Будущее время во французском языке. Условное наклонение во французском языке

Великой целью ученого было разработать научную теорию осмысления смысла. Постмодернизм, в котором мы сейчас живем, не признает объективного значения. Греймо стремился представить научное описание значимости современного научного знания. Задача философа состоит в том, чтобы говорить о мире, а самое главное для семиотика - его идеи «укусить реальность».

Во-первых, создатели французской современной мифологии, анализируя мифологию архаичных сообществ, пытаясь определить систему ценностей, в которой сообщество думает об их культуре. Здесь он искал идеологию, которая помогала сообществу воспринимать себя, его противоречивые силы, отношения между земным и божественным. Грэм не менее важен для литовцев, чем мифолог, следователь старых литовских конфессий. Изучая литовскую мифологию, Грема, по его собственному признанию, попытался найти тон речи, который сохранил бы «мифическую атмосферу, выживание повседневной религиозности, без которой невозможно описать священный мир».

Он также писал мифологические исследования и эссе на литовском языке. В книге «В поисках памяти народа» было раскрыто значение многих литовских мифологических текстов. Он считал форму общественной идеологии, повествование, которое отвечало на основные вопросы человеческого существования. Изучение мифологии, по мнению автора, похоже на культурную археологию, когда фрагменты мифологии, записанные из отдельных письменных источников и фольклора, с течением времени восстанавливаются.

Грема говорил: Мне кажется неожиданным, что для того, чтобы работать в области фольклора, чтобы действительно любить его, нужно быть безразличной религией. Необходимо быть равнодушным ко всем религиям, понимать религиозность как феномен и признать, что религиозность является частью всей культуры, и ее составляющая очень важна. И дело не в том, чтобы знать ту или иную веру. Береснявичюс писал о работе Грэма: Для фольклора, мифа, мифа есть религия. Грейс окружен такой цепью. У него была не только отличная интуиция, но он также знал, на каком материале он работал.

И он использовал структурный метод не как клише, которое использовалось для игры с материалом, показывая метод, а не свитки, вращавшиеся по объекту - он просто пошел вперед. Страстная жажда понимания. У этого человека был дар Божий, который сделал его одним из самых выдающихся литовских мифологов и религиозных ученых. Несколько предложений создают картину целого; формирует контекст, идентифицирует активных людей с религиозной терминологией, показывает взаимосвязь между этнографией и фольклором и в то же время раскрывает религиозный фон позади них.

Но фон не застой, в нем что-то происходит: мы видим возвращающихся мудрецов, людей, которые занимают их место, и у нас есть этап регрессии, а это значит, что мы можем говорить о религиозном эпизоде ​​этнографических и фольклорных религиозных идей в целом. Перечисленные явления становятся значимыми, оживают до яркого, творческого контакта. Именование очень важно, потому что для его правильного использования не будет использоваться какой-либо метод. А именно, идентификация, идентификация, структура и оригинальная интерпретация ключевой литовской мифологии и религиозных черт являются великими заслугами Грэма.

У него нет периферии, которая бы не обращала внимания. Это задача Грэма для себя, доверие к методу и его силе. В мифологических исследованиях он использовал методы исследования своих учителей. По словам Грэма, языческая литовская мифология составляла идеологическую основу государственного единства. Без этого расширение Литовского государства на Восток не будет понято, не объясняя ни демографического, ни экономического превосходства. Гремо предложил разделить мифы на статические, которые помогают человеку жить, и динамичные, которые усугубляют жизнь человека, заставляя его меняться.

В качестве динамичного мифа он считал звук Вильнюса - будущим мифом, согласно которому литовский народ еще должен что-то сказать миру, открыли свою собственную историю. Значение и влияние юбилея настоящего. Настопка сказал: Он всегда смотрел на напыщенный путь по иронии судьбы. В этих фейерверках много конъюнктур, и здесь задействовано много псевдоученых и паразитологов. Он сказал, что мертвая любовь, когда дело доходит до них. Пока они в нашей памяти, они все еще живы. Это касается не только поэтов, но и таких людей, как Грем.

Этот 100-летний должен показать, означает ли он что-либо для нас, ведь после его смерти прошло 25 лет. Слова Фаббри о значении идей Грея для Парижской школы семиотики: В отношении смерти можно наблюдать два философских положения. Первая из них экзистенциальна: поскольку моя смерть - это конец, сущность моей работы будет восприниматься на основе этой цели как главная предпосылка. Но есть еще одна возможная перспектива: смерть - это прекращение проекта, но этот проект может быть продлен другими. С этой точки зрения мы можем использовать заявление Вальтера Беньямина: «Гремос следует за нами как волшебником».

Ранее в этом году Грема писал: Литовцы считают, что Литва первыми записала ее в географическом контексте Европы, в историческом развитии мировой экономики. Географический контекст является предлогом для Литвы между картофелем в Гваделупе и ржи в Восточной Германии без высокого экономического будущего.

Бересневичюс писал, что последние работы Греймаса пошли в рамки литовских легенд. Анализ Палемонта и его родственников, хотя и неполный, полон прозрений и неожиданностей, никогда не влечет за собой этимологии. И, конечно, проект литовского мифологического словаря, архивные карты, свидетельствующие о высоких объемах работ. Эта работа может быть продолжена, а именно в направлении Грэма.

Одним из самых сильных факторов возрождения литовского народа была история. Генерал Басанавич сделал необыкновенное открытие: он нашел историю Литвы. В давних застоях люди отдавали прошлое, в то же время вызывали неудовлетворенность настоящим и раскрывали новую, широкую перспективу - будущее; от статической стагнации люди стали историческим сообществом: они начали жить в истории, создавать историю, писал Альгирдас Юлий Греймас, стремясь оправдать аргументы в истории образы и исторических рассуждений.

Мифическое национальное ощущение связывает историю и личность. Лидер так называемого «морального лидера» Дж. Басанавичюс, один из великих деятелей Нового Века, Патриарх Нации, который рассматривал партию как Великое княжество Литовское, ввел новую парадигму традиции: быть здесь и сейчас, отождествляя себя с видением идеала прошлого. Нам нужно А. чтобы узнать прошлое.

Роббе-Грилле больше не хочет входить в глубины человеческого тела, изучать сильные страсти, но превращается в мир вещей. Такое обращение к вещам заставило автора в его рабанах полностью отвергнуть категорию времени. Все происходит здесь и сейчас. Автор обращает внимание на технику создания романа, как если бы он занимался харизмой; для воображения нет места. Объекты стоят перед человеком во всей их реальности и в надежде. Среди этих вещей пустые формы людей ходят и двигаются. Внешняя стилизация этого писателя становится художественной формой, которая по своей строгости часто превосходит даже классический роман.

Автор считает, что грех всех нас состоит в том, что мы не смотрим на вещи с открытыми глазами, но ценим их в соответствии с их значениями, добавляя к ним моральные, психологические и метафизические категории. Камю заметил, что между материей и человеком существует бездна, и это отчуждение является единственной связью между человеком и объектом. Роббе-Грилле использует классические метафоры, такие как «цвет крови Земли», главный герой «пьяный от сна», чтобы удалить вещи из состояния удушения и снова помочь им перед лицом человека.

Вечер - это «меланхолический поклоны», но использование таких метафор просто дает им более глубокий смысл, который Роббе-Грилле не признает. Мир не является ни значимым, ни абсурдным. Что Роббе-Грилле проповедовал в своем манифесте, он жаловался в своих романах: «Ле Гоммес», «Ле Вуайер» и особенно «Жалоба», упомянутых выше. Вещи в них не имеют никакого значения вообще, но только абсолютный подарок. Самый сильный новый авторский террор воплощен в романе «Жалюзи» с участием тропического землевладельца и ее прекрасной жены, которую Фрэнк часто посещает и выражает в любви.

Мы не знаем из романа, что происходит между этими тремя людьми, потому что здесь мы только показываем вещи: дом, террасу, на которой светит солнце, и тень идет. Женская комната обычно видна только через гротеск, и она предоставляется читателю только внешними действиями: письмом, прерыванием или чем-то другим. Хотя роман написан первым человеком, но я здесь не появляется. Человек постоянно наблюдает за своей женой и всегда здесь, хотя мы его не видим и не слышим, но мы воспринимаем его присутствие в тексте постоянно упущенных мест.

Мы скажем, что его жена приносит в комнату три бокала вина, первая из которых предоставляется Фрэнку, а третий держится. Читатель сразу же осознает, что второе стекло падает на мужа, которого нет в романе. Вместо человека-автора мы представляем здесь пустое место: вместо характера сознания есть только тонко выраженное здесь выражение, то есть зависть, которая записывает объекты без свойства. 8 Человек здесь специально составлен. Зависть присутствует на границе, отделяющей будущее от прошлого. Менее реализм и больше человечности встречаются в его романе «Данс ле Лабиринт».

Но здесь речь идет не об определенном человеке, а о чистой ситуации, в которой тянутся движения людей, закрытых автоматизированным, инстинктивным лабиринтом. Роббе-Грилле видел, что уже невозможно понять понятия мира мирскими событиями и действиями сегодняшних людей; Благодаря этому, в своих рабанах, он ищет новые способы разоблачения непрозрачной, недружественной действительности, окружающей нас, в которой человек чувствует себя странно. Эксперимент Роббе-Грилле будет иметь большое значение и значение для развития будущего романа, роман, который даст нам новую интерпретацию реальности.