Князь петр андреевич вяземский. Князь Петр Вяземский: биография

«В войну Отечественную воевали души:

а кто исчислит силу и порыв души?»

С.Н. Глинка. Записки о 1812 годе.

Ни по характеру, ни по воспитанию, ни по состоянию здоровья князь Петр Андреевич Вяземский не подходил для военной службы. Это был, что называется, «типичный интеллигент», субтильный, в очках, лишенный навыков не только военной, но даже практической жизни. В 1812 году ему всего 20 лет, он недавно женился, и его супруга уже ждала ребенка. Однако, охваченный общим воодушевлением 1812 года, и он ступает на военное поприще, воображая себя защитником Отечества. Едва ли, конечно, он сознавал, насколько мало он соответствовал этому своему добровольному призванию, но первым же его военным испытанием стала не больше, не меньше, как Бородинская битва. Его участие в этом невиданном по ожесточенности сражении отмечено непередаваемым комизмом, в силу полного несоответствия нашего героя тем обстоятельствам, в которых он оказался. Лев Толстой мог бы, наверное, не затруднятся поведением Пьера Безухова на Бородинском поле, если бы ранее познакомился с воспоминаниями князя П.А. Вяземского, но те появились в свет только в 1869 г. К слову сказать, роман «Война и мир» князь Вяземский воспринял как «протест против 1812 года», и в этом он сходится с мнением и других современников той великой эпохи, которых покоробило пренебрежение историей у Льва Толстого. Князь Вяземский посчитал своим долгом «подать голос свой для восстановления истины». Он сказал при этом замечательные слова: «С историей надлежит обращаться добросовестно, почтительно и с любовью», - которые звучат сегодня особенно актуально.

Публикуемый ниже фрагмент его воспоминаний, касается участия князя П.А. Вяземского в Бородинском сражении. Мы не найдем в поведении князя ничего героического, но его воспоминания дают нам пример того массового патриотизма, которым отмечена эпоха 1812 года и который всегда будет составлять достоинство отечественной истории.

«Граф Канкрин говорил мне однажды, что в обществе гражданском и в совокупности государственного устройства все люди песчинки, из коих образуется и возвышается гора: разница только в том, что одна песчинка выше, другая ниже. Вот и я, незаметная и очень нижняя песчинка, заявляю существование свое в эпохе 1812-го года.

В самый день состоявшегося собрания и когда положено было образовать народное ополчение, граф Мамонов подал чрез графа Ростопчина государю письмо, в котором он всеподданнейше предлагал вносить, во все продолжение войны, на военные издержки весь свой доход, оставляя себе 10 000 руб. ежегодно на прожитие. Мамонов был богатый помещик нескольких тысяч крестьян. Государь, приказав поблагодарить графа за усердие его и значительное пожертвование, признал полезнее предложить ему составить конный полк. Так и было сделано. Дело закипело. Вызвал он из деревень своих несколько сот крестьян, начал вербовать за деньги охотников, всех их обмундировал, посадил на коней, вооружил: исправно и скоро полк начал приходить в надлежащее устройство. Были и другие от частных лиц предложения и попытки ставить полки на собственные издержки; но, кажется, один полк Мамонова окончательно достиг предназначенной цели. Мамонов, хотя и в молодых летах, был тогда обер-прокурором в одном из московских департаментов Сената. Военное дело было ему совершенно неизвестно. Он надел генеральский мундир; но, чувствуя, что одного мундира недовольно для устройства дела, предложил место полкового командира князю Четвертинскому - тогда в отставке, но известному блестящему кавалерийскому офицеру в прежних войнах. За ним последовали многие молодые люди, в том числе и я. Я уже однажды говорил, что никогда не готовился к военной службе? Ни здоровье мое, ни воспитание, ни наклонности мои не располагали меня к этому званию. Я был посредственным ездоком на лошади, никогда не брал в руки огнестрельного оружия. В пансионе учился я фехтованью, но после того раззнакомился и с рапирою. Одним словом, ничего не было во мне воинственного. Смолоду был я довольно старообразен, и казацкий мундир и военная выправка были, вероятно, очень мне не к лицу. Когда граф Лев Кириллович Разумовский, приятель отца моего и после всегда оказывавший мне дружеское расположение, в первый раз встретил меня в моем новом наряде, он говорил, что я напоминаю ему старых казаков, которых он у гетмана, отца своего, видел в Батурине. К тому же, я только что пред тем женился и только что начинал оправляться от болезни в легких, которая угрожала мне чахоткою. Но все это было отложено в сторону пред общим движением и важностью обстоятельств. Полк наш, или зародыши нашего полка стояли тогда около Петровского дворца. Туда был наряжаем и я на дежурства, делал смотры, переклички и сам себе не верил, глядя на себя.

Между тем Милорадович был проездом в Москве и обедал у приятеля своего и моего свояка князя Четвертинского. Я также был на этом обеде. Милорадович предложил мне принять меня к себе в должности адъютанта. Разумеется, с охотою и признательностью принял я это предложение. Он тогда должен еще был ехать в Калугу для устройства войск, но вскоре затем, приехав в действующую армию, вызвал меня из Москвы. Первые мои военные впечатления встретили меня в Можайске. Там был я свидетелем зрелища печального и совершенно для меня нового. Я застал тут многих из своих знакомых по московским балам и собраниям, и все они, более или менее, были изувечены после битвы, предшествовавшей Бородинской, 24 августа. Между прочими был граф Андрей Иванович Гудович, коего полк в этот день мужественно и блистательно дрался и крепко пострадал.

По приезде своем на место, где расположена была армия, долго искал я Милорадовича. В этом искании проходил я мимо избы, которая, кажется, была занята Кутузовым. Много военных и много движения было около нее. Я расслышал, что некоторые из офицеров давали кому-то разные поручения, вероятно, для закупки у маркитанта. Когда я поравнялся с ними, один из них громко сказал: «Да не забудь принести вяземских пряников!» На мое ли имя отпущено было это поручение, может быть, шуткою кем-нибудь из знавших меня, или было оно сказано случайно - не знаю. Но помню еще и теперь, что это меня - новичка в военном звании - несколько смутило и озадачило. Благоразумие, однако, взяло верх, и, не доискиваясь прямого объяснения этих слов, пошел я далее. Наконец нашел я Милорадовича и застал его на бивуаке, пред разведенным огнем. Принял он меня очень благосклонно и ласково: много расспрашивал о Москве, о нравственном и духовном расположении ее жителей и о графе Ростопчине, который, хотя и заочно, распоряжениями своими и воинственным пером, воюющим против Наполеона, так сказать, принадлежал действующей армии. Поздравив меня с приездом совершенно кстати, потому что битва на другой день была почти несомненна, он отпустил меня и предложил мне для отдыха переночевать в его избе, ему ненужной, потому что он всю ночь намеревался оставаться в своей палатке. На другое утро, с рассветом, разбудила меня вестовая пушка, или, говоря правдивее, разбудила она не меня, заснувшего богатырским сном, а верного камердинера моего, более меня чуткого. Наскоро оделся я и пошел к Милорадовичу. Все были уже на конях. Но, на беду мою, верховая лошадь моя, которую отправил я из Москвы, не дошла еще до меня. Все отправились к назначенным местам. Я остался один. Минута была ужасная. Меня обдало холодом и унынием. Мне живо представились вся несообразность, вся комическо-трагическая неловкость моего положения. Приехать в армию, как нарочно, ко дню сражения, и в нем не участвовать! Мысль об ожидавших меня насмешках, подозрениях, толках меня преследовала и удручала. Невольно говорил я себе: «К чему было выскочкой из ополчения кидаться в воинственные, действующие ряды?» Мне тогда казалось, что если до конца сражения не добуду себе лошадь, то непременно застрелюсь. Не знаю, исполнил ли бы я свое намерение, но, по крайней мере, на ту пору крепко засело оно у меня в го-лове. По счастью, незнакомый мне адъютант Милорадовича, Юнкер, случайно подъехал и, видя мое отчаяние, предложил мне свою запасную лошадь. Обрадовавшись и как будто спасенный от смерти, выехал я в поле и присоединился к свите Милорадовича. Я так был неопытен в деле военном и такой мирный московский барич, что свист первой пули, пролетевшей надо мной, принял я за свист хлыстика. Обернулся назад и, видя, что никто за мной не едет, догадался я об истинном значении этого свиста.

Вскоре потом ядро упало к ногам лошади Милорадовича. Он сказал: «Бог мой! видите, неприятель отдает нам честь». Но, для сохранения исторической истины, должен я признаться, что это было сказано на французском языке, на котором говорил он охотно, хотя часто весьма забавно неправильно.

На поле сражения встречался я также со многими своими городскими знакомыми и, между прочим, с генералом Капцевичем, который так же, как Милорадович, враждебно, но охотно обращался с французскою фразою, от которой я невольно и внутренне улыбнулся.

Хотя здесь и не у места, но не могу не заметить нашим непреклонным языколюбцам, что привычка говорить по-французски не мешала генералам нашим драться совершенно по-русски. Не думаю, чтобы они были храбрее, более любили Россию, вернее и пламеннее ей служили, если б не причастны были этой маленькой слабости.

Странны были мне эти встречи на поле сражения. Впрочем, все эти господа были, более или менее, как у себя или в знакомом доме. Я один был тут новичком и неловким провинциалом в блестящем и многолюдном столичном обществе. К сожалению, не встретился я на поле сражения с Жуковским, который так же, как и я, был на скорую руку посвящен в воины. Он с московскою дружиною стоял в резерве, несколько поодаль. Но был и он под ядрами, потому что бородинские ядра всюду долетали. Кажется, вскоре после сдачи Москвы он причислен был к штабу Кутузова, по приглашению приятеля своего, дежурного генерала Кайсарова. Едва даже не написано было им несколько приказов и реляций. В Вильне схватил он тифозную горячку и долго пролежал в больнице. Но лучшим и незабвенным участием его в отечественной войне остался «Певец во стане русских воинов».

Мой казацкий мундир Мамоновского полка, впрочем, не совсем казацкий, был неизвестен в армии. Он состоял из синего чекменя с голубыми обшлагами. На голове был большой кивер с высоким султаном, обтянутый медвежьим мехом. Не умею сказать, на какой, но были мы с Милорадовичем на батарее, действовавшей в полном разгаре. Тут подъехал ко мне незнакомый офицер и сказал, что кивер мой может сыграть надо мной плохую шутку. «Сейчас, - продолжал он, - оставил я летевшего на вас казака, который говорил мне: «Посмотрите, ваше благородие, куда врезался проклятый француз!» Поблагодарил я незнакомца за доброе предостережение, но сказал, что нельзя же мне бросить кивер и разъезжать с обнаженной головой. Тут вмешался в наш разговор молодой Петр Петрович Валуев, блестящий кавалергардский офицер, и, узнав, в чем дело, любезно предложил мне фуражку, которая была у него в запасе. Кивер мой был сброшен и остался на поле сражения. Может быть, после попал он в число принадлежностей убитых и в общий их итог внес свою единицу. Но бедный Валуев вскоре потом был в самом деле убит. Видно, в Бородинском деле суждено мне было быть принятым за француза. Во время сражения разнесся слух у нас, что взят был в плен Мюрат; но после оказалось, что принят был за него генерал Бонами. Не помню, с кем ехал я рядом: мой спутник спросил ехавшего к нам навстречу офицера, знает ли он, что Мюрат взят в плен? «Знаю», - отвечал тот. «А это кого ты ведешь?» - спросил он про меня.

Данная мне адъютантом Юнкером лошадь была пулею прострелена в ногу и так захромала, что не могла уже мне служить. И вот я опять стал в тупик, по образу пешего хождения. А за Милорадовичем на поле сражения пешком угнаться было невозможно; он так и летал во все стороны. Когда ранили лошадь подо мною, неизъяснимое чувство то радости, то самодовольствия пробудилось во мне и меня воодушевило. Мне в эту минуту сдалось, что я недаром облачился в казацкий чекмень. Я понял значение французского выражения: «le baptême de feu». Хотя, собственно, был ранен не я, а только неповинная моя лошадь; но все же был я в опасности и также мог быть ранен. Я даже жалел, что эта пуля не попала мне в руку или ногу, хотя - каюсь - и не желал бы глубокой раны, а только чтоб закалилась на мне память о Бородинской битве. Когда был я в недоумении, что делать, опять явился ко мне добрый человек и выручил меня из беды. Адъютант Милорадовича Д.Г. Бибиков сжалился надо мной и дал мне свою запасную лошадь. Но и ему за оказанное одолжение не посчастливилось: вскоре затем ядром оторвало у него руку. Спустя немного времени после сделанной ему операции видел я его: он был спокоен духом и даже шутил.

Милорадович ввел в дело дивизию Алексея Николаевича Бахметева, находившуюся под его командою. Под Бахметевым была убита лошадь. Он сел на другую. Спустя несколько времени ядро раздробило ногу ему. Мы остановились. Ядро, упав на землю, зашипело, завертелось, взвилось и разорвало мою лошадь. Я остался при Бахметеве. С трудом уложили мы его на мой плащ и с несколькими рядовыми понесли его подалее от огня. Но и тут, путем, сопровождали нас ядра, которые падали направо и налево, пред нами и позади нас. Жестоко страдая от раны, генерал изъявил желание, чтобы меткое ядро окончательно добило его. Но мы благополучно донесли его до места перевязки. Это тот самый Бахметев, при котором позднее Батюшков находился адъютантом. Но, кажется, Бахметев, лишившись ноги, уже не возвращался в армию: он из Нижнего Новгорода, где лежал больной, отправил его к генералу Раевскому, при котором Батюшков был в походе до самого Парижа.

Не помню, по какому случаю, уже поздним вечером, попал я в избу, где лежал тяжело раненный князь Багратион. Шурин мой, князь Ф. Гагарин, был при нем адъютантом. Он меня, голодного и усталого, накормил, напоил и уложил спать. Не только мое частное, неопытное впечатление, но и общее между военными, тут находившимися, мнение было, что Бородинское дело нами не проиграно. Все еще были в таком восторженном настроении духа, все были такими живыми свидетелями отчаянной храбрости наших войск, что мысль о неудаче или даже полуудаче не могла никому приходить в голову. К утру эта приятная самоуверенность несколько ослабела и остыла. Мы узнали, что дано было приказание к отступлению. Помню, какая была тут давка; кажется, даже и не обошлось без некоторого беспорядка. Артиллерия, пехота, кавалерия, обозы - все это стеснилось на узкой дороге. Начальники кричали и распоряжались; кажется, действовали и нагайки. Между рядовыми и офицерами отступление никому не было по вкусу.

Когда мы пришли в Можайск, город казался уже опустевшим. Некоторые дома были разорены; выбиты и вынесены были окна и двери. Милорадович увидел солдата, выходящего из одного дома с разными пожитками. Он его остановил и дал приказание его расстрелять. Но, кажется, это было более для острастки, и казнь не была совершена. Мы расположились в каком-то доме, оказавшемся несколько более удобным. Генерал продиктовал мне приказы по отделению войск, находившихся под его начальством и остававшихся еще в Подольске. Тут же пригласил он меня с ним отобедать, извиняясь, что худо меня накормит, когда могли бы мы хорошо пообедать у графа Маркова, начальника московских дружин, который звал его и перенес на поле сражения свое московское хлебосольство и гостеприимство. Милорадович был обыкновенно невзыскателен в своих житейских потребностях. Да к тому же, щедрый и расточительный на деньги, иногда оставался он без гроша в кармане. Рассказывали, что во время походов, бывало, воротится он всвою палатку после сражения и говорит своему слуге: «Дай-ка мне пообедать!» - «Да у нас ничего нет», - отвечает тот. «Ну, так дай чаю!» - «И чаю нет». - «Так трубку дай!» - «Табак весь вышел».- «Ну, так дай мне бурку!» - скажет он, завернется в нее и тут же заснет богатырским сном. Он был весьма приятного и пленительного обхождения, внимателен и приветлив к своим подчиненным.

Многим уже известно было на другой день, что я лишился двух лошадей, и меня поздравляли с этим почином. Дело в том, что Милорадович сам рассказывал об этом в главной квартире Кутузова. После этого минутного знакомства, мы всегда с ним оставались в хороших отношениях.

Вот и вся моя Илиада! Разумеется, мог бы я, не хуже других, справляясь с реляциями и описаниями войны, войти в более подробный рассказ о положении разных отрядов войска и о движении их на Бородинском поле. Но я никогда и ни в чем не любил шарлатанить. Да, кажется, если б и захотел, не сумел бы. Во время сражения я был, как в темном или, пожалуй, воспламененном лесу. По природной близорукости своей худо видел я, что было пред глазами моими. По отсутствии не только всех военных способностей, но и простого навыка, ничего не мог я понять из того, что делалось. Рассказывали про какого-то воеводу, что при докладе ему служебных бумаг он иногда спрашивал своего секретаря: «А это мы пишем или к нам пишут?» Так и я мог бы спрашивать в сражении: «А это мы бьем или нас бьют?» Благодаря генералу Богдановичу узнал я из книги его, что «генерал Бахметев потерял ногу (а, следовательно, я лошадь свою) в 2 часа пополудни, когда Коленкур повел в атаку дивизию Ватье, между тем как продолжалась усиленная канонада, что заставило нашу пехоту перестроиться в каре под жесточайшим огнем неприятельских батарей».

Жуковский вынес из Бородинской битвы «Певца во стане русских воинов». Какой же будет мой итог за этот день? Самый прозаический. На поверку выходит, что поплатился я одною кошкою и двумя лошадьми. В избе, которую уступил мне Милорадович, нашел я кошку. Я к этому животному имею неодолимое отвращение. Пред тем, чтобы лечь спать, загнал я ее в печь и крепко-накрепко закрыл заслонку. Не знаю, что с нею после было: выскочила ли она в трубу или тут скончалась. Нередко после совесть моя напоминала мне это зверское малодушие. Тогда еще не был я членом Общества покровительства животных, и об этом покровительстве мало кто думал. Что касается до лошадей, то расскажу следующее. Однажды приехал ко мне из внутренней губернии сосед мой по деревне. Я не знал, о чем вести с ним разговор. Благо была пред тем холера в этой стороне, и я спросил его, не много ли пострадала деревня его? «Нет, - отвечал он мне, - благодаря Бога, пожертвовал я только одной старухой». А мне нельзя даже похвалиться и таким пожертвованием, потому что павшие подо мной лошади не мне принадлежали. Стало быть, в эти достопамятные дни самоотвержения, частных и общих жертв, я ни собою, ни крепостною собственностью моею не пожертвовал».

За участие в Бородинском сражении корнет князь П.А. Вяземский был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом при следующей формулировке: «Находясь при генерале от инфантерии Милорадовиче был посылаем с приказаниями в опасные места, которые отдавал с отличною неустрашимостью и расторопностью».

Русский архив. 1866. С. 231. (Прим. авт.)

Вот это письмо: «Князь! Для меня очень лестно, что вы желаете оказать мне честь - служить вместе со мною, и я тотчас же пишу о том к графу Ростопчину, чтобы испросить его согласия. Сделайте милость, поезжайте в армию, через Можайск и Вязьму, и там вступите в должность моего адъютанта. С отличным почтением имею честь быть вашим покорнейшим и послушным слугою Милорадович . Калуга, 14 августа 1812». (Русский архив. 1866. С.221.)

Речь идет о Шевардинском сражении.

Крещение огнем (фр.).

«История Отечественной войны 1812 года», соч. генерала Богдановича. Т. 2. - С. 210.

Русский архив. - 1869:Кн. 1. - Стлб. 01-011.

Московское дворянство в 1812 году. - М., 1912. - С. 184.

Князь Петр Андреевич Вяземский - государственный деятель, поэт, публицист, историк, переводчик и литературный критик. В 1839 году он стал членом Российской Академии, в 1841- Санкт-Петербургской Императорской академии наук, а в 1866 - председателем Русского исторического общества. Был близким другом Пушкина, их переписка, по словам Д. С. Мирского, была сокровищницей остроумия, тонкой критики и настоящего русского языка. А теперь обо все по порядку.

Детство

Петр Вяземский, краткая биография которого будет сегодня рассмотрена, произошел из древнего княжеского рода. Его отец, князь Андрей Иванович - был тайным советником нижегородского и пензенского наместника. Мать Петра звали Дженни О’Рейли. Позже она стала известна как Евгения Ивановка Вяземская. Родители познакомились во Франции, во время гран-тура Андрея Ивановича по Европе. На тот момент Дженни была замужем, и ей пришлось попросить у своего супруга - французского офицера - развод. Родители Андрея Вяземского были против такого брака, но он оказался непреклонен.

9 августа 1972 года у новоиспеченной пары родился сын Петр. В честь него отец за 26 тысяч рублей приобрел в московской области село Остафьево. Именно здесь в период с 1800 по 1807 год возвели двухэтажную усадьбу, в которой ныне находится музей «Русский Парнас». Усадьба Вяземских была в начале XIX века местом сосредоточения культурной российской свиты.

Молодость

Петр Вяземский был единственным наследником родительского богатства и занял в кругах столичного дворянства блестящее положение. Его сводная сестра, внебрачная дочь Андрея Ивановича, в 1804 году стала второй женой Н. М. Карамзина. Благодаря этому Петр Вяземский с ранних лет попал в среду московских литераторов. После смерти отца опекуном Петра был назначен Карамзин. В одном из своих стихов юный князь даже назвал Карамзина «вторым отцом».

Начало творческой деятельности

Вяземский Петр Андреевич получил замечательное домашнее образование. А в 1805 году он поступил в Петербургский иезуитский пансион при Педагогическом институте. В этом же году Петр Вяземский, биография которого весьма интересна, начал служить в Межевой канцелярии юнкером. Довольно рано он начал писать стихи. Первым известным произведением молодого поэта стала трагедия «Эльмира и Фанор», написанная в 1802 году на французском языке. А в 1808 году в «Вестнике Европы» можно было увидеть первую публикацию Вяземского - стихотворение «Послание к Жуковскому в деревню».

С 1809 года князь Петр Вяземский начал регулярно публиковаться. В 1818 году он приобрел широкую известность. В раннем творчестве поэта можно было заметить сильное влияние ведущих российских поэтов того времени: Г. Р. Державина, И. И. Дмитриева и В. А. Жуковского, а также представителей "легкой" французской поэзии. Тем не менее Вяземскому удалось довольно быстро выработать личную манеру, которая, с одной стороны, как говорил А.Ф. Воейков, удивляла современников вольтеровой остротой, а с другой - вызывала ассоциации с живой и остроумной девчонкой, как говорил К. Н. Батюшкин.

Женитьба и война

В 1811 года Петр Вяземский взял в жены Веру Федоровну Гагарину, брак с которой оказался очень прочным и счастливым. У пары родилось восемь детей.

В молодости князю довелось поучаствовать в войне с Наполеоном. Он добровольно вступил в ряды народного ополчения и в чине поручика поучаствовал в Бородинском сражении. За проявленную отвагу на поле боя и, в частности, спасение раненого генерала Бахметова князь был удостоен ордена Святого Владимира четвертой степени. Многие исследователи считают, что рассказы Вяземского о бородинском сражении были использованы Львом Толстым при написании «Войны и мира».

В период с 1813 по 1817 год Петр Вяземский, стихи которого получали все большее распространение, закрепился в статусе одного из наиболее перспективных молодых российских поэтов. Он активно выступал в различных жанрах, начиная от дружеского послания и эпиграммы, заканчивая сатирическими куплетам и баснями. В это время он вступил в сообщество литераторов «Арзамас» и завел множество дружеских контактов с выдающимися поэтами.

Варшава

В 1817 году с помощью друзей Петр Андреевич Вяземский, биография которого является темой нашей статьи, переехал в Варшаву на должность переводчика при императорском комиссаре. Там князь принял участие в открытии первого сейма, перевел знаменитую речь Александра Первого, прославившуюся своими либеральными обещаниями, и поучаствовал в составлении «Государственной уставной грамоты Российской империи». Кроме того, он переводил на русский язык, редактировал и дорабатывал франкоязычный проект конституции Пешар-Дешана. Деятельность Вяземского высоко ценилась в Варшаве. 28 марта 1819 года он стал надворным советником, 19 октября того же года - коллежским советником. И это при том, что срок чинопроизводства обычно составлял шесть лет. Петр Вяземский был вхож в двор Александра Первого. С императором он обсуждал вопросы будущей конституции.

В те времена в Варшаве царила либеральная атмосфера, которую легко увлекающийся князь воспринял очень горячо. В 1818 году он вступил в варшавскую масонскую ложу Северного Щита.

Тогдашние переживания Вяземского были близки к настроениям декабристов. В 1820 году он стал членом Общества добрых помещиков и подписал записку об освобождении крестьян, поданую императору графом Воронцовым. Александр Первый отказался от масштабных перемен, чем сильно расстроил такого амбициозного реформатора, как Вяземский Петр Андреевич. Стихи поэта «Петербург», «К кораблю» и «Негодование» отразили его мысли на этот счет. Острая поэзия привела к тому, что князя отстранили от службы. Когда в июне 1821 года он приехал в Россию в отпуск, ему запретили возвращаться обратно в Польшу. Тогда Петр Андреевич решил уйти в отставку и отказался от придворного звания, несмотря на недовольство императора.

Опала

В период 1821 по 1828 год князь находился в опале и жил под тайным надзором в Москве, периодически выезжая в Остафьево. В период с конца 1827 по осень 1829 года, Вяземский с перерывами находился под Саратовом в имении тестя, периодически посещая Пензу и поддерживая связь с Пушкиным и Давыдовым.

Тем не менее работа Вяземского в министерстве финансов была довольно плодотворной. За время своей служебной деятельности он публиковал несколько экономических статей, поучаствовал в организации русско-английского договора 1843 года, основал библиотеку в департаменте внешней торговли и неоднократно заменял директора департамента при его отсутствии. В 1831 году Вяземский Петр Андреевич организовал Вторую всероссийскую промышленно-художественную выставку. Фактически 13 лет российская внешняя политика держалась на Вяземском. Директором департамента он не стал по чисто формальной причине: так как не был военным.

Полоса трагедий

В 1830-х в жизни у Вяземского началась темная полоса, состоящая из смертей детей и многих друзей, отдельное место среди которых занимал Пушкин. Из-за пережитых трагедий в творчестве поэта все чаще начала просматриваться меланхоличность, граничащая с мрачностью. А к 40-м годам в нем даже появились религиозные мотивы. Именно тогда пришло официальное признание творческих заслуг поэта - он стал членом Российской академии и Санкт-Петербургской Императорской академии наук.

Постепенно Вяземский стал отходить от активной литературной деятельности. До 1836 года поэт еще планировал издательство собственных альманахов и журналов, но со смертью Пушкина его активность как журналиста и критика едва ли не сошла на нет.

1840-1850 годы

Планомерно поэт отказывался от либерализма в пользу консервативности и религиозности. Параллельно с этим его перестали воспринимать как модного и актуального литератора. Новое поколение читателей считало творчество князя Вяземского устаревшим, а критики не брезговали пренебрежительными острыми фразами в своих отзывах о нем. В критических работах «Языков-Гоголь» и «Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина» Вяземский резко осудил новое поколение русских литераторов. Из близких ему писателей того времени можно отметить Жуковского, Гоголя, Тютчева и Плетнева. Во время путешествий за границу поэт познакомился и начал хорошо общаться со многими европейскими писателям - Стендалем, Мицкевичем и де Сент-Бевом. С 1840-х Петр Андреевич занялся активной пропагандой русской литературы за рубежом, в чем добился серьезных успехов.

В 1848 году Вяземский обратился к Николаю Первому с «Запиской о цензуре», в которой он предлагал реформировать русскую цензуру. В 1850 году, когда умер седьмой ребенок Петра Андреевича, он совершил паломничество ко Гробу Господню в Иерусалим, а в начале 50-х лечился в Европе от приступа нервной болезни. На события Крымской войны поэт отреагировал циклом патриотических стихотворений, который широко разошлись по России и некоторым европейским странам.

Смена императора

Когда в России стал главенствовать Александр Второй, с которым у Вяземского всегда складывались хорошие отношения, князь стал товарищем министра народного просвещения, и возглавил Главное управление цензуры. В конце 1850 годов он был уважаемым человеком при дворе, и одним из любимых приближенных для императрицы Марии Александровны. Вяземский посвятил ей немало стихотворений, как и другим представителям правящего дома. Он вновь активно стал подниматься по карьерной лестнице и в 1866 году стал обер-шенком Императорского Двора. В 1861 году в городе Петербурге торжественно отпраздновали 50-летний юбилей писательской деятельности Петра Андреевича.

В 1858 году Вяземский покончил с активной служебной деятельностью, заявив, что предпочитает бороться с цензурой как писатель. При этом его авторитет при дворе остался неизменным. Еще в конце 1810-х князь начал страдать от нервного заболевания, которое со временем усугублялось. Оно сопровождалось мучительной бессонницей и тяжелыми приступами депрессии.

Странствия

В конце 1850-х поэт основное количество времени пребывал в Европе. Многим европейским городам он посвящал свои стихотворения. Приезжая в Россию, он останавливался в Москве или Петербурге. В 1866 году князь основал Русское историческое сообщество. Летом 1867 он в составе свиты императрицы отправился в путешествие по Крыму и Молдавии, после которого на свет появился поэтический сборник «Крымские фотографии 1867 года».

О российской литературе 1850-1870 годов Вяземский отзывался в основном отрицательно. Произведения Островского и Некрасова его сильно возмущали. С некоторыми оговорками поэт принимал творчество Тургенева, Писемского, Гончарова, Толстова и Майкова. Сам же Петр Вяземский, биография которого, к сожалению, подходит к концу, тем временем активно писал стихи, не ограничивая себя рамками какого-либо определенного жанра. В октябре 1862 года вышел его сборник «В дороге и дома», в состав которого вошло 289 стихотворений. Это издание стало первым, и последним прижизненным сборником поэта. До 1870-х поэт активно публиковался в прессе.

Поздняя лирика

В последних стихах Вяземский Петр Андреевич, краткая биография которого стала предметом нашего сегодняшнего разговора, развивал ранние темы и мотивы своей поэзии. Он стремился к модернизации эстетики классической русской поэзии девятнадцатого века. С 50-х годов в его творчестве просматривалось влияние молодого соратника - Федора Тютчева. Современники не оценили поздние работы Вяземского. Над его стихами насмехались, их пародировали и воспринимали как безнадежно архаичные.

Постепенно физическое и психологическое состояние князя ухудшалось. 10 ноября 1878 года он умер от «старческой слабости» в отеле города Баден-Бадена. Тело князя было перевезено в Россию. Петр Вяземский, фото которого сохранились в небольшом количестве, был похоронен на Тихвинском кладбище.

Пётр Фёдорович Соколов. Вяземский Петр Андреевич

Пётр Андреевич Вяземский р одился 23 июля 1792 в Москве. Родословная его отца, князя Андрея Ивановича Вяземского, уходила корнями довольно далеко. Впрочем, князь Андрей Иванович, кажется, обращал внимание на древность своего имени только изредка. Человек свободомыслящий, высокообразованный, лично знакомый с французкими писателями-энциклопедистами, он много времени проводил в заграничных путешествиях. Во время одного из них и познакомился с будущей матерью князя Петра Андреевича - англичанкой, замужней дамой, миссис О"Рейли. Влюбившись страстно, Андрей Иванович увез ее от мужа в Россию, добился для нее развода и в 1786 году обвенчался с нею, превратив в княгиню Екатерину Ивановну Вяземскую. Княгиня Екатерина Ивановна умерла рано, когда Петр Андреевич был еще ребенком, а родственников с ее стороны он никогда не знал, хотя и пытался их отыскать во время заграничных путешествий.

Пётр Вяземский получил блестящее воспитание: его отец был высокообразованным человеком, в домашней библиотеке было более 5 тысяч книг. В 1805-1806 учился в петербургском иезуитском пансионе, затем в пансионе при Петербургском педагогическом институте. В 1807 вернулся в Москву, где брал частные уроки у профессоров Московского университета.

Малый Знаменский переулок, Москва.Флигель усадьбы Голицыных-Вяземских-Долгоруковых, где в 1792 году родился Вяземский Пётр Андреевич.

В 1807 отец Петра Вяземского умер, оставив сыну большое состояние. Опекуном Вяземского был назначен его шурин, историк и писатель Н. Карамзин. Вяземский числился на службе в Межевой канцелярии, но вел рассеянную светскую жизнь, проматывая наследство игрой в карты. В это же время в Москве стали известны его эпиграммы на литературных ретроградов (А. Мерзлякова и других), из-за которых юного Вяземского называли «маленьким чудом». В 1808 состоялся дебют Петра Вяземского в печати: он опубликовал стихотворное «Послание Жуковскому» в деревню и критические статьи «Безделки» и «Два слова постороннего».

Пётр Федорович Соколов. Князь Пётр Андреевич Вяземский. 1830

Во время Отечественной войны 1812 камер-юнкер Вяземский, как и многие русские аристократы, вступил в ополчение, участвовал в Бородинском сражении. В эти же годы завязывались литературные связи, определившие жизнь и творчество Петра Вяземского. Он сблизился с Жуковским, В. Л. Пушкиным, Д. Давыдовым, Батюшковым и другими поэтами карамзинского направления, которых называл «дружеской артелью». В 1815, в противовес возглавляемому А. Шишковым консервативному обществу «Беседа любителей русского слова», они образовали литературное общество «Арзамас». Пушкин, также вошедший в «Арзамас», назвал его «школой гармонической точности». Вяземский имел в «Арзамасе» прозвище Асмодей и репутацию блестящего полемиста и острослова. Как и другие арзамасцы, писал стихи в легком французском духе, полные поэтических условностей вроде «час упоений», «шепот вод». Но излюбленными жанрами Петра Вяземского были сатирические эпиграммы и дружеские послания. В его посланиях Жуковскому, Батюшкову, Давыдову воплотились основные черты поэтики арзамасцев: свобода от официозности, наличие шуточных, «домашних» слов и оборотов, лиризм, эмоциональная и стилистическая свобода. В арзамасские годы началась дружба и интенсивная переписка Вяземского с Пушкиным, длившаяся до смерти последнего.

Вяземский. Художник Кипренский, карандаш, 1835

В 1817 Вяземскому удалось получить должность коллежского асессора и место чиновника для иностранной переписки в канцелярии Н. Новосильцева в Варшаве. Необходимость служить была вызвана материальными соображениями: как писал Вяземский, в молодые годы ему нужно было «кипятить свою кровь на каком огне бы то ни было, и я прокипятил на картах около полумиллиона».

Либеральная атмосфера Варшавы того времени была воспринята легко увлекающимся Петром Вяземским особенно горячо, тем более, что сам он, как представитель когда-то влиятельного древнего рода, тяготился деспотизмом самодержавия, возвышением новоиспечённой аристократии и изолированным положением, в котором находилось старинное родовитое дворянство. В годы службы в Варшаве (до 1821) Вяземский участвовал в подготовке проекта российской конституции, общался с польскими либералами, высказывал оппозиционные взгляды — например, о необходимости в России просвещенной монархии и

европейских обществен ных институтов.

Вяземский. Художник Рейхель. 1817

Его переживания этого периода близко совпали с назревшим настроением декабристов. Свои убеждения Петр Вяземский демонстративно высказывал в стихах, частных письмах и беседах. В 1820 он подписал записку об освобождении крестьян, поданную Александру I графом Воронцовым. В результате — Вяземский был отстранён от службы и прожил несколько лет в опале, под тайным надзором.

Агент Третьего отделения доносил генералу Бенкедорфу: "Образ мыслей Вяземского может быть по достоинству оценен по его пьесе (т.е. - стихам) "Негодование", ставшей катехизисом заговорщиков."

Свобода! О, младая дева!

Посланница благих богов!

Ты победишь упорство гнева

Твоих неистовых врагов.

К этому времени Петр Вяземский стал признанным лирическим поэтом. Его элегии

«Первый снег» (1819)

...Сегодня новый вид окрестность приняла,

Как быстрым манием чудесного жезла;

Лазурью светлою горят небес вершины;

Блестящей скатертью подернулись долины,

И ярким бисером усеяны поля.

На празднике зимы красуется земля

И нас приветствует живительной улыбкой.

Здесь снег, как легкий пух, повис на ели гибкой;

Там, темный изумруд посыпав серебром,

На мрачной сосне он разрисовал узоры.

Рассеялись пары, и засверкали горы,

И солнца шар вспылал на своде голубом.

Волшебницей зимой весь мир преобразован;

Цепями льдистыми покорный пруд окован

И синим зеркалом сравнялся в берегах...

«Уныние» (1819)

Уныние! вернейший друг души!

С которым я делю печаль и радость,

Ты легким сумраком мою одело младость,

И расцвела весна моя в тиши.

Я счастье знал, но молнией мгновенной

Оно означило туманный небосклон,

Его лишь взвидел взор, блистаньем ослепленный,

Я не жалел о нем: не к счастью я рожден.

Откликнулась душа волненьям на призыв;

Но, силы испытав, я дум смирил порыв,

И замерли в душе надежды величавы...

высоко ценил Пушкин. Одной из главных тем поэтического, критического и эпистолярного творчества Вяземского была в 1820-е годы политика — несмотря на то, что он не обольщался на счет российской оппозиционности, называя ее «бесплодным и пустым ремеслом», «домашним рукоделием», которое «не в цене у народа». Некоторые из своих политических и сатирических стихов начала 1820-х годов («Воли не давай рукам,» «В шляпе дело» и др.) Вяземский печатал в издаваемом Бестужевым и Рылеевым журнале «Полярная звезда», хотя сам и не принадлежал к обществу декабристов.

Главным вольнолюбивым стихотворением этого периода является «Негодование» (1820), в к отором Вяземский провозгласил неизбежность торжества свободы над невежеством и рабством, считая, что свобода придет как «союз между граждан и троном», как результат стремления царей «ко благу».

Полемический темперамент Вяземского, интерес к общественным вопросам потребовал иной поэтики, чем была присуща карамзинской гармонической школе, в рамках которой он начинал творческий путь; «Негодование» было написано в традициях вольнолюбивой оды.

Вяземский. Акварель Райта.

В 1828 Петр Вяземский написал одну из лучших своих сатир «Русский бог» (опубл. в 1854 в Лондоне Герценом), в которой назвал русского бога — богом голодных, холодных, «нищих вдоль и поперек» и «дворовых без сапог».

Нужно ль вам истолкованье,

Что такое русский бог?

Вот его вам начертанье,

Сколько я заметить мог.

Бог метелей, бог ухабов,

Бог мучительных дорог,

Станций - тараканьих штабов,

Вот он, вот он, русский бог.

Бог голодных, бог холодных,

Нищих вдоль и поперек,

Бог имений недоходных,

Вот он, вот он, русский бог...

В 1820-е годы Вяземский писал критические статьи, в которых разрабатывал принципы русского романтизма, лучшим представителем которого он считал Пушкина периода «Цыган» и «Бахчисарайского фонтана». По мнению Петра Вяземского, романтизм «дает более свободы дарованию; он покоряется одним законам природы и изящности, отвергая насильство постановлений условных» («Письма из Парижа», 1826-1827). Эта и другие статьи Вяземского публиковались в журнале «Московский телеграф», который он в 1825-1827 издавал вместе с Н. Полевым. Вяземский был убежден, что в литературу должна вторгаться политика. Эта мысль проводится в его монографии Фонвизин (1830, опубл. в 1848).

В 1829 Вяземский вновь стал искать возможности поступить на службу, написал Николаю I «Мою исповедь», в которой изложил взгляды на общественное состояние России. Благодаря хлопотам Жуковского и Великого Князя Константина в 1830 он получил место чиновника особых поручений при министре финансов и занимал эту должность до 1846. Вяземский Жил в Петербурге, в Москве и подмосковном имении Остафьево, путешествовал по Италии, Германии, Франции, Англии.

Вяземский имел звание камергера, однако после смерти Пушкина, ставшей для него сильным душевным потрясением, 10 лет не появлялся при дворе. В 1839 был избран действительным членом Российской Академии наук. В 1849, после смерти старшей дочери, Вяземский с женой предприняли путешествие в Константинополь и Иерусалим. Творческим результатом поезд ки стали путевые записки «Путешествие на Восток» (1883).

Пётр Вяземский. Художник В. Васнецов

В последние годы жизни (1863-1878), достигнув высокого общественного положения Петр Вяземский жил в основном за границей. Страдал длительной бессоницей, хандра стала одной из главных тем его поздних стихов («Бессонница», 1861, «Зачем вы дни? - сказал поэт», 1863, «Жизнь наша в старости — изношенный халат», 1875-1877).

Вяземский называл себя «мыслящим поэтом». Ради точного выражения мысли он вводил в свои стихи различные, порой несовместимые поэтические пласты, неологизмы, допускал ломку грамматических норм, употреблял необычные рифмы и созвучия.

В течение всей жизни Вяземский писал мемуарные очерки («Допотопная или

допожарная Москва», 1865, «Московское семейство с тарого быта», 1877, «Характеристические заметки и воспоминания о графе Ростопчине», 187 7) и вел записные книжки, в которых фиксировал не только важные события личной и общественной жизни, но и анекдоты, мимолетные разговоры, размышления, бытовую хронику, док ументы. Все это он считал «хрон икой прелюбопытной»,

В которой «изображается дух народа». В 1870 частично опубликовал этот богатейший материал под названием «Старая записная книжка».

В последние годы жизни Вяземский готовил к печати «П олное собрание сочинений», первый том которого вышел в 1878, сразу после смерти поэта.

Вяземский и его сын Павел

Умер Петр Вяземский в Баден-Бадене 22 ноября 1878. Похоронен в Александро-Невской лавре.

http://ps-cs.ucoz.ru/load/isto…

Князь Пётр Андре́евич Вя́земский (12 июля 1792, Москва - 10 ноября 1878, Баден-Баден) - русский поэт, литературный критик, историк, переводчик, публицист, мемуарист, государственный деятель. Сооснователь и первый председатель Русского исторического общества (1866), действительный член Академии Российской (1839), ординарный член Императорской Санкт-Петербургской Академии наук (1841). Отец историка литературы и археографа Павла Вяземского. Близкий друг и постоянный корреспондент А. С. Пушкина; «их переписка - сокровищница остроумия, тонкой критики и хорошего русского языка» (Д. С. Мирский).

Детство и юность

Происходил из древнего княжеского рода Вяземских; сын действительного тайного советника, нижегородского и пензенского наместника, князя Андрея Ивановича Вяземского (1754-1807) и Дженни О’Рейли (в 1-м браке Квин) позже известной под именем княгини Евгении Ивановны Вяземской (1762-1802). Его родители познакомились, когда князь Андрей совершал гран-тур по Европе, причем Дженни уже была замужем за офицером французской армии, и ей потребовался развод. Отец и мать А. И. Вяземского были категорически против брака, но он оказался непреклонен и женился на избраннице.

В 1828 году выросший Вяземский обратился с просьбой к А. И. Тургеневу: «Сделай одолжение, отыщи родственников моих в Ирландии; моя мать была на фамилии O’Reilly. Она прежде была замужем за французом и развелась с ним, чтобы выйти замуж за моего отца, который тогда путешествовал, сошлись они, кажется, во Франции, и едва ли не в Бордо…»

В честь рождения Петра А. И. Вяземский 9 августа 1792 г. приобрел за 26 тысяч рублей подмосковное село Остафьево, где в 1800-1807 гг. был выстроен двухэтажный усадебный дом (ныне музей «Русский Парнас»). Имение Вяземских стало одним из средоточий культурной жизни России начала XIX в.

В ранней молодости Пётр Вяземский остался единственным наследником большого состояния и занял блестящее положение в высших кругах столичного дворянства. Его сводная сестра, побочная дочь А. И. Вяземского Екатерина (носившая фамилию Колыванова) в 1804 г. стала второй женой Н. М. Карамзина, благодаря чему Пётр с ранних лет вошёл в среду московских литераторов карамзинского круга. После смерти А. И. Вяземского Карамзин был назначен опекуном юного князя, который в одном из своих стихотворений назвал его «вторым отцом».

Вяземский получил прекрасное домашнее образование, в 1805-06 гг. учился в Петербургском иезуитском пансионе и пансионе при Педагогическом институте. В 1805 г. поступил на службу в Межевую канцелярию юнкером. Рано начал пробовать перо. Первое известное произведение будущего поэта - франкоязычная трагедия «Эльмира и Фанор» (1802), первое опубликованное стихотворение (под криптонимом К. П. В..ий) - «Послание к … в деревню» («Вестник Европы», 1808). Регулярно публиковаться начал с 1809 г., впервые опубликовался под своим именем в 1814 г., широкую известность в России как поэт приобрел в 1818-19 гг. В раннем творчестве испытал мощное влияние со стороны ведущих русских поэтов конца XVIII-начала XIX вв. - Гавриила Романовича Державина, Ивана Ивановича Дмитриева, Василия Андреевича Жуковского, а также французской «легкой поэзии». Тем не менее достаточно быстро выработал собственную манеру, которая поражала современников «Вольтеровой остротой и силой» (А. Ф. Воейков) и одновременно вызывала ассоциации с «живой и остроумной девчонкой» (К. Н. Батюшков).

В 1811 г. женился на княжне Вере Фёдоровне Гагариной (1790-1886). Брак оказался счастливым и прочным, у Вяземских родились восемь детей:

Андрей (1812-1814)

Мария (1813-1849), замужем за П. А. Валуевым

Дмитрий (1814-1817)

Прасковья (1817-1835)

Николай (1818-1825)

Павел (1820-1888)

Надежда (1822-1840)

Пётр (1823-1826)

В молодости участвовал в Отечественной войне с Наполеоном, добровольцем вступил в народное ополчение и принимал участие в Бородинском сражении в чине поручика. На поле боя спас раненого генерала А. Н. Бахметева, за что получил орден Святого Владимира 4-й степени с бантом. По мнению некоторых исследователей, рассказы Вяземского об участии в Бородине были использованы Львом Толстым во время создания «Войны и мира».

В 1813-1817 гг. Вяземский - один из самых перспективных молодых поэтов России. Он активно выступает в самых разных жанрах - от эпиграммы и дружеского послания до басни и сатирических куплетов, вступает в литературное общество «Арзамас», заводит множество дружеских связей в литературных кругах, находится в постоянном личном и творческом контакте с Василием Андреевичем Жуковским, Константином Николаевичем Батюшковым, Василием Львовичем Пушкиным.

Варшавский период

В 1817 г. друзья выхлопотали Вяземскому служебный перевод в Варшаву в качестве переводчика при императорском комиссаре в Царстве Польском. Там князь присутствовал при открытии первого сейма, переводил речь Александра I, известную своими либеральными обещаниями, и участвовал в составлении Н. Н. Новосильцевым «Государственной уставной грамоты Российской империи». Осуществлял перевод на русский язык франкоязычного проекта конституции П. И. Пешар-Дешана, его редактуру и общую доработку. На первых порах его деятельность ценилась высоко: 28 марта 1819 г. Вяземский получил чин надворного советника, а уже 19 октября того же года - равный полковнику чин коллежского советника, между тем как обычный срок чинопроизводства составлял шесть лет. Неоднократно лично встречался с императором Александром I и обсуждал с ним вопросы, связанные с будущей конституцией.

Либеральная атмосфера Варшавы того времени была воспринята легко увлекающимся Вяземским особенно горячо, тем более, что сам он, как представитель когда-то влиятельного древнего рода, тяготился деспотизмом самодержавия, возвышением новоиспечённой аристократии и изолированным положением, в котором находилось старинное родовитое дворянство. В 1818 г. в Варшаве вступил в масонскую ложу Северного Щита, но активного участия в ее деятельности не принимал.

Его переживания этого периода близко совпали с назревшим настроением декабристов. В 1820 г. вступил в Общество добрых помещиков и подписал записку об освобождении крестьян, поданную императору графом М. С. Воронцовым. Однако отказ Алесксандра I от идеи проведения масштабных реформ разочаровал Вяземского. Свои убеждения он демонстративно высказывал в получивших широкую известность стихах («Петербург», «Негодование», «К Кораблю»), частных письмах и беседах. В результате Вяземский был отстранён от службы: 10 апреля 1821 г., когда он находился в отпуске в России, ему запретили возвращаться в Польшу. Оскорбленный князь подал в отставку, отказавшись в том числе и от придворного звания камер-юнкера. Александр I высказал ему неудовольствие, но отставка была принята.

1820-е годы

В 1821-1828 гг. Вяземский находился в опале, под тайным надзором, и жил преимущественно в Москве («терем казарменного типа» в Вознесенском переулке, принадлежавший ему в 1821-1844 гг.) и подмосковном имении Остафьево. С конца 1827 года и до осени 1829 года, с перерывами, Вяземский находился в имении родителей жены, селе Мещерском Сердобского уезда Саратовской губернии, ныне Сердобского района Пензенской области. Неоднократно бывал в Пензе, где получал письма от А. С. Пушкина, Д. В. Давыдова. Не будучи сторонником декабристов, воспринял разгром восстания 14 декабря 1825 г. как личную трагедию и резко осудил казнь пятерых участников восстания, трех из которых знал лично. В 1831 г. также осудил Жуковского и Пушкина, опубликовавших оды на разгром Польского восстания 1830-1831 гг. Однако в дальнейшем пересмотрел многие свои оценки: в старости отзывался о декабристах без всякого сочувствия, в 1863 г. в связи с Польским восстанием 1863-64 гг. опубликовал резкую антипольскую брошюру.

В творчестве Вяземского 1820-х поэзия заметно отошла на второй план - он увлекся журналистикой, основал популярнейший русский журнал «Московский Телеграф», выступал с острыми критическими статьями и рецензиями, перевел на русский язык роман Бенжамена Констана «Адольф» и «Крымские сонеты» своего близкого друга Адама Мицкевича, планировал написать роман. Именно тогда имя Вяземского входило в первую пятерку популярнейших поэтов России, его неоднократно называли «остроумнейшим русским писателем», его стихотворения становятся народными песнями («Тройка мчится, тройка скачет…»), цитаты - пословицами («И жить торопится, и чувствовать спешит», «квасной патриотизм», «Дедушка Крылов»).

К 1820-м гг. относится близкая дружба Вяземского с Александром Сергеевичем Пушкиным. Они познакомились в Царском Селе в 1816 г. и поддерживали близкие отношения до самой смерти Пушкина (хотя в последние годы несколько отдалились и виделись реже, чем прежде). Пушкин высоко ценил творчество Вяземского, особенно его журнальную прозу, одобрял и поддерживал все его начинания, посвятил ему несколько стихотворений и третье издание поэмы «Бахчисарайский фонтан», неоднократно ставил эпиграфами к своим произведениям цитаты из Вяземского («Евгений Онегин», «Станционный смотритель»; только из-за ссоры с Федором Толстым Пушкин снял эпиграф из Вяземского к «Кавказскому пленнику»), неоднократно цитировал Вяземского в своем творчестве, ввел его как действующее лицо в «Евгения Онегина». По свидетельству Е. Ф.Розена, Пушкин ввел негласный запрет на критику Вяземского в своем присутствии.

В свою очередь Вяземский с восхищением отзывался о творчестве Пушкина, посвятил ему свой перевод романа «Адольф» (1831), выступил издателем поэмы «Бахчисарайский фонтан», испытал сильное и благотворное влияние пушкинской стилистики (некоторые стихи Вяземского - например, «Водопад» (1825) и «Казалось мне: теперь служить могу…» (1828) - были выправлены Пушкиным лично). Однако значение фигуры Пушкина для русской культуры Вяземским вряд ли осознавалось. Так, рассуждая в старости на тему русских гениев, Вяземский пришел к выводу, что таковых было всего трое - Петр I, Ломоносов и Суворов, Пушкин же - «высокое, оригинальное дарование», не более.

Журналистская деятельность князя и его независимая позиция вызывала неудовольствие правительства. В 1827 г. против Вяземского была развернута настоящая кампания травли - его обвиняли в «развратном поведении» и дурном влиянии на молодежь. На протяжении 1828-29 гг. князь пытался защитить свое честное имя, обратился к Николаю I с «Запиской о князе Вяземском, им самим составленной», в котором откровенно объяснял свою позицию, и одно время даже собирался эмигрировать. Но в итоге Вяземский все-таки вынужден был оставить «Московский телеграф», просить прощения у императора и после этого был принят на службу чиновником особых поручений при министре финансов. В связи с поступлением на службу в апреле 1830 г. переехал из Москвы в Петербург, а в апреле 1832 г. перевез в столицу семью.

1830-е годы

Дальнейшая служба Вяземского также была связана с Министерством финансов: вице-директор департамента внешней торговли (1833-1846), управляющий Главного Заёмного банка (1846-1853), член совета при министре финансов (1853-1855). Князь постепенно рос в чинах: статский советник (1833), действительный статский советник (1839), получал награды - орден Святой Анны 2-й степени с короной (1837), орден Святого Станислава 1-й степени (1848), неоднократно награждался денежными выплатами и арендой. Впрочем, сам он относился к своей службе с иронией, граничащей с отвращением, и считал себя совершенно неспособным к финансовой деятельности. Временами продолжал вести себя вызывающе: так, c 1831 г. имея придворное звание камергера, в 1838-1849 гг. князь демонстративно не появлялся на придворных церемониях в Зимнем дворце.

Тем не менее служебная деятельность Вяземского в Министерстве финансов была весьма плодотворной: он написал несколько статей экономического характера, участвовал в разработке русско-английского договора 1843 г., основал библиотеку департамента внешней торговли и многократно управлял департаментом в отсутствие директора, был организатором Второй Всероссийской промышленно-художественной выставки (Москва, 1831). Фактически на протяжении 13 лет внешняя торговая политика России находилась в ведении Вяземского и не возглавил департамент он по чисто формальной причине: так как в структуру ведомства входил Корпус пограничной стражи, директором департамента мог быть только военный.

В 1830-х годах для Вяземского начинается полоса личных трагедий: смерти детей, многочисленных друзей, среди которых особое положение занимал Пушкин. Под влиянием этих трагедий творчество поэта становится все более меланхоличным на грани мрачности, в нем преобладают стихи-воспоминания, в начале 1840-х начинают встречаться религиозные мотивы. Тогда же приходит официальное признание его литературных заслуг - членство в Российской Академии (2 декабря 1839 г.) и Санкт-Петебургской Императорской Академии наук (19 октября 1841 г.)

От активной литературной деятельности Вяземский постепенно отходит. В 1831, 1833 и 1836 гг. он еще планировал издавать собственные журналы и альманахи, активно участвовал в пушкинском журнале «Современник» (еще в 1827 г. Вяземский придумал название журнала и разработал его концепцию, которую сообщил Пушкину), но со смертью Пушкина активность князя в качестве критика и журналиста практически сошла на нет.

1840-е и первая половина 1850-х годов

Параллельно с внутренней эволюцией от либерализма и свободомыслия к консерватизму и глубокой религиозности Вяземский постепенно переставал восприниматься как модный и актуальный писатель, новому поколению читателей его творчество кажется уже устаревшим, критики, в их числе Виссарион Белинский, отзываются о нем с пренебрежением, а порой и с откровенной издевкой. Из критических работ Вяземского этой поры большой резонанс имели «Языков.-Гоголь» и «Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина» (обе - 1847), в которых он подверг новое поколение русской литературы резкому осуждению. Из писателей в это время ему наиболее близки Василий Андреевич Жуковский, Николай Васильевич Гоголь, Федор Иванович Тютчев, Петр Александрович Плетнев. Во время зарубежных путешествий 1835 и 1838-1839 гг. Вяземский свел приятельство также с многим европейскими писателями; наиболее близкие отношения у него возникли со Стендалем, творчество которого князь высоко ценил, также дружил с Адамом Мицкевичем, Шарлем де Сент-Бёвом, неоднократно общался с Шатобрианом, Ламартином, Гюго, Альфредом де Мюссе, Алессандро Мандзони. Начиная с 1840-х гг. Вяземский активно пропагандировал за рубежом русскую литературу и добился в этом заметных успехов.

В 1848 г. свет увидела написанная Вяземским еще в 1827-1830 гг. биография русского драматурга Дениса Ивановича Фонвизина - первая русская биография писателя. Она еще в рукописи получила восторженную оценку Пушкина («книга едва ли не самая замечательная с тех пор, как пишут у нас книги»). Однако, пролежав в рукописи 18 лет, биография опоздала к читателю, к тому же была издана крохотным тиражом 600 экземпляров.

В марте 1848 г. Вяземский попытался обратить на себя внимание Николая I запиской о цензуре, где предлагал коренным образом реформировать русскую цензуру и доверить руководство ей честному и образованному человеку. По следам этой записки в России был создан так называемый Бутурлинский комитет, однако на служебном положении самого князя это никак не отразилось. В 1850 г., после смерти седьмого ребенка - 36-летней дочери Марии, он предпринял паломничество в Иерусалим ко Гробу Господню, а с начала 1850-х лечился от тяжелого приступа нервной болезни в Европе.

На Крымскую войну Пётр Андреевич отреагировал циклом ярких патриотических стихотворений, которые широко публиковались в России и были переведены на несколько европейских языков, и написанной по-французски книгой политической публицистики «Письма русского ветерана 1812 года о Восточном вопросе, опубликованные князем Остафьевским» (1854-55), которая была издана в Бельгии, Швейцарии и Пруссии (русский перевод сделан в 1883 г. Петром Ивановичем Бартеневым).

Вторая половина 1850-х - 1870-е годы

После воцарения Александра II, который всегда относился к князю с большим уважением и симпатией, Вяземский 22 июня 1855 г. вернулся из Швейцарии в Россию и получил пост товарища министра народного просвещения при министре Аврааме Сергеевиче Норове, а в декабре 1856- марте 1858 одновременно возглавлял Главное управление цензуры, руководил подготовкой цензурной реформы. В конце 1850-х гг. он пользовался немалым влиянием при дворе, был одним из любимых приближенных императрицы Марии Александровны, посвятил немало стихотворений ей и другим членам правящего дома (в том числе в 1868 г. написал стихи на рождение будущего императора Николая II). 31 августа 1855 г. стал тайным советником, 25 декабра 1855 г. - сенатором, 3 марта 1861 г. - гофмейстером Двора Его Императорского Величества, 28 октября 1866 г. - членом Государственного совета и обер-шенком Двора Его Императорского Величества. В 1861 г. в Петербурге было торжественно отпраздновано 50-летие литературной деятельности поэта.

Тем не менее активная служебная деятельность Вяземского завершилась в марте 1858 г. Он ушел в отставку сам, заявив, что предпочитает бороться с цензурой как писатель, а не как ее начальник. Деятельность князя на посту главы русской цензуры вызывала полярные оценки - от литераторов старшего поколения он слышал похвалы, от «революционных демократов», в том числе Александра Герцена - грубую ругань в свой адрес. После ухода в отставку сохранил влияние при дворе.

Еще в конце 1810-х гг. Вяземский начал страдать нервной болезнью, со временем усугубившейся (современный исследователь Л. А. Юферев ставит князю диагноз «рекуррентное депрессивное расстройство»). Болезнь сопровождалась тяжелыми приступами депрессии и мучительной бессонницей, от которой Вяземский безуспешно лечился с помощью хлоралгидрата; эти образы стали одними из главных в поздней лирике поэта. С конца 1850-х гг. преимущественно жил в Европе (Германия, Австрия, Италия, Франция, Швейцария). Посвятил множество стихотворений европейским городам - Венеции, Берлину, Виченце, Вероне, Женеве, Флоренции, Дрездену, Праге, Карлсбаду, Ницце, Веве и т. д. Регулярно бывал и в России, главным образом в Москве, Петербурге и его дворцовых пригородах. В 1866 г. стал основателем и первым председателем Русского исторического общества (переизбран председателем 22 марта 1871 г.) В июле-августе 1867 г. в свите императрицы совершил большое путешествие по Крыму и Молдавии, после чего написал большой цикл стихотворений «Крымские фотографии 1867 года». Регулярно публиковал в журнале «Русский Архив» выдержки из своих записныx книжек, которые с перерывами вел с 1810-х гг., и мемуарные статьи, в том числе резко полемическую «Воспоминание о 1812 годе», направленную против искажения истории в «Войне и мире» Льва Толстого. О русской литературе 1850-1870-х годов Вяземский отзывался по преимуществу отрицательно - так, его возмущали произведения Александра Островского и Николая Некрасова. С оговорками он принимал творчество Ивана Тургенева, Алексея Писемского, Ивана Гончарова, Алексея Толстого, Аполлона Майкова.

На протяжении 1850-1870-х гг. Вяземский продолжал писать многочисленные стихи в разных жанрах: от политического памфлета и эпиграммы до стихов-посвящений умершим друзьям и придворных од. В начале октября 1862 г. в Москве тиражом 1186 экземпляров вышел первый и единственный прижизненный сборник Вяземского «В дороге и дома», включавший 289 стихотворений и имевший очень скромный успех: за два года было продано около 500 книг. В 1850-1860-х годах активно публиковался в российской прессе, начиная с 1870-х годов практически перестал печататься. В поздней лирике развивал ранние темы и мотивы собственной поэзии, пытался модернизировать эстетику классической русской поэзии XIX в., приспособить ее к требованиям нового времени. Начиная с 1850-х гг. испытывал влияние со стороны одного из своих ближайших младших друзей - Федора Ивановича Тютчева; поэты посвятили друг другу ряд стихотворений.

Тем не менее современники не оценили позднее творчество Вяземского - его стихи стали предметом многочисленных пародий (в их числе Василия Курочкина и Дмитрия Минаева), насмешек и воспринимались многими как безнадежно архаичные. Последняя большая публикация Вяземского в России (20 стихотворений) состоялась в апреле 1874 г.

С 1873 г. преимущественно жил на водах в Хомбурге, где работал над подготовкой 12-томного Полного собрания сочинений и «постскриптумами» к старым статьям. Физическое и психическое состояние старого князя постепенно ухудшалось. 10 ноября 1878 г. он скончался на 87-м году жизни «от старческой слабости» в отеле «Beausejour» одного из своих любимых европейских курортов - Баден-Баден, которому князь посвятил множество стихотворений, в том числе «Уж если умереть мне на чужбине, так лучше здесь, в виду родных могил…» (в этом же городе скончались 2 его близких друга, дочь, внук, а впоследствии и жена). Тело покойного перевезли в Россию. 13 ноября 1878 г., после панихиды в Казанском соборе, состоялись похороны на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры Санкт-Петербурга. На погребении присутствовали немногочисленные представители столичной интеллигенции - Тертий Иванович Филиппов, Григорий Петрович Данилевский, Яков Карлович Грот, Михаил Иванович Сухомлинов. Смерть поэта прошла на родине практически незамеченной.

Сын поэта, Павел Петрович Вяземский (1820-1888), стал известным историком, внук, Петр Павлович (1854-1931), участвовал в русско-турецкой войне 1877-78 гг., дослужился до чина генерал-майора, впоследствии эмигрировал, умер в Ментоне. На нем эта ветвь рода князей Вяземских угасла. Внучка поэта графиня Екатерина Павловна Шереметева (1849-1929) - фрейлина, благотворительница, историк; правнук, граф Павел Сергеевич Шереметев (1871-1943) - хранитель Остафьевского музея после революции.

С творчеством поэта можно ознакомиться

Князь Пётр Андреевич Вяземский, знаменитый русский поэт и критик, родился в 1792 году, детство провел в Остафьеве, родовом подмосковном имении князей Вяземских, где шло и домашнее его воспитание. Затем он учился в Иезуитском пансионе в Петербурге, а после слушал на дому, в Москве, лекции профессоров Московского университета. В 1812 году Пётр Андреевич поступил в московское ополчение, состоял при генерале Милорадовиче ; в сражении при Бородино под ним были убиты две лошади. В последние годы царствования императора Александра I Вяземский исполнял важные дипломатические поручения. При Николае I он дослужился в министерстве финансов до поста директора государственного заемного банка. При Александре II он с 1855 по 1858 был товарищем (заместителем) министра народного просвещения, в ведомстве которого было в то время и главное управление по делам цензуры печати. Последние годы жизни Пётр Андреевич провел в основном за границей. Он умер в Баден-Бадене, в 1878, в возрасте 86 лет.

Воспитанный на литературе французского классицизма, кн. П. А. Вяземский начал свою деятельность, как поэт, в 1808 г. напечатанным в «Вестнике Европы» «Посланием в деревню», написанным в горацианском духе. Сатирико-дидактаческий тон сделался навсегда основной чертой поэзии Вяземского. В лучших своих стихотворениях (он писал басни, притчи, апологи, эпиграммы, сатиры) поэт дает критику нравов, которая, в свое время, увлекала своей бойкостью, смелой язвительностью и меткостью. Особой известностью в пору своего появления пользовались такие стихотворения Вяземского, как сатира «Да, как бы не так» (1822), на тему противоречий между тем, что на первый взгляд представляет действительность, и тем, что оказывается при более близком соприкосновении с каждым явлением жизни; «Семь пятниц на неделе» (1826), где говорится о неустойчивости общественных понятий и взглядов; «Станция» (1828), сравнивающая русские и польские дороги и известная по изображению характерного типа «почтовой станции диктатора»; «Памяти живописца Орловского» (1838), где изображается поэзия езды на тройке; «Старое поколение» (1841), написанное в несколько элегическом тоне, на тему разрыва между старым и молодым поколениями (начинается стихом: «Смерть жатву жизни косит»). Вяземскому принадлежит и ходившее долгое время в рукописи из-за «вольномыслия» стихотворение «Русский Бог» («Бог ухабов, Бог метелей...», 1827).

Пётр Вяземский. Любить. Молиться. Петь.

Особенное значение Вяземский имел в 1820-х годах, как образованный, одаренный критик и передовой журналист, друг Пушкина и ревностный сотрудник журнала «Московский Телеграф». Важным вкладом в русскую критическую литературу стала его книга о Фонвизине (1848 г.) – одна из лучших оценок сочинений Фонвизина и его эпохи. Вяземский проявил себя как талантливый критик и в статьях о «Ревизоре » и других сочинениях Гоголя. Не лишены значения его заметки о Козлове, Пушкине, Батюшкове и других его писателях-современниках.

Переписка Вяземского с Пушкиным – сокровищница остроумия, тонкой критики и хорошего русского языка. В двадцатые годы Вяземский – самый воинственный и блестящий поборник того, что потом получило название романтизма . Принадлежа по воспитанию и образованию к эпохе Карамзина и Жуковского и созрев в недрах пушкинского художественного направления, Вяземский остался верен ему до старости. В тридцатые годы он, как и вся «литературная аристократия», оказался не в чести у молодого поколения. В конце 1850-х годов он не одобрял направление приобревшей огромное влияние школы реалистов, не признавал ее общественного значения. Тогда же Вяземский выступил и в роли писателя-патриота, защищавшего России перед Европой.

Он имел несчастье пережить всех своих современников. И хотя его поэтический талант принес свои лучшие плоды в зрелые его годы (стихотворения «Я пережил и многое и многих», «Любить. Молиться. Петь», «Жизнь наша в старости – изношенный халат», «В воспоминаниях ищу я вдохновенья»), Вяземский был забыт и покинут критикой и читателями задолго до своей смерти. В старости он превратился в ворчливого «консерватора». Однако этот пожилой и озлобленный человек нашел новые, прекрасные интонации для вечных общих мест и по мере того, как он приближался к могиле, эта тема исторгала у него все более трогательные звуки. Такие стихотворения как стансы памяти Давыдова и «На похороны в Венеции» принадлежат к чистейшим жемчужинам русской поэзии.

Главная » Сленг » Князь петр андреевич вяземский. Князь Петр Вяземский: биография