Небо как колокол есенин. Иорданская голубица

Первые отклики на «Иорданскую голубицу» появились вскоре после ее обнародования в «Известиях ВЦИК». Н. Юрский отозвался о содержании и композиции поэмы следующим образом: «Прочтете вы это произведение, разделенное на VI частей, и не поймете – что, собственно, хотел сказать автор.

Прочтете второй раз и заглавие, и содержание – и… опять ничего не поймете.

Автор назвал свое произведение “Иорданскою голубицею” неведомо почему: содержание произведения не проливает на этот вопрос никакого ответа. Может, автор иносказательно старался пояснить, что для прочтения его произведения надо запастись голубиной кротостью,- все возможно.

В этом произведении имеется все: и гуси, и лебедь, впереди их летящий и имеющий “в глазах, как роща (!!) грусть”, и “месяц – язык” (черным по белому значится!), и “нивы”, и “апостол Андрей”, и “Мати Пречистая Дева, стегающая розгой осла”, и много кой-чего другого, всего и не перечислишь.

И вот эту массу предметов и образов предстояло связать в нечто целое. Сергей Есенин попытался это сделать, и в результате – “в огороде бузина, а в Киеве дядька”».

П. И. Лебедев-Полянский писал: «Есенин уходит прямо в лагерь реакции. Он без всяких оговорок, вместе с церковным клиром, на радость всей черной и белой братии, уверяет, что на том свете куда лучше, чем здесь на земле.

Вы, читатель, не верите? Хорошо,- так прочтите, но, пожалуйста, спокойно, вот эти строчки <первые две строфы четвертой главки поэмы>.

– Но это же недопустимо!

Мы вполне согласны с вами, читатель, но будем сохранять спокойствие»

Другой пролеткультовец (П. К. Бессалько) высказался в том же духе: «Неприятно поражает стихотворение Есенина «Иорданская голубица», где поэт, называя себя большевиком, говорит нам о борцах, убитых на своем посту <приведена вторая строфа четвертой главки произведения>.

Черт возьми, да ведь такое стихотворение понижает нашу волю к победе! Зачем нам бороться за социализм, когда там на небе лучше, чем на земле у нас?».

Предметом подавляющего большинства последующих прижизненных критических оценок, разнообразных по содержанию и тону, стала начальная строфа второй главки. Так, С. В. Евгенов иронизировал: «”Отрок с полей коловратых” Есенин громко “возопил”: “Мать моя родина, я – большевик” – и перепорхнул в литературное приложение “Известий ЦИКа”, а оттуда и в пролетарские издания» Напротив, П. В. Пятницкий, процитировав указанную строфу, писал: «Из этого можно заключить, что поэт считает себя певцом революционной современности», а П. С. Когану она же дала повод для обобщений: «Революция для крестьянства скорее возврат к естественным формам жизни, чем потрясение основ.

Революция близка Есенину по необъятности трудовых задач, поставленных ею, потому что ей не войти теперь в берега, пока она не довершит до конца начатого и не перестроит весь мир, ибо на меньшем она не помирится. И сочувствие Есенина прежде всего к беспредельности ее цели. Здесь жертва – не отречение, не аскетизм, а радостное чувство, естественная игра сил»

В нескольких более поздних отзывах декларация поэта была поставлена под сомнение. Г. Ф. Устинов писал: «У Есенина большевизм ненастоящий. “Мать моя родина, я – большевик” – это звучит для подлинного большевика фальшиво, а в устах Есенина как извинение,- извинение все перед той же дедовской Россией».

Откликом чисто филологического характера на «Иорданскую голубицу» (вкупе с некоторыми другими произведениями) явилось наблюдение В. Л. Львова-Рогачевского о роли синего (голубого) цвета в творчестве Есенина – оно предвосхитило идеи исследований, предпринятых в 60-е – 80-е годы: «Весенний Есенин всюду видит синий свет. Когда младенец Иисус уронил золотой колоб, который спекла ему “Мать Пречистая”, и колоб покатился месяцем по синему небу, “замутили слезы душу голубую Божью”… У Есенина тоже голубая душа, да и сам он весь голубой, пришедший приголубить все живое, он в колокол синий месяцем бьет и славит голубую звездами вбитую высь»

Иорданская голубица.- Один из источников этого образа – в Новом Завете: когда Иисус был крещен Иоанном в реке Иордан и вышел из воды, то «увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и испускался на Него». Ср. также определенную параллель первой строфы третьей главки поэмы со строчками «Снова голубь Иорданский Над землею воспарил» из «Поддонного псалма» Н. А. Клюева – сочинения, к которому не раз обращался Есенин на рубеже 1917-1918 годов. Впрочем, употребленное здесь Есениным слово «голубица» несет дополнительную смысловую нагрузку – ведь в одном из народных поверий «называют голубицею» человеческую душу.

В свете этого заглавие «Иорданская голубица» вполне соответствует содержанию произведения: в целом оно безусловно навеяно мифопоэтическими представлениями о посмертной судьбе тех человеческих душ, которые переселяются в рай или, говоря словами поэмы, в «благие селенья»

(1 оценок, среднее: 5.00 из 5)

Сочинения по темам:

1. Поэма «Сорокоуст», по утверждению некоторых мемуаристов и по дошедшему письму Есенина к Е. И. Лившиц от 11 августа 1920 г.,...
2. Знаком особого внимания Есенина к пушкинской традиции является стихотворение «Пушкину». которое поэт написал 26 мая 1924 года к 125-летию со...
3. Пейзажная лирика Сергея Есенина помимо удивительной образности и метафоричности обладает одной уникальной особенностью – практически все произведения поэта являются автобиографичными....
4. Для лирики Есенина характерно использование свойственных народному творчеству образов труда, животных, природы. Подтверждение тому можно найти в большом количестве стихотворений....

Поэзии Есенина присуща специфическая религиозность. Христианское начало в народном духе отождествляется у него с "крестьянским" (это, в сущности, родственные слова, "христианин" - самоназвание крестьянина, свидетельствующее о его мироощущении). За всем этим стоит поэтическая идеализация патриархальной "избяной" Руси, "крестьянского рая", которая выражена и в книге философско-символического характера "Ключи Марии", и в целом ряде стихотворений, в которых перемешаны мотивы библейские, евангельские, церковно-житийные, фольклорные, а также языческие (пантеистические). Следует учитывать и глубокое философско-символическое и сакрально-мифологическое значение предметно-бытовой сферы для поэта. Утварь, устройство избы, домашний скот - все это неотъемлемые атрибуты "крестьянского рая".

Поэзии Есенина присуща специфическая религиозность. Христианское начало в народном духе отождествляется у него с "крестьянским" (это, в сущности, родственные слова, "христианин" - самоназвание крестьянина, свидетельствующее о его мироощущении). За всем этим стоит поэтическая идеализация патриархальной "избяной" Руси, "крестьянского рая", которая выражена и в книге философско-символического характера "Ключи Марии", и в целом ряде стихотворений, в которых перемешаны мотивы библейские, евангельские, церковно-житийные, фольклорные, а также языческие (пантеистические). Следует учитывать и глубокое философско-символическое и сакрально-мифологическое значение предметно-бытовой сферы для поэта. Утварь, устройство избы, домашний скот - все это неотъемлемые атрибуты "крестьянского рая".

Россия для Есенина - прежде всего древняя патриархальная "Русь", своего рода застывшее время и пространство, в котором не предполагается никакое движение, а всякий прогресс губителен. Отсюда - антиурбанизм, отрицательное отношение к индустриальным символам (излюбленным для футуристов). В одном из стихотворений цикла "Сорокоуст" используется выразительная метафора, передающая драматическую коллизию города и деревни, как ее видел в то время поэт (эта метафора стала хрестоматийной: летящий по рельсам паровоз и не поспевающий за ним жеребенок: "Милый, милый, смешной дуралей, // Ну куда он, куда он гонится? // Неужель он не знает, что живых коней // Победила стальная конница?").

Первоначально Есенин принял Октябрьскую революцию, однако симпатия к ней у Есенина была не политическая, а, как и у Блока, отвлеченно-философская: это соответствовало его утопической мечте о построении "мужицкого рая". Но, так как революция большевиков была по преимуществу пролетарской и индустриальной и на деле имела мало общего с утопией "мужицкого рая", тоска по "Руси уходящей" со временем одержала верх в сознании Есенина над революционной утопией.

****************************************************************

"Иорданская голубица" (20-23 июня 1918 г.) открывается всеохватным литургическим образом Есенина "Земля моя, златая, Осенний светлый храм!" и в нем "несется к облакам" "в небесный сад" стая гусей – "душ преображенных Неисчислимая рать". Так любили верить в народе, так кажется и его поэту. А летящий впереди их лебедь с грустными глазами представляется ему плачущей и "отчалившей Русью", Русью уходящей. Так и не удалось ей воплотить здесь на земле свои самые заветные чаяния.

Каждая из пяти главок поэмы вносит свою интонацию, свой голос в уже трагическую полифонию эпохи. Вот она, вера большевицкая:

Небо – как колокол,

Месяц – язык,

Мать моя – родина,

Я – большевик.

Ради вселенского

Братства людей

Радуюсь песней я

Смерти твоей.

Образ России как жертвы, закланной на гибель, возникал уже в "Сельском часослове", но радоваться ее кончине поэт мог, разве что войдя в роль и голос "большевика".

Но вскоре побеждает собственное ощущение родины в ее роковой час: вновь взметываются поэтической стаей и образы мессианские, крестильные в новую веру: Россия – "луговой Иордань", апостол Андрей вновь бродит по Руси "с дудкой пастушеской", а "Мати Пречистая Дева" на околице села "розгой стегает осла". Но врываются и ноты вечной "мудрой" элегии, пассивной веры:

Братья мои, люди, люди!

Все мы, все когда-нибудь

В тех благих селеньях будем,

Где протоптан Млечный Путь.

Не жалейте же ушедших,

Уходящих каждый час, –

Там на ландышах расцветших

Лучше, чем в полях у нас.

Здесь слом и грустно-расхожее "все там будем, там – лучше, все мы – игрушки судьбы": "Кто сегодня был любимец – Завтра нищий человек".

И завершается поэма просто славой новому дню, в котором идет космическое братание со стихиями, вещами, тварями мира – все священно в этом храме земли, крестьянского дела и быта, все пантеизировано, Бог растворен в природе, осеняя этот край своим всегдашним присутствием в самой ткани бытия.

Древняя тень Маврикии

Родственна нашим холмам,

Дождиком в нивы златые

Нас посетил Авраам.

Сядь ты ко мне на крылечко,

Тихо склонись к плечу.

Синюю звездочку свечкой

Я пред тобой засвечу.

Приглашение сесть и склониться к поэту обращено к новому дню. Так вновь возникает удивительная атмосфера интимного, домашнего касания природных явлений и космических существ: дня, света, солнца, звезд к самому поэту. Написанная в родном селе Константиново, "Иорданская голубица" вещь более всего умиротворенно-поэтическая, мистико-пантеистическая; сохраняя приметы мессианского времени, переживаемого страной, она впечатляюще передает все же другое: яркое переживание слитности поэта с природой, землей, небом, с "уходящими каждый час" людьми-братьями.

Сергей Есенин:
МАТЬ МОЯ — РОДИНА,
Я — БОЛЬШЕВИК!

Вот и до Сергея Есенина добрались приватизаторы. Спросите: а что можно урвать у «последнего поэта деревни», не оставившего ни коттеджей, ни фабрик, ни долларов? Однако — урвали. Отхватили, бесстыжие, кусок сердца поэта. Отшматовали грубо, топором. А израненное сердце, кровоточащее и дымящееся, бросили, как разбойники, на дороге.

Так браконьеры, пристрелив красавца лебедя и сожрав его, забывают и о лесе, и об озере, и о прочих красотах природы. Урчание в желудке от съеденной свежатины — это всё, что они ищут в общении с природой. Вот и приватизаторы по-браконьерски расправились с сердцем поэта, вырвав из него лишь ту часть, где жила любовь к природе. А ведь природе была отдана лишь половина сердца поэта. Вторая же половина — революции!

И как и положено ретивым начальникам, они всем нам предписали: любить Есенина только как певца страны «березового ситца».
Расчёт хитрый. О берёзках ещё долго можно будет декламировать, их у нас много. Уж и вырубают их под коттеджи и гаражи, уж и горят они, белоснежные, (на лесников-то у правительства денег нет), уж и травят их промышленными ядами... А березки всё растут, всё ещё пытаются что-то там лепетать «берёзовым веселым языком»...

Сергей Есенин:
МАТЬ МОЯ — РОДИНА,
Я — БОЛЬШЕВИК!

Вот что отброшено палачами культуры. А как же! Они боятся большевика Есенина. Есенин уже вошёл в бессмертие! Весь мир признаёт его великим поэтом. Ну как его выкинешь из истории? Остаётся одно — оболгать. А почему бы и нет, когда в руках у них телевидение.

ОТДАМ ВСЮ ДУШУ
ОКТЯБРЮ И МАЮ

Вот это наш Есенин. Правда, кто-то может напомнить, что вся строфа звучит так:

Приемлю все.
Как есть все принимаю...
Готов идти по выбитым следам.
Отдам всю душу октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам.

Но — оговорил себя поэт. Отдал и душу, и сердце, и — лиру! Да и как могло быть иначе, если душа его ждала, жаждала Октября? Почитайте его дореволюционную лирику, разве там только «зори вешние» да «в желтой пене облака»? Нет, повсюду вкраплены некрасовские интонации грусти о нелёгкой крестьянской доле.

— Злые скорби, злое горе...
— Край ты мой заброшенный...
— Сторона ль моя, сторонка, горевая полоса...

Он любил свою родину, печалился её печалями, и просто не мог своим любящим сердцем не желать ей лучшей доли.

Сойди, явись нам, красный конь!
Впрягись в земли оглобли.
Мы радугу тебе — дугой,
Полярный круг — на сбрую.
О, вывези наш шар земной
На колею иную.

И когда красный конь явился, революция грянула, сердце поэта возликовало.

Листьями звезды льются
В реки на наших полях.
Да здравствует революция
На земле и на небесах!
— Небо — как колокол,
Месяц — язык,
Мать моя — родина,
Я — большевик.

Это был 1918 год. А потом... Потом были и сомнения, и разочарования. Было смятение души при виде той пены, что поднялась на поверхность. Опытные политики понимали, что это именно пена, что суть — в глубинных социальных преобразованиях. Поэт же с его ранимой душой на какое-то время принял пену за главное и — загрустил. Потом, уже в 1924 году, Сергей Есенин расскажет о своих метаниях в «Письме к женщине»:

Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.

Так и не сумев разобраться в событиях, поэт сам отстранил себя от них. Из того же «Письма»:

И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.

К счастью для себя и к счастью для нас, он не сгубил себя. Он сумел выбраться из угара и возродить свою душу. Не последнюю роль в этом сыграла зарубежная поездка Есенина в Европу, а потом в Америку. Он писал: «Только за границей я понял совершенно ясно, как велика заслуга русской революции, спасшей мир от безнадежного мещанства»... «Я еще больше влюбился в коммунистическое строительство».

Что нам особенно дорого в есенинском восприятии революции? Интуиция, поэтическое прозрение. Он не был ни учёным, ни политиком. Он был просто большим поэтом с большим и чутким сердцем. Вот, например, Маяковский пришёл к революции вполне осознанно. Он задолго до Октября вступил в РСДРП, он читал Маркса, но особенно много — Ленина. В поэме «Владимир Ильич Ленин» Маяковский не только дал превосходный марксистский экскурс в историю, но и вплёл в свои строфы прямые цитаты из статей и выступлений Ленина!

Есенин принял революцию больше сердцем, чем умом. Вспомним хотя бы вот это его юмористически-откровенное признание:

И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал»,
О Марксе,
Энгельсе...
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.

«Возвращение на родину»

Что ж, тем убедительнее выглядят поэтические зарисовки поэта. Например, о гражданской войне (на заметку воздыхателям обо всяких там поручиках голицыных):

Если крепче жмут,
То сильней орешь.
Мужику одно:
Не топтали б рожь.
А как пошла по ней
Тут рать Деникина -
В сотни верст легла
Прямо в никь она.
Над такой бедой
В стане белых ржут.
Валят сельский скот
И под водку жрут.
Мнут крестьянских жен,
Девок лапают.
«Так и надо вам,
Сиволапые!
Ты, мужик, прохвост!
Сволочь, бестия!
Отплати-кось нам
За поместия.

Вот так — о белых. Теперь — о красных:

Но сильней всего
Те встревожены,
Что ночьми не спят
В куртках кожаных,
Кто за бедный люд
Жить и сгибнуть рад,
Кто не хочет сдать
Вольный Питер-град.

Кажется, ясно, на чьей стороне поэт. Возвратившись на родину из зарубежной поездки, Есенин обнаруживает, «как много изменилось там, в их бедном, неприглядном быте». И эти изменения поэту явно по душе! Тут и «с горы идет крестьянский комсомол», тут и сестра, штудирующая «Капитал», тут и красноармеец, рассказывающий ахающим бабам «о Буденном, о том, как красные отбили Перекоп». Поэт радуется и... грустит. О чём? Да о том, что не нашёл себя в новой, кипучей жизни.

Я тем завидую,
Кто жизнь провел в бою,
Кто защищал великую идею.
А я, сгубивший молодость свою,
Воспоминаний даже не имею.

Вот так беспощадно судит себя поэт, буквально казнит себя:

Ведь я мог дать
Не то, что дал.

Ах, как несправедлив к себе поэт! Ведь он участвовал в революционной поступи страны своей поэзией. Он дал именно то, что мог дать. Он дал своё, прошедшее через самое сердце, восприятие революции и — Ленина. Вот строки из «Письма к женщине»:

Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!

И это не дань политической конъюнктуре. Есенин своими глазами увидел, как в жизнь забитых, озабоченных лишь куском хлеба селян входит духовное содержание, тяга к знаниям, интерес к общим проблемам. И на всех приметах новой жизни он видит отблеск ленинского гения. И поэт произносит поистине золотые слова: СОЛНЦЕ-ЛЕНИН. Маяковский тоже сравнивал Ленина с солнцем — «я себя под Лениным чищу». Но при этом имел в виду СОЗНАТЕЛЬНУЮ корректировку своего мировоззрения, своих поступков и привычек. У Сергея Есенина это сравнение просто выплеснулось из сердца:

Но эта пакость —
Хладная планета!
Ее и Солнцем-Лениным
Пока не растопить!

Вот так, как бы невзначай, как об известном природном явлении — СОЛНЦЕ-ЛЕНИН. И пусть теперь объясняют чубайсообразные, как это они умудрились, скинув памятники главному большевику Ленину, тотчас же воздвигнуть памятник другому большевику — Есенину. Пусть ежатся они при виде революционных строк поэта. Вполне возможно, что они всего этого ни при какой погоде и не читали, а когда ехали на праздник в Константинове, услужливые референты подсунули им по парочке строчек о клёнах-черёмухах-берёзках.

Ну а мы напоследок почитаем ещё есенинские строки о Ленине из его поэмы «Гуляй-поле»

Монархия! Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.
Народ стонал, и в эту жуть
Страна ждала кого-нибудь...
И он пришел.
Он мощным словом
Повел нас всех к истокам новым.
Он нам сказал: «Чтоб кончить муки,
Берите все в рабочьи руки.
Для вас спасенья больше нет —
Как ваша власть и ваш Совет».
И мы пошли под визг метели,
Куда глаза его глядели:
Пошли туда, где видел он
Освобожденье всех племен...
И вот он умер...
Плач досаден.
Не славят музы голос бед.
Из меднолающих громадин
Салют последний даден, даден.
ТОГО, КТО СПАС НАС, больше нет.

Стоп-кадр! Запомните, люди, эти слова ТОГО, КТО СПАС НАС. Это слова Сергея Есенина — гения от поэзии, о Ленине— гении от политики. И пусть дрожат перед чистым взором поэта все эти демократики, генеральчики, докторишки наук, осмелившиеся поднять руку на того, кто спас нас. Есенин наш! И мы говорим: ХВАЛА И СЛАВА ВЕЛИКОМУ ПОЭТУ!

Иорданская голубица .- Один из источников этого образа - в Новом Завете: когда Иисус был крещен Иоанном в реке Иордан и вышел из воды, то «увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и испускался на Него» (Мф. III, 16). Ср. также определенную параллель первой строфы третьей главки поэмы со строчками

«Снова голубь Иорданский
Над землею воспарил»

Гусей <...> стая
<...>
То душ преображенных
<...> рать .

Ср.: «...душа, по мнению наших предков, излетала из человеческого тела птичкою, мотыльком или другим крылатым насекомым, и в этом виде возносилась в царство блаженных. Под влиянием такого воззрения, в <...> отлете птиц осенью стали усматривать удаление душ в небесные области...» (Аф. III, 292).

Летит в небесный сад.
А впереди их лебедь...

Ср.: «...тени усопших ищут вечно цветущих лугов и вечнозеленого сада, но достигают туда только одни добродетельные. Этот небесный сад (рай) преисполнен роскошными цветами и плодами...» (Аф. III, 257); «предания представляют аиста, лебедя <...> проводниками усопших» в рай (Аф. III, 293).
Древняя тень Маврикии .- Речь идет о дубраве Мамре (Мамврия) - библейское именование места; впрочем, происхождение есенинской транскрипции этого топонима («Маврикия») не выяснено.

Дождиком в нивы златые
Нас посетил Авраам .

Вероятно, здесь Авраам выступает по воле автора не только как библейский персонаж, живший у дубравы Мамре (см. Быт., гл. XII-XXV), но и как водорожденный бог древних.

Главная » Артикли » Небо как колокол есенин. Иорданская голубица