Лавка древностей диккенс. Уилсон Э

«Лавка древностей»

Совсем из других элементов составлена «Лавка древностей». Еще до того как появился последний выпуск «Николаса Никльби», перегруженному работой Диккенсу показалось, что он нашел способ увеличить свои доходы — ведь жизнь дорожала, семья росла (третий ребенок, дочка Кэйти, родилась через месяц после того, как закончен был «Никльби»); от заработков и помощи Диккенса зависело все больше народу (отчаянную борьбу с денежными затруднениями Диккенсу в той или иной форме приходилось вести до конца жизни). Он предложил издателям Чепмену и Холлу план чего-то вроде собственной «Тысячи и одной ночи». Надо признаться, план был составлен на скорую руку — молодой писатель понадеялся на то, что его еще раз выручит популярность мистера Пиквика и Сэма Уэллера. Предполагалось, что это будет целая цепь рассказов, связующим звеном. в которой станет рассказчик — старый чудак мастер Хамфри; все должно было быть рассчитано на вкус современников, на их пристрастие к прихотливой выдумке (ярким образцом этого рода литературы были «Легенды Инголдсби» 1 , 1837). Мифические лондонские великаны Гог и Магог станут рассказывать повесть за повестью; путевые зарисовки наподобие тех, какими прославился Вашингтон Ирвинг, дадут возможность Диккенсу-издателю совершить путешествие по Ирландии и Америке. «Часы мастера Хамфри» (такое название получил журнал) должны были, по мысли Диккенса, обладать четырьмя весьма важными достоинствами. Они должны были установить постоянную связь с читателями; упрочить материальную независимость Диккенса (ибо он будет участвовать в прибылях от издания); привлечь других авторов и, как он надеялся, дать ему известный досуг, чтобы можно было написать большой роман, замысел которого он давно уже вынашивал (позже роман этот появился под названием «Барнеби Радж»). Но были у этой затеи два огромных недостатка: журнал был задуман как еженедельник — и уже после третьего номера, весной 1840 года, число проданных экземпляров сильно сократилось и стало ясно, что не того ждали от Диккенса читатели.

И тотчас, как будет в жизни Диккенса еще не раз, он, собрав все силы, преодолевает препятствие. Сначала, во время пребывания в Бате, он думал написать всего лишь «рассказ для детей», чтобы заполнить очередной номер; но история маленькой Нелл уже завладела его воображением, и он решает развить ее в большой роман и спасти свое детище — журнал. Несколько недель эта история с небольшими перерывами появлялась в журнале, потом вытеснила из него остальной материал. Успех «Лавки древностей» у читателей всех слоев как в Великобритании, так и в Соединенных Штатах полностью оправдал надежды автора.

История маленькой Нелл, «крохотной хрупкой девочки бесконечно милого нрава», и ее странствий по Западному Мидленду с выжившим из ума хитрецом дедом, заядлым картежником, принадлежит к числу тех книг, которые особенно трудно оценить современному читателю. Другая часть романа — история злобного карлика Квилпа, который с помощью своих соумышленников (стряпчего Брасса и его сестрицы) старается по ложному обвинению упечь в тюрьму честного паренька, слугу Кита Набблса, — написана в отличной манере раннего Диккенса, смелыми мазками, без особых тонкостей, но ярко и красочно. В эту картину включен более пастельный, сентиментально-юмористический набросок в духе улыбчивой чувствительности конца восемнадцатого века — о том, как молодого клерка, гуляку Дика Свивеллера, вернула на путь истинный преданно ухаживавшая за ним во время болезни забитая крошка, «прислуга за все» по прозвищу «маркиза». Я уже говорил, что все это, вероятно, уходит своими корнями в биографию самого Диккенса, в его детство. Книга написана хорошо, но, пожалуй, чересчур причудливо и трогательно. Право же, на вкус современного читателя в этом романе, хоть он сравнительно невелик (автор писал его по частям, для еженедельных выпусков, отсюда его краткость), слишком много странностей, считавшихся в ту пору вполне приемлемыми для реалистического повествования. Тут и карлик — глотатель кипящего рома, сущее исчадие ада, и малое дитя, и крохотная служанка, и женщина (Салли Брасс), которая, по слухам, записывается в гвардейцы и разгуливает по корабельным верфям в мужском наряде, и маленький мальчик, который стоит на голове. На наш взгляд, истории подобного рода вызывают в памяти образы Юга (да еще самого сердца Юга) — такого ждешь от раннего Капоте или от Карсон Маккаллерс. Начинаешь искать в повествовании эротический подтекст.

И тут-то возникает для нас первая трудность. История маленькой Нелл связана с остальной, более обычной частью повествования лишь тем, что малютку любит честный мальчик Кит Набблс и бессовестно преследует карлик Квилп, соблазненный предполагаемым богатством ее деда. Поговорим сначала о любви Кита к Нелл. Это тема, которая всегда особенно привлекала Диккенса; один из его поздних набросков посвящен бегству двух детишек в Гретна-Грин 2 . В Англии со времен позднего викторианства, при господстве закрытых школ (пансионов) всякая романтическая привязанность между мальчиком и девочкой, будь то совсем дети или подростки, вызывала либо хмурое неодобрение, либо здоровый смех: считалось, что это «слюнтяйство», «глупое увлечение», «позор для мужчины». Ребяческая любовь наравне с прыщами на лице подростка, с первым пушком на щеках или замалчивалась как тема запретная, или же вызывала грубые насмешки. Американское воспитание и американские обычаи в этом отношении куда естественней. Я хорошо помню времена, когда даже столь благопристойные (чтобы не сказать сентиментальные) творения, как романтические фильмы об Энди Харди 3 , сильно смущали родителей-англичан: фильмы эти поощряли «слюнтяйские» мысли о «девочках» и «мальчиках» в юных представителях другого пола. Сегодня у нас взгляды на это более просвещенные, и нас уже не пугает детская влюбленность... и все-таки не следует начисто отвергать всякую мысль о физиологии. В этом случае мы совершенно неправильно поняли бы викторианское отношение к делу и совсем не поняли бы малютку Нелл. Любовь Кита Набблса к маленькой Нелл не вполне допустима — отчасти по неравенству общественного положения, отчасти потому, что восторг и преклонение окружающих перед малюткой Нелл приобретает, чем ближе она к могиле, все более духовный характер; но даже в самом начале, когда восхищение Кита еще оправданно, оно выглядит как некая умилительная картинка, вроде тех викторианских открыток, на которых в роли влюбленных изображались дети в старинных костюмах; они отнюдь не были влюбленными в эмоциональном смысле слова — взаимная привязанность лишь придавала им больше детской прелести в глазах зрителей.

Ну, а то, что испытывает по отношению к Нелл карлик Квилп, не может не выглядеть для нас страстью чувственной, эротической, садистской в самом плотском, физическом смысле (да еще при том, что мы знаем, до какой степени в XIX веке распространена была детская проституция). Как иначе понять слова Квилпа, обращенные к старику — деду Нелл: «Какой она у вас бутончик! И какая свеженькая! А уж скромница-то!.. Ну что за бутончик, симпомпончик, голубые глазки... Такая маленькая... Такая стройненькая, личико беленькое, а голубые жилки так и просвечивают сквозь кожу, ножки крохотные...» Мы лишь можем строить предположения о скрытых чувствах Диккенса и его читателей, но сознательно в эти слова не вкладывалось ничего ужасного; ужасно и кощунственно было лишь то, что верный портрет маленькой Нелл рисовал злой и гнусный урод. «Если кто соблазнит одного из малых сих» — без сомнения, только в наш век эти слова Христа обретают какой-то сексуальный смысл. Правда, Квилп говорит, что, когда умрет его первая жена, он женится на Нелл, но до этого еще далеко. В конечном счете Квилп преследует Нелл, так же как и Кита Набблса, потому что вообще люто ненавидит всех, кто добр и чист душой, а стало быть, потому что Квилп (и в шутовских и в страшных своих проявлениях) — это сам дьявол. История скитаний Нелл по Англии, кончающаяся ее смертью в сонной, мирной деревушке, реально никак не связана с лондонской частью сюжета и персонажами, в ней действующими.

Вероятно, поэтому критики, начиная с Честертона, склонны считать этот роман сказкой, притчей. Но это не совсем так. Легенды послужили основой для великого множества романов, а у Диккенса — почти для всех, и схема легенды наиболее явственно проступает в «Лавке древностей» (да еще, пожалуй, в «Домби и сыне»). Однако роман этот с умыслом строится на почти реальной основе: действие развертывается в Англии того времени, когда он написан, или, может быть, лет на десять раньше. Его назначение — рассказать о подлинных людях в подлинных общественных условиях подлинного Лондона. Верней было бы рассматривать его как сценку, выхваченную из английской пантомимы — этого своеобразнейшего вида искусства, где Дик Виттингтон 4 может отпускать шуточки насчет «битлов» или падения фунта стерлингов, а мать Аладина, вдова Туэнки, появиться вдруг в мини-юбке. И все же едва ли это пантомима, ибо, если не считать звеньев, с грехом пополам соединяющих сюжетную линию малютки Нелл с линией Квилп — Кит, это книга о смерти. Автор не рассуждает здесь о ней, а показывает ее — показывает, как действует смерть (особенно смерть ребенка) на близких. Вот почему для читателей XX века это очень странная и необычная книга.

Первые читатели «Лавки древностей» много недель и даже месяцев не подозревали, что она кончится смертью Нелл; даже когда смерть была совсем близка, они еще надеялись, что все обойдется, и с жаром умоляли Диккенса не убивать Нелл. Но автор как раз и хотел пробудить мучительное, душераздирающее сострадание. История неукоснительно движется от сцены, где мы встречаем малютку Нелл в лавке древностей, среди беспорядочного скопления всякой всячины — «старого барахла», как сказали бы мы сейчас, — среди этих ненужных вещей, оставшихся от всеми забытого прошлого, к той Нелл, с которой мы прощаемся в старой деревенской церкви, среди беспорядочного скопления могил и надгробий. Каморка при лавке, где девочка спит, и комната в старом деревенском доме, где она умирает, похожи одна на другую: обе они со своими занавесями и причудливой обстановкой напоминают чуланы с театральным реквизитом. Иллюстрации Каттермола, изображающие девочку на смертном одре, старика деда у ее могилы и, наконец, ангелов, уносящих Нелл на небеса, имеют целью, подобно восковым фигурам миссис Джарли, а также Панчу и Джуди кукольников Кодлина и Коротыша, подчеркнуть тему смерти и заставить нас горевать о маленькой Нелл. Приключения, которые выпадают на долю девочки, люди, встреченные ею в пути, вся обстановка действия, разыгрывающегося на фоне огромных печей Черного края и рабочих волнений, — это блестящие журнальные зарисовки тогдашней разноликой Англии. Картины эти проходят перед девочкой словно на сцене, где мимо неподвижного экипажа двигают старый раскрашенный задник, чтобы создать иллюзию, будто зритель совершает путешествие по стране чудес. Ибо скитания Нелл (если отбросить Ярмарку тщеславия с ее балаганами и Край адских печей) — сплошное страдание, и не столько даже для умирающего тела, сколько для родных и близких, собравшихся у постели больного; самые напряженные минуты этого пути — когда Нелл лишается сил в гостинице (мы знали, что такой кризис неминуем), кажущееся ее выздоровление в деревне (если мы приметим, что свой садик она разводит у могильного камня, то уже не поддадимся обманчивым надеждам) и, наконец, развязка. Ясно, что в те времена, когда смерть ребенка (и притом не на улице, от несчастного случая, а дома) была обыденным явлением, история Нелл задевала в сердцах читателей те струны, которые у нас молчат.

Двадцать лет спустя Диккенс записывает для себя, что, когда он читал вслух эпизод смерти Поля Домби, это вызвало у слушателей, перенесших подобную утрату, настоящий взрыв горя. Но смерть Нелл, мне кажется, не предназначена служить примером для других, как, скажем, смерть Клариссы Гарлоу, описанная за девяносто лет до того. Там подчеркивалась победа над нашим миром, и героиня сама выбирала себе саван и гроб, готовясь встретить своего небесного жениха. В истории Нелл нет присущего барокко стремления лишний раз напомнить, что плоть наша тленна. К этому орга нно-торжественному мотиву предыдущего века Диккенс был глух. Переделку «Клариссы» для парижской сцены он хвалил за то, что она гораздо лучше оригинала: «Я не поклонник Ричардсона, и мне кажется, он всегда на котурнах». В «Лавке древностей» Диккенса больше всего занимают те, кто остается жить: «Если найдутся на свете люди, не знакомые с чувством пустоты, которое несет за собой смерть, — чувством томительной, гнетущей пустоты и одиночества, которое преследует даже самых сильных духом, когда им на каждом шагу недостает кого-то близкого, дорогого, когда каждый, сам по себе ничего не значащий предмет сливается в их воспоминаниях с любимым существом, каждая вещь в доме становится памятником и каждая комната — могилой...» — если найдутся на свете такие люди, им не понять, что это значит. Судя по огромному впечатлению, которое произвел роман на иных читателей, именно это глубоко тронуло их сердца. И тем, кто изведал горе подобной утраты, предложено было утешение: «Когда смерть поражает юные, невинные существа и освобожденные души покидают земную оболочку, множество подвигов любви и милосердия возникает из мертвого праха».

Возможно, правы были те, кто утверждал, что во всем этом есть нечто подобное отчаянию, неуверенности в бессмертии, обещанном христианским учением, в которое, толкуя его самым широким образом, верил Диккенс. Скорее всего, так оно и было; но в тех редких случаях, когда он касается вопросов религии и говорит о своей вере в загробную жизнь, слова его звучат очень искренне, хотя и непривычно для нас. И еще: судя по тому, как раздражало его чрезмерное официальное оплакивание герцога Веллингтона и принца Альберта 5 , он старался выразить в «Лавке древностей» мучительную скорбь о безвременной кончине юного существа, в котором воплощалось все здоровое, все, что для нас ценно в жизни. Может быть, деятельному, полному сил, материалистически настроенному обществу нужно было поверить, что смерть юных сразу же «окупается», что скорбящим об утрате даются взамен возвышенные чувства. Что «множество подвигов любви и милосердия возникает из мертвого праха», из жизни, которая кажется угасшей навсегда. Мысль эта так же предназначена для самоутешения, как наша сегодняшняя уверенность, что всякая сексуальная активность должна в каком-то смысле идти на пользу жизни. У малютки Нелл есть лишь один недостаток: она должна утверждать духовное начало и потому с первых же страниц кажется нам неживой, как надгробный памятник викторианской эпохи, тогда как Кларисса Гарлоу полна жизни, она, подобно барочной статуе, пугающе живая. Но «блаженны плачущие, ибо они утешатся». В «Лавке древностей» мы живем в мире маленькой служанки из стихотворения Вордсворта «Нас семеро» — той, что приходила с мисочкой каши и вязаньем на могилы маленьких братьев и сестер. Вспомним слова сэра Дэвида Уилки 6 , который писал (октябрь 1839 года), что Диккенс восторженно отзывался об этом стихотворении; «... он с неодобрением говорил, — прибавляет автор письма, — что в иных семьях совсем не вспоминают о недавно умерших родных. Он сказал, что и сам недавно понес тяжкую утрату, но старается постоянно вспоминать об умершей в кругу семьи». Разговор этот состоялся на обеде в честь завершения «Николаса Никльби» — романа, предшествовавшего «Лавке древностей». И последняя иллюстрация к «Николасу Никльби» изображает детей Николаса на могиле их умершего молодым родственника.

Примечания.

1. «Легенды Инголдсби» — под псевдонимом Томаса Инголдсби священник Ричард Гаррис Бархем (1788— 1845) выпускал в 1837—1840 гг. сборники юмористических рассказов, народных преданий и сказок.

2. Гретна-Грин — деревня на территории шотландского графства Дамфрис близ английской границы, где можно было зарегистрировать брак без церковных и юридических формальностей.

3. Фильмы об Энди Харди — шаловливом подростке, герое большой серии американских фильмов, основная часть которых была поставлена в 30-х годах Джорджем Сейтцем. Роль Энди Харди исполнял Микки Руди; его постоянной партнершей была Джуди Гарленд.

4. Дик Виттингтон — герой популярной народной легенды, повествующей о том, как ученик лондонского торговца мануфактурой стал со временем лордом-мэром Лондона. Исторической основой легенды является биография действительного Ричарда Виттингтона, трижды избиравшегося лордом-мэром (в 1397, 1406 и 1419 гг.).

5. Принц Альберт (1819—1861) — принц-консорт, муж королевы Виктории (1819—1901), правившей Англией с 1837 по 1901 г.

6. Уилки, Дэвид (1785—1841) — шотландский живописец и офортист, член Королевской Академии художеств и с 1830 г. придворный художник. Его картины на бытовые сюжеты исполнены добродушного юмора (напр., «Деревенские политики», 1806, «Деревенский праздник», 1819 и др.).

Главной героиней произведения является двенадцатилетняя девочка Нелли. Она вместе с дедушкой живет в антикварной лавке. Выросшая среди необыкновенных вещей, девочка словно впитала в себя их дух.

Дедушка Нелли заядлый игрок. Каждую ночь он уходит в игорный дом, руководствуясь благородной целью – заработать денег на образование внучки. Однако он только проигрывает деньги. В результате из-за долгов его лавку забирает злобный карлик Квилп. Карлик предстает в качестве злого тролля, который поедает яйца полностью со скорлупой, пьет кипяток и сидит на спинке стула. Забрав лавку у старика Квилп спит в детской кроватке Нелли.

Девочка уходит из дома в поисках лучшей жизни. Этот факт очень расстраивает мальчишку, который служит в магазинчике, и тайно влюблен в Нелли. Однако он ничем не может ей помочь. Нелли вместе с дедушкой отправляется в странствие с циркачами-кукольниками. Заподозрив, что спутники хотят разлучить их с дедушкой, они покидают их. В небольшой деревне Нелли находит приют в доме бедного учителя. Он даже разрешает Нелли ходить в школу вместе с ним и посещать занятия.

Продолжая свое путешествие, странники оказываются у добродушной хозяйки выставки восковых фигур. Женщина предлагает не только кров, но и работу для маленькой Нелли. На какое-то время жизнь наладилась, но дедушка снова стал играть. Крупно проигравшись, он крадет деньги внучки, планирует ограбить хозяйку, чтобы отыграться в следующий раз. Нелли уговаривает дедушку уйти, дабы не уберечь его от совершения преступления.

Дальнейшее путешествие не несет ничего хорошего. Путники не могут найти ни дома, ни еды. Им приходится ночевать на улице, мокнуть под дождем. На некоторое время семью пустил переночевать работник местного завода. Однако странники были вынуждены продолжить путь.

Промокнув под дождем, Нелли сильно заболевает. В момент отчаянья семья вновь встречается с сельским учителем. Он находит для них приют в церковной сторожке. Однако смертельное заболевание уносит жизнь Нелли. Лишившись разума от горя, умирает и старик.

Роман Диккенса, несмотря на печальную концовку, является сказкой. В нем писатель противопоставляет одних героев другим. Маленькая Нелли предстает доброй волшебной феей. Она не по годам умна и добра. Дедушка, проигрывающий все деньги в карты, ее противоположность. Хотя и он не лишен положительных черт, ведь он очень любит внучку, да и играет с благой целью выручить деньги на ее образование. На примере встречающихся на пути людей Диккенс показывает, что в мире могут быть как хорошие, так и плохие люди.

Сцены жестоких испытаний, которым подвергаются дети в произведениях Диккенса не оставляют сомнений, что писатель сильно переживает за их судьбы. Показывая читателям сложности жизни детей, он старается защитить их.

Картинка или рисунок Лавка древностей

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Червоточина Шолохов

  В труде Шолохова Червоточина идет повествование о судьбе семей во время становления Советского государства. Речь идет об обычной среднестатистической семье: глава семейства - Яков Алексеевич

• Краткое содержание Спеши любить Спаркс
• Краткое содержание Гоголь Шинель

  У главного героя - Акакия Акакиевича порвалось пальто, его уже не восстановить, поэтому приходиться шить новое. Он тратит на это около сорока рублей, при этом экономит на еде, свечах и белье.

• Краткое содержание Алексин Безумная Евдокия

  Описана обыкновенная семья: мать, отец и дочь. Матери не разрешали рожать врачи из-за порока сердца. Она все-таки родила девочку Олю, которую все любили и безмерно баловали. Как следствие у Оли развился «комплекс Наполеона»

• Краткое содержание Чехов Пари

  Рассказ начинается с воспоминаний старого банкира, которые относят его на пятнадцать лет назад. На званном вечере собрались учёные, журналисты, банкиры и юристы. Они обсуждали правильно ли карать преступников смертной казнью. Мнения разделились.

Пятым по счету романом Диккенса была «Лавка древностей», начатая в 1840 году, в марте.

Вам покажут в Лондоне лавку. Двухэтажный деревянный домик похож на сгорбленного старичка, попавшего в толпу мрачноватых, но рослых молодцов: вокруг современные дома. За стеклами, как и полагается в антикварной лавке, видны всякие старинные предметы. Лестница, должно быть, скрипучая, ведет прямо от двери на второй этаж. Вдруг вы вспоминаете, что никакого второго этажа в книге Диккенса не указано, и вообще лавка находилась, кажется, возле Лейстерской площади, а это – Хай-Холборн. И все-таки вам говорят: «Вот лавка древностей». Большой ошибки тут нет. Это – по соседству, а той лавки все равно уже не существует, зато именно здесь находилась мастерская переплетчика, у которого Диккенс переплетал книги. Вы видите главное: над диккенсовским домиком слой за слоем громоздится город.

Хотя во времена Диккенса все строения были неизмеримо ниже, все-таки в книге про лавку древностей сказано «маленький домик»...

Даже и тогда лавка выглядела затерянной, стиснутой среди других домов, вернее, стискиваемой быстро растущими зданиями. Вся книга и написана о том, как меняется Англия, и перемены совершаются далеко не к лучшему.

В январе 1841 года весь роман был закончен и в том же году вышел отдельной книгой. Так вот, в ту пору еще делом будущего, правда, близкого будущего, 1842 года, но все же еще только будущего, было введение закона, запрещавшего принимать на работу девочек младше пяти, а мальчиков – десяти лет. Это объясняет гнетущую атмосферу всего романа, это объясняет, почему главная героиня книги Нелли, она хотя и маленькая, но, в сущности, уже взрослая. По летам маленькая, а испытания ложатся на ее плечи не детские.

С Нелли и ее дедушкой, владельцем антикварной лавки, встречаемся мы в самом начале книги.

Но вскоре остаются они без крова, нужда гонит их в путь, по стране. Диккенс с умыслом направляет их в Среднюю Англию, наиболее промышленную, где прокладывали первые железнодорожные пути и возникали все новые шахтерские поселки. Герои Диккенса следуют прямо по пятам новшеств, реформ – и легче на сердце у них не становится. Бунтующих рабочих они просто пугаются, причем вместе с Диккенсом. Ужасали его и бесчеловечные условия труда, и требовательность обездоленных.

И все-таки, изобразив недовольство тружеников, Диккенс поступил очень смело. Ведь это были сторонники первого в истории организованного рабочего движения. Их называли чартистами, потому что за два года до того, как Диккенс начал писать «Лавку древностей», весной 1838-го, подали они в парламент прошение, буквально: «бумагу» (чартер, или хартию), с требованием улучшения условий, повышения заработка – одним словом, прав. Одно упоминание о чартистах пугало собственников. А Диккенс описал их пусть в мрачных тонах, но все-таки сочувственно, ибо не признать праведность их гнева он не мог.

«Работая над «Лавкой древностей», – рассказывал Диккенс, – я все время старался окружить одинокую девочку странными, гротескными, но все же правдоподобными фигурами...» Такие лица в книгах Диккенса, странные до невероятия и в то же время живые, завоевали особенное внимание читателей. Правда, авторитеты говорят, что просто так, на лондонских улицах, ни тогда, ни теперь нельзя встретить диккенсовских персонажей. Населяют они только книги Диккенса. А все-таки чего-то диккенсовского трудно не заметить в каждом англичанине. Прежде всего – причудливость, подчас привлекательная, иногда отталкивающая и всегда по-своему понятная, как понятна странная форма дерева, принявшего под натиском ветра и непогоды форму окружающей местности.

«Жил на свете человек, скрюченные ножки, и ходил он целый век по скрюченной дорожке» – стихи эти написал поэт-шутник, современник Диккенса. Диккенс развернул целую галерею лиц и фигур, скрюченных, изломанных, искаженных. Улыбки у него странным образом переходят в хищный оскал. Вежливость, безупречная вежливость, чересчур безупречная, в конце концов становится методическим тиранством. А иногда – суровость и сухость, скрывающие сердце слишком даже отзывчивое. Таковы они, диккенсовские чудаки, отличающиеся непременно и еще какой-нибудь странностью: кто без руки, кто сгорблен, кто прихрамывает... Искалечили их обстоятельства, жизнь. А если этот чудак – из чудаков злых, он и сам с усмешечками и с улыбочками калечит, притесняет и мучает окружающих. Если чудак добр, то старается уберечь от зла хотя бы самых слабых и беззащитных.

В «Лавке древностей» есть и те и другие. Среди всех выделяется, конечно, карлик Квилп, миниатюрное чудовище, спрут, цепко хватающий своими щупальцами. Тут же чудаки мечтатели, обуреваемые грезами всех оттенков, от безумной идеи вдруг выиграть целое состояние (это дедушка бедной Нелли) до мягкой мечтательности, свойственной хотя бы школьному учителю, приютившему путников (ведь у самого Диккенса были и такие учителя, которые учили совсем не розгой).

Но в первую очередь сердца читателей, современников Диккенса, тронула Нелл. Ждали кораблей с очередными выпусками, где должен был решиться вопрос: выдержит ли девочка испытания или все-таки погибнет? Ковбои смахивали слезу с заветренных лиц, когда узнали, что тяготы жизни оказались выше сил маленькой Нелл. Над ее судьбой проливал слезы требовательный критик Джеффри, а между тем самые трогательные стихи английских поэтов оставляли его совершенно холодным. Суровый историк Карлейль был потрясен ее участью. И даже Эдгар По, сам автор «ужасных рассказов», от которых волосы становятся дыбом, говорил, что смерть Нелли – слишком тяжкое испытание для читателей. Правда, потом, уже в конце века, еще один английский писатель – большой парадоксалист – утверждал, что плакать над смертью Нелли могут только люди, лишенные сердца. Это – менялись времена, менялись литературные вкусы. А кроме того, ведь у Диккенса и в самом деле некоторые описания были не трогательными по-настоящему, а всего лишь слезливыми.

Да, и это было у Диккенса. Умел заставить смеяться, умел заставить и плакать, но не всегда средствами дозволенными, отвечающими требованиям высокого искусства.

На книгах Диккенса вообще сказывались условия его работы. Например, размеры романа. Они были предопределены. Должны были выйти двадцать выпусков, не больше и не меньше, потом должно было получиться два или три тома, в зависимости от заказа. Романы приспосабливались и к «продолжению», к «семейному чтению», которое становилось тогда популярно. В предисловии к отдельному изданию «Лавки древностей» Диккенс рассказал, что первоначально, поскольку роман предназначался для журнала «Часы мистера Хамфри», рассказчиком всей истории должен был стать сам мистер Хамфри. Потом выступили на страницах повествования живые герои, и мистер Хамфри оказался не нужен. «Когда роман был закончен, – говорит

Диккенс, – я решил освободить его от промежуточного материала». И не освободил. Все это так и осталось и несколько мешает читателю.

А все-таки «Лавка древностей» сделала Диккенса властелином читательских сердец. Понимая прекрасно, чем же он так тронул читающую публику, Диккенс и в дальнейшем не расстался с затронутыми темами, с лицами, однажды обрисованными, хотя, разумеется, он не повторял прежнего, а развивал, зорко наблюдая за окружающим.

Вновь и вновь на страницах его книги появятся дети, особые диккенсовские дети, маленькие взрослые. Это будет Поль Домби из романа «Домби и сын», и его преждевременная смерть заставит пролить, пожалуй, не меньше слез, чем кончина Нелли; причем эта детская смерть, описанная Диккенсом, уже более зрелым Диккенсом, и современного читателя не оставит равнодушным. Это будет Дэвид Копперфильд из «Истории Дэвида Копперфильда», которую Толстой прочел впервые в молодости и, вспоминая в старые годы, какое же впечатление произвела на него эта книга, поставил: «Огромное».

Диккенс по-прежнему пристально будет следить за меняющимся обликом современной ему Англии. Со временем напишет он о трудовой Англии целый роман «Тяжелые времена».

Поездки в Америку дадут Диккенсу материал для сравнения Старого и Нового Света. Он увидит и опишет в «Приключениях Мартина Чеззльвита» всю фальшь буржуазной демократии. А в эпоху расцвета своего гения скажет суровые слова: «С каждым часом во мне крепнет старое убеждение, что наша политическая аристократия вкупе с нашими паразитическими элементами убивает Англию. Я не вижу ни малейшего проблеска надежды. Что же касается народа, то он так резко отвернулся и от парламента и от правительства и проявляет по отношению к тому и другому такое глубокое равнодушие, что подобный порядок вещей начинает внушать мне самые серьезные и тревожные опасения».

В этой статье вы познакомитесь с произведением под названием «Лавка древностей». Диккенс написал его в жанре сентиментализма.

Немного об авторе

Диккенс родился 7 февраля 1812 года в Англии (Портсмут). Слава пришла к английскому писателю еще при жизни, что является большой редкостью. Автор писал в основном в жанре реализма, но в его романах есть место сказке и сентиментализму.

Так чем же прославился Чарльз Диккенс? «Лавка древностей» — это не единственное его знаменитое произведение. Книги, которые принесли автору славу:

• «Оливер Твист»;
• «Николас Никльби»;
• «Пиквикский клуб»;
• «Наш общий друг»;
• «Холодный дом»;
• «Повесть о двух городах»;
• «Большие надежды»;
• «Тайна Эдвина Друда».

Странности знаменитого англичанина

Диккенс умел входить в состояния транса, часто впадал в него непроизвольно. Его преследовали видения, и он частенько ощущал состояние дежавю. Когда случалось последнее, то он мял и выкручивал свою шляпу. Из-за этого он перепортил массу головных уборов и со временем совсем перестал их носить.

Его друг и главный редактор журнала «Фортнайтли ревью» Джордж Генри Льюис рассказывал, что автор постоянно общался с героями своих произведений. Работая над романом «Лавка древностей», Диккенс также видел главную героиню произведения — Нелли. Сам автор рассказывал, что она путалась у него под ногами, не давала ему есть и спать.

Роман «Лавка древностей» (Диккенс): краткое содержание

Главная героиня романа - девочка двенадцати лет по имени Нелли. Она сирота и живет с дедом, который ее просто обожает. Девочка с младенчества живет среди диковинных вещей: скульптуры индийских богов, старинная мебель.

Милая девчушка обладает огромной силой воли. Читателей впечатляет недетское мужество двенадцатилетней крошки. Родственник решил обеспечить будущее девочки весьма странным способом — игрой в карты. Он хотел выиграть крупную сумму и отправить девочку учиться в лучший колледж. Для этого он оставляет девочку по ночам одну и идет на встречи с друзьями.

К сожалению, дедушку преследуют неудачи в игре, и он проигрывает их дом и лавку древностей. Семье приходится уйти куда глаза глядят. В романе есть также парень, который влюблен в девочку. Его зовут Кит. Подросток и его семья все время пытаются помочь девочке и ее дедушке.

Хозяином их лавки становится злой карлик по имени Квилл. Он умеет делать жуткие и страшные вещи:

• глотать яйца вместе со скорлупой;
• пить кипящую воду.

Почему-то когда он становится владельцем лавки, то спать он перебирается в детскую кроватку Нелли. Квилл — жуткое существо, бес и делец. Он никогда не зарабатывал деньги честным путем, хоть и у него есть своя контора. Автор пишет, что в ней уже восемнадцать лет как стали часы, а в чернильнице давно высохла краска. Стол же в кабинете служит для карлика ложем.

Итак, в пути старого Трента и Нелли ждет огромное количество приключений. В дороге они знакомятся с комедиантами, добрым, но бедным учителем сельской школы.

Их также приютит добрая хозяйка миссис Джарли. Женщина предоставила Нелли работу и кров ей и деду. Наконец-то девочке живется спокойно, но не тут-то было — дед снова начинает играть. Проиграв все заработанные девочкой деньги, дедушка решается на ограбление хозяйки дома. Нелли узнает об этом и не дает родственнику совершить опрометчивый шаг. Они тихой ночью покидают дом.

Путешественники попадают в промышленный город. Работу найти не могут. На ночь им дает приют местный кочегар. Долго задержаться у него не выходит, и им снова нужно в путь. По дороге девочка попадает под сильный дождь и промокает до нитки. Следствием этого становится болезнь Нелли. Наконец путешественники находят кров. Их пожалели и выделили сторожку при старинной церкви. К сожалению, становится поздно — девочка умирает. Старик сходит с ума и тоже покидает этот мир.

«Лавка древностей» (Диккенс) — это сказка, сюжет которой построен на игре контрастов. Знаменитый англичанин имел страсть ко всему фантастическому, неземному и причудливому. Малышка Нелли предстает перед читателями как маленькая фея: хрупкая, нежная, удивительно добрая. Она все прощает своему взбалмошному деду и пытается, несмотря на юные года, решить проблемы за обоих.

Когда романисту надоедает «сказочность» Нелли, он вводит в сюжет простых людей: влюбленного в нее подростка Кита, его мать, братьев. Читатели, как правило, испытывают особую симпатию к лоботрясу Дику Свивеллеру.

Маленькая Маркиза — героиня романа «Лавка древностей» (Диккенс)

В романе также есть девочка по имени Маркиза. Она абсолютная противоположность Нелли. Маркиза — служанка в доме у богачей: Самсона Брасса и его сестрицы Салли. Они совсем замучили девочку черной работой. Она живет в пропитанной сыростью холодной кухне. Салли избивает ее и держит впроголодь.

Малышка взбалмошна и простодушна. Она часто подслушивает и подглядывает у замочной скважины. Это обычная, веселая и живая девчонка. Немного хитрая: может с легкостью стащить что-то вкусненькое. Несмотря на жестокое обращение, Маркиза не ожесточается на людей, а остается доброй и светлой.

Чарльз Диккенс в своих произведениях поднимает вопрос беззащитности детей в жестоком мире взрослых. Печальная судьба Нелли, издевательства над Маркизой заставляют читателя вспомнить и о других героях его романов. Любители Диккенса вспомнят также Оливера Твиста, замученного в рабочем доме.

Роман Диккенса стал популярным при жизни автора. Не только жители Туманного Альбиона, но и американцы плакали над преждевременной кончиной Нелли. Сам автор, как он писал другу, сильно переживал из-за этого поворота событий в романе. Он не мог поступить иначе, смерть главной героини должна была указать на жестокость по отношению к детям. Автор хотел отвернуть читателей от зла и посеять в их сердцах добро и сострадание.

Чарльз Диккенс

ЛАВКА ДРЕВНОСТЕЙ

Предисловие

В апреле 1840 года я выпустил в свет первый номер нового еженедельника, ценой в три пенса, под названием «Часы мистера Хамфри». Предполагалось, что в этом еженедельнике будут печататься не только рассказы, очерки, эссеи, но и большой роман с продолжением, которое должно следовать не из номера в номер, а так, как это представится возможным и нужным для задуманного мною издания.

Первая глава этого романа появилась в четвертом выпуске «Часов мистера Хамфри», когда я уже убедился в том, насколько неуместна такая беспорядочность в повременной печати и когда читатели, как мне казалось, полностью разделили мое мнение. Я приступил к работе над большим романом с великим удовольствием и полагаю, что с не меньшим удовольствием его приняли и читатели. Будучи связан ранее взятыми на себя обязательствами, отрывающими меня от этой работы, я постарался как можно скорее избавиться от всяческих помех и, достигнув этого, с тех пор до окончания «Лавки древностей» помещал ее главу за главой в каждом очередном выпуске.

Когда роман был закончен, я решил освободить его от не имеющих к нему никакого касательства ассоциаций и промежуточного материала и изъял те страницы «Часов мистера Хамфри», которые печатались вперемежку с ним. И вот, подобно неоконченному рассказу о ненастной ночи и нотариусе в «Сентиментальном путешествии», они перешли в собственность чемоданщика и маслодела. Признаюсь, мне очень не хотелось снабжать представителей этих почтенных ремесел начальными страницами оставленного мною замысла, где мистер Хамфри описывает самого себя и свой образ жизни. Сейчас я притворяюсь, будто вспоминаю об этом с философским спокойствием, как о событиях давно минувших, но тем не менее перо мое чуть заметно дрожит, выводя эти слова на бумаге. Впрочем, дело сделано, и сделано правильно, и «Часы мистера Хамфри» в первоначальном их виде, сгинув с белого света, стали одной из тех книг, которым цены нет, потому что их не прочитаешь ни за какие деньги, чего, как известно, нельзя сказать о других книгах.

Что касается самого романа, то я не собираюсь распространяться о нем здесь. Множество друзей, которых он подарил мне, множество сердец, которые он ко мне привлек, когда они были полны глубоко личного горя, придают ему ценность в моих глазах, далекую от общего Значения и уходящую корнями «в иные пределы».

Скажу здесь только, что, работая над «Лавкой древностей», я все время старался окружить одинокую девочку странными, гротескными, но все же правдоподобными фигурами и собирал вокруг невинного личика, вокруг чистых помыслов маленькой Нелл галерею персонажей столь же причудливых и столь же несовместимых с ней, как те мрачные предметы, которые толпятся у ее постели, когда будущее ее лишь намечается.

Мистер Хамфри (до того, как он посвятил себя ремеслу чемоданщика и маслодела) должен был стать рассказчиком этой истории. Но поскольку я с самого начала задумал роман так, чтобы впоследствии выпустить его отдельной книжкой, кончина мистера Хамфри не потребовала никаких изменений.

В связи с «маленькой Нелл» у меня есть одно грустное, но вызывающее во мне чувство гордости воспоминание. Странствования ее еще не подошли к концу, когда в одном литературном журнале появился эссей, главной темой которого была она, и в нем так вдумчиво, так красноречиво, с такой нежностью говорилось о ней самой и о ее призрачных спутниках, что с моей стороны было бы полной бесчувственностью, если бы при чтении его я не испытал радости и какой-то особой бодрости духа. Долгие годы спустя, познакомившись с Томасом Гудом и видя, как болезнь медленно сводит его, полного мужества, в могилу, я узнал, что он-то и был автором того Эссея.

Хоть я и старик, мне приятнее всего гулять поздним вечером. Летом в деревне я часто выхожу спозаранку и часами брожу по полям и проселочным дорогам или исчезаю из дому сразу на несколько дней, а то и недель; но в городе мне почти не случается бывать на улице раньше наступления темноты, хоть я, благодаренье богу, как и всякое живое существо, люблю солнце и не могу не чувствовать, сколько радости оно проливает на землю.

Я пристрастился к этим поздним прогулкам как-то незаметно для самого себя - отчасти из-за своего телесного недостатка, а отчасти потому, что темнота больше располагает к размышлениям о нравах и делах тех, кого встречаешь на улицах. Ослепительный блеск и сутолока полдня не способствуют такому бесцельному занятию. Беглый взгляд на лицо, промелькнувшее в свете уличного фонаря или перед окном лавки, подчас открывает мне больше, чем встреча днем, а к тому же, говоря по правде, ночь в этом смысле добрее дня, которому свойственно грубо и без всякого сожаления разрушать наши едва возникшие иллюзии.

Вечное хождение взад и вперед, неугомонный шум, не стихающее ни на минуту шарканье подошв, способное сгладить и отшлифовать самый неровный булыжник, как терпят все это обитатели узких улочек? Представьте больного, который лежит у себя дома где-нибудь в приходе св. Мартина и, изнемогая от страданий, все же невольно (словно выполняя заданный урок) старается отличить по звуку шаги ребенка от шагов взрослого, жалкие опорки нищенки от сапожек щеголя, бесцельное шатанье с угла на угол от деловой походки, вялое ковылянье бродяги от бойкой поступи искателя приключений. Представьте себе гул и грохот, которые режут его слух, - непрестанный поток жизни, катящий волну за волной сквозь его тревожные сны, словно он осужден из века в век лежать на шумном кладбище - лежать мертвым, но слышать все это без всякой надежды на покой.

А сколько пешеходов тянется в обе стороны по мостам - во всяком случае по тем, где не взимают сборов! Останавливаясь погожим вечером у парапета, одни из них рассеянно смотрят на воду с неясной мыслью, что далеко-далеко отсюда эта река течет между зелеными берегами, мало-помалу разливаясь вширь, и, наконец, впадает в необъятное, безбрежное море; другие, сняв с плеч тяжелую ношу, глядят вниз и думают: какое счастье провести всю жизнь на ленивой, неповоротливой барже, посасывая трубочку да подремывая на брезенте, прокаленном горячими лучами солнца; а третьи - те, кто во многом отличен и от первых и от вторых, те, кто несет на плечах ношу, несравненно более тяжкую, - вспоминают, как давным-давно им приходилось то ли слышать, то ли читать, что из всех способов самоубийства самый простой и легкий - броситься в воду.

А Ковент-Гарденский рынок на рассвете, весенней или летней порой, когда сладостное благоухание цветов заглушает еще не рассеявшийся смрад ночной гульбы и сводит с ума захиревшего дрозда, который провел всю ночь в клетке, вывешенной за чердачное окошко! Бедняга! Он один здесь сродни тем маленьким пленникам, что либо валяются на земле, увянув от горячих рук захмелевших покупателей, либо, сомлев в тугих букетах, ждут часа, когда брызги воды освежат их в угоду тем, кто потрезвее, или на радость старичкам конторщикам, которые, спеша на работу, станут с удивлением ловить себя на невесть откуда взявшихся воспоминаниях о лесах и полях.

Главная » Правила в английском языке » Лавка древностей диккенс. Уилсон Э