За что мы ненавидим слишком честных людей? Мы избегаем шумных вечеринок, а время проводим главным образом дома - в тишине и покое. Вот почему так случается

Очень часто случается так, что c возрастом мы начинаем буквально ненавидеть людей вокруг, пишет The Daily Net . Нам больше нравится проводить время в одиночестве или в компании близких людей. Посторонние начинают нас раздражать.

Мы избегаем шумных вечеринок, а время проводим главным образом дома - в тишине и покое. Вот почему так случается:


Shutterstock/thedailynet

1) Мы больше не играем в "лучших друзей".


Shutterstock/thedailynet

В молодости у нас есть и силы, и время на разного рода друзей. Мы не против выслушать их проблемы и даже чем-то помочь, нам нравится вместе дурачиться.

Но с возрастом мы устаем от друзей, от их болтовни и проблем. У нас появляется собственная семья, на других просто не хватает времени. Такие глупости, как бывшие парни, нас больше не беспокоят.

2) Чем больше друзей - тем хуже.


Shutterstock/thedailynet

В молодости мы рады новым знакомствам, новому опыту и возможностям. Встречи с новыми людьми захватывают и вдохновляют. Мы стремимся к разнообразию.

С возрастом желание обзавестись новыми друзьями отпадает. Здесь со старыми не всегда есть время встретиться! Наше любопытство иссякает, а вместе с ним пропадает и стремление нравиться другим людям, мы больше не ищем их одобрения.

3) У каждого своя дорога.


Shutterstock/thedailynet

В молодости мы только нащупываем тот путь, который станет нашей дорогой в будущем. Нас интересует все новое и неизведанное. Мы цепляемся за любую возможность, которая может подарить нам новый опыт.

С возрастом мы наконец находим свою дорогу и твердо решаем по ней идти. У нас уже есть четкое представление о будущем, жизненные ценности выработаны. Мы привыкаем к людям, которые нас окружают и не стремимся ничего менять.

4) Нам сложно довериться новому человеку.


Shutterstock/thedailynet

В молодости мы открыты для новых людей и нового опыта. Мы больше доверяем окружающим, готовы узнавать их ближе. У нас настолько сильная потребность в общении и социализации, что мы доверяемся даже тем, перед кем раскрывать душу не стоило бы.

Но это ценный опыт. Он помогает нам осознать, каких людей мы хотели бы видеть рядом с собой в старости. С возрастом мы лучше понимаем, кто мы на самом деле и каких людей следует избегать. Мы больше не верим словам людей, а смотрим лишь на поступки.

5) Мы перестаем заботиться о мелочах.


Flickr/Amy Guth/thedailynet

В молодости на многие вещи мы просто не обращаем внимания. Нас не беспокоит мнение старших людей, мы делаем то, за что в будущем нам, возможно, будет стыдно. Мы берем от жизни все, просто делаем то, что хочется.

С возрастом мелочи начинают играть важную роль для нас. Мы занимаемся только тем, что нам действительно нравится, не тратим время на пустую болтовню и другие глупости.

6) На первое место мы ставим свои интересы, а не чужие.


Shutterstock/thedailynet

В молодости мы не знаем, чего на самом деле хотим от жизни. Мы экспериментируем, стараемся, учимся, терпим неудачи. Мы еще не умеем правильно расставлять приоритеты, в нашей жизни много неопределенности и неизвестности.

С возрастом мы начинаем лучше понимать, что ищем. Мы осознаем, что для нас важно, а на что не стоит обращать внимания. Мы выстраиваем приоритеты так, как считаем нужным, а не так, как удобно нашим друзьям.

7) Мы хотим сами выстраивать свою жизнь.


Shutterstock/thedailynet

В молодости мы стараемся вписаться в компанию. Мы ищем одобрение людей, стремимся принадлежать к определенной группе. Мы прислушиваемся к другим, чтобы не обидеть их, не потерять благосклонность сверстников.

С возрастом мы точно знаем, к кому следует прислушаться. Мы хотим жить так, как нам удобно. Любой, кто стремится разрушить наш покой, исчезает из нашего поля зрения. Мы больше не пытаемся угодить другим. Нам важен собственный комфорт.

Вы согласны с этими пунктами? Вам есть что к ним добавить?



Многие никогда об этом не задумываются. А некоторые частенько ловят себя на чувстве острой неприязни, часто беспричинной.

Почему мы ненавидим? И именно этого человека, а не другого? Ученые из Техасского и Гавайского университетов объединили силы в исследовании анатомии ненависти и организовали массовый опрос. В ходе опроса людям было предложено сформулировать, что для них ненависть и в каких ситуациях они ее ощущают.

В ходе исследования было выяснено, что больше всего люди ненавидят не посторонних людей, а тех, с кем хорошо знакомы. Причем, чем ближе человек, тем большая ненависть к нему может возникнуть. Первые кандидаты: матери, отцы, тещи, свекрови, братья, сестры.

Картина, как говорится, показательная. Посмотрим, что говорит нам об этом Системно-векторная психология Юрия Бурлана.


Хочу мороженого!


Вот маленький ребенок, он хочет, чтобы мама купила ему мороженого, а мама не покупает. И чем больше мама запрещает, тем больше ему хочется, и он требует уже с ревом и истериками, вплоть до кульбитов и припадков на полу. Если в этот момент у ребенка спросить: «Мама хорошая?», он 100% ответит: «Мама плохая!» Почему? Потому что не покупает мороженое! Или машинку, например. В этот момент начинает формироваться чувство ненависти, такое маленькое-маленькое.

Человек - это желание получать наслаждение. Когда мы не получаем наслаждение, мы ощущаем это как нехватку и испытываем ненависть (пока легкую) к тому, кто нам этого наслаждения не дает.

Как обратный пример: если купить ребенку долгожданную машинку, то мама в один момент превратится в хорошую и добрую.

Мы растем, а ситуация не сильно меняется. Все общество представляет для нас поле для получения тех или иных благ. Неизбежно в этом получении мы пересекаемся интересами с другими людьми, и на этих участках возникают вспышки ненависти, а и взваливаем на плечи, пронося через всю жизнь.

Это касается всех сфер жизни. На работе один коллега подсиживает другого, и тот не получает ожидаемого повышения зарплаты. От родителей мы требуем поступиться своими интересами и дать больше нам. В парных отношениях требуем от половинки понять нас, наши проблемы.

Ненависть как результат жизни для себя


Как объясняет Системно-векторная психология Юрия Бурлана, ненависть возникает тогда, когда мы нацелены на себя. Мы хотим получить удовольствие от других, не получаем и обвиняем в этом других: они плохие, нехорошие, непереносимые, неблагодарные, завистливые и прочее, прочее, прочее.

Может быть, так и есть? Не совсем так. Если продолжить мысль, то когда мы ненавидим кого-то, мы испытываем нехватку наслаждения и требуем другого наполнить эту нехватку - измениться, начать вести себя по-другому. Мы ждем изменений от внешнего мира, от других людей, но не готовы меняться сами. Это пассивная и в каком-то смысле детская позиция.

Вместе с тем, несмотря на все декларации «да, я понимаю других», мы их не понимаем и каждого судим из себя «я бы на твоем месте». Когда человек ведет себя не так, как мы того ожидаем, мы разочаровываемся, обижаемся, злимся, ненавидим. Ненависть принимает разные формы - в зависимости от особенностей нашей психики.

Беспричинная ненависть


Однако существует и беспричинная ненависть. Все плохо, все люди плохие, мир плохой, все раздражает, бесит, разочаровывает, ничто не приносит радость. Ненависть как нехватка чего-то непонятно чего, неудовлетворенность этой жизнью в принципе.

Такая беспричинная ненависть бывает только у обладателей звукового вектора . Она сопровождается побегом от мира, попытками запереться в своей квартире, в наушниках, в виртуальном мире, нежеланием общаться с другими людьми, потому что они все «тупые». Такая ненависть - к жизни как таковой - становится неизменным спутником депрессии.

Первично внутреннее состояние


Объяснений, почему у нас возникает ненависть, бесконечное количество. Но на самом деле мы только рационализируем свою ненависть плохими людьми и обстоятельствами. Ведь мы всегда можем поменять свое отношение к людям (перестать судить их через себя), уйти от взаимодействия с одними людьми и выбрать себе другое окружение.

Кроме того, во многих случаях первично состояние ненависти, а не объект. Другие люди становятся громоотводами нашей собственной неудовлетворенности и ненаполненности по жизни, что опять-таки зависит только от нас.

Мучаетесь ненавистью? Видите, что оказываетесь в тупике своей жизни? Не обязательно учиться жить с этим - от этого можно избавиться. Как? Вам расскажет Системно-векторная психология. Записаться на бесплатные онлайн-лекции можно по ссылке.

Происходит это, в немалой степени, благодаря развитию интернета: из-за этого языковые конфликты стали публичными, они сохраняются в этом публичном пространстве, их много, а кроме того, лингвисты теперь могут исследовать их прямо за рабочим столом. Могут, при желании, в них участвовать - или даже их инициировать

О конфликтах, источником которых можно назвать «сам язык», и о том, как их можно классифицировать рассказал на конференции «Пересекая границы: межкультурная коммуникация в глобальном контексте» лингвист Максим Кронгауз. Позже он пояснил тезисы своего выступления в интервью изданию «Чердак» . Избранное публикует отрывки из этой интересной беседы.

Чаще всего языковые конфликты рождаются в социальных сетях. И, в зависимости от остроты, могут выйти за их пределы, на другие площадки. Например, в марте 2015 года «Медуза» сделала «тест на сексизм», за которым стояла просветительская интенция, но в соцсетях ссылку на него сопровождала подводка «Мужики, тут инструкция, как не обижать телочек». Это вызвало бурную реакцию сначала у аудитории, потом подключились другие СМИ: стали выходить колонки, статьи. Обсуждение ширилось, осуждение росло - и в конце концов редакция приносила свои извинения

В прошлом году был менее заметный, но все равно интересный конфликт: в одном научном издании был такой заголовок, цитирую не буквально «Даже стандартная модель не может объяснить…», и дальше какое-то научное явление. Но в качестве иллюстрации была фотография красивой женщины, модели. Такой каламбур, если хотите, - рассказал Кронгауз, - И на редакцию обрушились феминистки, потому что [своим каламбуром] они [журналисты] объективировали женщину, чтобы повысить читаемость статьи и получить лайки. Было интересно наблюдать за этой дискуссией.

Хватит кушать печеньки

Кронгауз выделяет как минимум пять типов языковых конфликтов. Во-первых, орфографические, инициатор которых указывает собеседнику на ошибку в написании того или иного слова. Самый яркий пример подобного - это, конечно, т.н. «grammar nazi».

Первоначально это название для воинствующих пуристов (в данном контексте - борцов за «литературную чистоту» высказываний - прим. «Чердака»). Но через какое-то время, как это часто бывает с отрицательными названиями, оно становится самоназванием. То есть некая группа начинает оформляться и называть себя этим словом, - пояснил Кронгауз, - также, кстати, было с названием «хиппи»

Однако grammar nazi уже вытесняются, смещаются в сторону, становясь скорее культурным явлением. Инициированные ими конфликты, по мнению лингвиста, сегодня уже почти не встречаются.

Следующий тип конфликтов - стилистические. Они построены иначе, чем орфографические, и часто представлены фразой: «ненавижу слово/языковое явление».

Сейчас самый распространенный тип конфликтов именно такой. Ненавидеть, по тем или иным причинам, люди могу совершенно разные слова.

Глагол «кушать», безусловно, является антилидером, самым «ненавистным» словом, - считает Кронгауз. Кроме «кушать» в этот неформальный список, по мнению ученого, вошли бы также приветствие «доброго времени суток», реплика «улыбнуло», эпитеты «овуляшки, пузожители, пропердольки», а также весьма различные уменьшительно-ласкательные типа «пироженка, печенька, денюжка, мяско, винишко». Где-то рядом с ними такие слова, как «мимими», «няшка», «кошáчка и молóчка»

- Если мы посмотрим на слова, которые «ненавидимы», [то увидим, что там] есть устойчивая группа [из] жаргона молодых мам и беременных женщин. И понятно, что ненависть вызывают все-таки не слова, а некая социальная группа, которая ведет себя соответствующим образом, - отметил ученый, добавив, что ненависть к словам «мяско», «пироженка», «печенька» можно объяснить точно так же.
- Ненавидят слова из этого списка, как правило, люди образованные, интеллигентные, - отметил лингвист, - они в этом смысле наиболее эмоциональны. И ненавидят они тех, кто использует эти слова, то есть культуру низовую. И в общем, почти за каждым словом и выражением стоит некий социальный портрет.

Я тебя научу вежливости!

Следующий тип языковых конфликтов - этикетные - проявляются весьма ярко. Инициатор объявляет какое-либо поведение неправильным и начинает учить остальных вежливости. Мнение высказывается авторитетно, однако инициатор чаще всего или не может сослаться на прямой источник правила, или ссылается на авторитетных для него людей.

- Иногда мы сталкиваемся с неким манифестом. Недавно я прочел манифест, посвященный речевому этикету, написанный не лингвистом, о том, почему нельзя желать приятного аппетита, и какое это мещанство. Аргументации, как таковой, не было, но это мнение высказывалось совершенно авторитетно. И это тем интересно - стандартный способ заявления, когда человек непонятно почему начинает объяснять, как надо. Откуда это берется, в самом тексте никак не улавливается. Но это действительно этикетный гуру, который объясняет, как устроен этикет, - сказал ученый.

А другие, уже политические конфликты, связаны, прежде всего, с названиями столиц и стран. Чаще всего эти конфликты происходят на постсоветском пространстве. Аргумент - это наша страна, мы знаем, как ее называть. Они решаются, как правило, политическим способом. Так, в 1990-х годах премьер-министр России Виктор Черномырдин подписал указ, по которому Киргизию следует называть Киргизией, а Молдавию - Молдовой. Кроме того, одно время пытались писать «Таллинн», а не «Таллин». Сейчас название эстонской столицы пишут по-разному.

Самое главное, что за выбор того или иного написания зачастую связан с определенной политической или идеологической позицией. Ярким примером можно назвать выбор предлога «на/в Украине».

И последний тип - это «политкорректные» конфликты, которые можно выразить фразой «не смей обижать!».

Кстати, они самые перспективные для развития, считает Кронгауз.

На сегодняшний день, по-видимому, гендерные конфликты находятся в наиболее активной фазе, - говорит ученый. С одной стороны, он связан с позицией, что для каждого обозначения человека должно быть название женского рода. А с другой, ряд феминисток настаивает на том, что для каждого обозначения человека в женском роде, надо использовать суффикс «к», даже когда слово уже есть.

Поэтому, скажем, вместо более-менее существующего разговорного «авторша» предлагается использовать «авторка», «режиссерка» и подобные слова, - рассказывает Кронгауз, - Дискуссия чрезвычайно интересная, с одной стороны, а с другой, очень скандальная, потому что лингвистическое мнение почти не учитывается, особенно если это мнение высказывает мужчина. В этих дискуссиях объявляется, что мужчина-лингвист не должен вообще высказываться на эту тему. То есть дискуссия проходит не только в лингвистической плоскости, но и в социальной, гендерной тоже.

Подводя итоги: ненавидят не слово, ненавидят человека. А, точнее, социальный тип, или, что важнее, идеологию. Потому что, как в случае с «в или на Украине», сегодня человек, который переносит слово авторов включен в эту дискуссию. А человек, включенный в дискуссию, в какой-то момент спотыкается, потому что думает, не нарушает ли он политкорректность. Те конфликты, о которых я говорил, и та ненависть, которая относится к словам, очевидным образом относится к идеологиям и социальным типам и культурным типам, стоящим за этими словами.


Происходит это, в немалой степени, благодаря развитию интернета: из-за этого языковые конфликты стали публичными, они сохраняются в этом публичном пространстве, их много, а кроме того, лингвисты теперь могут исследовать их прямо за рабочим столом. Могут, при желании, в них участвовать — или даже их инициировать

О конфликтах, источником которых можно назвать «сам язык», и о том, как их можно классифицировать рассказал на конференции «Пересекая границы: межкультурная коммуникация в глобальном контексте» лингвист Максим Кронгауз. Позже он пояснил тезисы своего выступления в интервью изданию «Чердак» . Избранное публикует отрывки из этой интересной беседы.

Чаще всего языковые конфликты рождаются в социальных сетях. И, в зависимости от остроты, могут выйти за их пределы, на другие площадки. Например, в марте 2015 года «Медуза» сделала «тест на сексизм», за которым стояла просветительская интенция, но в соцсетях ссылку на него сопровождала подводка «Мужики, тут инструкция, как не обижать телочек». Это вызвало бурную реакцию сначала у аудитории, потом подключились другие СМИ: стали выходить колонки, статьи. Обсуждение ширилось, осуждение росло — и в конце концов редакция приносила свои извинения

В прошлом году был менее заметный, но все равно интересный конфликт: в одном научном издании был такой заголовок, цитирую не буквально «Даже стандартная модель не может объяснить…», и дальше какое-то научное явление. Но в качестве иллюстрации была фотография красивой женщины, модели. Такой каламбур, если хотите, — рассказал Кронгауз, — И на редакцию обрушились феминистки, потому что [своим каламбуром] они [журналисты] объективировали женщину, чтобы повысить читаемость статьи и получить лайки. Было интересно наблюдать за этой дискуссией.

Хватит кушать печеньки

Кронгауз выделяет как минимум пять типов языковых конфликтов. Во-первых, орфографические, инициатор которых указывает собеседнику на ошибку в написании того или иного слова. Самый яркий пример подобного — это, конечно, т.н. «grammar nazi».

— Первоначально это название для воинствующих пуристов (в данном контексте — борцов за «литературную чистоту» высказываний — прим. «Чердака»). Но через какое-то время, как это часто бывает с отрицательными названиями, оно становится самоназванием. То есть некая группа начинает оформляться и называть себя этим словом, — пояснил Кронгауз, — также, кстати, было с названием «хиппи»

Однако grammar nazi уже вытесняются, смещаются в сторону, становясь скорее культурным явлением. Инициированные ими конфликты, по мнению лингвиста, сегодня уже почти не встречаются.

Следующий тип конфликтов — стилистические. Они построены иначе, чем орфографические, и часто представлены фразой: «ненавижу слово/языковое явление».

Сейчас самый распространенный тип конфликтов именно такой. Ненавидеть, по тем или иным причинам, люди могу совершенно разные слова.

— Глагол «кушать», безусловно, является антилидером, самым «ненавистным» словом, — считает Кронгауз. Кроме «кушать» в этот неформальный список, по мнению ученого, вошли бы также приветствие «доброго времени суток», реплика «улыбнуло», эпитеты «овуляшки, пузожители, пропердольки», а также весьма различные уменьшительно-ласкательные типа «пироженка, печенька, денюжка, мяско, винишко». Где-то рядом с ними такие слова, как «мимими», «няшка», «кошáчка и молóчка»

— Если мы посмотрим на слова, которые «ненавидимы», [то увидим, что там] есть устойчивая группа [из] жаргона молодых мам и беременных женщин. И понятно, что ненависть вызывают все-таки не слова, а некая социальная группа, которая ведет себя соответствующим образом, — отметил ученый, добавив, что ненависть к словам «мяско», «пироженка», «печенька» можно объяснить точно так же.
— Ненавидят слова из этого списка, как правило, люди образованные, интеллигентные, — отметил лингвист, — они в этом смысле наиболее эмоциональны. И ненавидят они тех, кто использует эти слова, то есть культуру низовую. И в общем, почти за каждым словом и выражением стоит некий социальный портрет.

Я тебя научу вежливости!

Следующий тип языковых конфликтов — этикетные — проявляются весьма ярко. Инициатор объявляет какое-либо поведение неправильным и начинает учить остальных вежливости. Мнение высказывается авторитетно, однако инициатор чаще всего или не может сослаться на прямой источник правила, или ссылается на авторитетных для него людей.

— Иногда мы сталкиваемся с неким манифестом. Недавно я прочел манифест, посвященный речевому этикету, написанный не лингвистом, о том, почему нельзя желать приятного аппетита, и какое это мещанство. Аргументации, как таковой, не было, но это мнение высказывалось совершенно авторитетно. И это тем интересно — стандартный способ заявления, когда человек непонятно почему начинает объяснять, как надо. Откуда это берется, в самом тексте никак не улавливается. Но это действительно этикетный гуру, который объясняет, как устроен этикет, — сказал ученый.

А другие, уже политические конфликты, связаны, прежде всего, с названиями столиц и стран. Чаще всего эти конфликты происходят на постсоветском пространстве. Аргумент — это наша страна, мы знаем, как ее называть. Они решаются, как правило, политическим способом. Так, в 1990-х годах премьер-министр России Виктор Черномырдин подписал указ, по которому Киргизию следует называть Киргизией, а Молдавию — Молдовой. Кроме того, одно время пытались писать «Таллинн», а не «Таллин». Сейчас название эстонской столицы пишут по-разному.

Самое главное, что за выбор того или иного написания зачастую связан с определенной политической или идеологической позицией. Ярким примером можно назвать выбор предлога «на/в Украине».

И последний тип — это «политкорректные» конфликты, которые можно выразить фразой «не смей обижать!».

Кстати, они самые перспективные для развития, считает Кронгауз.

— На сегодняшний день, по-видимому, гендерные конфликты находятся в наиболее активной фазе, — говорит ученый. С одной стороны, он связан с позицией, что для каждого обозначения человека должно быть название женского рода. А с другой, ряд феминисток настаивает на том, что для каждого обозначения человека в женском роде, надо использовать суффикс «к», даже когда слово уже есть.

— Поэтому, скажем, вместо более-менее существующего разговорного «авторша» предлагается использовать «авторка», «режиссерка» и подобные слова, — рассказывает Кронгауз, — Дискуссия чрезвычайно интересная, с одной стороны, а с другой, очень скандальная, потому что лингвистическое мнение почти не учитывается, особенно если это мнение высказывает мужчина. В этих дискуссиях объявляется, что мужчина-лингвист не должен вообще высказываться на эту тему. То есть дискуссия проходит не только в лингвистической плоскости, но и в социальной, гендерной тоже.

— Подводя итоги: ненавидят не слово, ненавидят человека. А, точнее, социальный тип, или, что важнее, идеологию. Потому что, как в случае с «в или на Украине», сегодня человек, который переносит слово авторов включен в эту дискуссию. А человек, включенный в дискуссию, в какой-то момент спотыкается, потому что думает, не нарушает ли он политкорректность. Те конфликты, о которых я говорил, и та ненависть, которая относится к словам, очевидным образом относится к идеологиям и социальным типам и культурным типам, стоящим за этими словами.