Список книг, про которые постоянно говорят, но никто их не читает, возглавляют, конечно, сочинение Джойса и Пруста, но в локальных масштабах русскоязычного пространства в их число вне всяких сомнений входит и "Как закалялась сталь". Кто не слышал? Все слышали. А кто читал? Я до сих пор не читал тоже, хотя, строго говоря, для меня, специализировавшегося на советской литературе 20-х годов (под "20-ми" в литературоведении традиционно понимается несколько более широкий период - с конца 1910-х, т.е. с 1917-18 гг., и примерно до середины 1930-х, так что книга Островского в эти рамки укладывается вполне) это еще и профессиональное упущение, но более того, я даже фильма знаменитого - и то не видел. Нет, понятно, что поколение 35+ читало поголовно, в приказном порядке, писало сочинения, сдавало экзамены и т.п., но уже на долю моих ровесников достались в лучшем случае "Сердце матери" и "Рассказы о Сереже Кострикове" в пионерском возрасте, до комсомола и "Как закалялась сталь" мы уже не доросли. И тем не менее сам, говоря по-нынешнему, "бренд" вовсе не теряет веса. За последние несколько недель я лично по меньшей мере трижды слышал упоминание названия книги Островского в самых разных ситуациях: в повторе позапрошлогоднего концерта Максима Галкина (у Максима есть интермедия, где он говорит о существовании т.н. "наивно-украинского" языка), в речи Сергея Бархина на открытии выставки Олега Шейнциса (Бархин про Шейнциса сказал, что тот был настолько работоспособным, что как будто он один читал "Как закалялась сталь") и в документальном телефильме про Виктора Астафьева и Георгия Жженова (Астафьев рассказывал, как немцы не стали по ним стрелять, побоявшись, что мало ли, комсомольцы сдуру вместо того, чтобы спасаться, начнут по ним палить с риском для собственной жизни - начитавшись "Как закалялась сталь").

Поразительное, между прочим, явление: первоисточник давно позабыт-позаброшен, а в культуре продолжает жить не только бренд в виде названия книги, не только выдернутая из контекста формула "жизнь дается человеку один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно...", но и мифологический образ ее главного героя. Павка Корчагин - по-прежнему имя нарицательное, и что из себя этот персонаж представляет, нет особой необходимости кому-то объяснять.

Тот факт, что художественные достоинства "Как закалялась сталь" минимальны и в этом смысле она вряд ли может конкурировать с другими "нечитаемыми" книгами вроде "Улисса" или "В поисках утраченного времени", для меня откровением на стал. Собственно, "Как закалялась сталь" даже в 30-50-е годы никто так уж прямо выдающимся литературным шедевром не объявлял, даже по самым официозным понятиям "великими" писателями были Фадеев, Шолохов, но уж никак не Николай Островский. Почему несмотря на это его произведение все же оказалось хрестоматийным - тоже понятно. Навязывалось оно не столько в качестве литературного, сколько в качестве жизненного, поведенческого образца. И не образца даже, а идеала. И в этом плане, а также в некоторых других, "Как закалялась сталь" - сочинение, характерное для литературы своего времени (определенной, разумеется, направленности). Характерное до нормативности - малохудожественность его связано в первую очередь именно с тем, что автор стремится к полному соответствию идеалов литературы такого рода, и в то же время не имеет возможности прибегать к откровенной фальсификации фактов (это очень любопытная черточка "благонамеренных" сочинений конца 1920-х-начала 1930-х: их читали те, у которых события революции и гражданской войны были еще на памяти, откровенно врать, пока большинство свидетелей не были уничтожены в конце 30-х-начале 40-х, оказывалось еще затруднительно, что, кстати, заодно объясняет, почему даже самые лояльные и верноподданнические по меркам этой интереснейшей эпохи книжки впоследствии советской властью по большей части не приветствовались и не переиздавались) - в результате вынужден прибегать либо к умолчаниям, либо к странноватым по сегодняшним понятиям, да и по понятиям 60-70-х годов уже, объяснениям изображенных событий и поступков персонажей.

Почти вся первая часть "Как закалялась сталь" посвящена, говоря языком советских учебников по истории, "предпосылкам, причинам и ходу установления советской власти на Украине". И все вроде бы в соответствии с официальной версией: немцы и гетманщина, петлюровцы-бандиты с еврейскими погромами, пролетариат, понимающий силу большевиков и идущий за ними. Но и Павка Корчагин, и его окружение в этой первой части - еще не сусальный персонаж советской героической мифологии. Его "революционная деятельность" начинается с того, что поп Василий наказал Корчагина и выгнал из школы, заподозрив, что Павка насыпал ему махорки в тесто - однако Корчагин действительно это сделал (я готов спорить, что в аналогичном сюжете 50-х годов персонаж пострадал бы безвинно, как и о том, что не могло быть уже в книге, написанной хотя бы десять лет спустя, такого количества "положительных" товарищей-евреев и в особенности евреек, а у Островского их полно). Затем Павку "обидели" в посудомойне при станционном буфете - но обидели, опять-таки, за то, что он в и самом деле уснул на работе, а по его вине на станции случился большой потоп. Далее, когда большевики раздают в Шепетовке оружие всем желающим, а Корчагин к раздаче опаздывает, он отнимает винтовку на дороге у встречного мальчишки - не буржуя, не классового врага, а самого обычного мальчика, который оказался слабее и стал жертвой грабителя Корчагина. Наконец, он крадет револьвер немецкого офицера, определенного на постой к соседям Лещинским - у врага, у классового, но все же крадет, в одиночку, причем без особой причины, просто потому, что ему оружие приглянулось. И это все происходит еще до того, как герой становится "сознательным" и узнает о "классовой борьбе".

А уж после этого у Островского, все как в средневековых куртуазных романах, с которыми, кстати, если озадачиться, в "Как закалялась сталь" можно проследить жанровые, тематические, сюжетные, характерологические, стилистические и т.д. по всем уровням организации текста аналогии. А еще, совсем как в классицистских комедиях, малоприятных персонажей или ненадежных, с "двойным дном" людей Островский награждает характерными фамилиями: Чужанин, Развалихин, Туфта, Дубава. Но это частности, а самое существенное - то, что достоинство героя у Островского определяется исключительно происхождением и верности этому происхождению, как средневековый рыцарь должен быть верен чести рода, с той разницей по сравнению со средневековыми понятиями, что теперь "благородным" считается происхождение пролетарское. Эта пролеткультовская позиция проводится в книге максимально жестко. Первой любовью Корчагина становится Тоня Туманова - милая, в сущности, девушка, дочка лесничего, то есть не буржуйка, а вполне прогрессивная интеллигентка - но прогрессивная лишь для своего "класса", и потому Павки недостойная, впоследствии он встречает ее еще раз, когда героически прокладывает с другими комсомольцами узкоколейку для подвозки дров городу и для этого снимает с поезда пассажиров, в числе которых оказывается Тоня с ее мужем, тоже интеллигентом, и они не желают добровольно разделить трудовой энтузиазм - тогда Корчагин им угрожает. Вообще это характерный для Островского прием, когда Павка спустя какое-то время снова сталкивается с явными или скрытыми "классовыми врагами" из своего детства, чтобы лишний раз убедиться: сколько волка ни корми... Поп Василий с дочерьми оказывается одним из организаторов польского мятежа в городке. Нелли Лещинская, дочь соседа-адвоката, в дип-вагон которой Корчагин приходит налаживать электроосвещение - надменная кокаинистка и т.д.

Неудивительно, что при таком остром классовом чутье Корчагин теряет не только "буржуйку" Тоню, но и надежного товарища Риту Устинович. Вообще по общечеловеческим меркам Корчагин - типичный неудачник: несмотря на колоссальные усилия, он ничего не добился для себя, не нажил имущества, не обзавелся семьей, потерял здоровье... В тот-то и пафос произведения - в новой концепции счастья: требуется подать его судьбу не как провал, а как триумф. И это тоже очень характерный мотив для литературы 20-30-х годов: мотив жертвы индивида ради коллектива, страданий сегодня ради счастья завтра, действительности ради идеи - "чтоб земля суровая кровью истекла, чтобы юность новая из костей взошла". Только если у действительно крупных писателей, в по-настоящему значительных сочинениях - я даже не беру Бабеля или Пильняка, но хотя бы в "Разгроме" Фадеева - эта жертва при всем ее героическом контексте так или иначе воспринимается как трагедия, как повод для рефлексии, то у Островского она подается схематично. "Как закалялась сталь" - не роман, а схема романа, с "эпическими" зачинами типа: "Острая беспощадная борьба классов захватывала Украину". С "новой семьей" партийно-комсомольских работников вместо родных и возлюбленных ("потерял ощущение отдельной личности" - так характеризуется пик "нравственного" развития героя). С необходимостью убивать того, кто враг, а врагом считать того, что иного происхождения. С готовностью и самому умереть ради дела (в этом состоит "новое рождение", и, казалось бы, тут кондовый соцреализм смыкается с мифопоэтикой писателей-"стихийников", как и в сравнении революции с метелью, с бураном).

Вторая часть, правда, практически нечитабельна, поскольку в ней уже почти ничего нет ни человеческого, ни художественного. Островский пишет языком, какой и в советских изданиях (у меня под рукой книга, выпущенная до моего рождения, в 1977) приходилось комментировать в подстрочниках, и узнаваемые в 20-30-е годы сложносокращения и сленговые производные от этих сокращений - наштаокер, губсовпартшкола, комса... - засоряет его страшно. Но и дает ощущение времени - не исторического, а литературного. Этот язык с конца 1910-х годов осваивали все, одни - для героических эпопей, другие - для сатир и пародий ("И я ходил, ходил в петрокомпроды, хвостился долго и крыльца в райком..." - писала Гиппиус в 1919-м еще в Петрограде; "когда ребенок четвертый год лепечет те же невнятные, невразумительные слова вроде "совнархоз", "уеземельком", "совбур" и "реввоенсовет", так это уже не умилительный, ласкающий глаз младенец, а простите меня, довольно порядочный детина, впавший в тихий идиотизм" - издевался Аверченко в "Дюжине ножей в спину революции" уже за границей), а самые тонкие и одаренные пытались распробовать этот странный язык на вкус, услышать эти жутковатые словечки в вое революционной метели или разложить на элементарные частицы смысла, соединить лингвистической новодел с архаикой, как, например, Пильняк (все эти пильняковские "глав-бум!" или "кому - таторы, а кому - ляторы"), чью поэтику, кстати, остроумно и точно спародировал Дмитрий Быков в "Орфографии" ("И по угрешной взбеси, топытами чамкая, гружно ковылит товарищ Гурфинкель"). Но в стиле Островского совсем нет поэзии, настолько, что трудно вообще говорить о стиле - роман, в особенности вторая часть, с бесконечной борьбой на трудовом и идеологическом фронте (описываются партсобрания, где громят сначала "рабочую оппозицию" троцкистов, потом троцкистско-каменевскую "новую оппозицию" - любопытно, что в издании 1977 года ни разу не упоминается Сталин, зато мельком - репрессированный вскоре выхода первого издания романа Якир) написан скорее уж языком советской публицистики, чем художественной прозы какой-бы то ни было идеологической состоятельности. Беллетристика, пользующаяся языком сильно идеологизированной публицистики, при чтении действительно дает эффект одновременно и отпугивающий, и по-своему забавный. Но в любом случае в сравнении с Николаем Островский и Шолохов, и Фадеев - писатели если уж не великие, какими их объявляли, то, по крайней мере, настоящие.

Тем любопытнее, что на уровне отдельных микро-тем и лейтмотивов "Как закалялась сталь" все-таки может таить некоторые сюрпризы. Например, можно проследить в книге "итальянскую тему". Во второй части постоянно упоминается, что Павка много и жадно читает, но кроме классики марксизма-ленинизма, за исключением "Капитала", кстати, тоже совершенно абстрактной, в качестве конкретного названия фигурирует только "Мятеж" Фурманова, в эпизоде, где уже больной Корчагин, находясь на лечении в Евпатории, знакомится с женщиной, которая станет для него в дальнейшем партийным товарищем - Дорой Родкиной, хотя обстоятельства знакомства, казалось бы, намекают на возможность некоего романтического контекста, но комсомольский идеал - монашеско-аскетический (т.е. опять же "средневековый"), и даже когда Корчагин в конечном итоге женится на дочери подруги своей матери Тае Кацюм, это практически "непорочный марьяж": герой физически почти недееспособен (если и годен на что-то как мужчина, а не только как агитатор и организатор партийной работы - никаких прямых намеков на то в книге нет), Тая, в свою очередь, больше увлечена марксизмом и комсомольско-партийной работой, а поженились они для того, чтобы оторвать Таю от семьи, где ее заедал отец, старорежимный недобиток. Однако если вернуться к теме корчагинского чтения - обнаруживается, что подростком-рабочим он увлекался брошюрками, где печатались рассказы о похождениях Гарибальди, чуть позже его любимой книгой становится "Овод", посвященный, опять-таки, итальянским революционерам, уже "сознательным" молодым человеком Корчагин открывает для себя "Спартака" Джованьоли, причем в библиотеке переносит эту книгу на одну полку с сочинениями Горького. В свете этой "линии" становится понятным, почему, обещая матери, скучающей по сыну и жалующейся, что видит его только покалеченным, райскую жизнь после победы "мировой революции", Корчагин говорит ей: "Одна республика станет для всех людей, а вас, старушек и стариков, которые трудящие, - в Италию, страна такая теплая по-над морем стоит. Зимы там, маманя, никогда нет. Поселим вас во дворцах буржуйских, и будете свои старые косточки на солнышке греть. А мы буржуя кончать в Америку поедем".

В этом малопримечательном, попросту дурацком пассаже, однако, озвучиваются две темы, которые сегодня придают интересу к роману Островского практическую актуальность. Первая - агрессивные "интернационалистические" советские планы, с одной стороны, во многом совпадающие с православно-имперскими, а с другой, совершенно не опирающиеся на так называемый "патриотизм", поскольку Островский, надо отдать должное, в своей идеологической упертости очень последователен и его "патриотизм" направлен исключительно на идею, на строй и на класс, но не на страну, не на государство, не на народ (украинцы, евреи, латыши и поляки у него сражаются против украинцев, евреев, латышей и поляков, линия фронта проходит между классами, а не между странами и народами; очень характерны в этом свете эпизоды на советско-польской границе). Что, впрочем, совсем не делает якобы "новую" Россию безвредной для остального мира, наоборот, лишний раз напоминает, что "мирный" Советский Союз на самом деле и был главным поджигателем Второй мировой войны. В книге, выпущенной еще до того, как в Германии пришли к власти национал-социалисты, как и в сотнях других советских романах, поэмах, не говоря уже о публицистике того времени, и не конца 1910-начала 1920х, когда перспектива "экспорта революции" казалась возможной многим и, вероятно, в самом деле была отчасти вероятной, а уже в начале 1930-х, когда официальная доктрина СССР провозглашала "миролюбие", прямо и недвусмысленно то и дело напоминается, что при первом удобном случае русские пойдут войной на цивилизованный мир. Взять для примера еще один эпизод - в вагоне у Нелли Лещинской, которой Корчагин, угрожая, говорит, "пока" у нас мир, раз уж "буржуи дипломатию придумали" - но, мол, берегись... И другая - касаемо категории возраста у Островского. В еще одном пассаже он называет 50-летнего персонажа Леденева "стариком". Мать Корчагина вряд ли старше 50-ти - но и она "старушка" у него. Да и сам Павка в свои двадцать с небольшим, а в самом финале романа - в неполные тридцать - физически отработанный материал, живущий одной идеей. Снова средневековый по сути "идеал" победы "духа" над "телом".

На самом деле подобный культ молодости и моральной силы, придающей слабому несовершенному человеческому телу и физическую силу тоже, характерен для любых тоталитарных идеологий независимо от их политической окраски. Понятно, почему "Как закалялась сталь" до сих пор популярна в Китае. Ее бы и в российский "пантеон" сегодня вернули бы - но Островский в чем-то все-таки молодец, именно идеологическая ограниченность, приводящая к схематизации сюжета и характеров, лишает книгу не только свойственного любой более или менее художественной литературы объема, но и возможности прочитывать ее иначе, чем современники и сам автор - что без особого труда в наши дни удается проделывать и с "Тихим Доном", и даже с, казалось бы, пронизанной любовью к партии "Молодой гвардией". Так, скажем, расхожая формула "жизнь дается человеку и один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы" неплохо (несмотря на стилистическую ущербность) звучит и может использоваться, в сущности, в достаточно универсальном контексте, хотя бы и сегодняшними радетелями за православную духовность. Но в первоисточнике-то все конкретизировано: "...чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое, и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать ее".

Но все равно "Как закалялась сталь" не стала и не станет моей "настольной" книгой чисто формально - это почетное место прочно занимает "Гидроцентраль" Мариетты Шагинян.

Николай Алексеевич Островский

Как закалялась сталь

Роман (1932-1934)

Автобиографический роман Николая Островского разделен на две части, каждая из которых содержит по девять глав: детство, отрочество и юность; затем зрелые годы и болезнь.

За недостойный поступок (насыпал священнику махры в тесто) кухаркина сына Павку Корчагина выгоняют из школы, и он попадает “в люди”. “Заглянул мальчик в самую глубину жизни, на ее дно, в колодезь, и затхлой плесенью, болотной сыростью пахнуло на него, жадного ко всему новому, неизведанному”. Когда в его маленький городок вихрем ворвалась ошеломляющая весть “Царя скинули”, Павлу вовсе некогда было думать об учебе, он тяжело работает и по-мальчишески, не раздумывая, прячет оружие вопреки запрету со стороны шефов внезапно нахлынувшей неметчины. Когда губернию заливает лавина петлюровских банд, он становится свидетелем множества еврейских погромов, заканчивавшихся зверскими убийствами.

Гнев и возмущение часто охватывают юного смельчака, и он не может не помочь матросу Жухраю, другу своего брата Артема, работавшего в депо. Матрос не раз по-доброму беседовал с Павлом: “У тебя, Павлуша, есть все, чтобы быть хорошим бойцом за рабочее дело, только вот молод ты очень и понятие о классовой борьбе очень слабое имеешь. Я тебе, братишка, расскажу про настоящую дорогу, потому что знаю: будет из тебя толк. Тихоньких да примазанных не люблю. Теперь на всей земле пожар начался. Восстали рабы и старую жизнь должны пустить на дно. Но для этого нужна братва отважная, не маменькины сынки, а народ крепкой породы, который перед дракой не лезет в щели, как таракан, а бьет без пощады”. Умеющий драться, крепкий и мускулистый Павка Корчагин спасает из-под конвоя Жухрая, за что его самого по доносу хватают петлюровцы. Павке не был знаком страх обывателя, защищающего свой скарб (у него ничего не было), но обычный человеческий страх захватил его ледяной рукой, особенно когда он услышал от своего конвоира: “Чего его таскать, пане хорунжий? Пулю в спину, и кончено”. Павке стало страшно. Однако Павке удается спастись, и он прячется у знакомой девушки Тони, в которую влюблен. К сожалению, она интеллигентка из “класса богатых”: дочь лесничего.

Пройдя первое боевое крещение в боях гражданской войны, Павел возвращается в город, где создана комсомольская организация, и становится ее активным членом. Попытка затащить в эту организацию Тоню проваливается. Девушка готова ему подчиняться, но не до конца. Слишком расфранченной она приходит на первое комсомольское собрание, и ему тяжело ее видеть среди выцветших гимнастерок и кофточек. Дешевый индивидуализм Тони становится непереносимым Павлу. Необходимость разрыва была ясна им обоим… Непримиримость Павла приводит его в ЧК, тем более в губернии ее возглавляет Жухрай. Однако чекистская работа действует на нервы Павла весьма разрушающе, учащаются его контузионные боли, он часто теряет сознание, и после короткой передышки в родном городе Павел едет в Киев, где тоже попадает в Особый отдел под руководство товарища Сегала.

Вторая часть романа открывается описанием поездки на губконференцию с Ритой устинович, Корчагина назначают ей в помощники и телохранители. Одолжив у Риты “кожаную куртку”, он протискивается в вагон, а потом через окно втаскивает молодую женщину. “Для него Рита была неприкосновенна. Эго был его друг и товарищ по цели, его политрук, и все же она была женщиной. Он это впервые ощутил у моста, и вот почему его волнует так ее объятье. Павел чувствовал глубокое ровное дыхание, где-то совсем близко ее губы. От близости родилось непреодолимое желание найти эти губы. Напрягая волю, он подавил это желание”.

Не в силах совладать со своим чувством, Павел Корчагин отказывается от встреч с Ритой устинович, обучающей его политграмоте. Мысли о личном отодвигаются в сознании юноши еще дальше, когда он принимает участие в строительстве узкоколейки. Время года трудное – зима, комсомольцы работают в четыре смены, не успевая отдыхать. Работу задерживают бандитские налеты. Кормить комсомольцев нечем, одежды и обуви тоже нет. Работа до полного надрыва сил заканчивается тяжелой болезнью. Павел падает, сраженный тифом. Самые близкие друзья его, Жухрай и устинович, не имея о нем сведений, думают, что он умер.

Однако после болезни Павел снова в строю. В качестве рабочего он возвращается в мастерские, где не только упорно трудится, но еще и наводит порядок, заставляя комсомольцев вымыть и почистить цех к вящему недоумению начальства. В городке и по всей Украине продолжается классовая борьба, чекисты ловят врагов революции, подавляют бандитские налеты. Молодой комсомолец Корчагин совершает немало добрых дел, защищая на заседаниях ячейки своих товарищей, а на темных улицах – подруг по партии.

“Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь, все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать ее”.

Став свидетелем множества смертей и убивая сам, Павка ценил каждый прожитый день, принимая партийные приказы и уставные распоряжения как ответственные директивы своего бытия. Как пропагандист он принимает участие и в разгроме “рабочей оппозиции”, называя “мелкобуржуазным” поведение своего родного брата, и тем более в словесных атаках на троцкистов, осмелившихся выступать против партии. Его не желают слушать, а ведь товарищ Ленин указывал, что надо делать ставку на молодежь.

Когда в Шепетовке стало известно, что умер Ленин, тысячи рабочих стали большевиками. Уважение партийцев продвинуло Павла далеко вперед, и однажды он оказался в Большом театре рядом с членом ЦК Ритой устинович, с удивлением узнавшей, что Павел жив. Павел говорит, что он ее любил, как Овод, человек мужественный и безгранично выносливый. Но у Риты уже есть друг и трехлетняя дочурка, а Павел болен, и его отправляют в санаторий ЦК, тщательно обследуют. Однако тяжелая болезнь, приведшая к полной неподвижности, прогрессирует. Никакие новые лучшие санатории и больницы не в состоянии его спасти. С мыслью о том, что “надо остаться в строю”, Корчагин начинает писать. Рядом с ним хорошие добрые женщины: сначала Дора Родкина, потом Тая Кюцам. “Хорошо ли, плохо ли он прожил свои двадцать четыре года? Перебирая в памяти год за годом, Павел проверял свою жизнь как беспристрастный судья и с глубоким удовлетворением решил, что жизнь прожита не так уж плохо… Самое главное, он не проспал горячих дней, нашел свое место в железной схватке за власть, и на багровом знамени революции есть и его несколько капель крови”.

О. В. Тимашева

(No Ratings Yet)

1. Мой знакомый Моего знакомого, портрет которого я решил описать, зовут Павел. Я знаю этого человека с раннего детства, потому что он мой сосед. Павел старше меня на год, но учится...
2. КЛАССИКА И. С. ТУРГЕНЕВ РОЛЬ ИСТОРИИ КНЯГИНИ Р. В РОМАНЕ И. С. ТУРГЕНЕВА “ОТЦЫ И ДЕТИ” Читая любое произведение, можно заметить, что многие слова, описания, которые на первый взгляд мы...
3. КЛАССИКА И. С. ТУРГЕНЕВ КОНФЛИКТ: “ОТЦЫ И ДЕТИ” Человечество находится в постоянном движении, развиваясь, поколения за поколениями накапливают опыт, знания и стремятся передать все накопленное идущим следом, так как все...
4. Общеизвестно, что в Древней Греции “героями” называли людей, которые рождались от союза богов и простых смертных. Но времена изменились, а вместе с ним изменилась и семантика этого слова, которое сейчас...
5. Смысл заглавия романа И. С. Тургенева “Отцы и дети” I. “Отцы и дети” – первый в русской литературе идеологический роман, роман-диалог о социальных перспективах России. 1. Художественная и нравственная прозорливость...
6. При чтении романа И. С. Тургенева “Отцы и дети” не слишком вдумчивый читатель Может задаться вопросом: “Базаров – герой положительный или отрицательный?”. Но, разумеется, на вопрос этот нельзя ответить однозначно....
7. Главный персонаж романа И. С. Тургенева “Отцы и дети” Евгений Базаров – Один из противоречивых, но самых понравившихся читателям героев. Многие назвали его человеком современного поколения, реформатором. Так почему же...
8. Роман И. С. Тургенева “Отцы и дети” появился в 1862 году. С тех пор и до настоящего времени он продолжает восхищать читателей своими художественными достоинствами. Тургеневу как великому художнику удалось...
9. План 1. “Открытие мира”. 2. Человек славен трудом. 3. Важный жизненный вопрос. 4. Выбор на всю жизнь. Я боюсь не уметь – Ремесла не иметь; Не кроить и не шить,...
10. “Отцы и дети” – одно из вечных произведений русской литературы. И не только потому, что новые поколения читателей по-разному воспринимают сложную позицию автора, но и потому, что в романе запечатлен...
11. И. С. Тургенев Идейно-художественное своеобразие романа “Отцы и дети” Трактовки как главных героев романа, так и замысла самого Тургенева, бывали различны. Именно поэтому следует критически относиться к этим трактовкам, и...
12. Б. Л. ПАСТЕРНАК * * * Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь. Не надо заводить архива, Над рукописями трястись. Цель творчества – самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно,...
13. Русская литература 2-й половины XIX века Смысл названия и проблематика романа И. С. Тургенева “Отцы и дети” В названии романа Ивана Сергеевича Тургенева отражена основная проблематика всего произведения – конфликт...
14. Поэма Н. В. Гоголя “Мертвые души” (1835-1841 г.) принадлежит к тем неустаревающим произведениям искусства, которые выходят к масштабным художественным обобщениям, к коренным проблемам человеческой жизни. В омертвении душ персонажей Гоголь...
15. Говоря о замысле и цели своего будущего произведения, Тургенев признавался: “Меня смущал следующий факт: ни в одном произведении нашей литературы я даже намека не встретил на то, что мне чудилось...
16. “Человек умирает от опухоли – как же может жить страна, проращенная лагерями и ссылками?” А. И. Солженицын Творчество выдающегося русского писателя Александра Исаевича Солженицына давно уже признано во всем мире,...
17. Проблема отсутствия взаимопонимания между представителями различных поколений является древней, как мир. “Отцы” осуждают и не понимают собственных “детей”. А те пытаются любой ценой отстоять собственные позиции, начисто отвергая все положительное,...
18. И. С. ТУРГЕНЕВ ОТЦЫ И ДЕТИ Барин Николай Петрович Кирсанов ждет своего сына, который должен приехать к нему в гости. Николай Петрович в былые годы собирался пойти на военную службу,...
19. ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ МЕРЕЖКОВСКИЙ (1866-1941) Родился в Петербурге в семье дворцового служащего. Закончил классическую гимназию. Стихи начал писать рано – в 13 лет. В 1880 году познакомился с Достоевским и поэтом...
20. Михаил Афанасьевич Булгаков Зойкина квартира Пьеса (1926) Действие происходит в 1920-е гг. в Москве. Майский вечер. Зоя Денисовна Пельц, тридцатипятилетняя вдова, одевается перед зеркалом. К’ней по делу приходит председатель домкома...
21. Саша Соколов Между собакой и волком Повесть (1980) В Лето от изобретения булавки пятьсот сорок первое, когда месяц ясен, а за числами не уследишь, Илья Петрикеич Дзынзырэла пишет следователю по...
22. КЛАССИКА И. С. ТУРГЕНЕВ РОЛЬ ИСТОРИИ КНЯГИНИ Р. КАК КОМПОЗИЦИОННЫЙ ПРИЕМ В РОМАНЕ И. С. ТУРГЕНЕВА “ОТЦЫ И ДЕТИ” Роль истории княгини Р. в романе можно понять двояко. С одной...
23. Честность – одна из главных добродетелей. Ложь, равнодушие, цинизм, предательство – все это мы именуем злом. А честность, любовь, преданность – добром, нравственными ценностями. Быть честным – значит жить по...
24. 1613-1645 Михаил Федорович 1645-1676 Алексей Михайлович 1676-1682 Федор Алексеевич 1682-1689 София Алексеевна, Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич 1689-1725 Петр І (до 1696 г. с Иоанном) 1725-1727 Екатерина І (жена Петра І)...
25. По поводу идейного содержания романа “Отцы и дети” Тургенев писал: “Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса. Вглядитесь в лица Николая Петровича, Павла Петровича, Аркадия. Сладость и вялость...
Поэма “Кому на Руси жить хорошо” была задумана как эпохальное произведение, благодаря которому читатель смог бы познакомиться с обстановкой в послереформенной России, бытом и нравами различных слоев общества, и в...
26. Русская литература 2-й половины XIX века “Без страстей и противоречий нет жизни…” (В. Г. Белинский). (По роману И. С. Тургенева “Отцы и дети”) Факт противостояния в романе И. С. Тургенева...
27. Саша Соколов Школа для дураков Повесть (1976) Герой учится в специальной школе для слабоумных детей. Но его болезнь отличается от того состояния, в котором пребывает большинство его одноклассников. В отличие...

Николай Островский

Как закалялась сталь

Часть первая

Глава первая

– Кто из вас перед праздником приходил ко мне домой отвечать урок – встаньте!

Обрюзглый человек в рясе, с тяжелым крестом на шее, угрожающе посмотрел на учеников.

Маленькие злые глазки точно прокалывали всех шестерых, поднявшихся со скамеек, – четырех мальчиков и двух девочек. Дети боязливо посматривали на человека в рясе.

– Вы садитесь, – махнул поп в сторону девочек. Те быстро сели, облегченно вздохнув.

Глазки отца Василия сосредоточились на четырех фигурках.

– Идите-ка сюда, голубчики!

Отец Василий поднялся, отодвинул стул и подошел вплотную к сбившимся в кучу ребятам:

– Кто из вас, подлецов, курит? Все четверо тихо ответили:

– Мы не курим, батюшка. Лицо попа побагровело.

– Не курите, мерзавцы, а махорку кто в тесто насыпал? Не курите? А вот мы сейчас посмотрим! Выверните карманы! Ну, живо! Что я вам говорю? Выворачивайте!

Трое начали вынимать содержимое своих карманов на стол.

Поп внимательно просматривал швы, ища следы табака, но не нашел ничего и принялся за четвертого, черноглазого, в серенькой рубашке и синих штанах с заплатами на коленях.

– А ты что, как истукан, стоишь?

Черноглазый, глядя с затаенной ненавистью, глухо ответил:

– У меня нет карманов, – и провел руками по зашитым швам.

– А-а-а, нет карманов? Так ты думаешь, я не знаю, кто мог сделать такую подлость – испортить тесто! Ты думаешь, что и теперь останешься в школе? Нет, голубчик, это тебе даром не пройдет. В прошлый раз только твоя мать упросила оставить тебя, ну, а теперь уж конец. Марш из класса! – Он больно схватил за ухо и вышвырнул мальчишку в коридор, закрыв за ним дверь.

Класс затих, съежился. Никто не понимал, почему Павку Корчагина выгнали из школы. Только Сережка Брузжак, друг и приятель Павки, видел, как Павка насыпал попу в пасхальное тесто горсть махры там, на кухне, где ожидали попа шестеро неуспевающих учеников. Им пришлось отвечать уроки уже на квартире у попа.

Выгнанный Павка присел на последней ступеньке крыльца. Он думал о том, как ему явиться домой и что сказать матери, такой заботливой, работающей с утра до поздней ночи кухаркой у акцизного инспектора.

Павку душили слезы.

«Ну что мне теперь делать? И все из-за этого проклятого попа. И на черта я ему махры насыпал? Сережка подбил. „Давай, говорит, насыплем гадюке вредному“. Вот и всыпали. Сережке ничего, а меня, наверное, выгонят».

Уже давно началась эта вражда с отцом Василием. Как-то подрался Павка с Левчуковым Мишкой, и его оставили «без обеда». Чтобы не шалил в пустом классе, учитель привел шалуна к старшим, во второй класс. Павка уселся на заднюю скамью.

Учитель, сухонький, в черном пиджаке, рассказывал про землю, светила Павка слушал, разинув рот от удивления, что земля уже существует много миллионов лет и что звезды тоже вроде земли. До того был удивлен услышанным, что даже пожелал встать и сказать учителю: «В законе божием не так написано», но побоялся, как бы не влетело.

По закону божию поп всегда ставил Павке пять. Все тропари, Новый и Ветхий завет знал он на зубок; твердо знал, в какой день что произведено богом. Павка решил расспросить отца Василия. На первом же уроке закона, едва поп уселся в кресло, Павка поднял руку и, получив разрешение говорить, встал:

– Батюшка, а почему учитель в старшем классе говорит, что земля миллион лет стоит, а не как в законе божием – пять тыс. – и сразу осел от визгливого крика отца Василия:

– Что ты сказал, мерзавец? Вот ты как учишь слово божие!

Не успел Павка и пикнуть, как поп схватил его за оба уха и начал долбить головой об стенку. Через минуту, избитого и перепуганного, его выбросили в коридор.

Здорово попало Павке и от матери.

На другой день пошла она в школу и упросила отца Василия принять сына обратно. Возненавидел с тех пор попа Павка всем своим существом. Ненавидел и боялся. Никому не прощал он своих маленьких обид; не забывал и попу незаслуженную порку, озлобился, затаился.

Много еще мелких обид перенес мальчик от отца Василия: гонял его поп за дверь, целыми неделями в угол ставил за пустяки и не спрашивал у него ни разу уроков, а перед пасхой из-за этого пришлось ему с неуспевающими к попу на дом идти сдавать. Там, на кухне, и всыпал Павка махры в пасхальное тесто.

Никто не видел, а все же поп сразу узнал, чья это работа.

Урок окончился, детвора высыпала во двор и обступила Павку. Он хмуро отмалчивался. Сережка Брузжак из класса не выходил, чувствовал, что и он виноват, но помочь товарищу ничем не мог.

В открытое окно учительской высунулась голова заведующего школой Ефрема Васильевича, и густой бас его заставил Павку вздрогнуть.

– Пошлите сейчас же ко мне Корчагина! – крикнул он. И Павка с заколотившимся сердцем пошел в учительскую.

Хозяин станционного буфета, пожилой, бледный, с бесцветными, вылинявшими глазами, мельком взглянул на стоявшего в стороне Павку:

– Сколько ему лет?

– Двенадцать, – ответила мать.

– Что же, пусть останется. Условие такое: восемь рублей в месяц, и стол в дни работы, сутки работать, сутки дома – и чтоб не воровать.

– Что вы, что вы! Воровать он не будет, я ручаюсь, – испуганно сказала мать.

– Ну, пусть начинает сегодня же работать, – приказал хозяин и, обернувшись к стоящей рядом с ним за стойкой продавщице, попросил: – Зина, отведи мальчика в судомойню, скажи Фросеньке, чтобы дала ему работу вместо Гришки.

Продавщица бросила нож, которым резала ветчину, и, кивнув Павке головой, пошла через зал, пробираясь к боковой двери, ведущей в судомойню. Павка последовал за ней. Мать торопливо шла вместе с ним, шепча ему наспех:

– Ты уж, Павлуша, постарайся, не срамись.

И, проводив сына грустным взглядом, пошла к выходу.

В судомойне шла работа вовсю: гора тарелок, вилок, ножей высилась на столе, и несколько женщин перетирали их перекинутыми через плечо полотенцами.

Рыженький мальчик с всклокоченными, нечесаными волосами, чуть старше Павки, возился с двумя огромными самоварами.

Судомойня была наполнена паром из большой лохани с кипятком, где мылась посуда, и Павка первое время не мог разобрать лиц работавших женщин. Он стоял, не зная, что ему делать и куда приткнуться.

Продавщица Зина подошла к одной из моющих посуду женщин и, взяв ее за плечо, сказала:

– Вот, Фросенька, новый мальчик вам сюда вместо Гришки. Ты ему растолкуй, что надо делать.

Обращаясь к Павке и указав на женщину, которую только что назвала Фросенькой, Зина проговорила:

– Она здесь старшая. Что она тебе скажет, то и делай. – Повернулась и пошла в буфет.

– Хорошо, – тихо ответил Павка и вопросительно взглянул на стоявшую перед ним Фросю.

Та, вытирая пот со лба, глядела на него сверху вниз, как бы оценивая его достоинства, и, подвертывая сползавший с локтя рукав, сказала удивительно приятным, грудным голосом:

– Дело твое, милай, маленькое: вот этот куб нагреешь, значит, утречком, и чтоб в нем у тебя всегда кипяток был, дрова, конечно, чтобы наколол, потом вот эти самовары тоже твоя работа. Потом, когда нужно, ножики и вилочки чистить будешь и помои таскать. Работки хватит, милай, упаришься, – говорила она костромским говорком, с ударением на «а», и от этого ее говорка и залитого краской лица с курносым носиком Павке стало как-то веселее.

«Тетка эта, видно, ничего», – решил он про себя и, осмелев, обратился к Фросе:

– А что мне сейчас делать, тетя?

Сказал и запнулся. Громкий хохот работавших в судомойне женщин покрыл его последние слова:

– Ха-ха-ха!.. У Фросеньки уж и племянник завелся...

– Ха-ха!.. – смеялась больше всех сама Фрося.

Павка из-за пара не разглядел ее лица, а Фросе всего было восемнадцать лет.

Николай Алексеевич Островский

«Как закалялась сталь»

Автобиографический роман Николая Островского разделён на две части, каждая из которых содержит по девять глав: детство, отрочество и юность; затем зрелые годы и болезнь.

За недостойный поступок (насыпал священнику махры в тесто) кухаркина сына Павку Корчагина выгоняют из школы, и он попадает «в люди». «Заглянул мальчик в самую глубину жизни, на её дно, в колодезь, и затхлой плесенью, болотной сыростью пахнуло на него, жадного ко всему новому, неизведанному». Когда в его маленький городок вихрем ворвалась ошеломляющая весть «Царя скинули», Павлу вовсе некогда было думать об учёбе, он тяжело работает и по-мальчишески, не раздумывая, прячет оружие вопреки запрету со стороны шефов внезапно нахлынувшей неметчины. Когда губернию заливает лавина петлюровских банд, он становится свидетелем множества еврейских погромов, заканчивавшихся зверскими убийствами.

Гнев и возмущение часто охватывают юного смельчака, и он не может не помочь матросу Жухраю, другу своего брата Артема, работавшего в депо. Матрос не раз по-доброму беседовал с Павлом: «У тебя, Павлуша, есть все, чтобы быть хорошим бойцом за рабочее дело, только вот молод ты очень и понятие о классовой борьбе очень слабое имеешь. Я тебе, братишка, расскажу про настоящую дорогу, потому что знаю: будет из тебя толк. Тихоньких да примазанных не люблю. Теперь на всей земле пожар начался. Восстали рабы и старую жизнь должны пустить на дно. Но для этого нужна братва отважная, не маменькины сынки, а народ крепкой породы, который перед дракой не лезет в щели, как таракан, а бьёт без пощады». Умеющий драться, крепкий и мускулистый Павка Корчагин спасает из-под конвоя Жухрая, за что его самого по доносу хватают петлюровцы. Павке не был знаком страх обывателя, защищающего свой скарб (у него ничего не было), но обычный человеческий страх захватил его ледяной рукой, особенно когда он услышал от своего конвоира: «Чего его таскать, пане хорунжий? Пулю в спину, и кончено». Павке стало страшно. Однако Павке удаётся спастись, и он прячется у знакомой девушки Тони, в которую влюблён. К сожалению, она интеллигентка из «класса богатых»: дочь лесничего.

Пройдя первое боевое крещение в боях гражданской войны, Павел возвращается в город, где создана комсомольская организация, и становится её активным членом. Попытка затащить в эту организацию Тоню проваливается. Девушка готова ему подчиняться, но не до конца. Слишком расфранчённой она приходит на первое комсомольское собрание, и ему тяжело её видеть среди выцветших гимнастёрок и кофточек. Дешёвый индивидуализм Тони становится непереносимым Павлу. Необходимость разрыва была ясна им обоим… Непримиримость Павла приводит его в ЧК, тем более в губернии её возглавляет Жухрай. Однако чекистская работа действует на нервы Павла весьма разрушающе, учащаются его контузионные боли, он часто теряет сознание, и после короткой передышки в родном городе Павел едет в Киев, где тоже попадает в Особый отдел под руководство товарища Сегала.

Вторая часть романа открывается описанием поездки на губконференцию с Ритой Устинович, Корчагина назначают ей в помощники и телохранители. Одолжив у Риты «кожаную куртку», он протискивается в вагон, а потом через окно втаскивает молодую женщину. «Для него Рита была неприкосновенна. Это был его друг и товарищ по цели, его политрук, и все же она была женщиной. Он это впервые ощутил у моста, и вот почему его волнует так её объятье. Павел чувствовал глубокое ровное дыхание, где-то совсем близко её губы. От близости родилось непреодолимое желание найти эти губы. Напрягая волю, он подавил это желание». Не в силах совладать со своим чувством, Павел Корчагин отказывается от встреч с Ритой Устинович, обучающей его политграмоте. Мысли о личном отодвигаются в сознании юноши ещё дальше, когда он принимает участие в строительстве узкоколейки. Время года трудное — зима, комсомольцы работают в четыре смены, не успевая отдыхать. Работу задерживают бандитские налёты. Кормить комсомольцев нечем, одежды и обуви тоже нет. Работа до полного надрыва сил заканчивается тяжёлой болезнью. Павел падает, сражённый тифом. Самые близкие друзья его, Жухрай и Устинович, не имея о нем сведений, думают, что он умер.

Однако после болезни Павел снова в строю. В качестве рабочего он возвращается в мастерские, где не только упорно трудится, но ещё и наводит порядок, заставляя комсомольцев вымыть и почистить цех к вящему недоумению начальства. В городке и по всей Украине продолжается классовая борьба, чекисты ловят врагов революции, подавляют бандитские налёты. Молодой комсомолец Корчагин совершает немало добрых дел, защищая на заседаниях ячейки своих товарищей, а на тёмных улицах — подруг по партии.

«Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь, все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать её».

Став свидетелем множества смертей и убивая сам, Павка ценил каждый прожитый день, принимая партийные приказы и уставные распоряжения как ответственные директивы своего бытия. Как пропагандист он принимает участие и в разгроме «рабочей оппозиции», называя «мелкобуржуазным» поведение своего родного брата, и тем более в словесных атаках на троцкистов, осмелившихся выступать против партии. Его не желают слушать, а ведь товарищ Ленин указывал, что надо делать ставку на молодёжь.

Когда в Шепетовке стало известно, что умер Ленин, тысячи рабочих стали большевиками. Уважение партийцев продвинуло Павла далеко вперёд, и однажды он оказался в Большом театре рядом с членом Ц. К. Ритой Устинович, с удивлением узнавшей, что Павел жив. Павел говорит, что он её любил, как Овод, человек мужественный и безгранично выносливый. Но у Риты уже есть друг и трёхлетняя дочурка, а Павел болен, и его отправляют в санаторий ЦК, тщательно обследуют. Однако тяжёлая болезнь, приведшая к полной неподвижности, прогрессирует. Никакие новые лучшие санатории и больницы не в состоянии его спасти. С мыслью о том, что «надо остаться в строю», Корчагин начинает писать. Рядом с ним хорошие добрые женщины: сначала Дора Родкина, потом Тая Кюцам. «Хорошо ли, плохо ли он прожил свои двадцать четыре года? Перебирая в памяти год за годом, Павел проверял свою жизнь как беспристрастный судья и с глубоким удовлетворением решил, что жизнь прожита не так уж плохо… Самое главное, он не проспал горячих дней, нашёл своё место в железной схватке за власть, и на багровом знамени революции есть и его несколько капель крови».

Николай Островский поделил свой автобиографический роман на две части по девять глав: детство, отрочество, юность, потом зрелые годы, болезнь.

Павка Корчагин, сын кухарки, насыпал в тесто священнику махры. За это его исключили из школы. Он совсем не по-детски работает, когда приходит известие о свержении царя. Ребенок собственными глазами видел, как петлюровцы устраивали множество еврейских погромов, и часто это заканчивалось жестокими убийствами.

Парнишку переполняют злость и возмущение. Он помогает другу своего брата Жухраю, который работает в депо. Он часто давал советы юноше. Сильного и отважного Павла петлюровцы поймали благодаря доносу. Он почувствовал настоящий страх, ведь услышал, что его хотят убить. Спасаясь, молодой человек укрывается у Тони, девушки, которую любит. Но она из другого общества – интеллигентна и богата.

Став участником гражданской войны, парень возвращается и становится членом комсомольской организации. Павка пытается привлечь к ней и Тоню. Но все безрезультатно. Девушка приходит на собрание разряженной, и смотрится нелепо среди рабочей молодежи. Они оба понимают, что слишком разные и не могут быть вместе. Юноша начинает свою работу в ЧК, но она плохо действует на его здоровье и нервы. Отдохнув немного дома, Павел едет в Киев, где вступает в Особый отдел.

В начале второй части описывается поездка на конференцию вместе с Ритой Устинович. Молодой человек ее помощник и телохранитель. Видя в ней не только товарища, но и женщину, он перестает с ней видеться. Холодной зимой парень с другими рабочими строят узкоколейку. Работа тяжелая, ребята почти не отдыхают, постоянно мешают налеты банд. Одежды и обуви, как и еды, очень мало. Из-за таких условий Павка заболел тифом. Друзья не имеют о нем никаких известий, думают, что он умер.

Оправившись после болезни, юноша поступает в мастерскую в качестве рабочего. Кроме своих обязанностей, Павел организовал всех работников и навел порядок в помещении. Молодой человек – надежный товарищ, что он неоднократно доказывал на партийных заседаниях.

Комсомолец ценит каждый прожитый день и воспринимает приказы как цель своего существования. Парень открыто выступает против всех, кто осмеливался противоречить линии партии. Если даже это были его родные люди.

Как-то Павка оказался в Большом театре рядом с Ритой Устинович, членом ЦК. Он признается в своих чувствах, но уже поздно. У женщины есть друг и дочь. Мужчина серьезно заболел и был отправлен на обследование. Из-за болезни он почти неподвижен и никакие больницы или врачи не могут ему помочь. Для того, чтобы быть в строю, Павел начинает писать.

Шедевр ли эта книга?

Чем? Техникой?

Мате Залка

Судьба книги Николая Островского не менее поразительна, чем его собственная судьба.

В 1930-е годы говорили: секрет – в биографии автора. В 1940-е и 1950-е: все дело в писательском мастерстве. В 1960-е: ни в одной другой книге не воплотился с такой яркостью романтический дух 1920-х.

На рубеже перестроечных 1990-х точка отсчета сменилась: теперь Островский был порождением сталинизма, моделью фанатической одержимости, «винтиком машины»… если не тем самым топором, от которого во время оно летели щепки.

Вот та же карусель в малом варианте. Моя работа об Островском в 1965 году была забракована как невозможная к печати и враждебная по идеям. В 1971 году выпущена в свет в изуродованном виде, но и в этом виде объявлена на комсомольских инструктажах того времени клеветнической, а в печати – путаной и субъективной. В 1981 году она же – премирована Грамотой ЦК комсомола. В 1988-м объявлена в «Комсомольской правде» лучшей работой об Островском за последние десятилетия. В начале 1990-х годов она казалась иным читателям недостаточно радикальной и недопустимо апологетичной по отношению к одному из основных «мифов» сталинской эпохи.

Даже и из одного упрямства я отказываюсь вертеться в этой флюгерной карусели. Хватит того, что в 1965 году я начинал писать об Островском, чувствуя, что у меня зажат рот; чуть не полвека понадобилось, чтобы мне дали договорить то, что я хочу; далее я не сойду с этой точки; я готов уточнить формулировки, додумать следствия и осознать дальнейшие перемены климата вокруг моего героя, но я не сдвинусь с той позиции, на которую встал сразу: «Как закалялась сталь» – ключевая книга советских лет нашей истории, в ней – разгадка того, что произошло с нами и Россией.

Дело, разумеется, не только в биографии (хотя и в ней), ибо жизнь Островского – это жизнь тысяч его современников и соратников, а исповедь, пронявшую миллионы, написал именно он.

Мастерство еще меньше прояснит тут дело (хотя Островский яростно учился «литтехнике» у «спецов»), ибо в ту же невеликую меру мастерства работали еще сотни его современников и коллег, литературных ремесленников, ударно призванных в литературу, но эмблемой эпохи стала именно его книга.

Славный романтический дух в ней, конечно, воплотился. Но вот теперь самый дух этот перевернут в нашей эмоциональной памяти, а истоки его по-прежнему не очень ясны историческому разуму. То есть масса факторов известна: нетерпимость, репрессии, гибель крестьянства, лагеря, иллюзии, ложь, но духовный поворот, сделавший все это возможным, все еще таится во тьме.

Островский интересен именно как человек, своею судьбой преподавший нам не столько эмпирический, сколько духовный урок. «Красное житие», – сказал бы я, если бы хотел объяснить его явление людям верующим. Есть вещи, равно значимые и для верующих, и для почитающих себя атеистами, то есть для перевернувших веру. Перед нами тот самый случай. Жизнь Островского – это демонстрация того, как выстраивается целый мир. Не миф, а мир!

Мир этот выстраивается на определенном духовном принципе (хотя и без Бога) и торжествует «на шестой части суши» достаточно долго в качестве почти осуществившегося царства справедливости и безусловно осуществившегося для его строителей счастья. Этого достаточно, чтобы, во всяком случае, не пренебречь «строительным материалом» («гвозди бы делать из этих людей»), благодаря которому все это строение стало реальностью.

Сегодня все это и впрямь может показаться мифом, мороком, обманом. Но это не так, вернее, не вполне так. Мифология «оформляется» сверху только тогда, когда она ожидается снизу. Морок поднимается – от почвы. «Обман» есть всегда и самообман: готовность поверить, желание поверить, жизненная необходимость верить. Островский – не миф, насажденный сверху (хотя и сверху насаждали). Островский – легенда, выношенная внизу.

Критике никогда не приходилось продвигать к читателям роман «Как закалялась сталь». Критике всегда приходилось объяснять его успех. Невероятный, парадоксальный, загадочный, этот успех был в то же время настолько естествен, повсеместен и неудивителен, что, казалось, ему и не надо искать объяснений.

В прозаических фрагментах Пастернака есть запись 1943 года. Поездка на фронт, чтение стихов, разговоры с бойцами. «Когда после Мценска наши части освободили тургеневское имение Спас-Лутовиново, комсомольцы отличившихся частей устроили в разрушенном заповеднике торжественное собрание. Естественно, посвященное памяти Тургенева… оно каким-то образом (здесь и далее курсив мой. – Л. А.) связалось с именем Николая Островского». Самое удивительное в этой записи – отсутствие удивления. Это психологическая аксиома 1930-1940-х годов. Можно говорить о чем угодно: о тактической схеме боя и о мистических свойствах германского духа, о судьбе лейтенанта Шмидта и о смерти тургеневского Базарова. Потом «каким-то образом» начинают говорить о Корчагине. Без переходов и причин. Этому никто не удивляется: в герое Островского есть нарицательность, которая давно оставила позади всякие объяснения.

Когда десятки миллионов экземпляров его книги гуляют по всему миру, трудно представить себе что-либо другое. Трудно представить себе, какие были сметены этим потоком препятствия. А ведь поначалу не было и самих препятствий, а было одно гробовое молчание всей профессиональной критики: год, два года – и тоненькие книжки «Молодой гвардии» с романом Н. Островского неслышно затерялись в шумном литературном гомоне 1932 года.

И еще раньше, когда неслышный этот ручеек, которому со временем суждено было затопить сознание полумира, натянулся нитью, тонким волоском, каждое мгновенье грозившим оборваться… И он обрывался… и возникал снова с какою-то неотвратимостью.

Первый вариант романа Николая Островского не доходит до издателей: в начале 1928 года рукопись утеряна почтой.

Он пишет все заново.

Новая рукопись, посланная в Ленинград, безответно исчезает в недрах тамошнего издательства.

Он отдает один из последних экземпляров своему другу, И. Феденеву, и просит отнести в издательство «Молодая гвардия». Феденев относит и быстро получает ответ: рукопись забракована по причине «нереальности» выведенных в ней типов.

Островский лежит навзничь в Мертвом переулке, в переполненной жильцами комнатке, и лихорадочно ждет решения. Ему двадцать семь лет, остается жить – пять.

Потрясенный решением издательства, Феденев просит вторичного рецензирования.

Рукопись ложится на стол к новому рецензенту – Марку Колосову. Стол стоит в редакции журнала «Молодая гвардия», где Колосов работает заместителем редактора.

Впоследствии М. Колосов напишет воспоминания о том, как Феденев закоченевшими от холода старческими пальцами вынул из папки рукопись и как с первых строк Колосова покорила ее сила; как ждали молодогвардейцы именно эту вещь и как, не отрываясь, проглотил ее заместитель редактора. Эти воспоминания написаны много позднее, когда миллионные издания романа уже сделали имя Островского легендарным. В начале 1932 года все выглядит иначе. 21 февраля Феденев приводит Колосова к постели Островского. В этот момент решается его литературная судьба. В разговоре трех человек соединяется, как в фокусе, и грядущее возвышение Островского, и драматизм этого возвышения, и предопределившие его ход противоречивые силы.

Три участника этого разговора оставили о нем свидетельства.

Николай Островский записал назавтра слова М. Колосова: «У нас нет такого материала, книга написана хорошо, у тебя есть все данные для творчества. Меня лично книга взволновала, мы ее издадим».

Главная » Части речи » Островский как закалялась сталь главные герои. Как закалялась сталь, островский николай