Существует мнение что история не имеет сослагательного. Жизнь не терпит сослагательного наклонения

Среди множества цитат исторических личностей и политических деятелей одной из самых известных является такая: "История не терпит сослагательного наклонения". Многие приписывают ее авторство Иосифу Сталину, чему есть письменное подтверждение. Но он был не первым, употребившим его, причем не в точной формулировке. Оно в большей степени является результатом адаптации при переводе с немецкого языка и его осовременивания. Но значение выражения должно быть предельно понятным каждому его читателю.

Авторство выражения

Автором высказывания "История не терпит сослагательного наклонения" является гейдельбергский профессор Карл Хампе. Но в его формулировке улавливается только смысл выражения, хотя оно записано по-другому. На немецком языке оно выглядит как "Die Geschichte kennt kein Wenn". позволяет получить выражение "История не знает слова если". Также эту фразу в разговоре с Эмилем Людвигом, писателем из Германии, использовал Иосиф Сталин. В его интерпретации она звучит как "История не знает сослагательного наклонения".

Смысл высказывания

Традиционное содержание фразы является русской адаптацией выражения Карла Хампе. Как это случалось в истории и ранее, похожие выражения и цитаты высказываются несколькими людьми, что не является фактом плагиата. И. В. Сталин использовал ее в контексте определенной темы разговора с писателем. Хотя, естественно, для Иосифа Виссарионовича она значила то же самое, что и для Карла Хампе.

У выражения "История не терпит сослагательного наклонения" значение предельно простое. Оно заключается в том, что историческая наука не может использовать "если бы". Как научная дисциплина, она должна учитывать факты, подтвержденные документально или описанные современниками. Ей нужно принимать доказательства, полученные в ходе исследований и не допускать двусмысленной трактовки, используя зловредное "если бы". Исторические события действительно имели место, и сейчас важны лишь их фактические последствия. И не важно, чтобы случилось бы, если бы…

Исторические гипотезы и допущения

Многие притянутые и, кажется, совсем уж неправдоподобные гипотезы так и остаются недоказанными и пригодны разве что для художественных произведений исторической тематики, что также полезно как упражнение для ума. Но в официальной политике или науке гипотезы, основанные на "если бы", применяться не могут. Заявив, что история не терпит сослагательного наклонения, и имел ввиду. А в случае с И. В. Сталиным просматривается явная необходимость открыто признать те жертвы, на которые пришлось пойти ради установления власти пролетариата.

В разговоре с Э. Людвигом вождь СССР также признавал как непреложный факт все события Первой мировой войны, искренне полагая, что до второй такой катастрофы дело дойти не должно. Он прекрасно понимал, что явления и события, имевшие место в истории, уже случились, а из-за пересмотра точки зрения в отношении них суть не поменяется.

История не терпит сослагательного наклонения. Кто сказал эту фразу, уже не важно. Она является так называемой цитатой-бастардом, но максимально точно описывает единственно правильный подход к изучению этой науки и интерпретации ее фактов.

Проблема современности

Сегодня очень развиты национальные движения в разных маленьких государствах и провинциях крупных стран. Стремясь получить больше свобод в международной политике или придать вес своим высказываниям, их лидеры стараются использовать искаженные исторические факты. Часто в ходе искажения или противопоставления и появляется сослагательное наклонение. Порой и без него некоторым активистам или попросту безграмотным людям удается добиться своего.

Но следует помнить, что история не терпит сослагательного наклонения. А потому самый простой способ сотрудничать на равных в международных отношениях — это признать свою историю. Ни у одного государства она не является идеальной и благородной. И существует вероятность, что новый политический режим может снова перекраивать ее так, чтобы она соответствовала новым реалиям, используя бесполезное "если бы".

Точнее, умелое спекулирование историей может принести некоторые недолговечные преимущества. Но это бесчестно в отношении самого общества, обманывать которое вечно просто невозможно. Принимая свою историю и ошибки своих предков, можно их избежать в будущем. Уклоняясь же от реалий и используя "если бы", ошибок можно допустить больше.

Это тот процесс, которого следует опасаться больше всего, а странам и режимам, допускающим пересмотр истории с целью увеличения роли своего государства, доверять нельзя. Существуют факты и события, отрицать которые бессмысленно, потому как их из учебников и общественного мнения удалить просто невозможно. И высказывание о том, что история не терпит сослагательного наклонения, должно стать показателем того, что все мы принимаем действительность прошлого таковой, какой она была.

(вынося из комментариев)

"У истории нет сослагательного наклонения" -- дурацкая русскоязычная фраза. Самими историками она, разумеется, не разделяется; историки как раз полагают, что оценка вероятностей и перспектив потенциально возможных направлений хода истории и сравнительных последствий разных альтернатив является хотя и трудным, но легитимным предметом исторических исследований. В частности, совершенно необходимым для понимания выборов стоявших перед различными акторами истории и мотивов принятия ими делаемых решений.

Штудии некоторых исторических событий вообще насквозь полны сослагательным анализом. Так, например, исторические исследования завершения войны в тихоакеанском регионе и атомных бомбардировок Японии представляют из себя массированным образом исследование, анализ и сравнение контрфактических альтернатив. (Вот, в качестве совершенно характерного примера исследований по данной тематике , которая эксплицитно исследует различные контрфактические альтернативы и их возможные комбинации.) Аналогично, множество исследований WW2 задаются вопросами в роде "каковы были возможные для Гитлера стратегии после 1939?" и т.д.

Существуют кроме того исторические упражнения также и специфически, полномасштабно в субъюнктивной истории -- в виде серий сборников статей профессиональных, академических историков на тему "what if" исследующих развилки истории, возможные альтернативы и их вероятное течение.

ed. Robert Cowley, "What If?: The World"s Foremost Military Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "What If? 2: Eminent Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "The Collected What If? Eminent Historians Imagine What Might Have Been"
ed. Robert Cowley, "What Ifs? Of American History"
ed. Andrew Roberts, "What Might Have Been: Imaginary History from Twelve Leading Historians"
Roger L. Ransom, "The Confederate States of America: What Might Have Been"
eds. Dennis Showalter, Harold Deutsch, "If the Allies Had Fallen: Sixty Alternate Scenarios of World War II"
ed. Niall Ferguson, "Virtual History: Alternatives and Counterfactuals"

И, наконец, самая фраза про "благодаря [чему-то]" может иметь смысл исключительно в перспективе сравнения фактически осуществившейся истории с сослагательными альтернативами. Если сослагательных альтернатив не мыслится, то и никаких "благодаря" быть априори не может.

Бочаров Алексей Владимирович
"Проблема альтернативности исторического развития: историографические и методологические аспекты"
http://klio.tsu.ru/contents.htm

Расхожие фразы о том, что история не имеет (не знает, не терпит, не допускает, не любит, в ней нет) сослагательного наклонения, или - историческая наука исключает (в ней не применимо, не допустимо) сослагательное наклонение, буквально заполонили публицистику, а отчасти и аргументы историков-профессионалов. Это явление могло бы стать интересным объектом исследования для меметики - науки, описывающей в терминах генетики размножение, распространение, отбор, мутации и смерть мемов - элементарных единиц, квантов культуры. Такими информационными квантами – мемами, могут выступать в том числе и сформулированные идеи, литературные клише и обороты используемые авторами печатных работ. Жизнь мема можно представить по аналогии с траекторией распространения вируса, который может существовать только в клетке инфицированного носителя. Носителями мема "история не имеет сослагательного наклонения" в нашем случае являются рассуждения историков, посвящённые историческому опыту, “урокам истории”, выбору, сделанному субъектами исторической деятельности в переломных ситуациях, неожиданным изменениям хода событий под воздействием случайностей.

Характерно, что вслед за утверждением о недопустимости сослагательного наклонения в истории или перед ними очень часто звучат рассуждения именно в сослагательном наклонении. Это, с одной стороны, показывает необходимость этого самого “сослагательного наклонения” в изучении исторического прошлого, а с другой стороны, свидетельствует об отсутствии, или, по крайней мере, неразвитости методологической рефлексии по данной проблеме. Для значительной части отечественных историков вся методология по этому вопросу чаще всего сводится к ещё одному мему, а именно: “изучать то, что могло бы быть, следует для того, чтобы понять, почему всё произошло именно так, а не иначе”. Думается, что проблема альтернативности исторического развития в силу своей важности и сложности не должна сводиться к функционированию мемов.

Альтернативность исторического развития это один из наиболее функциональных феноменов исторического сознания. Осознание или отрицание возможности иного хода событий часто служит основной причиной обращения к прошлому. Когда возникает осознание альтернативности исторического развития? Наверное, тогда, когда историки начинают объяснять ход событий не волей богов, а волей человека. Например, уже знаменитая книга Никколо Макиавелли “Государь” (“Князь”) переполнена рассуждениями в сослагательном наклонении. Впрочем, поиск изначальных историографических истоков темы альтернативности не входит в наши задачи. Работа посвящена только периоду, когда альтернативность исторического развития осознаётся как особая методологическая проблема, требующая специального изучения.

Кто победил Гитлера

"История не знает сослагательного наклонения". Друзья мои, никогда больше не повторяйте эту чушь. Сослагательное наклонение невозможно в хронологических таблицах - действительно, странно смотрится фраза "король Луи XIV мог бы родиться в... году". Тут уж одно из двух: или родился, или нет. Но для истории как составной части гуманитарного знания (до науки она в любом случае не дотягивает) виртуальный эксперимент, формулирование и рассмотрение альтернативных вариантов развития столь же важны, как и натурный эксперимент в физике. И уж в любом случае, "альтернативная реконструкция" событий 2МВ обойдется нам гораздо дешевле штурма картонного рейхстага, а понимания причин и механизмов развития реальных событий может прибавить.

Итак, легенда игры. До утра 22 июня 1941 года всё развивается так, как оно и было в реальной истории. Изменения начинаются в 9 вечера 22 июня. Британский премьер-министр Уинстон Черчилль выступает по радио с обращением к нации, произносит свою знаменитую фразу "нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма ", напоминает о том, что "за последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я", и сообщает решение правительства: прекратить военные действия против Германии, дабы не мешать двум исчадиям ада (Гитлеру и Сталину) уничтожать друг друга. На следующий день, 23 июня Гитлер выступает в рейхстаге с заявлением о том, что ненужная война между братскими германским и англо-саксонским народами, спровоцированная жидо-большевистскими олигархами с Уолл-стрита, прекращается.

24 июня с обращением к нации выступает президент США Рузвельт. С присущим янки грубым, циничным юмором он извлекает из кармана газету "Правда" от 1 сентября 1939 г. и зачитывает вслух фрагмент выступления главы советского правительства товарища Молотова: "Если уж у этих господ (тов. Молотов имел в виду руководителей Англии и Франции) имеется такое неудержимое желание воевать, пусть воюют сами, без Советского Союза (Смех. Аплодисменты). Мы бы посмотрели, что это за вояки. (Смех. Аплодисменты)". Выдержав паузу (дабы слушатели могли вдоволь посмеяться), Рузвельт говорит о том, что теперь, избавившись от забот и затрат, связанных с войной в Европе, Соединенные Штаты направят свои усилия на нормализацию отношений с Японией и для начала, в порядке жеста доброй воли, готовы подписать соглашение о поставках 10 млн. тонн нефти в год (напомню, что в реальной истории США в июле 1941 г. ввели запрет на поставки нефти из США в Японию, что фактически поставило японскую экономику на край гибели).

К ак же в таких условиях развиваются события советско-германской войны? Начинаем считать.

Пункт 1. Второй фронт. В реальной истории второго фронта (у нас, у Красной Армии - а вы что подумали?) не было. То есть вообще. Ни одного выстрела, ни одной бомбы на всем гигантском протяжении границы между СССР и оккупированным японцами Китаем. И не потому, что партия и правительство в своей великой мудрости подписали с Японией какой-то договор (кто в те дни смотрел на эти бумажки?), а исключительно в результате того, что все силы Японии были брошены в топку грандиозной океанской войн с Америкой, в каковой войне Страна восходящего Солнца и сгорела дотла. Но в нашей альтернативной реальности всё не так.

Японцы переходят границу и одним коротким ударом перерубают тонкую "ветку" Транссиба. Останавливать их некому и нечем - сибирские дивизии переброшены под Москву (и отказаться от этой переброски ни в какой реальности не удалось бы, ибо оборона Москвы в любом случае важнее). И теперь у нас: минус авиазаводы в Иркутске и Комсомольске-на Амуре (70% совокупного выпуска Ил-4, т.е. единственного массового типа среднего бомбардировщика), минус авиазавод в Новосибирске (15,5 тыс. истребителей Як-7/Як-9, т.е. почти половина от реального выпуска самого массового в годы войны истребителя советских ВВС), минус хлеб Сибири и Алтая, минус наш единственный верный союзник - Монголия (не спешите смеяться, это каждая пятая лошадь на фронте, каждая пятая суконная шинель на бойце Красной Армии, это 500 млн. кг мяса и весь доступный для нашей промышленности вольфрам). И трудно выразимый в цифрах психологический шок от того, что страна оказалась между двумя жерновами, беспощадно и неуклонно сжимающимися с запада и востока.

Пункт 2. Танки. Предположим, что японцы проявили разумную сдержанность и ограничились захватом Восточной Сибири, т.е. главные "танкограды" (Свердловск, Нижний Тагил, Челябинск, Омск) остались в наших руках. Заводы-то есть, а вот из чего танки делать? Минус 27 тыс. тонн американского и английского никеля (три четверти ресурса этого главного легирующего элемента брони танков Т-34), минус 17 тыс. тонн молибденового концентрата (практически полностью покрывает весь реальный расход), минус 34 тыс. тонн цинка, минус 3,3 тыс. тонн ферро-хрома... В реальной истории были и поставки из США готовой броневой стали, но цифры в разных источниках сильно расходятся; в любом случае, сталь надо плавить, закалять, сверлить и резать - чем? Минус 10 тыс. тонн графитовых электродов, минус 49 тыс. тонн электродов для гальванических ванн, минус 14 млн. (миллионов, Карл!) кг инструментальной стали, минус 45 тыс. металлорежущих станков...

И уже в дополнение к этому отметим минус 12 тыс. готовых ленд-лизовских танков и САУ, минус 7 тыс. бронетранспортеров (своих не было вовсе), минус 2 тыс. паровозов и 11 тыс. вагонов. Причем тут паровозы? А при том, что поставки по ленд-лизу позволили почти полностью свернуть собственное производство подвижного железнодорожного состава и перевести заводы (в том числе гигантский Нижне-Тагильский вагоностроительный) на производство танков.

Пункт 3. Боеприпасы. Танки, конечно, привлекают особое внимание любителей компьютерных "стрелялок", но главным средством поражения в годы 2 МВ была артиллерия, которая расходовала горы снарядов. В реальной истории от союзников было получено 123 тыс. тонн готовых порохов и 150 тыс. тонн химикатов для порохового производства, что вдвое превышает расчетный расход на снаряжение боеприпасов к основным пехотным артсистемам. Порох надо засыпать в гильзу - по ленд-лизу получено 266 тыс. тонн латуни. Порох в гильзе - это метательный заряд; то, что мечут, должно еще взорваться. По ленд-лизу получено 903 тыс. детонаторов, 46 тыс. тонн динамита, 146 тыс. тонн тротила и 114 тыс. т. толуола. А также 603 млн. (это не опечатка) патронов ружейного калибра, 522 млн. крупнокалиберных патронов, 3 млн. снарядов для 20-мм авиапушек и 18 млн. зенитных снарядов.

В альтернативной реальности ничего этого не будет. Не будет и 8 тыс. зенитных орудий и 6 тыс. комплектов полуавтоматических прицелов к ним. Не будет и лучших советских противотанковых 57-мм пушек ЗиС-2, т.к. очень длинный (73 калибра) ствол удалось расточить только на полученных по ленд-лизу станках.

Пункт 4 . Советские снаряды, сделанные из американской латуни, снаряженные американским порохом и тротилом, привезенные американским паровозом в американском вагоне по американским рельсам (их было поставлено 620 тыс. тонн) надо как-то доставить от станции выгрузки до огневой позиции артиллерийской батареи. Чем везти? Американских грузовиков в количестве 375 тыс. нет. Свои, разваливающиеся на ходу "полуторки" нечем обувать - нет 3,6 млн. американских покрышек, нет и ленд-лизовского каучука, обеспечившего в реальной истории треть собственного производства. Солдат обувать тоже не во что - минус 13 млн. пар кожаных армейских ботинок.

50 тыс. командирских "виллисов" нет. Команды передаются флажками и сигнальными кострами - минус 16 тыс. танковых радиостанций, минус 29 тыс. разнообразных радиостанций для пехоты, минус 619 тыс. телефонных аппаратов и 1,9 млн. км телефонного провода (можно 48 раз обмотать Землю по экватору), минус 4,6 млн. сухих батарей и 10 млн. (да, десять миллионов!) радиоламп.

Пункт 5. В середине 20-го века исход сражений на земле в значительной степени определялся господством в воздухе. 18 тысяч американских и английских боевых самолетов нет. Если к этому добавить потерю двух сибирских авиазаводов (см. п. 1), то бомбардировочной авиации среднего и дальнего радиуса действия у нас нет вовсе. В качестве бомбардировщика используется Пе-2, наспех слепленный в "шарашке" НКВД из высотного истребителя, с максимальной бомбовой нагрузкой в 600 кг (немецкий одномоторный истребитель FW-190 брал 500 кг бомб, американский одномоторный истребитель "Тандерболт" - 908 кг). Да и непонятно, из чего этот Пе-2 делать - при отсутствии ленд-лизовского алюминия и хромансиля (высокопрочная сталь). Тот же вопрос и по производству истребителей Яковлева. Истребители Лавочкина сделаны из т.н. "дельта-древесины" (многослойной фанеры, говоря проще), древесина у нас своя, но фенольные смолы для склейки шпона - импортные. Но даже если какие-то самолеты найдутся, то чем же их заправлять?

В реальной истории советские ВВС израсходовали за время войны 3 млн. тонн авиабензина. Одна треть - американский бензин. Вторая треть - бензин собственного производства, доведенный до нужной кондиции смешением с американскими высокооктановыми компонентами. Треть от третьего миллиона сделана на четырех полнокомплектных американских заводах, привезенных через океан. И не забудем про 6300 тонн тетраэтилсвинца (антидетонационная добавка) арифметически полностью перекрывающие потребности советского производства авиабензина. Поскольку ничего этого нет, и самолеты тихо стоят на земле, то можно даже не вспоминать про отсутствие 12 тыс. тонн ленд-лизовского этиленгликоля (охлаждающая жидкость, которой можно было заправить порядка 250 тыс. авиамоторов).

А теперь - от мелочей к главному. К тому, что происходит по другую сторону фронта.

Пункт 6. В реальной истории с первого до последнего дня войны в водах Атлантики, в морских глубинах и в заоблачных высях над океаном шла грандиозная битва; грандиозная не по числу прямо задействованных в морских сражениях людей, а по затратам материальных ресурсов. В частности, с 39 по 45 год Германия произвела 1.113 подводные лодки совокупным тоннажем в 960 тыс. тонн. Даже считая самым примитивным способом, по весу, эти лодки соответствуют 40 тысячам средних танков типа Pz-III или Pz-IV. Много ли это? Фактически за все время войны немцы выпустили "всего лишь" 28 тыс. таких танков (включая САУ на их шасси). При этом мы понимаем, что тонна тонне рознь, и подводная лодка по "плотности заполнения" сложнейшими системами (гидроакустика, автономная навигация, дальняя радиосвязь, жизнеобеспечение экипажа, оптика, пневматика, аккумуляторы и пр.) значительно дороже и сложнее танка.

В альтернативной реальности, после выхода англо-американских союзников из войны и свертывания строительства подводных лодок, немцы получают возможность увеличить производство танков в 2-3 раза. Тем, кто сомневается в возможности такой конверсии, предлагаю погуглить слова "Красное Сормово". И все эти танки уходят на один-единственный Восточный фронт. И теперь эти танки дизельные (в реальной истории бОльшую часть ресурса дизельного топлива Германия потратила для войны на море, а танки отвоевали всю войну на пожароопасном бензине).

Подводные лодки были для немцев главным, но далеко не единственным инструментом войны на море; активно работала авиация, и это снова колоссальные затраты материальных и интеллектуальных ресурсов: тысячи самолетов, сотни тысяч тонн авиабензина, торпеды, мины, локаторы, радиоуправляемые планирующие бомбы Fritz-X, крылатые противокорабельные ракеты Hs-293 (два последних типа оружия, опередившие свое время на десятилетие, были в количестве более 500 единиц применены в боевых действиях, произведено же их было втрое больше). Именно в морскую авиацию была передана большая часть бомбардировщиков "новых типов" - дальние двухмоторные Do-217 и гигантский 30-тонный "урал-бомбер" Не-177. А в альтернативной реальности всё это уходит на Восточный фронт.

Пункт 7. В реальной войне у Германии не было тыла - авиация западных союзников испепелила Германию в самом прямом значении этих слов. Объектами массированных бомбардировок стали четыре пятых немецких городов с населением 100 и более тыс. человек, в 70 городах было разрушено не менее половины жилых строений. В среднем от 12 до 15 млн. немцев каждую ночь просыпались от воя сирен воздушной тревоги и, хватая в охапку детей, бежали в бомбоубежища - с понятными последствиями для производительности их труда на следующий день.

В 1944 году на Германию обрушилось 915 килотонн бомб, в отдельные месяцы "тоннаж" доходил до 110 килотонн. Это пятьдесят "хиросим" в месяц (американские эксперты, изучавшие после окончания войны последствия атомной бомбардировки Хиросимы, подсчитали, что для достижения такого же разрушительного эффекта потребовалось бы сбросить 2,1 килотонны обычных боеприпасов). 21 килотонна сброшена на Штутгарт, 22 на Дортмунд, 35 на Кёльн, 36 на Эссен. Берлин за время войны бомбили 363 раза, на город сброшено 45,5 килотонн бомб, уничтожено 612 тысяч (и это не опечатка) жилых зданий, зона полного разрушения достигла 26 кв. км - в пять раз больше, чем в Хиросиме.

Пункт 8. В реальной истории Германия пыталась сопротивляться. 10 тыс. зенитных орудий защищали небо над "рейхом". Считая по весу и стоимости, эти 10 тыс. "конвертируются" по меньшей мере в 35 тыс. противотанковых пушек, причем речь идет о 75-мм Pak-40 (в реальной истории их было выпущено менее 11 тыс. единиц), которые пробивали броню нашей "тридцатьчетверки" с вероятностью более 90%.

Поскольку традиционные средства ПВО оказались бессильны, немцы создавали и бросали в бой всё более и более сложную военно-техническую "экзотику". Наземные радиолокаторы, бортовые радиолокаторы, сопряженные с радаром автоматические зенитные прицелы, радиоуправляемая зенитная ракета "Вассерфаль", ракетный истребитель Ме-163, двухмоторный реактивный истребитель "Мессершмидт" Ме-262, ракетный истребитель вертикального старта (своеобразная "пилотируемая зенитная ракета") Ва-349, реактивный истребитель Не-162…

Всё перечисленное реально летало и стреляло. Реактивный Ме-262 был выпущен в количестве 1.433 единицы, ракетных Ме-163 сделали более 400. В отчаянной попытке выбить Британию из войны германские инженеры создали первую в мире крылатую ракету Fi-103 (она же "Фау-1"); производство было поставлено на поток, выпущено порядка 8 тысяч (!) крылатых ракет. Беспримерным достижением стало создание баллистической ракеты средней дальности "Фау-2". Огромное сооружение высотой с 4-этажный дом разгонялось жидкостным ракетным двигателем до гиперзвуковой скорости 1700 м/сек, ракета выходила за пределы атмосферы (высота траектории 90 км) и доставляла тонну взрывчатки на расстояние в 320 км. Совокупный выпуск этого чуда техники составил 5200 единиц! В какое количество миллионов "фауст-патронов" для Восточного фронта надо пересчитать эти 5 тыс. баллистических и 8 тыс. крылатых ракет?

Всё это бесконечное обилие цифр сводится к тому, что в предложенной альтернативной реальности у нас было бы в 3-4-5 раз меньше оружия и боеприпасов, а у немцев на единственном Восточном фронте - в те же самые 3-4-5 раз больше техники и раза в полтора больше людей. И все это сущие мелочи по сравнению с самым главным:

Пункт 9. У гитлеровской Германии был огромный флот надводных боевых кораблей. В реальной истории с первого до последнего дня войны он боролся с флотом западных союзников. В нашей альтернативной реальности эта армада - два новейших линкора ("Тирпиц" и "Шарнхорст"), три тяжелых крейсера ("Дойчланд", "Адмирал Шеер", "Принц Ойген"), два старых линкора ("Шлезиен" и "Шлезвиг-Гольштейн"), три легких крейсера ("Эмден", "Лейпциг", "Нюрнберг") и десятки эсминцев - на всех парах идет через Босфор в Черное море. В реальной истории Турция, за спиной которой стоял англо-американский блок, закрыла проливы для немцев, в альтернативной реальности турки ограничиваются дипломатической нотой с выражением глубокой озабоченности (если только сами не присоединяются к походу против СССР).

В реальной истории немцы силами авиации и десятка торпедных катеров (ни одного! надводного корабля класса эсминца или выше у кригсмарине в Черном море не было) загнали советский Черноморский флот в район Поти-Батуми, где тот и простоял до конца войн. Нет оснований усомниться в том, что появление в Черном море крупных сил надводного флота Германии завершилось бы вторым за четверть века затоплением Черноморского флота и беспрепятственной высадкой немецкого десанта на черноморском побережье Грузии. От Батуми до Баку 700 км по прямой, и самое большее через месяц немцы или захватывают нефтепромыслы, или сжигают их дотла ударами авиации (сомневающиеся могут погуглить слова "налеты люфваффе на Ярославль, Горький, Саратов")

Для Советского Союза потеря бакинской нефти означает катастрофу стратегического масштаба. Западно-сибирской нефти еще не было вовсе, а так называемое «второе Баку» - месторождения Татарии и Башкирии - давало не более 5-7% от добычи "первого Баку". Красная Армия теперь воюет на тачанках, в уральских колхозах пашут на бабах. Чем, где и когда закончилась бы при таких условиях война?

Я думаю, что тем же самым, чем закончилась бы война на Западном фронте, если бы в другой альтернативной реальности он был бы единственным. Что мы без англо-американских союзников, что они без нас были обречены на неминуемое поражение. А в реальной истории гитлеровская Германия была разгромлена коалицией мировых держав, так она и называлась: "антигитлеровская коалиция". Участие нашей страны в этой коалиции - несмотря на весь ужас войны и трагедию гибели миллионов людей - было самым достойным, самым светлым событием в тысячелетней истории России. Это надо помнить, этим можно гордиться.

История не знает сослагательного наклонения.

Сказал – как отрезал. В споре это «островок безопасности», указывающий на дефицит аргументов. А еще это профилактика вздохов. Ведь не только история России или Германии, но и история собственной жизни состоит из тех же самых «если бы да кабы…». Гадаем, а чаще – сожалеем об упущенных возможностях. Мой дед говорил: «Если бы в двадцатом году я уехал в Америку, я бы был…» А домработница Уля: «Если б я не эвакуировалась в блокаду, то стала бы начальником цеха…». Туда же и ты: если б не эмигрировал, как бы сложилась твоя жизнь? Вернее, что бы написал, если б не эмигрировал, поскольку самого бы уже не было в живых, не жилец ты на том свете.

Страх сослагательного наклонения – страх посмотреть правде в глаза. Кто сказал, что история не знает сослагательного наклонения? Прекрасно знает и даже вводит этим в соблазн, что твоя конспирология. Не обязательно писать альтернативную историю России, можно ограничиться и собственной жизнью.

«Уехав, вы столько пропустили», – сказал мне в девяностом один мастер пера, ныне уже ветеран пера – когда я ненароком снял его с внучки Молотова. Патриотический акт мне в назидание. Большинство, с кем я встречался в злосчастном девяностом, наоборот, говорило: умный был, вовремя уехал. («– Вот гнида, вот гнида... Ты думаешь, что самый умный у нас, что... – и он раз пять подряд выкрикнул: – Умный! Умный! Умный!») Тогда многие, очертя голову, кинулись по моим следам – потом, отдышавшись, давали задний ход. В начале семидесятых это называлось «дважды еврей Советского Союза».

С какой же развилки могла начаться альтернативная жизнь, которую я промахнул и которая в любом случае уже бы закончилась? Я – сама банальность: принцессой моей мечты была кинорежиссура. Молодой человек немного рисовал, немного писал, много играл на скрипке и устраивал маскарад: носил френч, оставшийся от деда, или наряжался в лохмотья, рискуя угодить в милицию – зато испытывал неземное чувство единения с «титульной нацией», благо пятый пункт ею более не прочитывался. В придачу к этому я накануне был забрит в московскую консерваторию: сдав последний экзамен (история с обществоведением), слетал в парикмахерскую и обритый наголо получал матрикул. Это было выходкой, так выглядели Юл Бриннер и Котовский. И вот гологоловый, в драном ватнике, в ботах на босу ногу я встречал на дачном перроне сочувственные взгляды простых людей. Какие-то дед с бабой – моих сегодняшних годов – тихонько дали мне копеек десять медью. Узнали во мне кого-то?

Искушение кино было так велико, что ради него я готов был его разлюбить. Иначе говоря, от советских фильмов мутило, от советских актеров, их голосов – особенно голосов и вообще музыкального сопровождения (мне еще придется халтурить в оркестре на «Ленфильме», глядя как Клавка в развевающейся косынке бежит и бежит вдоль одного и того же вагона). Я смотрел исключительно дублированные фильмы, как читал исключительно переводные книги. Только предав «Расёмон», «Развод по-итальянски», «Земляничную поляну» можно было прельститься музой совкино (ударение по желанию).

Человек постыдно слаб, а Кай – человек. Однокурсник свел меня с тремя своими одесскими согражданами, учившимися во ВГИКе. Встречей на их территории это трудно было назвать. Общежитие ВГИКа и общежитие МОЛГКа – однояйцевые близнецы (неизбежные генитальные ассоциации здесь уместны). Я прочел им свой рассказ «История пресвитера Иоанна», там были такие строки:

Я пресвитер, я пресвитер, я пресвитер Иоанн,

Троекратный, троекратный, троекратный я болван.

А парой абзацев ниже:

Пресвитер Иоанн я, Иоанн я, Иоанн я,

Болван я троекратный, троекратный, троекратный.

На это мне был прочитан беллетризованный сон. В памяти осталась вывеска на дверях: «Одесское посольство» – и что из расколовшегося арбуза «все вылилось без единой семечки» (гипноз «Земляничной поляны» выдавал родственную душу, невзирая на «семечку»).

Три одесских отрока принялись обсуждать, к кому меня направить: «К Марлеше?» – «Нет, лучше к Ромму. И обязательно поиграй ему».

С их помощью или как-то иначе, но аудиенция мне была назначена. Ромм, этот баловень советской судьбы, наверняка раб либерально-культурных клише, должен был клюнуть на меня: эмоционален, раскрепощен – плюс скрипач. Семнадцати лет от роду. Даже мое «неореализм si, соцреализм no» было в стрóку.

Когда я явился со скрипкой, перед домом стояла «скорая». Я еще подумал об Адриане Леверкюне .

Обнаружив у себя симптомы известного заболевания, он идет к врачу и встречает его на лестнице в сопровождении двух господ. Идет к другому – посреди комнаты стоит гроб. Не судьба.

Еще одна нереализованная возможность – не знаю чего, каких жизненных впечатлений. По подсказке хэмигуэевского «Праздника...» я взял за правило писать в кафе. Просил себе ликера, все равно какого, только не «мятного» – «южного», «лимонного», «юбилейного» – и открывал тетрадь, которую какой-то шутник окрестил «общей», хотя приватней ее, интимней ее нет ничего.

Так было и в мороженице на Арбате – может быть, в одной из отходящих от него улочек – где я оказался за столиком со старухой, по-старушечьи лакомившейся мороженым. Кошки похоже лакают молоко: сосредоточенно, ничем другим не отвлекаясь.

Понятие «свободный столик» существует только в совкино. На самом деле ждут «свободного места» (комнаты в коммуналке). Я приготовился писать, но, покончив с мороженым, соседка принялась за меня: в Лондоне, видите ли, рабочим нельзя ходить по центру, королева не любит плохо одетых людей. Я решил: ну вот, вроде той старухи, которую повстречал однажды на почтамте с кипой исписанных бумаг – историей болезни. У нее был рак центральной нервной системы.

И тут мои уши становятся как у жителя острова Пасхи: сегодня ходила на суд над Синявским и завтра пойдет. Пытаюсь не выдать своего волнения. Что же было в суде? Прятал что-то у любовницы на даче. И снова: рабочие, Лондон, паунты, которых у них совсем нет. А я скрипач, да? (У ног футляр.) Ей очень нравится Эрденко .

А Светлана какая умница! И дети прекрасные, не то что брат – алкоголик. Живу в общежитии? Чтоб обязательно приходил к ней в гости. Она меня познакомит со Светланой. Дочка Сталина. Умница. Живут на одной площадке. Умница! Умница! Умница!

Чтоб сменить пластинку, я посетовал на то, что в кассе не было билетов на «Грозовой перевал», американский фильм. Пожалуйста, она всегда может получить два билета. А если я хочу, может взять меня завтра на суд, ей полагается сопровождающее лицо. Ее муж был Карпинский, старый большевик.

Повсеместные грубость и хамство являют пример того, каким не надо быть. Я очень вежливо отказался. Сорокоградусный сироп, который предполагалось растянуть на пару часов, допил в считанные минуты, и расплатился заранее приготовленной мелочью.

А мог бы и высказаться в нелицеприятной форме – и о ее муже, и о ее соседях, и о тех, кто судит Синявского. Чего я не мог, это воспользоваться ее маразматическим расположением, благодаря которому, вероятно, сегодня было бы что вспомнить. От России впечатлений кот наплакал, просто впечатлительность позволяет делать из мухи слона.

Жить зажмурившись, в глухой ярости от всего, в том числе и вкусового «мы», извлекаемого, скажем, из пива с таранькой, переходить на другую сторону улицы при слове «комсомол», не знать одной на всех радости в виде телевизора и только творить намаз, обратившись лицом к погранзаставе, как к Мекке – это ль не достойно соискателя лавров Толстого? Еврей-дворник, писатель-сектант, Толстой в лавровом венке – всё один понятийный ряд.

Когда-то, сидя на краю детской кровати, я сказал своему ребенку, который тоже вдруг сделался романистом: писать – это мечтать с карандашом в руке. Для одиннадцати-двенадцатилетней девочки, по-моему, исчерпывающее объяснение, указывающее – если уж – правильную дорогу. Но лишь для ребенка, потому что ты не сказал ей главного: это мечта, обращенная в прошлое.

Ловлю себя на том, что предаваться воспоминаниям – это мечтать вспять. В рассуждении писательского труда жизнь, до краев полная событиями, с одной стороны продуктивна: море материала – но с другой стороны, прошлое загромождено и фантазии отведена роль интерпретатора – отнюдь не творца. Интерпретаторы, профессора кислых щей аплодируют ластами, которыми карандаш не удержишь. Но как незнание открывает дверь волшебству, так же амнезия – бессобытийное прошлое – позволяет на полную мощь включать «фантазию воспоминаний» (выражение Лескова).

Свидетельство, прежде чем быть наконец услышанным, успевает утратить связь с событием и свидетельствует само себя. Присоединяюсь к хору перефразирующих начало «Анны Карениной»: все воспоминания похожи одно на другое, каждый вымысел измышлен по-своему.

Поэтому было совершенно лишним пойти на поводу у своего любопытства и сойтись покороче с милиционершей, почти сверстницей. Да, упустил возможность поучаствовать в маскараде, почувствовать себя во вражеском тылу. «Сейте разумное, доброе, вечное» – я посеял паспорт и с этим пришел в милицию, где был обласкан.

Она – начальник паспортного стола. Важный человек. Только я в ее глазах, видимо, еще важнее: постоянное место работы – ленинградская филармония. А что Гиршович – не Попович, ей даже интересно. Они, дочери Евы, все как одна, прости Господи, цыкавые. В моей вольной жизни случались приключения, коими можно было бы увлечь читателя: маляршу втянул в окно прямо с лесов, после чего тем же путем она выбралась и продолжала малевать. Но, клянусь, никогда допрежь, моя ладонь не ныряла под милицейскую форму.

На голове у нее был заграничный парик – скрывавший змей? Все равно это было данью кратковременной моде. Вдруг женские головки, как в пейсатом районе, покрылись париками. Глядя на нее, я еще подумал, что в их эмвэдэшный распределитель завезли партию импортных париков. Мы культурно провели время в темном кинозале. Она сказала, что пользуется «Лесным ландышем». Когда зажгли свет, показала флакончик: буду дарить, чтоб не перепутал. От нее впервые услышал выражение «вызвали на ковер». Рассказанный мною анекдот о Брежневе успеха не имел: мне запрещено, ей – можно. Запретность, как известно, распаляет: этих анекдотов, если с включенным таксофоном, я наговорил на червонец. Запретность, однако, распаляет по обе стороны баррикад. Она предложила зайти за ней завтра в конце приема – захотела стать передо мной, как лист перед травой?

Я расположился сбоку, чуть позади нее, этаким начальством в глазах просителя. Отсидевший свой срок, он просил о милости: быть прописанным у себя дома, на одной жилплощади с женой и сыном. Он разговаривал с ней, но обращался к человеку в штатском, к мужчине. Ощущение невыносимое.

Сославшись на непредусмотренную репетицию, я долго извинялся, очень сердечно с ней простился, «чтобы больше никогда...». Никогда не говори «никогда». Я люблю эту фразу по-французски, совсем другой оттенок, не предостерегающий, скорее обнадеживающий: жамэ плю жамэ.

Вскоре начнутся шуточки:

С чего начинается Родина?

С подачи бумаги в ОВИР.

1972 год для нашей семьи – год тайных приготовлений. От запуганных советских людей требовалось не присущее им гражданское мужество. На кон было поставлено все: благополучие, свобода, будущее – словом, жизнь. Мы входим в кабинет инспектора ОВИРа: папа, мама, тетя, дядя – он умрет через два месяца от скоротечного рака, о котором еще не подозревает – мой двоюродный брат, моя жена и я.

Я узнал ее по парику, без парика бы точно не узнал. Я был смущен, она и вовсе пошла пятнами. На исходе второго месяца нашего ожидания я стоял рядом с нею в переполненном троллейбусе, спина к спине, якобы непредумышленно. «Как обстоят наши дела?» – тихо спросил я, не оборачиваясь. «Вам не следовало ко мне подходить... По вашему делу есть положительное решение».

Не счесть альтернативных ходов в прожитом тобой лабиринте. Шаг – и ты на распутье, снова шаг – и снова на распутье. Можно только гадать, чего лишился, какого опыта? И каким бы был, если бы да кабы... Сколько извилин в мозгу этого лабиринта против той одной прямой, по которой ты прошел. Вместо прошлого у тебя tabula rasa – пиши, что хочешь, придумывай его себе. Счастлив выдумщик.

Примечания

Герой романа Т.Манна «Доктор Фаустус», создатель атональной музыки, разделивший судьбу Гуго Вольфа, Ницше, Мопассана.

Потомственный скрипач из цыган. Настоящая фамилия Ерденков. Был сослан в Вологду за участие в событиях 1905 года. Первым получил звание заслуженного артиста республики (1925).

Вот знаете, я всё больше понимаю, что жизнь действительно такая непредсказуемая вещь. Всё закрутит, завертит, а ты потом сиди и думай, как это всё разгребать. Я сейчас всё больше и больше думаю о том, как всё может перевернуть малейшая деталь, вроде бы незначительная приятельская встреча, свадьба или просто разговор. Это именно те маленькие ситуации, которые действительно могут всё изменить совершенно в другую сторону. Я говорю это не потому, что меня потянуло пофилософствовать, а потому, что я сама была героиней таких вот случаев. Когда всё шло, как шло, и вдруг одна малейшая деталь и всё… я больше не жила прежней жизнью.

Я помню тот день, когда мы с Кабано сидели в ресторане по случаю нашего пятилетнего любовного союза, когда вдруг он привстал и как будто немного отошёл, чтобы попросить воды, а потом резко обернулся и, встав на одно колено, преподнёс мне кольцо с записочкой: «Милая Рут, не окажешь ли ты мне честь стать моей женой?». Не знаю, что случилось, но я не накинулась на него с радостными возгласами «да, согласна», а наоборот, засомневалась, а стоит ли. Я не чувствовала тяги стать его женой, а в ту секунду вообще почувствовала отторжение от него. Я буквально выдавила из себя утвердительный ответ, но Кабано этого не заметил. Наверное, он подумал, что я настолько удивлена, что даже сказать ничего внятно не могу.
Той ночью я долго не могла заснуть. Я встала аккуратно, чтобы не разбудить будущего мужа, налила сладкого чая и села за стол. Я пыталась понять, почему я не почувствовала радости от этих слов, ведь я люблю его, и я в этом уверена. Но что-то было не так. Я ничего не понимала. Глотком за глотком, а мысли не менялись. Мой внутренний монолог был очень уверенным, но что-то… «Ты его любишь? Люблю. Ты хочешь быть с ним? Конечно. Тогда в чём же дело?» и молчание. Я так и не заснула. Глаза просто не хотели закрываться, и в организме было столько энергии, что даже странно. Я работала каждый день с утра до вечера и уставала, бывало, валилась с ног. И эта неделя была очень напряжённой, и я не понимала, что происходит. Под утро я всё-таки решила, что я, возможно, просто нахожусь в состоянии шока, и боюсь такой большой ответственности. Ведь семейная жизнь несколько другая. Я много раз была на свадьбе своих друзей. Буквально недавно Альма и Альваро поженились, они были очень милыми. Насколько я поняла из рассказов Альваро, что он научился справлять с тяжёлым характером Альмы, и она даже ждёт маленького. А около двух лет назад мы с Кабано были приглашены на свадьбу к Йоли и Кино. Да, да, вы не ослышались. Это действительно так! Повстречавшись с Сальвой около года, они всё же не смогли найти с ним общего языка и разбежались, но остались хорошими друзьями. А через несколько месяцев Йоли случайно попала на концерт к Кино, он ведь теперь певец. Я тоже иногда слышу его по радио и радуюсь. Они встретились, разговорились и насколько я помню, в этот же вечер у них вспыхнули новые чувства. С этого-то всё и началось. На самой свадьбе, когда мне Йоли рассказывала эту историю, она подметила: «Когда Кино первый раз зашёл к нам в класс в Зурбаране, я тут же повернулась к Пауле и сказала: «Паула, это мой будущий муж», она рассмеялась, а как оказалось, мои слова стали счастливым пророчеством». Мы вместе посмеялись. Но вот что было интересно, никто ничего не знал о Пауле и Горке. Мы все буквально потеряли из виду. Как там у них дела, никто не знает. Йоли говорила, что она пыталась с ней связаться и даже отправляла ей приглашение на свадьбу, но до сих пор ни приходит никаких ответов, и это странно. Мы тогда беспокоились за них, а сейчас у всех уже свои заботы и работы, поэтому нет сил выискивать их. Я периодически созваниваюсь с Йоли, Романом, Альмой, с Давидом тоже. С Ковой недавно болтали по скайпу, они с Хулио уже тоже давно женаты, и у них уже двое замечательных детишек. Эта пара просто прекрасная. Я их очень люблю. Меня многих из моих женатых подружек спрашивали, не хочу ли я замуж за Кабано. Я всегда улыбалась и отвечала, что если мужчина не зовёт замуж, значит, он ещё не созрел. Да нам и без брака было неплохо. Я никогда девчонкам не завидовала, была за них только рада, а сама о замужестве даже никогда не думала. Мне это было необязательно. Может быть, поэтому это предложение меня так ошарашило, что я чуть в обморок не повалилась. Но одно я знаю точно: я люблю Кабано. И если он хочет стать моим мужем и хочет, чтобы я была его женой, так тому и быть. Во всяком случае, может действительно это и важно. Время покажет.
И спустя неделю начались разговоры и приготовления к свадьбе. Мы с моим женихом решили, что не хотим устраивать грандиозное мероприятие с пышным банкетом. Хотим видеть только лишь самых близких родных и друзей. Платье и смокинг, конечно, будут присутствовать. Я точно знала, какое платье я хочу. Свадьба должна была состояться через месяц. Поэтому мы довольно быстро сделали приглашения, заказали ресторан, подали заявку, и всё было почти готово. Клара, когда узнала о моём замужестве, очень обрадовалась за меня. Они с Романом обещали приехать пораньше, чтобы помочь нам с Кабано в приготовлениях. Клара всё спрашивала, не нужно ли мне помочь с выбором платья, но я не хотела ни с кем его выбирать. Только одна. И выделив один день на рабочей неделе, я взяла выходной на работе и отправилась с прекрасным настроением на поиски платья моей мечты. Был солнечный день, тепло. Я шла, не торопясь, зная, что сегодня я найду то, что мне хочется. Но всё поменялось в одну секунду. Взгляд немного в сторону, я резко остановилась, улыбка с моего лица улетучилась, и я лишь открыла рот, прежде чем понять, что нужно крикнуть. «Горка!», - не громко крикнула я. Он обернулся. Да, это был точно он. Обалдеть, вот так встреча! Он улыбнулся и направился ко мне. Мы обнялись, как только сблизились, и он даже поцеловал меня в щёку. Я предложила нам посидеть где-нибудь за чашкой кофе и поговорить.
-Горка, мы с тобой так давно не виделись. Как твои дела?
-Блондиночка, я не очень хочу разговаривать обо мне. Мне гораздо сильнее хочется узнать, как ты живёшь, - ответил Горка.
-В принципе, у меня всё очень даже хорошо. Я работаю там, где хотела, хорошо зарабатываю, живу с Кабано, и через две недели я выхожу за него замуж.
-Ого, Рут, я поздравляю тебя с таким прекрасным событием! Вы такие молодцы, что сумели сохранить свои чувства. А как Кабано? Он же, помнится мне, уезжал в Англию играть в свой футбол?
-Да, но потом он вернулся ко мне, и теперь он играет в здешней команде и также доволен работой.
-Здорово! Я очень рад за Вас! А ты в курсе, как у наших ребят дела? Ты с ними общаешься?
-Да, почти со всеми. Йоли и Кино тоже поженились…
-Что, кто? Йоли и Кино? – крайне удивился Горка, выпучив на меня глаза.
-Да, представляешь! Но они классная пара. Кова с Хулио родили двоих малышей, Альма и Альваро тоже теперь супруги, а Давид сейчас с кем-то встречается, но всё ещё не забывает о Фере и очень переживает из-за этого. Поэтому долгих отношений у него не получается, никто не выдерживает его страданий о прошлом. И его можно понять. Это для нас для всех было огромной потерей, я до сих пор иногда не верю, что его больше нет. Я часто вспоминаю его, и он снится мне таким же жизнерадостным, смешным и прикольным, каким был всегда.
-Да, Фер был очень хорошим парнем, хоть и педиком, - немного улыбнувшись, подметил Горка. –Да, многого я не знал о наших. Так всё поменялось!
-Горка, расскажи мне, что случилось. На тебе же лица нет. Где Паула, как Исаак? Все пытались связаться с вами, слали приглашения на свадьбы. Но вы не выходили на связь. Что случилось?
Горка долго мялся. Видно было, что его что-то мучило. И он всё же открылся мне.
-Мы с Паулой больше не вместе, и, наверное, больше никогда не будем. После того как мы съездили в Мадрид, когда этот урод Энрике решил закрыть наш колледж, мы вместе с Исааком уехали в Австралию. Там было хорошо нам втроём. Мы жили там около трёх лет. Ни с кем не общались из наших. Поэтому, наверное, нас никто не мог найти. Мы с Паулой там работали, снимали домик, Исаак рос здоровым и немного вредным. Но это мелочи. Всё было хорошо. Нам было там комфортно и уютно. Но произошла одна ситуация, в которой я совершенно потерял бдительность и разум, и натворил таких дел, что сам себя корю из-за этого. Одно время я подрабатывал таксистом. Обычно я работал до вечера, но в тот вечер было столько заказов, что мне пришлось задержаться допоздна. И моим последним вызовом оказалась одна девушка. Я забрал её по указанном адресу, она была в вечернем платье и достаточно выпившая. Её надо было везти довольно далеко, и всю дорогу она рассказывала мне о том, как на этом вечере её жених изменил ей с её подругой и сказал, что он её бросает, потому что она слишком правильная. А его это не устраивает. В общем, там целая Санта-Барбара. И она так плакала, мне пришлось успокоить её немного. Когда я подвёз её к дому, было уже довольно поздно. Я думал, что Паула уже волнуется, и на обратном пути я обязательно ей наберу и сообщу, что уже еду домой. Но эта девица всё ещё не выходила из машины. Когда я, наконец, сказал, что мне нужно ехать домой, она тут же вышла. Я выдохнул и тут же набрал жене. Она немного поругалась, почему я не позвонил ей раньше. Как только я отпустил трубку от уха, дверь машины тут же открылась и эта девица налетела на меня с поцелуем. Я так опешил, что даже не сразу понял, что происходит и кто это. Она целовала меня так страстно и так сильно, что даже не сразу смог её оттолкнуть. Но как только она отцепилась, я даже слова не успел вставить, как она вскарабкалась на меня сверху со словами: «Я так сильно тебя хочу, если б ты только знал. Я ждала этого весь вечер! И всегда мечтала заняться любовью в машине». И снова поцеловала. И вот тут-то ко мне и пришло осознание, что, чёрт её, происходит. Я тут же оттолкнул её и буквально выпихал из машины. Закрыл дверь и быстро уехал. По дороге я думал только об одном, лишь бы Паула успела положить трубку до того, как эта полоумная вскарабкалась на меня с такими словами. Но не пронесло! Не успел я зайти на порог, как Паула в слезах и соплях бросала в чемодан все мои вещи. Я сразу понял, что она слышала. Я пытался ей всё объяснить, но даже не слушала, она кричала и плакала. Выгоняла меня, била, называла последними словами. Но самое страшное, что в этот момент Исаак стоял в дверях своей комнаты и всё видел и слышал. Когда я увидел его, я просто обомлел. Я до сих пор не могу себе простить, что он это видел. Я идиот! Я должен был вывести Паулу из дома и попытаться поговорить с ней там. Но тогда я даже не подумал о сыне, когда пытался оправдать себя. Я не знаю, как Паула потом объяснила это происшествие Исааку, но я его после этого так и не смог увидеть. В ту ночь я пошёл к другу и заночевал у него. На следующий день я заявился к ней на работу и вытащил её на разговор. Мы так нормально и не поговорили. Но она хотя бы меня выслушала. Я всё ей объяснял, на что она сказала только три слова: «Я тебе не верю». После этих слов я понял, что она меня не простит, у меня навернулись слёзы на глазах. Я так боялась, что она скажет дальше. «Не плач, это не поможет. И не надейся, что после этого ты будешь видеться с сыном. Я не хочу, чтобы он общался с папашей-предателем». «Паула, - я просто вспыхнул после этих слов, -это жестоко! При чём здесь Исаак?! Я перед тобой и перед Богом не виновен! Как ты ему объяснишь, что меня нет: скажешь, что в космос улетел?». Она лишь отвернулась и ушла. Вечером мне пришла смс от неё: «Я тебя никогда не прощу! А с Исааком я разрешу тебе видеться, но чуть позже. А сейчас езжай в Мадрид и готовь бумаги на развод. Как только будут готовы, дай мне знать». И вот я здесь. Бумаги готовятся. Но я всё равно в душе верю, что она ещё передумает. И этот шанс я попытаюсь не упустить, когда она возьмёт в руки документы о разводе. Я очень плохо себя чувствую, буквально разваливаюсь. Я так давно не видел сына и никаких вестей, как он себя чувствует. И от этого ещё хуже. Ну, вот, теперь ты знаешь. Что скажешь?
Я ничего не стала говорить, просто взяла его за руку в знак поддержки. Он закрывал лицо руками, чтобы не показывать слёз. Я видела, как ему было больно. Но ничем не могла ему помочь. И тогда мне пришла в голову мысль: взять его с собой выбирать мне свадебное платье. Хоть мне и не хотелось ни с кем делать это, но подумала, почему бы и нет. Это ведь Горка! Когда он немного успокоился, я рассказала ему свою идею, и он согласился. Шопинг всегда отвлекает. Мне ли этого не знать! И на самом деле мы обошли много всяких разных магазинов, и примерила не менее 50 платьев, но ни одно мне не нравилось. Не было даже того, какое мне было нужно. Оставался последний магазин, в который у меня были силы зайти. Горка мужественно ходил со мной, мы даже поначалу веселились и прикалывались, смеялись и улыбались. Горка даже немного отвлёкся и повеселел. Как ни странно, но именно в последнем магазине я сразу увидела то, что мне нужно! Я тут же схватила это платье и побежала в примерочную комнату. Когда я вышла оттуда, Горка как будто бы потерял дар речи, и когда я всё-таки спросила его мнения, он лишь ответил: «Я никогда не видел тебя такой красивой». Было ясно, что это оно! Платье, я имею в виду. Я кивнула, чуть улыбаясь. Зашла обратно в примерочную. Я стояла около зеркала, любуясь собой. Платье действительно было именно то, что мне было нужно. После этого магазина Горка был какой-то неразговорчивый, я пыталась немного его приободрить. Но что-то не выходило. К вечеру мы решили вспомнить молодость: накупили разного fast food, пришли в парк, сели на скамейку и за разговорами всё умяли. Это было очень вкусно. Я так давно не ела такой еды, но она напоминала мне колледж, друзей, любовь. Именно на этой почве мы с Горкой стали вспоминать прошлое: нашу любовь, отношения, психушку, и как он меня оттуда вытащил, и сколько было драк с Кабано из-за меня. Это было приятно вспоминать. А после некоторого молчания Горка вдруг снова заговорил, смотря на меня такими чистыми глазами: «Ты знаешь, Рут, я так сильно тебя любил, не смотря на всё то говно, что я сделал тебе, я не переставал тебя любить. Да, я был идиотом и предателем, но я любил тебя, хоть и не говорил тебе этого. Помню самый запоминающий для меня момент, когда вы встречались с Кабано, и мы ставили спектакль с Мигелем. Мы там с тобой там чуть не поцеловались, а потом мы с Кабано подрались. Я тогда был готов отдать всё, лишь бы остаться с тобой наедине и поцеловать от всей души. А когда довёл тебя до булимии не находил себе места, хоть вёл себя, как будто мне пофиг. Тогда дома я плакал и бил руками подушку от того, что сделал с тобой. Всё это время я тебя очень любил. И в тот день на пикнике я готов был выколоть себе глаза лишь бы не видеть тебя с Кабано. Мне было так плохо. И тут Паула… ну и дальше ты знаешь… ты не подумай, я Паулу тоже очень люблю, и не представляю своей жизни без Исаака. С ней я поменялся. Но если бы не ребёнок и Паула, я бы тебя не оставил. До неё ты была моей единственной и самой сильной любовью. Я бы боролся за тебя до последней капли. И в таком случае, всё могло бы выйти иначе. Но, как известно, жизнь не терпит сослагательного наклонения. Просто в силу того, что мы вспоминает прошлое, хотел, чтобы ты просто это знала. Ты, Рут, была моей первой любовь, а она никогда не проходит бесследно». С этими словами он сделал глоток фанты. А я смотрела на него и не могла поверить, что слышу это от Горки. Горка, который всегда был скуп на слова любви или нежности, который умел только язвить и обижать. Как же он изменился! Я смотрела на него с таким удивлением, что он заметил это и тоже повернулся ко мне. А дальше темнота. Я не помню, как это произошло, но мы поцеловались. Так же чисто и нежно, как это бывало раньше, когда Горка ещё не делал мне никаких гадостей. Это было лучшее, что я ощутила за последние несколько месяцев. Да, и даже то, что Кабано сделал мне предложение не сравнилось с этим поцелуем. Мы с Горкой понимали, что этот поцелуй ничего не значил, это просто выплеск воспоминаний. Но это действительно вернуло меня туда, в Зурбаран, пусть и на несколько минут. И это было превосходно. После этого мы ещё сидели и вспоминали учителей: Олимпию, Ирене, Бланку, Роки, Адольфо, Клару, Мигеля, Мартина. Вспоминали прикольные моменты и грустные. Почти никто о них ничего не знает после того, как Зурбаран закрыли и все окончили свои колледжи. Но хватает того, что мы их помним. Время было уже позднее, и пора было идти домой. Я предложила Горке зайти к нам, поздороваться с Кабано, но он отказался. И мы мирно разошлись. Всю дорогу до дома я вспоминала слова Горки: «Ты, Рут, была моей первой любовью, а она не проходит бесследно». Что же они значат? И ещё этот поцелуй. Хоть я и говорю, что это ничего не значило, но как же тогда объяснить те чувства, которые я вдруг ощутила во время поцелуя и после него. Теперь я вспоминаю его, как что-то необыкновенное. И хочется повторить. Чувствовать это снова и снова. Хочется и всё! Может быть, если бы у него не было Паулы и Исаака, я бы могла всё бросить и вернуться к нему, и даже бросить Кабано на этом этапе. Но… Господи, что я несу. Я выхожу замуж! Я не могу так думать, это неправильно и подло! Но сегодня мне на секунду показалось, что… что я всё ещё люблю Горку и готова пойти с ним на край света, если он позовёт.
Вот и настал день моей свадьбы. Все мне в один голос говорят, что это самый счастливый день в моей жизни, а у меня на лице никакой улыбки нет. Я всё время вспоминаю наш поцелуй с Горкой и думаю о том, что он был не случаен. Но и Кабано я ничего не могу сказать, он же убьёт и меня, и его. Я понимаю, что мне никак нельзя сейчас всё менять или на что-то надеяться, но я не могу избавиться от этих мыслей. И сейчас на часах девять утра. Через час приедет мой жених, и мы поедем ставить росписи и обещать друг другу быть всегда и везде вместе. Вокруг мечутся родные, Клара, Роман, Йоли. Они меня как будто не замечают, но мне от этого только лучше. Не надо объяснять, почему я не счастлива. Господи, что ж за жизнь?! Всё не слава богу!
Всё! Мы стоим перед лицом Бога и сейчас будем давать друг другу клятвы. Я люблю Кабано, конечно. Но мысли о Горке меня не отпускают. Кстати, он обещал прийти к нам на церемонию, но я его не вижу. Народу не так много, поэтому это легко вычислить.
-Согласна ли Вы, Кинтана Гомес Рут, выйти замуж за Цезаря Кабано? – проговорила женщина. И я сжимаю всю воли в кулак, чтобы ответить утвердительно и заулыбаться, но ни одна часть тела мне не поддаётся.
-Да, - неуверенно, но чётко проговорила я. На глазах вышли слёзы.
-Согласны ли Вы, Цезарь Кабано, взять в законные жёны Кинтано Гомес Рут?
-Согласен! – праздно ответил Кабано, в отличие от меня.
Мы обменялись кольцами, и когда Кабано собрался меня целовать, он увидел, что я не могу остановиться от рыданий.
-Рут, дорогая, ты теперь моя жена, я очень сильно тебя люблю, и ты сделала меня самым счастливым человеком на свете. Пожалуйста, прекрати плакать, хоть это и слёзы радости, мне больно это видеть! И тут же поцеловал меня. Вокруг послышались крики, вопли, поздравления. Все дарили мне цветы. Я немного стала улыбаться. Но моё лицо засветилось, как только среди толпы я разглядела Горку, который пробивался ко мне. Мы встретились взглядом, и я была счастлива, как никогда.
-Привет, Рут! Извини, я немного опоздал! Поздравляю тебя, моя дорогая, теперь ты законная супруга! Если рядом любимый человек, то это будет счастливое время!
Я не успела ничего ему ответить, как на него налетели все наши друзья с расспросами. Они были так рады его видеть, что я умилялась над ними. Естественно, он никому больше не расскажет ту печальную историю. Я поняла, что мне становиться легче, когда я знаю, что он просто где-то рядом. Из ЗАГСа я выходила более чем счастливая. Наконец-то я могла неподдельно улыбаться и выглядеть настоящей невестой. Теперь мне это удавалось без труда.
На мою свадьбу приехали все мои самые близкие люди: Альма с Альваро, Йоли с Кино, и она была моей свидетельницей, Давид с Андрианом (это новый друг Давида), Кова с Хулио, Клара с Романом. Все были такие счастливые, и я тоже была счастлива, потому что я знала, что Горка где-то рядом. Кабано не отходил от меня ни на шаг, и всё время шептал мне на ухо, что он так сильно меня любит и он счастлив, как никогда. Я улыбалась и отвечала, что я тоже. И я ведь не врала, но от чего я была так счастлива? Именно этого-то я и не понимала. Но это не было важно. Ничего не должно было испортить этот день. Когда праздник был в самом разгаре, мы с Кабано сидели и о чём-то разговаривали, как я почувствовала, что кто-то к нам подошёл. Это был Горка. Он стоял прямо надо мной и улыбался.
-Кабано, разрешите пригласить Вашу даму на один невинный танец? – с улыбкой проговорил Горка.
-Разрешаю, - также с улыбкой ответил Кабано.
Горка протянул мне руку, я немедленно подала ему свою в ответ. Мы пошли танцевать. Я видела, что хоть и Кабано сам дал согласие, но пристально наблюдал за мной. Ведь он тоже всё помнил.
-Рут.. я знаю, что сегодня не подходящий день для моих слов. Но я не мог больше ждать, и всё будет так, как ты скажешь. Я постоянно думаю о тебе, и не знаю, куда себя девать от этого, - он поднял на меня свои грустные глаза. –Ты не подумай, я не разлюбил Паулу, но и к тебе я тоже не могу остынуть.
-Горка, со мной происходит тоже самое. Я не знаю, что с нами происходит. Может, нам стоит немного отойти, чтобы кто-то не услышал нас?
Я намеренно предложила ему выйти, потому мочи моей не было сил терпеть. Мы вышли из ресторана и прошлись чуть дальше, там стояло какое-то небольшое здание. Я предложила поговорить за ним. Но только мы повернули за угол, я с силой толкнула Горку в стену и страстно поцеловала его. Я просто больше не могла терпеть это! Мне так хотелось снова это ощутить. И я совсем потеряла разум, что не могла совладать своими действиями. Я понимала, что я только что вышла замуж, и то, что я делаю – просто свинство. Но после того, что сказал Горка, я больше не хотела терять времени. Наш поцелуй длился несколько минут, я просто не могла оторваться, но и Горка не сопротивлялся, а лишь отвечал мне двойной взаимностью. Но я уже знала, что будет дальше. «Горка, милый! Ты знаешь, я очень много думала о нас с тобой. Но я уже замужем, у тебя есть ребёнок. И наша молодая любовь должна остаться в Зурбаране, поэтому нам не стоит больше видеться. Я прошу тебя, уходи!», - я говорила это со слезами, и тут же убежала. Во мне нет ничего святого: изменила жениху, затем сразу мужу в день свадьбы. Господи, и при этом я не чувствую себя виноватой! Но ничего, Кабано никогда об этом не узнает, ведь я всё равно его люблю.
Прошло около недели. Я чувствовала себя очень плохо. Всё время ходила грустная и недовольная. При Кабано я, конечно, пыталась держаться, но как только удавалось остаться наедине, я плакала. Я очень скучала по Горке. Тогда на свадьбе я тоже выдавливала из себя улыбку, и не могла поверить, что я успела наделать. Но эта история ещё не заканчивалась. Когда мне стало становиться легче, я с головой ушла в работу. Приходила с работы, ложилась в руки к Кабано и тут же засыпала. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Но выдался замечательный выходной. Кабано предложил сходить развеяться, погулять, посидеть в кафе. Ведь мы и так мало времени проводим вместе. Я согласилась. Но эта прогулка обернулась для меня настоящим страхом. Когда мы гуляли в центре города в обнимку, смеялись и целовались. Я наконец-то стала чувствовать тягу к мужу, я поняла, что я люблю его больше, чем кого-либо. Но как я ошибалась! Вдруг Кабано закричал мне чуть ли не в ухо: «Горка! Горка! Иди к нам!». Я в ужасе повернула голову, и там стоял Горка. Он с кем-то разговаривал, и уже собирался подойти. Я тут же поняла, что сейчас всё начнётся по-новой. И этого я не хотела больше всего на свете. Я судорожно повернулась к Кабано: «Давай уйдём! Пошли отсюда! Давай, не будем с ним здороваться!», но мой муж так и не понял, что со мной случилось в тот момент. Горка подошёл весёлый и взглянул на меня так, как смотрел на меня один единственный раз: когда говорил мне свои чувства в тот вечер на скамейке. Я немного неуверенно взглянула на него и не могла не признать, что … и его я тоже люблю. И его я тоже люблю! Боже мой, это невыносимо любить обоих! Но один из них мой муж! Я столько раз разбивала ему сердце, что не могу бросить его и теперь, когда он клялся мне в вечной любви.
-Горка, я, походу, люблю тебя! – проговорила я, немного задыхаясь от страсти и удовольствия.
-Во мне тоже что-то возродилось к тебе, - ответил Горка.
Это произошло как-то само собой. Само собой встретились вечером, само собой поцеловались, само собой оказались в отеле в объятиях друг друга, само собой … и это опять же лучшее, что со мной случается. Мне так хорошо! Боже, бедный Кабано! Я люблю его, но не получаю от него такого же вдохновения. Наши встречи стали всё чаще и чаще. А я больше и больше понимала, что люблю Горку больше, чем Кабано. Но при этом я ясно понимала, что и Кабано я бросить не могу, не смогу быть с Горкой. Его судьба – Паула и Исаак, а моя Кабано. Я замужем. Чёрт, это так тяжело. Что же творю! Прошло уже больше месяца. Мы с Горкой видились почти каждый вечер, снимали номер в отеле и любили друг друга. Самое интересное, что с его стороны была такая взаимность, которой я никогда от него не получала. И мне это льстило, меня это ещё больше толкало к нему. Ночами я часто плакала, потому что, вернувшись из постели Горки, ложилась в постель к Кабано. Я чувствовала себя тварью последней, но не могла остановиться. Меня просто несло по течению. Со временем я заметила, что Кабано не смотрел на меня, избегал разговоров. Я поняла, что он на меня обижен. «Ты каждый день с кем-то видишься, приходишь поздно, ничего мне не говоришь! Видишься с ним ведь, с Горкой? Скажи честно, вы встречаетесь?», «Кабано, милый, что ты такое говоришь! Я с ним не виделась уже очень давно! Я вижусь с подругами» - я нагло врала, смотря ему в глаза. И что страшнее всего этого, смотря в мои глаза, он верил. Он сжимал губы, но верил. Я думаю, что он просто хочет в это верить. Горка естественно ничего не знал о моих переживаниях. Но эта сказка должна была когда-то закончиться. В один из наших вечеров Горка сказал:
-Мне сегодня сообщили, что бумаги на развод готовы. Нужно звонить Пауле и говорить, чтобы она приехала и подписала их.
-Ты хочешь её вернуть? – немного настороженно спросила я.
-Рут …
-Ответь! Мне нужно это знать!
-Конечно, хочу! Там мой сын, и я всё ещё люблю Паулу, не смотря на то, что ещё и люблю тебя.
-Горка, я думаю о том, что нам нужно расстаться. Я всё время думаю об этом, но от одной мысли меня передёргивает, и я не могу остановиться, - слёзным голосом ответила я.
-Рут, я тоже всё время думаю о том, что нам рано или поздно нужно прекратить это, но не могу даже думать об этом.
Я обняла его так сильно, потому что действительно боялась, что это всё закончится в любой момент. Боялась, но в тоже время и хотела этого. В этот раз я пришла домой вся расстроенная и расплакалась, прямо у двери. Я не думала, что Кабано дома. Сегодня я вернулась раньше, чем обычно. «Что, с Горкой расстались?» - послышалось сзади. Я повернулась, в дверях комнаты стоял угрюмый муж. Он смотрел на меня и ждал ответа. «Что ты такое говоришь?» - вытирая слёзы, ответила я. «Я знаю, что ты была с ним!» - неожиданно и очень громко закричал Кабано. «Зачем ты так кричишь!». «Потому что, что ты творишь?! Мы только что поженились, какого чёрта ты делаешь?». Я закрыла лицо руками и расплакалась ещё сильнее. Я слышала только как Кабано вздохнул и куда-то ушёл. А я так и осталась в коридоре сидящей и рыдающей из всех сил. Он всё знает. Почему он сразу не выгнал меня, не сказал, что уходит? Почему он так спокоен? Даже странно. Но мне было не до того! Я так была убита его речью, что мне казалось, что мне и умереть мало.

Этой ночью я спала на диване. За весь вечер Кабано ко мне ни разу не подошёл. И я ему на глаза пыталась не попадаться. Мне было так стыдно перед ним. Но на завтра мы с Горкой уже договорились увидеться, и я не имела мысли отказаться или отменить. Я почему-то ещё больше ждала следующего вечера. Ждала, чтобы увидеть его и обнять. По-моему это был уже край. Кабано, думаю, не простит меня за это. И если Паула простит Горку, я не смогу остаться с ним. Останусь одна. Но если так и будет, пусть.

И вот настал тот переломный момент, который сломал меня окончательно. Я ждала этого вечера, как манны небесной. Сидя на работе, ни о чём не могла больше думать. Меня дёргали, что-то всё время было нужно, и иногда мне хотелось просто встать и уйти оттуда. Я мечтала увидеть Горку. Я уже представляла, как его руки захватят меня в свои объятия, я вздохну, и мне станет настолько хорошо, чего и лучше не будет. Затем поцелует, и я буду знать, что счастье любит меня. Я действительно зашла слишком далеко в своих мечтах. Я забыла о Кабано начисто. Мне было неважно, что будет дальше, меня волновало только одно – Горка. Я позволила себе уйти с работы на полчаса раньше, так как просто не могла больше там находиться. Обстановка меня удушало и воздуха категорически не хватало. Это отвратительное чувство. Слишком противное, чтобы его терпеть. И я не то что ушла, я убежала с работы. Выйдя на воздух, я будто глотнула живительного эликсира, это было незабываемое ощущение. Что-то неимоверное творилось со мной. Я не узнавала ни себя, ни своих чувств, ни своего поведения. Как будто я не я. Об этом я думала по пути в нашу с Горкой гостиницу. Там мы встречались каждый день. Я зашла внутрь.
-Девушка, мужчина бронировал 345 номер. Он уже тут?
-Здравствуйте. А вы что не в курсе?
Мои глаза расширились.
-Чего? – крайне удивлённо спросила я.
-Этого мужчину сегодня около нашей гостиницы сбила машина. Вы знаете, такой ужас был. Я думаю, что он не выживет, - игриво сказала она.
Эта женщина что-то ещё продолжала болтать, но я ничего не слышала.
-Какая больница? – перебив её, громко спросила я. У меня сердце готово было выпрыгнуть из груди. Мне было страшно, и тряска шла по всему телу.
-15 вроде.
Я быстро помчалась на улицу. Слёзы невольно катились по лицу. Мне было настолько страшно. В голове было столько мыслей, что голова тут же разболелась. Не передать словами моё состояние, когда тебе говорят, что твой любимый человек, возможно, не выживет. Сев в такси, я несколько минут внятно не могла сказать, куда меня везти. Таксист, наверное, даже не понял, кто к нему сел: сумасшедшая или истеричка. Но мне было всё равно. Всю дорогу я мечтала только об одном, лишь бы он был жив. Лишь бы был жив! Лишь бы всё было хорошо. Я просто молилась. Я была в дикой истерике. Не знала, куда себя деть от боли. Мне было настолько страшно, что руки тряслись, когда таксисту деньги протягивала. Я выпрыгнула из такси с такой силой, что все вокруг обернулись. Мчалась в больницу, как ветер. Но самое страшное было впереди. «Где? Где? Мужчину привезли… его машина сбила… чёрненький такой». Медсестра с трудом поняла, чего я от неё хочу. Я задыхалась от слёз, от отдышки, не могла и слова ясно выговорить. «Девушка, успокойтесь, пожалуйста. Он в реанимации. Ему пытаются спасти жизнь, там всё очень серьёзно и сложно». При одной только мысли, что он может умереть, внутри всё переворачивалось. Я вбежала на третий этаж, слёзы не переставали течь, бежать я уже не могла, сил моих не было. Я шла и думала, как сейчас мне скажут, что он жив и всё у него будет прекрасно. Я спросила у проходящей мимо медсестры, куда мне идти дальше. И вот этот угол, за которым, возможно, стоит доктор, который всё мне может сказать. Я иду, пытаясь вытереть слёзы, чтобы выглядеть приличнее. Но только я захожу за угол, как я вижу там Пулу с ребёнком. Я опешила настолько, что тут же зашла обратно. От неожиданной встречи, мне стало так плохо. Всё! Я поняла, что это был конец. Услышав звук открывшейся двери, я слегка выглянула, и увидела, как врач вышел из палаты. «Вы, я так понимаю, жена? Ваш муж находится в очень тяжёлом состоянии, буквально на волосок от смерти. Мы будем пытаться сделать всё возможное, всё, что в наших силах. Но обещать Вам ничего не могу. Сейчас он в коме, и сколько он там пробудет, известно одного Богу. Но ещё раз повторяю, мы сделаем всё возможное». Я услышала, как Паула плачет. «Мы можем к нему зайти?», «Я не думаю, что это хорошая идея для ребёнка, там не очень красиво». Услышав шаги, я поняла, что врач ушёл. «Исаак, милый, посиди здесь пару минут, я зайду к папе и скажу ему пару слов». «Передай папе, что я его люблю, и пусть он выздоравливает, пожалуйста». «Хорошо, сынок, обязательно передам». Я не могла успокоиться. Как бы мне хотелось зайти сейчас к нему, обнять, поцеловать его и сказать, что я люблю его. Было страшно больно от того, что теперь мне это недоступно. Теперь с ним будет Паула, и она ни за что не разведётся с ним теперь. От одной мысли, что я больше не смогу быть с ним, меня разорвало на части. Я закрыла лицо руками и заплакала так сильно, что не хватало дыхания, откуда во мне столько воды. Это была такая сильная истерика, что действительно начались проблемы с дыханием. Я стала чувствовать, как в мой рот без остановки текут солёные слёзы. И самое противное, что мне было так плохо, что хотелось провалиться сквозь землю. Я сползла вниз по стенке, положила лицо на колени и расплакалась ещё сильнее. Я стискивала зубы, чтобы не закричать от боли и обиды. Казалось, вот-вот соскользну, побегу к нему и плевать мне будет на Паулу. Но приходилось держаться, ради него, и ради их семьи. Вдруг я почувствовала, как кто-то крепко берёт меня за руки и поднимает. Я подняла свои заплаканные глаза вверх, и это был … Кабано. Я и слова не могла сказать. Но он и слышать ничего не хотел. Он просто взял меня на руки и понёс вниз. Я обняла его, упёрлась лицом в его рубашку, которую я ему когда-то дарила на день рождения, и снова расплакалась. Я поняла, что он следил за мной. Он всё знает. Выйдя из больницы, он усадил меня в машину. Сел рядом. Просто посмотрел на меня и обнял. Я снова заплакала и сжала его так сильно, сколько было сил. Я не знала, насколько много он знает. Мы просидели так около получаса. Я долго не могла успокоиться. Слёзы так и не останавливались: текли при одной только мысли, что Паула сейчас целует Горку, который на волосок от смерти. А эта мысль не выходила у меня из головы. Душа рвалась на куски. Мне было плевать, что я думаю об этом, когда обнимаю мужа, который приехал и забрал меня. По дороге домой мы молчали. Я смотрела в окно, забывая порой, куда я еду. Дома Кабано, так и не говоря ни слова, уложил меня спать.
Утром я проснулась от ужасного сна, что Горка умирает. Всю ночь я спала плохо. Мне снились кошмары, слёзы и Горка. Я периодически просыпалась в поту, ходила умываться и пить. Потом засыпала, и снова эти ужасные сны. Вставая ночью, у меня не возникало мысли посмотреть, где Кабано, и как он вообще себя чувствует, когда его жена убивается из-за любовника. Если честно, я не могла его понять, какой логике он следует. Но сейчас и не до этого. Когда я открыла глаза, луч солнца ударил мне в глаз, и я тут же зажмурилась. Я поняла, что спала одна на нашей с Кабано кровати. Но где же он сам? Я прошла по квартире, он сидел на кухне.
-Ты неважно выглядишь, тебе бы умыться, потом приходи завтракать.
Я по его интонации и взгляду в сторону было понятно, что ему не доставляло удовольствия разговаривать со мной. Я не стала ничего спрашивать, просто послушалась. Зайдя в ванную, я взглянула на себя в зеркало и увидела красное опухшее лицо, которой мне самой стало противно. Я была похожа на снеговика. Я тут же вспомнила случай, когда я также смотрела на себя в зеркало и увидела уродину, которую внушил мне Горка. Я разбила стекло рукой, отчего у меня полилась кровь. Он тогда отвёз меня в больницу. И снова в мыслях Горка. Чёрт возьми, опять слёзы. Господи, как он там? Что с ним? Но нет, сейчас нельзя плакать. Сейчас, наверное, Кабано мне будет что-то говорить, я должна быть хоть немного в форме. Я сжала всю свою силу в кулак и зажала слёзы. Умылась. Вышла на кухню. Там стоял кофе и блинчики. Я их всегда любила, и Кабано часто делал их для меня. Почему он так поступает? Это фестиваль радостей перед финалом? Или это давление на меня, чтобы было ещё хуже? Или же это знак любви? Сейчас узнаю. Я села, но мне и кусок в горло не лез. Я глотнула кофе, и почувствовала тошноту.
-Может, поговорим? – тихо сказала я, поняв, что Кабано не начнёт первым разговор.
-Давай поговорим, - в его голосе я чётко слышала злобу.
-Кабано… - начал я, но тут же сразу меня перебил.
-Нет, Рут, начну я. Когда ты мне ответила «да» на моё предложение, я подумал, что это то, о чём я всегда мечтал. Думал, что наша жизнь будет похожа на сказку. Когда я увидел тебя в свадебном платье, я подумал, что лучше девушки и не мог найти в своей жизни. Но что случилось с тобой после свадьбы, для меня до сих пор загадка. Я думал, что было не так? Любишь ли ты меня? И точно помню твои глаза каждый раз, когда ты говорила, что любишь меня. И я точно знаю, что ты не врала. Но почему ты так поступаешь? Может, я лишь видел то, что хотел видеть? Или просто был так влюблён в тебя, что не заметил даже того, что ты нагло мне врала? И зачем в таком случае ты пошла за меня замуж? Надо было бросить меня, и мне было бы легче, - я начала плакать от того, что он настолько прав, что я чувствовала себя сволочью, -Весь месяц я не мог понять, что с тобой происходит. Каждый день ты куда-то уходила, выключала телефон, приходила так поздно, что даже не ела. Я сначала верил, что ты с подругами, но потом я понял, что ты никогда так не гуляла с ними. И я дошёл до крайности, мне пришлось проследить за тобой, и тогда я сильно напился, когда понял, что происходит. Как только я увидел, что ты с Горкой, у меня не осталось сомнений, что ты мне изменяешь. Ты никогда с Горкой не дружила так тесно. Я следил за тобой целую неделю, и каждый раз я не понимал, как тебе не стыдно ложиться к нему в постель, а потом ко мне. Я уходил среди ночи спать на диван, потому что меня тошнило от того, что от тебя пахнет другим мужиком. Но я терпел. Не знаю почему. Может, я так тебя люблю, что питал иллюзии, что ты исправишься? Не знаю, не могу тебе этого сказать. И когда ты вернулась тогда в слезах, я подумал, что вы наконец-то расстались. У меня не было в мыслях бросить тебя или развестись. Я настолько сильно тебя люблю, что готов простить тебя, если ты САМА одумаешься и вернёшься САМА ко мне. Но на следующий день ты снова куда-то пошла, и я решил, что сегодня будет финал. Я зайду к вам, чтобы ты потом не врала мне, и чтобы я сам потом не думал, не ошибся ли я. Когда ты зашла в гостиницу, а потом выбежала из неё, как ошпаренная в слезах, я испугался. Женщина на ресепшене мне сразу выдала всё, как есть. Я тоже поехал в больницу. Сам испугался и за Горку, и за тебя. Когда я поднялся на третий этаж и увидел тебя, сидящей у стенки и плачущей, я понял, что сейчас твой шанс всё исправить, и я дам его тебе. Если ты решишь остаться со мной, я тебя приму. Но не делай чего-то ради меня, делай так, как ты чувствуешь.
Я рыдала и смотрела на него. Эти дни для меня самые тяжёлые.
-К… Кабано, - пыталась говорить я чётко, но ничего не выходило из-за истерики, -прости меня, прошу тебя! Ты всё сказал верно. Я предательница и сволочь, что так поступала с тобой. Но поверь, я сама не понимала, что я делаю. Мы зашли слишком далеко, чтобы просто остановиться. Мы знали, что всё это закончится. И это случилось. Вот оно: Горка в больнице на волосок от смерти, приехала Паула с Исааком. И теперь я знаю, что этот поворот был последним. Я молю тебя о прощении. Поверь, я не врала тебе о любви. Я, правда, очень любила тебя и люблю сейчас. Но я запуталась. Я не знаю, что мне делать.
-Рут, не надо просить у меня прощения, я тебе сказал всё, что хотел сказать. Больше мне добавить нечего. Я уйду сегодня и заночую у друга, а ты посиди одна, подумай, что тебе нужно, а что нет. Только, пожалуйста, сделай всё по уму.
Он встал и просто ушёл. Он молодец, что держится. Но я не понимаю, как он может меня простить, если я сама не могу себя простить. Пролежав на диване около часа в глубоких раздумьях обо всём: о Горке, о словах Кабано, о себе, я всё решила для себя. Решила так, как сказал муж, честно. И я была в этом уверена и знала, что это правильно и для меня, и для всех тех, кто был в этом замешан. Нужно было идти к Горке, ведь он тоже должен был знать о моём выборе.
Я была очень аккуратна, чтобы случайно не напороться на Паулу. Но зайдя в палату, её там не было. Горка был уже в сознании. Он был весь в трубочках, и его лицо было полностью перевязано. Я прошла к нему, он не мог шевелиться, и еле-еле мог говорить.
-Горка, милый, я пришла сообщить тебе одну новость. Тебе ничего не нужно говорить, просто выслушай. Вчера, когда я узнала, что тебя сбила машина, я думала, что мне легче самой умереть, лишь бы с тобой всё было хорошо. Я мчалась в больницу с одной мыслью, лишь бы ты был жив. Но когда я была уже почти у тебя, я увидела Паулу и Исаака. Она не бросит тебя ни за что в такой ситуации. Отсюда забрал меня Кабано. Он всё знает о нас. И сегодня он мне сказал, что готов меня простить, если я САМА вернусь к нему. Ты знаешь, мне тяжело это говорить, - на глазах выступили слёзы, и голос подкосился, - но я думаю, что это именно тот случай, когда нам суждено разойтись навсегда. И ты, и я знали, что так не может длиться вечно, мы всё равно не сможем быть вместе. Ты любишь Паулу и не отпустишь её, а я всё же люблю Кабано и тоже не готова уйти от него. Мне жаль, что всё произошло так трагично, но раз судьба так распорядилась. Это последняя наша встреча. Я больше не приду к тебе. Пожалуйста, не рассказывай Пауле о нас, иначе ты её потеряешь. Я искренне желаю, чтобы она всё же простила тебя, и вы остались вместе, и чтобы ты поскорее поправлялся. Знай, что я любила и люблю тебя, но это скоро пройдёт.
Когда я говорила, он не отрывал от меня глаз. Я видела и без слов, что он понимает и поддерживает меня. Он медленным движением положил свою искалеченную руку на мою и тихонько, еле слышно, пытался проговорить: «Б-лон-ди-ноч-ка моя, я люб-лю те-бя и от-пус-каю с Бо-го-м». Я поцеловала его в последний раз и выбежала из палаты. Меня снова накрыло, но я быстро собралась и вытерла слёзы. Выходя из больницы, я чувствовала необычайное облегчение и лёгкость. Как будто с меня сняли огромный груз, который я несла уже как месяц. Я даже заулыбалась. Навстречу мне шла Паула, она очень рада была увидеть меня. Мы обнялись.
-Рут! Ты приходила к Горке?
-Да, я случайно узнала, что с ним случилась беда и приходила проведать.
-Это так ужасно. Я чудом оказалась здесь, когда мне позвонили, и я тут же примчалась к нему.
-На свадьбе он обмолвился, что у вас не всё в порядке?
-Да, но там вышла плохая ситуация, но когда его не было со мной, я поняла, что не могу без него и Исааку нужен отец. Подожди-ка, на какой свадьбе?
-А ты не знаешь, мы с Кабано поженились. А Горку я встретила случайно на улице, и ему не удалось отмазаться от меня.
-Ого, ничего себе! Я поздравляю вас! Вы молодцы!
Мы сели на лавочку у больницы, и я рассказала ей всё, что она пропустила. Если честно, мне было тяжело говорить с ней так, как будто бы ничего не произошло. Ведь я нагло врала, что случайно узнала про то, что Горка в больнице, про то, что с Кабано у нас нет никаких проблем. Я всё ещё чувствовала себя сволочью. Ложь за ложью, и так тянулась цепочка. Может быть, она когда-нибудь и узнает о нас, но надеюсь, что не скоро.
Для того чтобы мне стало легче, я пошла в церковь. Поставила свечку, вспомнила родителей, поговорила со священником, исповедовалась ему, и он простил мне все мои грехи. Теперь я могла идти к мужу. Я позвонила Кабано и сказала, что выбор сделан. Мы встретились.
-Кабано, милый, я всё решила. Я уверена в своём выборе. Я сделала так, как лучше для меня. Я сходила к Горке и сказала ему, что я буду с тобой и в горе и в радости, так вроде мы обещали на свадьбе, а к нему вернулась Паула и Исаак. Я надеюсь, что они будут счастливы, когда Горка поправится. А я сходила в церковь и исповедовалась, и мне стало легче, когда Бог меня простил. Теперь мне нужно, чтобы ты простил меня, если ты, конечно, не передумал.
-Знаешь, Рут, я слишком сильно тебя люблю, чтобы передумать. Я прощаю тебя, но знай, что я так быстро не забуду то, что ты устроила. Тебе придётся потерпеть, чтобы всё вернулось на круги своя.
-Я готова ждать, милый, сколько угодно.

Со временем я поняла, что Горка был и остаётся моей слабостью, также как и я для него. Именно это и выбило нас из колеи, и ещё тот поцелуй на скамейке. Я всегда любила Кабано чуть больше, чем Горку. И я понимаю это только тогда, когда рядом нет Горки. Это изначально было так, так и останется. Но я надеюсь, что больше я не допущу таких вот промахов с моей стороны. Сейчас я знаю, что Кабано самый лучший муж на свете. Он герой, что смог простить мне измену. Всё пришло в обычное русло через три месяца, и мы даже стали больше времени проводить вместе. Я люблю своего мужа без памяти, он также любит меня, и плод нашей любви медленно растёт внутри меня.

Главная » Транскрипции » Существует мнение что история не имеет сослагательного. Жизнь не терпит сослагательного наклонения