Щепетнов евгений нищий читать онлайн полностью. Читать книгу «Нищий» онлайн полностью — Евгений Щепетнов — MyBook

Пролог.

В подземелье было темно, и лишь свет из далёкого люка, в который сквозь решётку стекались нечистоты из канав вдоль мостовых, освещал тоннель. Седой осторожно сделал несколько шагов, сцепив зубы от боли - изорванная осколками нога отказывалась работать в такой сырости, да ещё при перемене погоды, но он, привычно, преодолел себя и двинулся дальше. За углом послышался шорох…Седой медленно освободил из палки, на которую опирался, стальное жало стилета и замер.

ААААА! - вдруг выпрыгнула из темноты плотная фигура человека, рассекающего воздух огромным тесаком - урод, умри!

Седой автоматически уклонился от тесака, переместив вес на здоровую ногу и выбросил стилет вперёд, пронзив грудь нападавшего - тот захрипел и мешком опустился на грязный пол тоннеля, заваленный обломками деревьев и гниющими нечистотами. Седой вытер клинок о его одежду и мягко вставил на место в палку, потом на ощупь, матерясь про себя и пачкаясь в крови, обыскал труп:

Кошель, нож, магический амулет… непонятно какой, тесак - упс! Это что за бумага? Уж не объявление о награде ли за мою голову? Якоря нет, а его деяния живы? Потом почитаю.

Он спрятал свиток за пазуху, и, шаркая, подволакивая больную ногу пошёл вперёд, как подбитый ядовитый паук.

Первое, что я увидел, открыв глаза - плавающее над головой лицо, сморщенное как орех, с гнилыми зубами и издающее невыносимый запах, как будто что-то давно протухло и догнивает последние дни. Я уже встречал в жизни такого человека - вспомнил Сергея Ткачука - на вид интеллигентного человека, в очках и костюме, у которого раздавалось такое зловоние изо рта, что рядом с ним нельзя было сидеть, не отвернувшись в другую сторону… Зловонное лицо что то сказало, я не мог распознать - что именно, переспросил:

Аратак суран ху?

Не понимаю! - я с тупым отчаянием всмотрелся в старика - а это был именно старик - я не понимаю, что вы говорите!

Старик ещё сказал несколько фраз, потом отчаялся что-то мне втолковать, схватил за руку и потянул за собой, показывая на небо. Я с трудом поднялся, поискал рукой свой «батожок», нашёл, опёрся на него и встал, покачиваясь, как корабль на крупной зыби. Голова закружилась, стало дурно и я вырвал на булыжники мостовой утрешним беляшом, которым закусывал палёную водку. Правда, от беляша оставалось уже немного - больше было желчи. Старик покачал головой - похоже запах перегара донёсся и до него. Я возмутился - с таким-то запахом изо рта, да перегар одеколоном покажется! При мысли об одеколоне меня тоже чуть не вырвало - пил я и его…что попадалось, то и пил.

После того, как меня комиссовали из армии, изрубленного осколками гранаты и исполосованного пулями, мне оставалось или снаркоманиться, или же пить горькую - чтобы забыть. Забыть войну, забыть кровь, забыть эту боль, которая терзала моё израненное тело днём и ночью. И вот теперь я, старший лейтенант, бывший десантник, разведчик, находился на пустыре, неизвестно где, рядом с вонючим стариком в диких обносках.

Мать у меня умерла, когда я был ещё на войне, я даже не смог попрощаться с ней - в это время мы как раз отбивались, в окружении сотен «воинов Ичкерии», недовольных тем, что мы разгромили их базу в горах. Если бы не вертолётчики, раздолбавшие их и сделавшие нам проход на волю - сейчас я не стоял бы на этом грязном пустыре. Много раз я думал - а зачем? Зачем я остался жив? Сейчас бы лежал рядом с матерью и отцом, за одной оградкой, и мы, наконец-то, соединились бы одной семьёй. Отец погиб раньше - в Заводском районе, где мы жили всегда, он шёл на ночную смену и его зарезал наркоман, в поиске жалких грошей - ну что он мог взять у мужичка с авоськой, в которой тот носил на работу свой нехитрый обед? Я решил тогда для себя - надо вырваться, вырваться из этой безнадёги - куда я мог пойти, здоровенный пацан, ста девяноста сантиметров росту, учившийся в школе номер одиннадцать, где быть отличником западло - их называли лохами и ботанами и били, вымещая свою злобу и зависть на тех, кто слабее или умнее.

Мне была дорога или в бандиты, или в армию. Кстати - безразлично - и то, и другое было для меня равнозначно - вот только в бандитах - недолгий срок «красивой жизни», потом труп, а в армии - нет красивой жизни, но при удаче - как то можно выбраться, да и подзаработать - тоже.

Я выбрал армию. Сумев поступить в десантное училище, я быстро там выдвинулся в первые ряды - главное было соблюдать правила - и тебя накормят, напоят, скажут что делать - и мозг не нужен. Главное - быстрая реакция, твёрдые мышцы и чёткое выполнение приказа. После выпуска я попал на переподготовку - специальные курсы разведки, где учили убивать наиболее эффективными способами - от автоматических гранатомётов, до удавки и шила, а также - хоть немного думать - планировать операции. Так я стал командиром разведроты - так она называлась, но на самом деле была карательным отрядом - мы ходили в «тылах» моджахедов, и вырезали всех, на кого нам укажет перст командования. Много пришлось пролить крови, до сих пор мне снятся лица убитых, может это и привело к тому, что я стал законченным алкоголиком?

Но как бы то ни было, в последнем прорыве, я стал беспомощным и никому не нужным инвалидом - без профессии, без денег, и без здоровья. Если бы не моё чудовищно тренированное тело - я давно бы сдох под забором, но организм всё сопротивлялся, печень не хотела сдыхать, хотя я убивал её литрами мерзкой «палёнки», а мои мышцы, хоть и обмякшие, после года лежания в госпитале, могли легко порвать любого, кто осмелится мне перечить. Трижды я был в отделении милиции, за пьяный дебош - дважды какие-то сопляки насмехались над моей ковыляющей походкой - я переломал им рёбра, но и меня хорошенько запинали - ну что я, калека, с почти не сгибающейся правой ногой, мог сделать против двадцати уродов, которые кричали алла акбар и насмехались над стариком. Однако я сделал - что мог, как и делал всегда - бился до последнего.

Один раз попал в милицию на то, что избил соседа - толстомордый хряк, который ставил свой мерседес носом прямо к крыльцу, ведущему в подъезд - ему было так удобнее - а когда я попросил его на ставить так машину, потому что всем трудно проходить, особенно мне - он заявил, что ему насрать на всех, а особенно на такого…… алкаша. Его потом едва откачали, после удара в солнечное сплетение - чистый нокаут. Если я и выглядел, как старик - седой, заросший поседевшей бородой, так под моей одеждой скрывались ещё не умершие мышцы и тело знало, как их использовать.

Мне было всего тридцать лет, а выглядел я как семидесятилетний старик. Волосы на голове были белые, как снег, а моя густая борода, была седа, как у столетнего аксакала. В общем - последние три года я усиленно добивал себя - покончить с собой не хватало духу, да и стрёмно как-то, зачем тогда Бог вынес меня из чеченской мясорубки? Но и жить не хотелось. Орден Мужества лежал в шкатулке, единственной вещи, сохранившейся от матери. Остальное я раздал или продал за копейки, в приступах пьяного угара.

Старик опять прикрикнул, и я заковылял за ним, перебарывая знакомую боль в ноге. Мне не впервой было, по-пьянке, просыпаться в незнакомых местах - но этого я никогда не видел раньше. Это был большой пустырь, на краю города - уже смеркалось, а в городе не горело ни одного фонаря, по булыжным мостовым с грохотом ехали одинокие, запряжённые лошадьми повозки - от простых телег, до карет. Я с удивлением тряхнул головой - что за наваждение? Где я? Голова разболелась ещё больше, думать не хотелось - всё потом. Обдумаю. И я двинулся за стариком, уже заворачивающим за угол старого строения с проваленной крышей.

Евгений Щепетнов

В подземелье было темно, и лишь свет из далекого люка, в который сквозь решетку стекались нечистоты из канав вдоль мостовых, освещал тоннель. Седой осторожно сделал несколько шагов, сцепив зубы от боли, - изорванная осколками нога отказывалась работать в такой сырости, да еще при перемене погоды, но он привычно преодолел себя и двинулся дальше. За углом послышался шорох… Седой медленно освободил из палки, на которую опирался, стальное жало стилета и замер.

А-а-а-а-а! - Вдруг выпрыгнул из темноты человек плотного телосложения, рассекая воздух огромным тесаком. - Урод, умри!

Седой автоматически уклонился от удара, переместив вес на здоровую ногу, и выбросил стилет вперед, пронзив грудь нападавшего - тот захрипел и мешком опустился на грязный пол тоннеля, заваленный обломками деревьев и гниющими нечистотами. Седой вытер клинок о его одежду и мягко вставил на место в палку, потом на ощупь, матерясь про себя и пачкаясь в крови, обыскал труп.

Кошель, нож, магический амулет… непонятно какой, тесак… упс! Это что за бумага? Уж не объявление ли о награде за мою голову? Якоря нет, а его деяния живы? Потом почитаю.

Он спрятал свиток за пазуху и, шаркая и подволакивая больную ногу, пошел вперед, как подбитый ядовитый паук.

Первое, что я увидел, открыв глаза, - плавающее над головой лицо, сморщенное как орех, с гнилыми зубами, издающими невыносимый запах, как будто что-то давно протухло и догнивает последние дни. Я уже встречал в жизни такого человека - Сергея Ткачука - на вид интеллигентного, в очках и костюме, от которого исходило такое зловоние изо рта, что рядом с ним нельзя было сидеть, не отвернувшись в другую сторону. Зловонное лицо что-то сказало, я не мог распознать, что именно, и переспросил:

Аратак суран ху?

Не понимаю! - Я с тупой обреченностью стал всматриваться в старика - а это был именно старик. - Я не понимаю, что вы говорите!

Старик сказал еще несколько фраз, потом отчаялся что-то мне втолковать, схватил за руку и потянул за собой, показывая на небо. Я с трудом поднялся, поискал рукой свой батожок, нашел, оперся на него и встал, покачиваясь, как корабль на крупной зыби. Голова закружилась, стало дурно, и меня вырвало на булыжники мостовой утрешним беляшом, которым закусывал паленую водку. Старик покачал головой - похоже, запах перегара донесся и до него. Я возмутился: с таким-то «ароматом» изо рта, да перегар одеколоном покажется! При мысли об одеколоне меня тоже чуть не вырвало - пил я и его… что попадалось, то и пил.

После того как меня комиссовали из армии, изрубленного осколками гранаты и исполосованного пулями, мне оставалось или снаркоманиться, или же пить горькую, чтобы забыть. Забыть войну, забыть кровь, забыть эту боль, которая терзала мое израненное тело днем и ночью. И вот теперь я - старший лейтенант, бывший десантник, разведчик - находился на пустыре, неизвестно где, рядом с вонючим стариком в диких обносках.

Мать у меня умерла, когда я был еще на войне, я даже не смог попрощаться с ней - в это время мы как раз отбивались, в окружении сотен «воинов Ичкерии», недовольных тем, что мы разгромили их базу в горах. Если бы не вертолетчики, раздолбавшие их и сделавшие нам проход на волю, я не стоял бы сейчас на этом грязном пустыре. Много раз я думал: а зачем? Зачем я остался жив? Сейчас бы лежал рядом с матерью и отцом, за одной оградкой, и мы наконец-то соединились бы, стали одной семьей. Отец погиб раньше, в Заводском районе, где мы жили всегда. Он шел на ночную смену, и его зарезал наркоман в поиске жалких грошей, - ну что он мог взять у мужичка с авоськой, в которой тот носил на работу свой нехитрый обед? Я решил тогда для себя: надо вырваться, вырваться из этой безнадеги. Но куда я мог пойти, здоровенный пацан, рост сто девяносто сантиметров, учившийся в школе номер одиннадцать, где быть отличником считалось западло. Их называли лохами и ботанами и били, вымещая на них свою злобу и зависть, - так всегда поступали с теми, кто был слабее или умнее.

Пролог.

Кошель, нож, магический амулет…непонятно какой, тесак - упс! Это что за бумага? Уж не объявление о награде ли за мою голову? Якоря нет, а его деяния живы? Потом почитаю.

Он спрятал свиток за пазуху, и, шаркая, подволакивая больную ногу пошёл вперёд, как подбитый ядовитый паук.

Аратак суран ху?

Не понимаю! - я с тупым отчаянием всмотрелся в старика - а это был именно старик - я не понимаю, что вы говорите!

Пролог

В подземелье было темно, и лишь свет из далекого люка, в который сквозь решетку стекались нечистоты из канав вдоль мостовых, освещал тоннель. Седой осторожно сделал несколько шагов, сцепив зубы от боли, – изорванная осколками нога отказывалась работать в такой сырости, да еще при перемене погоды, но он привычно преодолел себя и двинулся дальше. За углом послышался шорох… Седой медленно освободил из палки, на которую опирался, стальное жало стилета и замер.

– А-а-а-а-а! – Вдруг выпрыгнул из темноты человек плотного телосложения, рассекая воздух огромным тесаком. – Урод, умри!

Седой автоматически уклонился от удара, переместив вес на здоровую ногу, и выбросил стилет вперед, пронзив грудь нападавшего – тот захрипел и мешком опустился на грязный пол тоннеля, заваленный обломками деревьев и гниющими нечистотами. Седой вытер клинок о его одежду и мягко вставил на место в палку, потом на ощупь, матерясь про себя и пачкаясь в крови, обыскал труп.

– Кошель, нож, магический амулет… непонятно какой, тесак… упс! Это что за бумага? Уж не объявление ли о награде за мою голову? Якоря нет, а его деяния живы? Потом почитаю.

Он спрятал свиток за пазуху и, шаркая и подволакивая больную ногу, пошел вперед, как подбитый ядовитый паук.

Глава 1

Первое, что я увидел, открыв глаза, – плавающее над головой лицо, сморщенное как орех, с гнилыми зубами, издающими невыносимый запах, как будто что-то давно протухло и догнивает последние дни. Я уже встречал в жизни такого человека – Сергея Ткачука – на вид интеллигентного, в очках и костюме, от которого исходило такое зловоние изо рта, что рядом с ним нельзя было сидеть, не отвернувшись в другую сторону. Зловонное лицо что-то сказало, я не мог распознать, что именно, и переспросил:

– Аратак суран ху?

– Не понимаю! – Я с тупой обреченностью стал всматриваться в старика – а это был именно старик. – Я не понимаю, что вы говорите!

Старик сказал еще несколько фраз, потом отчаялся что-то мне втолковать, схватил за руку и потянул за собой, показывая на небо. Я с трудом поднялся, поискал рукой свой батожок, нашел, оперся на него и встал, покачиваясь, как корабль на крупной зыби. Голова закружилась, стало дурно, и меня вырвало на булыжники мостовой утрешним беляшом, которым закусывал паленую водку. Старик покачал головой – похоже, запах перегара донесся и до него. Я возмутился: с таким-то «ароматом» изо рта, да перегар одеколоном покажется! При мысли об одеколоне меня тоже чуть не вырвало – пил я и его… что попадалось, то и пил.

После того как меня комиссовали из армии, изрубленного осколками гранаты и исполосованного пулями, мне оставалось или снаркоманиться, или же пить горькую, чтобы забыть. Забыть войну, забыть кровь, забыть эту боль, которая терзала мое израненное тело днем и ночью. И вот теперь я – старший лейтенант, бывший десантник, разведчик – находился на пустыре, неизвестно где, рядом с вонючим стариком в диких обносках.

Мать у меня умерла, когда я был еще на войне, я даже не смог попрощаться с ней – в это время мы как раз отбивались, в окружении сотен «воинов Ичкерии», недовольных тем, что мы разгромили их базу в горах. Если бы не вертолетчики, раздолбавшие их и сделавшие нам проход на волю, я не стоял бы сейчас на этом грязном пустыре. Много раз я думал: а зачем? Зачем я остался жив? Сейчас бы лежал рядом с матерью и отцом, за одной оградкой, и мы наконец-то соединились бы, стали одной семьей. Отец погиб раньше, в Заводском районе, где мы жили всегда. Он шел на ночную смену, и его зарезал наркоман в поиске жалких грошей, – ну что он мог взять у мужичка с авоськой, в которой тот носил на работу свой нехитрый обед? Я решил тогда для себя: надо вырваться, вырваться из этой безнадеги. Но куда я мог пойти, здоровенный пацан, рост сто девяносто сантиметров, учившийся в школе номер одиннадцать, где быть отличником считалось западло. Их называли лохами и ботанами и били, вымещая на них свою злобу и зависть, – так всегда поступали с теми, кто был слабее или умнее.

Мне была дорога или в бандиты, или в армию. Кстати, безразлично: и то и другое было для меня равнозначно, вот только в бандитах – недолгий срок «красивой жизни», а потом ты труп, а в армии нет красивой жизни, но при удаче – как-то можно выбраться, да и подзаработать тоже.

Я выбрал армию. Сумев поступить в десантное училище, я быстро там выдвинулся в первые ряды. Главное было – соблюдать правила – и тебя накормят, напоят, скажут, что делать, – и мозг не нужен. Главное – быстрая реакция, твердые мышцы и четкое выполнение приказа. После выпуска я попал на переподготовку – специальные курсы разведки, где учили убивать наиболее эффективными способами, от автоматических гранатометов до удавки и шила, а еще – хоть немного думать, планировать операции. Так я стал командиром разведроты – это было ее официальным названием, но на самом деле она являлась карательным отрядом. Мы ходили в тылах боевиков и вырезали всех, на кого нам укажет перст командования. Много пришлось пролить крови, до сих пор мне снятся лица убитых. Может, это и привело к тому, что я стал законченным алкоголиком?

Но как бы то ни было, в последнем прорыве я стал беспомощным и никому не нужным инвалидом – без профессии, без денег и без здоровья. Если бы не мое чудовищно тренированное тело, я давно бы сдох под забором, но организм все сопротивлялся – печень не хотела умирать, хотя я убивал ее литрами мерзкой «паленки», а мышцы, пусть и слегка обмякшие после года лежания в госпитале, могли легко порвать любого, кто осмелится мне перечить. Трижды я был в отделении милиции, за пьяный дебош. Дважды какие-то сопляки насмехались над моей ковыляющей походкой – я переломал им ребра, но и меня хорошенько запинали. Ну что я, калека с почти не сгибающейся правой ногой, мог сделать против двадцати уродов, которые кричали «Алла акбар!» и насмехались над стариком – однако я сделал, что мог, как всегда, бился до последнего.

Один раз попал в милицию за то, что избил соседа, толстомордого хряка, который ставил свой «мерседес» носом прямо к крыльцу, ведущему в подъезд. Ему было так удобнее, а когда я попросил его убрать машину, потому что всем трудно проходить, особенно мне, он заявил, что ему плевать на всех, а особенно на такого… алкаша. Его потом едва откачали, после удара в солнечное сплетение, – чистый нокаут. Если я и выглядел как старик – седой, заросший поседевшей бородой, так под моей одеждой скрывались еще не умершие мышцы, и тело знало, как их использовать.

Мне было всего тридцать лет, а выглядел я как семидесятилетний старик. Волосы на голове были белые как снег, а моя густая борода седа, как у столетнего аксакала. В общем, последние три года я усиленно добивал себя. Покончить с собой не хватало духу, да и стремно как-то – зачем тогда Бог вынес меня из чеченской мясорубки? – но и жить не хотелось. Орден Мужества лежал в шкатулке, единственной вещи, сохранившейся от матери. Остальное я раздал или продал за копейки в приступах пьяного угара.

Старик опять прикрикнул, и я заковылял за ним, перебарывая знакомую боль в ноге. Мне не впервой было по пьянке просыпаться в незнакомых местах, но этого я никогда не видел раньше. Это был большой пустырь на краю города. Уже смеркалось, а в городе не горело ни одного фонаря, по булыжным мостовым с грохотом ехали одинокие, запряженные лошадьми повозки – от простых телег до карет. Я с удивлением тряхнул головой – что за наваждение? Где я? Голова разболелась еще больше, думать не хотелось – все потом. Обдумаю. И я двинулся за стариком, уже заворачивающим за угол старого строения с проваленной крышей.

Мы шли еще минут пятнадцать, наконец он что-то сказал, показал рукой на нору, ведущую под большой дом, и нырнул в нее – сразу, как провалившись в преисподнюю. Я последовал за ним. Оказалось, вниз вела лестница, очень крутая, и, если не знать, что там ступеньки, можно было слететь и как минимум набить себе синяков и шишек, а может, и сломать шею. Я все-таки удержался на ногах и медленно, опираясь на палку, сполз вниз. Лестница упиралась в дверь, висевшую на толстых железных петлях, за ней находилась довольно большая комната – видимо, раньше это был или склад, или какое-то другое подвальное помещение, – в углу стоял стол, на котором старик уже разжег свечу, бросающую неровные отблески пляшущего пламени на грубые каменные стены, украшенные потеками и пятнами плесени. Он показал на табуретку возле стола, и я сел, пытаясь понять, на каком языке он говорит. Его речь ни на что не была похожа, хотя он и пытался объясниться на разных языках, – фраза повторялась, и было ясно, что он спрашивал: кто я такой и откуда взялся?

Свеча стала оплывать и затрещала, старик с неудовольствием что-то сказал и достал из каких-то тряпок, опасливо оглянувшись на меня, непонятный предмет, чем-то похожий на лампу Аладдина. Он поставил его в центр стола и сказал какое-то слово, что-то вроде «абракадабра», и предмет засветился не очень ярким, но ровным неоновым светом. У меня от удивления чуть не отпала челюсть, а старик засмеялся и сказал:

– Амбак! – показывая на светильник. – Масунта амбак! – Потом посмотрел на меня и ткнул себя в грудь: – Катун! – Ткнул в мою сторону: – У?

– Виктор!

– Витор? Витор! Витор. Катун – Витор! Амбак!

Следующий час мы посвятили обучению меня языку, и за это время мой словарный запас пополнился несколькими десятками слов – мой проспиртованный и контуженный мозг еще не до конца умер, а при спецподготовке меня научили запоминать на слух много различной информации, не доверяя бумаге. Да и я вообще-то всегда отличался хорошей памятью и способностью быстро изучать языки. До полного понимания еще было очень и очень далеко, но теперь я хотя бы мог высказать простые желания: есть, пить, сходить в сортир.

Старик заметил, что у меня бурчит в животе, достал из-под стола котомку и стал выкладывать на стол еду – куски не очень аппетитного на вид мяса, непонятно какого происхождения. Я не стал задумываться, что это за мясо, и впился зубами в темные жилистые ломтики. Мне приходилось, во время блуждания по «зеленке», есть и менее удобоваримые вещи. Пошарив, старик достал снизу стеклянную бутыль, литра на полтора, грубо сделанную, явно не фабричного производства, и поставил на стол, потом разлил содержимое в две глиняные залапанные кружки. Я поднес кружку к носу и понюхал – пахло чем-то вроде пива, только запах был кислым и незнакомым. Попробовал – точно пиво. Какое-то жидкое – похоже, разбавленное.

У меня кружилась голова, и я чуть не упал со стула, ослабев от еды и питья. Я никак не мог вспомнить, как я оказался в этом городе и почему здесь нет электричества, автомобилей и асфальта. Старик поддержал меня под руку, предлагая пройти к топчану возле стены, я с трудом поднялся и скоро лежал на боку, глядя на сияющую лампу и суетящегося старика, потом глаза мои закрылись, и я уснул.

Открыв глаза, я долго не мог понять, где я, наконец – вспомнил. Какой-то подвал, старик, странный город. Попытался встать, со второй попытки это получилось. Присев на топчане, я попробовал осмотреть темный подвал. Старика не было, и я встал и пошел к двери, захватив свою палку, заранее припасенную возле меня Катуном – больше некому было сунуть ее мне под бок. Свет наверху ударил по моим глазам, уже привыкшим к темноте подвала, я прикрыл их рукой и несколько минут не мог ничего увидеть, потом притерпелся и стал смотреть на мир.

От вчерашнего дождя, загнавшего нас в подвал, не осталось и следа – мокрые стены строений блестели на солнце, булыжные мостовые были заполнены телегами, спешащими куда-то людьми, на небе сияла большая радуга, упирающаяся в землю своим разноцветным коромыслом.

Я автоматически подумал: «Вон там закопан горшок с золотом, – и усмехнулся: – Мечты, мечты… Впрочем, что бы я с ним сделал, с горшком этим? Пропил? А вдруг мне бы хватило, чтобы вылечить свою больную ногу и зажить другой, не такой растительной жизнью?» Я сплюнул и оставил свои мечты – надо думать о реальном, а не витать в фантазиях. Посмотрев на яркий шар солнца, вдруг вспомнил: последнее, что я видел перед тем, как почуять запах гнили изо рта старика, это сияющий шар. Какой шар, где этот шар? – вспомнить не мог.

Я двинулся дальше, подойдя к краю булыжной мостовой. Дома напоминали картинки из исторических книг, а вдоль пешеходной части тянулись длинные зловонные канавы, из которых дождевая вода с грохотом уходила куда-то вниз, через решетки ограждения – вероятно, там были сливные канализационные тоннели наподобие парижских. По улице двигались люди, беспрерывно что-то галдя, – кто-то тащил поклажу, кто-то просто прогуливался. Я перешагнул по мостику через канаву и влился в поток горожан.

Пройдя метров пятьдесят, я чуть не был задавлен огромной каретой, колесо которой задело мне плечо и едва не отшвырнуло в канаву. Я зажал плечо и зашипел от боли, из кареты высунулась изящная женская рука в перстнях и кинула мне под ноги что-то блестящее. Я поднял – это была небольшая монета, похожая по размеру на татарский дирхем, только с портретом важного мужика и с непонятными надписями на обратной стороне. Такой я никогда не видел, хотя интересовался нумизматикой и считал, что кое-что в ней понимаю. Я спрятал монетку в карман своих затертых смесовых штанов, мало отличающихся от нарядов простых горожан, и пошел дальше, рассматривая дома, улицы, людей. От меня воняло так же, как от них, а моя нечесаная шевелюра и седая клочковатая борода делали меня похожим на большинство прохожих.

Щепетнов Евгений

Пролог.

Кошель, нож, магический амулет…непонятно какой, тесак - упс! Это что за бумага? Уж не объявление о награде ли за мою голову? Якоря нет, а его деяния живы? Потом почитаю.

Он спрятал свиток за пазуху, и, шаркая, подволакивая больную ногу пошёл вперёд, как подбитый ядовитый паук.

Аратак суран ху?

Не понимаю! - я с тупым отчаянием всмотрелся в старика - а это был именно старик - я не понимаю, что вы говорите!

Один раз попал в милицию на то, что избил соседа - толстомордый хряк, который ставил свой мерседес носом прямо к крыльцу, ведущему в подъезд - ему было так удобнее - а когда я попросил его на ставить так машину, потому что всем трудно проходить, особенно мне - он заявил, что ему насрать на всех, а особенно на такого… алкаша. Его потом едва откачали, после удара в солнечное сплетение - чистый нокаут. Если я и выглядел, как старик - седой, заросший поседевшей бородой, так под моей одеждой скрывались ещё не умершие мышцы и тело знало, как их использовать.

Мы шли ещё минут пятнадцать, когда старик что-то сказал, показал рукой на нору, ведущую под большой дом и нырнул в неё, сразу, как провалившись в преисподнюю. Я последовал за ним - оказалось - вниз вела лестница, очень крутая, и если не знать, что там ступеньки, можно было слететь и как минимум набить себе синяков и шишек, а может и сломать шею. Я всё-таки удержался на ногах и медленно, опираясь на палку, сполз вниз. Лестница заканчивалась дверью, висевшей на толстых железных петлях, за ней находилась довольно большая комната - видимо раньше это был или склад, или какое-то другое подвальное помещение, в углу его стоял стол, на котором старик уже разжёг свечу, бросающую неровные отблески пляшущего пламени на грубые каменные стены, украшенные потёками и пятнами плесени. Старик показал на табуретку возле стола и я сел, пытаясь понять - на каком он языке говорит? Его речь ни на что не была похожа, хотя он и пытался сказать на разных языках - фраза повторялась, была ясно, что он спрашивает - кто я такой и откуда взялся?

Главная » Обучение за рубежом » Щепетнов евгений нищий читать онлайн полностью. Читать книгу «Нищий» онлайн полностью — Евгений Щепетнов — MyBook