Тимофеев ресовский николай. Николай владимирович тимофеев-ресовский - самые знаменитые ученые россии

Возможно, Тимофеев-Ресовский все-таки вернулся бы в Россию, но сыграл свою роль случай. Сразу после Олимпийских игр, проведенных в Германии, выезд из страны был практически закрыт. Как это ни парадоксально, даже в годы войны научно-исследовательский институт в Бухе продолжал числиться германо-советским и Тимофеев-Ресовский жил там, имея в кармане советский паспорт. Несколько раз Тимофееву-Ресовскому предлагали принять германское гражданство, но он отказался. Его интересовала только работа.

В 1945 г. в Берлин вошли части Советской армии. Тимофеев-Ресовский был арестован и отправлен в Карлаг, как пособник фашистов. Из Карлага, где он умирал от пеллагры, в 1947 г. его вытащил заместитель наркома внутренних дел генерал-полковник НКВД А. Завенягин. Вылечив, подняв на ноги, Тимофеева-Ресовского отправили на Урал в закрытую лабораторию. Работали там в основном немцы, тоже попавшие туда не по своей воле.

«Подбирали штат лабораторий, специалистов, дозиметристов, радиологов, химиков, ботаников, – писал Д. Гранин. – Естественно, Зубр (прозвище Тимофеева-Ресовского) больше знал немцев, тех, с кем приходилось сотрудничать все эти годы, но собирались и русские специалисты, которых удавалось разыскать, что было в ту послевоенную пору куда как не просто. Когда молоденькая выпускница МГУ Лиза Сокурова приехала на объект, ее неприятно поразила немецкая речь, которая звучала в лабораториях, в коридорах. Немудрено, что она потянулась к Николаю Владимировичу. Если он говорил по-немецки, это все равно было по-русски. Он всех приглашал на свои лекции. Заставлял учиться радиобиологии, биологическому действию разных излучений. Никакого серьезного опыта тогда не было ни у нас, ни у американцев. Набирались ума-разума опытным путем, искали средства зашиты от радиоактивности, пробовали; немудрено, что сами «хватали дозы» – несмотря на все предосторожности, болели. Предостерегаться тоже надо было учиться. Работы, которыми они занимались в Бухе – биологическое действие ионизирующих излучений на живые организмы, – вдруг, после атомных взрывов, обрели грозную необходимость».

В эти годы генетика в СССР была окончательно разгромлена, но это никак не коснулось работ Тимофеева-Ресовского. В лаборатории, отделенной от внешнего мира колючей проволокой, он свободно занимался официально отвергнутой в стране генетикой.

Во всем мире развернулись работы с радиоактивными веществами. Создавали атомную бомбу, атомные реакторы, атомные станции. Защита среды, защита живых организмов, защита человека – все это вставало перед наукой впервые. Надо было обеспечить безопасность работ, безопасную технологию. Молодая атомная техника и промышленность ставила многие проблемы. Даже ученые-физики не представляли себе толком нужных мер защиты при пользовании радиоактивными веществами.

Никто не знал, жив ли Тимофеев-Ресовский, но на Западе на его довоенные работы продолжали ссылаться. Когда лабораторию расформировали и немцы были отпущены на родину, Тимофееву-Ресовскому предоставили право набрать собственную научную группу и перевели в Уральский филиал Академии наук СССР. Там, с 1955 по 1963 гг., он руководил отделом Института биологии.

В 1956 году Тимофеев-Ресовский создал уникальную биофизическую лабораторию в Ильменском заповеднике, на озере Большое Миассово, проводил там семинары (иронично называвшиеся «трепами») для молодых ученых из разных городов страны, заложив основы радиоэкологической научной школы.

«Уралу повезло: судьба забросила в наши края великого и удивительного человека. Едва ли когда-нибудь жил на Урале, творил и вещал мыслитель такого масштаба, как Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский…» – вспоминает один из его учеников, профессор Ю. И. Новоженов (один из авторов воспоминаний, собранных в книге «Н. В. Тимофеев-Ресовский на Урале»).

За двадцатыми последовали печально известные 30-е годы, когда репрессиям подвергались не только люди, но и некоторые направления науки. Самой провокационной и идеологически невыдержанной тогда сочли генетику. А на пару с ней кибернетику. Что это за науки, законы которых не подчиняются указам партии? Впрочем, каковы ученые, такова и наука, рассудили отцы нации и взялись перевоспитывать строптивых всезнаек. Чего они стоят без своих лабораторий, например? Но чаще прибегали к более надежным методам воздействий: ссылке, каторге. И, как самому надежному - казни.

Многих разметала тогда судьба. Но есть удивительный пример того, когда знание действительно явилось силой, оказавшейся не по зубам даже таким монстрам того времени, как Сталин и Гитлер. В 2010 году этому невероятному человеку исполнилось бы 110 лет. Соотечественники впервые узнали о нем из романа Даниила Гранина, написанного сразу после начала перестройки. Название романа точно характеризует личность героя. Роман называется "Зубр", имя героя - Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. В историю науки он вошел как один из основоположников таких ее направлений, как молекулярная биология, радиационная генетика, радиобиология. Он и личностью был необычайной, титанической, яркой и свободной! Никаких железных "занавесей" для него не существовало и не могло существовать.

Когда роман вышел в свет, и о Тимофееве-Ресовском узнали тысячи и тысячи людей, многие подумали, что герой романа - образ собирательный. Хотя, конечно, это было совсем не так.

О Тимофееве-Ресовском слагали легенды. В 1925 году он как один из ведущих генетиков мира был приглашен в Германию, чтобы вместе с немецкими коллегами "двигать науку". Тем временем в России начались "черные дни": жертвами репрессий стали и два брата Николая

Владимировича, которые были расстреляны. Сознавая, что ему грозит та же участь, он смерти предпочел науку. И - остался в Германии.

В годы войны вплоть до 1945 года ученый продолжал свои научные изыскания, оставаясь гражданином СССР, о чем во всеуслышание любил напоминать окружающим. Рассказывают, что, когда Берлин превращался в пыль под дождем советских бомб, Тимофеев-Ресовский выходил под этот самый "дождь" и горланил русские песни. И никто не смел его остановить. Еще говорят, что не только дом, где жил этот неистовый русский, но и институт, где он работал, бомбы облетали стороной, словно заговоренные.

Именно в 1945-м, сразу после войны, Тимофеев-Ресовский надумал вернуться в Россию, хотя яснее ясного было, какой лакомой добычей станет он для "органов".

Советские правители проблему отбора решали принципиально иначе, чем немцы: те заполняли газовые камеры, на их взгляд, неполноценным человеческим материалом дабы не портили потомство. Наши генетики от власти уничтожали лучших.

Понятно, что на родине ученого ждали широко распахнутые ворота Бутырки, куда он прибыл в чем был.

Долго не живший в России, Тимофеев-Ресовский не знал даже, как вести себя на допросе, и попытался обернуть ег

в шутку. Со стороны его беседа со следователем походила скорее на интервью некоего господина с назойливым журналистом. Тот совал господину листок бумаги и требовал "автограф", который в условиях данной беседы означал бы, что "интервьюируемый" - английский шпион. Тимофеев-Ресовский шпионом не был. Однако, войдя в положение следователя, милостиво согласился на компромисс: он черкнет свой автограф в обмен на признание его шпионом чилийским. Ему же не все равно, что скажут о нем люди после его смерти.

Чтобы не терять даром времени в тюрьме, Тимофеев-Ресовский предложил создать институт прямо там.

Но настоящая работа развернулась в лаборатории, спрятанной в ильменском заповеднике, что на Урале. Скоро в народ просочились сведения о том, кто руководит этой секретной лабораторией, и к невольному отшельнику потянулись ходоки. Чтобы попасть к учителю, им приходилось пешком преодолевать горный перевал. Только на станции Тимофеева-Ресовского, и нигде больше, можно было услышать лекции по генетике, теории микроэволюции.

в науке. В своей лаборатории "на курьих ножках" он занимался вопросом дезактивации воды и почвы. Спустя тридцать лет именно эти его разработки были использованы для очистки грунта и воды в районе аварии Чернобыльской АЭС.

Когда в 50-х годах случилась огромная утечка радиоактивных отходов на одном из предприятий под Челябинском, Тимофеев-Ресовский предложил организовать в этом регионе радиологический центр для изучения проблем радиоактивного заражения. Причем (как непатриотично!) - сделать этот радиоактивный заповедник доступным для изучения специалистам со всего мира. Ну, не понимал академик шести академий мира, что у радиации есть специфические для данного региона особенности: она "ограничена" политическими принципами.

Хорошо знавший Тимофеева-Ресовского доктор биологических наук Богданов, которому довелось поработать на знаменитой уральской биостанции ученого, рассказывает, что Тимофеев-Ресовский был уникален именно в силу того, что был не только крупным ученым. На дальней уральской станции он рассказывал юным дарованиям не только о генетике, но читал лекции о Левитане, импрессионистах, музыке и передвижниках. Настоящая наука - привилегия только очень здоровых духом и телом людей, он б

л в этом убежден.

Именно колоссальная эрудиция позволила ему задолго до видимых причин заговорить о проблемах экологии, связанных с хозяйственной деятельностью человека. Хочет человечество того или не хочет, говорил ученый, ему придется заниматься проблемами биосферы, связанными с необходимостью общего повышения биопродуктивности земли.

Принято думать, что наука что-то объясняет, и что наука и есть знание, - говорил он своим ученикам. - Но наука и знание - разные вещи. В истории человечества было немало истинно крупных ученых, которые утверждали, что наука никакого действительного знания не дает. Она всего лишь помогает привести в систему наши сведения о мире,

Тимофеев-Ресовский умер в 1981 году. Непрощенным. Нереабилитированным. Такая вот она, генетика по-советски.

Расшифровка генетического кода хромосомы человека может привести к непредсказуемым результатам. Непредсказуемость - в людях, которым достанутся эти знания. Подумать только - чтобы прочесть геном одного-единственного человека, как говорят, потребуется 100 лет! Кто знает, на что способна вся эта "сложносочиненная" и "сложноподчиненная" публика? Вот если бы гены Тимофеева-Ресовского да "подключить" к генам Ивана Ивановича..

Родился в Москве в 1900 году. Отец - Владимир Викторович Тимофеев-Ресовский (1850-1913), инженер путей сообщения. Мать - Надежда Николаевна, урожденная Всеволожская (1868-1928). Род Тимофеевых-Ресовских по одной линии восходит к петровским дворянам «8-го класса» Тимофеевым, по другой линии - Ресовских (Рясовских) - происходит из духовенства.

1911-1913 - в Киевской I Императорской Александровской гимназии
1914-1917 - в Московской Флёровской гимназии
1916-1917 - в Московском свободном университете им. А. Л. Шанявского
1917-1922 - в 1-м Московском государственном университете. Диплома об окончании университета не получил.

Начало самостоятельной жизни

В годы гражданской войны учился нерегулярно, поскольку воевал в составе Красной армии, болел тифом.

1920-1925 Преподаватель биологии на Пречистенском рабочем факультете в Москве
1922-1925 исследователь в институте экспериментальной биологии под руководством Н. К. Кольцова. Преподаватель зоологии на биотехническом факультете Практического института в Москве

1924-1925 Ассистент на кафедре зоологии у проф. Н. К. Кольцова в Московском медико-педагогическом институте
1921-1925 Научный сотрудник Института экспериментальной биологии в составе Государственного Научного Института при Наркомземе (ГИНЗ).

С начала 20-х годов участвовал в работе неформального семинара, организованного группой С. С. Четверикова в институте Н. К. Кольцова («Дрозсоор», или «совместное орание по поводу дрозофилы»), из которого вышли многие советские генетики.

Через год работы в генетической лаборатории Института экспериментальной биологии Николай Владимирович получил интересные научные результаты: изучая механизмы проявления генов, он пришел к выводу, что единичная мутация может вызывать множественные изменения во внешнем облике организма.

Как талантливый и перспективный исследователь в 1925 году был рекомендован Н. К. Кольцовым и Н. А. Семашко Оскару Фогту для работы в созданной им в Берлине лаборатории исследования мозга.

Работа в Европе

В 1925 году по приглашению германского Общества кайзера Вильгельма Тимофеев-Ресовский с супругой переехал на работу в Берлин. Вначале он работал научным сотрудником, но вскоре стал руководителем отдела генетики и биофизики в Институте исследований мозга в пригороде Берлина Бухе.

В 1930-е годы совместно с будущим лауреатом Нобелевской премии Максом Дельбрюком Тимофеев-Ресовский создал первую биофизическую модель структуры гена и предлагал возможные способы его изменения. В конце 1930-х годов он принимал участие в семинарах группы Нильса Бора и, совместно с Б. С. Эфрусси (при поддержке Рокфеллеровского фонда), собрал небольшой международный семинар физиков, химиков, цитологов, генетиков, биологов и математиков, занимавшихся обсуждением фундаментальных проблем генетики и теоретической биологии. Позже неформальные школы по генетике проходили везде, где он работал.

Весной 1937 года советское консульство отказалось в очередной раз продлевать Тимофеевым-Ресовским паспорта - тем самым настоятельно предлагая им вернуться в СССР. Однако, по словам Тимофеева-Ресовского, Н. К. Кольцов предупредил его, что по возвращении их скорее всего ждут «большие неприятности». В 1934, 1937 и 1938 гг. двое братьев Николая Владимировича - Дмитрий и Владимир - были по разным делам арестованы и расстреляны в 1938 г. Тимофеев-Ресовский отказался вернуться в Советский Союз и продолжал жить и работать в гитлеровской Германии, за что после Второй мировой войны он был в сталинском СССР осуждён за измену Родине как невозвращенец.

Научно-исследовательская деятельность Тимофеева-Ресовского в предвоенной Германии внесла фундаментальный вклад в ряд областей современной биологии. Здесь он открыл и обосновал фундаментальные положения современной генетики развития и популяционной генетики. Он также принял участие в создании основ современной радиационной генетики.

Во время Второй мировой войны сын Тимофеева-Ресовского Дмитрий стал членом подпольной антинацистской организации под названием «Берлинский комитет ВКП(б)», созданной Н. С. Бушмановым. Дмитрий был арестован гестапо и погиб в концлагере. Сам Николай Тимофеев-Ресовский выдавал различные справки «остарбайтерам», бежавшим с фабрик.

Весной 1945 г. Тимофеев-Ресовский отказался от предложения перевести свой отдел на запад Германии и сохранил весь коллектив и оборудование до прихода советских войск. В апреле 1945 г. советская военная администрация назначила его директором Института исследований мозга в Бухе (после бегства весной 1945 г. прежнего директора профессора Шпатца).

Снова в СССР

13 сентября 1945 г. Тимофеев-Ресовский был задержан опергруппой НКВД города Берлина, этапирован в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму НКГБ.

4 июля 1946 г Военная коллегия Верховного суда РСФСР приговорила его к 10 годам лишения свободы по обвинению в измене Родине.

Он отбывал срок в одном из уральских лагерей ГУЛага. Но в 1947 г. в связи с советскими работами по созданию атомной бомбы как специалиста по радиационной генетике Тимофеева-Ресовского перевели из лагеря на «Объект 0211» в Челябинской области (теперь - город Снежинск) для работы по проблемам радиационной безопасности. К этому времени он был при смерти от голода. С 1947 г. Тимофеев-Ресовский заведовал биофизическим отделом «Объекта 0211», в 1951 г. он был освобожден из заключения, а в 1955 г. с него была снята судимость. В 1955 году он подписал «Письмо трёхсот».

В 1955-1964 Тимофеев-Ресовский заведовал отделом биофизики в Институте биологии УФАН СССР в Свердловске. Одновременно он читал несколько циклов лекций по влиянию радиации на организмы и по радиобиологии на физическом факультете Уральского университета и работал на биостанции, основанной им на озере Большое Миассо?во в Ильменском заповеднике.

Докторскую диссертацию Тимофеев-Ресовский смог защитить в Свердловске только в 1963 году, а докторский диплом получил в 1964 году после смещения Хрущёва и реабилитации генетики.

В 1964-1969 Тимофеев-Ресовский заведовал отделом радиобиологии и генетики в Институте медицинской радиологии АМН СССР в Обнинске (Калужская область).

С 1969 г. Тимофеев-Ресовский работал в Институте медико-биологических проблем в Москве.

Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский скончался в 1981 году, похоронен на Кончаловском кладбище.

Его биография была положена в основу документального романа Даниила Гранина Зубр. История лаборатории в Берлин-Бухе положена в основу романа Элли Вельт (Elly Welt) Berlin Wild, где все участники, хотя и вполне узнаваемые, выведены под вымышленными именами. В фонотеке в городе Пущино-на-Оке хранится собрание магнитофонных записей с устными рассказами Н. В. Тимофеева-Ресовского, часть которых опубликована в виде воспоминаний.

Реабилитация

В 1987 г. после публикации романа Даниила Гранина младший сын Тимофеева-Ресовского Андрей и представители научной общественности потребовали реабилитации выдающегося ученого-генетика. Но Главная военная прокуратура после проведения дополнительного расследования вместо реабилитации ученого выдвинула новое обвинение, не вменявшееся ему ни следствием, ни Военной коллегией в 1946 г., - переход на сторону врага - и в июле 1989 г. вынесла постановление о прекращении производства в связи с отсутствием оснований для реабилитации Тимофеева-Ресовского. В постановлении утверждалось, что Тимофеев-Ресовский лично сам и совместно с сотрудниками активно занимался исследованиями, связанными с совершенствованием военной мощи фашистской Германии, чем совершил измену Родине в форме перехода на сторону врага.

4 февраля 1991 г. Прокуратура СССР отменила это постановление Главной военной прокуратуры на том основании, что вывод о проведении Тимофеевым-Ресовским научных исследований, имеющих военное значение, недостаточно аргументирован и поручила Следственному управлению КГБ СССР провести ещё одно дополнительное расследование. Как следует из справки Следственного управления КГБ от 16 октября 1991 г., по его результатам «дополнительных сведений в отношении инкриминируемого Тимофееву-Ресовскому состава преступления получено не было».

16 октября Генеральным прокурором СССР был внесен по делу протест в Пленум Верховного Суда СССР на предмет прекращения дела за отсутствием в действиях Тимофеева-Ресовского состава преступления. Однако протест не был рассмотрен в связи с ликвидацией Верховного Суда СССР. Тимофеев-Ресовский был реабилитирован лишь в июне 1992 г. Верховным судом РФ.

Членство в научных обществах и научные награды

Действительный член (академик) Германской академии естествоиспытателей в Галле (ГДР) - Леопольдина.
Почётный член Американской академии искусств и наук в Бостоне (США).
Почётный член Итальянского общества экспериментальной биологии (Италия).
Почётный член Менделевского общества в Лунде (Швеция).
Почётный член Британского генетического общества в Лидсе (Великобритания).
Почётный член и член-учредитель Всесоюзного общества генетиков и селекционеров им. Н. И. Вавилова (СССР).
Научный член Общества Макса Планка (ФРГ).
Действительный член Московского общества испытателей природы, Всесоюзного географического общества, Всесоюзного ботанического общества.
Лауреат медалей и премий Ладзаро Спалланцани (Италия), Дарвиновской (ГДР), Менделевской (ЧССР и ГДР), Кимберовской (США).

Именем Тимофеева-Ресовского названы

2000 год по инициативе ЮНЕСКО был объявлен годом Тимофеева-Ресовского.

Библиография

Основные труды

Timofeeff-Ressovsky N.W., Zimmer K.G. «Biophysik». I. Das Trefferprinzip in der Biologie. - Leipzig, Hirzel Verlag, 1947. - 317 s.
Тимофеев-Ресовский Н. В., Воронцов Н. Н., Яблоков А. В. «Краткий очерк теории эволюции». - М.: Наука, 1969. 408 с. / 2-е изд. - М.: Наука, 1978.
Тимофеев-Ресовский Н. В., Иванов Вл. И., Корогодин В. И.. «Применение принципа попадания в радиобиологии». - М.: Атомиздат, 1968.
Тимофеев-Ресовский Н. В., Яблоков А. В., Глотов Н. В. «Очерк учения о популяции». - М.: Наука, 1973.
Тимофеев-Ресовский Н. В., Савич А. В., Шальнов М. И.. «Введение в молекулярную радиобиологию». - М.: Изд-во «Медицина», 1981.
Н. В. Тимофеев-Ресовский, «Воспоминания». - М.: АО Издательская группа «Прогресс» Пангея, 1995.

Избранные статьи

N. W. Timofeeff-Ressovsky, K. G. Zimmer und M. Delbruck. ?ber die Natur der Gennmutation und der Genstructur: Nachrichten von der Geselschaft der Wissenschaften zu Gottingen, Neu Folge, Band 1, № 13, 1935.

Публикации о Н. В. Тимофееве-Ресовском

Гранин Д. А. «Зубр» (документальный биографический роман о Н. В. Тимофееве-Ресовском) 1987
«Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. Очерки. Воспоминания. Материалы». Отв. ред. Н. Н. Воронцов. - М.: Наука, 1993.
Шноль С. Э. «Физико-химические факторы биологической эволюции». - М.: Наука, 1979.
Haldane J. B. C. «A physicist looks at genetics», Nature, Vol. 155, № 3935, p. 375, 3103. 1945.
Diane B. Paul and Costas B. Krimbas, «Nikolai V. Timofeeff-Ressovsky», Scientific American, February 1992, pp. 86-92.
Raissa L. Berg «In Defense of Timofeeff-Ressovsky, Nikolai Vladimirivich», Quarterly Review of Biology, Vol. 65, № 4, December 1990, pp. 457-479.
Ш.Ауэрбах. Проблемы мутагенеза. М. 1978. «Мир». /Перевод с английского под ред. Н. И. Шапиро. с. 13

В 1925 г. Оскар Фогт, директор Института исследования мозга общества кайзера Вильгельма в Берлине, предложил молодому и подающему надежды русскому исследователю Н. В. Тимофееву-Ресовскому организовать в институте отдел экспериментальной генетики. В то время у 25-летнего Тимофеева не было даже диплома о высшем образовании. Тем не менее, за считанные годы он стал руководителем нового отдела и ведущим ученым в области популяционной и радиационной генетики.

В частности, Тимофеев способствовал развитию пользовавшейся влиянием теории возникновения мутаций, он дал первую оценку размера гена и установил, что большая доля генетического разнообразия диких популяций скрыта в форме рецессивных мутаций. Хотя в книгах по истории генетики имя Тимофеева почти не упоминается, он существенно повлиял на генетические исследования не только благодаря собственным работам, но и путем распространения на Западе русских идей о механизме эволюции.

Его достижения особенно замечательны, если принять во внимание тяжелые, парадоксальные политические обстоятельства его жизни. Тимофеев был русским патриотом, но провел свои наиболее продуктивные в научном плане годы в донацистской и нацистской Германии. Когда советские войска в конце второй мировой войны заняли Берлин, он был арестован. Благодаря его глубоким знаниям в области радиационной биологии ему было разрешено продолжать генетические исследования в одной военной лаборатории, хотя в то время такие исследования официально были запрещены в СССР. Тем не менее, политические оппоненты преследовали его на протяжении всей оставшейся жизни, и он так и не был реабилитирован.

Биография Тимофеева ставит трудные вопросы: как мог ученый честно работать в обстановке идеологической и вооруженной борьбы, можно ли было генетику в нацистской Германии не допускать морального компромисса, как отличить независимого исследователя от осторожного коллаборациониста?

Политические потрясения вмешивались в научную работу Тимофеева с самого начала его карьеры. Октябрьская революция разразилась, когда он был студентом-биологом Московского университета. Тимофеев-Ресовский оставил занятия, чтобы сражаться вместе с анархистами, а позже в Красной Армии (формально он не завершил докторскую диссертацию до 1964 г.). В 1922 г. он вернулся в университет, где учился у С. С. Четверикова, основатели популяционной генетики и России. Четвериков пробудил у Тимофеева интерес к генетическим основам эволюции, который сохранился у него на всю жизнь. Тогда же Тимофеев начал работать с Н. К. Кольцовым, возглавлявшим исследовательский Институт экспериментальной биологии. Кольцов обучал молодого Тимофеева методам сравнительной анатомии, морфологии и систематики. Знания в этих областях оказались весьма полезными в дальнейшей научной работе Тимофеева.

Любопытное стечение обстоятельств побудило Тимофеева выехать из России и переселиться в Берлин в 1926 г. После смерти Ленина в 1924 г. Советское правительство организовало микроскопическое исследование мозга покойного вождя, очевидно, чтобы открыть материальную основу его гениальности. Советские власти пригласили Фогта, знаменитого германского психиатра и нейрофизиолога, чтобы руководить этой работой.

Будучи в России, Фогт узнал, что Тимофеев-Ресовский и его молодая жена Елена Александровна нашли мутацию у плодовой мушки Drosophila funebris, вызывающую сильноизменчивые деформации жилок на крыльях. В то время Фогт пытался определить причины необычайной изменчивости частоты и тяжести некоторых наследственных неврологических нарушений. Поэтому открытие явления, когда единичная мутация может вызывать множественные изменения морфологии крыла, привлекло внимание Фогга.

Фогт предложил Тимофееву организовать новую генетическую лабораторию в своем институте. Несмотря на сильную привязанность к Кольцову и своей родине. Тимофеев согласился и переехал в Берлин. К этому времени он опубликовал несколько статей, но по существу был неизвестен за пределами узкого круга русских биологов. За годы со временем появления в Берлине до начала войны Тимофеев выполнил почти все работы, на которых зиждется его научная репутация.

Первоначально Тимофеева занимало понимание процесса эволюции. Переехав в Берлин, он привез в Германию и Западную Европу идеи Четверикова, который осуществил новаторский синтез менделеевской генетики и классического дарвинизма. Четвериков пришел к своим взглядам независимо от британских генетиков сэра Р. Фишера и Дж. Холдейна и американца С. Райта, которые считаются на Запале основателями школы неодарвинизма. Американский эволюционист Э. Майр утверждает, что основная заслуга в разработке синтетической теории эволюции в Германии в 30-е годы прошлого века принадлежит Тимофееву.

Исследовательская группа Тимофеева в институте, которым руководил Фогт, включала выдающихся русских, немецких, румынских и греческих генетиков, которые способствовали распространению его влияния. Он также принимал у себя известных ученых, в том числе генетика-популяциониста А. Буццати-Траверзо, который однажды привез своих учеников Л. Кавалли-Сфорца и Дж. Маньи. Буцциати-Траверзо в свою очередь оказал влияние на А. Превости из Барселонского университета, а через него на значительную группу испанских генетиков-популяционистов.

Согласно неодарвинистским воззрениям, которые были лейтмотивом работ Тимофеева, естественный отбор может действовать только при наличии наследственной изменчивости, создаваемой мутациями. Отдельные особи популяции, будь то березы, воробьи или плодовые мушки, обычно проявляют замечательное морфологическое постоянство. Наследственная изменчивость скрыта, потому что каждый индивид имеет два набора генов: один, унаследованный от отца, другой - от матери. Большинство мутаций рецессивны и потому не проявляются у индивидов, которые обладают также нормальной формой данного гена (геном «дикого типа»). Четвериков понял, что благодаря этому скрытому запасу изменчивости отбору нет нужды ждать появления новых мутаций: они уже присутствуют в популяции в виде рецессивных генов.

Тимофеев и его жена изучили природную популяцию плодовой мушки Drosophila melanogaster, чтобы экспериментально доказать предположение своего учителя. Путем родственного скрещивания мушек, отловленных в природе, они получили особи, у которых оба набора генов содержали рецессивные мутантные задатки. Их работа, опубликованная в 1927 г., впервые содержала доказательство существования скрытой наследственной изменчивости.

Свойственный русской неодарвинистской школе акцент на отношении между генотипом (генетической конструкцией индивида) и фенотипом (его наблюдаемыми строением, физиологией и повелением) привел Тимофеева к другой важной области исследования. Будучи хорошими натуралистами, русские генетики знали, что объектом действия естественного является фенотип. Поэтому его отношение к генотипу имеет первостепенное значение для понимания генетических изменении, происходящих в популяции. Тимофеев и его жена, а также русский по происхождению американский генетик Ф. Лобжанский были среди первых, кто изучал такие явления, как плейотропия (проявление гена в более чем одном признаке), а также пенетрантность и экспрессивность (частота и степень, с которыми соответственно проявляется ген).

Эти исследования доказывали, что несколько генов могут влиять на один и тот же признак, такой, как плодовитость, и что совместное действие двух мутантных генов не может быть точно предсказано на основе их раздельного действия. Таким образом, генетики поняли, что наследственную изменчивость популяции следует рассматривать не как сумму невзаимодействующих генетических единиц (модель, обозначаемая Майром как генетика «мешка с бобами»»), а как интегрированное связное целое.

В начале XX в. многие генетики, следуя взглядам английского биолога У. Бейтсона, считали, что рецессивные мутации являются результатом необратимых генетических повреждений или утрат. Из этого взгляда следовало, что эволюция не может продолжаться, так как все мутации должны вести к уменьшению или утрате наличного генетического материала. Тимофеев показал, что мутантные линии могут претерпевать дополнительные мутации, фактически возвращающие их к доминантной форме дикого типа. Эти так называемые обратные мутации были бы невозможны, если бы появление мутантов вызывалось утратой генетического материала.

Одним из способов увеличения частоты мутаций является рентгеновское облучение организмов. Это явление было впервые документировано американским генетиком Г. Мёллером в 1927 г. Еще в студенческие годы в России Тимофеев-Ресовский был склонен к использованию экспериментальной техники, и потому он с готовностью включил исследование мутаций, вызванных рентгеновским облучением, в планы своей научной деятельности. Некоторые из его наиболее важных научных достижений связаны с попыткой понять, как рентгеновские лучи вызывают мутации.

Принципиальным открытием Тимофеева было его наблюдение линейной зависимости между общей дозой радиации и числом мутаций. Оказалось, что режим облучения (было ли оно одноразовым, в виде не скольких фракций или непрерывным, но слабой мощности в течение длительного промежутка времени) существенной роли не играет. Мощность дозы не влияла на число мутаций. Тимофеев также показал отсутствие минимального порога дозы, ниже которого мутации не вызываются.

Эти свойства означали, что рентгеновские лучи таким же образом вызывают мутации, как бомбы поражают цели. Тимофеев совместно со своими немецкими сотрудниками К. Циммером и М. Дельбрюком построил развернутую теорию мишени (или теорию попадания), основанную на такой аналогии. Их классическая публикация (известная как «статья трех»), описывающая эту работу, вдохновила Э. Шредингера изложить в 1943 г. курс лекций, позже опубликованный в виде книги «Что такое жизнь?», которая привела многих физиков в молекулярную биологию.

В модели мишени рентгеновский фотон выбивает электроны из атомов. Эти несвязанные электроны ударяют в другие атомы, выбивая новые электроны, и т. д. В конце концов, свободные электроны встраиваются в электронные оболочки других атомов. Таким образом, рентгеновские лучи создают положительно и отрицательно заряженные ноны. Один акт ионизации в гене вызывает одну мутацию.

Тимофеев и его сотрудники взялись оценить размер отдельного гена путем вычисления числа ионизация, производимых в определенном объеме ткани, и учета увеличенного числа мутаций определенного гена в данной ткани. Тимофеев и его сотрудники установили, что ген может быть представлен в виде сферы размером в поперечнике от 1 до 10 мкм.

Как ни груба, кажется эта оценка теперь, в свое время она оказала мощное концептуальное воздействие. Группа Т. Моргана продемонстрировала в Колумбийском университете в 10-е годы, что гены расположены в фиксированных локусах хромосом. Тимофеев придал этому описанию более высокую точность: ген имеет размер большой органической молекулы.

Можно было ожидать, что группа Тимофеева идентифицирует наследственные молекулы как ДНК. Исследователи, изучавшие мутации, вызванные ультрафиолетовыми лучами, уже получили некоторые свидетельства, подтверждающие это предположение. Способность ультрафиолетовых лучей вызывать мутации зависит от их длины волны. Различные вещества имеют свой специфический спектр поглощения ультрафиолетовых лучей. Начиная с середины 30-х годов в Германии и с начала 40-х годов в США исследователи неоднократно устанавливали, что длины волн ультрафиолета, наиболее эффективные в вызывании мутаций, соответствуют спектру поглощения ДНК.

Биологи знали, что хромосомы состоят из ДНК и белков. Но никто, включая Тимофеева, не предполагал, что гены могут быть построены из ДНК. Напротив, белки считались наиболее подходящими кандидатами в генные молекулы. Этому заблуждению способствовали две причины. Во-первых, химики того времени считали, что ДНК имеет однообразную молекулярную структуру. Казалось невозможным, что такие молекулы могут образовать огромное разнообразие генетических единиц.

Во-вторых, в Германии уровень знаний о химии белков был гораздо выше, чем о химии нуклеиновых кислот. К 30-м годам многое о строении белков уже было известно. Генетики знали, что множество различных белков может быть построено путем комбинирования 20 видов аминокислот в разных линейных последовательностях.

Эти предрассудки и ложные концепции не позволили Тимофееву осознать значение спектра поглощения ультрафиолета в ДНК. До падения Берлина в 1945 г. его ученик А. Камелис изучал связь между дозой и числом мутаций, вызванных ультрафиолетовыми лучами, но при этом не исследовал эффект длины волны.

Однако стоит отметить, что Дж. Уотсон, открывший вместе с Ф. Криком двуспиральное строение ДНК, был учеником С. Дурна. Дурна в свою очередь тесно сотрудничал с Дельбрюком, соавтором Тимофеева по «статье трех». Таким образом, интеллектуальное наследие Тимофеева в конечном счете внесло свой вклад в величайшее биологическое открытие века.

Научная продуктивность Тимофеева в годы его жизни в Германии трудно согласуется с теми сложными решениями, которые ему приходилось принимать под давлением политической ситуации в Германии и Советском Союзе в 30-е и 40-е годы. Когда в 1933 г. нацисты пришли к власти, они увеличили финансирование генетических исследований, но одновременно требовали почтения к новому режиму. В тот же период советские власти несколько раз предлагали Тимофееву вернуться домой, а в 1937 г. они приказали ему сделать это. Тимофеев отказался.

Его решение частично было обусловлено ухудшающейся обстановкой в Советском Союзе. Под руководством крестьянина-агронома Т. Д. Лысенко изучение менделеевской генетики было поставлено вне закона в угоду вере Лысенко а то, что эволюция первично связана с наследованием благоприобретенных признаков. Кольцова отстранили от должности директора института, а Четвериков был арестован и отправлен в ссылку. Массовые сталинские чистки шел полным ходом. В середине 30-х годов два младших брата Тимофеева и многие родственники его жены были арестованы, а одного из его братьев казнили. Полагая, что Тимофеев подчинится приказу о возвращении, Кольцов, как сообщают, предостерегал его: «Из всех способов самоубийства вы избрали самый мучительный и сложный, причем не только для себя, но и для своей семьи».

У Тимофеева был и иной выбор, включая возможность работать в США. Институт исследования мозга имел прочные связи с Фондом Рокфеллера. Получив информацию, что Тимофеев может думать об отъезде из нацистской Германии, Фонд содействовал обсуждению вопроса о том, чтобы предложить ему место в Институте Карнеги в Колл-Спринг-Харборс на Лонг-Айлэиде. К их удивлению, он отказался.

Тимофеев ссылался на свою ответственность перед научными и техническими сотрудниками, которые потеряют работу, если он уедет, на сомнения в согласии своей семьи на переезд и на недостаточное техническое обеспечение и невысокий социальный статус профессоров в Америке. «Я слышал, что Америка тоже становится шовинистической», - добавлял он. Он говорил французскому физику Ш. Пейру, что условия для научной работы в США плохие.

Как и многие другие ученые, Тимофеев использовал американское предложение, чтобы добиться улучшения своего положения в Институте исследования мозга. Институт согласился на фактическую самостоятельность его отдела, за исключением общих вопросов материального обеспечения. Позже независимость Тимофеева еще возросла благодаря его сотрудничеству с учеными из общества Auer Society - гигантского химического концерна, непосредственно участвовавшею в военных разработках и, в частности, в производстве урана для германского атомного проекта. Когда в 1941 г. Германия начала войну против СССР, возможность возвращения домой исчезла.

В конце второй мировой войны персонал Института исследования мозга был эвакуирован в Геттинген. И снова Тимофеев мог бежать, но вместо этого он с горсткой своих сотрудников остался ожидать Красную Армию. Некоторые его друзья уверены, что тогда Тимофеев-Ресовский надеялся, что советские власти признают его как антифашиста. Более того, в Германии многие ученые, включая Тимофеева, рассуждали, что лучше сотрудничать с русскими, которым требуются ученые, чем с американцами, которым никто не нужен. Во всяком случае, он всеми силами сопротивлялся переезду на Запад. По мнению Дельбрюка Тимофеев знал, что его арестуют, но предпочитал отбыть срок по приговору в СССР, чем стать беженцем. В ночь перед приходом Красной Армии Тимофеев сказал Пейру, что его решение остаться в Берлине может оказаться фатальным.

С приходом советских войск Тимофеев был арестован, но А. П. Завенягин, заместитель народного комиссара внутренних дел, скоро распорядился о его освобождении. Завенягин понимал, что исследования Тимофеева по радиобиологии и радиационной генетике могут быть важными для советского атомного проекта. Положение Тимофеева, однако, снова изменилось, котла из Москвы прибыла делегация Академии наук, которая распорядилась вновь арестовать его.

На этот раз Тимофеев попал в заключение. Одно время сидел в той же тюремной камере, что и Александр Солженицын, который описал в «Архипелаге Гулаг» научные семинары, проводимые в тюрьме с Тимофеевым. Через несколько месяцев Тимофеева перевели в лагерь в северном Казахстане. В течение двух лет его друзья и семья не могли ничего узнать о том, где он и жив ли.

К счастью, у Завенягина все еще были свои планы. После продолжительных поисков он, наконец, нашел Тимофеева, который находился при смерти от голода и почти ослеп от недостатка витамина А (зрение у него никогда полностью не восстановилось). В 1947 г. Тимофеева перевели в секретный военный исследовательский центр под Свердловском в Уральских горах, где он организовал лабораторию радиационной биологии. Его жене и младшему сыну, а также некоторым прежним сотрудникам сообщили, что они могут воссоединиться с ним.

В течение следующего десятилетия Тимофеев развил новую область - радиационную биогеоценологию, анализ распределения, накопления и миграции радиоактивных изотопов в экспериментальных и природных биологических системах. Благодаря секретности своей работы он был одним из немногих советских ученых, кому было разрешено продолжать генетические исследования еще во времена Лысенко.

В 1955 г., через два гола после смерти Сталина, Тимофеева амнистировали. Он переехал в Свердловск, где организовал Лабораторию биофизики Уральского филиала Академии наук; он основал также экспериментальную станцию и летнюю школу на находящемся неподалеку озере Миассово. Эта школа сыграла решающую роль в поддержании традиций классической генетики во время «правления» Лысенко. В 1964 г. Тимофеев переехал в Обнинск (в 90 км к юго-западу от Москвы), где организовал отдел генетики и радиобиологии в новом Институте медицинской радиологии.

Хотя Тимофеев получал награды от нескольких зарубежных научных обществ, ему никогда не разрешалось выезжать за границу. Ему также было запрещено публиковаться в популярных научных журналах. В СССР Тимофеев пользовался большим уважением, но его постоянные публичные выступления в пользу генетики возбуждали ярость приверженцев Лысенко. Даже в 1968 г., четыре года спустя после того, как Лысенко утратил свою власть в науке, его сторонники блокировали избрание Тимофеева в Академию наук СССР. Они обвинили его в коллаборационизме с нацистами и в проведении экспериментов на советских военнопленных.

Два года спустя недруги Тимофеева вынудили его уйти на пенсию из Института медицинской радиологии. После этого он консультировал в Институте микробиологических проблем и Институте биологии развития, где занимался космической медициной и продолжал генетические исследования вплоть до своей смерти в 1981 г.

С наступлением исторических политических изменений в Германии и Советском Союзе жизненная судьба Тимофеева представляется особенно впечатляющей. В действительности в 80-е годы имел место всплеск интереса к Тимофееву. Серия советских документальных фильмов о Тимофееве имела большой успех. В 1987 г. Даниил Граним, писатель, посвятивший многие свои произведения науке и ученым, друг Тимофеева, опубликовал роман «Зубр»» в котором представил образ Тимофеева как героической жертвы сталинизма и лысенковщины. Последовавшая после появления романа дискуссия приняла такой напряженный и ожесточенный характер, что немецкое издание ««Зубра» не было распространено в бывшей ГДР.

Один из наиболее настоятельных вопросов о Тимофееве, особенно в Германии. - был ли он причастен к коллаборационизму с нацистами. Р. Л. Берг, генетик, русская по происхождению, знавшая Тимофеева в Советском Союзе, в своей статье, полной эмоций, утверждает, что он «стоит рядом с Галилеем и другими великими учеными, которых преследовали власти». Она относится к числу комментаторов в Германии, США и СССР, которые видят в Тимофееве явного антифашиста, занимавшегося во время войны чистой наукой.

В противоположность этому критик О. Толмейн считает, что Тимофеев был тесно связан как с исследованиями по расовой гигиене, так и с созданием атомного оружия. По мнению Толмейна. историческая правда была «принесена в жертву на алтарь антисталинизма»: всякий, кто противостоял Сталину, должен был стать героем, как бы незначительны были его деятельность и заслуга.

Б. Мюллер-Хилл, генетик из Кёльнского университета, принял промежуточный тон в своем критическом анализе «Зубра». Он доказывает, что Тимофеев был сложной личностью: он помогал многим людям, которым угрожала опасность, но временами прикрывал экспериментальную науку одеяниями расовой гигиены и направлял свои исследования в области, поощряемые нацистским режимом. Обзор Мюллера-Хилла индуцировал горячий ответ двух советских биологов, которые доказывали, что, поскольку Тимофеев не был злодеем, он должен был быть героем, так как в тоталитарном обществе не было других оценок.

Тимофеев относился к меньшинству биологов, которые не вступали в нацистскую партию или примыкающие к ней организации. Он отказался от германскою гражданства, несмотря на давление со стороны своего немецкого начальства. Поэтому поводу он так сказал Пейру: «Сер, я родился русским и не вижу возможности изменить этот факт». Наталья Кром, сотрудник Тимофеева по институту, сказала о нем, что он «больше, чем русский патриот, - он шовинист». Он открыто говорил о советской мощи и войне с Германией, за что получил замечание от генерального секретаря общества кайзера Вильгельма.

После 1943 г. у Тимофеева появились особые основания ненавидеть нацистов. В тот год его старший сын Дмитрий вступил в сопротивление и был арестован. Несмотря на деятельные попытки отца спасти его. Дмитрий погиб в концентрационном лагере Маутхаузен в 1944 г.

Особенно важен тот факт, что Тимофеев был в числе тех немногих немецких ученых, которые помогали защищать преследуемых, включая лиц еврейского происхождения, русских беженцев, военнопленных и иностранцев, вывезенных на работу на германские заводы. Институты кайзера Вильгельма в Берлине были отнесены к категории важных в военном отношении, что позволяло им обращаться за рабочей силой. Тимофеев смог приписать несколько пленных и перемешенных рабочих к своему генетическому отделу, мотивируя (и при этом сильно преувеличивая, конечно) необходимостью использования их высокой квалификации и возможностью их потенциального вклада в военную мощь Германии. Для некоторых работников пришлось, кроме того, подделать удостоверения личности и другие документы.

Трудно сказать, почему Тимофеев-Ресовский решил продолжить свою научную работу в нацистской Германии. Сейчас по прошествии многих лет представляется очевидным, что ему следовало принять приглашение в Колд-Спринг-Харбор или попытаться найти себе место где-нибудь в Европе. Однако в середине 30-х годов даже некоторые еврейские ученые не спешили покинуть Германию, например, генетик Р. Гольдшмидт уехал только после принудительной отставки с поста директора Института мозга Общества кайзера Вильгельма. Решение Тимофеева остаться в Германии фактически говорило о его согласии сотрудничать с нацистами. Как минимум это означало использование своего научного престижа в целях получения значительной поддержки, которую нацисты оказывали научным исследованиям, особенно в области экспериментального мутагенеза.

В целом политическое давление на ученых в нацистской Германии было удивительно слабым. Ученым не было необходимости становиться членами партии, чтобы получать финансирование на биологические исследования: У. Дайхман и Мюллер-Хилл показали, что членство о партии отнюдь не обязательно давало преимущества. Тимофеев приобрел для своей лаборатории исключительную независимость, а Институт исследования мозга находился в пригороде Берлина, где присутствие нацистов было менее обременительным.

При всем при том немецкие политики с неизбежностью вторгались во внутреннюю жизнь института. В мае 1933 г. действие нацистского закона о гражданской службе было распространено на Общество кайзера Вильгельма. Все евреи были немедленно уволены, кроме директоров институтов, которым разрешили продолжать работать до 1935 г. Фогт, директор института, в котором работал Тимофеев, был снят с должности в 1936 г. за свои антинацистские симпатии.

Сотрудничество с нацистами проявлялось также в различных компромиссах с режимом, на которые шел Тимофеев. Он участвовал в курсе лекций для врачей секретной службы, хотя понятно, что это были только специальные лекции по мутационным исследованиям. Официальную переписку он подписывал «Хайль Гитлер». Тимофеев иногда публиковался в нацистских медицинских журналах, таких, как «Ziel und Weg“, где он писал о необходимости выявления гетерозиготных носителей наследственных болезней, т. с. тех лиц, которые имеют одну дозу мутантных генов. Поскольку большинство вредных генов находятся в скрытом состоянии у внешне здоровых людей, пояснял он, то эффективные программы снижения частоты наследственных болезней требуют специальных методов выявления таких носителей.

Тимофеев никогда не уточнял, какие меры следует принять, если такие носители будут выявлены. И вес же такие исследования, по-видимому, давали поддержку нацистским теориям расовой гигиены, которые преследовали идею о необходимости очищения германского генетического запаса. Нацисты использовали эту доктрину как основание для истребления «нечистых» людей, и частности евреев. Исследования Тимофеева по радиационной биологии также рассматривались как имеющие отношение к пониманию возможного влияния атомного оружия на популяции человека.

Связи Тимофеева с обществом Auer Society и с исследователями из Института физики им. кайзера Вильгельма породили обвинения, что он был вовлечен в германский атомный проект. Группа Тимофеева в Институте исследования мозга действительно проводила исследования по радиологической защите и дозиметрии нейтронов, которые финансировались В. Герлахом, директором германской программы атомных исследований. Но этот атомный проект не был просто попыткой изготовить бомбу, скорее это была широкая программа, которая включала много гражданских приложений, например производство ядерной энергии. Тимофеев, по-видимому, никогда не был занят разработкой оружия, хотя он работал с людьми, которые занимались этим.

Тимофеев был тесно связан с рядом ученых, включая родившегося в России Н. Риля и П. Йордана, которые занимались исследованиями, имеющими отношение к вооружению. Риль настаивал, что их рабочие связи возникли на основе интереса многих физиков к биофизическим проблемам и что Тимофеев-Ресовский не имел «какого бы то ни было отношения» к разработке оружия.

Пожалуй, наиболее серьезное обвинение против Тимофеева возникло в связи с замечанием Мюллера-Хилла в ею статье о романе «Зубр». Мюллер-Хилл отмечал, что некоторые из сотрудников Тимофеева вводили человеческим существам радиоактивный торий X (теперь известный как радий 222), чтобы определить, как долго он будет находиться в теле. Эти исследования проводились в институте у Тимофеева и с его ведома. Исследователи не назвали подопытных лиц и величину вводимой дозы.

Мнение о том, что дозу держали в секрете, получило распространен не, хотя, по крайней мере, в двух статьях однозначно указано, что в экспериментах применялась доза около 30 микрокюри тория X. Один советский автор подсчитал, что такая доза тория X, введенного в организм, должна была быть смертельной. Он основывал это потрясающее обвинение на радиационных стандартах, опубликованных Р. Эвансом, ведущим авторитетом в лучевой терапии. Однако Эванс исследовал влияние на организм облучения радием 226, который имеет период полураспада 1600 лет. В связи с длительным периодом полураспада радий 226 испускает несравненно большее количество радиации, пока он находится в организме. В действительности Эванс сообщает, что доза 30 микрокюри тория X не должна оказывать существенного влияния на здоровье.

В 1988 г. Советское правительство отказало в заявлении о реабилитации Тимофеева на том основании, что Тимофеев-Ресовский проводил исследования, направленные на усиление военной мощи фашистов, и что он поэтому «изменил родине путем перехода на сторону врага». Однако 16 октября 1991 г. генеральный прокурор СССР заявил, что исходное обвинение в измене, предъявленное в 1946 г., не имело законного основания.

Каковы бы ни были окончательные юридические и моральные оценки личности Тимофеева, его научные достижения неоспоримы. Он внес выдающийся вклад в понимание природы гена, наследственной изменчивости и биологического действия облучения.

Биолог, генетик.

В роду Тимофеевых-Ресовских было немало знаменитых личностей. Родственниками, например, приходились будущему биологу сразу три российских адмирала – Сенявин, Головнин и Невельской.

Юные годы Тимофеева-Ресовского совпали с революцией, с гражданской войной. Он успел повоевать, чуть не умер от сыпняка, побывал в плену у анархистов и у зеленых, тем не менее, то попадая на фронт, то возвращаясь, в году окончил Московский университет, где его учителями были замечательные генетики С. С. Четвериков и .

Москва тех лет вообще была полна замечательными людьми.

Тимофеев-Ресовский, человек темпераментный, увлекающийся, активно занимался в логико-философском кружке, руководимом Г. Г. Шпетом и Н. Н. Лузиным, часто посещал выступления известных поэтов, художественные выставки. Казалось, он сам скоро уйдет в область искусств, но университетские учителя оказались сильнее. Впрочем, сдавать государственные экзамены по окончании университета Тимофеев-Ресовский не пошел: дипломы в то время не считались чем-то обязательным.

В том же 1925 году в совместный германо-советский научно-исследовательский институт, созданный в городке Бух под Берлином, понадобился знающий биолог.

Но ехать в Бух Тимофеев-Ресовский отказался. Он был уверен, что самое интересное происходит в России. Ему не хотелось оставлять Москву, где в то время работали многие крупные ученые. И не только русские. В 1922 году, например, в Москву приехал американский генетик Герман Мёллер. Он привез с собой двадцать лабораторных линий дрозофилы, чем сильно поддержал замечательные исследования С. С. Четверикова.

Все-таки Кольцов уговорил Тимофеева-Ресовского поехать в Германию, чем, несомненно, спас его от репрессий, в скором времени прокатившихся по всей стране. А отсутствующий университетский диплом Тимофееву-Ресовскому вполне заменила рекомендация Кольцова.

С 1925 по 1945 год Тимофеев-Ресовский работал в Германии.

Здесь он сделал многие работы по популяционной генетике, активно занимался феногенетикой, привлек к биологическим исследованиям известных физиков М. Дельбрюка (будущего Нобелевского лауреата) и К. Циммера. Развивая идеи С. С. Четверикова, занялся радиационной генетикой – исследованиями мутаций, вызываемыми облучением. Он первый понял, что в скором времени эта тема может стать одной из самых животрепещущих, – в конце тридцатых годов эксперименты с расщеплением атомного ядра уже начались. Тимофеев-Ресовский помнил слова Кольцова, сказанные в адрес венского зоолога-экспериментатора П. Каммерера: «Я думаю, что его экспериментальный метод – влияние на животных такими обычными факторами, как тепло, свет и влажность, вряд ли приведет к цели, вряд ли вызовет стойкие видовые изменения. Ведь все эти факторы встречаются в жизни животного, и если они до сих пор никаких изменений не вызвали, то не вызовут и впредь… Наиболее надежный путь к разрешению задачи намечается, по-моему, мутационной теорией».

Тимофеев-Ресовский первый указал на важное следствие, вывести которое мог, конечно, только биолог, прекрасно ориентирующийся в физике. Следствие это гласило: единичный квантовый скачок, приводящий к мутациям, может существенно изменять свойства и структуру как отдельного организма, так и всей популяции, что может приводить к событиям глобального масштаба.

«Этот принцип, – писал биолог Б. М. Медников, – названный Н. В. Тимофеевым-Ресовским „принципом усиления“, можно продемонстрировать на таком примере. В результате мутации появляется новый штамм вируса гриппа, против которого бессильны защитные системы человеческого организма. Возникает эпидемия, прокатывающаяся по городам и селам, странам и континентам. Участковые врачи, подобно почтальонам, заходят в каждую квартиру, не успевая выписывать бюллетени, падает выработка национального продукта, отменяются многие планы, снижается эффективность хозяйства – и все это всего лишь следствие мутации, вызванной, например, одним-единственным квантом ультрафиолетового излучения Солнца».

Работа в Германии дала Тимофееву-Ресовскому замечательную возможность общаться с лучшими умами того времени. Он создал научный семинар, который по составу и по идеям, развиваемым в нем, с самого начала стал звездным. Встречались на семинаре и обсуждали новости генетик Дельбрюк, цитолог Касперсон, биологи Баур, Штуббе, Эфрусси, Дарлингтон, физики Гайзенберг, Йордан, Дирак, Бернал, Ли, Оже, Астон. Все они были в то время молоды. Их головы не всегда были заняты только вопросами науки.

«…На этих биотрепах, – писал один из биографов Тимофеева-Ресовского писатель Д. Гранин, – надумали вычерчивать изолинии. Вайскопф и Гамов разработали так называемые изокалы, кривые женской красоты, наподобие изотерм, температурных кривых. Вычерчивали их на карте Европы. Каждый научный сотрудник, куда бы он ни приезжал, должен был выставлять отметки местным красавицам. Задача была выявить, как по Европе распределяются красивые женщины, где их больше, где меньше. Сбор сведений шел повсюду. Розетти присылал их из Италии, Чедвик – из Англии, Оже – из Франции. Большей частью наблюдения велись на улицах. Встречным женщинам выставляли отметки по пятибалльной системе. Наблюдатель прогуливался с друзьями, которые помогали вести подсчеты и придерживаться объективности. Отметку „четыре“ ставили тем, на кого наблюдатель обращал внимание приятелей; отметку „пять“ – тем, на кого он не обращал внимания приятелей; отметку «три» – тем женщинам, которые обращали внимание на них. Собирались данные, допустим, на тысячу встреченных женщин, обрабатывались статистически и наносились изокалы. Максимум красавиц приходился на Далмацию, Сербию, в Италии – на Болонью, Тоскану. В Средней Европе особых пиков не было. У Розетти висела большая карта, на которой вычерчены были изокалы за несколько лет энергичных наблюдений».

В 1933 году к власти в Германии пришел Гитлер.

Но Тимофеева-Ресовского в это время гораздо больше волновали новости, приходившие из России. Он уже знал, что с 1929 года там начались жестокие притеснения генетиков. Разгромили лабораторию Четверикова, сам Четвериков был выслан в Свердловск и уже никогда не вернулся к работам с дрозофилой. Шли нападки на лучших генетиков, многие были арестованы. Некоторым, правда, повезло. Добржанский, например, смог вырваться из страны и уехал в Америку, где скоро стал одним из самых знаменитых генетиков мира. Кольцов, умеющий находить язык с властями, какое-то время держался, но и он в конце тридцатых был лишен возможности работать. Рассеянные по стране, чудом не попавшие в лагеря генетики, занимались агрономией, орнитологией, ботаникой, – всем, чем угодно, только не научной работой. Кстати, от возвращения в Москву, о котором в то время подумывал Тимофеев-Ресовский, его отговорил Кольцов, переслав предостерегающие письма через шведа Кюна и физиолога Макса Хартмана, перед этим побывавших в СССР.

В 1945 году в Берлин вошли части Советской армии.

Тимофеев-Ресовский был незамедлительно арестован и отправлен в Карлаг, – как пособник фашистов. Из Карлага, где он умирал от пеллагры, в 1947 году его вытащил заместитель наркома внутренних дел генерал-полковник НКВД А. Завенягин, хорошо знавший от специалистов, чего может стоить такой ученый. Вылечив, подняв на ноги, Тимофеева-Ресовского отправили на Урал в закрытую лабораторию. Работали там в основном немцы, тоже попавшие туда не по своей воле.

«…Подбирали штат лабораторий, специалистов, дозиметристов, радиологов, химиков, ботаников, – писал Д. Гранин. – Естественно, Зубр (прозвище Тимофеева-Ресовского) больше знал немцев, тех, с кем приходилось сотрудничать все эти годы, но собирались и русские специалисты, которых удавалось разыскать, что было в ту послевоенную пору куда как не просто. Когда молоденькая выпускница МГУ Лиза Сокурова приехала на объект, ее неприятно поразила немецкая речь, которая звучала в лабораториях, в коридорах. Не мудрено, что она потянулась к Николаю Владимировичу. Если он говорил по-немецки, это все равно было по-русски. Он всех приглашал на свои лекции. Заставлял учиться радиобиологии, биологическому действию разных излучений. Никакого серьезного опыта тогда не было ни у нас, ни у американцев. Набирались ума-разума опытным путем, искали средства защиты от радиоактивности, пробовали; не мудрено, что сами „мазались“, „хватали дозы“ – несмотря на все предосторожности, болели. Предостерегаться тоже надо было учиться. Работы, которыми они занимались в Бухе – биологическое действие ионизирующих излучений на живые организмы, – вдруг, после атомных взрывов, обрели грозную необходимость».

Как раз в эти годы генетика в СССР была окончательно разгромлена, но это никак не коснулось работ Тимофеева-Ресовского. В лаборатории, отделенной от внешнего мира колючей проволокой, он свободно занимался официально отвергнутой в стране генетикой, правда, никто при этом ни в мире, ни в СССР не знал, жив ли он? Официально вне стен лаборатории Тимофеева-Ресовского не существовало. Его как бы попросту не было на свете, поэтому ему не были страшны нападки лысенковцев.

«…Казалось бы, вот после лагеря заточили его в ссылку, в глушь, изолировали от академической, институтской ученой среды, а что получилось? – писал Д. Гранин. – После сессии ВАСХНИЛ Лысенко и его сторонники громят генетику, крупнейших ученых-биологов, которые не желают отрекаться от генетики, лишают лабораторий, кафедр, а в это время Зубр в своем никому не ведомом заповеднике преспокойно продолжает генетические работы на дрозофилах. Само слово „дрозофила“ звучало в те годы как криминал. Дрозофильщики чуть ли не вредители, фашисты – что-то в этом роде, страшное, враждебное советской жизни. В „Огоньке“ печатают статью „Мухолюбы – человеконенавистники“. Дрозофила была как бы объявлена вне закона. Антилысенковцы изображались в ку-клукс-клановских халатах. Если бы Зубр вернулся в те годы в Москву, то по неудержимой пылкости характера он, конечно, ввязался бы в борьбу, и кончилось бы это для него непоправимо плохо, как для некоторых других ученых. Судьба же упрятала его в такое место, где он мог оставаться самим собой – самое, пожалуй, непременное условие его существования. Везение заключалось и в том, что заниматься выпало ему самой жгучей, самой наинужнейшей на многие годы проблемой. Во всем мире развернулись работы с радиоактивными веществами. Создавали атомную бомбу, атомные реакторы, атомные станции. Защита среды, защита живых организмов, защита человека – все это вставало перед наукой впервые. Надо было обеспечить безопасность работ, безопасную технологию. Молодая атомная техника и промышленность ставила многие проблемы. Даже ученые-физики не представляли себе толком нужных мер защиты при пользовании радиоактивными веществами. У Е. Н. Сокуровой работала препаратором пожилая женщина. Прежде, чем дать мыть чашки из-под радиоактивных веществ, Елизавета Николаевна подробно инструктировала ее: нужно надеть двойные перчатки, потом обмыть их, проверить на счетчике и так далее. Смотрит однажды, а она моет чашки голыми руками. „Что вы делаете?“ – „А я, – отвечает она, – уже мыла так, без перчаток, и ничего мне не стало, так что зря ты кричишь…“

Никто не знал, жив ли Тимофеев-Ресовский, но на Западе на его довоенные работы продолжали ссылаться. Физик Э. Шредингер в знаменитой книге «Что такое жизнь. С точки зрения физика» писал:

«…В работе Н. В. Тимофеева-Ресовского содержится практический намек.

В наши дни у человека много возможностей подвергнуться облучению рентгеновскими лучами. Опасность их действия хорошо всем известна. Медицинские сестры и врачи-рентгенологи, постоянно имеющие дело с рентгеновскими лучами, обеспечиваются специальной защитой в виде свинцовых ширм, фартуков и т. д. Дело, однако, в том, что даже при успешном отражении этой неизбежной опасности, грозящей индивидууму, существует косвенная опасность возникновения небольших вредных мутаций в зачатковых клетках, мутаций таких же, как и те, с которыми мы встречались, когда речь шла о неблагоприятных результатах родственного скрещивания. Говоря более ясно, хотя, возможно, это звучит и немного наивно, опасность брака между двоюродным братом и сестрой может быть значительно увеличена тем, что их бабушка в течение долгого времени работала медсестрой в рентгеновском кабинете. Это не должно быть поводом для беспокойства отдельного человека. Но всякая возможность постепенного заражения человеческого рода нежелательными скрытыми мутациями должна интересовать общество».

Когда лабораторию расформировали и немцы были отпущены на родину, Тимофееву-Ресовскому предоставили право набрать собственную научную группу и перевели в Уральский филиал Академии наук СССР. Там, с 1955 по 1963 год, он руководил отделом Института биологии.

В 1956 году Тимофееву-Ресовскому разрешили вернуться в Москву.

«Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский – человек с вулканической нормой реакции, – писал В. М. Полынин. – В эксперименте, там он корректен, осторожен, хотя и решителен в выводах. Но за пределами лаборатории он дает своей натуре неограниченный простор. Привычный мыслить широко, он не знает снисхождения к тем из ученых, кто страдает боязнью „пространства“. Он любит при этом повторять поговорку одного очень уважаемого им математика: „Встречаются люди, радиус кругозора которых равен нулю, и это они называют своей точкой зрения“. Действительно, блестящее математическое определение человеческой ограниченности, инвариантное, как скажут физики, то есть пригодное для всех систем отсчета, или как скажут не физики – истинное со всех точек зрения. Если попытаться охарактеризовать математически норму реакции Николая Владимировича, можно сказать, что его оценки, будучи высказаны вслух, иногда выглядят возведенными в степень. Однако, если из них извлечь корень, число все равно получается целым и только со знаком плюс. Так вот, Николай Владимирович говорит, что в науке теорий вообще не существует. Существуют идеи. И уже в зависимости от литературных способностей автора, облекающего идею формой теории, и решается историей вопрос: кто создал теорию. И если Дарвину в глазах человечества как „теоретику“ повезло, то лишь потому, что гениальную идею о существовании естественного отбора он оформил в виде теории, буквально истязая свое слабое здоровье титаническим трудом, когда последовательно показывал, как воплощается его идея на многочисленных примерах эволюции отдельных видов растений и животных».

Шла оттепель, повеяло новыми ветрами.

На перроне в Москве Тимофеева-Ресовского встречали люди, высоко ценившие его как ученого, и крайне пораженные тем, что он оказался жив. К тому же – формально – Тимофеев-Ресовский был никто: он не имел никакой ученой степени.

Попытка изменить такую ситуацию была предпринята, но не принесла никаких результатов. Кандидатуру Тимофеева-Ресовского – «пособника фашистов» – даже не допустили до выборов в Академию наук СССР.

Правда, в 1966 году Тимофеев-Ресовский был избран членом президиума Всесоюзного общества генетиков и селекционеров им. Н. И. Вавилова, в 1969 году – членом Академии «Леопольдина» (ГДР), в 1973 году – членом Академии искусств и наук США. В ГДР вклад Тимофеева-Ресовского в науку был отмечен Дарвиновской медалью, в США – Кимберовской премией по генетике и Золотой медалью «За выдающийся научный вклад в генетику». Наконец, в Чехословакии работы Тимофеева-Ресовского были удостоены Менделевской медалью.

С 1964 по 1969 годы Тимофеев-Ресовский работал в Институте медицинской радиологии АМН СССР в Обнинске. С 1969 года числился консультантом Института медико-биологических проблем Минздрава СССР. Это не было официальной синекурой, – на свой страх и риск пригласил ученого академик О. Г. Газенко.

Основные труды Тимофеева-Ресовского посвящены проблемам генетики, радиобиологии, биогеоценологии, эволюционной теории. Он один из основоположников количественной радиационной генетики и автор капитальных исследований, посвященных генетическому действию излучений. Совместно с физиком М. Дельбрюком Тимофеев-Ресовский создал первую биофизическую модель структуры гена и предложил возможные пути его изменения. Изучая начальные этапы внутривидовой дифференциации, сформулировал и развил учение о микроэволюции.

Умер ученый в 1981 году.

Своим ученикам он не уставал повторять: «Ты равен тому, кого понимаешь». Ученики согласно кивали. Они, как никто другой, знали, что Кольцов, Четвериков, Бор, Гейзенберг, Шредингер, многие другие великие ученые были друзьями Тимофеева-Ресовского и он их (так же, как они его) всегда понимал.

Главная » Для начинающих » Тимофеев ресовский николай. Николай владимирович тимофеев-ресовский - самые знаменитые ученые россии