За что критиковали теорию дарвина. Теория дарвина - доказательства и опровержение теории происхождения человека

Антидарвинизм направлен против теории естественного отбора, как творческого фактора видообразования. Этим определяется методологическая сущность антидарвинизма, и отсюда же необходимо исходить в критике антидарвинистских концепций.

а) Генезис антидарвинизма . Все антидарвинистские теории объективно являются оружием реакции и используются, а в очень многих случаях создаются в ее интересах и ставятся на службу ей. Это можно показать многочисленными фактами. Например, в Германии, в особенности во время первой мировой войны, в послевоенный период, а также на протяжении всего периода фашизма, количество антидарвинистской литературы резко возросло, и многочисленные авторы откровенно стали на путь использования биологической проблематики в целях реакции и «обоснования» дикой фашистской социальной демагогии и мракобесия.

Антидарвинизм, несомненно, возник, как общественное явление, как одно из выражений борьбы реакции с прогрессом, идеализма и механицизма - с диалектическим материализмом.

б) Общая оценка антидарвинистских теорий эволюции в свете фактических данных . Все антидарвинистские теории построены по некоторой общей схеме: 1) на попытках опровержения и дискредитации теории Дарвина и 2) стремлении заменить ее антиматериалистическими представлениями об органической эволюции. Как уже указывалось, основной критике подвергается теория естественного отбора. Эта критика состоит в следующем.

1. Прежде всего, атаке подвергается представление Дарвина, что материалом для эволюции служат объективно случайные, ненаправленные, неопределенные наследственные изменения . Строится, примерно, следующая схема рассуждений. Эволюционный процесс закономерен, а если это так, то он не может строиться на случайных изменениях. Изменения, говорят антидарвинисты, не случайны, а определенно направлены, а следовательно и эволюция есть, пользуясь термином Берга, номогенез, т. е. эволюция на основе закономерности, а не тихогенез, или эволюция на основе случайностей. Другими словами, принимаемая антидарвинистами направленность эволюции есть прямое следствие направленности изменений.

Этому рассуждению может быть противопоставлен соответствующий материал, где указано, что необходимость осуществляется через случайности и что случайность исторически развивается в необходимость (приспособление). Верно, конечно, что всякое наследственное изменение само по себе закономерно, ибо оно имеет определенные причины и является их конкретным следствием. Однако, любое изменение объективно случайно с точки зрения его экологического значения в данной среде, так как оно может быть полезным, вредным или индиферентным, и только через естественный отбор биотипов и миксобиотипов, оказавшихся наиболее приспособленными к данным условиям, изменение становится приспособлением, а следовательно, случайное становится необходимостью. Антидарвинисты не понимают того факта, что случайность есть форма проявления необходимости, а между тем огромное число данных (часть которых приводилась в этом курсе) показывает, что, например, мутации действительно объективно случайны в указанном выше смысле, и что нередко они, сами по себе, вредны, так как нарушают установившиеся полезные корреляционные зависимости, а следовательно и онтогенетическое формообразование. Очевидно, что должен существовать фактор, преобразующий нередко вредные мутации в качества адаптивного значения. Этот фактор и есть отбор. Антидарвинистская путаница в этом вопросе связана с тем, что антидарвинисты, как ранее указывалось, занимаются сведением эволюции к изменчивости и не видят коренных различий между изменением, как физиологическим процессом, и приспособлением, как явлением исторического порядка.

2. Нападениям подвергается также положение Дарвина о том, что наследственные изменения имеют различное направление . Согласно антидарвинистам, они идут в определенном направлении, вследствие чего и эволюция есть ортогенез. Факты говорят совершенно противоположное. В пределах любого вида изменения затрагивают разные органы, изменения их имеют разные степени, они проявляются в различных комбинациях и приобретают разное жизненное значение. Поэтому для естественного отбора возникает широкое поле к элиминирующей, а тем самым и к творческой деятельности.

Антидарвинисты этого-то и не понимают, путая и в данном вопросе две различные категории явлений - изменчивость и эволюцию. Так, Берг доказывает, что изменения ограничены и идут только в определенных направлениях, на примере эволюции лошадиных предков. Достаточно, якобы, обратиться к ним, и мы тотчас убедимся, «что о бесконечном числе вариаций, из которых можно было бы выбирать, как пишет Берг, не приходится говорить». В этом положении все не верно. Во-первых, как мы уже знаем, естественный отбор основан не на выборе, а на элиминации. Во-вторых, не верно, что многообразие предков лошади не велико. Указывалось число видов в отдельных родах лошадиного древа. Оно очень велико, исчисляясь сотнями. В-третьих, и в этом главное, вообще нельзя доказывать ограниченность изменений - ограниченностью числа видов. Здесь опять сказывается всегдашняя коренная ошибка антидарвинистов - сведение эволюции к изменчивости. В нашем курсе было с достаточной полнотой выяснено различие между этими категориями явлений.

3. Антидарвинистской атаке подвергается также самый механизм творческой деятельности отбора . Во-первых, неверно формулируется его роль, как выбирающего фактора (Берг и другие авторы). Об этой стороне вопроса было указано в своем месте. Во-вторых, антидарвинисты указывают, что мелкие индивидуальные наследственные изменения, которым Дарвин справедливо придавал столь большую роль и на которых строится тонкая шлифующая роль отбора, якобы, не могут давать каких-либо преимуществ и иметь полезного значения. Возражение это совершенно не состоятельно. Прежде всего, отметим, что оно построено на чисто субъективистской, антропоморфической оценке роли изменений. Последние могут иметь весьма мелкое фенотипическое выражение и кажутся нам «мелкими», но часто мы ничего не знаем о том, какое влияние они оказали на систему самого развивающегося организма. Далее - и в этом главное - мелкие наследственные изменения, несомненно, имеют селекционное значение, на что указывают многочисленные факты. Напомним, что даже приближенное сходство крыльев бабочки с листом дает критический эффект; что в рядах форм наблюдается постепенное нарастание критических эффектов; что уже зачатки специальных фоторецепторов у аннелид - полезны; что в рядах аннелид мы наблюдаем последовательные стадии усложнений, превращающих фоторецепторы в глаз, и что каждая из этих стадий - полезна. На примере крыльев бабочек Zaretes мы видели, что смещение срединной жилки заднего крыла на ничтожное расстояние (мелкое изменение) до совпадения со срединной жилкой переднего крыла сразу повышает криптический эффект; что ничтожные мелкие изменения в строении мандибул личинок жуков из сем. Silphidae связаны с иным образом жизни; что ничтожные изменения в ширине крыльев у семян бескрылого погремка определяют коэффициент лётности семян, а следовательно, и их судьбу; что мелкие, улавливаемые только, вариационной статистикой различия определяют глубоко различные адаптации у рачков и т. д. Ряд данных, приведенных в нашем курсе, показывает, что именно мелкие наследственные изменения, не вызывающие серьезных нарушений в онтогенезе, - основа эволюции путем естественного отбора. Творческая роль последнего четко доказана и есть предмет точной науки, доступный экспериментальному обоснованию в полевому наблюдению, чего нельзя сказать об «эмергентных факторах», «аристогенезе», «аллелогенезе», «ологенезе», «номогенезе», «энтелехии», «душах», «идеях» и прочих атрибутах антидарвинизма.

Антидарвинисты особенно яростно нападают на дарвинистское толкование критических сходств и мимикрии. Так, Гейкертингер в другие авторы в ряде работ пытались опровергнуть селекционное значение этих явлений. Однако, попытки эти оказались несостоятельными. Прием, употреблявшийся антидарвинистами, таков. При помощи соответствующих экспериментов они показывали, например, что птицы поедают и «приспособленных» и «неприспособленных» насекомых (например, критически и некритически окрашенных, несъедобных и съедобных и т. п.). Если это так, то, следовательно, естественного отбора нет. Рассуждение это основано на неверном, идеалистическом понимании приспособления, как абсолютного свойства организмов. Если, мол, птицы поедают криптически окрашенных насекомых, то следовательно, вся теория отбора не верна. И действительно, факты собранные антидарвинистами, только подтверждают основной тезис дарвинизма, что приспособленность (органическая целесообразность) есть не «изначальное» свойство организмов, а только явление относительного соответствия факторам среды, почему при изменении последних приспособление, теряет свое адаптивное значение, т. е. перестает быть им. Так, мы видели, что критическая окраска богомолов (в опытах Беляева) была действительна против нападений чекана-каменки, тогда как вороны съели и «приспособленных» и «неприспособленных». Факты, доказывающие относительность приспособленности, т. е. отсутствие «изначальной целесообразности», были приведены в достаточном количестве, и они иллюстрируют элементы положительной характеристики взглядов Дарвина на адаптации и подтверждают всю теорию отбора. Антидарвинисты, проводящие ложную идею об абсолютной, изначальной целесообразности, не замечают того, что их экспериментальные потуги показать указанными выше опытами ошибочность дарвинизма, в действительности доказывают правильность дарвинистского понимания адаптаций, как явления отношений организма к среде, а не абсолютного и изначального свойства.

4. Отвергая творческую роль отбора, антидарвинисты отвергают и его следствия, в частности дивергенцию, как ведущую закономерность филогенетического развития . Отвергается ими и монофилетическое происхождение органического мира. Отрицание этих основных признаков и закономерностей органической эволюции - совершенна голословно. Были приведены многочисленные факты, показывающие, что учение о монофилии есть основа, разрушение которой приводит к отрицанию идеи единства органического мира, подтверждаемого, однако, множеством фактов, тогда как учение о дивергенции, столь же конкретно обоснованное научными данными (сравни эволюцию лошади, слонов), является не только твердо доказанным, но и служит (в свете фактов единства органического мира) единственным материалистическим объяснением явления многообразия. Впрочем, и сами антидарвинисты не едины в своем отношении к данному вопросу, и никто другой» как Осборн, в ряде блестящих работ, показал многочисленные факты адаптивной радиации, т. е. дивергенции. Однако, характерно, что вне теории отбора он не смог объяснить ее причины, и ссылаясь, в качестве последней, на выдуманный им аристогенез, сам признает в одной из своих работ его… непостижимость!

В целом нападки антидарвинистов на теорию Дарвина не являются серьезными, и характерно, что все они были изобретены еще в XIX веке, а с тех пор только повторялись в новых выражениях и новой форме.

Выше мы видели, что предлагают антидарвинисты взамен дарвинизма: учение о нематериальных факторах эволюции, сведение последней к изменчивости, защиту принципа ортогенеза, признание изначальной целесообразности, принципа полифилии и конвергенции, идею возникновения новых видов путем пароксизма.

Критиковать эти положения означало бы повторять все содержание нашего курса, почему мы остановимся на них весьма сжато. С нематериальными факторами науке вообще нечего делать. О неправомерности сведения эволюции к изменчивости достаточно сказано. Принцип телеологического ортогенеза, предопределенности эволюции не только голословен, но и глубоко реакционен. Он заменяет настоящее причинное объяснение произвольными допущениями, означает признание фатальной обреченности эволюции, и следовательно, бессилие человека управлять ею. Не случайно поэтому при помощи теорий аллело-, аристо-, номо- и других «генезов» не было создано ни одной породы животных или сорта растений. Они были созданы и создаются только на основе теории отбора.

Прекрасно сознавая это, автогенетики и ламаркисты пытаются вбить клин между учением об искусственном и естественном отборе, утверждая, что творческое значение первого не служит доводом для обоснования теории второго. Против этого тезиса можно выставить ряд возражений. Во-первых, механизмы действия естественного и искусственного отбора безусловно аналогичны. Во-вторых, негативные формы искусственного отбора (т. е. через истребление, выбраковку) идут по той же схеме, что и естественный отбор. В-третьих, границы между искусственным и естественным отбором условны (бессознательный отбор). Наконец, в условиях эколого-селекционного метода обе формы отбора взаимодействуют. Указывалось, что совокупное действие естественного и искусственного отбора - наиболее прогрессивный метод хозяйственной работы. Практик непрерывно сталкивается в своей работе с положительным значением естественного отбора. А разве не естественный отбор создал форму бескрылого погремка, приспособившегося к установленному человеком порядку хозяйственной обработки ржи? Обе формы отбора так переплетаются, что границы между ними становятся относительными, а их механизм (как это видно на примере с погремком) - аналогичным.

Принцип изначальной целесообразности не выдерживает никакой критики. С этой же точки зрения ценны указания Шмальгаузена о частой вредности мутаций. Этот факт с предельной четкостью показывает, что 1) наследственные изменения не адекватны эволюционному процессу и 2) что в системе самого организма нет факторов изначальной целесообразности.

О полифилии уже было сказано, что же касается конвергенции, то не выдерживает никакой критики самое противоположение ее дивергенции, так как она есть прямое следствие дивергентного развития представителей различных групп, которые проникли в одну и ту же среду и конвергировали. Проникнув в одну и ту же экологическую среду, они по необходимости, т. е. в силу конкуренции, становятся конвергентно сходными, так как иначе нельзя удержаться в жизни.

Дельфин по необходимости, т. е. в силу борьбы за существование, должен быть конвергентно сходным с рыбой, так как иначе он не сможет быстро и ловко плавать и конкурировать с другими дельфинами или хищными рыбами. Таким образом, шаг за шагом, в ходе конкуренции, вырабатывалось все большее конвергентное сходство с рыбами. Исторически конвергенция возникла, как неизбежное следствие дивергенции, и не может толковаться, как особый «принцип», якобы, противоположный последней.

Антидарвинистский «скачкизм», представление о пароксизмах эволюционного процесса - признак антиисторичности антидарвинистских концепций. Кювье также говорил о революциях земного шара, но, как метко сказал Энгельс, эта идея революционна на словах и реакционна на деле. Она, как и все прочие антидарвинистские построения, основана на смещении внезапных, скачкообразных наследственных изменений (мутаций) и эволюционного процесса, который идет согласно диалектическому закону развития - через мелкие скрытые количественные изменения - к изменениям качественным, коренным. Мутация, по отношению к системе вида, - только количественное изменение, и только через процесс непрерывного отбора, путем накопляющего и перестраивающего его действия достигается развитие новых миксобиотипов, новых подвидов и, в конечном счете, новых видов.

Данные науки из года в год делают теорию Дарвина все более прочной, а антидарвинизм - все более беспочвенным.

Что касается первого принципа дарвинизма «Борьба за существование», то он, как и второй принцип («естественный отбор») говорит о том, что в борьбе животных за существование погибают слабые, а более сильные или просто более подходящие к своей среде и ее условиям организмы выживают. Это выживание и есть «естественный» отбор, который ведет к тому, что совокупность тех свойств данных животных, которые помогают им в данной обстановке уцелеть в борьбе за существование, является чисто случайной , т. е. животные обладают ими не в порядке приспособления или творческой активности, а просто случайно. Эти случайные преимущества отдельных животных и являются причиной того, что они в борьбе за существование могут уцелеть, - так что их потомство имеет достаточно шансов к тому, чтобы у них, благодаря унаследованию приобретенных их родителями через борьбу за существование свойств, эти ценные свойства могли бы закрепиться и могли бы развиваться дальше. Таким именно путем, по Дарвину, возникают новые и усиливаются прежние свойства животных.

Во всем этом построении немало верного, но это построение все же не охватывает всей полноты фактов, сюда относящихся. Прежде всего надо иметь в виду несомненный факт «взаимопомощи» в животном мире, который ограничивает и ослабляет борьбу за существование. Иначе говоря, борьба за существование не есть такой всеобщий факт, как его выдвигает Дарвин. С другой стороны, борьба за существование очень часто ведет вовсе не к прогрессу , т. е. к улучшению тех или иных ценных свойств животных, а наоборот ведет к регрессу, т. е. ослаблению этих ценных сторон. Существует не только эволюция, ведущая к прогрессу, но есть и факт «регрессивной эволюции» .

С другой стороны, сведение всех изменений к действию случайных обстоятельств, выдвигающих ту или иную функцию, закрепляемую в своем случайном соответствии с новой средой через наследственность, делает непонятной наличность целесообразности в возникновении новых функций и новых органов, а тем более новых видов. Наш русский знаменитый хирург Н. Н. Пирогов справедливо высмеивал это ударение на случайности, как действенном факторе развития, говоря об «обожении случая». Что «случайность» может иметь положительное значение в возникновении или изменении тех или иных функций и даже видов живого бытия, это, конечно, верно, но нельзя же сводить творческую силу природы к случайному сочетанию тех или иных данных! Нельзя поэтому отвергать значение приспособления организмов, как проявление творческой их активности, на чем настаивал уже Ламарк и что с такой обстоятельностью защищает современный неоламаркизм. Но значение и богатство этих творческих движений не может быть сводимо и к одному приспособлению. Есть несомненная «направляющая» сила в организмах, в природе, как целое. Это с полной силой проявляется в т. н. «мутациях», - тех внезапных и необъяснимых (с точки зрения «причинности») творческих переменах, которые «вспыхивают» иногда в организмах, создавая ряд изменений, нужных и полезных . Факт мутации, хотя и не может быть толкуем очень расширенно, свидетельствует о наличности «скрытой энергии развития», о которой так верно говорил еще Аристотель, - и в то же время очень глубоко подрывает основы правоверного дарвинизма, который кроме чисто внешней случайности не знает никаких внутренних факторов развития.

Вообще дарвинизм, как общее учение об изменениях в природе, в частности о возникновении новых видов живого бытия, не может быть защищаем в настоящее время. Если он дает объяснение некоторых фактов, то не может быть признаваем, как единственная и всеохватывающая система в вопросе о возникновении новых видов. Заметим тут же, что исторически наибольшим ударом по дарвинизму явилось указание Вейсмана и целой плеяды ученых, занимавшихся вопросом о природе «наследственности», - на то, что наследственность не может быть относима к вновь приобретенным свойствам , возникшим так, как это описывал Дарвин. Правда, вопрос о природе наследственности остается и поныне загадкой, но все же указания Вейсмана были правы, как и детальные исследования Менделя. Пресловутые утверждения советского ученого Мичурина, которые были официально объявлены как неоспоримое достижение советской науки, не встретили никакой поддержки даже в сов. России, не говоря о западной науке. Суть же Мичуринской гипотезы заключалась как раз в утверждении того, что случайные или искусственно вызванные изменения («ново приобретения») закрепляются в наследственности. Мичуринская гипотеза есть, конечно, научная фикция, но она совершенно в духе правоверного дарвинизма.

Со времен Ч. Дарвина и до сегодняшних времен эволюционное учение находится в центре критики с разных сторон, в основном, со стороны религии. В США нападки на эволюционизм приняли форму даже судебных разбирательств. В Пенсильвании решение о том, чтобы школьникам по биологии были зачитаны 4 параграфа об альтернативе происхождения человека от обезьяны, принимает судья . Далее приводятся некоторые аргументы противников эволюции видов.

1. Отсутствие переходных видов между популяциями . По теории эволюции между рыбами и лягушками, антилопами и жирафом, медведем и китом и т.д. существовали переходные виды, которые так никогда и не были найдены. Единичные ископаемые (целикант, археоптерикс) также подверглись критике в качестве примера переходных видов.

Больше всœего ажиотажа вызвали поиски звена между человеком и обезьяной. Эрнст Геккель, чтобы заполнить промежуточное звено между человеком и животным, придумал ʼʼпитекантропаʼʼ (ʼʼобезьяночеловекаʼʼ). Но в природе нет не только питекантропов, но даже их останков. И вот в 1884 году один молодой человек по имени Эжен Дюбуа отправляется очень далеко: на Зондские острова в Тихом океане и роет там землю, чтобы этого питекантропа отыскать. Наконец ему попадаются два человеческих черепа, а в 14 метрах от них кусок черепа обезьяны. Эти разбросанные кости и были объявлены останками питекантропа (ʼʼЯванского человекаʼʼ). В 1922 году журнал ʼʼИллюстрированные Лондонские Новостиʼʼ напечатал изображение взрослого обезьяночеловека (ʼʼНебрасский человекʼʼ), ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ ʼʼвосстановилиʼʼ по одному-единственному зубу. Как потом оказалось - ϶ᴛᴏ был зуб свиньи. В 1912 году в Пилтауне в яме с песком нашли человеческий череп и челюсть, которая напоминала [?] обезьянью. И только в 1953 году стало известно, что эта находка была ловкой подделкой, и всœе кости были подброшены неизвестным мистификатором. Но даже если бы не было сомнений в этих находках, их нельзя было бы считать доказательствами. Ведь не хватает многого: всœех переходных звеньев, а ʼʼнашлосьʼʼ - всœего одно. Мамонты были найдены целыми стадами, а здесь мы имеем всœего один-два вида.

Были и массовые находки костей так называемых ʼʼрамапитековʼʼ и ʼʼавстралопитековʼʼ. Но в 1982 году было доказано, что рамапитек – предок орангутангов и не делал орудий (да и сам факт использования подручных орудий животными и птицами был неоднократно зафиксирован, к примеру, птицы могут использовать камни для разбивания яиц).

В 1974 Дональд Иогансен нашел женский скелœет австралопитека и на основании одного единственного коленного сустава ʼʼдоказалʼʼ, что эта обезьяна была прямоходящей. При этом через 12 лет он признался, что эта коленная кость была найдена за две мили от скелœета и на 60 метров глубже в земле.

2. Изучение заборов сверхглубокой Кольской скважины (12260 м) показали, что горные породы возрастом 1,9-1,6 млрд. и свыше 2,8 млрд. лет, считавшиеся извечно ʼʼмертвымиʼʼ, когда-то формировались при активном участии биологических процессов. Это подтвердило идею В. И. Вернадского о наличии на Земле докембрийских биосфер.

3. Мутации рассматривают сегодня в качестве двигателя эволюции. При этом экспериментально был доказан только пагубный эффект от мутагенных воздействий на клетки: уродства, дисфункция органов, паталогии.

4. Для реализации всœей цепи случайностей, ведущей от одноклеточного существа к человеку потребовался бы в миллиард раз больший отрезок времени, нежели 5 млрд. лет. За 150 лет существования бактериологии не зафиксировано ни одного перехода одной бактерии в другую, которые, как известно, являются самыми быстроразвивающимися организмами (за полчаса они образуют колонии).

5. Идея накопления случайных изменений противоречит положению борьбы за выживание. Для того, чтобы организм эволюционировал в другой вид, ему крайне важно накопить признаки для него. При этом эти признаки будут иметь смысл только когда они будут целиком сформированы. Но для того чтобы им сформироваться целиком, должно пройти время. В то же время известно, что новые признаки, еще не работающие на организм по идее эволюции должны привести к отмиранию вида, т.к. он имеет то, что мешает ему для выживания, является лишним. Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, живой организм должен возникнуть сразу, случайные изменения не могут накапливаться, потому что по отношению к организму, функционирующего по другому, они не обладают никакой функцией, никакими смыслом и целью.

6. Археологические аномалии, число которых в разы превосходит т.наз. ʼʼпитекантроповʼʼ, свидетельствуют о существовании человека на Земле миллионы лет назад.

7. Рудименты человека: копчик, аппендикс, частичный волосяной покров, клыки, ногтевые пластины. В случае если представить, что мы продолжим от них избавляться, то можно представить физически слабое, почти беззубое, с коротким туловищем, с огромной шаровидной лысой головой, без бровей, на двух нижних конечностях по четыре пальца, на двух верхних – по три.

8. Ф. Энгельс выдвинул идею происхождения человека от обезьяны в результате трудовой деятельности. При этом ʼʼтрудоваяʼʼ деятельность муравьев, пчел на протяжении миллионов лет не приводит к переходу этих насекомых к другому виду.

9. Онтогенез не повторяет филогенез . Строение зародыша человека не соответствует строению его воображаемого ʼʼпредка-головастикаʼʼ, а ʼʼжабрыʼʼ не что иное, как складки. В случае если ранняя стадия онтогенеза повторяет филогенез, то данный принцип должен быть универсален, не только встречаться у человека. Онтогенез змей должен воспроизводить всœе, что предшествовало хордовым, онтогенез комаров – всœе, что предшествовало членистоногим. При этом этого нет, в связи с этим онтогенез человека, в котором воспроизведены якобы стадии развития рыб, земноводных и т.п. носит поверхностный характер.

10. Процессы взаимопомощи в природе равноправны процессам борьбе за выживание . Ч. Дарвин преуведичил значение борьбы за выживание. Существует масса фактов заботы о слабых. Все люди в жизни проходят через этапы, когда они потенциально более слабые: детство, болезнь, старость и т.п. Мы не можем быть последовательными социал-дарвинистами и отвергать всœех слабых, т.к. в мире слабость и сила очень относительны: на каждого сильного есть более сильный. Затем, сегодня ты сильный, а завтра – слабый. По этой причине человек старается жить по формуле: сильный заботится о слабом.

Русский географ и путешественник П. А. Кропоткин в своих воспоминаниях при­водит много примеров взаимопомощи среди животных и предлагает дополнить принцип борьбы за существование принципом взаимной помощи как одним из важнейших факторов эволюционного процесса . Дельфины по теории эволюции, никак не должны спасать людей. Согласно эволюционизму, такие добродетели человека как дружелюбие, уважение, прощение, бескорыстная помощь, милосœердие, сострадание должны были уже давно умереть как рудименты. При этом, несмотря на то, что эти качества редки, они остаются самой высокой планкой шкалы ценностей.

11. Кембрийский взрыв. Основные виды растений, насекомых, некоторые виды животных появляются одновременно в одну эпоху порядка 400 млн. лет тому назад.

Возможно, биологии еще предстоит совершить тот же поворот к энергии, который был совершен в физике. В физике была позиционирована квантово-полевая картина мира, не имеющая с макроскопической точки зрения массы. Жизнь также является квантово-полевым понятием. Жизнь­ - ϶ᴛᴏ порция энергии, хотя эту энергию мы не можем сейчас изучать в силу ее мезоскопических характеристик .

План проведение семинарского занятия по теме № 9

1. Гипотезы происхождения жизни.

2. Этапы развития эволюционного учения.

3. Синтетическая теория эволюции.

4. Критика эволюционной парадигмы в объяснении феномена жизни.

Задания

1. Какие Вы знаете формы мировоззрения и как они отвечают на вопрос о происхождении человека?

2. По опросам, менее 10% россиян считают, что человек произошёл от обезьяны. Почему же именно научное мировоззрение доминирует в образовании?

3. Кто является предшественником Ч. Дарвина в каков их вклад в теорию происхождения видов благодаря естественному отбору?

4.Чем отличается синтетическая теория эволюции от дарвинизма?

Известно, что Дарвин пытался объяснить совершенство и разнообразие существующих организмов теорией эволюции.

Эволюция, по Дарвину, осуществляется в результате взаимодействия трех основных факторов: изменчивости, наследственности и естественного отбора. Изменчивость служит основой образования новых признаков и особенностей в строении и функциях организмов, наследственность закрепляет эти признаки, под действием естественного отбора устраняются организмы, не приспособившиеся к новым условиям существования. Этот процесс ведет к накапливанию все новых приспособительных признаков и в конечном итоге — к появлению новых видов.

Однако с 1859 года, с момента выхода в свет книги Дарвина «Происхождение видов» не обнаружено ни одного факта, подтверждающего его гипотезу.

Последователи Дарвина — Опарин и другие — пытались объяснить, как из неживой материи возникла живая. Они считали, что в определенных условиях на Земле образовался т. наз. «первичный бульон», в котором под влиянием разных факторов — тепло, солнечное излучение и т.п. — возникла жизнь. Примитивные формы размножались, мутировали, усложнялись — и так дошло до простейших организмов, а затем и живых существ.

Однако нет никаких свидетельств существования «первичного бульона».

Другое сомнение заключается в том, что любое органическое соединение разрушилось бы, вступив в реакцию с кислородом. А наличие кислорода в атмосфере Земли — доказанный факт. Ведь если бы не было кислорода и озона, то ультрафиолетовое излучение Солнца, проникая сквозь атмосферу, немедленно убило бы все живое.

Второе недостающее звено — отсутствие ископаемых переходных форм. Дарвин верил, что они найдутся.

Он так и писал: «Ряды постепенно меняющихся ископаемых будут обнаружены в будущем. Неподтверждение этого факта является серьезнейшим аргументом против моей теории».

С тех пор найдено множество останков ископаемых животных. Однако переходные формы не обнаружены до сих пор.

Куратор Чикагского музея естествознания Дэвид М. Рауп пишет: «Вместо того, чтобы подтвердить картину плавного постепенного становления жизни, находки дают отрывочную картину, а это значит, что виды сменялись неожиданно, резко, почти или совсем не изменяясь».

Ему вторит другой видный ученый, Дентон: «Несмотря на активность изысканий во всем мире, связующие звенья не обнаружены, и цепь находок так же прерывиста, как в дни, когда Дарвин писал “Происхождение видов”».

Кроме отсутствия доказательств правильности гипотезы Дарвина, имеются доказательства ее несостоятельности. Теория эволюции говорит о том, что новые органы должны возникать в результате незначительных изменений, наслаивающихся длительное время.

Сам Дарвин пишет в «Происхождении видов»: «Если удастся доказать, что хоть один сложный орган возник не за счет многочисленных последовательных незначительных изменений, моя теория потерпит полный крах».

Однако исследователи уже обнаружили около тысячи живых существ, органы которых не имеют аналогов в животном мире.

Профессор Робин Тилярд из Сиднейского университета пишет, что «половые органы самца стрекозы не имеют аналогов в животном царстве; они не образовались ни от каких ранее известных органов и происхождение их — самое настоящее чудо».

Ботаник Френсис Эрнест Ллойд писал в 1942 году о насекомоядных растениях (венерина мухоловка): «Объяснить происхождение таких высокоразвитых органов растений, как хватательные, современной науке не под силу».

Палеонтолог Барбара Шталь писала в 1974 году: «Каким образом возникли перья птиц из чешуи рептилий, наука затрудняется объяснить».

Профессор биологии Ричард Б. Гольдшмит из Калифорнийского университета спросил коллег-дарвинистов, как они объясняют происхождение не только птичьих перьев, но и волосяного покрова у млекопитающих, сегментацию у членистоногих и позвоночных, трансформацию жабер, зубов, ракушек моллюсков, происхождение желез, вырабатывающих змеиный яд, появление фасеточного глаза насекомых и т.п.

Сторонники эволюции вынуждены были развести руками и либо игнорировать известные факты, либо верить, что когда-нибудь наука разгадает эти загадки.

Дарвин не был знаком с генетикой (она появилась позднее) и полагал, что один вид может медленно «эволюционировать» в другой путем постепенных изменений.

Но сегодня ученые знают, что гены имеют пределы изменчивости. Это было установлено в 1948 году генетиком Гарвардского университета Эрнестом Мейромом.

После ряда мутаций пятое поколение мушек-дрозофил всегда приходит в норму. Френсис Хитчинг заявил в 1982 году: «Все опыты по селекции показали, что рамки селекционирования строго ограничены».

Гартман и Кук ставили опыты с быстро делящимися одноклеточными. Меняли температуру, питание и другие условия. Опыты продолжались 25 лет. Результат: никакой разницы между первым и последним организмом.

Ни Дарвину, ни кому-либо другому не удалось превратить один вид в другой или быть свидетелем такого превращения — факт, способный смутить самых ревностных приверженцев теории эволюции.

И последний удар гипотезе Дарвина наносит теория вероятности. Белки и ферменты — это кирпичики, из которых строится все живое: вирусы, бактерии, растения, птицы, рыбы, животные и организм человека. Молекула белка состоит примерно из 20 аминокислот. Профессор Роберт Шапиро из Нью-Йоркского университета подсчитал, что возможность «самозарождения» обычного фермента 10 в — 20 степени, то есть это вероятность вытащить один красный шарик из горы 100.000.000.000.000.000.000(!!!) черных шариков.

Бактерия — это уже жизнь. Но она содержит две тысячи ферментов. Вероятность случайного возникновения одной бактерии на Земле за миллиард лет — 10 в — 39950 степени.

«Поэтому, — пишут доктор Фред Хойл и его единомышленник Чандра Викрамасингх после всех подсчетов, — вероятность случайного появления на свет даже одной простой бактерии столь ничтожно мала, что нельзя отнестись к этому серьезно. Скорее торнадо, пронесшийся над свалкой металлолома, соберет из обломков “Боинг-747”».

В человеческом организме 25 тысяч ферментов, и вероятность их случайного возникновения 10 в — 599950 степени. Легче найти одну красную бусину в груде черных, причем размер этой груды — в триллион триллионов раз больше размера вселенной…

Столкнувшись с такой обескураживающей статистикой, научный мир пересматривает взгляды на эволюцию. В 1970 году профессор Эрнст Чейн, лауреат Нобелевской премии, выделивший пенициллин, писал: «Утверждение о том, что развитие и выживание наиболее приспособленных особей есть следствие случайных мутаций, считаю безосновательным и противоречащим фактам».

Фред Хойл и Чандра Викрамасингх писали в 1989 году: «Какие бы новые факты ни привлекались, жизнь на Земле не могла возникнуть случайно. Полчища обезьян, бегающих по клавишам пишущих машинок, не смогут воспроизвести творения Шекспира по той простой причине, что всей вселенной не хватит, чтобы вместить необходимые для этого обезьяньи орды и пишущие машинки».

Чтобы вы могли хотя бы отдаленно представить себе, что такое 10 в — 39950 степени — вероятность «самозарождения» одной бактерии — нарисуем такую картину. У директора компании государственных лотерей 12 детей. Перед каждым тиражом, которые проводятся раз в месяц, он покупает каждому ребенку по одному билету. В январе к папе приходит старший сын и просит его поздравить — он выиграл главный приз — 5 миллионов долларов. В феврале такой же выигрышный билет на ту же сумму приносит дочь. И так — весь год.

Правдоподобная картинка, не так ли? А если такое все же случится, не окажется ли наш «удачливый» директор за решеткой? Так вот, вероятность 12 раз подряд выиграть в лотерею главный приз (1 выигрышный билет на 1 миллион проданных билетов) равна «всего» 10-72. А возможность случайного появления на свет одной бактерии, как мы уже сказали, — 10 степени — 39950 степени. То есть покупая один билет, счастливчик выигрывает главный приз 6658 раз подряд!

Поделитесь этой страницей со своими друзьями и близкими:

ВКонтакте

В период становления теория подвергается критике со стороны консерваторов. Когда она превращается в парадигму - образцовое для своего времени решение проблемы, критики, частью те же самые, переходят в лагерь новаторов. Парадигма не может не вызывать раздражения, так как, по словам А. А. Любищева , «самое умное учение, сделавшись господствующим, завербовывает и дураков в число своих последователей». У того же автора находим любопытное признание [с. 177]: «Без опиума научного в форме ортодоксального селекционизма ученые, может быть, запутались бы в проблемах (что, видимо, и случилось со мною, отчего и получилась такая низкая продуктивность в общем, по совести говоря, очень трудолюбивой жизни)».

Парадигмой становится только та теория, которая порождает разветвленную исследовательскую программу. Пока эта программа успешно направляет деятельность ученых, парадигма практически не уязвима для критики. Но по мере истощения исследовательской программы назревает необходимость смены парадигм. Критик, которого до сих пор никто не слушал, теперь. легко находит сочувствующих. Но и сознавая необходимость критики, не стоит относиться к ней некритически.

Если от теории требуется логичность, последовательность, то от критики - тем более. Между тем есть критики, которые сами не знают, против чего они выступают. В 1969 г. Дж. Кинг и Т. Джукс объявили о «недарвиновской эволюции», заключающейся в том, что какая-то, может быть, значительная часть биохимической изменчивости не имеет приспособительного значения и, следовательно, не подлежит отбору. Но Дарвин постоянно упоминает о нейтральной изменчивости (разумеется, морфологической), об инадаптивных признаках, которые, по его мнению, особенно важны для филогенетической классификации организмов. Кинга и Джукса, таким образом, можно считать псевдо-антидарвинистами (существуют и псевдодарвинисты, возводящие естественный отбор в некий метафизический принцип).

Однако с тем же доводом - существованием признаков, не имеющих приспособительного значения, выступали и критики, стоящие на совсем иных позициях. Среди них, как ни странно, Л. С. Берг , утверждавший присущую всему живому изначальную целесообразность. Увлекшись критикой теории отбора, он приводит столько ярких примеров развития признаков «вне отношения к пользе», что после них уже очень трудно поверить в изначальную целесообразность (впрочем, не все благополучие с логикой и у критиков Берга: К. М. Завадский и А. Б. Георгиевский считают «методологической основой ошибок Берга» то, что вопрос о причинах эволюции он пытался решить с помощью палеонтологии, эволюционной морфологии и эмбриологии, «которые в принципе Не в состоянии на него ответить»- на это способна только экспериментальная генетика; но ведь и Дарвин поневоле впадал в ту же «методологическую ошибку»).

На первый взгляд, более логично использование того же аргумента (инадаптивных признаков) у А. А. Любищева , который с его помощью хотел доказать ведущую роль ателических, т. е. нецелеполагающих законов формообразования (якобы отрицаемых Дарвином; в действительности Дарвин приводит ряд примеров в пользу этой точки зрения и заключает: «Мы видим, таким образом, что у растений многие морфологические варианты могут быть объяснены законами роста и соотношения частей, независимо от естественного отбора» ). Однако вслед за этим Любищев пишет, что строение организмов все-таки, «слишком определенно носит черты целесообразного», и развивает идею целеполагающих начал в природе, отчасти напоминающую номогенез Берга, но еще больше - старомодный деизм. В данном случае речь идет не о том, прав или не прав Любищев - нас интересует логика его рассуждений, а она несомненно страдает от сосуществования целеполагающего с таким количеством ателического. Невольно возникает подозрение, что основная цель этих совмещений - не оставить места для естественного отбора, который дает лишь «приблизительное» объяснение эволюции. Правда, другого нет, но лучше, по Люби-щеву, вообще обойтись без объяснения, чем довольствоваться приблизительным. Очевидно, хорошее объяснение должно родиться сразу в полном блеске и всеоружии, как Афина из головы Зевса.

Критика теории отбора - это настоящая антология элементарных логических ошибок. Утверждают, что отбор не имеет значения, поскольку есть признаки, от которых никакой пользы, что насекомоядность росянки - не средство борьбы за существование, так как берёза, например, вполне обходится без нее, что вся теория неверна, потому что Дарвин или кто-либо из его последователей неточно описал тот или иной случай и т. д. (аргументация ad hominem настолько привилась, что ссылки на чей-то недобросовестный или неэтичный поступок бывает достаточно, чтобы дискредитировать идею).

Одно из направлений критики основывается на противопоставлении «борьбы» и «любви» как движущих сил эволюции. Известный революционер П. Кропоткин, а вслед за ним Берг, Любищев и другие (лысенкоисты в области внутривидовых отношений) ратовали за «любовь», приводя примеры.кооперации, симбиоза, взаимопомощи и т. п. Действительно, Дарвин испытывал определенные трудности в объяснении альтруизма. Сейчас, однако, выполнены весьма основательные работы, связывающие возникновение альтруистического поведения с отбором (см. следующую главу). Необходимо так же непредвзято рассмотреть возможность возникновения симбиоза, кооперации и других проявлений «любви» как средств в борьбе за существование. Без этого тезис «любовь, а не борьба» звучит несколько демагогически.

Более эффективна критика, отводящая отбору роль консервативной, а не творческой силы. Еще епископ Уильберфорс, оппонент Т. Хаксли на оксфордском съезде Британского общества содействия науке в 1860 г., писал в рецензии на «Происхождение видов»,что отбор сохраняет норму, а не создает новое. И. И. Шмальгаузен (1968), Т. Добжанский и другие исследователи, выделявшие стабилизирующую и творческую формы отбора, имели в виду, что отбор в одних случаях сохраняет сложившуюся норму, а в других, при изменении условий, формирует новую. Можно ли путем постепенных сдвигов нормы получить что-либо существенно новое? Строго говоря, ответа на этот вопрос нет, так как никто не проверял (искусственный отбор не в счет, принцип его действия иной). Кажется логичным предположить, вслед за Дарвином, что на постепенное создание нового отбору нужно очень много времени. Геологическое время исчисляется миллионами лет, но в критические моменты Земной истории этих миллионов в наличии не оказывается, поэтому Дарвин и полагал, что геологическая летопись недостоверна («неполна»-неточный перевод). Здесь действительно открывается возможность проверки теории. Если показания летописи подтвердятся, то будет получен существенный довод в пользу скачкообразного возникновения нового и снова окажется в центре внимания теория эволюции за счет резких отклонений в индивидуальном развитии, отодвинутая синтетической теорией на задний план.

В конце концов искусственный отбор, достижения которого так вдохновляли Дарвина, оперирует резкими отклонениями от нормы, можно сказать уродствами. Почему же естественному это противопоказано? Но один из парадоксов эволюционизма как раз и заключается в том, что естественный и искусственный отборы дают противоположные результаты: первый повышает приспособленность, второй - понижает (выведенные человеком сорта и породы, как правило, нуждаются в его поддержке). Или они вообще не имеют ничего общего (и тогда не следует рассматривать искусственный отбор как модель естественного), или мы чего-то недопонимаем в механизме естественного отбора.