Роль казачества в смутное время. Смутное время

Лунёв Р.С.

Источники и историография

История Смоленского служилого города XVI-XVII века достаточно слабо обеспечена источниками. Поэтому для её реконструкции следует привлекать широкий спектр самых различных источников: литературные повести и сказания, летописные свидетельства; документальные источники. Здесь в первую очередь следует назвать десятни, которые являются основным источником по истории служилых городов. Среди других материалов нужно отметить разрядные записи и разрядные книги, а также кормленые книги, посольские книги, отдельные грамоты различного содержания. Писцовых материалов по истории смоленского уезда не сохранилось. Источники обладают различной степенью полноты и достоверности.

Поговорим о двух полярных оценках роли смольнян в Смуту, одна из которых принадлежит скорей к источникам, другая определенно относиться к историографии. Обе оценки сделаны независимо друг от друга и обе отличаются тенденциозностью.

«Первая точка зрения была высказана в патриотической «Повести о Победах московского государства». Единственный список этого произведения мы имеем в рукописном сборнике середине XVIII века. Его полное название «Повесть известна о Победах Московского государства, колики напасти подъяша за умножение грех наших от междоусобной брани от поганых ляхов и от Литвы и от русских воров; и как от толик их зол избавил нас Господь Бог наш своим человеколюбием и молитвами Пречистой Его Матери и всех ради святых обращая нас в первое состояние своим человеколюбием. Написано вкратце». Повесть была впервые найдена Г.П. Енином и опубликована им в 1982 г. Публикатор проанализировал содержание и сделал вывод, что «Повесть о победах» написал неизвестный смоленский дворянин, предположительно в 1620-е годы (уже после взятия Смоленска поляками). Хронологические рамки «Повести» описываются походы и службы смоленских дворян детей боярских за период 1606-1625 гг. «Храбрые и мужественные воини, Московского государства, достоверные дворяне града Смоленска» представлены как главные герои Смуты, которые всегда одерживают победы над «ворами»-тушинцами и «ляхами». В целом, в «Повести» дается исчерпывающее описание службы Смоленского служилого города в период Смуты. Несмотря на это, пользоваться ей как историческим источником затруднительно, из-за апологетической оценки Смоленского служилого города.

Поскольку «Повесть о победах» была обнаружена в 1980 году, историк В. Мальцев ничего не знал о ней, когда писал свою книгу «Борьба за Смоленск в XVI-XVII вв.» (1940). Он изобразил Смоленскую оборону 1609-1611 гг. как противостояние двух классов – с одной стороны посадских людей с крестьянами, которые героически обороняли город; с другой стороны «полонофильскую группировку» дворян и детей боярских – сторонников сдачи города полякам. Научная методика монографии Мальцева заметно подчинена конъюнктурным установкам.

В действительности, судьба смоленского служилого города в Смуту была сложнее, чем пытались изобразить Мальцев и безвестный автор «Повести». В период Смуты каждый служилый город имел свою историю свою судьбу. Историю смольнян определили два фактора: во-первых то, что они никогда не примыкали к лагерю болотниковцев, тушинцев и других сторонников самозванца и неизменно оставались верны царю Василию Ивановичу. Во-вторых, они сами принимали довольно активное участие в походах против тушинцев, интервентов и прочих «заводчиков смуты». Сложнее была история вяземского и дорогобужского служилых городов, но и они, в конечном счете, присоединялись к смольнянам во время их многочисленных походов. Вопрос о том, почему именно смоляне стали основной опорой престола Василия Ивановича и выступали против имени Лжедмитрия, следует рассмотреть отдельно.

Смоляне и Лжедмитрий

В самом начале Смуты Смоленск пережил Чуму. Под эти предлогом царь Борис поставил здесь заставы, как только услышал о появлении в литовских пределах самозванца. Поход на Москву Лжедмитрия I не касался смоленской земли. В том, что происходило в городе в период похода Лжедмитрия мы можем судить из обрывочно дошедшего до нас «Дела о шатости в смоленских людях».

Случайно или нет, но именно в Смоленске знали об истинной личине самозванца. Уж не ли это повлияло на их позицию в годы восстания Болотникова?

Обстоятельства восстания делают возможным такое предположение.

Восстание Болотникова началось летом 1606 года, предположительно в июле. До Смоленска оно докатилось в сентябре. 23 сентября войско И.И. Шуйского, Б.П. Татева и М. И. Татищева разбило войско восставших под Калугой в устье Угры. Но в этот же период на сторону самозванца перешли «все городы украинные и береговые», и никакие воинские успехи не могли остановить распространиения Смуты, которая была вызвана социальными противоречиями. «А иные воры в те поры Федка Берсень с товарищи Вязьму и Можайск смутили». То есть, на сторону восставших стали переходить служилые города на пути из Смоленска в Москву. Стойкость Смоленска в этих условиях можно объяснить вышеупомянутой осведомленностью местных служилых людей о самозванце. Надо отметить, что даже И.И. Смирнов признавал, что измена западных городов была вызвана появлением здесь крупных отрядов восставших. Так объясняли их измену официальные источники. В грамоте: Василия Ивановича в Свияжск Вязьма и Можайск названы в числе городов, где «боясь грабежа и убийства, также страхом пошаталися». Грамота патриарха Гермогена говорит о служилых городах, которые «забыв Бога и крестное целование, убоявся их грабежев и насилия всякого и осквернения жен и дев , целовали крест (самозванцу – А.М.)». То, что Вязьма и другие города не изменили царю своей волей, а были насильством присоединены к восстанию, подтверждили поляки на встрече с русскими послами. По донесению Оршанского старосты Андрея Сапеги «Северяне собрався и с ними донские казаки, ходили войною и взяли было Дорогобуж, и Вязьму, и Можаеск, и Борисов город, и Везему, и около Москвы воевали и многие места запустошили, да пришед к Москве стали под Коломенском и Москву осадили».

Выдающийся исследователь восстания Болотникова И.И. Смирнов признал прямую связь измены западных русских городов с появлением здесь «крупных воинских отрядов». Он даже сделал вывод о том, что Смоленская дорога и Тверские земли стали местом продвижения отрядов Болотникова к осажденной уже Пашковым и резанцами Москве. Таким окольным путем бывший холоп вынужден был идти после поражения у реки Пахры в октябре 1606 г. Этот вывод он подтвердил сведениямими приходно расходных книг Иосифо-Влоколамского монастыря. Так, 1 ноября 1606 года «дано на Волоце казачьим головам Лукьяну Хомутову да Тимофею Шарову от добра по пяти рублев от того,онастырских сел не жгли и людей не губили». Уже 18 ноября « дано по приговору всех соборных старцев монастырским людям, которые в казачей приход в монастыре в осаде сидели, по две гривны человеку, иным по пяти алтын, а иным по гривне, а иным по полугривне, а иным и по алтыну, кои чего довелося». Даже немногочисленные приведенные документы позволяют усомниться в том, что наличие казачьих отрядов под стенами монастыря можно связать с крупным войском Болотникова. Болотников пришел сод Москву в начале Октября, когда монастырь был ещё в осаде от казаков. Казаки брали с них «на корм» и не очень досаждали сидельцами, предпочитали грабить села. Осаду снял воевода Крюк-Колычев не позднее 27 октября 1606. При этом Болотников уже в начале октября был под Москвой. Имена казаков, которые стояли под Волоком известны. Уже после выхода в свет монографии Смирнова был издан «Пискаревский летописец», в котором сказано о действиях казаков в западных уездах: «Иванко Болотников и Истомка Пашков приходили под Москву из Серпухова и из Коломны, а з другую сторону пошли из Калуги атаман Солома казак, да Васька Шестаков, холоп Андрея Клешнина, а с ними многие дворяне и дети боярские и казаки. И города взяли многие: Боровеск, и Верею, и Борисов, и Можайск и Волок. И как оне пришли под Осипов монастырь, и тут их, Оманом перепоя, старец Дионисий Голицын велел побитии, а от радныз переимати и послати к Москве». Мнение Смирнова о том, что отпадание западных уездов связано лично с Болотниковым, вообщем, опровергается. При этом его точка зрения о маршруте передвижении болотникова после битвы на Пахре остается весьма вероятной. Приведенные источники говорят нам, что положение в западных уездах было непростым. Не исключено, что Федька Берсень с товарищи, тоже кстати, скорее всего, казаки, смогли смутить Вязьму и Дорогобуж, то есть, привести их к измене. Во всяком случае, именно шатость вязмичей, можаичей и дорогобужан могла привести к тому, что эти города легко вошли в орбиту влияния сторонников самозванца. Смута в западных уездах была явлением более сложным, обусловленным разными процессами внутри служилого города. Слова царских и патриарших грамот о «страхе перед насилием» не охватывают всего многообразья факторов, которые привели к тому, что дети боярские не захотели дать консолидированный отпор. История смуты приводит нам эти факторы во множестве. Кто-то мог откровенно ударится в смуту, кто-то рассчитывал отсидется в поместье, кто-то стремился зашитить «от насильства и разграбления» именно свои владения…

Вероятно предположение, что именно неустойчивая позиция западных повлекла за собой занятие крепостей войсками донских казаков. С ними были «многие дворяне и дети боярские», но они были в основном из неблагополучных северских уездов. Вязьма, Можайск и другие города неизменно оказывались в том положении, о котором писал Гермоген: «которые городы, забыв Бога и крестное целование, …целовали крест, и те городы того же часу пограблены, и жены и девы осквернены, и всякое зло над ними содеялось». Вряд ли эти слова были только идеологическим ходом. В этих условиях Смоленск, как единственный форпост не занятый казаками, приобретал особое значение для борьбы с повстанцами в этом регионе.

Повесть о победах Московского государства» говорит, что как только к смоленским служилым людям пришла весть о поражениях Василия Ивановича и разорении Московского государства, Начаша в Смоленске дворяне и земцы и все ратные люди совет совещати, како бы им царю помощь подати и государство Московское очистити от тех воров от Москвы отогнати». Новый летописец подтверждает, что смоляне «возопиша единогласно, пойдоша под Москву, выбрав себе старейшину Григория Полтева». То есть, поход к Москве в обох источниках представлен, как инициатива самих служилых людей смоленского уезда. Патриарх Гермоген писал, что «многих добрых детей боярских» прислали к Москве «Смоленского города дворяне и дети боярские и всякие служилые и посадские люди и из уезду все православные христиане», то есть вся смоленская земля выступила в едином порыве. Только «карамзинский хронограф отмечает инициативу воеводы: «А прислал их на очищение Московскому государству Михайло Борисович Шеин», при этом его автор явно не был осведомлен о смоленских делах, поскольку М.Б. Шеин стал воеводой Смоленска гораздо позднее.

Их выступление при этом не было спонтанным – судя по источникам, царь Василий Иванович рассчитывал на смолян и скоординировал их действия со своими войсками. «Тое же осени послал царь Василий против смолян князь Данила Ивановича Мезецкого, да Ивана Никитина сын Ржевского, а под Волок послал против смолян же другою дорогою окольничего Ивана Федорова Крюка-Колычева». Князь Мезецкий и Иван Ржевский были посланы встречать смолян у Можайска. «И Иван Ржевский бил челом на князь Данила Мезецкого о местех, и велено Ивану быть к Москве. А ко князю Данилу писано от государя, что Иван взят не для мест, что били челом а него ратные люди». В результате ли местнических прений, или по какой другой причине, но впоследствии князь Мезецкий в источниках не упоминается, и встречал смолян у Можайска один Крюк-Колычев. Это сильно задержало действия отряда. Тем не менее, Иосифов монастырь был освобожден им уже в конце октября. Правда, правда, ещё 1 ноября город Волок находился в руках у казаков. Тем не менее, очищение Московского государства продолжалось. Смоляне выступили к Москве, «идучи же грады расчистили, Дорогобуж и Вязьму». Служилые люди этих городов «поворотили» к Москве и начали формировать свои отряды против повстанцев. Интересно, что автор «Повести» о Дорогобуже и Вязьме ничего не вспомнил. Он начинает описание боев с того, как смоляне «приидоша на некое место зовомое Царево-Займише и ту множество воровских людей побиша и живых поимаша, и до конца их оттоле изогнаша и место очистиша». Дорогобуж, Вязьма и Царево-Займища составляют города по пути из Смоленска к Москве. К сожалению, датировать очищение этих городов мы не можем. Не известно точно, когда смоляне осадили Можайск. По словам Повести, в Можайске сидел сам Юрий Беззубцев – лидер Путивльских дворян и казаков, известный деятель Смуты.В Можайске «прииде им на помощь Иван Федорович Колычев, зовомый Крюк, с пешими людьми, с Важанами и с лучным боем». Здесь автор Повести рассказывает интересную подробность о союзниках смолян. Вряд ли Василий Иванович смог бы в тяжелой ситуации отрядить с Москвы отдельное войско. Судя по всему, войско было набрано Крюком-Колычевым в области Вага, которая тогда принадлежала царю (доходы от неё шли «в казанский и в мещерский дворец»). Не в этом ли ключ к словам «Иного сказания»: «проиде тогда к царствующему граду Москве сила из Смоленска града, да з Двины с Колмогор двесте стрельцов»? Тот же источник дает высокую оценку двинским стрельцам, говорит о том, что именно они навели «страх и ужас» на мятежников. Между тем, другие источники об этих стрельцах не упоминают. Не были ли эти Двинские стрельцы то же, что и лучники-важаны из войска Крюка-Колычева? Летописец ведь не всегда бывает точен в терминах. К тому же, о пеших воинах - даточных людях из дворцовых земель Севера России мы вообще имеем мало сведений. Интересно известие в Разрядной книге Полоцкого похода от 23 сентября: в этот день государь отправил воевод в Вятку, Кострому, Галич, Балахну и другие северные земли «збирати пеших людей». Требовались люди «на конях, в саадацех, которые бы люди были собою добры и молоды и резвы, из луков и из пищалей стреляти горазди, и на ртах ходить умели, и рты у них были у всех, и наряду б у них было саадак или тул с луками и з стрелами, да рогатина или сулица, да топорок». Если такие же требования были к ополчению важан (а краткое описание «Повести о победах» показывает как раз ополчение такого рода), то понятно, почему 200 человек могли успешно действовать против воровского войска. Богатой Важской волостью в Смутный период стремились владеть многие. Кроме природных благ она давала прекрасные воинские ресурсы.

15 ноября смоляне и важане «Можайск взяли и многих воров побили и предерекомого вора Юшка Беззубцева со многими ево советники взяли живых и к государю к Москве привели». Упоминание «Повести» о пленении Юрия Беззубцева смолянами заставляет вернутся к старому спору о его судьбе после восстания Болотникова. 5 декабря Василий Иванович писал «бояры и воеводы наши тех воров всех побили наголову, а Истомку Пашкова, да Митьку Беззубцева и многих атаманов и казаков живых поймали и к нам привели». Однако разрядные записи гласят: «Ивашко Болотников и Юшко Беззубцев с воры з достальными побежал в Калугу». Впоследствии Юрий Беззубцев упоминается Буссовым и Массой в осажденной Калуге. Известие Повести позволяет усомнится,что Василий ивнович сознательно исказил факты. Могло быть другое – Дмитрий Беззубцев (вероятно родственник путивельского атамана), действительно сидел в Можайске и был захвачен в плен смолянами. Когда писалось «Повесть», многое уже подзабылось и автор её дал пленнику имя известного сподвижника Болотникова. Правда, «можайских сидельцев атаман вольных стрельцов» известен, им был Иван Горемыкин. Он прямил государю и принес ему свою вину и вины своих сподручников. Но нельзя отрицать, что Беззубцев мог находится в Можайске вместе с ним. Ведь Горемыкин не сразу смог сдать Можайск смолянам и важанам, должен был совещатся с товарищами.

Таким образом была расчищена смоленская дорога. Войско Крюка-Колычева и Григория Полтева могло беспрепятственно пройти к Москве. Какова была численность этого отряда? В войске Крюк-Колычева было, как известно, 200 важан, а затем пришло ещё 200 даточных. Численность смолян известно из челобитной Д.П. Дернова времен царя Алексея Михайловича. «При государе, царе и великом князе Василии Ивановиче всея Руссии, выбрано смольян шестьсот сорок человек и я, холоп твой, в том выборе был на всей службе в Московском походе, и по Калугою з бояры и под Тулою с царем». Дмитрий Петров был верстан окладом 250 четей «в отцово место, а отец за старостию от службы оставлен». Но кроме того в походе могли участвовать некоторые вязмичи и дорогобужане. Карамзинский хронограф сообщает, что «из Смоленска пришли смолняне дворяне и дети боярские, и смоленские стрельцы».

Получается достаточно значительное войско (около 1000 человек). Приход смоленского войска совпал с переходом на сторону Василия Ивановича рязанцев. Это произошло 15 ноября, в день взятия Можайска. Смолянам было велено быть к Москве 29 ноября. Не удивительно, что их выделили в отдельный отряд и назначили им воевод. «А как пришли смоляне и у них были воеводы: боярин князь Иван Васильевич Голицын, да окольничий Михайло Борисович Шеин, да окольничий Иван Крюк Федорович Колычев, да Григорий Иванович Полтев». Разместили смолян, по словам «Повести», в «Новодевичьих слободах». Туда к ним «прииде государев воеода Скопин-Шуйский». Вместе с смолянами он смог разбить мятежников «в Коломенском и в Заборье». Автор «Повести» весьма почитал воеводу Скопина и потому стремился удревнить историю его совместной со смолянами службы. В действительности, смоляне попали под начало другому воеводе – И.И. Шуйскому, брату царя, как об этом прямо говорят Разряды. «А как пришли к Москве смоляне, и иные городы, и царь Василий велелим быть з бояриным и со князем Иваном Ивановичем Шуйским с товарищи. И бояре, князь И.И. Шуйский, да кн. В.В. Голицын, да М.Б. Шеин, да окольничий И.Ф. Колычев с теми людьми пришли на воров в Коломенском». Впрочем, возможно, автор «Повести» не сильно погрешил против истины. Основной список Разрядных записей за смутное время показывает разделение на два полка: «Наперед шел в полку бояре и воеводы – князь Иван Ивановия Шуйский, да князь Иван Васильевич Голицын, да Михайло Борисовия Шеин; в другом полку бояре и воеводы: князь Михайло Васильевич Шуйский, да князь Андрей Васильевич Голицын, да князь Борис Петрович Татев». Скопин-Шуйский вполне мог быть главным воеводой над обоими подразделениями, но действовал отдельно от смолян. 2 декабря «назавтре по приходе смолян» (дело в том, что смоляне продолжали прибывать в Москву с 29 декабря по 1 января) «Михайло Васильевич Скопин-Шуйский поиде к Коломенскому на воров. Смольяне же поидоша к нему в сход». Видимо, численное превосходство Смолян во втором полку было значительным, раз даже официальная летопись отождествила весь полк с ними. Болотников встретил полк Скопина в деревне Котлы. В ходе боя его войско отступило в Коломну, где сидело до взятия города 5 декабря. Болотниковцам удалось спастись. Осттаки их войска были окружены и сожжены в деревне Заборье. В этом. Видимо, участвовал полк Скопина. Который затем вернулся в Москву, а полк И.И. Шуйского был направлен на преследование остатков войск Болотникова. «Северские люди [побегоша] и смольняна гнаша по них и множество их побиша, а иных поимаша, а иных мразом и и студению по лесам изомроша». Впоследствии смоляне участвовали в походах под Калугу и под Тулу. Все перечисленные факты показывают, что они внесли действительно большой вклад в разгром войска Болотникова. Царь Василий Иванович «их жаловал и их службу и раденье пред всеми похвалял». Под Тулой они удостоились новой чести – Василий Иванович «близ своих царских шатров повеле смолянам ставиться, видя их к себе многую службу и радение, и многим дворянам града Смоленска повеле близ себя, государя бытии. И за сторожевом смолян сам государь почи».

Возникает вопрос – почему именно смоляне, а не представители других служилых городов в решительную минуту помогли Василию Ивановичу? В разное время историки отвечали на этот вопрос по разному. Самое интересное, что и здесь находилось место концептульным и идеологическим установкам.

«Повесть о победах Московского государства» объясняла поведение смолян их нравственными качествами, особой доблестью и мужеством. Когда смоляне видели, как их государя увозят в плен из-под Смоленска, «болшим плачем рвущеся, понеже бо он, государь, изо всех градов смольянам любяще за их многие службы и радение», пишет «Повесть» (курсив мой – Л.Р.). Царь Василий Иванович, по словам «Повести», был «благочестив и милостив ко всем, велие попечение имея о святых Божиих Церквах и о православной христианской Вере и о христолюбивом своем воинстве». Таким образом, автор «Повести» видел причины преданности смолян в их нравственных качествах, а расположение к ним Василия Ивановича считал естественным отношением благочестивого и милостивого царя к своим доблестным воинам.

В последующей историографии поход смолян остался незамеченным. Первым, кто обратил внимание на него, был С.М. Соловьев. Он считал, что «на юге увлеченные примером энергических людей – Ляпунова, Сунбулова, Пашкова, - жители бросились на сторону самозванца», а в тверских землях жители присягнули ему только «вследствие упадка духа и нерешительности». Положительным примером для них стала Тверь, где энергично действовал архиепископ Феофил. Так что у Соловьева приверженность к Василию Ивановичу или к самозванцу объясняется позицией авторитетных и выдающихся личностей. В этом выводе есть много верного. Правда, в Смоленске Соловьев прямо не указал местных лидеров и объяснил его прямое стояние к царю Василию иными причинами: «Смольнянам, говорят современники, поляки и литва были враждебны, искони вечные неприятели, жили смольняне с ними близко и бои с ними бывали частые: Поэтому смольяне не могли ждать хорошего от царя, который был другом поляков и за помощь, ему оказанную, мог уступить Смоленск Польше. Как скоро узнали в Смоленске, что из Польши готов явится царь, ложный или истинный, новый или старый, всё равно, ибо никто ничего не знал подлинно, то немедленно служилые люди собрались и пошли под Москву, выбрав себе в старшие Григория Полтева, на дороге очистили от Лжедмитриевцев Дорогобуж и Вязьму». Здесь у Соловьева присутствуют и скрытые цитаты из источников (Нового Летописца и Карамзинского хронографа) и собственные измышления. Надо сказать, что приведенные слова Карамзинского Хронографа о вражде смолян и Литвы относятся ко времени 1612 г., когда по их земле прошла война, и Смоленск был взят. К моменту восстания Болотникова вряд ли можно говорить о частых стычках – государства были в мире более 20 лет и никаких обострений на границе не допускали. Вольные набеги шляхтичей начнутся позже. О том, что новый Лжедмитрий скрывается в литовских пределах, смоляне могли и не знать; а вот о подлинности Лжедмитрия им как раз могло быть известно более, чем другим городам, о чем говорилось выше. Хоть мы и не можем признать полностью убедительными доказательств Соловьева, но сам его вывод интересен. Возможно, смолянам были извещены своевременно планы Лжедмитрия о передаче Смоленска во владение литовскому королю. Это могло повлиять на их отношение к самозванческой интриге. Во всяком случае, Соловьев правильно сделал акцент на мнение смолян о личности самозванца. Правда, их отношение к полякам и Литве здесь могло играть второстепенную роль.

Последующие историки не рассматривали специально поход смолян и не придавали ему особого значения. Гораздо более значимым им казалась измена рязанцемв и Истомы Пашкова. Этот вывод легко был заимствован советскими историками.

Мальцев рассмотрел поведение смолян задолго до появления монографии Смирнова. Однако он уже исходил из постулата, что восстание Болотникова носило характер борьбы крестьян против феодалов. На первый план для него выдвигались не отношения с самозванцем, а классовые интересы. Мальцев обратил внимание на пассивное поведение смолян во время их походов против тушинцев и сделал заключение, что смоляне были верны «Василию Шуйскому» только когда участвовали в подавлении восстания Болотникова. Позицию смолян он объяснил логикой классовой борьбы. При этом, Мальцев пытался через оклады смолян показать их наиболее обеспеченными феодалами. Он был первым, кто ввёл в научный оборот смоленскую десятню 7114.

Десятня сохранилась в поздних списках начала XVIII века. Тому списку, который использует Мальцев, предшествует заголовок: «Смоленск. Выбор. Выше статей. Государево, царево и великого князя всея России жалование емлют из четверти. По государеве грамоте за приписью дьяка Истомы Карташова велено учинить оклад в 114 году за Литовскую службу». Преамбула десятни не сохранилась. Далее следует перечень 1217 детей боярских, с указанием земельных окладов. Мальцев считал этот заголовок преамбулой ко всей десятне, хотя он очевидно стоит после слов «выбор». Он обратил внимание, что в период царствования Василия Ивановича в 114 году (май-лето 1606) никакой «литовской службы» не было. Он счел возможным сделать вывод, что датировка десятни – результат сознательного искажения позднего переписчика, который стремился представить новые оклады смолян жалованием за смоленскую Оборону 1609-1611. «Сама же десятня – заключил Мальцев – должна быть отнесена к зиме 1606 (т.е. к 7119), когда новые оклады могли быть даны только при подготовке смолян под Москву против Ивана Болотникова». На основе этого неясного и неконкретного вывода, Мальцев построил всю интерпретацию смоленской десятни. Мальцев указал, что окладные статьи детей боярских городовых имеют внутри себя подзаголовки: «дети боярские, которые были у архиепископа», «дети боярские верстания 113 году», и «дети боярские, которые служат с отцова поместья». Во вторую статью, считал Мальцев, вошли те «дворяне», которые не получили новых пожалований за подавление восстания, и остались при прежних окладах 113-го года. И хотя этот вывод не совсем ясен (похоже, Мальцев считал, что верстание всех служилых людей проводилось каждый год?), Мальцев пошел дальше, и считал, что всех, кроме верстанных 113 года, можно считать участниками карательного похода. Таким образом, в походе к Москве, по его мнению, участвовали «весь выбор и все дворовые и большая часть городовых, с преимуществом крупных окладов». Этим Мальцев хотел показать, что именно «крупные помещики участвовали в подавлении крестьянского восстания и «смоленское дворянство в 1606 выступило, как наиболее реакционная часть русского дворянства, в самую критическую минуту спасшая московсое правительство от разгрома её крестьянской армией». Данные о численности смолян впоследствии не подтвердились после находки и публикации челобитной Дернова. Но главной ошибкой Мальцева стало мнение о прямой зависимости материального положения служилых людей от величины их поместных окладов. Мальцев считал материальную обеспеченность смолян причиной их преданности Василию Ивановичу летом 1606. Впоследствии, по его теории, они «изменили» «московскому правительству», поскольку оно не смогло обеспечить их «классовые интересы».

Выводы Мальцева не подвергались критике. Они нашли своеобразное отражение в книге Б.Н. Флори «Польско-литовскоая интервенция в России и русское общество». Он считал, что восстание Болотникова стало переломным этапом в истории Смоленского служилого города. «В начале XVII в. положение смоленских помещиков не отличалось от положения ряда других уездных корпораций русских окраин. Они не имели никаких представителей в составе «государева двора» и принадлежали поэтому к менее полноправной, подчиненной части формирующегося дворянского сословия. Положение, однако, изменилось, когда смоленская рать сыграла едва ли не решающую роль в освобождении осенью 1606 г. столицы от войск Ивана Болотникова». Изменение, по мнению исследователя, состояло во вхождении смолян в «государев двор», появление чинов – выбор, городовые и дворовые, появление четвертного жалованья для смолян. При этом, Флоря не стал, вслед за Мальцевым, использовать материалы Смоленской десятни. Очевидно, выводы его предшественника о происхождении и назначении десятни, не показался ему исчерпывающим. Интересно, что Флоря не стал искать никаких «объективных» причин верной службы смолян в период подавления восстания Болотникова. При этом, их дальнейшую преданность Василию Ивановичу он объяснил именно новыми пожалованиями за их поход к Москве. Таким образом, вопрос остается открытым.

Для ответа на вопрос о взлете смолян во время событий 1606-07 годов важно понимать, что по своему экономическому положению они не отличались от других уездных детей боярских, многие из которых если и не перешли на строрну самозванца, то занимали пассивную позицию. Поэтому разумно рассмотреть историю их взаимоотношений с лажным Дмитрием Ивановичем и царем Василием из рода Шуйских.

Основным источником по этой теме остается смоленская десятня 7114. Её преамбулу следует считать утраченной. Подзаголовок статьи выбора – единственное, что говорит о её назначении. Вопросы вызывает её вторая часть – «по государеве грамоте за приписью дьяка Истомы Карташова велено учинить оклад в 114 году за Литовскую службу». Проблему «литовской службе» так и не удалось прояснить. Однако есть признаки, что речь идет о верстании, которое проводил Лжедмитрий Iосенью 1605 (т.е. как раз в 7114).

Об этом верстании мы имеем несколько свидетельств в источниках. О нем есть запись в разрядных книгах: « а в городах дворян и детей боярских велел для прелести верстать и давать им оклады большие». О нем же писал арзамасский летописец Баим Болтин: « А в 114 году, хотя всю землю прельстити и будто всем людям миолость показати и любимым бытии веле все городы верстати поместными и денежными окладами». О том же сообщает Бельская летопись. Причины и характер «верстания 1606» был впервые поставлен в статье Воробьева. Для исследования привлечена не толкь десятня Водской пятины, но и аналогичные документы по 3-м другим пятинам – Деревской, Бежецкой и Обонежской. Введение в научный оборот нового комплекса источников позволило расширить представления о целях и задачах десятни. Формуляры десятин говорят о размере прибавок к окладам, на основе чего можно судить о размерах прежних окладов. Исследование позволило прояснить смысл слов о «прелести» и выявить негативные последствия верстания. Во-первых, воровское верстание изначально проводилось в целях коренной ломки службы «по отечеству», то есть системы назначения окладов с учётом заслуг всего рода. Ломка происходила «сразу по двум позициям, - и в отношении старослужащих и в отношении служилых новиков». Во-вторых, резкое повышение окладов (придачи составляли от 40 до 929 четвертей) во многом определили будущее несоответствие поместных окладов и реальных земельных дач. До верстания в Новгородских землях существовало 36 статей поместных окладов от 50 до 700 четвертей. При этом доля наиболее крупных окладов была незначительна, и едва превышала суммарный итог в 2 %. Тоже можно сказать и о доле мелких поместных окладов (50-90 четей). После верстания оклады были распределены по 13 статьям, «доля наиболее крупных окладов разом выросла почти в 8 раз, и превышала 17 %. Наиболее частым стал оклад в 400 четвертей (18,8 %), к нему превышала внушительная группа высоких по меркам XVI века поместных окладов 300-350 четвертей – 24,5 % и 450-500 четвертей (21,4 %). Напрочь исчезли оклады меньше 100 четвертей, а оклады в 100 и 150 четвертей теперь составляли абсолютное большинство (32 %)». Последствия реформы Лжедмитрия стала неизбежные ножницы поместных окладов и земельных дач. "Пересмотр окладов в условиях Смуты и иностранной интервенции был бы губителен для русской государственности, так как неизбежно привел бы к широкому возмущению дворянства. Возможным стал только один путь: приняв в качестве исходного рубежа новую, самозванческую систему поместных окладов награждать служилых людей более скромными окладами, что делал царь Василий Иванович Шуйский». Некоторые признаки десятни 7114 позволяют атрибутировать её, как десятню воровского верстания». Во-первых, здесь фигурирует та же унифицированная шкала окладов, что и в десятнях Новгородских пятин: 100,150, 200, 250, 300, 350, 400, 450, 500, 550, 600 и 700 четвертей. Во-вторых, во фразе «по государеве грамоте», явно упущено имя «государя». В-третьих, здесь фигурирует дьяк Истома Карташев. Он же фигурирует в десятне Водской пятины 7114 года. «Лета 7114-го сентября в 27 день по наказу, за приписью дьяка Василия Янова и по грамоте, за приписью дьяка Истомы Карташева…». Василий Янов был при Лжедмитрии думным дьяком Разрядного приказа. Истома Захарович Карташев был в то время дьяком Новгородского Разряда. При царях Василии и Борисе он занимал должность второго дьяка разрядного приказа. Стало быть, единственная датировка говорит о том, что десятня отразила в себе элементы верстания Лжедмитрия. При этом, саму десятню следует отнести ко времени царя Василия Ивановича. Её датировку можно проверить по данным о её составителях. В конце десятни – «У подлинного списка припись дьяка Ивана Мунахова. Справка подьячего Ивана Максимова». Сведений о службе подьячего Ивана Максимова за 7114 мы не имеем. По поводу Ивана Мунахова нужно обратить внимание на сноску Мальцева: «По Вахромеевскому списку: Бунакова. Иван Бунаков был дьяком в Смоленске при воеводах князьях И.С. Куракине и В.А. Звенигородском с 1606 по 1608 год». Надо заметить, что Вахромеевский список (ОПИ ГИМ, № 136), судя по разночтениям, которые привел Мальцев, гораздо достовернее, чем тот список, который он опубликовал без выходных данных. Потому мы думаем, что составителем десятни был всё же Смоленский дьяк Иван Бунаков. Судя по Разрядным записям, на которые сослался Мальцев, он был назначен в Смоленск в начале царствования царя Василия. Сначала он служил там с воеводами И.С. Куракиным и князем Звенигородским, и вторым дьяком С. Ефимьевым. Затем – с М.Б. Шеиным, П.И. Горчаковым и вторым дьяком Никоном Алексеевым. Его имя в последний раз упомянуто к грамоте московских воевод к царю относится к зиме 1608-1609 гг., после чего в смоленском делопроизводстве фигурирует только второй смоленский дьяк, Никон Алексеев, вплоть до 1611 г. Таким образом, лето 1606 – зима 1608-09 гг. есть период службы Ивана Бунакова в Смоленске, а другие его службы нам неизвестны. Видно, в этот период, вероятнее всего – в Смоленске, была составлена десятня. Она могла быть составлена и до и после разгрома войск Болотникова. Её целью было закрепить за смолянами четвертное жалованье, а также подтвердить пожалования воровского верстание. Подтверждение этих пожалований отнюдь не значит, что смоляне восприняли печально известное верстание положительно. Обратимся к таблице.

Таблица

К сожалению, нам неизвестно, каковы были оклады до верстания. Доля крупных окладов не увеличилась или увеличилась незначительно и составила в сумме 0.6 %. Слишком резкого увеличения окладов удалось не допустить. Тем не менее, самое большое количество служилых людей было поверстано окладами в 400 четвертей. (17,4%). Как и в десятнях Деревской, Бежецкой и Обонежской пятины большие группы были поверстаны окладами в 300-350 четвертей (28,9 %), и 400-450 четвертей (27.8 %). Эти три группы составляли очевидное преимущество. Самые невысокие группы окладов 200, 100 и 150 четвертей составляли 8,1, 5.6 и 3,2 %% соответственно. Это говорит о том, что в Смоленске происходило такое же верстание «окладами большими» как и в Новгороде. Было создано аналогичное расхождение поместных окладов и земельных дач. Колоссальная разница окладов и поместных дач не была преодолена в ходе Смуты. Смолянин Кошелев Иван Афонасьев жаловался впоследствии королю Сигизмунду, что у него «старого моего поместья 48 четвертей, а оклад мне 400 четвертей». Кстати, в списке десятне Кушелев значится с окладом в 250 чети. Интересно, на чьей службе он заработал прибавку к окладу? Некий смолянин Федор, также говорил, что «помесной дан ему оклад 500 чети, а в даче-де за ним в смоленском уезде в Долгомоском стану 60 чети»

Вероятно, также, как и в Новгородских пятинах, был нарушен исконный принцип верстания – когда учитывалось не только личная выслуга, но и «Отечество» служилого человека, т.е. служба его предков. По мнению В.М. Воробьева, дворяне и дети боярские новгородских пятин «приняли новое верстание. Но уже через год они позволили В.И. Шуйскому свергнуть самозванца и тем самым положили конец отступлению от принципов отечества при верстании поместными и денежными окладами».

Отношение смолян к самозванцу проявилось позднее – в период восстания Болотникова.

Смоляне по словам всех источников, выступили в поход добровольно и воеводу выбрали из своей среды. Карамзинский хронограф называет его полное имя «А воевода у них у всех был Григорий Михайлов сын Полтев». В разрылных записях он назван «Григорий Иванов сын Полтев». Выбор его на должность воеводы весьма показателен. Впоследствии Григорий Полтев стал 4-м воеводой в полку смолян, вместе с князем Голицыным, Крюк-Колычевым и М.Б. Шеиным. В дальнейшем он стал думным дворянином, участвовал в походах под Тулу и под Калугу, но ничем себя не прославил. Полтевы занимали первую строку в большинстве ранних смоленских десятен, что говорит о значении этого рода в системе службы по Отечеству. В начале списка 7082 указаны «Борис да Федор Васильевы дети Полтевы, приведены из Медыни». В списке недорослей также указаны «Дмитрий да Исак Ивановы дети Полтевы». Наконец список новиков 7104 года открывает «Елизарей Григорьев сын Полтев». Приоритет рода Полтевых сохранялся и после Смуты.

Выбор воеводы показывает, что хотя многие смоленские роды были «отечеством молоды», службу предков здесь чтили. Это не столь удивительно. Ведь большинство смолян всё-таки были из детей боярских, которые веками служили Москве. Естественно, они стремились сохранить свое превосходство среди потомков попов и зачинщиков. Да и самим выходцам из приборных людей должны были понимать, что, в конечном, счете новая система не позволит им предать выслуженные чины и поместья потомкам, если по Божьему попущению они окажутся «головой и собою» добры не в достаточной степени. Большим успехом смолян можно считать то, что они сохранили единство служилого города в выступлении против Болотникова. Это единство было обеспечено веками и заложено ещё в период верстания XVI столетия. В конечном счете, это послужило самим смолянам. Их служилый город оказался в почете у Василия Ивановича. Самозванческие оклады 7114 были подтверждены. Судя по всему, именно при Василии Ивановиче за смолянами закрепилось право на четвертное жалование. Да и упоминание помощи смолян в Разрядной книге не случайно. Отныне установился более высокий статус Смоленской службы в системе службы «по отечеству».

Я нарочно рассмотрел вопрос об отношениях смолян с Лжедмитрием и Василием Ивановичем, поскольку этот вопрос самый сложный и менее других прослеживается в источниках. Конечно, поход смолян на Москву имел множество различных аспектов. Другие факторы, которые также сыграли свою роль, уже были упомянуты выше. Это и осведомленность смолян о самозванческой интриге, и противоречия между детьми боярскими с одной стороны и казачеством с севрюками с другой. Тут сыграло роль то, что смоляне смогли не сдать крепости, не допустить неприятеля в свой уезд, в отличие от других служилых дворян западных уездов. И в этой связи вспоминается ещё одно обстоятельство. Смоленск был довольно крупным служилым городом, но при этом смоляне не входили в состав государева двора, в отличие от соседей – вязмичей и дорогобужан. Это обстоятельство было и стимулом и тенденцией к усердной службе. При этом сомнений – какому государю служить7 – у них не было.

Судьба смолян от похода под Калугу и до осады Москвы тушинским войском прослеживается с трудом. В «Повести» нет упоминаний об участии смолян в неудачных для их стороны битвах под Болховым и под Ходынкой, хотя эти битвы там описаны. Сказано лишь, что Царь стоял «с смольняны, и з дорогобужаны, и с ростовцы, и з брянчаны и з беляны на месте, рекомом Ваганкове стояша. И тогда государевы люди, смольяне и иные городы, литовских людей от Москвы отогнали, и многих побили, и живых побрали, и гнали их до Тушина, до самых табор, и множество их побивши к государю возвратишися». Может, автор Повести сознательно не стал упоминать об участии смолян в проигранных сражениях и рассказал лишь, как они остановили наступление тушинцев на Москву. А может, смоляне и другие западно-русские города действительно постоянно находились при государе в Москве. О месте смолян в походах под Тулу и под Калугу в соответствии с Разрядами мы не знаем. Но вышеприведенные слова «Повести о победах» можно понимать, как указание на то, что смоляне вошли в состав Государева полка, который был сформирован, когда царь Василий Иванович принял участие в тульской осаде. Это было очень высокое место для служилого города. В таком случае можно действительно говорить о высокой степени доверия Василия Ивановича к смолянам и близким служилым городам, и о том, что составляли его личный отряд вместе со стольниками, стряпчими и московскими дворянами. Но если и существовал столь тесный союз, он держался только до того, как смолянам и белянам была поручена миссия - отконвоировать послов Речи Посполитой и семейство Мнишеков до границы, которую они с успехом провалили.

Борьба с тушинцами

После осады Москвы войсками второго самозванца значительная часть смолян осталась с царем в Москве и прошли все испытания осады тушинским войском. Немалая их часть оставалась и в уезде. Возможно, некоторые смоляне были отпущены по домам уже после тульского взятия. Для нас интересен поход смолян и ближних служилых городов от Москвы к литовской границе, когда они сопровождали семейство Мнишеков и посольство от шляхетской республики. Царь Василий Иванович поручил это им по двум причинам. Во-первых, это было очень ответственное поручение. Значимость Марины для новой самозванческой интриги для всех была очевидна. Понятно, что в качестве эскорта царь стремился видеть то войско, которому он в большей степени доверял в последние годы. Была и вторая причина. Как бы преданы не были смоляне, беляне и вязмичи, но держать их на московской службе долго было нельзя. По стране расползался мятеж, который перерастал в неофициальное, но фактическое вражеское вторжение. В этой ситуации западный регион не должен был лишится поместного ополчения. Воеводами царь назначил Долгорукого и Бориса Собакина. Кроме Мнишиков следовало отправить в Литву послов Николая Олесницкого и Александра Гонсевского. Были приняты меры предосторожности – послов вели окольными путями. «И проводиша их до Переславля-Залесского, и от Переславля надвое поидоша: со Александром Гашевским на Торопецкие места, а с Юрьем Мнишеком Сендомирским…». За этим в Повести идет пропуск текста. Но из послания смоленских воевод и из самой повести следует, что эскорт Мнишеков шел через Белую. Решение не везти поляков напрямик по Смоленской дороги было разумным. Уже в конце июля в Погорелом городище поймали гонцов от самозванца в Торопец, Великие Луки, Завалочье и Невль с приказом не пускать послов. Об этом воеводе Долгорукому (который сопровождал Олесницкого) написали главы другого эскорта – Борис Собакин, Воин Дивов и дьяк Дмитрий Раковский. Воин Зыков сын Дивов был смоленским выборным дворянином с окладом 500 четвертей. По родословным источникам он был племянником того самого Образца Дивова, смоленского пристава. Однако как раз через Торопец Александра Гонсевского провели спокойно. Да и вряд ли Велижский староста интересовал тушинцев. А вот Собакину и Дивову пришлось нелегко, как только они достигли Бельских земель. Автор повести ограничился кратким сообщением «И не доидоша до Белой за 15 верст, той же окаянный Юрий Сендомирски, … посла к польским людям, повеле на государевых людей с боем придти и побити. И по его злому умыслу приидоша на государевых людей многие королевские люди и государевых людей многих побиша и живых побраша». Лаконичность «Повести» при описании похищения Марины Мнишек не случайна. Собакин и Дивов писали смоленским воеводам Шеину и Горчакову почему им не удалось справится с «королевскими людьми»: «Беляне, Вязмичи, Дорогобужане смолняне для посольского сопровождения и те деи дети боярские от них разьехались по поместьям». В Смоленске пытались исправить ситуацию – им на встречц отправили отряд смолян во главе с Елизарием Безобразовым и брянчан и серпян во главе с Алексеем Зубовым. Встретиться с эскортом эти отряды не успели. Олесницкий и Мнишек остановились «у Пречистой в Верховье» и там стояли «на дном стану два дни, а их Деи не слушали». К 16 августа оставалось только 50 человек дворян и детей боярских и стрелецкая сотня Будая Болтина. В это время поляки согласились ехать далее. Воин Дивов и Раковский с «передними людьми» поехали вперед, а Борис Собакин остался дожидаться послов. Как раз в этот момент на стан напали литовские люди. Воин и дьяк Раковский видели только беспорядочную толпу бегущих детей боярских и стрельцов. Их преследовали литовцы, среди которых можно было разобрать посольские возки. Дмитрий Раковский «кинулся к литвину в возок». Воину Дивову удалось спастись с шестью детьми боярскими. Отсутствие дисциплины в отряде позволило тушинцам выкрасть свою «царицу». Впервые с начала Смуты смоляне проявили слабость, разъехались по поместьям тогда, когда на них рассчитывал государь. Смоленские воеводы послали на поиск послов «голов с сотнями, Григория Кокошкина, Ивана Бестужева, с дворянами ж и с детьми боярскими и с архиепискупами и с монастырскими служками». Несколько сотен (как следует из текста) человек послали не случайно. Тушинские отряды находились близко от Смоленского уезда. Незадолго здесь прошел со своим войском Ян Петр Сапега. В таких услов ях разведданные о том, что «воинских людей в литовских порубежных городах нет нигде», и что «по литовским по рубежным городам пришли королевские листы, чтоб воровских воинских людей на Смоленские места не пропущали», могла лишь частично успокоит воевод. Их опасения вскоре подтвердились. 20 августа воеводам сообщили, что посол с Мнишеками ушли в Царево-Займище, где находился крупный отряд «гетмана» Сапеги и отбить их не было никакой возможности. Тогда же стало известно что «воры собрались близко Белые, в селе в Воскорине, со всех волостей, а хотят с вяземскими людьми приходити к Белой, к посаду и к городу». Пришла весть и о Борисе Собакине. Оказывается, он был задержан в Белой посадскими, «для воровских людей к Белой приходу». Воеводы спешно послали в Белую две стрелецкие сотни. Но этот отряд так и не дошел до города, где «посадские люди своровали, вору крест целовали и город сдали». На этот раз смута подобралась к самым границам Смоленска. Письмо смоленских воевод об этих событиях дошло до нас не целым, оно заканчивается словами «и воры в Бельском и в Смоленском уезде….близко…детей боярских приказчиков и крестьян приводят к крестному целованию». Угроза шатости и измены была серьезной. В этой ситуации смоленские воеводы в первую очередь обратили внимание на Дорогобуж, который ещё не был занят тушинцами. Туда уже в Сентябре послали отряд во главе с Воином Дивовым, Григорием Кокошкиным и Иваном Корсаковым «з дворяны и з детьми боярскими и с архиепискупами и с монастырскими служками и с смоленскими стрельцы». Воина Дивова мы уже видели одним из глав важной миссии, а Григорий Кокошкин упоминался как голова над несколькими сотнями. В десятне 7114 упомянуто несколько Кокошкиных, но это вероятно Г.Ф. Кокошкин, по прозвищу Большой – дворовый с окладом 500 четей. То есть, отряд состоял из нескольких сотен человек и его командиры были в чине выбора и должности голов. С ними отправился Дорогобужский приказной человек» Офрем Хитрый. Он должен был собрать посадских и посошных людей и провести работы по укреплению острога. 22 сентября в Смоленск пришло донесение о битве с ворами на реке Выдуге. Смоленскому войску удалось отбить войско тушинцев к Вязьме. По словам пленника, холопа Алексея Елчанинова в тушинском отряде было триста литовцев и двести вязмичей с дорогобужанами. Действия отряда Дивова и Кокошкина предупердили захват Дорогобужа. Однако опасность оставалась – в Вязьме под командованием ротмистра Чижа и местных детей боярских Ивана Осорьина, Ивана Челюсткина и Меньшого Боборыкина тушинское войско из литовцев, вязмичей и запорожцев в 450 человек. Этот отряд был готов к походу «из Вязьмы к Дорогобужу».

30 сентября пришли утешительные новости из Белой. Туда был послан отряд смолян под руководством воеводы Семена Одударова, который был прислан из Москвы царем Ему удалось разбить тушинский отряд под стенами Белой. Теперь ближайшие к Смоленску города были хоть на какое-то время свободны от тушинцев. Но главные трудности были впереди. Смоленск оказался в кольце – окрестные земли присягнули тушинскому вору. Мы видели упоминание о стычках смолян и вязмичей под Дорогобужем, но не видели позиции самих Дорогобужаню Она скорее всего была выжидательной. Перед смоленским служилым городом должен был встать вопрос о борьбе с тушинским окружением. По словам Повести смоляне неоднократно отбивали у тушинцев Дорогобуж, но безуспешно. Здесь опять мы видим стремление скрыть неприятные стороны службы смоленских дворян и детей боярских. Посмотрим, как же было на самом деле.

В октябре 1608 в Смоленск приехал из Москвы воевода Яков Барятинский. Он привез устный (грамоты по дороге украли тушинцы) приказ от царя послать в Москву воинский отряд. Василий Иванович несомненно рассчитывал на повторение истории лета 1606. «Отпустить к Москве» предполагалось «смолнян, серпьян, брянчан, мещан и голову стрелецкого со стрельцы, и архиепискупы и монастырских служек и со вдов и с недорослей и с посаду даточных людей и всяких ратных людей». То есть, состав войска предполагался самый широкий. 24 октября Шеин обратился к служилым людям с речью, в которой призвал идти «для избавления Московского государства» в поход «не мешкая». «И дворяне государь и дети боярские … и смоленские стрельцы нам холопем твоим отказали, что им на твою государеву службу к тебе к государю к Москве с твоими государевы воеводы со князем Яковым Барятинским да с Семеном Одударовым, не очистя Смоленского уезда от воров и Дорогобужан к Москве идти немочно». На этом письмо смоленских воевод завершается. По его поводу высказался Мальцев. «Причина отказа, выдвинутая смоленскими дворянами, была несколько нелогична. Для того, чтобы очистить Смоленский уезд от «воров» и польских отрядов был только один правильный выжод, это – разбить их главные силы в Москве, а не отсиживаться под Дорогобужем». На этом основании Мальцев пришел к заключению о «колебаниях» среди смолян. Однако уже через неделю 30 октября Шеин писал в Москву о посылке войска под Дорогобуж. Это и было прямым выполнением приказа царя. Для суждений об «отказе» у нас нет достаточных оснований. Слово «отказали» в те времена могло обозначать просто «ответили». В таком случае, речь шла лишь о констатации факта, что перед походом к Москве им предстоит борьба с тушинцами в своем уезде. По Мальцеву получается, что поход под Дорогобуж был инициирован смолянами, чтобы не ходить к Москве и не портить отношений с Лжедмитрием. Между тем Шеин описал задание конкретно: «чтоб твоим государевым воеводам Дорогобуж очистить к тебе к государю к Москве».

Войско возглавили Яков Барятинский и Семен Одадуров. Внего включили: «смолнян и брянчан и серпян дворян и детей боярских восьмсот человек, архиепископских и монастырских служек сто тридцать семь человек, голову Стрелецкого Федора Зубова, а с ним его приказу четыреста двадцать один человек стрельцов. Всего тысяча триста пятдесят человек ратных людей». Состав войска со времени первого похода под Дорогобуж не изменился. На этот раз нам известно соотношение. Дворяне и дети боярские составили большую часть войска. Если вспомнить, что в Смоленске было всего 1093 человека и вряд ли больше их было в Брянске и Серпейске, следует признать, что в поход под Вязьму была брошена значительная часть сил. При том, что требовалось оставить гарнизон для обороны крепости. Количество даточных было небольшим, но превышало даже жесткие мобилизационные нормы времени царя Бориса. Тогда в 1605 году, вышел указ: «Повелехом. отныне и вперед всегды: кто коликео поместий и очин имеет, а сам коея ради вины на войну не идет, хоша старости или болезни для, или в приказех и городах управления ради бытии сам не может, ни сына пошлет, тому слати холопа от двухсот четвертей с конем с полным доспехом и запасом, коему городу куда идти велено будет. А будет у кого недостаток или лишек в четвертях по мерным вскормленным книгам, и тем складывати и посылати по жребию». Таким образом правительство пыталось максимально воплотить принцип, что земля не должна выходить из службы. Но даже тогда указ позволял два года не посылать холопов с поместий вдов и недорослей. Не только тех, чьи отцы и мужья были убиты, но и тех, кто сидел в плену. А теперь даточных людей взяли и с них. Два года отсрочки, которые ввел царь Борис, уже прошли. Смута не утихла. Возможно, царь Василий также ввел указ, где ожесточил мобилизационные нормы. Может, наконец, инициатива исходила от смоленского воеводы. При этом не важно, что они вместе с монастырскими служками составили небольшую часть войска. Воеводы собрали, сколько смогли, за неделю. Важен сам принцип – земля не выходит из службы, и церковные и монастырские земли и прожиточные поместья поставляют людей в поход. Смоленский уезд поднимает для борьбы с тушинцами все ресурсы. Иного выхода тогда не было. Перед походом стрельцам дали «государева жалования по рублю, да по подводе человеку». «Подвода» была нужна стрельцам для мобильности – в планы воевод входил стремительный поход к Москве. А денежное жалование платили перед походом детям боярским. Теперь выплатили и стрельцам. Использовали запасы смоленской казны, чтобы поощрить служилых людей перед походом.

11 ноября отряд разбил на реке Уже отряд тушинцев. Из расспроса языков можно судить, что это была основная часть Дорогобужского гарнизона. Всего их было 1000 человек под командованием ротмистра уже известного нам ротмистра Чижа. После своей победы смоляне захватили 120 пленных («Литовских людей, черкас, козаков и боярских людей») и знамена с литаврами и полковую атрибутику. Отряд смолян немного превышал тушинцев, но главное преимущество состояло в лучшей организации. Битва на Уже имела важное значение. Она показала, что хотя Смоленск и отрезан от Москвы, но и тушинское войско также в непростом положении и вынуждено воевать на два фронта. Отряд тушинцев в Дорогобуже перестал существовать и воеводы торопили смолян, чтобы они «шли из Дорогобужа по твоему государеву указу к Москве». Однако тут произошли события, известные, как «Смута Ивана Зубова».

Отряд смолян и дорогобужан под руководством Федора Веснина был послан сопровождать государева посла Обросима Лодыженского. Отряд был небольшой, сомлян там было всего 29 человек, и потому между Боровском и Вереей он весь попал в плен к тушинцам. Там из отряда выделили 14 человек смолян во главе с Иваном Бестужевым и послали их в Смоленск с грамотой от Лжедмитрия IIяду приставили для агитации Ивана Игнатовича Зубова. Он тоже был из смоленских дворян, вероятно даже был сыном смоленского пристава конца 60-х гг. Но в служилом городе он не числился, и вообще имел темную биографию. В 1608 году он в Вологду из Сибири, где проживал до этого, пожил там 7 недель (Вологда тогда была тушинской) и отправился в стан к самозванцу. Прибыл он туда как раз за три дня до захвата отряда Лодыженского. Он-то и стал упрашивать вора отправить его агитировать смолян к переходу на сторону самозванца. «И то деи он вору говорил, что его Ивана Зубова смолняня послушают, ко кресту всех приведет». Чтобы получит такое ответственное поручение и отряд Зубов должен был войти в доверие к тушинскому руководству. С этой целью он давал посулы князю Шаховскому и другим тушинским боярам. В результате за четыре дня он сумел получить чин думного дворянина и встать во главе отряда 14-и смолян, который отправился в Дорогобуж. Кроме детей боярских в отряд вошли стрелец Иван Некрасов, пушкарь Иван Пишальников, посадский человек Сидор Бордуков, а также сыновья смоленских дьяков – сын Ивана Бунакова Левка и сын Никона Алексеева Бориска. Пестрый социальный состав отряда был прямо связан с тем, что каждый должен был вести агитацию в своей социльной группе – приборные люди должны были посеять смуту среди стрельцов и пушкарей, посадский – в среде жилецких людей. Об этом говорят показания Сидора «Едучи дорогою Иван Зубов его Сидорка укреплял, чтоб смоленских посадских людей к кресту привести». Из детей боярских в отряде занимали важное место Лукьян Языков и Иван Бестужев, которому Лжедмитрий поручил передать «воровские свои грамоты» для воевод, архиепископа и посадских людей. О содержании этих грамот нам известно мало. На допросе воевода Шеин с презрением говорил, что вор пластырь и евангелие выписал, то есть грамота была составлена с многочисленным применением цитат из богослужебных текстов. Это вообще характерно для грамот самозванца. Главную роль играли не эти грамоты, а устная агитация. Она была рассчитана приемущественно на ратных людей. Насколько была сильной эта агитация, мы не знаем, но после приезда отряда в занятый смолянами Дорогобуж «ратные люди издрогли и и многие дети боярские и стрельцы из Дорогобужа разбежались». Воеводы Семен Одадуров и Я ков Баратнянский остались без войска, однако смогли прислать в Смоленск Лукьяна Языкова, который сообщил воеводам о планах отряда Зубова. В свою очередь, Шеину и Горчакову удалось перехватить на пути из Смоленска в Дорогобуж Зубова и Бестужева. Тушинцы сначала пытались оправдаться, говорили, что «вор с ними воровские грамоты послал, и сами вору крест целовали неволею». Однако при обыске у ивана Игатьевича нашли наказ: «приведчи всех людей в Смоленску к крестному целованию, взятии у нас, холопей твоих, твоя государева денежная казна, а у смолнян. У посадских у торговых у всяких людей, животы их и товары взяв, прислати Ивану к вору ж, в полки. И твои государевы дворцовые села велено переписатьи ему ж Ивану и привести к крестному целованию». Эта грамота и показания посадского Сидорки показали, что Зубов и Бестужев действовали не «Неволею». После этого их допросили перед архиепископом и перед всем населением Смоленска. Из его допросов и стала известна вся история его заговора. Мальцев описал эту историю, чтобы показать шаткость и неверность смоленских служилых дворян, которые склонялись к Тушинскому вору. Для Мальцева поведение смолян при подавлении восстания Болотникова объяснялось их классовой позицией. Тушинское войско он считал «скрытой интервенцией», которая не имела, по его мнению, ничего общего с движением Болотникова. Более того, Мальцев считал, что демагогические заверения тушинцев об «успокоении государства» импонировали дворянам и детям боярским, так как являлись программой подавления классовой борьбы. Правда, заявления об «успокоении» не были характерны для второго самозванца. Подобные фразы исходили от поляков во время открытой интервенции. Они действительно отвечали чаяниям самых разных слоев населения. Однако для Мальцева движение Лжедмитрия Второго и интервенция логически взаимосвязаны. Он считал, что вторжение поляков и Литвы в русские земли сопровождалось успешным подавлением крестьянских мятежей и массовой раздачей земель русским помещикам. Это привело смоленских служилых людей в ряды сторонников самозванца. «Твердая уверенность Ивана Зубова, - пишет Мальцев – что смоленские дворяне быстро перейдут на сторону польских интервентов, имела, по-видимому, серьезные основания… Численный перевес в группе (т.е. отряде Зубова – Л.Р.) имели представители верхних и средних слоев смоленского дворянства, поэтому не может быть сомнения , что замысел Ивана Зубова вполне выражал интересы этих слоев , а стрелец, пушкарь и посадский были только декоративной стороной группы, рассчитанной на привлечение широких масс населения Смоленска». Мальцев объяснял интересы группы Зубова через сословную принадлежность её участников. Не обошлось у него без многочисленных недоразумений. Так, «верхние и средние» слои он определял по поместным окладам. Хотя выше было видно, что реальные земельные пожалования часто далеко не соответствовали величине оклада. Более того, высокие оклады (450-500 четей) у большинства детей боярских из Зубовского отряда, не могу быть показателем измены тушинцам, прежде всего, крупных помещиков, так как такие оклады после воровского верстания были больше чем у четверти смолян. Но главное ошибка Мальцева в том, что он пытался на основе дела Ивана Зубова построить свою концепцию изменнического поведения смоленских дворян и детей боярских, их классовые противоречия с посадскими людьми. Он считал показательным допрос Зубова и Бестужева перед посадскими людьми. С этого момента, по его мнению, воевода Шеин находит поддержку в своей борьбе с тушинцами, поляками и изменниками у посадского мира. Мальцев в соей опубликованной монографии не обратил читательского внимания на то, что затея Зубова во многом провалилась. Во-первых, ему не удалось перевести на свою сторону население Смоленска. «Твой государев Богомолец – писали воеводы в отчете царю, - и дворяне и дети боярские и стрельцы и посадские всякие смоленские люди, воровскому их приезду и воровской смуте не поверили, стоят за истинную христианскую веру и за тебя государя». Во-вторых, и это самое важная устная агитация Зубова, не смотря на всю его самонадеянность, также не достигла конечной цели. Бегство смолян из Дорогобужа было, несомненно позорным поступком. Недаром автор «Повести» стремился его обойти. Но и к тушинскому вору на службу перешли только два сына боярских – Андрей Викентьев и Петр Жидовинов. В десятне 7114 упомянут только Петр Жидовинов – новик, а Андрей Викентьев не упомянут вообще. Большинство тех, кто уже успел послужить царю Василию, не изменили ему. Скорей всего, Иван Зубов обладал талантом агитатора, вероятно, приводил убедительные аргументы об истинности Лжедмитрия, о его силе. Но никакой связи с настроением смолян его смута не имела, и связи со служилым городом у него не было. Даже представители его посольства не были ему до конца верны. В результате Зубова посади в тюрьму, а остальных, в том числе Ивана Бестужева, отдали на поруки. Это не говорит о каком-то особом влиянии дворян и детей боярских, которые смогли выгородить своих собратьев. В то жестокое время часто давали возможность искупить измену – вспомним Шаховского, Телятевского, Ляпунова. Не всегда это оказывалось оправдано, но иначе в условиях братоубийственной распри поступать не было возможности.

Хоть измена Зубова и провалилась, она имела самые неприятные последствия для Смоленска и для верных престолу сил. Сорвался столь удачно начатый поход на Москву. Воеводы Барятнянский и Одадуров вынуждены были вернутся из Дорогобужа, куда был спешно послан отряд из 232-х детей боярских и двухсот стрельцов. Этот отряд был втрое меньше предыдущего и должен был лишь закрепить положение смолян ыв Дорогобуже. Даточные холопы и монастырские слуги здесь уже не упомянуты. Их роль в смуте Зубова не совсем ясна. Ясно. Что и они ушли, поскольку войска в Дорогобуже не осталось. Но только на чью сторону? Относительно боевых холопов, которых в смоленской земеле покрывать было некому, вероятным будет любое предположение. ВО всяком случае, их присуствие в отряде делало чреватой последствиями любую шатость, вроде дела Зубова. Так что смолян второй раз после похищения Марины Мнишек проявили слабость и не использовали возможность очистить землю от Тушинцев. Но обстановка и вправду была тяжелой. Смоленск, Москва, Великий и Нижний Новгород стояли против сторонников «царя Дмитрия», которые зимой 1608-1609 гг. обладали наибольшими людскими и материальными ресурсами.

Второе войско было отправлено в поход на Москву 2 января, чрез полмесяца после измены Ивана Зубова. Естественно, вторая мобилизация была тяжелее первой. Возглавили отряд те же Баратнянский с Одадуровым. 19 января отряд выступил из Дорогобужа к Вязьме. В нем были брянчане и смоляне, и стрелецкий голова с стрельцами. Отряд успешно разбил отряд тушинцев под руководством ротмистра Плюшка и пленил 154-х тушинцев, в том числе и самого ротмистра. Об этом воеводы сообщили царю с особой радостью смоляне вновь показали свое ратное превосходство над тушинцами. Тогда уже наладилась переписка смоленских воевод с Михаилом Васильевичем Скопином, который готовил ополчение из шведов и городов русского севера. Уже тогда до Шеина доходили слухи, что польские паны готовы идти с королевичем добывать русских земель. Но эти сведения были противоречивы и не повлияли на планы смоленского командования бросить дальнейшие силы на борьбу с тушинцами. Однако поход к Москве не удался и на этот раз. Баратнянский о Адодуров писали, что «дворяне и дети боярские и все ратные люди из Дорогобужа к Вязьме не пошли» Тогда же к смоленским воеводам прислали челобитье к царю от всей рати. В ней писалось от всего войска, что «к Вязьме и к Москве без прибавочных людей от воров пройти не мочно». Мальцев вновь назвал это отговоркой. Однако у нас нет никаких доказательств для того, чтоб признать его версию об измене смолян. О необходимости подкрепления писали все служилые люди, которые до этого успешно разбили тушинский отряд. Подкреплений не оказалось и 11 февраля дети боярские и стрельцы ушли из Дорогобужа в Смоленск, а иные просто разъехались по поместьям. И снова Шеин перед глазами архиепископа и посадских людей убеждал служилых людей идти по государеву указу к Москве. «И дворяне и дети боярские нам холопем твоим отказали, что им из Смоленска до просухи к Москве идти не мочно». «Дворянчиво, в крайнем случае, решило выждать событий до весны», комментирует Мальцев. И добавляет: «походы под Дорогобуж следует рассматривать не как борьбу вообще против польских интервентов (причин для такой борьбы у дворян не было), а просто как наказание силою оружия слишком своевольных ротмистров, не желавших считаться с интересами союзников». Мальцев не упоминает, что когда растаяли снега и спало половодье, смоляне вновь выступили в поход против тушинцев. Может быть, их решение не растрачивать силы понапрасну было разумным для того момента. Конечно, в то время ничто не могло оправдать невыполнение царского указа. Самовольное поведение детей боярских отражало реалии Смуты. В то же время, можно смело утверждать, что царю Василию они не изменяли... Но даже в верном царю Смоленске ход событий во многом зависел от инициативы служилых городов и решительный воевода Шеин был вынужден с этим считаться.

5 апреля 1609 Михаил Скопин-Шуйский заключил договор с Швецией о совместной борьбе против самозванца. В мае русско-шведское войско выступило в поход из Великого Новгорода. Вероятно, весть об этом пришла в Смоленск уже после того, как 21 мая воеводы Баратнянский и Одадуров отправились в очередной раз очищать Дорогобуж от войск ротмистра Чижа и пана Запорского. Шеин списался со Скопиным-Шуйским и вместе они договорились, что отряд смолян соединится с основной ратью в Торжке или в Твери. Судя по всему, этот план действий был предписан царем Василием в грамоте, которую прислал из Москвы Григорий Мешаев, сын боярский смоленского архиепископа. Тогда же царю Василию передался Торопец. Его воеводы Тимофей Тарбеев и Федор Шаховский отправили грамоту в Смоленск, который заслуженно был признан центром антитушинского сопротивления в западных уездах. Шеин отправил грамоты в Белую и Великие Луки, призвал их следовать примеру Торопца. В конце мая пришла весть, что смоленское войско разбило отряд Чижа на Днепре, на подступах к Дорогобужу и двинулось к Вязьме. 3 июня смоляне успешно взяли Вязьму. Там их настигла весть от Шеина о новом государевом указе, после чего они не пошли далее по Смоленской дороге, а развернулись и двинулись на встречу с первым русским ополчением.12 июня их войско привело к покорности крепость Белую. Воеводы Иван Хованский и Иван Колычев добили государю челом. Различной оказалась судьба этих воевод. Повесть о победах пишет «князя Андрея Ивановича Хованского и белян от польских людей выручили». После этого князь Андрей Хованский стал одним из воевод и отправился с отрядом в Торжок, а Ивана Колычева отправили в Смоленск. Веоятно, иницитором взятия Белой был всё же князь Хованский, и доверия к нему было больше. На Белую послали «ведати до госуареву указу» сына боярского Андрея Дедившина. Этот Дедившин, судя по всему, упомянут десятне как выборный дворянин с окладом в 600 четвертей. Вероятно, выше него в Смоленске на тот момент никого не было. Уже в июне 1609 большой отряд, где вместе со смолянами были вязмичи, белянае, дорогобужане, брянчане и серпяне присоединился в Торжке к новгородскому ополчению Скопина-Шуйского. Повесть в числе городов называет также Ростовцев. Все эти действия детей боярских никак не отвечают концепции Мальцева об измене. Не случайно к смоленскому посадскому миру были посланы грамоты, которые Шеин охарактеризовал, как «о твоем государеве милосердным к Смоленским ко всяким людям презренье твое государево жалованное слово». Судя по всему, аналогичные грамоты послали к западно-русскому ополчению Барятнянского.

Автор «Повести», судя по всему, сам был участник освободительного похода. Во всяком случае, «Повесть» сохранила много интересных подробностей, которые в других источниках не встречаются. В особенности много богатых дополнений к образу воеводы Скопина-Шуйского. Уже «Новый Летописец» подчеркивает, что Скопин побывал в Торжке меньше суток, так что смоляне, вероятно, прибыли на место схода раньше, когда здесь стоял передовой отряд. «Повесть» сообщает, что юный воевода обратился к войску с речью. Автор «Повести» запомнил, что он произнес «премудрыя свои и добромысленныя и жалованныя словеса ко всем своим ратным людям». Содержание же речи было прочтым «просил, у всех ратных своих, чтобы идти подо Тверь на польския и литовския люди вскоре, безо всякого мешкания, чтобы литовским людям про то вести не учинилося». Воинским людям того времени были известны преимущества нежданного нападения на неприятеля. В данном случае великий полководец стремился донести важность своих задач до своих подчиненных, вдохновить их на стремительный поход. Такими способами действовали затем многие русские полководцы, так что образ воеводы, который внушает своим воинам желание ударить «на неприятеля. Как снег на голову», не может нас удивлять. И все же, спасибо автору «Повести», что донес до нас этот образ…

Оборона Смоленска

Численность войска, которое было послано к Скопину, нам неизвестно. Однако традиционно считается, что это войско составило большую часть смоленского гарнизона и потому его вывод отрицательно сказался на Смоленске, которому предстояло оборонятся от польско-литовского войска. Действительно, по словам гетмана Жолкевского, король получил одобряющие вести от великого старосты, о том, что «Скопин вывел войско из Смоленска, а потому есть надежда, что Смоленск, не имея людей для обороны покорится». Большая часть Смоленских детей боярских приняли участие в походе Скопина против тушинцев, и потому в Смоленске, в период героической обороны 1609-1611 гг. от польских и литовских интервентов, оставалась незначительная часть служилых людей. Чем же можно объяснить этот поступок воеводы Шеина? Как уже говорилось, Мальцев не особо распространялся о походе смолян в войске Скопина. Он считал, что воевода Шеин понимал, «что смоленское дворянство является крайне опасной силой в Смоленске. Эту опасность следовало тем или иным путем обезвредить. Крупным шагом в это направлении,… была посылка большого отряда смоленских дворян на помощь Скопину-Шуйскому в конце мая 1609 года, т.е. уже в то время, когда ясно обозначилась угроза нападения поляков на Смоленск». На сколько, однако, ясно обозначилась эта угроза? Для ответа на этот вопрос нужно посмотреть, какии данными о польско-литовских делах обладал воевода. Грамота о посылке войск против Скопина была послана Василию Ивановичу 7 июня с Григорием Мешевым и посадским Федькой Щербининым. С теми же гонцами была отправлена отдельная грамота о литовских вестях.

Из них немногие остались живыми. Об этом говорит тот факт, что даже в приблизительном списке пленных, который составляли участники обороны, лишь единицы были служилыми людьми, остальные принадлежали к членам их семейств.

Присяга Владиславу и великое посольство

Многие смоляне, были в Москве 17 июля 1610, когда их любимого государя свели с престола и отдали в плен в Литву. «Повесть о победах» явно искажает факты, когда говорит, что государя свезли с престола и увезли в Литву абстрактные «окаянные изменники», «бояре и ближние люди», тайно от всей Москвы. Интересна версия кн. Шаховского, который говорит в своей «Летописной книге» отмечает: «Смоляне ж о том немало втайне поскорбеша, о царском предании, а пособие учинити не возмогли, понеж на него сетуга быша». Думается, причиной тому были смерть Скопина-Шуйского и поражение под Клушином. После этого смоляне потеряли надежду на возвращение западных уездов к Москве. Оторванные от своих уездов смольняне, вязмичи и другие оказались в нелегком положении - их земли были заняты интервентами, а без земли и труда крепостных крестьян дворяне и дети боярские лишались не только возможности нести полноценную «конную, людную и оружную» службу, но и средств к существованию. Отсюда тот печальный факт, что часть смолян приняло предложение о возведении на престол польского ставленника, королевича Владислава, и даже получали от него под Смоленском свои собственные земли в поместье. К чести смолян нужно заметить, что уже к весне 1611 г. смольняне, вязмичи, дорогобужане и другие дворяне и дети боярские уже примкнули к первому Земскому ополчению. Те, кто раньше мог распоряжаться в своих землях взамен на признание Владислава «царем московским», теперь лишились такой возможности. Первому Земскому ополчению предстояло материально обеспечить их службу.

Проблема материального обеспечения службы смольнян, вязмичей и дорогобужан в условиях интервенции (до 1617 г.).

К моменту взятия Смоленска 3 июня 1611 г. стало ясна невозможность в короткие сроки очистить западные уезды от интервентов. По словам «Повести о победах Московского государства», смольняне хотели отбить интервентов от родного города, и уже выступили в поход. Но под Росславлем к ним пришла весть о падении крепости, и они повернули в подмосковные таборы. Это известие повести можно считать достоверным. Здесь автор-смольнянин признает, что его герои не могли выбить поляков из мощнейшей русской крепости. Насколько были оправданы их надежды на успешную борьбу с интервентами до взятия крепости, сказать трудно. В любом случае, взятие Смоленска значило окончательную оккупацию западных уездов. и поставило Вопрос о материальном обеспечении службы смольнян, вязмичей, белян, дорогобужан, росславцев и прочих встал на первое место. Первыми, кто попытался решить этот вопрос были руководители Первого Земского ополчения. Менее чем через месяц после взятия Смоленска, 30 июня появляется ополченский приговор, где, в числе прочего, сказано: «у которых стольников и у стряпчих и у дворян больших и у жильцов и дворян же и у детей боярских из городов в Смоленску, в Дорогобуже, на Белой, в Вязьме, в Можайску и в иных порубежных городех от литовские стороны и в украйных в северских городех от крымские стороны разорены и запустошены от литовских и от крымских людей, а сами ныне служат с землею вместе, и про тех дворян и детей боярских сыскивать городы и по сыску давать поместья в иных замосковных городех, как им мочно сытим быть; а смольнянам и белянам и дорогобужевым и можайчем и всем разоренным городам поместья давати наперед» . (курсив мой – Л.Р.) В раздачу смолянам пошли дворцовые земли Арзамаского уезда, а вязмичам и дорогобужанам – в Ярополческом уезде. Однако против смольнян подняли мятеж «дворцовые мужики», а вязмичей «выбили» из новых поместий казаки Заруцкого. Мытарства смолян подробно описал Баим Болтин: «Отпустили смолян дворян и детей боярских в Арзамас, испоместили их из дворцовых сел, а для разряду с ними был Никифор Васильевич Траханиотов. И смоляне пришли в Арзамас и стали в селе в избной слободе под градом, и дворцовые мужики не послушали, делить себя не дали, чтобы им быть за ними в поместьях; и стояли многое время и бои с мужиками были, только мужиков не осилили, помогли мужикам арзамасские стрельцы триста человек».

В этом эпизоде советские историки отмечали «яркий факт, характеризующий борьбу крестьян Арзамаского уезда против их закрепощения». Это во многом справедливо, поскольку положение поместных крестьян признается более тяжелым, чем положение крестьян дворцовых. Но всё равно в этом эпизоде много неясного. Непонятно, какая была связь между одинаково неудачным испомещением смольнян и вязмичей с дорогобужанами. И почему в социальном противостоянии крестьяне нашли поддержку у стрельцов? Вряд ли стрельцов могли вдохновить на борьбу классовые интересы крестьян. Не говорит ли это о том, что у «арзамаских мужиков» были какие-то более глубокие причины для бунта, объяснительные для современников, но не ясные современным исследователям? Это можно объяснить, если мы вспомним, что наделять поместьем, тем более из дворцовых земель имел право только государь. То, что это право присвоил себе земский собор было нарушением московских традиций. Почему же руководители земского ополчения пошли на подобное нарушение традиции? Можно объяснить этот факт «реформаторским мышлением» вождей Первого ополчения, каждый из которых вкусил прелесть участия в мятежах и небывалого взлета на волне Смуты. В то же время, не нужно забывать, что другой способ обеспечить службу дворян и детей боярских найти было сложно.

Итак, первая попытка испоместить смолян оказалась неудачной. Вторая попытка обеспечить их участие в борьбе с интервентами связана с именем нижегородского посадского старосты Кузьмы Минина. Она напрямую повлияла на создание второго Ополчения. Идея Кузьмы Минина – ворожить беспоместных и разоренных дворян и детей боярских на средства Нижегородских, а затем и других торговых и посадских людей оказалась весьма действенной. По словам «Повести о победах» эта идея изначально была рассчитана на смольнян. Возможно, автор несколько преувеличивал значимость смольнян. Однако, схожим образом излагает события «Карамзинский хронограф». «И в 120 году во осень, в Дмитриев дни смольяне пошли из Арзамаса в Нижний Новгород, а из Нижнева Новгорода посацкие люди к ним присылали, чтоб к ним в Нижней пришли. И как смоляне в Нижний Новгород пришли земский староста посадский человек Кузьма Минин и все посадские люди приняли смолян честно и стали корм им и лошадям давать довольно и всем их покоить, для того, что они люди разоренные, поместья их отошли к королю литовскому». Надо сказать, что изначальный расчет Минина на смольнян вполне вероятен. Первые его призывы к нижегородцким посадским людям прозвучали, когда смольняне были в соседнем арзамасском уезде. То, что первыми составили ополчение смольняне, имело моральную значимость – подвиг Смоленска был известен всей русской земле. В первоначальный состав ополчения вошли также вязмичи и дорогобужане. Денежное жалованье детям боярским должно было полностью возместить доход с поместий. В Карамзинском Хронографе сказано: «первой статье давали по 50 рублев, а другой по 45 рублев, третьей по 40 рублев, а меньше 30 рублев не было». Другую версию приводит «Повесть о победах Московского государства»: «Прежде всем ровно даде по 15 рублев, потом же даде по статьям, первой статье по 30 рублев, средней же статье по 20 рублев, меньшей же статье по 15 рублев».

Однако самый достоверный источник – 2 челобитных царю Михаилу Федоровичу от смольянина Я. Ф. Шушерина за 1613 год. В первой челобитной от 20 апреля сказано «нашему городу смольнянам дано большей статье по 20 и по 8 рублев, а мне, холопу твоему велено дать против тоежа статьи 28 рублев з Большого Приходу». Здесь же он пишет «а поместейца, государь, за мной нет ни в котором городе ни одной четверти». (Курсив везде мой – А.М.) В повторной челобитнойШушерин прямо говорит «велели мне, холопу твоему, дать против братьи моей смольян которым дано твое государево жалованье в Нижнем Новгороде большой статьи по 20 и по 8 рублев».

На основе челобитных Я.Ф. Шушерина мы можем сделать важные выводы. Во-первых, они документально показывают высшей уровень нижегородского денежного оклада смольнянам («большую статью»), который был ниже, чем указано в обоих повестях. Во-вторых, смольняне даже после коронации Михаила Федоровича не все смоляне получали поместья. В-третьих – нижегородская система выплаты денег признавалась, как «государево жалованье», и сохранялась даже после избрания новой династии. Только ополченскую казну (которой заведовал Минин), сменил официальный орган – Большой приход. Однако не все дворяне и дети боярские оказались в положении беспоместного Шушерина. Главным источником доходов оставалась все-таки земля. И хотя надежда на возвращение смоленского уезда сохранялась до Деулинского перемирия 1617, новая династия поспешила совершить то, что пытались воплотить вожди первого ополчения. «Дворяне и дети боярские – говорилось в указной книге тех лет – испомещены с тех мест, как государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Руси учинился на своем царском престоле, а иные при боярах из дворцовых сел и черных волостей». Из указа видно, что часть смолян получила земли и смогла на них закрепиться даже «при боярах». Но эти пожалования должны были считаться временными. Кроме того, они коснулись не всех смолян. В 1614 году «били челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровиче всеа Русии смоляне беспоместные: служат-де государю отцы их, и дядья и братья и племянники под Смоленском и под Новым городом; и на многих де боях отцы их и братья и племянники за государя побиты и переранены насмерть и от ран помирают, а поместья их отдают мимо их, беспоместных, розным городам, а оне, беспоместные, бьют челом о тех родимцев своих поместьях, и им, беспоместным, не дают». Как выяснилось впоследствии, смоляне просто не добили челом о «родимцев своих поместьях», поскольку их ввело в заблуждение, что «дворцовых было поместий к дворцовым дачам сперва давати не велено». Это правило было связано с временным, как тогда казалось, характером испомещений в дворцовых землях и действовало очень недолго. В ответ на челобитье государь «смольнян побитых поместий мимо их, смолян беспоместных, никому отдавать не велел, а испомещать смолян беспоместных». Через месяц, 8 августа, опять-таки по челобитной смолян вышел уточняющий царский указ боярский приговор: «которых на службе убьют или на службе не станет, и того мимо родства не отдавать; а которые помечены дать, и тем до указу грамот не давать». Так смоляне успешно, при поддержке власти, боролись с раздачей земель «кому доведетца». Царский указ не всегда выполнялся – дворяне и дети боярские проводили время в поместьях и на службе и не всегда успевали «добить челом» о поместьях. В результате пожалования их родимцам изредка попадали в руки дворянам московским. Смоляне били челом о повороте поместий « в род их», т.е. о перераспределении пожалований по государеву указу 8 августа. Боярский приговор решил дело полюбовно: «которых дворян и детей боярских побитых и которые собою померли, а поместья их розданы после приговору 122-го году августа с 8 числа мимо родство московским дворянам или их городу, хоти беспоместным, и ныне тех поместий из роздачи поворачивать у московских дворян половину, а другую оставлтивать за тему помещики, кому были розданы». Государство стремилось учесть земельные интересы смоленских дворян. Но, однако, многие и в 1617 году оставались беспоместными, причем получить выморочное поместье они могли только после гибели родственника. В этой ситуации денежные выплаты за службу приобретали особое значение.

Перемирие с Речью Посполитой сделало неизбежным наделение служилых людей поместьями. Традиция второго Земского ополчения, когда в основу обеспечения службы ложилось денежное жалованье, оказалась весьма живучей. Причины этого будут подробно рассмотрены в следующей главе.

В данном историческом очерке мы постарались рассмотреть судьбу Смоленского служилого города за XVI-XVIIвека. От того момента, когда только закончилась Смута и Смоленские, Дорогобужские, часть Вяземских и Бельских земель оказались под пятой враждебного государства; до кануна победоносной для России войны. Зависимость от впервые вводимых в научный оборот источников привела к тому, что удалось рассмотреть лишь два заявленных отрезка. Начало и конец того пути, который прошли смоляне, беляне, вязмичи и дорогобужане. Что представлял сам этот путь? На этот вопрос ещё нет ответа. Это – направление для дальнейшей работы. Ведь кроме десятен, до нас дошли другие материалы разрядной документации. Их введение в оборот – наша ближайшая задача. Есть и другие задачи. Необходимо рассмотреть дальнейшую судьбу смолян, вязмичей, дорогобужан и белян, после присоединения Смоленска. Сейчас нет ответа на вопрос, какая их часть была переселена на возвращенные земли, а какая осталась в обжитых замосковских и поволжских уездах. Решение этой и других задач составляет обширное поле будущей научной деятельности. В данном очерке лишь обозначена проблема изучения служилых городов в рамках методики статистической обработки десятен, которую успешно применяет школа В.М. Воробьева. Анализ двух известных смоленских десятен на основе этой методики дает интересные результаты. Удалось выявить общее и особенное в истории служилых городов Смоленска, Дорогобужа, Вязьмы и Белой в сравнении с другими известными служилыми городами.

См.: Повесть о победах Московского государства. М., 1982.

Повесть о победах Московского государства. М., 1982. - С. 30.

Мальцев В. Борьба за Смоленск в XVI-XVII вв. Смоленск, 1940. С. 7.

ПСРЛ. Т. XIV. С. 13.

Смирнов И.И. Восстание Болотникова. М., 1951. С. 89.

Белокуров С. Разрядные записи за смутное время. М. 1907. С. 9.

Костромская старина. Вып. 3. Кострома, 1894. С. 4.

ААЭ. II. № 58.

Сб. РИО. Т. 137. М. 1912. С. 241.

Смирнов. И.И. Восстание Болотникова. С. 174-194.

«Исторический Архив». Т. 1. С. 12-22.

Материалы по истории СССР. Т. II. М., 1955.

ААЭ. № 58.

Повесть о победах…С. 6.

ПСРЛ. Т 14. С. 72.

Попов. А.Н. Изборник…С. 21.

Белокуров А. Разрядные записи за Смутное время. М., 1907. С. 10.

Там же. С. 43.

Исторический Архив. Т. 1. С. 12-22.

ААЭ. II. № 58.

Повесть о победах…С. 6.

Иное сказание. С. 11.

Русский Дипломатарий. С. 123.

Повесть о победах…С. 6. ААЭ. II. № 58.

СГГиД. Ч. 2. № 150.

Белокуров С. С. 10.

Исторический архив т.8. 1953. С. 29-60.

Исторический архив. Т. VIII. С. 68-70.

Мальцев…С. 388.

Попов. А.Н. Изборник…С. 22.

ААЭ. II. № 58.

Белокуров А. С. 90.

Повесть. С. 6-7.

Белокуров А. С. 42-46.

Там же. С. 10.

ПСРЛ. Т. XIV. С. 72.

См. подробнее: сб. Муханова. С. 273.

Повесть о победах…. С. 7.

Повесть о победах…. С. 8.

Там же. С. 25.

Там же. С. 5.

Соловьев С.М. ПСС. Книга IY. С. 457.

Мальцев В. Борьба за Смоленск в XVI-XVII вв. Смоленск, 1940. С. 364.

Там же. С. 364-393.

Там же. С. 364.

Там же. С. 145.

Там же. С. 145-146.

Там же. С. 147.

Мальцев В. Борьба за Смоленск в XVI-XVII вв. Смоленск, 1940. С. 165-176.

Флоря Б.Н. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. М., 2005. С. 102.

Флоря Б.Н. Указ. соч. С. 102.

Там же. С. 103. А также см.: Сухотин Л.М. Четвертчики Смутного времни. (1604-1617) // ЧОИДР. 1912. Кн. 2. С. 61, 70, 104-105, 122-123. Исторический Архив. Т. 1. С. 12-22.

Флоря Б.Н. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. С. 103.

Белокуров. С. Разрядные записи за Смутное время. С. 6.

Попов А.Н. Изборник…. С. 329.

ПСРЛ. Т. 34. С. 243.

См. подробнее: Воробьев В.М. Лжедмитрий I и судьбы службы по отечеству и поместной системы // ПННЗ. С. 2003. С. 98-122.

Воробьев В.М. Указ. соч. С. 122.

Известия Русского генеалогического общества. Вып. IV. СПб., 1911. С. 435.

Веселовский С.Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М. 1975. С. 600.

Там же. С. 230.

Там же. С. 312.

Мальцев В. Борьба за Смоленск в XVI-XVII вв. Смоленск, 1940. С. 393.

Памятники Обороны Смоленска// ЧОИДР. Том I. М. 1910. с. 2-3. Акты Исторические. Том II. СПб. 1841 №140, 147.

Памятники Обороны Смоленска. С. 248.

Попов. А.Н. Изборник…С. 34.

Летопись историко-родословного общества. Вып. 1-2. М. 1912. с. 82. 98. Известия русского генеалогического общества. Вып. IV. СПБ. 1911. с. 183 . РГАДА. Фонд 210 (Разрядный приказ), опись 4 (дела десятен) № 2-Л. 4.

Летопись историко-родословного общества. Вып. 1-2. М. 1912. С. 82.

Известия русского генеалогического общества. Вып. IV. СПБ. 1911. С. 183 .

РГАДА. Фонд 210 (Разрядный приказ), опись 4 (дела десятен) № 2-Л. 4.

Повесть…с. 9.

Белокуров. с.

Белокуров С. ... С. 56.

Повесть…С. 10.

См.: Мальцев... С. 364.

Повесть. С. 10.

См. подробнее: Акты Исторические. Том II. СПб. 1841. № 93.

Мальцев... С. 167.

См.: Законодательные акты московского государства…

Памятники Обороны Смоленска // ЧОИДР. Том I. М. 1910. С. 3.

См. также: АИ («Архивы Исторические»).

Мальцев... С. 169.

См. подробнее: АИ. № 152.

Мальцев…С. 175.

Повесть о победах…с. 10

Акты Исторические. Том II. СПб. 1841 №152. Повесть о победах…. С.10.

См.: АИ. № 244.

Повесть о победах…С. 11.

Жолкевский... СПб. 1871. С. 27.

Мальцев…С. 200.

Повесть о победах…. С. 22.

Шаховский С. Летописная книга/Памятники литературы древней Руси. Конец XVI-начало XVII веков. М. 1987. С. 402.

См. подробнее: Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией. Т. IV. СПб. 1851. С. 321-427.

Повесть о победах Московского государства. С. 28.

Забелин И. Е. Минин и Пожарский. СПб. 2005. С. 223.

Полное собрание русских летописей. Т. XIV. 2000. С. 113.

Попов А. Н. Изборник... С. 353.

Смирнов И.И. Восстание Болотникова. М. 1952. С. 351.

Повесть о победах Московского государства. С. 30.

Полное собрание русских летописей. Т. XIV. 2000. С. 117

Попов А.Н. Изборник... С. 353.

Повесть о победах Московского государства. М. 1982. С. 31

Забелин И.Е. Минин и Пожарский. СПб. 2005. С. 242.

Там же. С. 245.

Там же. С. 83.

Законодательные акты русского государства второй пол. XVI – первой пол. XVII века. С. 92.

Там же. С. 83.

Там же. С. 92.

• История Руси (допетровская эпоха)

При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации № 11-рп от 17.01.2014 г. и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский Союз Молодежи»

МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

БЕЛГОРОДСКИЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ

Кафедра Гуманитарных и социально – экономических дисциплин

Дисциплина: Отечественная история

по теме № 7: «Смутное время»

Подготовил:

Студент 453 группы

Пронькин Н.Н.

Подготовил:

преподаватель кафедры Г и СЭД

капитан милиции

Хряков Р.Н.

Белгород – 2008

Введение

В марте 1584 года умирает Иван Грозный. На российский престол восходит сын Ивана Грозного Федор Иванович. Умственная и физическая слабость нового царя не позволяла ему быть самостоятельной политической фигурой в российском государстве. Вокруг трона разгорелась жестокая борьба между политическими кланами за влияние при царском дворе. Бельские, Шуйские, Мстиславские - вот лишь неполный перечень претендентов на первые роли в государстве. В ход шли самые разнообразные средства - от ссылки до убийств своих противников. Самым удачливым в этой борьбе оказался зять известного опричника Малюты Скуратова и шурин царя Федора- Борис Федорович Годунов. Он происходил из старинного боярского рода Сабуровых и выдвинулся в государственной иерархии в годы опричнины. Годунов был талантливым политическим деятелем, показал себя дальновидным, расчетливым и ловким политиком.

Очень скоро, расправившись со своими соперниками, Борис Годунов превращается в фактического правителя государства. Для укрепления своего положения, он окружает себя преданными и верными людьми. К концу царствования Федора в ключевых государственных органах главенствовали те, кто был обязан своим выдвижением Годунову. Это обстоятельство, а также загадочная смерть в 1591г. в Угличе брата царя царевича Дмитрия, предопределили избрание в 1598г., после смерти бездетного Федора, Земским собором Бориса Годунова царем. Напомним, что со смертью Федора Ивановича пресеклась династия Рюриковичей.

После смерти Ивана Грозного перед русским правительством стоял ряд внутриполитических и внешнеполитических задач. Среди них первое место занимали проблемы стабилизации экономической жизни и упорядочения социальных отношений. От их решения зависела военная мощь и финансовое благополучие государства. Подорванное непомерными налогами и опричниной, крестьянское хозяйство бедствовало, крестьяне искали лучшей доли на окраинах государства. Запустение земель пагубно сказывалось на поместном хозяйстве и связанной с этим исправностью служилого сословия. Сужалась налоговая база государства, основой которой являлось все тоже крестьянское хозяйство. Зрело социальное недовольство, охватившее широкие слои российского общества. Такое положение не могло не вызывать опасений у правительства. Выход из этой ситуации был найден в прикреплении крестьян к земле. О запрещении крестьянских переходов нет достоверных сведений, но изданный в 1597г. указ об «урочных летах», закрепивший пятилетний срок исковой давности по тяжбам о возвращении беглых крестьян, исходит уже из прикрепления крестьян к земле. В это же время усиливается зависимость холопов. Данные мероприятия были призваны поддержать служилое землевладение и тем самым укрепить социальную опору власти.

В этот период активно развиваются города, улучшается положение посадского населения. Правительство, заинтересованное в городах как крупнейших налогоплательщиках, оказывает им всяческое покровительство.

Одним из важнейших результатов деятельности Бориса Годунова стало учреждение в 1598г. патриаршества. Русская православная церковь обрела юридическую независимость, повышался ее статус, укреплялся авторитет.

Во внешнеполитической деятельности правительство Годунова стремилось к поддержанию мирных отношений с соседями. Продлевается перемирие с Польшей, развиваются отношения с Кавказом и Средней Азией. Умело организуется оборона южных рубежей. Успехом завершается война со Швецией (1590-1593), в результате которой Россия вернула себе Ивангород, Ям и другие города.

Итогом деятельности русского правительства стал, начавшийся в 90-х годах, экономический подъем. Однако благополучие длилось недолго. В ХVII век Россия вступила несколькими неурожайными годами. Государство было охвачено социально-экономическим и политическим кризисом. Надвигалась Смута.

Хозяйственная разруха; опустошение целых областей (по некоторым данным, население Новгородской земли в 60-70-е гг. сократилось в пять раз); уничтожение механизмов управления государством и людей, способных приводить в движение эти механизмы; массовое бегство крестьян, холопов, обедневших дворян на окраины государства; посеянный в душах подданных страх перед властью; ослабление внешнеполитических позиций Московского государства - таковы были непосредственные итоги царствования Ивана Грозного, завершившегося в 1584г. Основной политический вопрос того времени: кто и как будет управлять государством, которое уже перестало быть собранием разрозненных областей, земель и уделов, но еще не превратилось в органическое целое, - вопрос этот остался открытым.

Война царя с собственными подданными (часть которых поддерживала монарха - чаще всего из страха или желания выслужиться, реже по долгу) могла закончиться только поражением обеих сторон. Реальной силы, угрожавшей самовластию московского государя, в конце XVI века не существовало, но господство над обнищавшими и запуганными подданными было достигнуто почти исключительно насилием, отдалившим власть от общества и подорвавшим доверие к этой власти. Доверие во многом держалось на представлениях о строгом, но справедливом царе и на обоюдной готовности монарха и подданных соблюдать традиции. Нарушив «старину», грубо поправ казавшиеся безусловными законы, растеряв во время опричнины, достигнутое в ходе реформ 1550-х гг., государственная власть обрекала себя на нестабильность.

Дестабилизации обстановки способствовал и династический кризис. Ивану IV наследовал его сын Федор (1584-1598), человек набожный и справедливый, но малоспособный к решению государственных дел. От имени царя правил его шурин (брат жены) Борис Годунов. Федор умер бездетным; младший его брат, малолетний Дмитрий, сын Ивана IV от пятого брата (с точки зрения тогдашних законов такой брак считался, по меньшей мере, сомнительным), погиб в 1591г. И хотя молва считала Годунова виновником его гибели, источники не дают однозначного ответа на вопрос о причине гибели царевича. Таким образом, династия потомков Ивана Калиты пресеклась.

В 1598г. после смерти бездетного Федора Иоановича Земский собор избрал царем Бориса Годунова.

Годунов, безусловно, был крупным государственным деятелем, талантливым политиком, осторожным и настойчивым. Он впервые предпринял попытку ликвидировать культурное отставание России от Запада. Для этого Годунов широко раскрыл двери иностранным специалистам. Другим его беспрецедентным шагом была отправка на учебу за границу группы дворянских детей. В 1589г. в России было учреждено патриаршество. Это было крупным событием, укрепившем престиж и духовную независимость страны. Ему удалось не только стабилизировать внешнеполитическое положение России, но и возвратить - в результате войны со Швецией 1590-1593 гг. - Иван-город, Ям, Копорье и Корелу.

Однако важнейшей задачей царя Бориса стало преодоление двух тяжелейших последствий опричнины - экономического кризиса и разобщенности, противоречий среди господствующего класса. Его положение осложнялось тем, что в глазах части знати (да и не только ее) он так и не обрел необходимого признания легитимности своего восхождения. Широкое хождение получили слухи о его причастности к гибели царевича Дмитрия. Поэтому Годунов вынужден был постоянно вести изматывающую борьбу за сохранение и укрепление собственной власти. Тяжелое экономическое положение также не оставляло ему простора для маневра, и он продолжал тактику закрепощения крестьян. По-видимому, в 1592-1593 гг. был издан указ, запрещавший навсегда крестьянам по всей стране переходить к новым хозяевам. Указ об урочных летах (1597) вводил 5-летний срок сыска беглых крестьян. Он уже определенно исходил из прикрепления крестьян к земле. В результате неурожайных лет 1601-1602 гг. в стране разразился страшный голод. Он продолжался 3 года и был усугублен варварской и циничной спекуляцией зерном. Все попытки царя поправить ситуацию с помощью раздачи денег, бесплатного хлеба и организации общественных работ к успеху не привели. Только в Москве умерло 127 тыс. человек.

Голод привел к взрыву социального недовольства и падению престижа Годунова. В 1603г. началось мощное восстание холопов, охватившее центральные уезды. Восстание было подавлено. Но ситуация в стране не стабилизировалась.

Еще в 1601г. в Речи Посполитой появился беглый Григорий Отрепьев - бывший холоп бояр Романовых, выдававший себя за чудесно спасшегося царевича Дмитрия (скорее всего, к этой роли он был подготовлен Романовыми). Перейдя в католичество и посулив польскому королю Сигизмунду III Смоленск и Чернигово-Северскую землю, воеводе Ю. Мнишеку (в дочь которого, Марину, Отрепьев влюбился) - Псков и Новгород, он сумел получить право набрать в Польше добровольцев для похода на Москву. В 1604 году с четырьмя тысячами поляков, русских дворян-эмигрантов, запорожских и донских казаков Лжедмитрий переправился через Днепр. Он выбрал окольный путь к Москве, так как на юго-западных окраинах государства начиналось мощное крестьянское восстание, и Лжедмитрий получил здесь необходимое подкрепление и припасы.

Войско самозванного царевича росло; к претенденту на престол охотно примыкали недовольные или обиженные царем Борисом, искатели приключений, не получившие причитавшегося им жалованья служилые люди, стрельцы да пушкари, мелкопоместные дворяне, крестьяне, казаки, неприкаянные холопы, которых их хозяева в голодные годы отпускали на волю, лишая тем самым надежного источника существования. Нередко на сторону Лжедмитрия переходили и отряды правительственных войск. С каждым новым успехом число сторонников мнимого царевича увеличивалось и в Москве - не только среди горожан, но и в ближайшем окружении Годунова.

Понятно, что многие оппозиционные бояре готовы были признать претендента законным царем из соображений политических; однако подавляющее большинство приверженцев Лжедмитрия искренне верили в историю о чудесном спасении; во всяком случае, права на трон самозванца казались не более спорными, чем права Годунова. Непопулярность последнего оказалась, пожалуй, решающим фактором, способствовавшим воцарению Лжедмитрия.

Помогла самозванцу и неожиданная смерть Бориса Годунова (апрель 1605 года); Москва и войско присягнули Федору Борисовичу Годунову, но без особого рвения исполняли связанные с присягой обязательства. Уже в мае многие местные воеводы признали самозванца законным царем; их примеру последовала большая часть правительственной армии. После некоторых колебаний изменили Федору Годунову и московские бояре (этому способствовали антигодуновские настроения большинства столичных купцов и посадских людей). 20 июня 1605г. состоялся торжественный въезд Лжедмитрия в Москву. Еще до этого были убиты почти все родственники царя Бориса, в том числе и наследовавший ему сын Федор, а также некоторые из сохранивших верность прежней присяге; патриарх Иов был сослан. Самозванец приступил к управлению государством.

Однако, несмотря на некоторые сильные личные качества и определенную популярность среди войск и населения, укрепиться Лжедмитрию на престоле не удалось. Он не сумел заручиться поддержкой ни одной из реальных социально-политических сил. Из чувства самосохранения, а возможно и патриотизма свои польские авансы (обещания отдать Псков, Новгород, Смоленск) самозванец возвращать не хотел. Более того, приняв в Польше католичество, он не разрешил строить на Руси католические храмы. Желая привлечь на свою сторону русское дворянство, Лжедмитрий раздавал земли и деньги, но их резервы оказались не беспредельны. Не решился он восстановить и Юрьев день, чего так ждали крестьяне. Православная церковь относилась к царю-католику настороженно, отказывая ему в кредитах и доверии. Бесчинства поляков в Москве вызывали острое недовольство посадских и служилых людей. В результате боярского заговора и восстания москвичей, 17 мая 1606г., Лжедмитрий I был убит.

Импровизированный Земский собор, наскоро собранный боярами, выбрал на царство В.И. Шуйского (1606-1610 гг.), заслужившего репутацию «боярского царя». Вступая на престол, Шуйский письменно зафиксировал свои обязательства перед боярской аристократией: во-первых, наиболее важные судебные дела царь должен был теперь рассматривать только совместно с Думой; во-вторых, монарх отказался от традиционного права подвергать опале бояр и своих приближенных, руководствуясь только собственным желанием. Было ограничено и произвольное распоряжение имуществом подданных: царь мог конфисковать вотчины преступника, но не его родни. Однако эти принципиальные договоренности Шуйский частенько игнорировал. Политические склоки в российских «верхах» также не способствовали нормализации обстановки.

Крестьянство продолжало активные выступления против крепостничества и ухудшения своего положения. Часть феодальной знати, поддержавшая Лжедмитрия I, была недовольна избранием на царство Шуйского, опасаясь репрессий. Население юго-западных окраин, освобожденное самозванцем от налогов на 10 лет, протестовало против их восстановления. Летом 1606г. во главе так называемой крестьянской войны встал И. Болотников (возможно разорившийся дворянин), называвший себя «воеводой царя Дмитрия Иоанновича». На начальном этапе похода Лждемитрия он принимал активное участие в нем. Осенью 1606г. войска Болотникова осадили Москву и больше месяца пытались взять ее. Однако в ноябре дворянские отряды под руководством П. Ляпунова и И. Пашкова, примкнувшие к восставшим, перешли на сторону Шуйского, а осенью 1607г. царским войскам удалось окончательно разгромить Болотникова.

Подавление крестьянской войны мало что изменило в стране. Правительство В. Шуйского пыталось лавировать, с одной стороны, улучшая положение холопов, с другой - устанавливая 15-летний срок сыска беглых крестьян. Маневры «верхов» привели к тому, что ими оставались недовольны и помещики и крестьяне. Неудивительно, что в 1607г. на Брянщине появился молодой человек, объявивший себя спасшимся царем Дмитрием. В отличие от первого самозванца, с самого начала Лжедмитрий II был ставленником польских феодалов. Не успев соединиться с Болотниковым, он тем не менее сумел набрать силы как в Польше, так и в России и в 1608г. двинулся к столице.

Дойдя до Москвы, самозванец засел в Тушине, где начала действовать Боярская дума и свой «патриарх» - ростовский митрополит Филарет (Федор Романов). Главную роль в тушинском лагере играли отряды шляхтичей из Речи Посполитой (Лисовского, Ружинского, Сапеги), занимавшиеся разбоем и грабежами по всей стране. Они безуспешно пытались в течение 16 месяцев захватить сильную крепость - Троице-Сергиев монастырь.

В феврале 1609г. правительство Шуйского заключило договор о союзе со Швецией, надеясь на ее помощь в борьбе с тушинцами. Однако шведы сразу же попытались захватить Новгород. В то же время этот договор дал повод Польше для начала открытой интервенции. 17 июля 1610г. московские бояре свергли Шуйского, вынудив его постричься в монахи. Участники заговора обещали выбрать царя позднее, а пока в Москве стали править 7 бояр - «семибоярщина». Напуганные размахом крестьянского движения и ростом анархии в стране, московские бояре, несмотря на протесты патриарха Гермогена, заключили договор с польским королевичем Владиславом о «призвании его на царство». В договоре повторялась присяга Шуйского, но оставался неясным вопрос о переходе Владислава в православие. На основании этого договора польские войска вошли в Москву и наместник Владислава (тому исполнилось лишь 15 лет) А. Гонсевский стал распоряжаться в стране.

Иностранный гнет не устраивал ни крестьянство и посадских людей, ни дворянство с духовенством. В стране назревала идея всенародного ополчения для спасения России. Первое из них сформировалось в начале 1617 года в Рязани под руководством П. Ляпунова. К нему присоединились казаки, служилые и посадские люди из других городов.

В марте ополчение осадило Москву, но освободить ее не смогло, захватив лишь Белый город. Более того, летом того же года оно фактически распалось из-за разногласий между дворянами и казаками. Положение же страны все больше ухудшалось: поляки после 624-дневной осады захватили Смоленск, шведы - Новгород. В этой ситуации в Нижнем Новгороде по инициативе купца Козьмы Минина создается второе ополчение, военное руководство которым поручается князю Дмитрию Пожарскому. В августе 1613г. в Москве собрался на редкость многолюдный (около 700 человек) Земский собор, в котором принимали участие выборные от бояр, дворян, духовенства, посадских людей, казаков, стрельцов и, видимо, черносошных людей крестьян. После долгого обсуждения наиболее приемлемой для всех собравшихся стала кандидатура 16-летнего Михаила Федоровича Романова (1613-1645), сына патриарха Филарета. Дело в том, что семейство Романовых устраивало все слои тогдашнего русского общества. Они были своими для родовитого дворянства, для людей, связанных с опричниной Ивана Грозного, и в то же время - для лиц, пострадавших от опричнины: Романовы не были особо замешаны в терроре 1570-х годов. Наконец, долгое пребывание Филарета в Тушине рождало иллюзии о «справедливой» власти в казачестве и крестьянстве. Да и сторонники польского варианта могли не беспокоиться, ведь делегацию на переговорах с Владиславом возглавлял все тот же вездесущий Филарет.

В живых. Осталась в живых и жена Лжедмитрия Мария Мнишек, спасенная русскими боярами. Так окончилась судьба Лжедмитрия безродного инока, взошедшего на Российский престол, но «Смутное» время и бедствия на Руси еще не закончились. 1.3. Василий Шуйский и социальная смута. Смелый обличитель самозванца, глава народного восстания, князь из рода Рюрика, владимира Мономаха, Александра Невского, ...

По 1613 годы, ознаменованного стихийными бедствиями, польско - шведской интервенцией, тяжелейшим политическим, экономическим, государственным и социальным кризисом. Смутное время - глубокий духовный, экономический, социальный, и внешнеполитический кризис, постигший Россию в конце XVI - начале XVII веков. Династический кризис вызвал растерянность в народе, а в верхних слоях знати возбудил хищные...

Казаки – и русские и украинские – сыграли важную роль в событиях Смутного времени в Московии.

Обе группы приняли активное участие в расшатывании традиционных форм государственности и общественной организации Великороссии. После этого, однако, донские казаки сражались против поляков и шведов и помогли спасти независимость России и восстановить московскую монархию. Тогда как украинские казаки воевали на стороне Польши до Деулинского перемирия 1618 г.

В 1618 г. под предводительством гетмана Сагайдачного казаки оказали поддержку польскому кронпринцу Владиславу, но несмотря на это полякам так и не удалось взять штурмом Москву. В ответ на свою помощь они ожидали, что король и сейм пойдут на определенные уступки им и православной церкви в Западной Руси.

Поляки, однако, стремились сохранить над казаками строгий контроль и не желали предоставлять особые права и привилегии кому‑либо из них, кроме небольшой группы занесенных в особый список (реестр). В отличие от группы «зарегистрированных», запорожские казаки являлись полузависимыми.

Казаки были необходимы Польше для защиты своих южных границ от набегов крымских татар и нападений турок. С другой стороны, морские атаки запорожцев на турецкие города черноморского побережья, даже в периоды мира между двумя странами, раздражали Турцию и могли послужить предлогом для объявления султаном войны против Польши.

В чрезвычайных обстоятельствах, таких как война с Турцией или Московией, отряды зарегистрированных казаков и запорожцев оказывались недостаточными, и польское правительство позволяло вообще всем украинцам вступать в ряды казаков добровольцами. Когда необходимость проходила, правительство отказывало этим добровольцам в казацком статусе и смещало их. Предполагалось, что крестьяне тогда должны были возвращаться в свои деревни и опять исполнять повинности в королевских или государственных имениях, и это чаще всего провоцировало волнения.

По сути дела, в среде самих казаков не было единства, и во многих случаях польское правительство имело возможность извлечь выгоду из социального расслоения внутри казачества – из конфликта между старшими офицерами (старшина) и рядовым составом. Последние приветствовали увеличение своих рядов за счет крестьян. Первые, многие из которых принадлежали к украинской шляхте, не хотели принимать крестьян в казацкое братство.

Польский гетман Жолкевский прекрасно знал, как использовать разногласия между казаками для усиления контроля над ними. В 1617 г. Жолкевский писал королю: «Мне удалось посеять среди них раздор: старшина в разладе с чернью».

Популярный казацкий лидер того периода, гетман Петр Конашевич Сагайдачный, принадлежал к группе старшин. Он родился в украинской шляхетской семье в Самборе (Галиция) примерно в 1575 г. (точная дата неизвестна) и получил образование в острожской школе на Волыни. В период между 1605 г. и 1610 г. он вступил в братство запорожских казаков и был избран кошным атаманом. В 1616 г. возглавил смелый морской поход казаков на Каффу в Крыму. Казаки захватили богатую добычу и освободили много русских и украинских пленников. Этот подвиг сделал имя Сагайдачного известным.

В 1618 г. именно Сагайдачный повел казацкую армию (в двадцать тысяч человек) на подмогу полякам у стен Москвы. Когда война закончилась, поляки, боясь, что казаки выйдут из‑под контроля, потребовали, чтобы всех казаков, не вошедших в разряд зарегистрированных, распустили. Это привело к недовольству, а затем и мятежу.

Для подавления волнений поляки послали войска под командованием Жолкевского. После продолжительных переговоров Сагайдачный и старшины 17 октября (по новому стилю) 1619 г. согласились на компромисс: отряд зарегистрированных казаков был увеличен с одной тысячи до трех. Фактическое количество казаков в момент соглашения составляло десять тысяч. Остальным сказали, что они получат в конце концов постоянный статус казаков, если разойдутся. Те неохотно подчинились.

Жолкевский полагал, что соглашение от 17 октября умиротворило казаков и поэтому отвел из Украины большую часть польских войск. Он оценивал ситуацию только по военным меркам. На самом деле проблема оказалась сложнее: казаки постепенно становились важным элементом украинского религиозного и национального движения.

Старшины имели тесные связи с украинской шляхтой, рядовые казаки– с крестьянством. Обе группы казаков поддерживали отношения с горожанами. Все они принимали духовное руководство православных священников и были готовы поддержать тех в борьбе с униатской церковью.

Западнорусская православная церковь являлась епархией Константинопольского патриархата. Фактически, все восточные патриархи имели высокий духовный авторитет у православных в Западной Руси (как и в Московии). Но они, находясь под турецким правлением, не располагали возможностью оказать Украине какую‑либо материальную поддержку. За ней западнорусское духовенство вынуждено было обращаться к Москве.

Для Польши представляло потенциальную опасность то, что казаки, частично под влиянием киевского православного духовенства, тоже обратились за помощью к царю.

В феврале 1620 г. гетман Сагайдачный направил в Москву послов, главой которых был Петр Одинец, выразить готовность запорожских казаков служить царю, как они прежде служили его предшественникам.

Послов приняли 26 февраля в Посольском приказе. Их переговоры с боярами и дьяками продолжались весь март и апрель. Перед отъездом из Москвы послы получили письмо царя гетману Сагайдачному. В вежливых, но острожных словах царь благодарил Сагайдачного и казацкую армию за желание служить ему. Он пожаловал им скромную субсидию (300 рублей) и пообещал в будущем дать больше. Пока же, как объяснялось в письме, Московия находилась в мире с крымскими татарами и службы от казаков не требовалось.

Хотя миссия Сагайдачного в Москве и не принесла немедленных результатов, она, когда о ней стало известно, обеспокоила поляков, как сигнал доброй воли между казаками и Москвой. Тогда же киевское православное духовенство воспользовалось визитом патриарха Иерусалимского Феофана (на обратном пути из Москвы на Ближний Восток) для восстановления западнорусской православной иерархии, нарушенной польской поддержкой униатской церкви. К 1620 году большая часть западнорусских монастырей и церквей со всеми их землями находилась в руках униатов. Престол митрополита Киевского и все епископские кафедры тоже занимали униаты.

Православные еще имели несколько монастырей, преимущественно в Киеве и прилегающем к нему районе, и довольно много прихожан, однако у них не было епископов, поскольку те немногое, кто не вошел в униатскую церковь в 1596 г., к этому времени умерли, а польское правительство не позволяло православным заменять их. Епископ Львовский (назначенный королем Сигизмундом III в 1607 г.) Иеремия Тиссаровский, хотя официально и униат, тайно оставался православным. Однако он не мог ничего делать открыто.

Городские общины являлись главной опорой православия в Западной Руси, хотя в то время они не имели большого политического влияния в Польше. Более значительным было появление в Западной Руси новых решительных поборников православия – казаков. В такой обстановке оказался патриарх Феофан, который, посвятив в сан Филарета и затем пробыв в Москве примерно шесть месяцев, решил возвратиться в Иерусалим через Киев и Константинополь. Он покинул Москву 4 февраля 1620 г. В Прилуках его встретил гетман Сагайдачный с казаками и сопроводил в Киев, куда он прибыл примерно 22 марта.

Патриарх Константинопольский уполномочил Феофана во время пребывания в Западной Руси действовать от своего имени и позаботиться о нуждах западнорусской православной церкви.

Феофан понимал, что польское правительство, а также униатские прелаты отнесутся к его миссии с подозрением, боясь возрождения православной церкви в Польше. Униаты распространили слухи, что Феофан – шпион султана, а его цель – подстрекать казаков против Польши. Канцлер и гетман Жолкевский дали указание киевскому воеводе Замойскому, держать Феофана под строгим наблюдением. Принимая во внимание все это, Феофан провел шесть недель своего пребывания в Киеве в спокойном уединении в гостинице Богоявленского братства. Казаки поставили вокруг гостиницы свою охрану, чтобы защитить Феофана от какого‑либо насилия со стороны поляков.

Феофан встретился с некоторыми монахами Киева и мирянами – членами братства, однако принимать кого‑либо отказывался. Люди, в свою очередь, боялись приходить к Феофану до легализации его пребывания в Киеве польским правительством.

5 мая Жолкевский написал городскому совету и голове Киева, что король одобряет их учтивость по отношению к Феофану (позволение задержаться в Киеве) и посылает в Киев своего камергера, чтобы сопроводить Феофана до молдавской границы. Это было равносильно легализации статуса Феофана в Киеве, особенно поскольку конкретное время его отъезда не оговаривалось.

17 мая Феофан обнародовал свое первое послание киевлянам и всем православным Западной Руси. Затем он посетил православные монастыри в Киеве и его округе. Православные священники и миряне начали стекаться в Киев просить у Феофана благословения. В июле Феофан обратился к королю с просьбой отложить его отъезд. Король ответил 1 августа вежливым письмом, в котором, тем не менее, напоминал Феофану, что наступает время уезжать.

15 августа, в день Успения Богородицы, которому посвящен главный храм Печерского монастыря, в Киеве собрались многочисленные паломники. И духовенство, и миряне обратились к Феофану с просьбой посвятить митрополита и епископов для западнорусской церкви. Феофан сначала колебался, но гетман Сагайдачный убедил его согласиться и обещал, что казаки сумеют его защитить. Было решено, что православное духовенство и братства изберут кандидатов на престолы.

В этот момент, из‑за изменений в международной обстановке, Польша оказалась в трудном положении, и православная группа не преминула этим воспользоваться. Чешские восстания против Габсбургов (1618 г.) положили начало потоку событий, которые стали известны под названием Тридцатилетней войны.

Польша заключила союз с Империей в 1613 г. и была связана обязательством поддерживать Габсбургов. Чехи вошли в союз с Трансильванией. Последняя возражала против вмешательства Польши в дела Молдавии. Молдавский сюзерен турецкий султан решил заменить пропольского воеводу Молдавии Граззиани трансильванским кандидатом – Радулом.

В августе 1620 г. мощная турецкая армия, при поддержке двадцати тысяч белгородских (аккерманских) татар, руководимых Кантемир‑мурзой, вступила на земли Молдавии. Польское правительство не желало упускать Молдавию и решило защищать Граззиани силой оружия. Гетману Жолкевскому удалось получить от казаков только небольшой вспомогательный отряд в тысячу человек.

2 сентября Жолкевский пересек границу Молдавии. Он расположился лагерем недалеко от Ясс, где к нему присоединился Граззиани со своими последователями, которых было лишь шестьсот человек. Через две недели турки стали осаждать польский лагерь. 29 сентября Жолкевский приказал своим измученным войскам отступать в направление Могилева‑на‑Подолии. Полякам не суждено было туда добраться. 6 октября (по григорианскому календарю) их со всех сторон окружили турки и татары. Только единицы уцелели в этой бойне. Сам Жолкевский тоже погиб. Турецкий командир Искандер‑паша приказал послать султану голову гетмана в качестве особого трофея.

Среди погибших в сражении казаков был подстароста из Чигирина Михаил Хмельницкий. Его сын Богдан (будущий гетман), юношей двадцати пяти лет от роду, попал в плен к туркам.

Мобильные отряды татар разошлись по Подолии, Восточной Галиции и Волыни, разоряя города и селения, уводя с собой тысячи пленников. Большое турецкое нашествие казалось неминуемым.

Польское правительство торопливо собирало новые силы, для отпора туркам. В этой ситуации польским лидерам стало ясно, что они должны обеспечить себе лояльность казаков, и уступки казакам православной церкви стали неизбежны.

Православная группа, не теряя времени, воспользовалась создавшейся ситуацией. Кандидатов на престолы митрополита и епископов духовенство и братства назвали в сентябре. В октябре Феофан посвятил их, одного за другим. Поскольку это делалось без с короля, церемонию каждый раз проводили втайне. 6 октября Исайя Копинский был посвящен в сан епископа Перемышля; три дня спустя Иов Борецкий стал митрополитом Киевским; примерно 15 октября Мелетий Смотрицкий – архиепископом Полоцким.

В начале ноября сейм король созвал сейм для выработки мер против угрозы турецкого нашествия. Православные депутаты не преминули упомянуть о своих обидах. Чашник Волыни Лаврентий Древинский выступил в роли оратора. В своей речи он указал, что поскольку от православных, как от других польских подданных, потребуется служить в армии, их требования восстановления прав православия следует принять во внимание.

Чтобы умиротворить православных, король и сейм подтвердили конституцию 1607 г., гарантировавшую определенные права православной церкви, включая пожалованья землей епископатам и монастырям. Конституция перестала действовать с пресечением в Польше православной иерархии, но с ее восстановлением (при помощи Феофана) правила 1607 г. могли получить законную силу.

Православные представители, однако, официально еще не объявляли о посвящении в сан новых прелатов. Они, по всей видимости решили отложить это объявление до отъезда Феофана и не ставить под угрозу его безопасность. Кроме того, они, вероятно, полагали, что будет легче склонить короля к одобрению новой иерархии, когда закончатся сессии сейма.

10 ноября король написал Феофану письмо, в котором просил убедить казаков оказать полякам полную поддержку в войне с Турцией.

7 января 1621 г. Феофан, перед возвращением домой, остановился в штаб‑квартире зарегистрированных казаков. После торжественной службы в тамошнем монастыре Феофан передал послание гетману Сагайдачному и всем казакам, в котором он благословлял их и побуждал поддержать короля в войне против турок. «Ваша верность королю», – убеждал Феофан, – «заставит его признать и одобрить вашу [православную] иерархию».

Казаки сопровождали Феофана до молдавской границы. По пути он сделал остановку в Белой Церкви. Там Феофан посвятил Паисия Ипполитовича в сан епископа Холмского. В Буше, на молдавской границе, он произвел еще одного прелата, посвятив грека Авраама в епископы Пинска. Там он еще раз благословил казаков и отпустил им грех участия в войне против православной страны (Московии) в 1618 г. Он наставлял их никогда впредь не делать этого.

Перед выступлением к Хотину в Подолии, который, как ожидалось, станет первой целью нападения турок, казаки, возглавляемые гетманом Яцко Бородавкой (любимцем рядовых), отправили делегацию к королю Сигизмунду с просьбой утвердить православных прелатов, посвященных Феофаном. Главными членами этой делегации являлись бывший гетман Сагайдачный и епископ Луцкий Курцевич. Король принял их в июле 1621 г. Сигизмунд сказал, что принимая Курцевича как епископа Луцкого, он тем самым признает его таковым. Он также неопределенно пообещал признать и других православных иерархов. Сагайдачного удовлетворил такой ответ.

В середине августа польская армия под командованием гетмана Ходкевича, которому помогал кронпринц Владислав, встала лагерем на берегу реки Днестр около крепости Хотин. Казаки с гетманом Бородавкой, продвигаясь к Хотину, дошли до Могилева‑на‑Подолии. Ходкевич отправил Сагайдачного (возвратившегося из Варшавы) убедить казаков поторопиться. Использовав разногласия между старшинами и рядовыми в лагере казаков, Сагайдачный обвинил Бородавку «во многих преступлениях». Бородавку сместили и казнили; Сагайдачного снова избрали гетманом и он повел казаков к Хотину.

Турки и татары достигли Хотина 2 сентября 1621 г. Весь сентябрь они штурмовали польский лагерь, но так и не смогли взять его. Казаки отважно защищали Хотин. 27 сентября скончался Ходкевич. Его преемник немедленно начал переговоры о мире с турками, заключение которого состоялось 9 октября. По условиям договора Польша обещала предотвратить набеги казаков на турецкие владения. Турция обещала гарантировать назначение на молдавский трон кандидата, приемлемого для Польши.

Сагайдачный получил на войне тяжелую рану. Кронпринц Владислав осыпал его милостями и наградами, и он удалился в Киев, где умер 10 апреля 1622 г.

Поскольку угроза со стороны турков отступила, а Сагайдачного не стало, поляки уже не желали удовлетворять требования православных и признавать их иерархов. Папа советовал королю Сигизмунду не идти на уступки схизматикам. Униатский митрополит Вениамин Рутский и архиепископ Полоцкий Иосафат Кунцевич сделали все, чтобы позволить православным прелатам исполнять свои обязанности.

Чтобы сформулировать каноническую законность православной иерархии, епископ Мелетий Смотрицкий написал специальную научную статью на польском языке под названием «Подтверждение невинности». 6 декабря 1622 г. митрополит Иов Борецкий отослал копию статьи королю. Петиция, также написанная Мелетием, была представлена сейму в январе 1623 г. Сейм отказался ее обсуждать. Дело передали комитету, рекомендации которого не одобрили.

Разногласия между униатами и православными достигли новой высоты. Самым непримиримым среди униатов был Кунцевич, архиепископ Полоцкий. Даже литовский канцлер Лев Сапега жаловался униатскому митрополиту, что в действиях Кунцевича слишком много насилия, и поэтому люди его ненавидят. Сапега также писал самому Кунцевичу, советуя ему быть более сдержанным.

Кунцевич не обратил никакого внимания на предостережения Сапеги. Он захватил все православные церкви и монастыри в Полоцке и Витебске и запретил проводить православные службы даже в частных домах. 12 ноября 1623 г., когда Кунцевич приехал в Витебск, разъяренная толпа растерзала его.

Происшедшее не могло не вызвать реакции со стороны польского правительства. Король назначил специальную комиссию под руководством Льва Сапеги для судебного разбирательства и наказания виновных. Хотя Сапега предвидел опасность непримиримости Кунцевича, теперь он считал необходимым предотвратить возможность будущих волнений жесткими мерами.

Королевская комиссия в сопровождении отрядов кавалерии и пехоты прибыла в Витебск 15 января 1624 г. Ее официальные заседания продолжались три дня (18‑20 января). Все горожане Витебска были признаны виновными. Девятнадцать зачинщиков, включая двух бургомистров, обезглавили, а их собственность передали казне. Сто горожан, которым удалось спастись, приговорили к смертной казни заочно, их собственность также изъяли. Город Витебск лишили Магдебурского права и всех привилегий и подчинили воеводе. Две обнаруженные на окраине города православные часовни разрушили. Запретили звонить в колокола городских церквей, которые находились под контролем униатов без специального разрешения униатского митрополита.

Эти жестокие меры укрепили униатскую церковь в Витебске. Мертвый Кунцевич оказался более влиятельным как мученик, чем живой иерарх. В 1643 г. римско‑католическая церковь причислила его к лику блаженных. (В 1867 г. папа Пий IX канонизировал его и объявил покровителем Западной Руси.)

Волнения в Витебске вызвали тревогу не только у польского правительства и униатов, но и у некоторых западнорусских православных прелатов. В 1580‑е и 1590‑е гг. существовало соперничество между православными общинами горожан и православными епископами, что послужило причиной поворота к Риму определенных западнорусских епископов, инициаторов униатской церкви.

Убийство Кунцевича произвело болезненное впечатление даже на некоторых православных прелатов, включая номинального православного архиепископа Полоцкого, посвященного в сан Феофаном, Мелетия Смотрицкого, которому Кунцевич препятствовал в исполнении его церковных обязанностей. В своих посланиях и проповедях Смотрицкий успешно полемизировал с Кунцевичем, когда тот был жив. Когда же униаты получили возможность – и не упустили ее – использовать мученичество Кунцевича в качестве свидетельства жестокости православных, Смотрицкому ничего не оставалось, как согласиться.

Несмотря на то, что Мелетия Смотрицкого православные любили и почитали как образованного и талантливого оратора, его деятельность в церковной администрации находилась под контрорем городских братств, и это вызывало его недовольство. Поэтому в конце 1623 г. Мелетий с благословения митрополита Иова Борецкого отправился в Константинополь и Палестину просить восточных иерархов упразднить независимый статус братств.

Мелетий провел на Ближнем Востоке два года и возвратился с посланием от патриарха Константинопольского Кирилла Лукариса, одобренном другими греческими прелатами, которое упраздняло независимость западнорусских братств и подчиняло их власти митрополита и епископов.

Обнародование Мелетием этого послания вызвало негодование по отношению к нему и митрополиту Иову со стороны не только горожан, но и многих священников. Братства Вильно и Львова отправили делегатов к патриарху Константинопольскому с просьбой дать объяснения. Патриарх пояснил, что не желал ликвидировать привилегии самых старых братств, которые утвердил и благословил патриарх Иеремия.

После этого положение Мелетия стало сомнительным. В 1627 г. он тайно присоединился к униатской церкви и целый год пытался убедить православных пойти на мир с униатами и признать главенство папы. Сначала казалось, что митрополит Иов и новый архимандрит Печерского монастыря в Киеве Петр Могила склоняются к компромиссу с римско‑католической церковью, но затем они изменили свою позицию. Кончилось тем, что в 1628 г. Мелетий открыто объявил о своей приверженности к униатской церкви.

Непризнание сеймом 1623 г. иерархии православной церкви и наказания, последовавшие за убийством Кунцевича, внесли отчаяние в души православных и привели к распространению антипольских настроений как среди церковных лидеров, так и среди казаков.

24 августа 1624 г. митрополит Иов Киевский послал Исаака, епископа Луцкого, в Москву с тремя письмами, адресованными царю Михаилу, патриарху Филарету и думному дьяку Грамотину. По дороге воевода Путивля задержал Исаака и отослал письма Иова вместе с письмом Исаака в Москву и стал ждать ответа. Ему приказали пропустить Исаака в Москву без промедления.

В своем письме царю Михаилу митрополит Иов посылал приветствий и благословение и описывал ужасное положение православия в Западной Руси. Иов говорил, что, хотя православная церковь и держится с помощью казаков (черкасских молодцов), она нуждается в поддержке паря. Он рекомендовал царю Исаака как человека, которому он может доверять и который свято сохранит «царские секреты».

4 января Исаака принял царь Михаил, а 10 февраля – патриарх Филарет. Исаак устно передал царю тайное послание Иова: Иов просил паря принять Западную Русь под свое покровительство и защитить православных людей: и церковь от поляков. Царь приказал боярам обсудить с Исааком это дело. Встреча состоялась 14 января. Бояре были дружелюбны, но скептичны. Они указали Исааку, что, согласно их информации, нет достаточных свидетельств, что все православные группы в Западной Руси единодушно поддержат военное вмешательство Москвы. Кроме того, казаки готовятся к морскому походу против турок и, таким образом, не смогут сражаться с поляками.

Исаак настаивал, что православные едины в своем желании находиться под покровительством царя и просил бояр не отказывать в помощи в случае новой волны гонений со стороны поляков. Ни определенного обещания, ни категорического отказа в военной помощи на будущее бояре не дали, но в настоящий момент во вторжении было отказано. 23 февраля Исаак покинул Москву с подарками для себя и Иова.

Летом 1625 г. казаки поднялись против поляков. Война не принесла решающих результатов и закончилась компромиссным договором, заключенным около озера Куруково 5 октября. По условиям договора число зарегистрированных казаков увеличилось до шести тысяч. Все присоединившиеся к казакам крестьяне должны были возвратиться в поместья как крепостные. Фактически, большая часть отправилась в Запорожье. Чтобы держать их под контролем, там расположили гарнизон зарегистрированных казаков. В списки зарегистрированных казаков вошли преимущественно зажиточные люди. По словам Грушевского (цитируемым Дорошенко), группа, таким обраэом, представляла «казацкую буржуазию».

Увеличивая численность зарегистрированных казаков и повышая им жалованье (особенно офицерам), польское правительство пыталось создать группу казаков, верных королю. Через эту группу поляки надеялись держать в подчинении всех казаков.

Необходимость в казаках возникла вновь, когда в 1626 г. Польша оказалась вовлеченной в новую войну – на этот раз со Швецией. Продолжительная напряженность в отношениях между Польшей и Швецией являлась результатом династических, религиозных и экономических разногласий: борьбы за балтийские порты в Ливонии и Пруссии; притязаний короля Сигизмунда на шведскую корону и защита протестантизма Густавом Адольфом.

С 1613 г. Польша входила в соглашение с Габсбургами. В 1621 г. король Сигизмунд предпринял попытку создать на Балтике польский морской флот, чтобы действовать совместно с испанской флотилией, для чего было необходимо подготовить морскую базу. Эти планы беспокоили Швецию.

Густав Адольф рассматривал войну с Польшей с точки зрения общего конфликта римского католицизма с протестантизмом. Кроме того, шведское правительство рассчитывало на поддержку протестантизма со стороны Москвы и патриарха Константинопольского Кирилла Лукариса, на богословские взгляды которого оказал влияние кальвинизм.

В 1626 г., вскоре после начала войны с Польшей, Густав Адольф попытался отправить через Москву своих послов в Белоруссию и Запорожье. Двух послов (один из которых был шведским аристократом, а другой – Александр Рубец – по происхождению русский, православный) встретили в Москве любезно, но не позволили проследовать в Западную Русь на том основании, что еще не истек срок Деулинского перемирия между Московией и Польшей, и царь не может нарушить его без веской причины. Бояре, однако, сказали шведским послам, что в том случае, если польский король сам совершит хотя бы незначительное нарушение условий перемирия до её окончания, царь будет готов напасть на Польшу и заранее известит об этом шведского короля.

Польское правительство нуждалось в помощи казаков против шведов, однако не решалось переводить их основной состав с Украины на Балтику с одной стороны из‑за угрозы турецкого нашествие а с другой не желая представлять казакам милости и уступки в связи с их участием в войне со Швецией. Вместо этого поляки объявили, что хотели бы увеличить долю зарегистрированных казаков на две тысячи человек, которые запишутся в специальные экспедиционные войска. Восторгов не последовало.

С военной точки зрения польско‑шведская война решающих результатов не принесла, и 26 сентября 1629 г. державы заключили перемирие на шесть лет.

В годы войны (1626‑1629) польское правительство заботилось о том, чтобы не раздражать православных, а затем попыталось достичь сближения между униатским и православным духовенством. Униатский митрополит Рутский полагал, что православные прелаты в конце концов признают главенство папы, если униатская церковь получит от папы и короля большую автономию и более почетный статус.

Православный церковный Собор в Киеве, состоявшийся в 1628 г., отклонил какое‑либо соглашение с униатами, преимущественно из‑за твердой позиции казаков. В 1629 г. король созвал во Львове общий Собор униатов и православных. Но снова давление казаков не позволило явиться православным делегатам, за исключением совсем немногих. Поэтому Собор, полностью контролируемый униатами, одобрил план учреждения должности патриарха Западной Руси с властью и над униатами, и над православными, однако из этого проекта ничего не вышло.

Несмотря на то, что православные в целом были против унии, некоторые из их прелатов склонялись к продолжению переговоров либо с униатами, либо с польским правительством. Они лелеяли надежду, что лояльность Польше является самым надежным путем к признанию прав православной церкви. Сам митрополит Киевский Иов находился в таком примирительном настроении.

Новичок среди киевского духовенства, молдавский аристократ Петр Могила оказался наиболее влиятельным сторонником политики сближения. Сын Симеона, господаря Молдавии в 1607‑1609 гг., он родился в 1596 г. В 1612 г. из‑за вражды с князем Кантемиром, захватившим власть в Молдавии, Симеон с семьей бежал в Польшу и остался там жить. Польша имела в Молдавии политические интересы и часто вмешивалась в ее дела. Польские магнаты приняли семью молдавского господаря как собратьев по классу, несмотря на религиозные различия (румыны были православными). Для украинских аристократов, сохранявших православную веру, общение с беглецами из Молдавии было еще легче. В 1605 г. староста Овруча князь Михаил Вишневецкий женился на Раине, дочери Иеремии Могилы (господаря Молдавии в 1593‑1607 гг.). Иеремия Могила был братом Симеона Могилы. Таким образом, Раина Вишневецкая приходилась Петру Могиле двоюродной сестрой.

Петр учился в православной школе Львовского братства, а завершил свое образование в Париже. Поступив в польскую армию, он принял участие в защите Хотина (1621 г.). Однако военная карьера его не привлекала, и в 1625 г. он принял монашество. В 1627 г. его избрали архимандритом Киево‑Печерского монастыря, то есть на один из ключевых постов в западнорусской православной иерархии, поскольку канонически он подчинялся не митрополиту Киевскому, а непосредственно патриарху Константинопольскому.

В 1631 г. скончался митрополит Иов. Могила являлся исполнителем его завещания. Он стремился занять престол митрополита и находился в числе кандидатов на избрание. Однако избран был более старший по возрасту человек, прославившийся упорной защитой православия в 1620‑е годы, Исаяя Копинский, архиепископ Смоленский и Черниговский.

Вскоре отношения между Могилой и Копинским, а также некоторыми другими старшими лидерами обострились, не только из‑за личной неприязни, но и вследствие глубоких различий в складах ума и взглядах на образование.

В конце XVI века и в первые тридцать лет XVII века западно‑русское православие обращалось за руководством к Греческой церкви и в духовных делах, и в вопросах образования. Греческий язык являлся основным предметом в школах братств. Иночество Святой горы (горы Афон) было традиционным источником религиозного вдохновения. Туда удалился монах Иоанн Вишенский для мистических размышлений, как это сделал старец из Северной Руси Нил Майков (Сорский) в XV веке.

Вишенский (1550 – 1621) критически относился к схоластическому знанию. Основой его христианского мировоззрения были Евангелия; аскетизм и смиренность – его идеал. Хотя он упорно защищал православие от униатов, он решительно обрушивался на тех православных прелатов, которые были испорчены богатством и привилегиями. В связи с этим послания Вишенского чрезвычайно нравились простому народу Западной Руси, особенно потому, что были написаны на ярком разговорном украинском языке того времени. Все это помогало превращению его образа в светило и совесть Православной церкви и народа того периода.

Могила, напротив, был высоко образованным схоластом и реорганизатором западнорусской иерархии. Он не был органически связан с простыми людьми Западной Руси. По словам украинского ученого Дорошенко, Могила «был выдающимся лидером Православной Церкви, но не патриотом Украины; он сражался за укрепление Православной Церкви, но не за развитие украинской национальности».

Восприняв польскую культуру и восхищаясь римско‑католической системой образования, Могила считал серьезную реформу православных школ самым важным шагом к выживанию Православной церкви в Западной Руси. В качестве архимандрита Киево‑Печерского монастыря, располагавшего особыми правами, Могила имел возможность в вопросах образовательной политики действовать независимо от митрополита. Поэтому 18 ноября 1631 г. с благословения патриарха Константинопольского Кирилла Лукариса, Могила открыл в Киеве новую школу под собственным контролем. К 1632 г. при помощи различных ловких маневров он убедил власти существовавшей школы братства слиться с его новой. Эта Коллегия стала ядром знаменитой Киевской духовной академии.

Школа Могилы следовала образцу иезуитских школ. Латынь, а не греческий язык являлась основой обучения; использовались учебники римско‑католических авторитетов, включая Аквинского. К преподаванию Могиле удалось привлечь таких талантливых и образованных людей, как Исаия Козловский, Сильвестр Козов и Иннокентий Гизель. Первые два получили образование в иезуитской школе Люблина и в Замойской римско‑католической академии. Третий, родом из Пруссии, сменил протестантскую веру на православную.

Сначала православные отреагировали на новую школу враждебно. Сильвестр Козов рассказывает, что «необразованные священники и казаки негодовали: „Зачем вы открываете латинско‑польскую школу? Ничего подобного раньше не было [у нас], а люди все равно получали вечное блаженство“. Они хотели убить Могилу и учителей, и только с большим трудом удалось отговорить их от этого».

С другой стороны, иезуиты и униаты обвиняли школу Могилы в протестантизме. В 1634 г. униатскому митрополиту Руцкому удалось убедить короля Владислава в том, что школа является еретической (протестантской). Владислав приказал Могиле закрыть и школу, и связанное с ней издательство. Могила, однако, с помощью Сильвестра Козова без труда доказал абсурдность этого обвинения.

Порядок был восстановлен, но в 1635 г. по совету Руцкого, король издал указ, исключающий теологию из школьной программы. Учителя были вынуждены искать пути, чтобы обойти этот указ и начали обучать богословию при изучении Библии и работ Отцов Церкви.

Ирония заключалась в том, что сам Могила испытывал отвращение к протестантству, а находился под влиянием духа и теологии римско‑католической церкви. Он использовал католическую науку и методы обучения, чтобы вооружить православных против Рима и Унии, но в то же время был близок к католической догме; все, чего он хотел, это независимости Восточной церкви от Рима.

Католическое мировоззрение Могилы отразилось в «Православном Исповедании», которое он составил в 1640 г. в сотрудничестве с Исаией Козловским. Рукопись обсудили на Православной конференции в Яссах, и греческий богослов Мелетий Сириг отредактировал ее однако Могила отказался публиковать этот вариант. Вместо этого, в 1645 г. он выпустил в Киеве краткий Катехизис, переизданный в Москве в 1649 г. (Собрание кратких наук об артикулах веры) который в основном следовал образцу латинского катехизиса Петра Канизия. Тем не менее принцип главенства Могила не принимал.

Король Сигизмунд III, под чьим патронажем в 1596 г. была создана Униатская церковь, скончался 30 апреля 1632 г. Его сын Владислав был известен как более терпимый правитель. Кроме того, он доброжелательно относился к казакам, которых считал важным элементом военной организации Польши, и вынашивал идею использования казаков как опору королевской власти против магнатов.

Ситуация для православных складывалась благоприятно, в особенности потому, что срок перемирия между Польшей и Москвой заканчивался, и новая война казалась неминуемой. В этих обстоятельствах для Польши было важно удовлетворить по крайней мере некоторые требования православных, в особенности казаков.

Православные решили высказать свои претензии на сейме, который должен был собраться для выборов короля; на трон претендовал только один кандидат – Владислав. Согласно польской конституции, во время межвластия сначала должен был собраться общий сейм, чтобы официально объявить о смерти короля и обсудить претендентов на престол. Эти условия затем объявлялись местным собраниям и шляхте. Только после этого мог начать действовать выборный сейм.

В сейме участвовали делегаты и православной шляхты, и казаков. Древинский, как раньше, руководил первой группой. Другим влиятельным православным делегатом от аристократии являлся Адам Кисель, которому было суждено сыграть важную роль в польско‑казацких разногласиях в 1640‑х и 1650‑х гг.

Чтобы укрепить свое положение на сейме, православные заключили соглашение с протестантами, руководил которыми Криштоф Радзивилл.

Именно в этот момент православие лишилось поддержки потомка одного из самых могущественных украинских княжеских родов, рода Вишневецких. К марту 1632 г. поползли слухи, что молодой князь Иеремия Вишневецкий, родившийся в 1612 г., собирается перейти в католическую веру. Иеремия был сыном князя Михаила Вишневецкого и его молдавской жены Раины, приходившейся двоюродной сестрой Петру Могиле.

И Петр Могила, и митрополит Исаия Копинский написали князю Иеремии, моля его не отрекаться от веры своих предков, но напрасно. К моменту открытия сейма князь Иеремия стал католиком. Он следовал общей тенденции западнорусских аристократических родов. Православие они презирали (подобно полякам), как крестьянскую веру, а Униатскую церковь считали предназначенной для простых людей, а не аристократов. Кроме того, католицизм для этих аристократических новообращенных олицетворяло собой не только Польшу, но и всю западную цивилизацию. Являясь активной и страстной натурой, князь Иеремия стал одним из самый ярых поборников католицизма, как это часто случается с ренегатами.

Общий сейм собрался 27 июня 1632 г. На его сессиях вопрос о правах православной церкви поднимался только в предварительном порядке. Когда 27 октября открылся Выборный сейм, православные делегаты объявили, что не будут участвовать в выборах короля, пока их церкви не гарантируют права.

Сейм назначил комиссию во главе с Владиславом, для того чтобы подготовить проект соглашения с православными. Главными пунктами соглашения являлись следующие:

1. Существование православной церкви и ее иерархии официально признается сеймом. Православные получают право воздвигать новые храмы и ремонтировать старые, а также открывать школы, издательства и больницы.

2. Признаются права православных братств.

3. Православным разрешается входить в состав местных органов управления.

4. Софийский Собор в Киеве передается из униатской юрисдикции под юрисдикцию православного митрополита киевского. То же происходит и с некоторыми другими храмами и монастырями по всей Западной Руси.

5. Кроме престола митрополита Киевского православные получают епархии в Луцке, Львове и Перемышле на Украине и в Мстиславле в Белоруссии.

Униатский митрополит сохраняет власть только над униатскими епархиями и церквами. Униатам остаются четыре епархии: Холм, Владимир‑на‑Волыни, Пинск и Полоцк.

Новый статус церкви был результатом соглашения польским правительством и православной церковью. Униатов, равно как папу и иезуитов, возмущал сам факт признания православной церкви. Православные были недовольны, что не ликвидировали униатскую церковь.

Завоевания православной церкви были, тем не менее, значительны. Православная церковь, легальное существование которой отрицалось после введения Унии 1596 года, теперь была официально признана польским правительством, признало оно и православную иерархию. В последнем пункте, однако, содержался некоторый подвох, поскольку, согласно соглашению, посвящение патриархом Феофаном в 1620 – 1621 гг. православных митрополита и епископов считалось недействительным, и эти прелаты должны были оставить свои престолы. Православные депутаты сейма торопливо избрали новых прелатов, и король их утвердил. Каноническая законность смещения старых иерархов и необычный способ избрания новых подвергались сомнению многими православными и вызвали горькие чувства у духовенства и прихожан.

Вновь избранные прелаты по духу отличались от посвященных Феофаном. Они находились под сильным влиянием польской культуры, были социально связаны с украинской и польской знатью и лояльно относились к Польше. Их возглавил Петр Могила, которого избрали митрополитом Киевским не без серьезного давления со стороны короля Владислава.

Переход власти от старых прелатов к новым оказался болезненным. После избрания необходимо было новых иерархов посвятить. Весной 1633 г. Петр Могила отправился во Львов, где ситуация была менее обостренной, чем в Киеве, и епископ Львовский Иеремия Тиссаровский (до того времени официально униат) при участии посвященных Феофаном епископов ввел его в сан. Патриарх константинопольский Кирилл Лукарис без промедления утвердил Могилу да престоле митрополита киевского.

Проблематично было то, что существующий православный митрополит Киевский Исаия Копинский не признавал каноническим смещение старых иерархов и посвящение новых. Для Исаии, престарелого и праведного человека, это было не вопросом личного престижа, а делом принципа: он не желал замены духа византийского христианства духом латинской схоластики. Многие киевляне и казаки поддерживали его.

Могила не отказался от применения силы, чтобы овладеть престолом митрополита. Сначала он решил действовать скорее против униатов, чем против Исаии. Хотя, согласно соглашению от 1632 г. (подтвержденному жалованной грамотой короля Владислава от 1633 г.), униаты должны были передать под юрисдикцию православных Софийский собор и другие церкви в Киеве, но они не пожелали сделать этого.

Могила справедливо рассчитал, что даже его противники среди православных окажут ему поддержку в выселении униатов из этих церквей, и, таким образом, оппозиция к нему со стороны значительного части православных ослабнет.

Для выполнения своего плана Могила заранее выслал в Киев группу под руководством Сильвестра Козова, чтобы захватить Софийский собор и другие церкви. Многие киевляне и казаки с радостью приняли в этом участие (2 июля 1633 г.). Когда униаты отказались передать людям Могилы ключи от зданий, у православных нашлись силы открыть двери и овладеть церквами, которые принадлежали им по соглашению 1632 г.

Пять дней спустя Могила прибыл в Киев, где его тепло встретили, особенно духовные лица, связанные со школой, основанной им в 1631 г.

Старый митрополит Исайя и его ближайшие последователи не находились, разумеется, среди встречавших Могилу. По жалованной грамоте короля Владислава Свято‑Николаевский монастырь в Киеве переходил к Могиле, однако его настоятель отказался подчиниться приказу. Могила послал своих людей захватить монастырь силой. Когда настоятель и монахи отказались указать, где находится монастырская казна, их избили.

Поскольку Исаия не согласился признать Могилу своим преемником, Могила приказал своим людям заключить его в келью Печерского монастыря. Согласно летописи, подручные Могилы схватили больного Исаию, не позволив ему даже надеть подход одежду, бросили его на лошадь, как мешок, и таким образом довезли в Печерский монастырь. Там его держали, пока он не согласился подписать документ о сложении с себя полномочий митрополита.

Грубое обращение Могилы с Исаией вызвало глубокое возмущение тех немалочисленных православных, которые все еще считали Исаию митрополитом. Могила попытался созвать церковный Собор Киевской епархии, чтобы уладить дело, но его план провалился. Тогда Могила попросил Адама Киселя помочь ему наладить мир с казаками. Кисель убедил казаков с почетом принять Могилу в своем лагере на условии, что он отведет Исаии монастырь, где тот сможет провести остаток дней в удобстве и покое. Могила тотчас назначил Исаию настоятелем монастыря св. Михаила, где тот умер в 1634 г.

Борьба, таким образом, закончилась, и Могила уверенно чувствовал себя на престоле митрополита, несмотря на то, что неприязнь к нему со стороны православных приверженцев византийской духовности еще долго не ослабевала.

В конце XVI в. правительство Бориса Годунова под давлением феодального дворянства ввело в стране режим «заповедных лет», запретив тяголому нселению города и деревни покидать тяглые наделы и дворы, а затем издало Уложение о сыске беглых крестьян в 1597 г. В этом же году было обнародовано проникнутое крепостническим духом Уложение о холпах. Начавшаяся в 1604 - 1605 гг. гражданская война была порждена в первую очередь глубоким социальным кризисом, возникшим на почве ломки старой социальной структуры и становления крпостнической системы. Трехлетний неурожай и голод 1601 - 1603 гг.ускорили взрыв. Борис Годунов тшщетно пытался смягчить остроту противоречий посредством временного и чстичного восстановелния права выхода крестьян в Юрьев день.правительственные меры грозили разорением мелокопометсным уездным детям боярским. Появление самозванцев дало выход давно зревшему народному недовольству.

Наличие обширных не закрепощенных окраин предавало социальной борьбе в России своеобразную форму. Беглые крестьяне, холопы, посадские люди, не желавшие мириться с крепостническими порядками находили прибежище в казачьих станицах на Дону, Волге, Яике и Тереке.

Правительственная политика по отношению к казачеству в нач. XVII в. Отличалась противоречивостью. С одной стороны, любое правительство, выражавшее интересы дворянства, стремилось поставить казачество под свой контроль, ликвидировать казацкое самоуправление, запретить или упорядочить казачьи приставства, прекратить приток в казачьи станицы феодально-зависимого населения и даже вернуть часть казаков прежним владельцам; С другой - и царь Василий, и власти ополчений, и правительство Михаила Романова были заинтересованы привлечением казачества ни свою сторону и в сохранении его как значительной военной силы, при этом степень правительственного нажима на казацкие вольности определялось текущей военной ситуацией. Когда она позволяла, правительство «разбирало» казаков, назначая жалование лишь «лучшим» из них и исключая со службы и возвращая феодальную зависимость казаков, вступивших в станицы незадолго до разборов. У казаков были, несомненно и другие, более серьезные причины для претензий правительству Бориса Годунова. Резкое повышение в начале XVII в. цен на хлеб и другие продукты питания поставили казачество, всецело зависевшее от подвоза продовольствия из России, в особенно тяжелое положение. Действия казаков в этой ситуации легко угадать. При появлении «оппозиции» правительству Бориса Годунова в лице самозванцев они углядели в них инструмент для решения своих проблем.

Подлинную личность самозванца, который первым начал выдавать себя за сына Ивана Грозного от Марии Нагой, по известным сегодня источникам достоверно установить невозможно. Вполне вероятно, что им был беглый монах Чудова монастыря Григорий (в миру-- Юрий Богданов сын Отрепьев).

Как известно, Лжедмитрий «проявился» в Речи Посполитой, на ее украинских землях. Самозванец нашел себе покровителя в лице магната Адама Вишневецкого, из имения которого не позднее 1603 года ездил к запорожским казакам, пытаясь привлечь их к походу на Москву. Официальной поддержки от Войска Запорожского он не получил, однако сечевики помогли ему связаться с донскими казаками. Обитатели «вольного Дона» были весьма недовольны политикой Бориса Годунова, которого помимо прочего считали «ненастоящим» царем, и решились поддержать «царевича». В Польшу отправилось несколько небольших отрядов, при этом казаки били челом самозванцу, «чтобы он не замешкал, шел в Московское государство, а оне ему все ради». Заметим, что накануне Смуты в России имелось около 10 тысяч «вольных» (живших автономными «войсками») и б тысяч служилых (прямо подчиненных царю) казаков. Почти все они так или иначе приняли участие в повстанческом движении 1604-1605 годов.

В 1604-м вслед за донцами к Лжедмитрию, жившему в Самборе под крылом воеводы Юрия Мнишека, потянулись и малороссийские казаки. В октябре, когда самозванец перешел российскую границу, под его началом было не менее 4 тысяч воинов -- несколько сот поляков, около 2 тысяч украинских казаков и примерно столько же донских. К началу 1605-го, состав повстанческой армии существенно изменился: большинство поляков, недовольных задержкой обещанного жалованья, оставили Лжедмитрия. Зато к нему примкнули служилые люди из подчинившихся ему городов, остатки правительственных войск, а также около 12 тысяч казаков -- украинских, донских и северских (городовых и сторожевых).

21 января 1605 года посланный Годуновым Василий Шуйский разбил Лжедмитрия при селе Добрыничи. Мятежники потеряли более 11 тысяч человек, среди которых было около 7 тысяч украинских казаков. Лжецаревич укрылся в Путивле, а победители осадили Рыльск и Кромы. В Кромах засели донские казаки во главе с атаманом Андреем Корелой. Шесть недель 30-тысячная царская армия осаждала крепость, но 1-2 тысячи казаков выдержали осаду. Правительственные войска таяли из-за дезертирства и болезней, а Лжедмитрий тем временем получал подкрепления. В частности, к нему пришли б тысяч донцов. 13 апреля царь Борис внезапно умер, а 7 мая все его силы под Кромами перешли на сторону Лжедмитрия.

Соединенное войско двинулось на Москву. Это было поистине триумфальное шествие. Массы народа стекались приветствовать «истинного государя». Из-под Тулы самозванец отправил двух гонцов с призывом к москвичам свергнуть царя Федора Борисовича и его мать царицу Марию. Донские казаки из отряда Андрея Корелы доставили посланцев Лжедмитрия I в Красное Село, где они привлекли на свою сторону местных «мужиков». В сопровождении казаков и большой толпы крестьян посланцы въехали в Москву и на Красной площади при большом скоплении народа прочли грамоту самозванца. Это послужило началом к восстанию, в ходе которого Федор Годунов, его мать и сестра -- царевна Ксения были схвачены и посажены в тюрьму, а москвичи принесли присягу новому царю. Об этом самозванец узнал в Туле от присланных из Москвы двух князей-делегатов. И вот что примечательно: они не были допущены к его «высокой руке» до тех пор, пока Лжедмитрий не принял донцов под предводительством атамана Смаги Чертенского.

Взойдя на престол в июне 1605-го, «царь Дмитрий» щедро наградил всех казаков, принявших участие в походе на Москву, и распустил их по домам. Лишь небольшая группа донцов была оставлена при нем, будучи включена в состав личной охраны царя. Но и они постепенно были заменены иноземцами. Весной 1606 года, перед гибелью Лжедмитрия I, в его окружении из казаков оставался лишь атаман Корела.

Михаил Молчанов был один из любимцев Лжедмитрия I. После поражения лжецаря он сбежал из Москвы в Польшу в июне 1606 года. Компанию ему составили князь Григорий Шаховской и думный дьяк Борис Сутупов, прихвативший с собой «государеву печать». По пути беглецы распространяли грамоты, написанные от лица чудесно спасшегося «царя Дмитрия» и скрепленные его печатью, и будоражили население словами, что один из них -- сам государь.

Будучи в Путивле, Шаховской призвал жителей Северщины (лишившихся привилегий, дарованных некогда Лжедмитрием I) поднять восстание против Василия Шуйского, вошедшего 1 июня на престол. Уже в июле 106 года из-под Путивля на Елец и далее на Москву двинулась повстанческая армия во главе с Истомой Пашковым в рядах которой оказалось несколько тысяч призванных из Дикого поля казаков -- очевидно, запорожских и донских.

В Путивле Молчанов не решился выдать себя за Лжедмитрия, поскольку многие местные жители хорошо знали и убитого самозванца, и его самого. Он предпочел укрыться в Польше, в Самборском замке Мнишеков -- недавних царских родственников, и принялся играть роль чудесно спасшегося самодержца, устраивая тайные приемы для людей, никогда не видавших первого самозванца.

На одной из таких аудиенций (видимо, в июле 1606 года) побывал приехавший из Венеции Иван Болотников, бывший донской казак и турецкий невольник. Молчанов сумел убедить его в том, что перед ним действительно царь Дмитрий. И когда Болотников объявил о своей готовности отдать жизнь за «прирожденного государя», самозванец одарил его тридцатью дукатами, шубой, саблей и письмом в Путивль к Шаховскому. Болотников был назначен «большим воеводой» (главнокомандующим) повстанческой армии, после чего с войском в 12 тысяч человек двинулся через Комарицкую волость на Кромы. Основную силу его войска на этом этапе составляли, по-видимому, служилые люди (в том числе городовые и сторожевые казаки), а также выходцы из Дикого поля -- сечевики и донцы.

В августе 1606-го Шуйский указал обнародовать грамоты с точным описанием Михаила Молчанова и отправил на Северщину и в Польшу посольство, которое должно было обличить самозванца и потребовать его выдачи. В ноябре разоблаченный Молчанов покинул окрестности Самбора и уже под видом «воеводы царя Дмитрия» начал собирать войско для помощи болотниковцам.

Вымышленный сын царя Федора Ивановича «проявился» в среде терских казаков. Им был «молодой» (неполноправный) казак Илья (Илейка) Иванов сын Коровин (Горчаков) по прозвищу Муромец (он и вправду был родом из Мурома). Как рассказал на допросе сам Лжепетр, терцы роптали на задержку жалованья и голод, говоря: «Государь нас хотел пожаловати, да лихи де бояре: переводят де жалованье бояря, да не дадут жалованья... » И вот у казаков родилась идея идти к Москве за государевой милостью. Для этого они якобы решили обзавестись авторитетным предводителем и провозгласили Коровина «царевичем Петром». Описывая события таким образом, Илья, скорее всего, лукавил, перекладывая ответственность за самозванство на других. Ведь утаил же он факт разбоев, совершенных его отрядом на Волге. Думается, что инициатором авантюры стал, сам Коровин, сумев убедить в своем высоком происхождении часть казаков. В этом ему помогла легенда, будто царица Ирина Годунова, опасаясь своего брата, подменила новорожденного Петра девочкой, а сына отдала в надежные руки.

Весной 1606 года около 300 терских казаков под водительством Лжепетра пришли в устье Волги и начали двигаться вверх по реке. Вскоре под знаменами «царевича» собралось до 4 тысяч человек, основную часть которых составили казаки -- волжские, донские и яицкие. Самозванец отправил в Москву гонца с письмом к Лжедмитрию I, который ответил ему так: если «царевич» воистину сын Федора Ивановича, то он будет в Москве желанным гостем, если же это не так, то пусть он удалится прочь. Прислал «царь Дмитрий» и подорожную, которая предписывала выдавать «царевичу Петру» и его спутникам корм на всем пути в столицу. Илья Коровин согласился отправиться в Москву, но, миновав Казань и Свияжск, получил весть об убийстве Лжедмитрия I и повернул на Дон. На обратном пути его войско грабило купеческие караваны и разоряло небольшие крепости.

Летом 1606-го на Дон прибыли припасы и жалованье от нового царя - Василия Шуйского, после чего Войско Донское официально объявило о своем невмешательстве в борьбу правительства и повстанцев. Это значило, что «царевич Петр» отныне мог привлечь к себе в лучшем случае «голутвенных» (неполноправных) казаков, большинство которых жили на Северском Донце. Именно там осенью 1606 года Лжепетра и отыскали посланцы Шаховского, по приглашению которого Илья со своим отрядом, все-таки пополнившимся донскими казаками, направился в Путивль.

К тому времени повстанческая армия во главе с Болотниковым и Пашковым осадила Москву. Значительную часть восставших составляли казаки - как «войсковые» (донские, волжские, терские, яицкие, запорожские), так и служилые. Однако взять Москву не удалось, к тому же дворянский отряд Пашкова перешел на сторону Шуйского. В декабре Болотников с остатками войска отступил в Калугу, откуда послал на Северщину донского атамана Ивана Заруцкого искать «царя Дмитрия».

В начале 1607 года Лжепетр со своим войском, в которое вошли несколько тысяч украинских казаков, двинулся навстречу Болотникову. Из Тулы самозванец послал в Калугу отряд с продовольствием, однако по дороге он был полностью разгромлен. В мае Лжепетр все-таки помог осажденной Калуге. Служивший ему князь Андрей Телятерский разбил на реке Пчельне правительственный отряд. Болотников этим воспользовался и прорвался в Тулу. Поход на этот город Василий Шуйский возглавил лично. 10 октября изможденные осадой и голодом мятежники сдались на милость властей. «Тульские сидельцы», в том числе и казаки, были отпущены восвояси, за исключением руководителей мятежа. Царь обещал сохранить жизнь Болотникову и Лжепетру, но слово не сдержал: в январе 1608-го был повешен «царевич Петр», а марте ослеплен и утоплен Болотников.

Очередной самозванец объявился близ Астрахани вскоре после того, как на юге страны стало известно о смерти царя Дмитрия. Он выдавал себя за мифического сына Ивана Грозного от его четвертой жены Анны Колтовской. Подлинная личность самозванца назвавшегося «Иваном-Августом» неизвестна. Возможно, он был беглым холопом или крестьянином, перешедшим в казаки.

Поскольку «царевич» явился в Астрахань с небольшим отрядом из казаков (скорее всего, терских, донских и волжских), логично предположить, что он «проявился» где-то на казачьих землях. Самозванцу удалось привлечь на свою сторону астраханских горожан со стрельцами -- в городе вспыхнуло восстание, в итоге которого местный воевода стал его подчиненным. В июне 1607 года под руку «Ивана-Августа» перешел и Царицын, где также вспыхнул "мятеж -- после появления слуха, что царь Дмитрий жив, и агитации со стороны Астраханцев. После этого самозванец со своим отрядом двинулся вверх по Волге, на помощь «царевичу Петру» и Болотникову. По пути «Иван-Август» попытался взять Саратов, но понес большие потери и был вынужден вернуться в Астрахань, а вскоре потерял и Царицын.

Зимой 1607/08 года «царевич» послал гонцов к Лжедмитрию II, пытаясь, видимо, заключить с ним союз, но не встретил понимания. В грамоте «Тушинского вора» от 14 апреля 1608 года «Иван-Август» вместе с прочими «царевичами»,объявившимися,на южных окраинах, был заклеймен как -самозванец. Лжедмитрий также сообщал, что послал на Нижнюю Волгу и в Дикое поле своих представителей для ареста лжецаревичей.

Трудно сказать, был ли схвачен «Иван-Август», но летом 1608 года он и его казаки отправились к Москве, в лагерь Лжедмитрия II. Астраханского самозванца без особых церемоний повесили, казаки же, пришедшие с ним, были награждены и влились в армию «царя Дмитрия».

Следующий самозванец выдавал себя за сына царя Федора Ивановича.он появился под именем Федора Федоровича. Кем он был на самом деле, где и когда «проявился» -- неизвестно. Можно лишь предположить, что и он впервые объявил о своем высочайшем происхождении перед казаками. Согласно слухам, гулявшим по Волге летом 1606 года, «Федор Федорович» находился тогда среди донцов и считался младшим братом «царевича Петра». В начале ноября 1608 года «царевич Федор» во главе трехтысячного отряда донских казаков прибыл в стан Лжедмитрия II под Брянск. Он был обласкан и занял видное место при дворе, но затем был повешен. Возможно, это произошло незадолго до 14 апреля 1608 года, так как в грамоте Лжедмитрия смольнянам, датированной этим числом, «царевич Федор» поименован самозванцем.

Очередной соискатель трона выдавал себя за никогда не существовавшего внука Ивана Грозного -- сына царевича Ивана Ивановича и Елены Шереметевой. Он назвался царевичем Лаврентием. При этом вполне вероятно, что Лаврентий -- его настоящее имя. Есть основания утверждать, что он был беглым холопом или крестьянином, а его соратниками стали представители «вольного» казачества (волжского, терского и донского). С ними не ранее сентября 1607 года он пришел под Астрахань и находился если не в дружеских, то в добрососедских отношениях с «Иваном-Августом». Быть может, какое-то время они| оба жили в Астрахани. По крайней мере оба самозванца летом 1608-го сообща двинулись к Москве в окружении своих казаков. «Царевич Лаврентий» разделил судьбу «Ивана-Августа» и также был повешен в селе Тушино. Его недавние соратники, получив награду, поступили на службу к Лжедмитрию II.

Очередными самозванцами выступили личности выдававшие себя за сыновей Федора Ивановича. Единственная информация о них содержится в грамоте Лжедмитрия II смольнянам от 14 апреля 1608 года. Согласно ей, самозваные сыновья царя Федора «проявились» у казаков, обитавших в «польских юртах», скорее всего, в Диком поле»-- степных районах на южном порубежье России, Речи Посполитои и Крымского ханства. В грамоте названы семеро -- Клементий, Савелий, Симеон, Василий, Ерошка (Ерофей), Гаврилка (Гавриил) и Мартынка (Мартын). Возможно, это их подлинный имена. По всей видимости, у каждого из них был свой отряд из казаков, а сами «царевичи», очевидно, были схвачены и казнены по приказу Лжедмитрия II.

Лжедмитрием II стал православный выходец из Речи Посполитой -- крещеный еврей, бывший одно время школьным учителем в окрестностях Шклова и Могилева. Трудно сказать, стал он самозванцем по своей инициативе или кто-то его предварительно готовил.

Лжедмитрий II «проявился» в Стародубе примерно 12 июля 1607 года. Важнейшую роль в его признании горожанами, служилыми людьми и «вольными» казаками сыграл донской атаман Иван Заруцкий, недавний соратник Лжедмитрия I. Вскоре новообретенный «царь» начал собирать армию для войны с Василием Шуйским. В сентябре 1607-го трехтысячное войско выступило в поход. Треть его составляли конные польские дружины, остальную часть -- «севрюки» (местные «служилые люди по прибору», в том числе казаки) и бывшие казаки - болотниковцы под водительством Заруцкого. В начале октября к Лжедмитрию II присоединились запорожцы, которые, однако, менее чем через месяц покинули его. По дороге к самозванцу примкнуло около 500 донских казаков, а вскоре под осажденный Брянск явились 3 тысячи донцов, которых привел «царевич Федор», и 4 тысячи бывших соратников Болотникова и «царевича Петра», по преимуществу казаков. К началу апреля 1608 года армия самозванца выросла до 18 тысяч -- к Лжедмитрию II, обосновавшемуся в Орле, пришли 5 тысяч донцов, которыми руководил Заруцкий, и 3 тысячи запорожцев.

После этого самозванец двинулся к столице и в июне 1608 года стал укрепленным лагерем в Тушине. Вместе с ним тогда было не менее 30 тысяч воинов, около трети из них -- казаки. К лету 1609 года численность тушинского воинства возросла до 100 тысяч, из которых примерно 45 тысяч дала казачья среда.

«Тушинское» казачество делилось на полки, управлявшиеся Казачьим приказом во главе с Заруцким. Донской атаман, скорее всего, никогда не верил в подлинность новоявленного «царя Дмитрия». И когда Лжедмитрий, опасаясь измены со стороны поляков, бежал в Калугу (29 декабря 1609 года), далеко не все казаки последовали за ним -- одни отправились по домам, другие остались в Тушино и конфликтовали с поляками. Череда кровавых стычек привела к тому, что 15 марта 1610 года «гетман царя Дмитрия» Рожинский велел зажечь стан и распустил повстанческое войско.

В Калуге Лжедмитрий II попытался опереться опять-таки на казаков, которые по-прежнему составляли значительную часть его войска. Кроме того, он играл на патриотических чувствах, пугая народ стремлением польского короля захватить Россию и установить в ней католичество. Его призывы нашли отклик у многих, в том числе и у казаков -- даже тех, кто ранее отвернулся от самозванца. Особенно активно казаки стали стекаться в Калугу после того, как поляки в сентябре 1610-го заняли Москву. Вернулся и ушедший было к полякам Заруцкий. Однако все изменила гибель Лжедмитрия II, которого убили его же собственные охранники из ногайцев. После этого была устроена резня соплеменников убийц, в которой верховодили донцы.

Самозванец, которого прозвали «Псковским вором» и которого, строго говоря, надо считать Лжедмитрием III был то ли Сидорка, то ли Матюшка, московский дьякон (или дьяк), прибежавший в Новгород после убийства Лжедмитрия II и обосновавшийся там под видом рыночного торговца. Судя по всему, самозванцем он стал по собственной инициативе. Он «проявился» в Новгороде, но массового признания не получил и вместе с несколькими казаками, служившими до этого «Тушинскому вору», отправился в Ивангород, где был с радостью принят. Под его власть перешли также Ям, Копорье и Гдов. Очень скоро о нем стало известно в Пскове, где находился отряд русских и украинских казаков, ранее пришедший из Тушино. 15 апреля 1611 года они покинули Псков и с частью стрельцов перешли к самозванцу. В Ивангород из ближних мест потекли и другие «тушинские» казаки.

24 июня самозванец пошел на Псков, простоял под его стенами с 8 июля до 23 августа и, услышав о приходе шведов с новгородцами, бежал в Гдов, где был осажден и едва прорвался в Ивангород. Когда шведы предложили ему сдаться, обещая предоставить убежище на своей территории, очередной Лжедмитрий ответил отказом, более того -- послал казаков атаковать противника. Вскоре после этого псковичи решились признать его «царем Дмитрием».

4 декабря «Лжедмитрий III» обосновался во Пскове вместе с верными казаками, после чего отправил из их числа к Москве гонца, желая привлечь на свою сторону остатки Первого ополчения -- все тех же казаков. Когда в подмосковный лагерь вернулся из Пскова бывший вельможа «Лжедмитрия II», публично опознавший того в новоявленном «царе», подмосковные таборы присягнули «Псковскому вору» (2 марта 1612 года). Однако из-за этого возникла угроза войны со Вторым земским ополчением (Минина и Пожарского), поэтому в апреле подмосковное казачество послало второго человека для опознания чудесно спасшегося «царя». Самозванец не был разоблачен, тем не менее лишился поддержки псковичей, недовольных его развратным поведением и поборами. Правда, у него оставались верные казаки, но основная их часть в мае покинула Псков, чтобы отогнать шведов. Против самозванца возник заговор, и он с небольшим числом казаков бежал ко Гдову, но был схвачен 20 мая и 1 июля отправлен под стражей к Москве. По одному известию, он был убит во время боя с польско-литовским отрядом, пытавшимся его освободить, по другому -- казнен под Москвой, по третьему -- повешен в Москве уже при царе Михаиле Федоровиче (после февраля 1613 года).

Единственное известие о последнем самозванце, выдававшем себя за чудесно спасшегося младшего сына Грозного, содержат грамоты, посланные в январе 1612 года в Кострому и Ярославль московскими боярами -- сторонниками королевича Владислава. Там после обличения «Псковского вора» сообщалось:«...а другой вор, также Димитрий, объявился в Астрахани у князя Петра Урусова, который калужского убил ». По всей видимости, самозванец был ставленником причастного к гибели Лжедмитрия II ногайского князя, которому стоило опасаться за свою жизнь, проезжая по землям, где было много казаков.

Представляли реальную военную силу, а потому нельзя было игнорировать их позицию. Каковы же были их общественно-политические стремления? В прошлом это были в большинстве своем низы общества — крестьяне, холопы, бежавшие в от хозяев или тягла. Но было бы большой ошибкой представлять, как это делала советская историография, что помыслы этих беглых, ныне «показачившихся» людей сводились к антикрепостническим требованиям, отражающим стремления крестьянства.

Казаки перестали быть крестьянами и не собирались возвращаться во крестьянство, не говоря уже о холопском положении. А если они не собирались возвращаться в те общественные слои, откуда вышли, как они могли быть защитниками и выразителями интересов этих слоев? Более того, они презирали «нормальных» крестьян и холопов, что прекрасно видно из их насилий, поборов, скорых убийств, творимых над мирным населением.

Неслучайно, по мнению русских авторов, переживших Смуту, буйство «украйны» (донских казаков и запорожских черкас) превосходило по тяжести и размаху произвол польско-литовской шляхты, не говоря уже о малочисленных шведах. Казаки эпохи Смуты составили новый обособленный слой в русском обществе. Они ратовали за то, чтобы переместиться вверх по социальной лестнице, желали войти в круг служилых людей: получить поместья, как дети боярские, или на худой конец, нанявшись на городовую службу, надежное жалованье. Это прекрасно отражено в Приговоре Первого ополчения.

Иными словами, пределом мечтания казачества было перемещение их в классы служилых людей по отечеству или по прибору, причем в старом понимании положения данных слоев. В этом плане их общественные устремления были абсолютно консервативными. Их противоречия с дворянством происходило не на почве антикрепостничества (как будущие помещики, казаки не могли ратовать за послабления своим будущим крепостным работникам), а на почве конкуренции за поместья и служебные чины. Личное освобождение казаков, бывших беглых, уже состоялось обстоятельствами Смуты.

Ни у дворянства, ни у других общественно-политических сил не было реальной возможности вернуть данных людей в прежнее зависимое положение. Антикрепостническим моментом в констатации их свободы приговором 1611 г. и решениями Второго ополчения может считаться только то, что у оставшейся на месте части крестьянства и холопов «путь беглого в казаки» мог провоцировать дальнейшие побеги. Но это была уже не позиция казачества, это был взгляд на казачью судьбу глазами еще не показаченного крестьянина или холопа.

Сами же беглые, став казаками, превратились в силу, желающую восстановления прежних порядков при условии зачисления их волей государя (а государь-вотчинник может все, ибо он выше даже обычая!) в класс служилых людей. Положение служилых в прежнем московском порядке, то есть в рамках вотчинного уклада, было пределом мечтания казаков. По крайней мере тех казаков, которых мы застаем в Смуту в центральной части России. В этом их социально-политические мечты расходились с устремлениями старого дворянства, которое в Смуту получило возможность задуматься о своих сословных интересах и, через практику самостоятельных действий, выдвижения снизу (от общества) своих вождей типа Болотникова, Истомы Пашкова, братьев Ляпуновых и, наконец, самого яркого из них Дмитрия Пожарского, поднялось до мысли требовать от власти своего участия в политической жизни страны.

Этим старое дворянство объективно несло требование определенных сдвигов в сторону большего веса служилого общества перед лицом государя. Расхождение взглядов казачества на судьбу прежнего вотчинного уклада с другими социальными слоями (боярством, столичным и провинциальным дворянством, посадскими) во многом решило судьбу вотчинного уклада. Смута, своими несчастьями давшая такой толчок умственному и практическому социально-политическому творчеству русского общества, впервые в 1610-1613 гг. ставшему не объектом действия власти, а субъектом, творящим , в конце концов обернулась «временем упущенных возможностей». После занятия Москвы пришлось распустить по домам для прокорма большую часть «регулярных сил» Второго ополчения — дворянских, стрелецких отрядов, пушкарей, т.к. средства поволжских городов, создавших Ополчение и кормивших его в течение года, были полностью истощены.

Это определило ход Земского собора 1613 г., где новые общественные силы, которые спасли Россию на грани социокультурной катастрофы, прежде всего посадские люди провинциальных городов и собранные ими разрозненные провинциальные служилые люди разных чинов, оказались отнюдь не лидерами. Что выиграло казачество от такой раскладки сил? Значительная часть конкретных казаков, соединившихся со Вторым ополчением в дни отражения от Москвы гетмана Ходкевича, реализовала свою мечту — попала в служилые люди по прибору и пополнила низы провинциального мелкого дворянства. Но самому казачьему сообществу во внутренних пределах России скоро пришел конец. Вольное казачество могло обитать только в пограничье. Существенное расширение пограничного казачества после Смуты объяснялось наличием в казачьем движении еще одной стороны — разбойной стихии, чисто уголовной, по сути.

Часть казаков привыкла к воле, в русском ее понимании, то есть беспределу своих желаний, неограниченности в средствах их достижения. Они не терпели уже никакой власти, кроме выбираемой и свергаемой казачьим кругом, не желали вписываться ни в какой уклад. В силу обстоятельств знаменем таких разбойных казаков конца Смуты стал тушинский атаман и боярин Иван Заруцкий с царицей Мариной Мнишек и ее несчастным «воренком» — «царевичем Иваном».

К 1614 г. эта сила (отголосок прежней гражданской войны) была частью физически уничтожена, частью принуждена влиться в среду служилых казаков или найти себе достойное применение на донском пограничье, где разбойники продолжали разбойничать, но уже против «бусурман» (турок и татар), став для страны своеобразной пограничной стражей Московского государства и воспринимаясь в роли «защитников христианской веры». Иными словами, казачество, внеся значительный вклад в реконструкцию вотчинного уклада социокультурной жизни России, в дальнейшем исчезло, как видная общественная сила внутри России, способная влиять на внутренний государственный и общественный порядок страны. Казачья альтернатива — в виде вольного Дона и других пограничных областей существовала еще долго, но не Дон определял магистральное направление русской истории.

Главная » Грамматика » Роль казачества в смутное время. Смутное время