического подхода к изучению личности в экстремальной жизненной ситуации, отдельные положения которого уже были нами изложены. (Магомед-Эминов и др., 1990, Магомед-Эминов, 1996). Этот подход в дальнейшем мы будем также называть психотрансформативным подходом. Стоит пояснить, что поставленная в работе задача связана с общим теоретическим положением данного подхода о том, что психологические коллизии уцелевшего детерминированы трансформацией его личности, коренящейся в экстремальной ситуации существования.
Нетривиальность выдвинутого положения очевидна, хотя на первый взгляд проблема звучит как будто просто: проблемный круг, обычно трактуемый в рамках стрессологии и психопатологии, мы рассматриваем в рамках общей теории личности. Но этот подход кардинально меняет теоретическую ситуацию в области стрессологии: феномены, обычно регистрируемые в виде психических реакций, находят свое выражение в качестве проявлений функционирования личности, т.е. манифестаций личности.
Развивая подобный взгляд, мы пытаемся преодолеть научный разрыв между психологией личности и психологией экстремального стресса, которого, кстати, не существует в действительности. Проще говоря, мы предлагаем "внедрить" психологию личности в область стрессологии, а стресс "поднять" до уровня личности. Первая часть этой фразы говорит о необходимости изучения обычно игнорируемого в психологии вопроса – бытия личности в аномалии, а вторая – о возможности раскрытия стресса как особого психологического состояния личности, а именно, ее потрясения. Конечно, дело заключается не в том, чтобы подобрать более подходящий термин для обозначения пиковых состояний, а в раскрытии метаморфоз, трансформаций, претерпеваемых личностью под давлением бремени человеческого существования, независимо от того, происходят ли они в модусе ординарности или в модусе сверхординарности. Переводя понятие стресса в плоскость человеческих драм, трагедий, потрясений мы не должны забывать о том, что всякое травматическое событие вызывает также нарцистический стресс.

Психологическую практику, которая в современной психологии обычно строится в рамках медицинской парадигмы, мы рассматриваем с точки зрения психологической помощи. Следуя этой методологической установке, мы дополняем описательную и объяснительную научно-психологические установки горизонтом помогающей психологии, направленной на осуществление заботы о Другом и о себе. Поставив перед собой вопрос о психологической помощи человеку, нуждающемуся в этой помощи, вне медицинской парадигмы, мы оказываемся перед необходимостью очертить горизонт проблематизации феномена психологической помощи. Таким образом, вопрос о психологической помощи тематизируется с точки зрения сущностного устроения самого феномена. Вопрос о феномене психологической помощи, прежде всего, подразумевает раскрытие и схватывание феномена помощи как определенной человеческой ситуации, т. е. определенного способа существования конкретного человека в современном мире в многообразии событий «со-бытия».

Рассматривая проблему психологической помощи онтологически, с точки зрения бытия конкретного человека в мире в проблематичном существовании, мы должны осуществить переход от абстрактной психологии субстанционального субъекта к конкретной психологии бытия человека в драмах жизни (Выготский JI.C., 1986), т. е. в драматургическом «со-бытии» личности с другими личностями. При переходе от сущностной онтологии субъекта, личности, человека к онтологии существования, жизни конкретной личности, т. е. живого человека, мы сразу сталкиваемся с определенными, достаточно серьезными, методологическими проблемами, говоря словами JI.C. Выготского, требующими философии практики. О личности, субъекте приходится говорить не только как о категориях, понятиях, но и как об определенной, вполне конкретной, единичной, живой и живущей человеческой реальности.

Человек, в отличие от понятий, живет в драмах жизни, которые не имеют представительства в психологическом аппарате, как, собственно, и сам единичный человек, живущий этой жизнью.

Вот этот единичный человек, пребывающий в перекрестье многообразия живых драматических событий, стал привлекать пристальное внимание психологов, особенно в связи с массовыми бедствиями, катастрофами и социальными катаклизмами современной эпохи. Дело в том, что именно благодаря переходу психологии в жизнь, если верить JI.C. Выготскому, сместился центр психологической науки, и «камень, который презрели строители, стал во главу угла» (Выготский JI.C., 1982). Краеугольным может быть не всякий «камень» практики, а только такой, который требует методологии и общей теории, или философии практики.

В этом развитии взаимопересекаются, по сути, две методологии — общая, абстрактная методология и конкретная методология практики. Для раскрытия сути порождающей работы личности мы должны увидеть взаимодействие производства, порождения и присвоения. Присвоение опыта происходит в смысловой работе личности, в которой человек осуществляет заботу о воспроизведении и развитии культурно-исторического опыта, создании непрерывности связи поколений.

Таким образом, психологическая помощь трактуется с точки зрения принципа заботы, раскрываемого на основе культурно- исторической работы личности, в ходе осуществления которой формируется, развивается и восстанавливается культура заботы о себе и о Другом. Новую ситуацию можно обозначить как движение объяснительной и описательной психологии в сферу помогающей психологии. Сама психология должна совершить переход — не только объяснять явления и описывать феномены, но выйти в особую помогающую ситуацию, требующую преобразования, деятельной, «работающей» заботы.

Главная » Полезно знать » М.Ш. Магомед-Эминов: «Борис Немцов: жертва Левиафана или сакральное жертвоприношение?”