Мышление является высшим психическим познавательным процессом. Как и всякий психический процесс М. является функцией мозга. Физиологической основой мышления является мозговые процессы более высокого уровня, чем те, которые служат основой для более элементарных псих процессов (ощущение, восприятие). Бесспорным является то, что лобные доли мозга играют значительную роль в мыслительной деятельности. Речевые центры головного мозга также участвуют в обеспечении мыслительного процесса. Сложность исследования физиологических основ мышления объясняется тем, что на практике мышление, как отдельного психического процесса не существует. Мышление участвует во всех познавательных процессах (восприятие, память, воображение и т.д.). Мышление – психический познавательный процесс отражения существенных связей и отношений предметов и явлений объективного мира .

Особенности мыслительно процесса .1 ) Мышление всегда имеет опосредованный характер. Устанавливая связи и отношения между предметами и явлениями объективного мира, человек опирается не только на непосредственные ощущения и восприятие, но и на данные прошлого опыта, сохранившиеся в его памяти.2 ) Мышление опирается на имеющиеся у человека знания об общих закономерностях природы и общества.3) Мышления всегда есть отражение связей между предметами в словесной форме.4) Мышление всегда связано с практической деятельностью.

ВИДЫ МЫШЛЕНИЯ

1)по форме :

наглядно – действенное. Вид мышления, опирающийся на непосредственное восприятие предметов, реальное преобразование ситуации в процессе действия с предметами

наглядно-образное . – вид мышления, характеризующийся опорой на представления и образы. Функционирование образного мышления связано с представлением ситуации и изменением в ней. В отличие от наглядно-действенного мышления, при наглядно-образном мышлении, ситуация преобразуется лишь в плане образа.

словесно-логическое. Вид мышления осуществляющийся при помощи логических операций с понятиями.

2) по характеру рассматриваемых задач : =

теоретическое мышление , направлено на решение теоретических задач, опосредованно связанных с практикой

практическое мышление , направлено на решение теоретических задач, возникающих в ходе практической деятельности.

3)По степени развернутости

аналитическое дискурсивное мышление . Данный вид мышление совершается путем логических умозаключений, приводящих к правильному пониманию основного принципа закономерности.

интуитивное мышление . Вид мышления, осуществляется как непосредственное «схватывание ситуации», «усмотрение решения без сознания путей и условий его получений. Интуитивное мышление характеризуется быстротой протекания, отсутствие четко выраженных этапов. Этот вид менее осознан.

4) по степени новизны и оригинальности .

репродуктивное (воспроизводящее ). Это мышление на основе образов и представлений, подчеркнутых из каких-то определенных источников.

продуктивное (творческое) мышление. Мышления на основе творческого воображения.

Логические операции мышления.

1)анализ - мыслительная операция расчленения сложного объекта на составляющие его части или характеристики. Анализ позволяет разложить целое на части, понять структуру того, что мы воспринимаем. Противоположная операция анализу –синтез . Это мысленное соединение частей предметов или явлений в одно целое, и мысленное сочетание отдельных их свойств. анализ и синтез первоначально возникают в практической деятельности.

2)сравнени е – мыслительная операция, основанная на установлении сходства и различия между объектами, предметами и т.д.

обобщение – мысленное объединение предметов и явлений по их общим и существенным признакам.

3)абстрагирование – мыслительная операция, основанная на выделении существенных свойств и связей предмета, и отвлечении от других, несущественных. Суть абстрагирования: воспринимая какой-нибудь предмет, и выделяя в нем определенную часть, мы должны рассматривать выделенную часть или свойства независимо от других частей и свойств данного предмета.

4)конкретизация – противостоит абстракции, - противопоставление чего-либо единичного, что соответствует понятию или общим положениям.

Основные формы мышления

Понятие – отображение общих существенных свойств предметов или явлений. Понятие – форма мышление, отражающая существенные свойства связи и отношение предметов или явление, выраженное словом или группой слов.Общие понятия . Те понятия, которые охватывают целый класс однородных предметов, или явлений, носящих одно и тоже название. В общих понятиях отражаются признаки, свойственные всем предметам, которые объединены соостве6тствующими понятиями.Единичные понятия – те, которые обозначают какой-либо предмет. Единичное понятие представляет собой совокупность знаний о каком-либо одном предмете, однако при этом отражают свойства, кот могут быть охвачены более общим понятием. Большинство понятий, которыми мы оперируем, приобретаются нами в процессе нашего развития. Усвоение понятия идет двумя путями, либо человека специально учат чему-либо, на основе чего формируется понятие, либо человек в процессе деятельности самостоятельно формулирует понятие, опираясь на свой собственный опыт. Овладеть понятием, это значит не только уметь называть его признаки, но и уметь применять понятия на практике, т.е уметь оперировать ими.

Суждение – форма мышления, основанная на понимании субъекта многообразия связей конкретного предмета или явления, с другими предметами или явлениями. Суждение могут быть истинными и ложными.Истинные выражают связь между предметами и их свойствами, которые существуют в деятельности.Суждения бываютобщие, единичные и частичные .

Умозаключение – серия логически связанных высказываний, из кот выводится новое значение. Способы умозаключени я –индукция , вывод общего суждения из частного.Дедукция – вывод частного суждения из общих. Благодаря дедукции человек может использовать знания общих закономерностей для предвидения конкретных фактов. Одним из распространенных видов дедуктивного умозаключения, являетсясиллогизм – дедуктивное умозаключение, в котором из 2х суждений следует новое суждение, заключение.

Творческое мышление

Дж. Гилфорд. 4 особенности творческого мышление: 1)оригинальность , необычность высказываний, ярко выраженное стремление к интеллектуальной новизне. Творческий человек почти всегда и везде стремится найти свое собственное, отличное от других решение.

2)семантическая гибкость –способность видеть объект под новым углом зрения, обнаруживать его новое использование, расширить функциональное применение на практике. 3)образная адаптивная гибкость – способность изменить восприятие объекта только чтобы видеть его новые, скрытые от наблюдения стороны.

4) симантическая спонтанная гибкость – способность продуцировать разнообразные идеи в неопределенной ситуации, в частности в такой, который не содержит ориентиров для этих идей.

Индивидуальные характеристики ума.

критичность ума – умение человека объективно оценивать свои и чужие мысли. Тщательно и всесторонне проверять все выдвигаемые положения и выводы.

гибкость мысли . Выражается в ее свободе от сковывающего влияния, закрепленных в прошлом приемов и способов решения задачи, в умении быстро менять действие при изменении обстановки.

глубина мышление выражается в умении проникать в сущность сложных вопросов.Быстрота ума – способность человека быстро разобраться в новой ситуации и принять правильное решение.

Самостоятельность мышления. Характеризуется умением человека выдвигать новые задачи и находить пути их решения, не прибегая к помощи других людей. *пытливость мышления – потребность всегда искать наилучшее решение.

Когда моя жизнь была полна негативных мыслей, когда казалось, что все шло не так, как хотелось, когда в моей жизни не было любимого дела – вот тогда я задумался о том, что, возможно, я сам стал причиной всего этого.

Я понял, что необходимо менять свое мышление; ведь именно мышление определяет наши мысли. Я начал много читать, узнавать, как люди выбирались из схожих ситуаций, анализировать собственные мысли.

Теперь этот этап я вижу, как некое далекое прошлое, хотя это было не так давно, каких-то пару лет назад. За это время я значительно пересмотрел свое отношение к жизни. По мере своего движения к лучшей жизни, я записывал некоторые мысли, определяющие мое НОВОЕ МЫШЛЕНИЕ. Так у меня возникла новая система взглядов, сначала на бумаге, а потом, очень постепенно эти взгляды вошли в мою жизнь, в мою реальность.

Вначале, я хочу привести список самых грубых ошибок из своего прошлого:

Ошибки

Слава Богу (вообще-то я не религиозный, но вырвалось), я преодолел этот этап. Теперь моя жизнь намного более гармонична, хотя конечно, мне еще предстоит долгий путь, и я рад этому!

Я думаю, вы сможете почерпнуть из моего личного опыта что-нибудь полезное для себя. А теперь пришла пора перейти к тому образу мышления, к которому я пришел со временем. Какие-то из ниже перечисленных высказываний являются моими собственными, другие – отрывки из книг или цитаты других людей.

Новое мышление:

Мышление относят к рациональной ступени познания. В мышлении познание человека выходит за пределы чувственного восприятия, вскрывает существенные свойства, связи и отношения между предметами окружающего мира. Исследование мышления занимает одно из центральных мест во всех философских учениях как прошлого, так и настоящего. Мышление в настоящее время исследуется не только психологией, но и различными другими науками – философией, логикой, физиологией, кибернетикой, лингвистикой.

Мышление – наиболее обобщенная и опосредованная форма психического отражения, устанавливающая связь и отношения между познаваемыми объектами.

Весь материал мыслительная деятельность получает только из чувственного познания. Непосредственные впечатления от внешнего мира получаются с помощью различных органов чувств. Такая форма отражения важна и существенна, но недостаточна для регуляции поведения. Для того, чтобы осуществить в окружающей среде разумную деятельность, необходимо отражать отношения предметов между собой, что и осуществляется в процессе мышления. Через чувственное познание мышление непосредственно связывается с внешним миром.

Человеческое мышление качественно отличается от мышления животных. Важнейшим отличительным моментом оказывается речь и другие используемые при этом системы знаков, с помощью которых человек получает возможность существенно расширять свои моделирующие способности. Именно благодаря этому мышление человека дает возможность познавать обобщенно и опосредованно. Обобщенности способствует то, что мышление носит знаковый характер, выражается словом. Опосредование – познание с использованием вспомогательных средств. Слово делает человеческое мышление опосредованным. Таким образом, материальной основой мышления является речь. Мысль опирается на свернутую внутреннюю речь.

По своей функции регулятора деятельности мышление выступает как высший процесс, объединяющий всю деятельность человека. Начальным моментом мышления является проблемная ситуация, которая вовлекает личность в активный мыслительный процесс. Проблемная ситуация – ситуация, в которой возникают задачи, связанные с интеллектуальной деятельностью; своеобразный конфликт между тем, что дано человеку и тем, чего он должен достигнуть.

Под проблемой обычно понимают особый вид интеллектуальных задач, имеющих следующие характеристики:

цель – ориентировочную основу для решения задач;

условия , в которых задается данная цель;

потребность в достижении цели, недостаточность стандартных средств решения, вытекающих непосредственно из условий.

Движущей силой процесса мышления являются возникающие противоречия между целью и средствами.

Сама постановка проблемы является актом мышления, часто это требует большой мыслительной работы. Первый признак мыслящего человека – умение увидеть проблему там, где она есть. Возникновение вопросов (что характерно для детей) есть признак развивающейся работы мысли. Человек видит тем больше проблем, чем больше круг его знаний. Таким образом, мышление предполагает наличие каких-то изначальных знаний.

Проблемная ситуация всегда возникает как некое препятствие, разрыв в деятельности. Осознание проблемной ситуации – первый этап разрешения проблемы. На втором – происходит выделение того, что известно, и того, что неизвестно. В результате проблема превращается в задачу . На третьем этапе происходит ограничение зоны поиска . На четвертом – появляются гипотезы как предположения о способах решения задачи . Пятый этап представляет собой реализацию гипотезы , а шестой – ее проверку . Если проверка подтверждает гипотезу, то осуществляется реализация решения.

Мыслительный процесс – это процесс, которому предшествует осознание исходной ситуации (условия задачи), который является сознательным и целенаправленным, оперирует понятиями и образами и который завершается каким-либо результатом .

Мышление включает ряд операций :

сравнение – установление сходства и различия между объектами;

синтез – операция перехода от частей к целому;

анализ – мыслительная операция расчленения сложного объекта на составляющие его части или характеристики;

обобщение – мысленное объединение предметов или явлений по их общим и существенным признакам;

абстракция – мыслительная операция, основанная на выделении существенных свойств и связей предмета и отвлечении от других, несущественных.

С помощью этих операций осуществляется проникновение вглубь той или иной стоящей перед человеком проблемы, рассматриваются свойства составляющих эту проблему элементов, находится решение задачи.

К формам мышления относятся понятие, суждение и умозаключение.

Понятие – форма мышления, отражающая существенные свойства, связи и отношения предметов и явлений, выраженная словом или группой слов. Понятия могут быть общими и единичными, конкретными и абстрактными

Суждение – форма мышления, отражающая связи между предметами и явлениями; утверждение или отрицание чего-либо. Суждения могут быть истинными и ложными

Умозаключение – форма мышления, при которой на основе нескольких суждений делается определенный вывод. Умозаключения могут быть индуктивными (от частного к общему) и дедуктивными (логический вывод в процессе мышления от общего к частному).

Изучение и описание мышления предполагает определение разнообразных его видов. Выделение видов мышления производят по различным основаниям.

По форме выделяют наглядно-действенное, наглядно-образное, абстрактно-логическое мышление.

Наглядно-действенное мышление есть наиболее элементарная форма мышления, возникающая в практической деятельности и являющаяся основой для формирования более сложных форм мышления. Наглядно-действенное мышление – вид мышления, опирающийся на непосредственное восприятие предметов в процессе действий с ними.

Наглядно-образное – вид мышления, характеризующийся опорой на представления и образы.

Абстрактно-логическое – вид мышления, осуществляемый при помощи логических операций с понятиями.

По характеру решаемых задач различают теоретическое и практическое мышление . Теоретическое мышление – это познание законов и правил. Основная задача практического мышления – разработка средств практического преобразования действительности: постановка цели, создание плана, проекта, схемы.

По степени развернутости различают интуитивное и аналитическое (дискурсивное) мышление . Аналитическое мышление развернуто во времени, имеет четко выраженные этапы, представлено в сознании самого мыслящего человека. Интуитивное мышление характеризуется быстротой протекания, отсутствием четко выраженных этапов, является минимально осознанным.

По степени новизны продукта и оригинальности выделяют творческое (продуктивное) и репродуктивное (воспроизводящее) мышление.

Таким образом, для описания проявлений мышления психология использует определение мышления в широком смысле: это активная познавательная деятельность субъекта, необходимая для его полноценной ориентации в окружающем природном и социальном мире. Для изучения конкретных психологических механизмов мышления в психологии говорят о мышлении в узком смысле как процессе решения задач.

Разум (ум) - высшая форма теоретического освоения действительности, проявляющаяся в способности человека мыслить. От понятия ума следует отличать понятие интеллекта.

Интеллект – общая познавательная способность, определяющая готовность человека к усвоению и использованию знаний и опыта, а также к разумному поведению в проблемных ситуациях.

Стереотипы мышления средневекового человека

1. Отношение человека к природе и времени
Человек стоял гораздо ближе, чем мы, к природе, которая, в свою очередь, была гораздо менее упорядоченной и подчищенной. В сельском пейзаже, где невозделанные земли занимали так много места, следы человеческой деятельности были менее ощутимы. Хищные звери, ныне встречающиеся лишь в нянюшкиных сказках, медведи и особенно волки, бродили по всем пустошам и даже по возделанным полям. Охота была спортом, но также необходимым средством защиты и составляла почти столь же необходимое дополнение к столу. Сбор диких плодов и меда практиковался широко, как и на заре человечества. Инвентарь изготовлялся в основном из дерева. При слабом тогдашнем освещении ночи были более темными, холод, даже в замковых залах, - более суровым. Короче, социальная жизнь развивалась на архаическом фоне подчинения неукротимым силам, несмягченным природным контрастам. Нет прибора, чтобы измерить влияние подобного окружения на душу человека. Но как не предположить, что оно воспитывало в ней грубость?

Очень наивно пытаться понять людей, не зная, как они себя чувствовали. Несомненно, что весьма высокая в феодальной Европе детская смертность притупляла чувства, привыкшие к почти постоянному трауру. Что же до жизни взрослых, она, даже независимо от влияния войн, была в среднем относительно короткой, по крайней мере если судить по коронованным особам, к которым относятся единственные имеющиеся у нас сведения, пусть и не слишком точные. Роберт Благочестивый умер в возрасте около 60 лет; Генрих I - в 52 года; Филипп I и Людовик VI - в 56 лет. В Германии четыре первых императора из Саксонской династии прожили соответственно: 60 или около того, 28, 22 и 52 года. Старость, видимо, начиналась очень рано, с нашего зрелого возраста. Этим миром, который, как мы увидим, считал себя очень старым, правили молодые люди.

Среди множества преждевременных смертей немалое число было следствием великих эпидемий, которые часто обрушивались на человечество, плохо вооруженное для борьбы с ними, а в социальных низах - также следствием голода. В сочетании с повседневным насилием эти катастрофы придавали существованию как бы постоянный привкус бренности. В этом, вероятно, заключалась одна из главных причин неустойчивости чувств, столь характерной для психологии феодальной эпохи. Низкий уровень гигиены, наверное, также способствовал нервному состоянию. Наконец, можно ли пренебречь удивительной восприимчивостью к так называемым сверхъестественным явлениям? Она заставляла людей постоянно с почти болезненным вниманием следить за всякого рода знамениями, снами и галлюцинациями. По правде сказать, эта черта особенно проявлялась в монашеской среде, где влияние самоистязаний и вытесненных эмоций присоединялось к профессиональной сосредоточенности на проблемах незримого. Никакой психоаналитик не копался в своих снах с таким азартом, как монахи X или XI в. Но и миряне также вносили свою лепту в эмоциональность цивилизации, в которой нравственный или светский кодекс еще не предписывал бла-говоспитанным людям сдерживать свои слезы или «обмирания». Взрывы отчаяния и ярости, безрассудные поступки, внезапные душевные переломы доставляют немалые трудности историкам, которые инстинктивно склонны реконструировать прошлое по схемам разума; а ведь все эти явления существенны для всякой истории и, несомненно, оказали на развитие политических событий в феодальной Европе большое влияние.

Эти люди, подверженные стольким стихийным силам, как внешним, так и внутренним, жили в мире, движение которого ускользало от их восприятия еще и потому, что они плохо умели измерять время. Дорогие и громоздкие водяные часы существовали, но в малом числе экземпляров. Песочными часами, по-видимому, пользовались не очень широко. Недостатки солнечных часов, особенно при частой облачности, были слишком явны. Поэтому прибегали к занятным ухищрениям. Король Альфред, желая упорядочить свой полукочевой образ жизни, придумал, чтобы с ним повсюду возили свечи одинаковой длины, которые он велел зажигать одну за другой. Такая забота о единообразии в делении дня была в те времена исключением. Обычно, по примеру античности, делили на двенадцать часов и день и ночь в любую пору года, так что даже самые просвещенные люди приноравливались к тому, что каждый из этих отрезков времени то удлинялся, то сокращался, в зависимости от годового обращения Солнца. Так продолжалось, видимо, до XIV в., когда изобретение часов с маятником привело к механизации инструмента.

Анекдот, приведенный в хронике области Эно, прекрасно отображает эту постоянную зыбкость времени. В Монсе должен был состояться судебный поединок. На заре явился только один участник, и когда наступило девять часов - предписанный обычаем предел для ожидания, - он потребовал, чтобы признали по-ражение его соперника. С точки зрения права сомнений не было. Но действительно ли наступил требуемый час? И вот судьи графства совещаются, смотрят на солнце, запрашивают духовных особ, которые благодаря богослужениям навострились точнее узнавать движение времени и у которых колокола отбивают каждый час на благо всем людям. Бесспорно, решает суд, «нона» уже минула. Каким далеким от нашей цивилизации, привыкшей жить, не сводя глаз с часов, кажется нам это общество, где судьям приходилось спорить и справляться о времени дня!

Несовершенство в измерении часов - лишь один из многих симптомов глубокого равнодушия к времени. Кажется, уж что проще и нужней, чем точно отмечать столь важные, хотя бы для правовых притязаний, даты рождений в королевских семьях; однако в 1284 г. пришлось провести целое изыскание, чтобы с грехом пополам определить возраст одной из богатейших наследниц Капетингского королевства, юной графини Шампанской. В X и XI вв. в бесчисленных грамотах и записях, единственный смысл которых был в сохранении памяти о событии, нет никаких хронологических данных. Но, может быть, в виде исключения есть документы с датами? Увы, нотариусу, применявшему одновременно несколько систем отсчета, часто не удавалось свести их воедино. Более того, туман окутывал не только протяженность во времени, но и вообще сферу чисел. Нелепые цифры хронистов - не только литературное преувеличение; они говорят о полном отсутствии понятия статистического правдоподобия. Хотя Вильгельм Завоеватель учредил в Англии, вероятно, не более пяти тысяч рыцарских феодов, историки последующих веков, даже кое-какие администраторы, которым было вовсе нетрудно навести справки, приписывали ему создание от 32 до 60 тыс. военных держаний. В эпоху, особенно с конца XI в., были свои математики, храбро нащупывавшие дорогу вслед за греками и арабами; архитекторы и скульпторы умели применять несложную геометрию. Но среди счетов, дошедших до нас - и так вплоть до конца средних веков, - нет ни одного, где бы не было поразительных ошибок. Неудобства латинских цифр, впрочем, остроумно устранявшиеся с помощью абака, не могут целиком объяснить эти ошибки. Суть в том, что вкус к точности с его вернейшей опорой, уважением к числу, был глубоко чужд людям того времени, даже высокопоставленным.

2. Средства выражения
С одной стороны, язык культуры, почти исключительно латинский, с другой, все разнообразие обиходных говоров - таков своеобразный дуализм, под знаком которого проходила почти вся феодальная эпоха. Он был характерен для цивилизации западной в собственном смысле слова и сильно способствовал ее отличию от соседних цивилизаций: от кельтского и скандинавского миров, располагавших богатой поэтической и дидактической литературами на национальных языках; от греческого Востока; от культуры ислама, по крайней мере в зонах, по-настоящему арабизированных.

Однако не надо воображать себе латынь феодальной эпохи в виде мертвого языка со стереотипами и однообразием, с которым ассоциируется этот эпитет. Возникали - в очень различном объеме, в зависимости от места и от автора - новые слова и обороты. К этому вели: необходимость выражения реалий, не известных древним, или мыслей, которые, особенно в плане религиозном, были им чужды; контаминация логического механизма традиционной грамматики с сильно отличавшимся механизмом, к которому приучало употребление народных наречий; наконец, невежество или полуграмотность. Пусть книга способствует неподвижности языка, зато живая речь - всегда фактор движения. А ведь на латыни не только писали. На ней пели - свидетель тому поэзия, по крайней мере в формах, более всего насыщенных подлинным чувством. По-латыни также говорили. Некий итальянский ученый, приглашенный ко двору Оттона I, был жестоко осмеян монахом из Санкт-Галлена за допущенный в беседе солецизм. Епископ Льежа Ноткер проповедовал мирянам на валлонском языке, а если перед ним было духовенство - на латинском. Вероятно, многие церковники, особенно среди приходских кюре, были неспособны ему подражать и даже понять его. Но для образованных священников и монахов старинное койнэ церкви сохраняло свою функ-цию устного языка. Как бы могли без его помощи общаться в папской курии, на великих соборах и в своих странствиях от одного аббатства к другому все эти уроженцы разных краев?

Конечно, почти во всяком обществе способы выражения раз-личаются, порою весьма ощутимо, в зависимости от целей говорящего или его классовой принадлежности. Но обычно различие это ограничивается нюансами в грамматической точности или качеством лексики. Здесь оно было несравненно более глубоким. В большой части Европы обиходные наречия, относившиеся к германской группе, принадлежали к другой семье, чем язык культуры. Да и сами романские говоры настолько отдалились от своего родоначальника, что перейти от них к латинскому мог лишь человек, прошедший основательную школу. Так что лингвистический раскол сводился в конечном итоге к противопоставлению двух человеческих групп. С одной стороны, огромное большинство неграмотных, замурованных каждый в своем региональном диалекте и владевших в качестве литературного багажа несколькими мирскими поэмами, которые передавались почти исключительно с голоса, и духовными песнопениями, которые сочинялись благочестивыми клириками на народном языке ради пользы простого люда и иногда записывались на пергамене. На другом берегу горсточка просвещенных людей, которые, беспрестанно переходя с повседневного местного говора на ученый универсальный язык, были, собственно, двуязычными. Для них и писались сочинения по теологии и истории, сплошь по-латыни, они понимали литургию, понимали деловые документы. Латинский был не только языком - носителем образования, он был единственным языком, которому обучали. Короче, умение читать означало умение читать по-латыни. Но если, как исключение, в каком-нибудь юридическом документе употреблялся национальный язык, эту аномалию, где бы она ни имела место, мы без колебаний признаем симптомом невежества. Если с X в. некоторые грамоты Южной Аквитании, написанные на более или менее неправильной латыни, напичканы провансальскими словами, причина в том, что в монастырях Руэрга или Керси образованные монахи были редкостью.

Как уже сказано выше, до XIII в. документы, за редкими исключениями, обычно составлялись по-латыни. Но факты, память о которых они старались сохранить, первоначально бывали выражены совсем иначе. Когда два сеньора спорили о цене участка земли или о пунктах в договоре о вассальной зависимости, они, по-видимому, изъяснялись не на языке Цицерона. Затем уж было делом нотариуса каким угодно способом облечь их соглашения в классическую одежду. Таким образом, всякая или почти всякая латинская грамота или запись представляет собой результат транспозиции, которую нынешний историк, желающий докопаться до истины, должен проделать снова в обратном порядке.

Итак, сам технический язык права располагал словарем, слишком архаическим и расплывчатым для точной передачи действительности. Что же до лексики обиходных говоров, то ей были присущи неточности и непостоянство чисто устного и народного словаря. А в сфере социальных институтов беспорядок в словах почти неизбежно влечет за собой беспорядок в реалиях. Пожалуй, именно из-за несовершенства терминологии классификация человеческих отношений страдает великой неопределенностью. Но это наблюдение надо еще расширить. Где бы ни употребляли латынь, ее преимущество заключалось в том, что она служила средством интернационального общения интеллектуалов той эпохи. И напротив, опасным ее недостатком являлось то, что у большинства тех, кто ею пользовался, она резко отделялась от внутренней речи, следовательно, говорившие на латыни всегда были вынужден выражать свою мысль приблизительно. Если отсутствие точности мысли было, как мы видели, одной из характерных черт того времени, то как же не включить в число многих причин, объясняющих ее, постоянное столкновение двух языковых планов?

3. Культура и общественные классы
В какой мере средневековая латынь, язык культуры, была языком аристократии? Иными словами, до какой степени группа litterati совпадала с группой господствующих? Что касается церкви, тут все ясно. Неважно, что дурная система назначений кое-где выдвигала на первые роли невежд. Епископские дворы, крупные монастыри, королевские капеллы, словом - все штабы церковной армии никогда не знали нужды в просвещенных людях, которые, часто будучи, впрочем, баронского или рыцарского происхождения, формировались в монастырских, особенно кафедральных школах. Но если речь идет о мирянах, проблема усложняется.

Не надо думать, будто это общество даже в самые мрачные времена сознательно противилось всякой интеллектуальной пище. Для тех, кто повелевал людьми, считалось полезным иметь доступ к сокровищнице мыслей и воспоминаний, ключ к которой давала только письменность, т.е. латынь; об этом верней всего говорит то, что многие монархи придавали большое значение обра-зованию своих наследников. Роберт Благочестивый, «король, сведущий в Господе», учился в Реймсе у знаменитого Герберта. Вильгельм Завоеватель взял в наставники своему сыну Роберту духовное лицо. Среди сильных мира сего встречались истинные друзья книги: Оттон III, которого, правда, воспитывала мать, византийская принцесса, принесшая со своей родины навыки гораздо более утонченной цивилизации, свободно читал по-гречески и по-латыни; Вильгельм III Аквитанский собрал прекрасную библиотеку и, бывало, читал далеко за полночь.

Но чтобы получить более или менее приличное образование, требовалась атмосфера знатного рода, прочно укрепившего наследственную власть. Весьма примечателен довольно закономерный контраст между основателями династий в Германии и их преемниками: Оттону II, третьему королю Саксонской династии, и Генриху III, второму в Салической династии, которые оба получили хорошее образование, противостоят их отцы: Оттон Великий, научившийся читать в 30 лет, и Конрад II, чей капеллан признает, что он «не знал грамоты». Как часто бывало, и тот и другой вступили слишком молодыми в жизнь, полную приключений и опасностей; у них не было досуга готовить себя к профессии властелина, разве что на практике или внимая устной традиции. То же самое, и в еще большей мере, наблюдалось на более низких ступенях общественной лестницы. Относительно блестящая культура нескольких королевских или баронских фамилий не должна внушать иллюзий. Можно не сомневаться, что по крайней мере севернее Альп и Пиренеев большинство мелких и средних синьоров, в чьих руках тогда сосредоточивалась власть, представляло собой людей совершенно неграмотных в полном смысле слова, настолько неграмотных, что в монастырях, куда некоторые из них уходили на склоне лет, считались синонимами слова conversus, т.е. поздно принявший постриг, и idiota, обозначавшее монаха, не умеющего читать Священное писание.

Этим отсутствием образованности в миру объясняется роль духовных лиц как выразителей мысли государей и одновременно хранителей политических традиций. Монархам приходилось искать у этой категории своих слуг то, что прочие лица в их окружении были неспособны им предоставить. Монархам приходилось искать у этой категории своих слуг то, что прочие лица в их окружении были неспособны им предоставить. К середине VIII в. исчезли последние миряне-«референдарии» меровингских королей. И лишь в апреле 1298 г. Филипп Красивый вручил государственные печати рыцарю Пьеру Флотту. Между этими двумя датами прошло более пяти веков, в течение которых во главе канцелярий правивших Францией королей стояли только церковники. То же в общем происходило и в других странах.

Нельзя недооценивать того факта, что решения сильных мира сего подчас подсказывались и всегда выражались людьми, которые при всех своих классовых или национальных пристрастиях принадлежали по воспитанию к обществу, по природе универсалистскому и основанному на духовном начале. Нет сомнения, что они старались напоминать властителям, поглощенным суетой мелких местных конфликтов, о более широких горизонтах. С другой стороны, поскольку их обязанностью было облекать политические акты в письменную форму, им неизбежно приходилось официально эти акты оправдывать мотивами, взятыми из их собственного кодекса морали, и таким образом покрывать документы почти всей феодальной эпохи лаком мотивировок, по большей части обманчивых; это, в частности, изобличают преамбулы многочисленных освобождений за деньги, изображаемых как акты чистого великодушия, или многих королевских привилегий, которые неизменно продиктованы якобы одним лишь благочестием. Поскольку историография с ее оценочными суждениями также долго находилась в руках духовенства, условности мысли, а равно условности литературные соткали для прикрытия циничной реальности человеческих побуждений некую вуаль, разорвать которую удалось лишь на пороге нового времени крепким рукам какого-нибудь Коммина или Макиавелли.

Между тем миряне во многих отношениях выступали как деятельный элемент светского общества. Даже самые неученые из них, конечно, не были невеждами. При надобности они могли приказать перевести то, что не умели прочитать сами. Представьте себе, однако, положение большинства сеньоров и многих знатных баронов, администраторов, не способных лично ознакомиться с донесением или со счетом, судей, чьи приговоры записывались - если записывались - на языке, не знакомом трибуналу. Владыкам обычно приходилось восстанавливать свои прежние решения по памяти; надо ли удивляться, что они нередко были начисто лишены духа последовательности, которую нынешние историки тщатся им приписать?

Чуждые написанному слову, они порой бывали к нему равнодушны. Когда Оттон Великий в 962 г. получил императорскую корону, он учредил от своего имени привилегию, которая признавала за папами «до скончания веков» власть над огромной территорией; обездоливая себя, император-король отдает, мол, престолу святого Петра большую часть Италии и даже господство над некоторыми важнейшими альпийскими дорогами. Конечно, Оттон ни на минуту не допускал, что его распоряжения - кстати, очень четкие - могут быть исполнены на деле. Было бы не столь удивительно, если бы речь шла об одном из лживых договоров, которые во все времена под давлением обстоятельств подписывались с твердым намерением не исполнять их. Но ничто, абсолютно ничто, кроме более или менее дурно понятой исторической традиции, не понуждало саксонского государя к подобной фальши. С одной стороны, пергамен и чернила, с другой, вне связи с ними, действие - таково было последнее и в этой особо резкой форме исключительное завершение гораздо более общего раскола. Единственный язык, на котором считалось достойным фиксировать - наряду со знаниями, наиболее полезными для человека и его спасения, - результаты всей социальной практики, этот язык множеству лиц, по положению своему вершивших человеческие дела, был непонятен.

4. Религиозное сознание
«Народ верующих», говорят обычно, характеризуя религиозную жизнь феодальной Европы. Если здесь подразумевается, что концепция мира, из которого исключено сверхъестественное, была глубоко чужда людям той эпохи, или, точнее, что картина судеб человека и вселенной, которую они себе рисовали, почти полностью умещалась в рамках христианской теологии и эсхатологии западного толка, - это бесспорная истина. Неважно, что временами высказывались сомнения относительно «басен» Писания; лишенный всякой рациональной основы, этот примитивный скептицизм, который обычно не был присущ людям просвещенным, таял в минуту опасности, как снег на солнце. Позволительно даже сказать, что никогда вера не была так достойна своего названия. Ибо старания ученых придать чудесам опору в виде логического рассуждения, прекратившиеся с упадком античной христианской философии и лишь на время оживившиеся при каролингском Ренессансе, возобновились только к концу XI в. Зато было бы грубой ошибкой представлять себе кредо этих верующих единообразным.

Католическую мессу служили более или менее правильно - а порой весьма неправильно - во всех приходах. Фрески и барельефы, эти «книги для неграмотных» на стенах или на карнизах главных церквей, поучали трогательно, но неточно. Наверное, почти все прихожане в общем кое-что знали о самых впечатляющих эпизодах в христианских изображениях прошлого, настоящего и будущего нашего мира. Но наряду с этим их религиозная жизнь питалась множеством верований и обрядов, которые были либо завещаны древнейшей магией, либо возникли в сравнительно недавнюю эпоху в лоне цивилизации, еще способной к живому мифотворчеству, и оказывали на официальную доктрину постоянное давление. В грозовом небе люди по-прежнему видели сонмы призраков: это покойники, говорила толпа; это лукавые демоны говорили ученые, склонные не столько отрицать эти видения, сколько подыскивать для них почти ортодоксальное толкование. В селах справлялись бесчисленные, связанные с жизнью природы обряды, среди которых нам благодаря поэзии особенно близки празднества майского дерева. Короче, никогда теология не была столь чужда коллективной религии, по-настоящему прочувствованной и переживаемой.

В глазах людей, способных мыслить, чувственный мир пред-ставал лишь как некая маска, за которой происходило все истинно важное; язык также служил для выражения более глубокой реальности. А поскольку призрачная пелена сама по себе не может представлять интереса, результатом такого взгляда было то, что наблюдением, как правило, пренебрегали ради толкования. В небольшом «Трактате о вселенной», написанном в IX в. и очень долго пользовавшемся успехом, Рабан Мавр так объяснял свой замысел: «Пришло мне на ум написать сочинение..., которое трактовало бы не только о природе вещей и о свойстве слов..., но также об их мистическом значении». Этим в значительной мере объясняется слабый интерес науки к природе, которая и впрямь как будто не заслуживала, чтобы ею занимались. Техника при всех ее достижениях, порою немалых, оставалась чистым эмпиризмом.

Кроме того, можно ли было ожидать, что хулимая природа способна извлечь сама из себя собственное толкование? Разве не была она задумана в бесконечных деталях своего иллюзорного развертывания прежде всего как творение тайных воль? «Воль» во множественном числе, если верить людям простым и даже мно-гим ученым. Ибо основная масса людей представляла себе, что ниже единого бога и подчиненные его всемогуществу (обычно, впрочем, масштабы этого подчинения представляли не очень-то ясно) находятся в состоянии вечной борьбы противостоящие воли толп добрых и злых существ: святых, ангелов, особенно же дьяволов. «Кто не знает,- писал священник Гельмольд, - что войны, ураганы, чума, поистине все беды, что обрушиваются на род человеческий, насылают на нас демоны?» Заметьте, войны названы рядом с бурями, т. е. явления социальные стоят в том же ряду, что и явления, которые мы теперь назвали бы природными. Отсюда умонастроение: не отрешенность от мира в точном смысле слова, а скорее обращение к средствам воздействия, которые считались более эффективными, чем человеческое усилие. Но если какой-нибудь Роберт Благочестивый или Оттон III могли придавать паломничеству не меньшую важность, чем сражению или изданию закона, то историки, которые то возмущаются этим, то упорно ищут за богомольными путешествиями тайные политические цели, просто показывают свою неспособность снять с себя очки людей XIX в. или XX в.

Мир видимостей был также миром преходящим. Картина по-следней катастрофы, неотделимая от всякого христианского образа вселенной, вряд ли еще когда-нибудь так сильно владела умами. Над нею размышляли, старались уловить предвещающие ее симптомы. Самая всеобщая из всех всеобщих историй, хроника епи-скопа Оттона Фрейзингенского, начинающаяся с сотворения мира, завершается картиной Страшного суда. Разумеется, с неизбежным пробелом: от 1146 г. - даты, когда автор закончил писать, - до дня великого крушения. Оттон, конечно, считал этот пробел недолгим: «Мы, поставленные у конца времен», - говорит он несколько раз. Так думали сплошь да рядом вокруг него и до него. Не будем говорить: мысль церковников. Это означало бы забыть о глубоком взаимопроникновении двух групп, клерикальной и светской. Даже среди тех, кто, в отличие от святого Норберта, не рисовал гибель мира настолько близкой, что нынешнее поколение, мол, еще не состарится, как она грянет, никто не сомневался в ее неминуемой близости. Во всяком дурном государе набожным душам чудились когти Антихриста, чье жестокое владычество должно предварять наступление Царства божьего.

Если людям казалось, что все человечество стремительно не-сется к своему концу, то с еще большим основанием это ощущение жизни «в пути» было свойственно каждому в отдельности. По излюбленному выражению многих религиозных сочинений, разве не был верующий в сем мире неким «пилигримом», для которого цель путешествия, естественно, куда важнее, чем превратности пути? Большинство, разумеется, не думало о своем спасении постоянно. Но уж если задумывалось, то всерьез и рисуя себе весьма конкретные картины. Эти яркие образы обычно порождались определенным состоянием: весьма неустойчивые души тогдашних людей были подвержены резким сменам настроения. Мысль о вечной награде в сочетании с любованием смертью, свойственным дряхлеющему миру, заставила уйти в монастырь не одного сеньора и даже оставила без потомства не один знатный род: шестеро сыновей сеньора де Фонтен-ле-Дижона ушли в монастырь во главе с самым выдающимся из них - Бернардом Клервоским. Так религиозное сознание способствовало, на свой лад, перемешиванию общественных слоев.

Однако у многих христиан не хватало духу обречь себя на столь суровую жизнь. С другой стороны, они - возможно, не без оснований - полагали, что не смогут заслужить царство небесное собственными добродетелями. Поэтому они возлагали надежду на молитвы благочестивых людей, на накопление аскетами заслуг перед богом на благо всех верующих, на заступничество святых, материализованное в мощах и представляемое служащими им монахами. В этом христианском обществе самой необходимой для всего коллектива функцией представлялась функция духовных институтов. Но не будем обманываться - именно в качестве духовных. Благотворительная, культурная, хозяйственная деятельность крупных кафедральных капитулов и монастырей была, разумеется, значительной. Но в глазах современников она являлась лишь побочной. Вспоминая об этих чертах, необходимых для верного изображения феодального мира, как не признать, что страх перед адом был одним из великих социальных фактов тога времени?

В статье анализируются основные достижения и тенденции развития отечественной психологии мышления второй половины ХХ века, разрабатываемой с позиций деятельностного подхода. Этот подход реализуется в разных формах (первая – С.Л. Рубинштейном и его последователями, вторая – А.Н. Леонтьевым и его последователями). Обобщаются и сопоставляются результаты многолетних циклов теоретических и экспериментальных исследований и обосновывается продуктивность синтеза представлений о мышлении как процессе и как деятельности, полученных в указанных научных школах.

Базируясь на принципе единства сознания и деятельности, авторы указывают на необходимость исследования мышления в контексте различных видов деятельности и утверждают, что развитое мышление должно изучаться как особая, самостоятельная деятельность личности, имеющая многоуровневую психологическую детерминацию – целевую, мотивационно-эмоциональную, смысловую, рефлексивную. Подчеркивается возрастающая роль изучения субъекта мыслительной, и более широко, познавательной деятельности в контексте анализа психического развития (в истории, онтогенезе и актуалгенезе). Это предполагает выявление как общих, так и специфических закономерностей микро- и макрогенеза мышления.

Обосновывается принципиальная ограниченность активно развивающегося информационного подхода, разрабатываемого когнитивными науками, несводимость психологической реальности к моделям, заложенным в системы искусственного интеллекта. Утверждается, что основная особенность мышления как процесса – это его непрерывность, которая является концептуально генетической (недизъюнктивной, недихотомической) в отличие от раздельных циклов функционирования любой компьютерной программы: все стадии мыслительного процесса непрерывно вырастают одна из другой и потому, оставаясь объективно различными, они не отделены друг от друга, а определяются динамикой взаимопереходов интеллектуально-эмоциональных процессов и их продуктов, относимых к разным уровням осознанности и произвольности. Вместе с тем подчеркивается, что в современных условиях мыслительная деятельность, опосредствованная компьютерными технологиями и преобразованная ими, выступает новым значимым объектом психологического исследования – прогресс общества требует существенного прогресса в изучении мышления. Отмечая быстрое распространение естественно-научного редукционизма (физиологического, логико-математического, кибернетического, социологического), авторы призывают к переориентации исследований в области психологии мышления – в первую очередь, предлагая изучать творческие, неалгоритмические, неформализуемые его составляющие (то есть анализировать личностный аспект мышления, определяющий закономерности порождения и функционирования новых потребностей, мотивов, эмоций, оценок, смыслов, целей и способов мыслительной деятельности).

В статье доказывается существенное преимущество методологии деятельностного подхода, его эвристичность и перспективность для раскрытия собственно психологической специфики сложных форм человеческого мышления.

История, основные достижения, недостатки и тенденции развития отечественной и зарубеж­ной психологии мышления подробно освещены в двух обобщающих итого­вых сборниках (Исследования мышле­ния..., 1966) (Основные направления.... 1966) . Отечественная психология мыш­ления представлена в них теориями И.М. Сеченова, И.П. Павлова, Л.С. Выготского. С.Л. Рубинштейна, Д.Н. Узнадзе, П.Я. Галь­перина, П.А. Шеварева, Н.А. Менчинской, В.В. Давыдова и др. Из числа зарубежных были проанализированы следующие те­ории: ассоцианистов, Вюрцбургской школы, О. Зельца, гештальтистов, бихевиористов и необихевиористов, Ж. Пи­аже, А. Валлона, Д. Брунера и др. Наша небольшая по объему статья может быть лишь весьма кратким продолжением указанных сборников. В ней мы рассмо­трим только некоторые из новейших тенденций в развитии психологической науке о мышлении.

В современной психологии мышле­ния возрастающую роль играет проблема субъекта мыслительной, вообще познава­тельной деятельности. В качестве таково­го выступает человечество и внутри него классы, нации, группы, личности. Поэто­му психология мышления все более сбли­жается с социальной и исторической психологией и с психологией личности. Отсюда - проблема психического раз­вития (в истории и онтогенезе) приме­нительно к мышлению: изучение общих (для всех этапов), а не только специфиче­ских (возрастных и т.д.) законов микро- и макро- развития мышления.

Субъект - это всегда субъект деятельности (изначально практической), которая осуществляется на различных уровнях непосредственного и опосред­ствованного общения. Именно в деятельности человеческая психика фор­мируется и проявляется, что обобщенно выражено принципом единства созна­ния и деятельности (принципом дея­тельности, деятельностным подходом т.д.) Данный принцип утверждает необ­ходимость изучения мышления в контексте различных практических (например, профессиональных) видов деятельности (Завалишина, 1979; Корнилов, 1984), а также предусматривает исследование развитого мышления как особой, самостоятельной деятельности. Он реализуется в разных формах. Рассмотрим две из них - наиболее разра­ботанные (первая - С.Л. Рубинштейном и его последователями, вторая - А.Н. Леонтьевым и его последователями).

Мышление как процесс и как деятельность

Конкретизация и реализация прин­ципа единства сознания и деятельнос­ти осуществляется путем выделения в психике двух ее компонентов: психиче­ское как процесс и как его продукт (ре­зультат). В самой деятельности субъекта в качестве главного предмета психо­логического исследования вычленяет­ся психическое как процесс, являющее­ся предельно динамичным, пластичным и гибким уровнем регуляции такой де­ятельности (не она в целом и сама по себе есть предмет психологии, а лишь её психологический аспект). Психика и, в частности, мышление, объективно существуют, прежде всего, как процесс - живой, в высшей степени подвижный, непрерывный, никогда изначально пол­ностью не заданный (не запрограмми­рованный), а потому формирующийся и развивающийся, порождающий те или иные продукты или результаты (образы, понятия и т.д.) в ходе непрерывно из­меняющегося взаимодействия (деятель­ности, поведения, общения и т.д.) индивидов с внешним миром (Брушлинский, 1968, 1970; Процесс мышления... , 1960; Рубинштейн, 1958; Славская, 1968).

Мышление - это социально обуслов­ленный, неразрывно связанный с речью психический процесс самостоятельного искания и открытия человеком сущест­венно нового, т.е. опосредствованного и обобщенного отражения действитель­ности в ходе её анализа и синтеза, воз­никающий на основе практической де­ятельности из чувственного познания и далеко выходящий за его пределы. В таком смысле любое мышление всег­да является хотя бы в минимальной сте­пени продуктивным и творческим, т.е. открывающим нечто существенно но­вое (и потому излишни и неадекватны все термины типа «творческое мыш­ление», «репродуктивное» мышление и т.д.). Имеется в виду новое лишь для данного индивида и (или) также для всего человечества. Оба этих случая можно обобщить в один: открываемое в процессе мышления новое, неизвест­ное, искомое является таковым только по отношению к исходным (предыду­щим) стадиям мыслительного процес­са, лишь частично выводится из них и всегда сохраняет с ними генетические связи. Мышление никогда не является изначально и полностью запрограмми­рованным - в отличие от функционирования любого компьютера (искусствен­ного интеллекта и т.п.), необходимого и существенного средства познавательной деятельности (Брушлинский, 1970, 1979; Мышление: процесс... ,1982).

Основная особенность мышления как процесса - это его специфическая непрерывность, которая является кон­цептуально генетической (недизъюн­ктивной, недихотомической): посред­ством динамических взаимопереходов все стадии мыслительного процесса не­прерывно вырастают одна из другой. Потому, оставаясь объективно различ­ными, они онтически не отделены друг от друга в отличие от раздельных циклов функционирования любой маши­ны и в отличие от элементов математи­ческого множества. Например, психика функционирует абсолютно непрерывно (прежде всего, на уровне бессознатель­ного) от рождения до смерти каждого индивида и, значит, ее нельзя включить или выключить как электрическую цепь и любую другую техническую систему. В таком смысле мышление как процесс является недизъюнктивным, а техни­ка и математические структуры, напро­тив, дизъюнктивны (Брушлинский, 1979, 1983; Мышление: процесс... , 1982).

По этой линии идет все более глубо­кое выявление специфики собственно психологического исследования мыш­ления в отличие от его изучения фор­мальной логикой, кибернетикой, информатикой и т.д. Психология изучает на живых людях по ходу их деятельнос­ти прежде всего мышление как процесс в соотношении с его продуктами, но сами по себе эти продукты (понятия, умозаключения, орудия труда, произ­ведения искусства, обычаи, нравы, со­циальные нормы и т.д.) - вне связей с живым психическим процессом - ис­следует уже не психология мышления, а другие науки - логика, информатика, история культуры, социология, этногра­фия, этика и т.д. По этой причине то, что в философии называется «идеальное», - само по себе не входит в предмет психологии.

Мышление как процесс - это очень существенная сторона психологической реальности, позволяющая все более ор­ганически увязывать психологию мыш­ления с психологией личности. До сих пор сохраняется довольно большой раз­рыв между изучением 1) личностного и 2) операционального аспектов мыш­ления. Второй из указанных аспектов наиболее детально раскрыт в исследо­ваниях Ж. Пиаже, П.Я. Гальперина и др. Связующим звеном между обоими этими планами становится процессуальный аспект мышления. Интеллектуальные операции и умственные действия, со­ставляющие операциональный (наибо­лее разработанный на сегодня) аспект мышления, всегда прерывны (Мышле­ние: процесс..., 1982), и поэтому их де­терминация возможна лишь в составе более широкого, а именно недизъюн­ктивного, непрерывного, т.е. процессу­ального аспекта, в свою очередь всегда включенного в еще более широкий, т.е. личностный план мышления (цели, мо­тивы, способности, рефлексия и т.д.).

Интеллектуальные операции (счет­ные, силлогистические и др.), будучи дизъюнктивными, изначально вторич­ны, производны и менее пластичны по отношению к первичному и предельно пластичному мыслительному процессу (Мышление: процесс... , 1982; Процесс мышления... , 1960; Рубинштейн, 1958). Не операции порождают мышление, а, наоборот, мышление как процесс по­рождает операции, которые затем в него включаются как формы и способы его дальнейшего протекания. Поэтому про­цесс никогда не сводится к системе ин­теллектуальных операций. Любое мыш­ление всегда есть неразрывное единство непрерывного (процесса) и прерывного (операций, продуктов процесса и т.д.).

Мышление как процесс начинается в проблемной ситуации (предшествую­щей задаче). В момент возникновения первой стадии процесса еще почти пол­ностью отсутствует конечная его стадия или конечная ситуация, составляющая будущий (пока неизвестный и потому искомый) продукт или результат мыслительного процесса. Поэтому вначале нельзя телеологически исходить из такого результата как уже готового и зара­нее данного или полностью заданного. В ходе всего процесса мышления этот будущий результат предвосхищается в большей или меньшей степени и пото­му любое мышление всегда есть прогнозирование (Брушлинский, 1970, 1979) и вообще антиципирование (Ломов, 1980) искомого, неизвестного (напри­мер, прогнозирование будущего раз­вития задачи или проблемы). Это не означает, однако, что уже изначально существует вполне определенная ко­нечная ситуация в качестве заранее заданного или чисто наглядного эталона, с которым можно было бы непосредст­венно, сразу и однозначно сличать или сравнивать промежуточные результа­ты мышления. Мысленное предвосхи­щение искомого осуществляется без та­кого эталона. В этом состоит одна из главных особенностей саморегуляции мышления - в отличие от детермина­ции менее сложных процессов, регули­руемых только или преимущественно на основе обратных связей. В процессе прогнозирования решения мыслитель­ной задачи человек сам вырабатывает все более надежные критерии самоо­ценки каждой своей мысли. Такое прогнозирование, обесценивающее целост­ность и непрерывность мыслительного процесса, исключает перебор, отбор, выбор признаков познаваемого объекта и средств его познания (Брушлинский, 1979; Мышление: процесс... , 1982).

Прогнозируемое искомое (лишь ча­стично осознаваемое) является важней­шим компонентом (всегда осознавае­мой) цели мыслительной деятельности. Такая цель непрерывно формируется вместе с формированием искомого (по мере его осознания) на основе исход­ных условий и требования решаемой задачи и под влиянием определенных мотивов. Поэтому нельзя отождеств­лять цель ни с требованием задачи, ни с искомыми, хотя она неразрывно связа­на и с тем, и с другим. Требование зада­чи и искомое отличаются друг от друга: первое дано в исходной формулировке, а второе потому и является искомым, что оно не дано, а лишь задано исход­ными условиями и требованием задачи. Искомое - в отличие от данного требо­вания задачи - возникает и формирует­ся лишь у того человека, который сам решает задачу; это относится и к формированию цели, поскольку она вклю­чает в свой состав искомое (Брушлин­ский, 1970, 1979).

Цели, мотивы, способности, рефлек­сия относятся к личностному аспек­ту мышления, всегда более или менее осознанному; анализ, синтез и обобще­ние искомого, требование и условия задачи характеризуют процессуальный аспект мышления (протекающий глав­ным образом на уровне бессознательно­го и потому абсолютно непрерывный). Оба этих аспекта неразрывно взаимосвязаны, что особенно отчетливо обнаружилось в ходе изучения специфи­чески познавательной мотивации. На каждом новом этапе своего микро- и ма­кро-развития мышление как процесс на­чинается на основе уже ранее сформи­ровавшихся личностных психических свойств - мотивов и способностей, ко­торые, в свою очередь, формируются и развиваются дальше по ходу мышления как процесса.

Личность является субъектом практи­ческой и теоретической деятельности индивида. Следовательно, личностный аспект мышления и есть деятельностный его аспект, а мышление как деятельность и есть личностный его план. Здесь не два разных уровня, а один - личностный - уровень мышления (Рубинштейн, 1958).

В отличие от этого, мышление как процесс - при всей его неразрывной связи с личностью - более автономен: человек может себя заставить решать определенную задачу или проблему (т.е. осуществлять мышление как деятель­ность), но сможет он ее решить или нет в ходе мышления как процесса, это за­висит не только от личностных усилий и стремлений. Мыслительный процесс - в значительной степени не осознава­емый (интуитивный и т.д.) - лишь очень опосредствованно и косвенно подчиня­ется сознательному контролю и управ­лению со стороны личности, что осо­бенно отчетливо выявляется в ходе изучения нового вида инсайта - немгно­венного инсайта (Брушлинский, 1979, Мышление: процесс... , 1982). Исход­ным и всеобщим механизмом процесса мышления является анализ через синтез: познаваемый объект включается во все новые связи и отношения, выступая тем самым в новых качествах, фиксируемых в новых понятиях и понятийных харак­теристиках (Брушлинский, 1979, 1983; Процесс мышления... , 1960; Рубинштейн, 1958; Славская, 1968).

Процессуальность мышления, т.е. непрерывность, недизъюнктивность и весьма опосредствованная связь с лич­ностью, менее всего может быть сведена к такой поверхностной, хотя и бесспор­но верной его характеристике, как вре­менная последовательность различных стадий и этапов мышления.

Мышление как деятельность

Мышление как относительно само­стоятельная деятельность субъекта име­ет ту же общую схему строения, что и деятельность предметно-практиче­ская (Леонтьев, 1964). В ней представ­лены мотивы, эмоциональная регуля­ция, цели, способы достижения этих целей, отражение условий действия. Та­кая трактовка мышления открыла боль­шие возможности его конкретно-психологического исследования, являющегося альтернативой физиологическому, логи­ко-математическому, кибернетическому, социологическому редукционизму (Тихомиров, 1969, 1984).

Исследования мотивации мысли­тельной деятельности направлены на выявление новых функций мотивов, на анализ механизмов их порождения, на уяснение соотношений разных видов мотивов. Так, например, разрабатывает­ся представление о структурирующей функции мотива, определяющего со­отношение осознанных и неосознан­ных компонентов мыслительной рабо­ты, особенности целеобразования и др. Проведен анализ и дана классифика­ция видов познавательной потребности, играющей ведущую роль в регуляции мышления. Показана сложная динамика взаимоотношений устойчивых и ситуационно-возникающих познавательных потребностей. Изучение полимотивиро­ванности мышления открывает возмож­ность для объединения деятельностно­го и личностного подходов к изучению мышления (Психологические исследо­вания..., 1975; Тихомиров, 1969, 1984).

Традиционный разрыв между позна­вательными и эмоциональными процес­сами преодолен в области психологии мышления не только на общеметодоло­гическом уровне, но и в ткани конкретно экспериментальных исследований. Изучаются не только негативные, но и важные позитивные функции эмоций в регуляции мыслительной деятельности. Выявлена и изучается особая эвристиче­ская функция эмоций, которая состоит, в частности, в выделении некоторой зоны поиска, предвосхищении направ­ления и результатов поиска. Анализиру­ются условия порождения и трансфор­мации эмоциональных оценок в ходе решения задачи, их соотношения с вер­бально-логическими оценками. Изуча­ется роль эмоциональной памяти. Ана­лизируется изменение эмоциональной регуляции мыслительной деятельности при различной мотивации. Эмоции мо­гут быть связаны либо с самим актив­ным поиском, либо с его результатами. Специфическая направленность эмоций проявляется в различии компонентов (промежуточные цели и результаты, при­менение тактических приемов) процесса решения задач, оцениваемых как успешные и неуспешные, в соотношении пред­восхищающих и констатирующих эмо­циональных оценок. Мотив определяет различное функционирование таких ме­ханизмов эмоциональной регуляции, как эмоциональное закрепление, наведение, коррекция (Васильев, 1980; Искусственный интеллект... , 1976; Тихомиров, 1969, 1984).

Достаточно интенсивно исследует­ся целеобразование в контексте психо­логии мышления. Дана классификация видов целеобразования. Показана роль мотивов в актах целеобразования, изучается роль эмоций в порождении но­вых целей, в частности, в обнаружении противоречий, которые являются осно­вой для постановки новой гностической цели. Изучается образование общих и конкретных целей, роль оценки дости­жимости результата в целеобразовании, мнемические компоненты целеобразования, соотношение целеобразования и смыслообразования, изучается целеобразование при различной организации общения, сравниваются процессы целеобразования в условиях индивидуаль­ной и совместной деятельности, намечаются подходы к изучению совместной мыслительной деятельности (Искусственный интеллект. , 1976; Психологи­ческие исследования., 1975; Психоло­гические механизмы... , 1977).

Продолжаются исследования соотно­шения осознаваемого и неосознаваемо­го в мыслительной деятельности субъек­та: объем, состав, структура каждого из этих компонентов, их зависимость от различных факторов, их развитие в ходе решения задачи, их функции. Проведе­но различие между осознаваемыми и неосознаваемыми предвосхищениями, ко­торое является объектом специальных исследований. Выделен особый класс познавательных потребностей, кото­рые возникают по ходу исследователь­ской деятельности и опредмечиваются в продуктах невербализованной иссле­довательской деятельности. Экспери­ментально-психологическое исследова­ние деятельности мышления показало, что она состоит не только из процес­сов, подчиненных сознательной цели, но и из процессов, подчиненных невербализованному предвосхищению буду­щих результатов, и процессов форми­рования этих предвосхищений, которые не сводятся к операциям и могут зани­мать в составе деятельности больше ме­ста, чем собственно целенаправленные действия. Все эти процессы продолжают исследоваться. Наряду с этим более ин­тенсивно развертываются исследования осознанных (рефлексивных) компонен­тов мышления. Намечается тенденция к большей связи между учением о мыш­лении и учением о самосознании.

Для реализации этой тенденции необходимо различать «Я-концепцию» и «Я-мышление». Имеется в виду сама вы­работка человеком знаний о самом себе, которые образуют или преобразуют его «Я-концепцию». Мыслительная деятель­ность человека на определенной стадии его развития, при формировании самосознания, сама становится объектом по­знания: возникают мысли о мышлении. Их анализ составляет перспективную линию исследований.

Исследование мышления как особой деятельности субъекта позволяет иначе подойти к разработке дифференциаль­ной психологии мышления, т.е. учению об индивидуальных особенностях мыш­ления. Одно и то же качество мышления (внушаемость, критичность, гибкость) может играть различную роль на раз­ных этапах интеллектуальной деятель­ности одного субъекта (например, при постановке цели и при её достижении), в деятельностях разных видов (например, в рассудочном и образном мышлении).

Если обобщить современную направ­ленность собственно психологических исследований мышления, то можно сформулировать следующие положения.

Продолжает выполнять эвристиче­скую функцию использование катего­рии «деятельность» для обозначения развитых форм мышления.

Происходит непрерывное обогаще­ние представлений о строении мы­слительной деятельности субъекта, которое имеет значение и для лучше­го понимания природы предметно­практической деятельности.

Одно из интенсивно разрабатывае­мых в настоящее время направлений исследования мыслительной деятель­ности заключается в анализе поро­ждения новых потребностей, мотивов, оценок, смыслов, целей, способов де­ятельности. Такой подход фиксирует прежде всего творческую, неалгорит­мическую природу человеческой деятельности, отличая ее от рутинной, шаблонной.

Современные трактовки мыслительной деятельности, являющиеся как продук­том теоретического анализа, так и ре­зультатом многочисленных экспери­ментальных исследований, уточняют представление о соотношении «дея­тельности» и «процесса» применитель­но к психологическому изучению мыш­ления: деятельность развертывается во времени, она имеет этапы, включает в себя новообразования, обогащающие и трансформирующие ее структуру, т.е. деятельность процессуальна.

Происходит обогащение психоло­гических представлений о процес­се мышления: порождение и динамика смыслов, целей, оценок, потребностей, мотивов (смысловая теория мышления). Имеет место тен­денция к синтезу «деятельностного» и «процессуального» подходов к изучению мышления.

Мышление и общение, мышление и групповое решение задач.

Помимо двух вышеуказанных тен­денций психологического изучения мышления с позиции принципа един­ства сознания и деятельности (прин­ципа деятельности и т.д.) теперь рез­ко возрастает тенденция исследовать мышление специально в контексте об­щения - с позиций принципа общения (при этом разрабатываются различные варианты сопоставления деятельности и общения). Наиболее перспективным представляется метод систематическо­го сравнительного анализа мышления в двух существенно различных услови­ях: постановка и решение одной и той же задачи или серии задач 1) одним ис­пытуемым и 2) группой непосредствен­но общающихся между собой 2-х, 3-х более испытуемых (Мышление: процесс... , 1982). В пределе, в идеале здесь сно­ва выступает сложнейшее соотношение между психологией мышления и социальной, исторической и т.д. психоло­гией.

Один из подходов к изучению мыш­ления предполагает анализ его в струк­туре совместной предметно-практи­ческой деятельности и рассмотрение развитого мышления как относитель­но самостоятельной совместной позна­вательной деятельности. Конкретную реализацию в экспериментальных ис­следованиях этот подход получил при­менительно к целеобразованию (Психо­логические механизмы... , 1977).

При этом по-новому предстает ста­рая проблема: взаимосвязь языка, мыш­ления и речи как средства общения в соотношении со знаками, символами, кодами, наглядными образами и т.д. Всё это приводит к новым соотношениям с психосемантикой, психолингвисти­кой, психосемиотикой и т.д. (что высту­пает по-разному в зависимости от того или иного решения вопроса о том, мыш­ление и психика материальны или нематериальны). Одной из главных здесь выступает следующая проблема: речь имеет только одну функцию (быть сред­ством общения) или еще какие-то дру­гие функции (семантическую, мысли­тельную и т.д.)? Во втором случае ряд специалистов считает, что мышление есть функция речи.

Мышление и компьютеры.

Существенной тенденцией развития психологии мышления является её воз­растающее взаимодействие с информа­тикой, искусственным интеллектом, её связь с новой областью общественной практики, заключающейся в создании и широком использовании компьюте­ров и их программного обеспечения (Психологические проблемы... , 1985).

Появились новые объекты психо­логического исследования мышления: мыслительная деятельность, опосредст­вованная компьютерами и преобразо­ванная ими. Эта деятельность изучает­ся как в реальных, так и в лабораторных условиях. Исследование мышления в условиях диалога с компьютером - но­вая и интенсивно развивающаяся об­ласть экспериментальной психологии мышления. Изучаются те расширения возможностей целеобразования, кото­рые открываются фактом использова­ния компьютера, возможности управле­ния целеобразованием с его помощью (Интеллект человека... , 1979; Человек и ЭВМ, 1973).

Компьютер существенно преобразу­ет арсенал средств, которыми традици­онно пользовался психолог, изучающий мышление. Для целей психологическо­го анализа широко используются приемы автоматизированной фиксации (и даже первичного анализа) следую­щих параметров деятельности: единичный и неоднократный запросы челове­ка, адресованные компьютеру; частота таких запросов; селективность обсле­дования условий с помощью компью­терных данных; свойства преобразо­ванной ситуации, проверяемые с их помощью; контроль человека за решением компьютерных задач; оценка достоверности данных, полученных от компьютера; временная характеристи­ка процесса решения задач с помощью компьютера (Интеллект человека. , 1979; Человек и компьютер, 1972).

Психология мышления все больше включается в решение новых приклад­ных задач, связанных с практикой ор­ганизации умственного труда человека в условиях использования компьютера, с разработкой психологических принци­пов его программного обеспечения. Во­просы психологии мышления занима­ют существенное место при разработке принципов оценки готовых компьютерных программ, принципов оценки ре­зультатов их работы, принципов оценки языков программирования, принципов анализа ошибок программистов, прин­ципов оценки естественности языка про­граммирования, принципов оценки программистов, принципов организации коллективов программистов, принципов обучения программистов, принципов организации диалога между человеком и компьютером, принципов организации банков данных. Главными прикладными психологическими проблемами в рас­сматриваемой области являются следу­ющие: как добиться того, чтобы человек, пользующийся «искусственным интел­лектом», мыслил еще лучше? При каких условиях это возможно? Как расширить возможности искусственных интеллек­туальных систем за счет использова­ния психологических знаний о мышлении? Поиски конкретных ответов на эти вопросы составляют важную тенден­цию развития современной психологии мышления (Интеллект человека... , 1979; Искусственный интеллект... , 1976).

Работы по искусственному интел­лекту существенно обогатили и про­блематику теоретических исследований в области психологии мышления. Были поставлены новые вопросы для обсуждения и исследования: о возможностях метода программного моделирования в изучении мышления, о дифференци­ации алгоритмической и неалгорит­мической (или антиалгоритмической моделей мышления), о соотношении психических и непсихических систем, о возможностях создания искусствен­ной психики на неорганических носи­телях, о взаимосвязи недизъюнктивных и дизъюнктивных аспектов мышления и т.д. (Брушлинский, 1970, 1079; Тихоми­ров, 1969, 1984).

Одна из особенностей современной психологии заключается в том, что на­учно-технический прогресс требует су­щественного прогресса в психологии мышления и психологической науке в целом. Ключевая роль в этом прогрес­се, естественно, остается за методологи­ческими проблемами. В этом контексте необходимо отметить появление и ши­рокое распространение за рубежом но­вой формы естественно-научного материализма, для которого характерно неразличение психических и информа­ционных процессов, сведение мышле­ния к реализации алгоритмов, объявле­ние программ для компьютера теорией мышления, неразличение психических и кибернетических систем.

Все более четкая дифференциация такого естественнонаучного подхода, с одной стороны, и диалектико-мате­риалистического метода, с другой, как двух разных методологических позиций в психологии, существенное углубле­ние и конкретизация диалектико-мате­риалистического подхода - важнейшая тенденция и перспектива развития тео­ретической психологии мышления как альтернативы когнитивной психологии, наиболее распространенной теперь за рубежом.

Для когнитивной психологии харак­терна в целом синтетическая установка, стремление преодолеть ограниченность изолированного рассмотрения мышле­ния, восприятия, памяти, внимания. Од­нако эта установка реализуется в рамках информационного подхода к познанию. В той предметной области, с которой имеет дело когнитивная психология, хотя и выделяются «мышление» и «реше­ние задач», тем не менее, явно домини­руют исследования восприятия и памя­ти. Процесс порождения новых знаний выпадает из общего функционирования познания.

Таким образом, в ходе анализа и кри­тики когнитивной психологии особен­но актуальны следующие проблемы: ме­сто мышления в целостном познании, соотношение процессов порождения нового знания субъектом с процессами приобретения, организация и использо­вания знаний, связь познания с потребностно-мотивационной сферой субъ­екта (Величковский, 1982; Когнитивная психология, 1986; Мышление: процесс.... 1982; Тихомиров, 1984).

Примечания

Список литературы:

Брушлинский А.В. Психология мышления и кибернетика / А.В. Брушлинский. - Москва, 1970.

Брушлинский А.В. Мышление и прогнозирование / А.В. Брушлинский. - Москва, 1979.

Брушлинский А.В. Психология мышления и проблемное обучение / А.В. Брушлинский. - Москва, 1983.

Васильев И.А. Эмоции и мышление / И.А. Васильев, В.Л. Поплужный, О.К. Тихомиров. - Москва, 1980.

Величковский Б.М. Современная когнитивная психология / Б.М. Величковский. - Москва, 1982.

Гальперин П.Я. Введение в психологию / П.Я. Гальперин. - Москва, 1976.

Давыдов В.В. Виды обобщения в обучении / В.В. Давыдов. - Москва, 1972.

Завалишина Д.Н. Психологический анализ оперативного мышления / Д.Н. Завалишина. - Москва, 1979.

Интеллект человека и программы ЭВМ / под ред. О.К. Тихомирова . - Москва, 1979.

Искусственный интеллект и психология / под ред. О.К. Тихомирова. - Москва, 1976.

Исследования мышления в советской психологии / под ред. Е.В. Шороховой. - Москва, 1966.

Когнитивная психология / под ред. Б.Ф.Ломова и др. - Москва, 1986.

Корнилов Ю.К. Мышление в производственной деятельности / Ю.К. Корнилов. - Ярославль, 1984.

Кулюткин Ю.Н. Исследование познавательной деятельности учащихся / Ю.Н. Кулюткин, Г.С. Сухобская. - Москва, 1977.

Леонтьев А.Н. Мышление // Философская энциклопедия. Т. 3. - Москва, 1964.

Ломов Б.Ф. Антиципация в структуре деятельности / Б.Ф. Ломов, Е.Н. Сурков. - Москва, 1980.

Матюшкин А.М. Проблемные ситуации в мышлении и обучении / А.М. Матюшкин. - Москва, 1972.

Мышление: процесс, деятельность, общение / под ред. А.В. Брушлинского. - Москва, 1982.

Основные направления исследований психологии мышления в капиталистических странах / под ред. Е.В. Шороховой. - Москва, 1966.

Процесс мышления и закономерности анализа, синтеза и обобщения / под ред. С.Л. Рубинштейна. - Москва, 1960

Психологические исследования интеллектуальной деятельности / под ред. О.К. Тихомирова. - Москва, 1979.

Психологические исследования творческой деятельности / под ред. О.К. Тихомирова. - Москва, 1975.

Психологические механизмы целеобразования / под ред. О.К. Тихомирова. - Москва, 1977.

Психологические проблемы сознания и использования ЭВМ / под ред. О.К. Тихомирова. - Москва, 1985.

Рубинштейн С.Л. О мышлении и путях его исследования / С.Л. Рубинштейн. - Москва, 1958.

Славская К.А. Мысль в действии / К.А. Славская. - Москва, 1968.

Талызина Н.Ф. Управление процессом управления знаний / Н.Ф. Талызина. - Москва, 1984.

Тихомиров О.К. Структура мыслительной деятельности человека / О.К. Тихомиров. - Москва, 1969.

Тихомиров О.К. Психология мышления / О.К. Тихомиров. - Москва, 1984.

Человек и компьютер / под ред. О.К. Тихомирова. - Москва, 1972.

Человек и ЭВМ / под ред. О.К. Тихомирова. - Москва, 1973.

Для цитирования статьи:

Брушлинский А.В., Тихомиров О.К. О тенденциях развития современной психологии мышления // Национальный психологический журнал - 2013. - №2(10) - с.10-16.

Brushlinskiy A.V., Tikhomirov O.K. (2013). On the trend of modern psychology of thinking. National Psychological Journal, 2(10), 10-16

Главная » Значение слов » Научные статьи по психологии на тему мышление. «Новое мышление