В ДРЯ эти формы совпадали: отьцъ любитъ сынъ. С развитием РЯ возникла необходимость выражения субъектно-объектных отношений. Решение задачи – использование Р.П. в знач вин пад для обозначения оъекта. Почему именно родительный? Рп и вп параллельно употребляются в некоторых синтаксич конструкциях: а) при отрицательном и утвердительном сказуемом: прочитал книгу – не прочитал книги; б) при неполном и полном охвате действия объекта: принеси воду – принеси воды. Категория одуш-сти первоначально была грамм категорией лица.

Сначала проявлялась в совпадении форм РП и ВП собственных имен сущ-ных мужского рода ед числа, для обозначения лиц муж пола занимающих существенное положение в общественной и семейной иерархии. История развития этой категории началась еще в 11 в. К 14 категория одуш-сти распространилась на все сущ-ные муж рода. Развитие ее задерживалось: 1. когда было местоимение при сущ-ном (при местоимении СВОИ не могла идти речь о им падеже): послалъ отрокъ свои (Вп). 2. когда при сущ-ном предлог: поимеем женоу его Ольгоу за князь нашъ за Малъ. 4-ый этап развития категории одуш-сти начался в 14 в когда она проникает во мн число. К 14 в категория одуш-сти укепилась и для слов жен рода, обозначавших лица: жонок и дhвок наказоуеть. Последний этап начинается с 17 в когда категория одуш-сти стала охватывать слова, обозначающие другие живые сущ-ва – животные. В сря есть словосочетания, в которых в словах сохраняется старя форма вин паежа: выйти в люди – увидеть людей, пойти в гости – пригласить гостей, взять в жены – увидеть много жен. Следы старого вин падежа сохранились в наречии замуж – за моужь.

У сущ.с древней основой на -6, -jo, -й (у краткое) н -і, обозначающих одуш-е и неодуш-е предметы, еще с общеславянской эпохи в ед.ч.

Совпадали формы В.П. с формами И.П.. Вследствие этого возникло затруднение при разграничении субъекта действия (И.П.) и объекта действия (В.П.): Весло платье. Это обстоятельство послужило причиной к развитию категории одушевленности.

С XIV в. во мн.ч., очевидно, по аналогии с ед-м ч. В.П. тоже начинает совпадать с Р.П., причем первоначально для лиц мужского пола: созъва болдръ и кыюнъ (Лавр. лет.).Более позднее совпадение В.П. с Р.П. во мн.ч. объясняется тем, что формы И.и В.п. во мн.ч. у сущ-х м. рода всегда различались. Примерно с XVI в. этот процесс осуществляется во мн.числе и для сущ. с основой на -a, -ja: вдовицъ и сиротъ покопти (Дом.). О перерастании категории лица в категорию одушевлен­ности можно говорить лишь с того времени, когда омонимия В-Р распространяется с названий лиц на названия животных. По данным памятников, ранее всего это происходит в форме един­ственного числа существительных мужского рода (т. е. так же, как н в названиях лиц).

Категория одушевленности развивается в связи с необходимостью различения форм субъекта и объекта в грамматической системе со свободным порядком слов, следо­вательно, связана с основной функцией В - функцией прямого дополнения. Лишь закрепившись в этой функции, В-Р из формы выражения прямого объекта становится формой выражения категории одушевленности, т. е. обнаруживает тенденцию стать постоянным показателем значений В существительных, способных функциони­ровать в качестве субъекта действия.

Этот процесс не коснулся сущ-х ж. рода с основой на -і, ср.р. с основой на -6, -jo и некоторых сущ. с основой на согл, так как к этим основам относится небольшое количество сущ, обозначающих одуш-е предметы. Что же касается неодуш. сущ, то логически в качестве субъекта действия они выступать не могут, а потому нет надобности различать у них субъект и объект действия: у них во всех числах совпадает В.П с ИП.

Вы также можете найти интересующую информацию в научном поисковике Otvety.Online. Воспользуйтесь формой поиска:

Еще по теме 10. История категории одушевленности в русском языке.:

1. 11. История категории и форм двойственного числа в русском языке.
2. 10. Укажите различия между морфологическими категориями и лексико-грамматическими разрядами имен существительных. Определите место одушевленности/неодушевленности в морфологической системе русского языка.
3. 17. История форм презенса тематических и нетематических глаголов в русском языке и его говорах.
4. 12. Система личных местоимений в древнерусском языке и дальнейшая история их форм в русских диалектах
5. 19. История системы форм прошедшего времени в русском языке и его говорах.
6. 13. Система склонения неличных местоимений в древнерусском языке и история ихформ в русских диалектах.
7. 15. Лексико-грамматические разряды. Категория одушевленности-неодушевленности существительных.
8. 14. Принципы разграничения частей речи в русском языке. Система частей речи в современном русском языке. Принципы разграничения частей речи При описании грамматического строя любого языка неизбежно приходится так или иначе

Различие между живым и неживым, или между одушевленным и неодушевленным, или иногда между человеческим и не относящимся к человеку, личным и неличным (различие не всегда в достаточной мере отчетливое) пронизывает многие разделы грамматики большинства языков-- иногда в связи с родом и полом, иногда независимо от них. Это различие может проявляться в грамматике по-разному, и нельзя утверждать, что нижеследующий обзор даже наиболее знакомых языков будет исчерпывающим.

В английском языке это различие яснее всего проявляется в системе местоимений, как видно из следующего перечня:

i) Одушевленные Неодушевленные

he, she it

„он, она“ „оно“

who what (вопросительное)

„кто“ „что“

who which (относительное)

„кто“ „который“

somebody, someone something

„кто-то“ „что-то“

anybody, anyone anything

„кто-нибудь“ „что-нибудь“

nobody, no one nothing

„никто“ „ничего“

everybody, every one everything

„все, каждый“ „всё“

all (мн. ч.) all (ед. ч.)

„все“ „всё“

the good (мн. ч.) the good (ед. ч.)

„хорошие (люди)“ „хорошее“.

С древнейших времен в английском языке существовала сильная тенденция употреблять местоимение it (др.-англ. hit ) для обозначения предметов. Так было даже тогда, когда еще была жива система трех родов (мужскою, женского и среднего) и когда род проявлялся в формах адъюнктов, артиклей, местоимений, прилагательных). Подобное употребление it стало, естественно, еще более распространенным после того, как исчезли прежние падежные и родовые различия в местоимениях-адъюнктах и прилагательных и когда около 1600 г. появилась новая форма родительного падежа its (прежде употреблялась форма his для мужского и среднего рода). Its вытеснило также и диалектную форму родительного падежа it , которую начинали уже употреблять в литературном языке.

Однако в английском языке невозможно провести отчетливую демаркационную линию между одушевленным родом, представленным he или she , и неодушевленным, представленным it . Местоимение it может употребляться по отношению к маленькому ребенку или животному, если его пол неизвестен говорящему или если ребенок или животное его мало интересует: чем больше он будет интересоваться ребенком или животным, тем менее он будет склонен употреблять it , a he и she во многих случаях можно употребить по отношению к животному, даже независимо от того, известен ли говорящему пол животного (a hare „заяц“ ...she, а canary-bird „канарейка“ ...he, a crocodile „крокодил“ ...he, an ant „муравей“ ...she и т. п.). С другой стороны, говоря о предметах в более или менее шутливом тоне, можно употребить he или she и тем самым подчеркнуть особый интерес к ним. Чаще всего для иллюстрации этого приводится известный пример из языка моряков, которые употребляют местоимение she в применении к кораблю. У Диккенса слово coach „карета“ соотносится также с she , а у современных автомобилистов наблюдается тенденция употреблять это местоимение в применении к своей машине .

Страна может с разных точек зрения трактоваться как одушевленное существо или неодушевленный предмет. С одной стороны, говоря о Франции, можно сказать: It certainly is smaller than Spain, but then it is much more fertile „Она, конечно, меньше Испании, но зато гораздо плодороднее“ , а с другой стороны -- I do not approve of her policy in the reparations question. „Я не одобряю ее политики в вопросе о репарациях“ : в последнем случае Франция рассматривается как действующее лицо, а отсюда и обозначающее пол местоимение; и если избирается местоимение женского рода, несмотря на то, что политические руководители мужчины, -- это происходит в силу литературной традиции, идущей от французского языка и латыни, в соответствии с которой названия стран были женского рода. В немецком и датском языках, где ее влияние не было таким сильным, названия государств даже как политических организмов причисляются к среднему роду: es , det (хотя иногда бывает возможно заменить название страны названием лица -- Franskmanden „француз“ , не имея в виду никакого конкретного француза).

До некоторой степени аналогичный случай представляет слово heaven „небо“ , которое может соотноситься с he , когда оно является завуалированным обозначением бога. Nature „природа“ , когда она рассматривается как активная сила, будет „она “, в соответствии с латинским (и французским) родом. Браунинг же переносит это на слово fate „судьба“ (Let fate reach me how she likes) , несмотря на латинский род. Когда о солнце (sun) говорят „он“ (he), а о луне (moon) -- „она“ , это не означает, что они воспринимаются как одушевленные существа; это условная литературная традиция, идущая из латинского языка: известно, что слово „солнце“ как в древнеанглийском, так и в других германских языках было женского рода, а „луна“ -- мужского.

Не может быть никакого сомнения, что тенденция олицетворять неживые предметы и отвлеченные понятия в поэзии (например, обращаться к смерти как к живому существу) и соответствующее изображение таких понятий в скульптуре в большой степени вызваны влиянием языков с системой рода, главным образом, конечно, латыни .

Некоторые из различий развились сравнительно недавно; так, например, относительное местоимение which до начала XVII в. могло употребляться по отношению к лицу. Когда this и that употребляются в качестве первичных слов, они являются неодушевленными; обратите также внимание на различия в определениях, которые даются в словарях, например: „Rubber -- one who, or that which rubs“ . Когда опорное слово one является анафорическим (т. е. соотносится со словом, уже упомянутым), оно может быть или одушевленным или неодушевленным (this cake... the only one I care for ), но когда оно не соотносится таким образом с только что упомянутым словом, оно всегда обозначает лицо (the great ones of the earth ). Все это подробно рассматривается в „A Modern English Grammar“, т.п., в разных местах.

Следует упомянуть и о том, что собирательные существительные могут сочетаться с глаголом во множественном числе только в том случае, если они обозначают одушевленные существа (family „семья“, police „полиция“ ), иначе они всегда сочетаются с формой единственного числа глагола (library „библиотека“, forest „лес“ ). Достойно внимания, что родительный падеж (на -s ) вышел из употребления, за исключением существительных, обозначающих живые существа (the man"s foot, но the foot of a mountain ), и некоторых пережиточных застывших конструкций (out of harm"s way; a boat"s length from the ship ).

Различие между одушевленными существами (или лицами) и неодушевленными предметами (или „не лицами“) иногда проявляется косвенно в том, какие падежные формы продолжают существовать, а какие исчезают. В дательном падеже чаще употребляются слова, обозначающие одушевленные существа, чем неодушевленные предметы. Поэтому формы винительного падежа, существовавшие в древнейший период английского языка (mec, usic, eowic ), были рано вытеснены формой дательного падежа (me, us, eow -- теперь me, us, you ), а несколько позже прежние формы дательного падежа (hire „ей“, him „ему“, hem „им“ [совр. "em], hvam „кому“ ) вытеснили формы винительного падежа (hie, hine, hie, hwone ); them также было формой дательного падежа. С другой стороны, в среднем роде старые формы винительного падежа (hit , that, what ) сохранились за счет форм дательного .

Неживые предметы рассматриваются, вполне естественно, как нечто менее значительное, чем живые существа; а поскольку средний род (в тех языках, где он существует) употребляется предпочтительно для обозначения предметов, у среднего рода появился известный оттенок пренебрежительной оценки в применении к живым существам (людям и животным). Интересно, что уменьшительные существительные в различных языках часто относятся к среднему роду, даже если слова, от которых они образованы, принадлежат к другому роду. Многочисленные итальянские уменьшительные существительные на -ino от существительных женского рода первоначально принадлежали не к мужскому, а к среднему роду: casino, tavolino, ombrellino от casa, tavola, ombrella . В шведском языке слово individ всегда употребляется с en , если применяется к человеку, часто также к высшему животному, но если речь идет о более низшем животном, говорят ett individ в датском языке это слово всегда среднего рода, как в латинском и немецком.

Иногда встречалась тенденция установить грамматическое разграничение и между названиями предметов (исчисляемыми) и названиями массы (неисчисляемыми). В юго-западных диалектах Англии „вещи, имеющие определенные очертания“, обозначались местоимением „он“ (he , винительный падеж en из древне-английского hine ) и определялись местоименными адъюнктами theаse, thik , в то время как „бесформенные массы“ соотносились с „оно“ (it) и определялись адъюнктами this, that : Come under thease tree by this water; goo under thik tree, an zit on that grass .

Выводы

Категория рода в английском исчезла окончательно уже к концу среднеанглийского периода. Обозначение биологического пола существует в языке, но при этом используются средства чисто лексические или словообразовательные: boy -- girl, cock -- hen, bull -- cow; waiter -- waitress, lion -- lioness; he-goat -- she-goat.

§ 182. Категория одушевленности определяется по окончательному результату развития, представленного в современном литературном языке в незавершенном виде, а севернорусскими говорами как полностью выработанная формально. По форме это - выражение объекта посредством род. п., а не вин. п.:

отец видит сына // видит столь, видит окно...

но муж видит жену, видит гору... отец видит сыновей И видит столы, видит окна... мужья видят жен И мужья видят горы...

Историки русского языка, ориентирующиеся на форму, которая выражает то или иное грамматическое значение в определенный момент развития категории, отрицают мысль о поэтапном развитии категории одушевленности в русском языке; главное для них - показать, например, что вин. п. - род. п. в XI в. отмечен в 21 контексте, в XII в. таких контекстов 19, в XIII в. - 39, в XIV в. -107, а в первой половине XV в. выявлено 54 контекста с подобным распределением форм в значении прямого объекта. Недостаточность материала, взятого в «системном» соотношении по искусственно ограниченным временным срезам, не может показать развитие категории одушевленности, поскольку это - процесс, заданный к действию путем «с н я- т и я» с новой классифицирующей категории рода. Каждый факт здесь имеет свое значение; к определенным выводам ведет уже то, что в новгородских говорах развитие категории начинается с форм мн. ч., а не ед. ч., что весьма странно, если это - просто выражение одушевленности (во мн. ч. этот признак не был важен).

В лучшем случае говорят о развитии одушевленности из категории лица (Г. А. Хабургаев), понимаемого в его самом общем виде («лица, независимо от его социальной принадлежности»). Последователен в своей интерпретации В. М. Марков, который говорит о древнерусской категории лица, выражаемой не только в форме вин. п. - род. п., но и в дат. п. (формы на -ови) и в им. п. мн. ч. (формы на -ове). Учитывая все известные нам факты, можно было бы говорить об исходном моменте развития как о синтаксически представленной категории определенности, которая контекстно выражена различным образом в конкретных формулах речи (см. § 154).

В наиболее ранних славянских литературных текстах, т. е. переведенных с греческого, эта категория никак не отражена, что видно и на самых важных для христианской культуры текстах. Так показывает, например, мефодиевский перевод Символа веры: Вп>рую въ единъ Бь Оць Вседьржитель Творець нбоу и земли... УКчХШ в. на месте греч. moreuopev h; iva Oeov лагера ламтокрагора... Лишь во второй редакции текста, составленной в XI в. или чуть позже (как полагают, на Руси), находим уже формальные проявления категории «лица»: Втруемъ въ Единого Бга Оця Вьседьржителя (ЕКчХН в.). В УС XIII в. даже такие слова, как ангелъ, Богъ, брать, мужь, в некоторых текстах употреблены в форме вин. п. без род. п.

• § 183+. Историки полагают, что этапы развития категории одушевленности связаны с переходом одной и той же формы в новое семантическое качество:
  • 1- й этап - определенности : до XIII в. форма вин. п. - род. п. указывает потенциального агенса (мужа, как способного на действие субъекта, но идти за мужь);
  • 2- й этап - лица: после XIII в. та же форма указывает на категорию лица и может проявляться только у имен мужского рода;
  • 3- й этап - с конца XVII в. форма уже вполне представлена как выражение категории одушевленности, возможна для всех одушевленных имен и притом также во мн. ч.

Таким образом, по заданному «стимулу», происходит перераспределение формы между соотношениями «агенс/неагенс» (функция «лица» или «вещи») -> «лицо/нелицо» (идея лица) -> «одушевлен- н"ость/неодушевленность». Исходная для системы эквиполентная оппозиция на всех этапах ее развития сегодня обычно толкуется как привативная, т. е. с точки зрения современных представлений о содержательности грамматических оппозиций. С этим трудно согласиться, поскольку «снятие» семантического синкретизма во всех известных нам случаях в средние века происходило путем расширения эквиполентности до градуальной иерархии признака, понимаемого как признак различения. Можно предполагать, что действительным ходом данного изменения было постепенное «снятие» категориального признака с конкретных контекстов путем расширения лексической базы включенных в оппозицию имен. Развитие идет не за счет замены категорий, а посредством совершенствования самой категории, которая в исходной системе представлена как синтаксическая категория «определенность/неопределенность».

§ 184. Лингвистические предпосылки развития этой категории неоднократно обсуждались.

Противопоставление действующего лица не действующему в высказывании являлось в нескольких видах. Прежде всего в противопоставлении местоимений типа къто - кого, а также в противопоставлении имен собственных: (Павьлъ видишь Петра), или в противопоставлении форм личного местоимения: (я вижу тебе (> тя)); и особенно в отрицательных конструкциях, когда субъекту полностью отказано в возможности производить действие: (я видел жену -я не видел жены ); и еще при обозначении объекта действия, представленного в переносном значении: вьсего оного дома крьсти - въета- ша языкъ на языка (Златоструй XII в.) - речь идет о людях в совокупности «дом» и «язык».

Переносные значения слов в определенных контекстах в данном случае оказываются важными. Древнеславянская религия - язычество - «одушевляло» природные явления (анимизм), а полученные из Византии риторические приемы построения художественной речи культивировали различные виды просопопеи, метонимии, катахрезы и под. Уже в Изборнике 1073 г. содержится трактат Георгия Хировоска на эту тему. «Слово о полку Игореве» насыщено подобными образами. В переведенных византийских текстах, например в рассказах Синайского Патерика (древнерусская рукопись XI в.), встречаются формы вин. п. - род. п. типа льва, пса, осла ; ср. также быка (Лавр. 1377) и т. д., что вызывает сарказм современных историков по поводу «категории лица для животного царства». Как будто люди никогда не читали басен. В переводном сборнике басен «Стефанит и Ихнилат» вин. п. - род. п. также не знает исключений при определенном указании на животных (даже видевше гавран мыша в форме мужского рода, поскольку речь идет именно о Мыше, а не о Мыши). Речь ведь вовсе нс о биологической или социальной категории лица, имеется в виду известного рода определенность действующего лица, выраженная в конкретном контексте, поскольку и сама категория развивалась как сгущение категориальной семантики, в синтаксическом контексте и на основе определенных словесных формул.

Первоначально, очевидно, это была всего лишь лексико-семантическая группа имен, способных контекстно выражать признак определенности. Речь шла только о форме вин. п. - род. п. в ед. ч. для имен мужского рода. Антуан Мейе обратил внимание на уже отмеченный здесь факт, что даже имена типа Богъ, Господь в переводе Евангелия употреблены в форме вин. п. - вин. п. Иногда это имеет место и по отношению к другим словам, но обычно увязано с наличием или отсутствием артикля в греческом оригинале: SooXoi; - рабъ, но гоу SouXov - раба. Если при имени стоит местоимение, оно играет роль определенного артикля, когда имя существительное сохраняет форму вин. п. (посла рабъ свои - rov SouXov айтой). В евангельских текстах такое соотношение довольно часто; ср. по ОЕ1057 в текстах Мф 17,15, Лк 14,17 и 7, 3 примеры типа Ги помилуй снъ мои при грсч. рои tov ulov и пр. Для христианских текстов указанное различие особенно важно. Философ и богослов П. А. Флоренский заметил, что в Евангелии хлеб арт6с, назван «без члена», поскольку этот хлеб до благодарения «есть просто хлеб, один из хлебов», но «при вкушении его он уже не простой хлеб, но хлеб по преимуществу» (о"арто^, т. е. X л с б, идеально определенный хлеб).

Соотношение опрсделснности/нсопределенности в контексте само по себе неопределенно и неустойчиво, тут самые разные речевые формулы могли затемнить форму выражения и дать своего рода исключения из правил. В древнерусских памятниках примеров такого рода множество.

В СН1Л под 1216г. известный текст: Поидоша сынове на отця, брат на брата, рабъ на господина, господинъ на рабъ , - в котором характер традиционной формулы показывает возможности для передачи данной пракатегории. Из контекста можно выявить доказательства для любой теории, разделяемой ныне историками языка. Но когда неизвестный новгородец в XIV в. пишет (в Бср.гр.43): Пришли ми цоловгькъ на жерепцгь, зане ми здп>се дгълъ много , - ясно, что речь идет о зависимом человеке, о слуге.

§ 185. Среди примеров, приведенных в «Древнерусской грамматике», много таких, которые показывают ограничения в употреблении вин. п. - род. п. и всегда относительно определенности лица. В соединении с притяжательным местоимением мой , свой : поймете у мене мои шюринъ , чему ecu елгьпиль брать свои , посади посадникь свои (в Лавр. 1377 и Ип.1425, но в Лавр. 1377 также на Олга, брата своего; вдаи сына своего , в Новг.греч. 1308 г. слати своего мужа и др.);

в виде приложения к другому имени существительному, которое уже представлено в форме вин. п. - род. п.:

сына же своего Ярославъ посади Туровгь - Лавр. 1377 [сына Ярослава],

послалъ посолъ свои Вячеслава (Ип.1425) [посла Вячеслава], поймите у мене... мои шюринъ Михаила (СН1Л, 1224 г.), поиде кнзь Мстиславъ на зять свои Ярослава, (в СН1Л иначе: и еда имъ снъ Стославъ) - порядок слов и распределение имен в формуле играет свою роль;

при однородных членах предложения, если один из них уже выражает идею определенности лица:

слати осетрьникъ и медовара (Гр. 1265 в списке обе формы с -я); при индивидуализации отвлеченных или собирательных понятий возможно усиление указанием на определенность объекта (Шахматов, с. 222):

подтвердихомъ мира старого (Гр. 1189 г.), еже такого св/ътиль- ника имать въ области своей (УСХШ) и пр.;

при распределении видовых различий глагольных основ (если глагол употреблен в совершенном виде, то скорее развивается вин. п. - род. п.), который и сам по себе выражает различные степени определенности действия:

чему ecu елгъпилъ брать свои (Лавр. 1377) - чему ecu ослипилъ брата своего (Ип.1425);

раздражити быка - и похвати быка рукою за бокъ (Лавр. 1377 под 992 г.);

употребление род. п. после переходного глагола синтаксически увеличивало появление выразительного падежа объекта, особенно в тех случаях, когда объект в реальной ситуации мог обратиться в субъекта: разъяренный бык против молодого Кожемяки. Все древнейшие примеры проявления «лица» в описании животных обычно таковы. Старое окончание сохранялось в устойчивых формулах речи, в которых происходила нейтрализация субъект-объектных отношений по лицу и числу:

въеед на конь, за конь, идти за мужь, идти в люди, сдать в солдаты", ср.: съвративъ коня, при/ъха - на конь въеядяше (УСХШ); в Домострое сочетания типа про гость. Вообще у имен мягкого склонения вин. п. - вин. п. сохраняется дольше, см. в берестяных грамотах продайте половъи конь, нарядите же мужь (может быть форма род. п. мн. ч.) и т. д.

Все приведенные типы примеров, как и тс, в которых уже вин. п. - заменен род. п., представлены неравномерно по текстам, непоследовательно по жанрам, да к тому же иногда и недостоверны по определению, что приводит к спорам между учеными. Но общая тенденция заметна: если словоформа тесно связана с традиционным контекстом (со словесной формулой), то она не поддается новым окончаниям, и никто не старается противопоставить объект субъекту действия. Если же словоформа «выбилась» из формулы, каким-то образом противопоставлена остальным формам сочетания, тогда новое окончание вполне возможно, хотя и не обязательно. В этом проявляется все тот же древнерусский принцип выбора: для одного - это, для другого - и то и это.

§ 186. Второй этап отражает существование лексико-грамматического класса имен как проявления определенного лица.

Прежде всего это проявляется в именах собственных: посадиубо сего оканьнааго Святопълка в княжении Пиньскгьа, Ярослава Новгьго- родгь, а Бориса Ростовгъ, а Глп>ба Муромь (Сказ, о Борисе и Глебе);

затем в формулах взаимного действия:

послушающе брать брата СН1Л (1054), ажь убьеть мужь мужа, то мьстити брату брата (Правда Русская) и др.;

в формулах с согласуемыми причастными формами: узьрт Исуса идуща (ОЕ1057), видяаше бо мужа преподобьна и правьдьна суща его (УСХШ).

Во всех таких случаях в форме вин. п. - род. п. стоит имя, выражающее лицо, имеющее право на действие, в отличие от имен с формами вин. п. - вин. п., ср. в Правде Русской: за смердии холопъ: оже уведешь чюжь холопъ любо робу, пояти же челядинъ, или смердъ умучить и др.

Лексико-грамматическую категорию лица соотношение форм вин. п. - род. п. в полной мере перестало выражать только к концу XVII в., когда соответствующее употребление грамматических форм распространилось на имена женского рода и притом в ед. ч. и во мн. ч., независимо от значения слов, т. е. при обозначении всех живых (или предполагаемо живых) существ.

В обозначении животных и птиц в вин. п. - род. п. ед. ч. примеры появляются со второй половины XIV в. (в берестяных грамотах: дайте коницка, поими моего цалца ‘чалого’, коня познай), хотя наиболее ранние примеры относятся к Гр. 1300 г. (улюбилъ ecu единого коня) или даже раньше, к текстам «Слова о полку Игоревс» (а вгь соколца опута- ев)ь красною дивицею - в переносном значении) или «Моления» Даниила Заточника (коли пожретъ синиця орла), а это могут быть примеры XIII в. С XV в. их число увеличивается, В. Б. Крысько указывает более двухсот для 35 слов (с XI в.): борана, вола, осла и др., обычно с уточняющими определениями, что указывает на освобождение слова от своего узкого контекста; ср. прислалъ гуся живова, послали сле- пова сокола и т. д. У Аввакума в вин. п. ед. ч. формы зубря, звгьря, жеребенка", аналогичные формы у Котошихина в XVII в.

Категория лица, проявившись в формах ед. ч., становится категорией одушевленности, распространяясь на формы мн. ч. и охватывая все группы «одушевленной» лексики. Таких примеров много уже в XIV в.: пословь, купцовъ, новоторжцевъ и др. (сначала также только для имен мужского рода), но у */"-основ и здесь всегда сохранялись старые окончания (д/ьти, гости, люди", примеры типа зятя, тьстя, татя с XV в.), как и в сочетаниях с предлогами (они еще нс выходили из формульных сочетаний: въ казаки, въ солдаты, на рабы своя).

У имен женского рода во мн. ч. категория одушевленности отражается одновременно с мужским родом мн. ч.; ср. в грамотах холо- повъ и рабъ (1439), Марфу да старицъ сестеръ (1513), и женъ и ро- бятъ и слугъ (конец XVI в.), вдовиць и сиротъ и чадъ дгьвокъ (также). Впрочем, все указанные группы лексики по традиции могли сохранять и старую форму вин. п. - вин. п., ср. и ему за свиньи и за кобылы, и за коровы, и овцы... и за пчелы править то, чгьмъ у него кто завладгьеть, но тут же птицъ прикормить и др. (Уложение 1649 г.). В автографах Аввакума отражены все типы слов, получавшие новое окончание вин. п. - род. п. к концу XVII в.: послала ребенка, про младенца, дал зверя, научил мужиков, стрелцов поставили, привели баб, ели лисиц, взяв лошадей, бьет людей, даже неодушевленные имена в определенном значении (спаси Богъ властей, дверей отво- ря, за молитвъ), но в старых формулах отгоняше бесы (и бесов), враги погуби, куры кропилъ, прозрех вдовицы, погубил овцы своя; ср. у него я веть за вдовы твои стал! - в словесном сочетании, но в свободном употреблении вдовь отпустить; только в «Книге ратного строения» 1647 г. вполне определенно куръ ловить, как есть собакь и проч. Однако в традиционных текстах старые формы сохранялись. В сибирских летописях XVII в. в категорию одушевленности не входили еще названия птиц, животных и пр. {бобры, комары, кони, елени, птенцы, собаки, лисицы, птицы - в форме мн. ч.) и отмечены колебания в названии лиц {враги - врагов и пр.).

Когда все одушевленные имена мужского и женского рода в обоих числах, ед. ч. и мн. ч., стали получать новую форму вин. п. - род. п., именно тогда категория лица преобразовалась в категорию одушевленности. В развитии категории лица различие по роду еще играло свою роль (только имена мужского рода), а в становлении категории одушевленности - уже нет (и мужской, и женский род). Свое значение имела и унификации типов склонения: новая флексия вин. п. - род. п. - порождение парадигм, которые складывались сначала в ед. ч., а затем и во мн. ч.

§ 187. В северных говорах развитие категории одушевленности распространилось и на имена женского рода в ед. ч.

Загадочные обороты типа земля пахать, вода носить, трава косить и т. д. пытаются объяснять и заимствованием из финских языков, и как синтаксическую конструкцию с им. п. при независимом инфинитиве, и как архаическую особенность несобранной в систему языка славянской речи. Но такие сочетания в новгородских памятниках появляются с XIII в., а с XIV в. в деловых источниках встречаются часто, в том числе и в московских. В современных русских говорах до недавнего времени они были обычны, да и в литературной речи встречаются: шутка сказать !

Пример такова правда взятирусскому в тексте «Правды Русской» А. А. Потебня считал личным предложением с утратой категории лица у глагола-сказуемого (заменен инфинитивом): «Прежде чем такой именительный правда стал пониматься как объект, весь оборот мог принадлежать к разряду переходных сочетаний с бывшим подлежащим при безличном сказуемом: сила мнп> надобп> есть » - значит, здесь не просто безличность, но и модальность, и залоговые отношения. «Утрата лица» делает предложение безличным, потому что его «подлежащее», став выражением объекта действия, выражает неодушевленную субстанцию. В других примерах замечательны две особенности: имена предшествуют инфинитиву, и всегда именно инфинитиву. В московской Гр.1497 г. рядом встречаем: и даная грамота по- ложити-хочет даную грамоту положити, и грамоту им дал. В московской же Гр. 1517 г.: а оттоюъ бы мшь Литовская земля воевати; земля отвести", и к королю было та рухлядь отдати, и сына было и княжие дгьти даты, а казна взяти. Категоричность утверждения в инфинитивном предложении несомненна, речь идет о необходимости исполнить действие в отношении определенной цели, и эта цель связана с неодушевленным объектом действия. Мнение В. К. Журавлева об «усилении нейтрализации вин. п. : род. п. в отражении категории одушевленности» совершенно справедливо; более того, это обороты, проникшие и в современную разговорную речь, а их «можно трактовать в качестве прямых и косвенных следов исчезнувшей категории среднего рода», который не принимает участия в формировании категории одушевленности.

По мнению В. Б. Крысько, это древнерусский оборот с исконным им. п. подлежащего при модальном инфинитиве: свои челядинъ по- яти, холопъ пояти, тивунь свои дьржати и т. д. в «Правде Русской» и сходных юридических текстах, отражающих живую речь. Но приведенные примеры возвращают нас к категории определенности или лица во всех тех синтаксических ограничениях смысла высказывания, которые мы уже обсудили. В случае же трава косить, скорее всего, отражается восполнение категории одушевленности у имен женского рода *а-основ в формах ед. ч.: жену взяти - земля взяти.

§ 188+. Взглянем шире на процесс последовательного сгущения категории от контекстно-семантической определенности через лексико-синтаксическое выражение определенного лица до морфологически завершенной категории одушевленности. Формальность «определенности» и семантичность «лица», соединившись своими признаками, дали лексико-грамматическую категорию одушевленности. Словообразовательные возможности языка способствовали расширению круга слов, подпадавших под действие категории одушевленности. Словообразовательный суффикс с показателем рода (курь - кура > курица) стал приметой формообразования: вижу кура как вижу куру, вижу курицу. В архаических типах склонения имена женского рода не получали формы вин. п. - род. п.: мать видит дочь, дочь видит свекровь и т. д.; для выражения категории необходимо было ввести имя в состав *д-склонения: видит матку, дочку, свекровку, золовку и т. д.

Дело не в «одухотворении» славянином-язычником всего вокруг, а наоборот, ведь развитие категории началось как ответ христианского мировоззрения на традиционно языческое: выделение персонали- зованного качества в объекте высказывания, т. е. именно в речи.

Языки с различением трех грамматических родов «сексуализиру- ют человеческую мысль», замечал И. А. Бодуэн де Куртенэ, но таковы все древние индоевропейские языки, а теперь славянские из их числа. В языках, сохранивших различие двух родов, противопоставляется живое (активное) неживому (инертному) - романские, литовский. В скандинавских и в английском выделяют личные мужского и женского родов, общий род и род веществ; здесь важно указать лицо, род зрело-мужской и род общий. На физиологическом различии завязывается психологическое распределение с тем, чтобы выработать социологическое распределение имен-понятий.

Типологическая последовательность в развитии категории «личности-неличности» показана датским лингвистом Л. Ельмслсвом:

Этап III - это восстановление индоевропейского состояния, в том числе и общеславянского состояния, но выраженного в других формах (им. п. и вин. п. различались), а этап IV - его завершение (процесс дошел до конца в польском, украинском, белорусском, словацком языках). Развитие в сторону «категории личности» в русском литературном языке было прервано нормализацией системы. Это видно на пересечении конструкций типа шутка сказать (при жену любить).

Способ обозначения одушевленности - обязательная замена одной формы другою (род. п. вместо вин. п.), поэтому в высказывании вижу стол имя употреблено в форме им. п., а не вин. п., говорил Есперсен, поскольку в высказывании вижу отца имя употреблено нс в вин. п., а в род. п.; в языке, в отличие от речи, нет формы вин. п. - род. п., эта категория синтаксична, окончательно морфологической может стать только категория «личности» (одушевленности). Категории мужского рода и мн. ч. совместно вызывают различия в одушсвлснности/нсодушсвлснности, т. е. либо мужской род предстает независимо от числа, либо мн. ч. независимо от рода. Действительно, во мн. ч. категория одушевленности развивалась в мужском и женском родах одинаково рано, а в ед. ч. - только у имен мужского рода. Мн. ч. и мужской род - проявления одной и той же, более общей грамматической категории, которая разными своими сторонами развивалась как немаркированная по отношению и к ед. ч., и к женскому роду. Унификация типов склонения в формах ед. ч. происходила в древнерусский период, унификация в формах мн. ч. - в старорусский. Поспешным является утверждение, будто уже первые примеры односторонней замены вин. п. - им. п.

на вин. п. - род. п. указывают на состоявшееся преобразование категории. Это была, конечно, нейтрализация форм в пользу немаркированного члена оппозиции им. п. : род. п. в функции вин. п. - им. п. маркирован как падеж подлежащего и как «сильная» падежная форма с ударением на корне (см. § 173). Качественно категориальным изменение становится при расширении состава входящих в категорию имен, акцентных парадигм и семантических классов слов при одновременной возможности замены вин. п. на им. п. (типа преобразований пить вода на пить воду) с XV в., когда еще возможно было употребление таких конструкций и в оборотах типа яко мужю своя жена даяти.

Вопросы для повторения

• 1. Какова последовательность в формировании категории одушевленности у имен мужского рода?
• 2. В какой последовательности (хронологически) эта категория развивалась у имен разного рода и различных чисел?
• 3. Почему имена мужского рода первыми стали развивать формы выражения этой категории?
• 4. Какие условия способствовали развитию категории одушевленности?
• 5. В какой степени на развитие категории влияли акцентные условия и риторические приемы построения текста?
• 6. Какая существует связь между развитием категории одушевленности и совпадением окончаний у имен *о- и *й- склонений?

Литература

• 1. Древнерусская грамматика XI-XII вв. - М., 1995. - С. 284-289.
• 2. Крысько В. Б. Развитие категории одушевленности в истории русского языка. - М., 1994.
• 3. Кузнецов П. С. Очерки исторической морфологии русского языка. - М., 1959. -С. 92-107.
• 4. Хабургаев Г. А. Историческая грамматика русского языка. Имена. - М., 1990. -С. 168-176.
• 5. Шахматов А. А. Историческая морфология русского языка. - М., 1957. - С. 220-226.
• 6. Якубинский Л. П. История древнерусского языка. - М., 1953. - С. 182-186.

Категория одушевленности - последовательная омонимия форм Р и В обоих чисел в кругу существительных с исходным значением "живое существо" (причем одушевленными могут быть сущ., а не сами предметы, напр., "баран" как блюдо, "конь" как шахматная фигура). Это специфическая русская грамматическая особенность, развивающаяся на протяжении 15-17 вв. В СРЯ этой категорией не охвачены сущ. ж. р. ед. ч. типа "жена", "корова".

Как омонимия форм В, Р категория одушевленности развилась на базе древнерусской категории лица, а перерастанию одной в другую предшествовало распространение омонимии форм В-Р ед. ч. на все сущ. м. р. со значением лица - независимо от его соц. принадлежности и древней основы соответствующего сущ.

Уже в текстах 13-14 вв. встречаются случаи В-Р ед. ч. (наравне с В-И). Примеры пока немногочисленны, т. к. противоречат норме => отражают живую речь; уже не дифференцируют в В ед. ч. названий лиц высокого соц. положения.

Конец 15-го в. - активизируется процесс обобщения флексий В, И мн. ч., сущ. м. р. с личным значением фиксируются в форме В-Р мн. ч. Обычны в грамотах московских князей в ф-ции прямого дополнения (послали есмы своихъ пословъ), в деловых текстах 15 в. - и в предложных конструкциях (своих воевод послати).

Форма В-И выглядит архаично (послал данщики).

Более консервативными оказываются в отношении форм В-Р мн. ч. сущ. "дети", "люди", кот. до конца 17 века последовательно употр. в форсе В-И (собака на люди мечется). На периферии встречаются варианты В-Р, подчеркивающие книжный хар-р форм В-И ранее московских.

О перерастании категории лица в категорию одушевленности можно говорить с момента распространения омонимии В-Р с названий лиц на названия животных. Ранее всего это происходит в форме ед. существительных м. р. Примеры таких форм (съваратив коня, яко овъна) отражают влияние южнославянских традиций церковного языка, так как отражены в лит-ном, но долгое время не встречаются в деловой письменности. Центральные и периферийные деловые тексты 16 века продолжают сохранять формы В-И ед. названий животных в предложных сочетаниях и в стереотипных для юридической документации фразах (отняли конь да кобылу). Вне стереотипных формулировок - в функции прямого дополнения обычно наблюдаем В-Р (купил де у меня сын ево коня).

До середины 17 века названия животных в формах В-Р мн. ч. вообще не встречаются. Курские менее консервативны - встречаются и такие, и такие примеры. Очевидно, 17 век - время сложения категории одушевленности, как она отражена в СРЯ.

Все примеры В-Р 17 века связаны с позицией прямого дополнения, а не в предложными конструкциями с В, так как категория одушевленности развивается в связи с необходимостью различной форм субъекта и объекта в грамматической системе со свободным порядком слов => связана с основной функцией В - прямого дополнения. Закрепившись в этой функции, форма В-Р становится выражением категории одушевленности.

Некоторые старые формы закрепились даже в СРЯ. Например, форма "муж" в предложной форме ("замуж"); в конструкциях с предлогом - наименования лиц во множественном числе со значением сословия, профессии и т. п., а не совокупности лиц (пойти в солдаты, выйти в люди, пойти в гости). Это объясняется тем, что в составе предложных конструкций синтаксическая функция словоформы выражена однозначно и омонимия флексий не создает коммуникативных помех, синтагматические отношения не требуют нарушения традиционной формы.

Диалектные особенности формирования категории не отличаются большим разнообразием, хотя и содержат отдельные местные черты, док-щие, что категория более интенсивно развивалась в южновеликорусских говорах по сравнению с северными. На севере + в нек. говорах Сибири зафиксированы формы В-И мн. ч. названий животных (били звери, пасу коровы). VS в говорах великорусского юго-запада категория охватила и ед., и мн. ч. ж. р., не имевшие спец. показателя значения В (взяли жену да дочере; дочеря Акилину; взявъ матеря/матере). Форма В-Р ед. ч. охватывает также и название животного (нашли лош

нашли лошадя). => юго-западные великорусские говоры отразили последовательную ликвидацию омонимии форм В-И среди сущ., способных употребляться в позиции

активного производителя действия, независимо от рода таких сущ.

12. История именных и местоименных форм имени прилагательного

Категория одушевленности в современном русском склонении выражается формой винительного падежа, равного родительному, при обозначении живых существ: любить отца, покупать коров, ловить птиц и т.д. В древнерусском языке первоначально не было категории одушевленности. Поэтому одушевленные и неодушевленные существительные в винительном падеже имели одинаковые формы (вижоу домъ и вижоу отъцъ). Примеры из памятников: присла великыи кнзь Мьстиславъ Романовиць исъ Кыieва снъ свои Всђволодъ (I Новгородская летопись); а оже кто въсΔдеть на чюжь конь не прашавъ то г грвны (Русская Правда); дары принесе многы кони велъбоуды и боуиволы и дђвки (Троицкая летопись); Полетђ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди (Слово о полку Игореве) Однако ещё в дописьменную эпоху для обозначения лиц (людей), причем сначала в собственных именах, а потом в нарицательных, восточные славяне начинают употреблять винительный падеж единственного числа, равный родительному падежу, у существительных мужского рода. Это находит отражение уже в древнейших письменных памятниках. Например: оузьрђ ica идЖща (Остромирово евангелие); погребоша wльга (Олега) (Повесть временных лет); поищемъ собђ кнΔзΔ (Там же); аже холопъ оударить свободна моужа (Русская Правда); поиде на зΔть свои iaрослава (I Новгородская летопись); и посла къ нимъ сынъ свои Стослава (Ипатьевская летопись). 75 В последних двух предложениях нарицательные одушевленные существительные зΔть, сынъ сохраняют старую форму винительного падежа, тогда как собственные имена имеют новую форму винительного падежа, совпадающую с формой родительного падежа. Подобные примеры свидетельствуют о том, что категория одушевленности оформилась сначала в собственных именах и потом у нарицательных. В XIV в. категория одушевленности распространяется на существительные мужского рода множественного числа, а с XVI .в. – на существительные женского рода множественного числа. Примеры: побђдиша деревлΔнъ (Лаврентьевская летопись); одариша кнΔзь роусъскыхъ (I Новгородская летопись); и рабынь наоучити (Домострой). И только в XVII в. категория одушевленности охватывает слова, обозначающие животных и птиц. Так в русском языке возникает и развивается категория одушевленности, окончательно оформившись к XVIII в.

23. Перегруппировка типов склонения в ед.Ч

В др.-рус. яз. Была утрачена живая связь с системой падеж.окончаний, с распределением склонений по основам. Это было вызвано фонет.процессами (закон открытого слога), переразложением состава слов, утратой суффиксами своих значений. Т.о. унаследованная из праслав.яз. древнерусская система склонений оказалась грамматически немотивированной. В рез-те данная система начинает трансформироваться, на основании: рода, флексии в им.п. Наиболее продуктивными оказались типы на ŭ, о, а.

9. Вторичное смягчение согласных в истории древнерусского языка.

Перед гласными переднего ряда твердые согласные, кроме заднеязычных, становились не мягкими, а полумягкими. Процесс смягчения полумягких согласных (вторичное смягчение) осуществлялся позже – приблизительно во второй половине XI в. – и заключался в изменении полумягких согласных перед гласными переднего ряда в мягкие. Результаты вторичного смягчения были значительны не только для состава согласных звуков, но и для структуры слога, и для фонологической системы древнерусского языка. Слог стал характеризоваться еще большим сближением тембра согласных и гласных. Подобная слоговая структура слова стала основой для выдвижения гипотезы о силлабеме как новой фонологической единице, которая характеризовала фонологическую систему древнерусского языка после вторичного смягчения согласных до падения редуцированных (основные положения гипотезы о силлабеме выдвинуты и разработаны Р. И. Аванесовым).

Силлабе́ма (греч. syllabe - слог) - слог, характеризующийся общими для его элементов, взаимопроникающими признаками; термин используется в случаях, когда невозможно определить, согласному или гласному принадлежит тот или иной признак (так, для праславянского языка реконструируется система фонологических оппозиций, в которой признак твёрдости - мягкости принадлежит слогу в целом, а не отдельным составляющим его фонемам). Для языков, где слог имеет чёткую структуру, силлабема может быть выбрана в качестве основной единицы фонологического описания. Слог также может рассматриваться как силлабема, когда его структура несущественна для целей исследования (к примеру, в метрике). В подобных случаях он предстаёт как целостная фонологическая (смыслоразличительная) единица, аналогичная фонеме.

Главная » Упражнения » Развитие грамматической категории одушевленности. Над всем Челябинском «черное небо