Веселовский как основоположник исторической поэтики. Историческая поэтика а

А.Н. Веселовский

Историческая поэтика. Л.: Художественная литература, 1940

-- [ Страница 1 ] --

Сухих С.И.

ИСТОРИЧЕСКАЯ

ПОЭТИКА

А.Н. ВЕСЕЛОВСКОГО

ИЗ ЛЕКЦИЙ

ПО ИСТОРИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЯ

Нижний Новгород

Сухих С.И. Историческая поэтика А.Н.Веселовского. Из лекций по истории русского литературоведения. Нижний Новгород: Издательство «КиТиздат», 2001, 120 стр.

Эта книга выросла из курса лекций по истории и методологии филологии, который автор в течение ряда лет читал для магистров филологического факультета Нижегородского государственного университета им. Н.И.Лобачевского. В ней предпринята попытка системного изложения и анализа теоретической концепции создателя «исторической поэтики», одного из великих русских ученых-филологов – Александра Николаевича Веселовского. Книга предназначена для молодых исследователей-филологов: студентов, магистров, аспирантов, преподавателей литературы.

5 – 88022 – 080 – Х © С.И.Сухих ISBN

§ 1. ФОРМИРОВАНИЕ МЕТОДОЛОГИИ

СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОГО НАПРАВЛЕНИЯ

1. Исторические и научные предпосылки формирования сравнительно-исторического метода в литературоведении. 2. Разновидности сравнительно-исторического литературоведения. 3. Александр Николаевич Веселовский: основные биографические сведения, вопрос о школе Веселовского. 4. Философско-эстетические основания сравнительно-исторической методологии А.Н.Веселовского. А.Н.Веселовский и культурно-историческая школа. 5. А.Н.Веселовский и наука его времени. 6. Теоретическое обоснование принципов сравнительно-исторического метода изучения литературы.

1. Исторические и научные предпосылки формирования сравнительно-исторического метода в литературоведении Сравнительно-историческая школа в литературоведении Х1Х в.

формировалась в период бурного развития капиталистических отношений, уничтоживших то, что историки называли «феодальной раздробленностью». В мире усиливались процессы интеграции, и не только в экономике и политике, но и в духовной области. Развивалось взаимодействие культур, становился все более очевидным процесс формирования единой мировой культуры.

В науке о литературе были к этому времени уже разработаны различные методы анализа литературных фактов и существовал ряд глобальных научных гипотез, претендовавших на объяснение генезиса, сущности и эволюции поэзии.

Мифологическая школа остро поставила проблему литературного генезиса. «Гриммовское» ее крыло в лице немецких основоположников братьев Гримм и их русских последователей (Ф.И.Буслаева, А.Н. Афанасьева и др.) выдвинуло теорию об общем доисторическом первоисточнике поэзии в древнейших прамифах. Теория заимствований (миграционная теория) Т.Бенфея доказала существование межлитературных связей народов на протяжении всей последующей истории и объясняла сходство в фольклорных и литературных сюжетах разных народов их "странствиями" по миру. Антропологическая теория («теория самозарождения», этнографическая школа») Э.Тейлора обосновала идею единства законов духовного творчества и общности типов и форм художественно-образного мышления у всех народов, и, следовательно, возможность самостоятельного (самопроизвольного) зарождения сходных мифов и сюжетов у разных народов, независимо от того, произошли ли они от одного или разных праисторических предков, а также независимо от наличия или отсутствия их взаимного общения и влияния друг на друга.

Культурно-историческая школа (И.Тэна и его последователей в разных странах) в дополнение к генетическому подходу всех трех разновидностей мифологического направления обосновала и акцентировала первостепенную роль исторического принципа анализа литературных явлений. Она выдвинула тезис о неразрывной связи развития литературы с развитием общества, внедрила в изучение литературы принципы системности и детерминизма, обосновала понятие литературной эволюции как объективного, естественно-исторического процесса. На этой основе началось масштабное изучение истории национальных литератур и создание первых фундаментальных «Историй» многих литератур стран Европы, включая четырехтомную «Историю русской литературы» А.Н.Пыпина.

Во второй половине Х1Х века во Франции, Германии, Италии, России при крупнейших университетах создаются кафедры всеобщей литературы.

Возрастала потребность в научном осмыслении процессов формирования единой мировой литературы и законов ее развития. По сравнению с изучением истории отдельных национальных литератур это был совершенно новый масштаб задач. И задачи эти были весьма серьезны: сопоставление многих литератур, изучение истории их связей, объяснение черт их сходства, т.е. «типологических схождений»

(или «литературных параллелей», как тогда говорили), возникавших независимо от источника происхождения, от связей и взаимодействий, наконец, выявление национальных различий в литературах народов разных стран.

Решение этих задач не могли надежно обеспечить ни эстетический метод с его общими дедуктивными суждениями о поэзии как выражении вечного идеала прекрасного, ни методы генетических исследований мифологов. Для достижения таких целей не обладали достаточной объясняющей силой также и методы культурноисторической школы, сосредоточившей свои усилия на изучении истории литературы как отражении истории общественной мысли (в результате такой односторонности подхода к объекту изучения утрачивались четкие очертания предмета истории литературы и она растворялась в общей истории культуры).

Для решения новых задач требовалась разработка новых, специализированных методов исследования словесного искусства, его собственных форм и законов, четкое теоретическое обоснование принципов истории литературы как специальной науки. Сама логика развития научных идей требовала выхода на новый уровень исследований и обобщений. Таковы – в общих чертах – предпосылки формирования во второй половине Х1Х в. нового научного направления, получившего название «компаративизма» или «сравнительноисторического литературоведения». Методология этой научной школы формировалась не на пути отказа, отбрасывания предшествовавших идей и гипотез, а на основе их усвоения, критического переосмысления и синтеза достигнутых ранее результатов сравнительных исследований мифологии, фольклора и литературы.

2. Разновидности сравнительно-исторического литературоведения

Методика сравнительно-исторических исследований, первоначально получившая развитие в области языкознания и некоторых других наук, уже с начала Х1Х века все шире и глубже проникает в литературоведение.

Вообще говоря, и мифологическая теория Гриммов – Буслаева – Афанасьева, и теория заимствований Т.Бенфея, и антропологическая теория «самозарождения» Э.Тейлора, и культурно-исторический метод (в меньшей степени) есть разновидности сравнительного метода изучения явлений литературы и фольклора (с разной степенью, мерой, глубиной исторического начала в их общей теории и способах конкретного анализа фактов). Но как особая методология и как особая, самостоятельная научная концепция теории и истории литературы сравнительно-историческое направление сформировалось окончательно во второй половине Х1Х века, и прежде всего в России. В учении А.Н.Веселовского этот метод и это направление литературоведения обрели наиболее совершенную, классическую форму и достигли наивысших для мировой науки того времени результатов.

В сравнительно-историческом литературоведении (как и в литературоведении вообще) необходимо различать две всегда существующие и всегда противоборствующие позиции, которые в принципе связаны с противоположностью исторического и эстетического подходов к изучению материала:

1) взгляд на искусство как на «отражение действительности» и соответственно признание связи литературы с историческими условиями жизни народов, зависимости ее развития от изменения этих условий;

2) взгляд на искусство как на самостоятельный, независимый по отношению ко всему, что находится вне его, феномен. Эта линия литературоведения, в том числе и сравнительно-исторического, основана на методологии с отчетливо выраженными чертами формализма (так сказать, собственно «компаративистика»).

Формализм, кстати, не сводится к изучению формы как таковой.

Это прежде всего разрыв связей между литературой и не литературой, замыкание исследования в собственно литературном ряду, хотя бы оно и состояло в изучении не формы, а содержания литературных произведений.

Такое разграничение методологической и теоретической базы литературоведческих исследований необходимо проводить всегда, потому что для науки оно имеет первостепенное значение, от ориентации на тот или иной из этих подходов зависит вся система теоретических понятий научного направления или школы.

С точки зрения такой дифференциации, например, антропологическая теория Э.Тэйлора и культурно-историческая школа (И.Тэна, А.Н.Пыпина и др.) тяготеют к первому типу исследований, а теория заимствований (или «миграционная» теория) Т.Бенфея и эволюционный метод (Ф.Брюнетьера, Н.И.Кареева), а также в значительной степени и гриммовская концепция «прамифов» – к второму.

В рамках же собственно сравнительно-исторического направления (или «компаративизма»), сложившегося во второй половине Х1Х в. в России, это противостояние двух тенденций выразилось – резко, ярко, отчетливо – в научной деятельности двух крупнейших и известнейших ученых, причем (что особенно любопытно) – двух родных братьев – Александра и Алексея Веселовских.

Исследования Александра Николаевича Веселовского, профессора Петербургского университета, – классической пример первой разновидности сравнительно-исторического метода (хотя главным предметом его трудов было изучение литературных форм в их историческом развитии); исследования Алексея Николаевича Веселовского, профессора Московского университета, – пример второй его разновидности – вполне формалистической «компаративистики» (хотя изучал он преимущественно «содержание» литературных произведений, а к вопросам поэтики был достаточно равнодушен).

Так что научные концепции двух братьев Веселовских находились в состоянии борьбы и противостояния. Никаких других внутренних связей между их теоретическими позициями нет (да и личные отношения у братьев были весьма натянутыми). В связи с несопоставимостью масштабов таланта и достигнутых результатов исследований двух братьев (притом, что Алексей Николаевич пользовался гораздо большей известностью и популярностью у публики, чем его гениальный брат Александр Николаевич), для истории литературоведения первостепенное значение имеет научное наследие старшего брата – академика Александра Николаевича Веселовского.

3. Александр Николаевич Веселовский.

Основные биографические сведения.

Вопрос о «школе» Веселовского А.Н.Веселовский родился в 1838 г. в Москве в интеллигентной семье. Его отец был преподавателем военного учебного заведения. В детстве Александр Николаевич в совершенстве овладел немецким, французским, английским языками. Потом изучил еще более 30 языков – древних и новых, стал настоящим полиглотом. Окончил филологический факультет Московского университета. В студенческие годы на него большое влияние оказали два профессора: П.И.Кудрявцев заинтересовал его историей итальянского Возрождения, а Ф.И.Буслаев увлек мифологическим учением Гриммов.

Веселовский уже в студенческие годы преподавал теорию словесности в кадетском корпусе, а после окончания университета поступил репетитором в семью русского посла в Испании, вместе с ней выехал в Мадрид, побывал также в Италии, Франции, Англии.

В 1862 г. он получил от университета стипендию и командировку за границу «для приготовления к профессорскому званию». Жил и работал в Берлине, в Праге (где единственный раз в жизни встретился с А.А.Потебней). В 1863 г. «на свой кошт» отправился в Италию, где жил в основном во Флоренции. Участвовал в собраниях кружка русской интеллигенции в Италии в доме художника Н.Н.Ге. Встречался с А.И.Герценом.

Благодаря своим корреспонденциям из Италии, публиковавшимся в европейской и российской прессе, А.Н.Веселовский уже тогда получил европейскую известность. Будучи в Италии, он написал диссертацию (на итальянском языке), но когда осенью 1868 г. вернулся в Москву, ему предложили сдать экзамен и представить диссертацию на русском языке. Веселовский переделал текст своей итальянской работы в книгу (трехтомную) «Вилла Альберти» и защитил ее в качестве магистерской диссертации. В том же году Петербургский университет предложил ему руководство кафедрой. Работая в Петербургском университете, А.Н.Веселовский создал первое в России романо-германское отделение. За 10 лет в качестве преподавателя университета он прошел путь от штатного доцента до академика. Кроме университета, преподавал также на Высших женских курсах. С 1902 по 1906 г. А.Н.Веселовский был Председателем Отделения русского языка и словесности Российской Императорской Академии Наук.

Умер в 1906 году.

А.Н.Веселовский был исключительно и многосторонне одаренным человеком. Обладал колоссальной эрудицией, не в последнюю очередь потому, что был настоящим полиглотом и владел несколькими десятками европейских и восточных, новых и древних языков.

Предметно, детально знал литературу и фольклор многих стран и народов, а также был в курсе всех новейших достижений ряда смежных наук. Он был самым известным в мире представителем русского академического литературоведения.

Среди других ученых и научных школ А.Н.Веселовский с его сравнительно-историческими исследованиями стоит особняком. Многое в его наследии не понято, не осознано, не использовано, не изучено, даже не издано. По словам И.К.Горского, «труды его в царской России издавались не все и переиздавались не слишком быстро: ни одно из предпринимавшихся изданий его собрания сочинений до конца не было доведено»1. Значительная часть его работ осталась в дореволюционных изданиях и в архивных фондах. Архив Веселовского, из которого многое еще не опубликовано, хранится в ИРЛИ (Пушкинском доме), и, «по мнению В.М.Жирмунского, М.П.Алексеева, Г.С.Виноградова, К.И.Ровды и других специалистов, обследовавших его, представляет огромную ценность не только для ознакомления с жизнью и деятельностью самого ученого, но и для истории русской и мировой науки»2.

При том, что Веселовский оказал очень большое влияние на развитие мирового литературоведения, его учение как целое во многом осталось недоступным для современников и потомков. Почему?

Во-первых, многие, особенно конкретные работы Веселовского, были сложны для восприятия из-за незнания того гигантского фактического материала, которым он оперировал. Во-вторых, из-за неГорский И.К. Александр Веселовский и современность. М., 1975. С. 8. ХУ1-й том последнего Собрания сочинений, начатого еще в 1913 г., был напечатан в 1938 г., и на этом оно снова прервалось. В то же время, перед войной, были изданы еще «Избранные статьи» (1939) и «Историческая поэтика» (1940) – составленная В.М.Жирмунским подборка ряда теоретических работ Веселовского. Лишь в 1989 г. она была переиздана; переиздана недавно также книга Веселовского о В.А.Жуковском.

Там же, с. 10-11; См. также: Виноградов Г.С. Архив А.Н.Веселовского. Краткий обзор // Бюллетени Рукописного отдела Института русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР: Изд-во АН СССР, 1947, №1.

знания многих старых и новых европейских и восточных языков, которые он знал и данными которых пользовался. В-третьих, из-за необычной смелости мысли, масштабности обобщений, которые для эмпирического литературоведения того времени (да и для литературоведения других времен) были непривычны.

Поэтому из работ Веселовского охотно вычленялись отдельные мысли и положения, но его научная концепция в целом для большинства современников так и осталась тайной, не была ими понята и по достоинству оценена.

К тому же А.Н.Веселовский не оставил школы в том узком значении этого слова, под которым имеется в виду определенный конкретный коллектив прямых учеников и последователей крупного ученого. (Например, у А.А.Потебни такая школа учеников и последователей была, хотя она не столько продолжила и развила, сколько измельчила идеи своего учителя). Между прочим, у А.Н.Пыпина «школы» в этом смысле тоже не было, поскольку он преподавал в университете лишь один год, а потом, уйдя из университета в знак протеста против сдачи студентов в солдаты, всю жизнь занимался только научной и журнальной деятельностью. Тем не менее в широком смысле «школа» у Пыпина, конечно же, была, его идеи легко воспринимались, подхватывались и развивались другими учеными, недаром культурно-историческое направление литературоведения в России называли еще «пыпинианством». А.Н.Веселовский преподавал в Петербургском университете всю жизнь, и тем не менее даже его непосредственные ученики, в том числе самые лучшие и близкие, такие, как И.Н.Жданов и Е.В.Аничков, не смогли продолжить главных начинаний своего учителя.

Исключительная личная одаренность, масштаб таланта, невероятная работоспособность и огромный объем знаний, включая знание многих языков, поднимали научный уровень его исследований на такую высоту, достичь которой, не говоря уже о том, чтобы ее преодолеть, было, по-видимому, утопией и в те времена, и позднее.

А.Н.Веселовский следил за всеми значительными трудами, выходившими в России и за границей: по филологии, истории, этнографии, психологии, эстетике и др. отраслям знаний. Что касается литературы, то, по словам академика М.П.Алексеева, диапазон материалов, которыми он пользовался, был таким, что «кажется, будто бы вне поля его зрения не осталось ни одного уголка в мире, – самое перечисление языков, литератур, областей знания, которые были известны Веселовскому или его интересовали, заняло бы слишком много места»1.

Масштаб таланта А.Н.Веселовского сопоставим с такими авторитетами в области других наук, как Сеченов в физиологии, Менделеев в химии, Эйнштейн в физике, Лобачевский в математике. А в филологии единственным равным ему соперником можно считать, пожалуй, только А.А.Потебню.

Академик В.М.Истрин писал: «Такие широкие таланты, каким был А.Н.Веселовский, родятся веками и непосредственных продолжателей обычно не имеют. Но их мысли и метод… делаются незаметно достоянием обширного круга работников, как тех, которые работают непосредственно в области своего учителя, так и таких, работы которых лишь более и менее с ними соприкасаются»2.

Академик В.Ф. Шишмарев говорил, что «мы оперируем зачастую готовыми мыслями и положениями, иногда даже совершенно не отдавая себе отчета или забывая о том, что они ведут к Веселовскому»3.

Характерный пример – В.Я. Пропп с его знаменитым трудом «Морфология сказки», вышедшим впервые в 1928 г. и теперь совершающим триумфальное шествие по миру во все новых и новых изданиях на разных языках.

Находясь в русле идей формальной школы, он начинает свою книгу с принципиального отказа от теории сюжета и мотива, выдвинутой и обоснованной в свое время А.Н.Веселовским и предлагает совершенно другую методику исследования, выделяя в качестве главного структурного элемента для анализа сказочных сюжетов не мотив, как Веселовский, а функцию сказочного персонажа в сюжете. В итоге В.Пропп достигает впечатляющего результата: описывает структуру любой волшебной сказки как комбинацию всего лишь из 31 элемента, т.е. создает универсальную модель анализа сказочной сюжетности.

А в заключении своей книги признается, что в конечном счете достигнутый им результат – это только строго логическое, почти математическое доказательство той идеи, того вывода, который был интуитивно сформулирован в свое время А.Н.Веселовским: «Наши положения, хотя они и кажутся новыми, интуитивно предвидены не кем Алексеев М.П. А.Н.Веселовский и западное литературоведение // Известия Академии Наук СССР, 1938, № 4. С.122.

Истрин В.М. Методологическое значение работ А.Н.Веселовского // Памяти академика Александра Николаевича Веселовского. Пг., 1921. С. 16.

Шишмарев В.Ф. Александр Николаевич Веселовский // Известия Академии Наук СССР. Отд.

обществ. наук, 1938, № 4. С.39 иным, как Веселовским, и его словами мы и закончим работу» 1 (и далее приводится цитата из «Поэтики сюжетов» А.Н.Веселовского).

4. Философско-эстетические основания сравнительно-исторической методологии А.Н.Веселовского.

А.Н.Веселовский и культурно-историческая школа Каковы общефилософские основы взглядов А.Н.Веселовского на литературу? Как они формировались?

Уже первые записи в дневнике молодого ученого, внесенные в год окончания университета (1859) в тетрадь под названием «Из дневника человека, ищущего пути», достаточно ясно свидетельствуют о его философской ориентации:

«Общество рождает поэта, не поэт общество. Исторические условия дают содержание художественной деятельности; уединенное развитие немыслимо, по крайней мере художественное». «Всякое произведение искусства носит на себе печать своего времени, своего общества». «Всякое искусство и поэзия в высшей степени отражают жизнь»2.

Так изначально Веселовский решал для себя проблемы соотношения литературы и жизни, литературы и общества. Очевидно, что эти положения вполне соответствуют методологическим идеям культурно-исторической школы и даже принципам «реальной критики»

Добролюбова и Чернышевского.

То же самое касается его понимания первостепенной роли исторического принципа в исследовании литературы. В 1859 г. в одной из первых своих опубликованных работ – рецензии на книгу немецкого ученого Г.Флотто о Данте – Веселовский, поставив вопрос о причинах неистребимости интереса к эпохам великих людей и их научных или художественных достижений, заявил, что ученый, который не праздно, а профессионально интересуется подобными предметами, всегда должен смотреть на них с двух сторон: «В них лежит для исследователя обаяние двоякой задачи: раскрыть внутреннюю жизнь общества из великих созданий, в жизни общества проследить условия этих созданий»3. В этой формулировке можно увидеть четкое выражение главного требования культурно-исторического метода исследования.

Пропп В. Морфология сказки. Л., 1928. С.127

См. об этом: Горский И.К. Александр Веселовский и современность. М., 1975. С. 122; Он же:

Александр Веселовский // Академические школы в русском литературоведении. М., 1975. С. 210 Веселовский А.Н. Собр. соч., т. Ш. СПб, 1908. С.1.

А 10 лет спустя, в своей знаменитой вступительной лекции «О методе и задачах истории литературы как науки» (1870) Веселовский резко критиковал теорию «героев и толпы», которая представляет «вождей и делателей человечества», в том числе великих художников, «избранниками неба, изредка сходящими на землю: одинокие деятели, они стоят на высоте; им нет нужды в окружении и перспективе». «Но современная наука, – говорил далее Веселовский, – позволила себе заглянуть в те массы, которые до тех пор стояли позади их, лишенные голоса; она заметила в них жизнь, движение, неприметное простому глазу, как все, совершающееся в слишком обширных размерах пространства и времени; тайных пружин исторического процесса следовало искать здесь…Центр тяжести был перенесен в народную жизнь.

Великие личности явились теперь отблесками того или другого движения, приготовленного в массе, более или менее яркими, смотря по степени сознательности, с какою они отнеслись к нему, или по степени энергии, с какою помогли ему выразиться»1.

Сходство этих посылок с установками культурно-исторического метода вполне ощутимо, и учение А.Н.Веселовского действительно выходит из недр этой научной школы. Но при этом важно подчеркнуть и другое: Веселовский с самого начала отмежевался от культурно-исторической школы (прежде всего от западноевропейской, от последовательного «тэнизма») по крайней мере по двум принципиальным моментам.

Во-первых, он отказался от позитивистской экстраполяции законов природы на явления духовной жизни, на искусство и литературу в особенности, и, следовательно, от ориентации на соответствующие методы естественных наук, в частности, на эволюционную теорию Дарвина. «Система общественных законов», с его точки зрения, представляет собой во многом «противоположность законам физиологической жизни» . Законы природы, по словам Веселовского, составляют только «подкладку» законов общественной и духовной деятельности, но при этом такую далекую, что развитие этих сфер совершается отнюдь не по законам природы, и не по аналогии с ними, а по своим правилам и обычаям, то есть по собственным, специфическим законам общественного и духовного развития.

Во-вторых, отказался он и от абсолютизации принципа эволюционизма. Ведь культурно-историческая школа рассматривала историю, в том числе историю искусства, только как постепенный, эволюционный процесс, исключающий какие-либо «скачки» и революционВеселовский А.Н. Историческая поэтика. Л. 1940, с. 43-44. Далее ссылки на это издание – в тексте с указанием номера страницы в квадратных скобках после цитаты.

ные катаклизмы. Веселовский не отрицает, что в истории действуют законы эволюции, но, по его мнению, не только они: он признает гегелевскую идею о том, что история представляет собой «разрешение противоречий» (Vermittelung der Gegenstze), «потому что всякая история состоит в борьбе и двигается вперед с помощью таких неожиданных толчков, которых необходимость не лежит в последовательном, изолированном развитии организма» .

Итак, каковы же те «точки опоры», которые лежали в основе эстетических взглядов Веселовского в период формирования основ его учения?

Главная из них – представление об искусстве как об отражении исторически изменяющихся условий общественной жизни. Отсюда особый интерес Веселовского к культурно-историческим вопросам и к идеям И.Тэна и его последователей.

Однако, отвергая уподобление законов развития истории искусства законам природы и общества, а следовательно, и изучение литературы, литературного развития с помощью методов других наук, Веселовский считал первостепенной задачей разработку специального филологического метода исследования продуктов словесного творчества.

Именно с этой точки зрения он воспринимал все важнейшие достижения русской и западноевропейской науки своего времени.

Именно поэтому он смог их критически оценить, переработать, переосмыслить и синтезировать содержавшиеся в них плодотворные идеи в своей теоретической концепции истории формирования и развития искусства слова.

5. А.Н.Веселовский и наука его времени

Необходимость такого синтеза, который объединил бы верные и продуктивные идеи, содержавшиеся в существовавших к тому времени различных научных теориях и гипотезах, стала уже насущной необходимостью. Накопленные разными научными школами факты были столь разнородны, что объяснить их в рамках лишь одной из противоборствующих теоретических концепций становилось все сложнее. Нужна была новая, более общая и глубокая методологическая основа, которая могла бы стать базой для объединения этих разных гипотез.

Веселовский вырабатывал свою систему на основе усвоения всех существовавших в тот период научных данных, весьма критически подходя к их теоретическим объяснениям в рамках существовавших научных подходов и школ. Он скептически относился не только к априорным идеям философской эстетики, но и к построениям «мифологов», к «эволюционизму» Ф.Брюнетьера с его литературоведческим «дарвинизмом», к ряду важнейших тезисов культурно-исторической школы, хотя сам как исследователь вышел из недр этого же научного направления.

Главной задачей науки о литературе Веселовский считал построение научной истории литературы. Однако история литературы, с его точки зрения, не может быть чисто эмпирической и должна опираться на теоретические понятия о том, что есть литература, из каких элементов она состоит и по каким законам развивается. В свою очередь эти теоретические понятия не могут быть априорными и должны быть выработаны не дедуктивным путем логических построений, а на основе изучения фактов – по возможности всех и на всем обозримом географическом и историческом пространстве, т.е. путем построения исторической поэтики. Историческая поэтика, по его мысли, – это историческая реконструкция генезиса, формирования и развития поэтических форм на протяжении всего многовекового процесса их развития. Такая реконструкция сама подведет к теоретическим обобщениям, но обобщениям не умозрительным, а основанным на конкретных и неопровержимых фактах.

«История поэтического рода – лучшая поверка его теории»1, – таков главный научный принцип Веселовского. Отсюда основное условие и главная задача, решение которой должно обеспечить построение научной истории литературы – «собрать материал для индуктивной поэтики, которая устранила бы ее умозрительные построения».

Сбор и систематизация такого индуктивного материала, по мысли ученого, создаст объективную основу для «выяснения сущности поэзии – из ее истории» . Конечно, и история литературы, и теория ее, и историческая поэтика – это составные части единой науки о литературе, но одновременно это и этапы процесса ее разработки, начальным звеном и фундаментом которого должна стать историческая поэтика.

Однако для того, чтобы осуществить такую работу, даже для того, чтобы просто приступить к ее выполнению, было необходимо определиться в отношении уже существовавших глобальных научных гипотез и теорий, касавшихся проблемы происхождения и истории поэзии, то есть – для того времени – в отношении мифологической концепции братьев Гримм, теории заимствований Т.Бенфея и антропологической теории Э.Тэйлора. Критерием оценки их научной эфВеселовский А.Н. Из истории романа и повести, вып.1. СПб., 1886. С. 26 фективности для Веселовского стала проверка объясняющей силы этих теорий и разработанных на их базе методов анализа на практике, в конкретных историко-литературных исследованиях различного материала.

Разработку своей концепции истории литературы и исторической поэтики А.Н.Веселовский начал в рамках культурноисторического направления, которое он с самого начала предпочел мифологическому. Именно из культурно-исторической школы «вытекла», по собственным словам Веселовского, его первая крупная работа – магистерская диссертация «Вилла Альберти».

То есть первая стадия становления научной концепции Веселовского была связана с изучением вполне конкретного материала из истории итальянского Возрождения. Это было творчество определенного круга хорошо известных деятелей итальянской культуры с точно известной хронологией их жизни и творчества. Культурно-исторический метод здесь мог быть относительно надежным инструментом анализа и объяснения.

Но потом Веселовский перешел к изучению народной поэзии и анонимной литературы Средневековья. А это был совсем другой материал, чем тот, с которым он имел дело, занимаясь итальянским Возрождением. Ведь в фольклоре и в анонимной средневековой литературе авторство и время создания памятников были неизвестны, и методы культурно-исторической школы, связанные прежде всего с анализом факторов «среды», применить к этому материалу было затруднительно: на какую историческую, социальную и географическую «среду» их можно было ориентировать? Вот тут Веселовский и столкнулся напрямую с необходимостью применения и переоценки методов мифологов разных направлений. Скажем, мифологи гриммовской школы полагали, что и в фольклоре, и в литературе Средневековья, причем не только в анонимной, но и авторской, и даже в новейшей литературе – результате творчества конкретных индивидуальных художников – мы имеем дело с вариациями так называемого доисторического материала, т.е. с материалом праарийской мифологии, которую, с их точки зрения, и следовало реконструировать, освободить от позднейших образных «одежд» и наслоений.

Такой внеисторический подход по отношению ко всем, к любым фактам словесного творчества не устраивал Веселовского с самого начала, и потому он обратил свое внимание на теорию Бенфея, которая помогала восстанавливать конкретную историю распространения словесных памятников, предоставляла способы доказательства фактов их взаимодействия, взаимовлияния и связанного с этим видоизменения их форм.

Первым крупным и обстоятельным исследованием такого типа стала докторская диссертация Веселовского «Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине»

(1877 г.). Опыт работы над этим и многими другими исследованиями такого рода о фольклоре и о литературе Средневековья (они представляют собой разыскание, подбор и систематизацию огромного количества очень разнородного и пестрого эмпирического материала и его осмысление с точки зрения проблем генезиса и дальнейшей исторической судьбы) убедил А.Н.Веселовского в том, что противоборствовавшие тогда гипотезы мифологов гриммовского, бенфеевского и тэйлоровского направлений каждое в отдельности непригодны для непротиворечивого объяснения происхождения и последующей истории большой массы произведений литературы и фольклора.

Мифологическая концепция Гриммов – Буслаева – Афанасьева, все объяснявшая доисторической мифологией, не могла прояснить очень многое в средневековой, а тем более в новой и новейшей литературе, – она в этом смысле антиисторична, потому что противоречит самой идее развития. Поэтому поворот к школе Бенфея, с ее обращением к «историческому взгляду», А.Н.Веселовский оценивал как «возвращение к реализму»: «Мы так долго витали в романтическом тумане праарийских мифов и верований, что с удовольствием спускаемся к земле» 1, – писал он.

Однако и теория заимствований (т.е. миграционная теория Бенфея) имеет, на взгляд Веселовского, два очень существенных недостатка. Она, во-первых, формалистична, поскольку все объясняет исключительно внутрилитературными факторами, т.е. заимствованиями и влиянием одних литературных памятников на другие. А во вторых, в своем принципиальном противостоянии мифологической концепции Гриммов она игнорирует ее рациональное зерно, связанное с реконструкцией прамифов, которые все же существовали и с которых началась трансформация если не всех, то по крайней мере некоторых фольклорных, а затем литературных мотивов и сюжетов.

Вывод Веселовского: эти направления не исключают, а предполагают друг друга, должны сочетаться, идти рука об руку, причем научно-методическая последовательность применения этих гипотез должна быть следующей: сначала нужно объяснить историю памятников, опираясь на бенфеевскую теорию заимствований, а потом показать (насколько это возможно) их происхождение, генезис, используя теорию и методы мифологической концепции Гриммов и опирающихся на нее исследований Буслаева и представителей «школы Веселовский А.Н. Собр соч., т. УШ. Пг., 1921. С. 2.

сравнительной мифологии»: «Попытка мифологической экзегезы [объяснения – С.С.] должна начинаться, когда уже кончены все счеты с историей»1.

При этом реконструкция странствований и взаимовлияния литературных памятников (по методу Бенфея) и выяснение их первоисточника в прамифах (методами Гриммов и школы сравнительной мифологии, в частности, А.Н.Афанасьева) должны быть дополнены и третьим вариантом объяснения, третьим подходом, который предлагает этнографическая школа Э.Тэйлора: «Сходство двух повестей, восточной и западной, само по себе не доказательство необходимости между ними исторической связи: оно могло завязаться далеко за пределами истории, как любит доказывать мифологическая школа; оно, может быть, продукт равномерного психического развития, приводившего там и здесь к выражению в одних и тех же формах одного и того же содержания»2. А это значит, что в определенных пределах правомерна в объяснении генезиса и истории литературных фактов и теория самозарождения. Кстати, именно она представляет собой точку связи методологии мифологической школы с методологией культурно-исторического направления, т.к. представляет собой лишь частный случай, конкретизацию применительно к проблеме генезиса мифа более общего фундаментального положения культурноисторической школы о том, что литература есть отражение жизни и часть духовной культуры общества в целом. Так что генетический подход мифологов вполне совмещался (конечно, в определенных пределах) с историческими и социологическими методами анализа и интерпретации литературных фактов, разработанными культурноисторической школой.

Итак, все три глобальные концепции (даже 4, включая культурно-историческую), противоборствовавшие тогда друг с другом, взятые отдельно, не в состоянии объяснить всего, всей совокупности литературных фактов. Каждая из них ограничена и каждая в своей односторонности ведет в тупик. Для исторического принципа изучения необходимо сочетание всех трех посылок, всех трех гипотез и их методов, а также плодотворных идей культурно-исторического направления, которые должны быть соединены, синтезированы в более общей сравнительно-исторической методологии изучения литературы.

Причем это не только частные методы, но и этапы применения сравнительно-исторического принципа к анализу литературных фактов: объяснение литературных памятников должно сначала опираться Веселовский А.Н. Собр. соч., т.УШ. Пг., 1921. С. 1 Веселовский А.Н. Собр. соч., т. УШ. Пг., 1921. С. 3-4.

на принципы исторического анализа заимствований и влияний, затем на поиск их генетического источника либо в одном праисторическом корне, либо в общих условиях существования и развития народов и единых законах образного мышления, а далее – на исследование взаимосвязей развития литературы с духовной историей общества.

Это основной принцип, общий подход.

А какова должна быть методика, техника анализа, и прежде всего – как восстановить историю всех элементов, составляющих литературу?

6. Теоретическое обоснование принципов сравнительно-исторического метода исследования Они были изложены А.Н.Веселовским наиболее отчетливо в его вступительной лекции «О методе и задачах истории литературы как науки» (1870), хотя формулировались им и в более ранних работах.

Как строить научное обобщение?

В СИНХРОНИЧЕСКОМ плане:

«Вы изучаете, например, какую-нибудь эпоху; если вы желаете выработать свой собственный самостоятельный взгляд на нее, вам необходимо познакомиться не только с ее крупными явлениями, но и с той житейской мелочью, которая обусловила их».

Как это сделать? – «Вы постараетесь проследить между ними связь причин и следствий; для удобства работы вы станете подходить к предмету по частям, с одной какой-нибудь стороны: всякий раз вы придете к какому-нибудь выводу или к ряду частных выводов».

Таким образом, каждый ряд, каждая группа фактов, каждая сторона предмета исследуется тщательно и всесторонне. Что дальше?

«Вы повторили эту операцию несколько раз в приложении к разным группам фактов; у вас получилось уже несколько рядов выводов, и вместе с тем явилась возможность их взаимной проверки, возможность работать над ними, как вы доселе работали над голыми фактами, возводя к более широким принципам то, что в них встретилось общего, родственного, другими словами, достигая на почве логики, но при постоянной фактической проверке, второго ряда обобщений.

Памяти академика Александра Николаевича Веселовского». Пг., 1921. С. 44 –45.

В ДИАХРОНИЧЕСКОМ ПЛАНЕ:

Далее, пишет Веселовский, берем на поверку «параллельный ряд фактов» и выясняем, повторяется ли здесь отношение предыдущего к последующему и может ли оно быть осмыслено как причина и следствие (т.е. здесь тоже применяется многосторонний и многоуровневый подход, процесс, последовательность анализа). Чем больше таких параллельных построений, чем точнее выяснены их сходства и отличия, тем вероятнее, что полученное обобщение «подойдет к точности закона» , которым обусловлены причины и следствия в процессе литературного развития.

Таким образом, здесь А.Н.Веселовским очень точно описываются приемы ИНДУКТИВНОГО метода исследования. Его главный принцип – движение не от умозрительной посылки или заранее сконструированной «модели» к ее проверке, а наоборот, построение теоретического обобщения («модели») на основе анализа конкретного и многократно проверенного фактического материала. В основе такой научной индукции – операции наблюдения, анализа, сравнения.

Следовательно, научный метод А.Н.Веселовского – это, вопервых, метод ИНДУКТИВНЫЙ. И в этом своем качестве он противостоит умозрительным построениям философской эстетики и эстетической критики, основанным на логических операциях с понятиями, которые выводятся одно из другого.

Во-вторых, это метод ИСТОРИЧЕСКИЙ: с одной стороны, то, что повторяется (и повторяется устойчиво) на фоне переменного в историческом развитии на разных фазах, исследователь устанавливает и имеет право квалифицировать как закономерное. А с другой стороны, на фоне повторяющегося он имеет возможность надежно выделить и описать и то, что изменяется.

В-третьих, это метод СРАВНИТЕЛЬНЫЙ. В процессе такого исследования сравниваются факты, ряды фактов, параллельные ряды обобщений, полученных на основе сравнения рядов фактов; кроме того, параллельные ряды изучаются на материале разных литератур одной эпохи или нескольких эпох. Сравнение получается многослойным и многоуровневым, и сравнительный характер изучения существенно повышает степень полноты и объективности получаемых выводов;

оно исключает случайные заключения, основанные на базе ограниченного ряда фактов, тем более какой-либо одной литературы.

А.Н.Пыпин так писал о характере работ А.Н.Веселовского:

«В области новейшей науки найдется немного людей, которые бы овладели ее материалом в такой степени. Останавливаясь на том или ином вопросе, Веселовский привлекает к сравнению огромную литературу, восточную и западную, древних и средних веков и современного фольклора, отличаясь тем от своих западных собратий, что в его распоряжении находится также мало или совсем не известный на Западе материал старославянский, новославянский и русский и, наконец, византийский (в тех рукописях наших библиотек, которые оставались не изданы и не известны западным ученым).

Сделанные им сличения поражают своим разнообразием и обширностью обозреваемого горизонта и часто неожиданностью. Останавливаясь на русском легендарном предании, на той или другой подробности эпоса, Веселовский обставляет их множеством сравнений и аналогий, заимствованных [у Пыпина тут не очень удачное, с современной точки зрения, слово, лучше было бы сказать – «взятых» или «извлеченных» – С.С.] отовсюду; ему послужат древнее византийское житие или церковные каноны, западная латинская легенда, скандинавская сага, немецкая и французская средневековая поэма, западнославянское предание, румынская или ново-греческая песня, сказания восточных народов, предания русских полудиких инородцев,– словом, громадный материал, раскиданный на огромном пространстве географическом и хронологическом, и где, однако, отыскиваются общие нити народного мифа и поэзии»1.

Таковы три основные методологические опоры сравнительноисторического метода литературоведения. Оно не строится на основе одной гипотезы, например, гриммовской, или бенфеевской, или тейлоровской, или тэновской, но использует, синтезирует в себе все эти гипотезы о происхождении явления, о его генезисе и историческом движении в пространстве и времени, а стало быть, о его развитии. «В трудах Веселовского, который использовал все три [пожалуй, даже не три, а, как минимум, четыре – С.

С] возможности, сравнительноисторический метод превратился в тончайшее орудие блестящих индуктивных построений, поражавших своей масштабностью и точностью, осторожностью обобщений»2, а также гигантским объемом охПыпин А.Н. История русской этнографии, т.П, СПб, 1891. С 258 Академические школы в русском литературоведении. М., 1975. С. 229 вата фактов в разрезе многих национальных литератур. Он стал таким орудием благодаря строгости способов и приемов анализа, возможности проверки достигнутых обобщений. Проверки, например, путем повторения всего алгоритма проведенных логических операций, как в математике. Конечно, кроме объективных достоинств разработанного Веселовским метода, в его научной концепции и в конкретных исследованиях есть много привлекательного и с другой, субъективной стороны: безупречный эстетический вкус ученого, историческое чутье, наконец, поразительная, энциклопедическая эрудиция, редкая даже и в Х1Х веке, не говоря уже об узко специализированной науке века ХХ-го.

§ 2. ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОБОСНОВАНИЕ

ОСНОВНЫХ ПРИНЦИПОВ ИСТОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ

КАК СПЕЦИАЛЬНОЙ НАУКИ

1. Постановка проблемы. 2. Задача построения всеобщей истории литературы. 3. Обоснование понятий «литература», «история литературы», целей ее исследования. 4. Общие законы эволюции словесного искусства. 5. Проблема содержания и формы: методологическая установка Веселовского 6.Традиционное и личное (индивидуальное) в поэтическом творчестве. Принципы изучения индивидуального творчества.

1. Постановка проблемы

Создание истории литературы – конечная задача науки о литературе в целом и – как идеал – завершающая стадия разработки системы той или иной научной школы. С точки зрения Веселовского, ей должно предшествовать создание исторической поэтики и на ее основе выработка теоретических понятий о всех составляющих литературу элементах. Но представление о том, какова должна быть история литературы, то есть какова она должна быть концептуально, ее теоретическое, гипотетическое представление как проекта, который следует осуществить в конкретном историческом материале, создатели научных школ имеют (должны иметь) уже в начале, как план, как цель, как проект, как теоретический каркас будущей истории, как представление о тех основах, на которых она будет строиться. У А.Н.Веселовского такой проект был, и в ходе всех его дальнейших конкретноисторических и историко-теоретических исследований и разработок он уточнялся, приобретал все более стройные и четкие очертания.

Что же должна представлять собой история литературы? Каков объект изучения этой науки? Какова сущность этого объекта как предмета специального изучения специальной науки?

На этот вопрос мифологическая школа ответа в общем-то и не искала, занимаясь по сути только проблемой генезиса поэзии. А культурно-историческая школа хотя и искала, но в конечном счете не дала; более того, еще сильнее затуманила, запутала, по сути, – сняла, растворив историю литературы в истории культуры, истории общественной мысли, истории вообще.

Веселовский же не только четко поставил вопрос, но и предложил свой научно обоснованный и определенный ответ. Однако путь к ответу, его поиск были непростыми. Каковы принципиальные общетеоретические, методологические установки Веселовского в этом вопросе?

2. Задача построения всеобщей истории литературы Прежде всего, с его точки зрения, история литературы должна быть историей ВСЕОБЩЕЙ литературы, т.е. не может замыкаться в рамках отдельных национальных литератур; ее конечная цель – вывести законы развития литературы как таковой, литературы в целом, во всем объеме этого понятия.

Для этого нужно выявить то общее, что есть во всех национальных литературах, в чем они сходятся между собой. Однако обнаружить общее невозможно, пока не изучены национальные литературы по отдельности. Такое раздельное изучение позволит выявить не только общее, но и все принципиальные различия между литературами, то, что относится к своеобразию, специфике каждой из них.

В сочетании этих двух задач – отдельного изучения разных литератур и определения общих законов их существования и развития – очень много трудностей. Прежде всего практических: можно просто утонуть в материале, можно за деревьями не увидеть леса, можно выдать частное за общее или наоборот, – опасностей немало.

Но не только в этом дело – есть и трудности теоретического порядка. Прежде всего в определении основных понятий и того, что должно входить в сферу изучения истории литературы.

3. Обоснование понятий «литература», «история литературы», целей ее изучения

С точки зрения Веселовского, одной из главных трудностей теоретического плана была неясность самого понятия истории литературы, даже понятия «литература». Каков его объем, его состав? Как соотносить понятия «литература», «словесность», «письменность»?

Если под литературой понимать только письменные памятники, то тем самым из истории литературы исключается огромный массив устного народного творчества, фольклора и древней мифологии, поскольку она была также устной формой закрепления мифических представлений и мире.

Если же литература – то же, что словесность, то тогда в историю литературы, по мнению Веселовского, так или иначе попадает не только поэзия (народная, анонимная и индивидуальная), но и многое другое, что закреплено в слове, в том числе «история науки, поэзии, богословских вопросов, экономических систем и философских построений» .

Что же делать? Ограничить объем понятия «литература» и соответственно предмет истории литературы только художественной, или, как говорилось прежде, «изящной» словесностью?

Этот подход внешне очень привлекателен. На него, как правило, и «клюют» все приверженцы эстетических методов, а также «формалисты», «структуралисты», «постмодернисты» и т.п., – и все наталкиваются на непреодолимое препятствие: на невозможность точно и общезначимо определить, что есть «поэтическое», «художественное», так что каждый вынужден изобретать собственные, как правило, умозрительные определения этих понятий (и вот тут все расходятся кто куда).

А что касается Веселовского, то он резко выступил против такого «ходячего определения истории литературы, которое ограничивает ее одним кругом изящных произведений, поэзией в обширном смысле. Определение узкое, в каком обширном смысле ни понимать поэзию, – писал он. – Почему именно отведена истории литературы область изящного и в каких пределах? Я не думаю, чтобы кто-нибудь в наше время останавливался преимущественно на эстетических вопросах, на развитии поэтических идей. Времена реторик и пиитик прошли невозвратно. Даже те господа, которые из истории литературы желали бы сделать историю поэзии [А.Н.Веселовский имеет в виду прежде всего С.П.Шевырева, автора «Истории русской словесности, преимущественно древней» (1846-1860) – С.С.] приводят в защиту себя вовсе не поэтическое оправдание, взятое из другого лагеря: поэзия – цвет народной жизни, та нейтральная среда, где бесконечно и цельно высказался характер народа, его цели и задушевные стремления, его оригинальная личность. Оправдание уничтожает само себя и прямо ведет от поэзии к жизни» .

Таким образом, сведение литературы только к «изящной словесности», а ее теории только к проблеме «изящности», по Веселовскому, неприемлемо, причем по разным причинам. Например, потому, что это означало бы оторвать поэзию от действительности, от жизни, которая питает ее и потому входит в ее содержание в преображенном виде. С точки зрения Веселовского, допустим, ограничиться при изучении «Божественной комедии» Данте только ее «поэтической стороной», отдав другим специалистам право разбираться в ее философской и исторической проблематике, в конкретных аллюзиях, в богословских вопросах, поднимаемых в диспутах обитателей рая и т.п., значило бы резко сузить объект интереса литературоведа, сделать его взгляд на предмет неизбежно односторонним и чреватым ошибками.

Кроме того, по мнению Веселовского, такой подход не только не проясняет специфику литературы, а, напротив, затемняет ее, делает историко-литературное исследование лишь вкусовым «эстетическим экскурсом» . «Изящными» по форме, по стилю и языку могут быть вовсе не художественные, а, скажем, научные, философские, или исторические, или политические труды и выступления, например, Платона, или Фукидида, или Плутарха, не говоря уже о Цицероне, которого И.Ильин метко назвал «холодным мастером огненных слов»1.

Но есть и еще один, причем самый важный для Веселовского и действительно очень существенный момент. С его точки зрения, эстетическое исторически возникает из неэстетического, поэтическое – из непоэтического. Поэтому исходить из абстрактных дедуктивных определений прекрасного, эстетического нельзя: эти понятия относительны и исторически изменчивы; ведь само прекрасное изменялось;

изменялось и содержание, и объем того, что входило в категорию прекрасного, так же как и в более широкую сферу эстетического. Ведь не только прекрасное эстетично. Веселовский разделял положение Чернышевского о том, что содержание искусства не сводится только к прекрасному и что в него входит «общеинтересное» в жизни.

Здесь, между прочим, мы касаемся одной из главных, наиболее важных идей Веселовского: он предположил, а потом в конкретных разделах своей исторической поэтики попытался показать, что исследование самого момента превращения, перехода прежде неэстетического в эстетическое, доселе не художественного в художественное точнее всего может раскрыть тайну, сущность поэтического.

Отсюда, из всех этих сомнений и соображений, следовал решительный вывод Веселовского: «Наука об изящном должна подвергнуться коренному изменению» .

А первое определение истории литературы, к которому пришел Веселовский, было таким: «История литературы в широком смысле этого слова – это история общественной мысли, насколько она выразилась в движении философском, религиозном и поэтическом и закреплена словом» .

Что это? Установка культурно-исторической школы? Ведь это так похоже на ее главный постулат!

Нет, потому что Веселовский уточняет свою мысль следующим образом: «История литературы в том смысле, как я ее понимаю, возИльин И.А. Собр. соч.: в 10 тт. Т. 1. М., 1994. С. 192 можна только специальная» , и ее объектом, с его точки зрения, является «особая связка» «истории общественной мысли» и «поэтического слова», которое ее выражает и закрепляет.

«Особая связка» – т.е. особый аспект исследования. Здесь кроется важнейшее отличие его установок от установок культурноисторической школы, которая вовлекает в сферу исследования все больший и больший круг объектов, включая их в «историю литературы», вместо того, чтобы исследовать не сами эти объекты, а их отношение к литературе, то, что связывает их с литературой: с одной стороны, их влияние на литературу, на ее язык и формы, а с другой – их преображение литературой, когда они входят в состав художественных произведений.

Таким образом, если «перевести» эти рассуждения на язык терминов современной теории литературы, на первый план выдвигается проблема ФОРМЫ и СОДЕРЖАНИЯ литературы, самой их СВЯЗИ.

И задачу СПЕЦИАЛЬНОЙ истории литературы Веселовский формулирует так: «Проследить, каким образом новое содержание жизни, этот элемент свободы, приливающий с каждым новым поколением, проникает старые образы, эти формы необходимости, в которые неизбежно отливалось всякое предыдущее развитие» .

Комментируя эту формулу, И.К. Горский пишет: «Так устанавливалась та грань, которая отделяла новое, сравнительно-историческое направление от культурно-исторического, – грань эта проходила по линии выдвижения на передний план задачи изменения законов художественной формы»1. Но – добавим – при участии и под воздействием изменяющегося содержания. Т.е. главный объект исследования – сама «связка», само взаимодействие «элемента свободы» (содержания) с «элементом необходимости» (формой).

Следовательно, история литературы – это изучение, воссоздание закономерностей движения, изменения, развития содержания и формы художественных произведений, самой этой взаимосвязи.

Все проблемы рассматриваются сквозь призму отношений литературы и не-литературы, поэтического и непоэтического, в том числе литературы и истории, истории литературы и истории общества.

–  –  –

В результате сравнительно-исторического изучения литератур и обобщения его результатов получается длинная цепь причинно связанных друг с другом явлений искусства.

Академические школы в русском литературоведении. М., 1975. С. 224 Цепь одна из другой выраставших сложных сюжетных и жанровых схем и стилистических формул.

Но чем определяется эволюция словесного искусства, что лежит в основе развития и усложнения этих схем и формул, их смены, их трансформаций в ходе исторического развития?

Имманентных объяснений такой эволюции Веселовский не признавал. Движущая сила всего этого развития, с его точки зрения, – перемена во взглядах и чувствах человечества.

Каждое новое поколение застает уже сложившиеся формулы и приемы словесного выражения духовного опыта, накопленные предыдущими поколениями. Чтобы выразить НОВЫЙ духовный опыт, их, эти формулы, приходится приспособлять к нему, подвергать изменениям, включать в новый контекст, в новые связи и комбинации, заимствовать из новых источников (из других литератур или из внелитературной сферы).

Таким образом, арсенал приемов и формул словесного искусства видоизменяется и обогащается под воздействием нового содержания жизни и его отражения в духовном опыте сменяющих друг друга поколений.

Так в общеметодологическом плане решается Веселовским проблема нового и традиционного, причем в филологическом аспекте:

как проблема взаимодействия формы (начала более традиционного, более устойчивого) и содержания (начала более подвижного и на каждом новом историческом витке нового). Отсюда принципиальная теоретическая позиция Веселовского по отношению к проблеме содержания и формы в общеэстетическом аспекте.

5. Проблема содержания и формы:

методологическая установка А.Н.Веселовского

Эту позицию в 1870 г. в своей знаменитой вступительной лекции А.Н.Веселовский сформулировал в виде «гипотетического вопроса», вызвавшего лавину обсуждений и возражений, вплоть до ХХ века. «Гипотетический вопрос» Веселовского был таков:

«Каждая новая поэтическая эпоха не работает ли над исстари завещанными образами, обязательно вращаясь в их границах, позволяя себе лишь новые комбинации старых, и только наполняя их тем новым пониманием жизни, которое собственно и составляет ее прогресс перед прошлым?» .

А ответом на него стала лаконичная и четкая формула:

«Новая форма является для того, чтобы выразить новое содержание»1.

Это постановка вопроса в общем виде – по отношению к эволюции литературы в целом (форма – более устойчива, содержание – более изменчиво). А по отношению к индивидуальному творчеству, к созданию отдельных произведений Веселовский формулирует эту проблему конкретнее.

6. Традиционное и личное, индивидуальное в поэтическом творчестве Вопрос о соотношении в индивидуальном творчестве или в отдельном художественном произведении унаследованного, т.е. уже существовавшего в прошлом в литературной форме и ее отдельных элементах (т.е. «общего»), и личного, индивидуального начала, или, как говорил Веселовский, «почина» (т.е. того, что зависит от индивидуальности поэта, от своеобразия его таланта) – это только другой аспект той же самой проблемы традиций и новаторства, которая возникает при изучении развития литературы в целом.

В решении этого вопроса Веселовский резко столкнулся с эстетикой субъективного идеализма и с кантианским агностицизмом в отношении к феномену искусства.

Кант утверждал: «Гений – это талант (природное дарование), который дает правило искусству». А т.к. гений независим от каких бы то ни было законов («правил»), то отсюда следовал категорический вывод уже относительно возможностей познания того, что есть художественное творчество: «Того, каким образом гений создает свой продукт, даже нельзя и описать или указать научным образом»2.

Это, в сущности, означало отказ от решения самой задачи научного изучения искусства и законов художественного творчества.

Веселовский решает эту проблему иначе: гений, талант работает в условиях существования, воздействия, напора на его сознание уже имеющихся, созданных предшествующим развитием искусства, активно функционирующих в нем форм. Он может давать им новое содержание, создавать их новые комбинации, видоизменять и обогащать уже существовавший до него арсенал элементов художественной формы. Не «давать правило», но и не подчиняться уже существующеФормальная школа в 20-е годы ХХ в. дала прямо противоположный ответ на вопрос об источниках и сущности механизма развития искусства. Ср. «формулу» В.Шкловского, прямо противопоставленную формуле Веселовского: «Новая форма является не для того, чтобы выразить новое содержание, а для того, чтобы сменить старую форму, потерявшую свою художественность».

Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Сочинения, т. У. М., 1966. С. 322 - 323 му правилу, а видоизменять правило – вот дело гения и его функция, его роль в развитии искусства. Нет ни одного создания какого бы то ни было гения, в составе которого не было бы элементов поэтической формы, существовавшей до того, как гений явился и начал творить свое великое произведение.

Исходя из этой позиции, Веселовский определил свой принципиальный подход к проблеме изучения поэтический индивидуальности художника. Но именно здесь, в этой сфере выявилась главная трудность: каким образом обнаружить и показать в конкретном анализе, как соединяется в индивидуальном творческом акте традиционное и новаторское, унаследованное, воспринятое из «общей копилки», сформированной веками развития форм поэтического языка, художественных приемов, и личное, индивидуальное.

Как преодолеть эту трудность, как решить проблему, говоря современным языком, «традиции и новаторства» по отношению к индивидуальному творчеству? В своем курсе лекций в университете Веселовский сформулировал путь решения этой задачи следующим образом: «Я отнюдь не мечтаю поднять завесу, скрывающую от нас тайны личного творчества, которыми орудуют эстетики и которые подлежат скорее ведению психологов. Но мы можем достигнуть других отрицательных результатов, которые, до известной степени, укажут границы личного почина. Понятно, что поэт связан материалом, доставшимся ему по наследству от предшествующей поры;

его точка отправления уже дана тем, что было сделано до него. Всякий поэт, Шекспир или кто другой, вступает в область готового поэтического слова, он связан интересом к известным сюжетам, входит в колею поэтической моды, наконец, он является в такую пору, когда развит тот или другой поэтический род. Чтобы определить степень его личного почина, мы должны проследить наперед историю того, чем он орудует в своем творчестве, и, стало быть, наше исследование должно распасться на историю поэтического языка, стиля, литературных сюжетов и завершиться вопросом об исторической последовательности поэтических родов, ее законности и связи с общественно-историческим развитием»1.

Иными словами, последовательность решения задачи познания тайн индивидуального творчества должна быть такова: восстановление истории поэтического рода, в котором творит художник, затем описание существовавших в нем поэтических сюжетов, элементов стиля, поэтического языка (т.е. готового арсенала поэтических форм, которые не изобретаются, не создаются, а преднаходятся художником в существовавшей до него литературной традиции), – и уже на этой основе выявление того нового, индивидуального в продуктах личного творчества поэта, которое он привносит в арсенал искусства. Т.е.

опять-таки ключ к пониманию тайны поэтической индивидуальности Памяти академика Александра Николаевича Веселовского. Пг., 1921. Приложение. С. 29 – 30 должна дать историческая поэтика путем исследования и описания того, что предшествует «личному почину». А по отношению к самой сфере исследований индивидуального творчества Веселовский выдвигает две важные методологические установки.

ПЕРВАЯ. При изучении отдельного поэта необходимо выяснить зависимость его мировоззрения (в том числе художественного, т.е. его собственного понимания сущности искусства) от взглядов соответствующей социальной и национальной среды: народа, сословия, непосредственного окружения, установок литературного течения, направления, школы, к которой принадлежит (если принадлежит) писатель и т.п. Т.е. прежде чем выявить индивидуальное в художнике, сначала надо определить типические черты в нем.

По логике Веселовского, выполнение этой исследовательской задачи вполне возможно на основе применения и использования исследовательского арсенала методологии культурно-исторической школы.

Но ВТОРАЯ методологическая установка уже выходит за пределы культурно-исторического метода. Она касается изучения формы литературных произведений отдельных писателей.

С помощью сравнительно-исторического метода в них нужно выделить традиционные жанровые компоненты, сюжетные схемы, образы, поэтические формы, – словом, те элементы, которые, будучи унаследованными от предшествующей литературы, указывают пределы, границы «личного почина» поэта. И только после этого можно будет описать то, что составляет «личный почин», его результаты, т.е.

собственный, индивидуальный вклад писателя в изменение художественных форм.

Следовательно, специфический предмет исследования и содержание специальной истории литературы – проблема взаимодействия элементов содержания и элементов формы в процессе исторического развития духовной жизни общества и развития системы художественных средств выражения этого содержания. В центре внимания исследователя оказывается традиционное и новое в каждой новой фазе развития литературы, а также общее (т.е. унаследованное, традиционное) и индивидуальное (продукт личного «почина») в творчестве отдельного художника.

Но с какой бы стороны ни подходить к разработке исторических или теоретических проблем литературоведения, задача той специальной филологической науки, которую Веселовский создавал, – исторической поэтики, с его точки зрения, неизменно выдвигалась на первый план как ключевая.

Только на ее основе, считал он, можно было: а) создать не умозрительную, а индуктивную, основанную на обобщении конкретных фактов теорию литературы как систему понятий об основных элементах художественного произведения, видах этих произведений и законах их развития; б) раскрыть тайну поэтической индивидуальности путем отделения в созданиях отдельного художника традиционного, взятого из общего арсенала искусства, и нового, им самим созданного, изобретенного; в) и в итоге создать научную историю литературы как объективное описание эволюции ее содержания и формы на всем многовековом пути развития и в общемировом масштабе.

Разработка Веселовским сравнительно-исторического метода, истории и теории литературы и исторической поэтики как особой науки в системе литературоведения велась одновременно во всех направлениях: а) в рамках конкретно-исторических исследований; б) в рамках историко-теоретических исследований; в том числе в сфере разработки проблем собственно исторической поэтики – в изучении происхождения, эволюции, трансформации элементов литературной формы, составляющих общий арсенал искусства.

Главная задача исторической поэтики – строгое научное описание прежде всего сферы традиционного в области литературной формы – в ее историческом развитии от возникновения первых элементов поэтического языка еще во тьме уходящих в глубину прошлого веков до их современного состояния.

Поэтому в следующих параграфах мы отметим основные открытия Веселовского в области конкретно-исторических исследований истории литературы и фольклора, затем рассмотрим «проект»

«исторической поэтики» Веселовского, его замысел, общие очертания, задуманные в ее составе основные части, этапы их разработки и ее конечную цель, а потом охарактеризуем то, что из этого замысла Веселовскому удалось реализовать, и, наконец, попробуем подвести итоги его титанического труда.

§ 3. ВАЖНЕЙШИЕ КОНКРЕТНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

А.Н. ВЕСЕЛОВСКОГО В ОБЛАСТИ ИСТОРИИ

ЛИТЕРАТУРЫ И ФОЛЬКЛОРА

1. Круг историко-литературных интересов Веселовского. 2. Разработка проблем своеобразия древней русской литературы. 3. Труды по литературным взаимосвязям. Теория «встречных течений». 4. Открытие Византии. 5. Решение проблемы «двоеверия» (смешения языческих и христианских элементов в фольклоре и древней словесности). 6. Исследования по западным литературам. «Дантовский вопрос». 7. Работы Веселовского о новой русской литературе.

В работах А.Н.Веселовского по конкретным проблемам истории литературы и фольклора проходили практическую проверку, совершенствовались как теоретические принципы, так и конкретная методика сравнительно-исторического метода, способы анализа литературных фактов. При этом надо иметь в виду, что с самого начала Веселовский был нацелен на создание истории всемирной литературы.

Как говорил академик А.И.Соболевский, «Веселовский был у нас первым признанным специалистом по так называемой истории всеобщей литературы»1.

1. Круг историко-литературных интересов Веселовского

В поле зрения А.Н.Веселовского были практически все отрасли, все основные разделы тогдашнего литературоведения: фольклор разных народов, античная классика, европейская средневековая словесность, азиатское Средневековье, эпоха Возрождения, древняя и новая русская литература, новые и современные западноевропейские национальные литературы, славистика, романистика, германистика и др.

Особый интерес как историк литературы Веселовский проявлял к исследованиям в области устного народного творчества, анонимной письменности Средневековья и с юности страстно его интересовавшей истории итальянского Возрождения.

Это, так сказать, тематика, круг объектов его научных интересов и изысканий. Что же касается проблематики этих исследований, т.е.

Памяти академика Александра Ивановича Веселовского. Пг., 1921. С.1.

специфики решаемых им на этом материале научных задач, то она была тоже весьма широка и масштабна1.

Круг основных разрабатываемых Веселовским проблем сводился к следующему:

Эволюция народного сознания и формы его отражения в литературе и фольклоре разных народов и человечества в целом;

Международные литературные связи; конкретные пути распространения литературных сюжетов;

Отражение в фольклоре и памятниках письменности борьбы, взаимодействия и скрещивания языческих и христианских элементов;

Ереси разного рода в их борьбе с официальной религиозной догматикой и отражение всего этого в письменных источниках древности и средневековья;

Народные легенды и книги; их взаимодействие и взаимовлияние;

Сущность и история Возрождения; в особенности – Данте и его роль в мировой литературе; творчество Боккаччо и Петрарки;

История романа, новеллы и повести;

Творчество В.А.Жуковского, А.С.Пушкина и других русских писателей в их индивидуальном своеобразии и др.

Наиболее крупными работами А.Н.Веселовского в этой конкретной историко-литературной сфере были его докторская диссертация, многотомные «Опыты по истории развития христианской легенды» (1875 – 1877), «Разыскания в области русских духовных стихов»

(1879 – 1891), «Южно-русские былины» (1 том – 1881, 2-й – 1884), «Мелкие заметки о былинах» (1885 – 1886), «Из истории романа и повести» (1-й том – 1886, 2-й – 1888), монографии о Данте, Петрарке, Боккаччо, Жуковском и др.

2. Разработка проблемы своеобразия древней русской литературы

А.Н.Веселовский дал свое собственное решение проблемы национального своеобразия древней русской литературы в контексте ее межнациональных связей. До него в этой области существовали и разрабатывались две научные концепции, две основные идеи.

Одна из них сводилась к тому, что древняя русская литература достаточно бедна в силу своей изоляции, оторванности от европейских источников, прежде всего благодаря происшедшему разделению христианства на западное и восточное крыло и – как следствие – разрыву с католической Европой, с соответствующей культурой.

См. об этом: Академические школы в русском литературоведении.., с 265 –278.

Другую идею развивали мифологи. С их точки зрения, древняя русская литература не имеет никакого особого национального своеобразия, никакой особой специфики, ибо все в ней генетически идет от общих для всех арийских народов древнеарийских прамифов.

Чтобы разрешить этот спор, необходимо было пересмотреть весь известный и неизвестный доселе состав древнерусских памятников письменности, отделить в них, с одной стороны, «свое», русское, от «чужого», а с другой – языческое от христианского.

Этот гигантский по объему и трудоемкости труд был взят на себя и выполнен Веселовским. Его позиция была совершенно отличной от обеих предшествовавших: Веселовский опроверг идеи и аргументацию и тех ученых, которые в древнерусской литературе все сводили к отражению в памятниках древнерусской письменности событий собственно русской истории (например, в образе Васьки Буслаева – Ивана Грозного); он отверг и idee fixe тех мифологов (особенно «младших» из школы сравнительной мифологии), кто все сводил к первобытной мифологии (например, видел в князе Владимире мифологический образ красного солнышка, в Илье Муромце – богагромовника и т.д. и т.п.) и к мифологизации природных явлений.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИ позиция Веселовского и его собственное понимание этой проблемы были связаны с его принципиальной установкой, что каждый литературный памятник обязательно должен изучаться с двух сторон: а) со стороны его отношения к действительности, исторической и бытовой; б) со стороны его отношения к другим фольклорным или литературным произведениям, которые могли быть известны автору данного памятника, т.е. с точки зрения внутрилитературной традиции.

Эти два требования означают, что Веселовский по-новому поставил сам вопрос об изучении содержания и формы поэтических произведений, состава образующих их элементов. Он считал, что в истории практически (за редчайшими исключениями) не было наций или племен, полностью, абсолютно изолированных от других. Поэтому, если точно неизвестно, есть ли в составе какого-либо произведения элементы из других (чужих) источников, то мы не имеем права ни сводить их напрямую к событиям реальной истории, ни возводить к первобытной мифологии. Ведь то, что представляется исконным и цельным, может на поверку оказаться составленным из элементов разного происхождения (с точки зрения места и времени возникновения этих элементов).

Как же решить в таком случае задачу? Последовательность и способ решения вопроса, по Веселовскому, должны быть таковы.

1) Сначала исследователь должен убедиться в том, что удовлетворительно объяснить памятник из истории или конкретных бытовых источников не удается. Для этого нужно проанализировать памятник со стороны его отношения к действительности.

2) Затем поставить вопрос об отношении данного памятника к другим фольклорным и литературным произведениям, которые могли быть известны автору (или авторам).

Таким образом, художественное произведение должно быть исследовано с обеих этих сторон. Но главный из этих аспектов – второй, т.е. изучение произведения в условиях собственно литературной, поэтической среды. Именно это должно отличать историка литературы от историков, занимающихся другими предметами.

3) Только потом следует идти в поисках источника вглубь веков и искать «архетипы». В этом отличие методологии Веселовского и от некоторых современных мифологов-семиотиков, которые стремятся сразу начать с вычленения из художественного произведения «архетипов» да этим и закончить, как это когда-то делали мифологи гриммовской школы.

Как видим, в истории литературы ближайшим воздействующим на нее фактором Веселовский считал среду литературную, т.е. то, что И.Тэн в своей теории факторов относил скорее не к «среде», а к «моменту».

Что касается доказательств своего собственного представления о древней русской литературе, то Веселовский путем многосторонних сравнений обнаружил: а) множество фактов связей древней славянской литературы с эпохой Данте и с античным миром; б) и еще большее количество фактов связей ее с византийской и европейской средневековой литературой. Следовательно, в результате этой работы с древней славянской, и в том числе русской литературы, было снято обвинение в изоляционизме и исключительности, она оказывалась определенным звеном в развитии общего международного (общелитературного, общечеловеческого) художественного развития.

Но у этого исследования был и другой, не менее важный результат: на фоне общего отчетливее проявились черты национального своеобразия, богатства и значения древней русской литературы.

Таким образом, в трактовке Веселовского древняя русская литература предстала и в общеевропейском, общемировом контексте, и в своей национальной специфике.

Это общий, принципиальный итог исследования Веселовским названной проблемы; что касается его бесчисленных конкретных фактических открытий, доказательств и аргументов, то они зафиксированы в его просто-таки переполненных конкретикой литературных фактов и сравнений соответствующих работах.

–  –  –

Проблеме литературных взаимосвязей, миграции сюжетов и т.п.

посвящены его докторская диссертация «Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине», большое количество работ о других сюжетах, об отдельных легендах, житиях и т.п. На основании сравнительно-исторического изучения множества европейских, азиатских, славянских, русских источников Веселовский восстанавливал пути распространения самых разных и самых древних мотивов и сюжетов, выявлял отдаленные и ближайшие источники литературных памятников и объяснял их трансформацию на русской почве и в разные исторические эпохи1.

Попытаемся показать это на двух примерах.

ИССЛЕДОВАНИЕ ЛЕГЕНД О СОЛОМОНЕ И КИТОВРАСЕ

Первоначальный вариант исходного источника этого сюжета Веселовский реконструирует по монгольскому варианту (сказания об Арджи-Борджи), хотя праисточником легенды о Соломоне и Китоврасе он считает древнеиндийское сказание о Вакрамадитье. Именно оно первоначально проникло в Монголию (дав основу для сказаний об Арджи-Борджи) и в Иран, оттуда попало в еврейский Талмуд, затем из Талмуда – в мусульманский мир, а из него, уже в осложненном и дополненном мусульманскими мотивами виде попадает в Европу (трансформируясь в западно-латинской традиции в фабльо, анекдоты и попадая затем в цикл романов Круглого стола).

В славянский мир эта легенда приходит, по Веселовскому, из Византии и порождает в славянской традиции книжную повесть, русскую былину, русскую и сербскую сказки.

В течение нескольких веков эти две линии (западно-латинская и византийско-славянская), по мнению Веселовского, развиваются отдельно.

Но примерно в ХУ1 и ХУП вв. западные повести о Соломоне в народной их обработке проникают и в Россию. Здесь они соединяются со старой легендой, пришедшей из Византии, наслаиваются над ней, и в результате, благодаря тому, что в русском варианте они приобретаСм.: Академические школы в русском литературоведении.., с.268 - 269 ют юмористический характер, оказываются очень далеко отстоящими по форме и содержанию от «серьезного содержания их далекого отреченного источника»1.

Такова общая схема миграции и истории сюжета о Соломоне и Китоврасе, реконструированная Веселовским в его докторской диссертации.

Чем отличается теоретическое наполнение этой схемы от методологии исследования «заимствований» в концепции Теодора Бенфея?

Во-первых, она значительно сложнее куда более простых, элементарных построений Бенфея и отличается существенно большей глубиной исторического освещения и аргументации. Бенфей считал достаточным простое географическое соседство двух народов (например, монгольского и русского), чтобы делать вывод о возможности монгольского влияния на русский фольклор, т.е. говорить о прямом заимствовании монгольской легенды русскими. Веселовский же открыл связующее звено, показав посредническую роль Византии. С его точки зрения, монгольская культура в те давние времена по своему уровню уступала русской, поэтому не могла оказать на нее прямого влияния, в то время как культура византийская – более высокая – могла и оказала. «Вообще, по Веселовскому, влияние может быть действенным лишь до тех пор, пока культура одних народов способна обогащать или дополнять культуру других. Когда Востоку нечего стало давать Западу, пришедшие оттуда легенды, обогащенные на Западе, стали возвращаться назад, доходя до китайской стены»2. По мысли Веселовского, первоначальные варианты лучше всего сохраняются не в непосредственной географической близости от очагов их зарождения, а в других областях, где они существуют как бы в более «законсервированном» виде (по этой причине, скажем, русские былины лучше сохранились не на Юге, а на Севере).

Другое важнейшее отличие схемы и подхода Веселовского от бенфеистской методологии заключается в том, что бенфеисты подходили к сравнению сюжетов и к выводам об их заимствовании или миграции сугубо формально. Одного только внешнего сходства было для них достаточно, чтобы делать далеко идущие выводы. Веселовский же всегда пытался понять и раскрыть причины, движущие силы распространения тех или иных сюжетов и путей их движения. Почему, например, славянство получило легенду о Соломоне и Китоврасе не из Веселовский А.Н. Славянские собрания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине. Из истории литературного общения Востока и Запада. // Веселовский А.Н. Собр.

соч., т. УШ, вып.1. Пг., 1921. С.6 Горский И.К. А.Веселовский.// Академич. школы в русском литературоведении…, с. 269 Европы, не из Талмуда и не из Монголии, а из Византии? Источником такого движения, его движущей силой, по его мнению, было еретическое движение богомилов (одна из гностических средневековых сект);

все многочисленные секты и движения гностиков конфликтовали с официальной церковью, как католической, так и православной, и потому стали главными распространителями и в Европе, и особенно в славянском мире апокрифических повестей, шедших из Византии.

Путем таких сложных разысканий А.Н.Веселовский восстанавливал историю и пути движения многих памятников. Порой он находил генетическую связь между такими произведениями, о зависимости которых друг от друга у исследователей до этого даже мысли не возникало.

РЕКОНСТРУКЦИЯ ЮЖНО-РУССКОГО ВАРИАНТА БЫЛИН

Ареал сохранения русских былин, где они и были в основном записаны, – русский Север и Северо-Запад. Но их содержание, как известно, связано с событиями, происходившими на Юге. Однако на юге былины не сохранились. В связи с этим Веселовским была выдвинута гипотеза: должен быть южно-русский вариант былин, причем по времени возникновения – первоначальный, более ранний по сравнению с вариантами, сохранившимися на севере.

Для доказательства этой гипотезы Веселовский использует материалы из самых разных источников: славянских, византийских, западных.

Например, в работе «Былины об Иване Гостином сыне и старофранцузский роман об Ираклии» Веселовский провел сравнение западноевропейского варианта сюжета с циклом русских «побывальщин», к тому же сравнив то и другое еще и с византийскими источниками. В результате именно на византийской почве он нашел общего предка и русской былины, и старофранцузского романа.

Используя методику сравнительно-исторического анализа, он расчленял былины на части и отдельные элементы, находил эти части и элементы в составе произведений не только былинного, но и других жанров и к тому же другого времени (например, в украинских обрядовых и исторических песнях, сказках, поговорках, где обнаруживал фрагменты и явные следы мотивов былевого эпоса). Весь этот найденный материал исследователь соотносил с византийскими, греческими, румынскими, сербскими и другими источниками. Таким путем во всех этих многочисленных источниках вычленялись схожие, тождественные, переходящие, инвариантные части. А на основании их и реконструировался южно-русский вариант былин как более ранняя параллель к северному. Северные варианты, таким образом, сформировались позднее и сложились в ряд былинных циклов.

Таким способом Веселовский доказал существование южнорусских былин во времена Киевской Руси именно там, где и происходили описываемые в них события1.

Незаурядные открытия были сделаны А.Н.Веселовским также в его исследованиях духовного стиха2.

Оценивая масштаб сделанных А.Н.Веселовским открытий в области фольклора и средневековой письменности, в сфере проблематики литературных связей, академик И.И.Срезневский писал: «В русской научной литературе они незаменимы»3.

ТЕОРИЯ «ВСТРЕЧНЫХ ТЕЧЕНИЙ»

В результате своих конкретно-исторических исследований в области литературных связей, исследований, которые совершенно поражают объемом подвергнутого в них сравнительно-историческому анализу материала, А.Веселовский сформулировал свою знаменитую «теорию встречных течений», которая стала своего рода интегрирующим фактором для синтеза гриммовской, бенфеевской и тейлоровской концепций о генезисе поэзии и ее основных первоначальных форм.

«Объясняя сходство мифов, сказок, эпических сюжетов у разных народов, – писал он, – исследователи расходятся обыкновенно по двум противоположным направлениям: сходство либо объясняется из общих основ, к которым предположительно возводятся сходные сказания [т.е. на основе гриммовской концепции – С.С.], либо гипотезой, что одно из них заимствовало свое содержание из другого [иначе говоря, в соответствии с идеей Бенфея – С.С.]. Но в сущности ни одна из этих теорий в отдельности не приложима, да они и мыслимы лишь совместно». Таким образом, Веселовский четко формулирует мысль об односторонности и ограниченности гриммовской и бенфеевской конСм.: Веселовский А.Н.Южно-русские былины. СПб, 1884.

См.: Веселовский А.Н. Разыскания в области русских духовных стихов. П. Св.Георгий в легенде, песне и обряде. СПб., 1880 (Сб. ОРЯС, т.21, № 2); Разыскания в области русского духовного стиха.

Ш-У. СПб., 1881. (Сб. ОРЯС, т.28, №2); Разыскания в области русского духовного стиха. У1 – Х.

СПб., 1883. (Сб. ОРЯС, т.32, № 4); Разыскания в области русского духовного стиха. Х1 – ХУП.

СПб., 1889 (Сб. ОРЯС, т.46); Разыскания в области русского духовного стиха. ХУШ – ХХ1У.

СПб., 1891 (Сб. ОРЯС, т. 53, № 6) Сборник Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук, т. ХУШ.

СПб., 1878. С. LХХ.

цепций, которые по отдельности, сами по себе, не объясняют ни генезиса, ни истории сюжетов.

И далее он формулирует мысль об условии заимствования – условии, без наличия которого само заимствование не состоится и без учета которого теория заимствований теряет свою объясняющую силу, становится чисто формальной: «Заимствование предполагает в воспринимающем не пустое место, а встречные течения, сходное направление мышления, аналогичные образы фантазии»1.

Идея «встречных течений» формировалась в его сознании постепенно и исподволь, и даже в начале его исследовательской деятельности, когда Веселовский еще находился под влиянием методологии культурно-исторической школы, в его публикациях можно было встретить мысли, которые потенциально вели в этом направлении.

Например, в его отчете о своей «загранкомандировке» еще в 1863 году было сказано: «Влияние чуждого элемента всегда обусловливается его внутренним согласием с уровнем той среды, на которую ему приходится действовать»2.

Теория «встречных течений» связывала и дополняла противостоявшие друг другу гипотезы, образовывала новую, более глубокую основу, более общую методологическую базу для соединения позитивных моментов концепций мифологов гриммовской школы и бенфеистов, прежде очень многим казавшихся несоединимыми, противоположными.

Одновременно она органически включала в себя и тейлоровскую идею самозарождения, но не как изолированную и единственно возможную, а как один из элементов и как одно из условий сходства сюжетов, как основу, почву для возникновения встречных течений, тяготения элементов одной культуры к другой.

4. Открытие Византии

В своем исследовании проблемы развития литературных связей А.Н.Веселовский показал огромную роль Византии и византийского материала, который до этого был совершенно неизвестен на Западе.

В исследованиях западных ученых по этой проблематике были очень серьезные нестыковки, пропуски, лакуны именно потому, что они этого материала не знали и не учитывали. Так что Веселовский Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха, Х1- ХУП. СПб,1889. С.115– 116 [курсив мой – С.С.].

Извлечения из отчетов лиц, отправленных за границу для приготовления к профессорскому званию // Журнал Министерства народного просвещения, 1863, ч. СХХ, дек., отд.П. С.558.

восполнил этот пробел, установил недостающее звено в реконструкции многих литературных связей и в восстановлении путей миграции литературных мотивов и сюжетов в древнем мире и в средние века.

5. Решение проблемы «двоеверия» (смешения языческих и христианских элементов в фольклоре и древней словесности) Этой проблемой немало занимались до Веселовского и на Западе, и в России (например, Ф.И.Буслаев). Смешение языческого и христианского наблюдалось не только в русской, но и в средневековой европейской литературе и фольклоре, и оно доставило немало хлопот исследователям.

В чем заключается отличие подхода к решению этой проблемы и самого ее решения Веселовским сравнительно с другими учеными?

Российские славянофилы, например, были убеждены в особой предрасположенности европейских народов к христианству. По их мнению, это их предпочтение быстро искоренило языческую культуру, от которой в древних памятниках остался только чуть заметный налет, слабые следы.

Веселовский, в противоположность славянофильской точке зрения, был убежден в том, что отвлеченные догмы христианства были вряд ли так уж легко восприняты народом. Ему (т.е. народу) были понятнее и ближе не догматы христианства, а его обрядовая сторона и простые поучения о спасении души, милосердии и пр.

Поэтому в народе христианское миросозерцание распространялось больше всего благодаря живой проповеди и популярной церковной литературе, которая, в свою очередь, сама находилась под сильным влиянием устного народного творчества1.

Мифологи, в отличие от славянофилов, считали, что европейские народы – арийского корня – свято хранили свои древние предания, на которые христианство наслоилось лишь внешним образом, поэтому из любого памятника фольклора или письменности, с любой христианской символикой и содержанием они запросто «вылущивали» первоначальные «архетипы» – древние мифологические образы и символы.

Веселовский и такую точку зрения считал легковесной. По его мнению, то, о чем говорили мифологи, могло иметь место только на самой ранней стадии христианского влияния на язычество, но в дальнейшем развитии христианские и языческие элементы и в фольклоре, См. об этом: И.К.Горский. Александр Веселовский // Акад. школы в русском литературоведении.., с. 273.

и в письменности вступали в более сложные связи и отношения – отношения одновременно борьбы и взаимопроникновения, но в ходе этого процесса языческие элементы постепенно ослабевали и исчезали, а христианские усиливались и нарастали.

А отсюда следует главный вывод Веселовского: такого рода процессы сделали возможным появление новой мифологии: с христианским переосмыслением мира в средневековой Европе наступила вторая великая эпоха мифотворчества в истории человечества. «И Веселовский во многих случаях, где последователям Гриммов виделись первозданные мифы, открывал проявления новой мифологии. По его наблюдениям, для создания этого «нового мира фантастических образов» вовсе не требовалось предварительного сильного развития языческой мифологии. Для этого достаточно было особого склада мысли, никогда не отвлекавшейся от конкретных представлений о жизни»1. «Если в такую умственную среду, – писал он, – попадает остов какого-нибудь нравоучительного аполога, легенда, полная самых аскетических порывов, они выйдут из нее сагой, сказкой, мифом»2.

В произведениях средневековья старое скрещивалось с новым, свое с чужим, пришлым, языческое – с христианским, фольклорное – с книжным.

Веселовский глубже и конкретнее, чем западные ученые, не только благодаря своей методологии, но и благодаря необыкновенной широте знаний эмпирического материала, раскрыл в явлениях так называемого «двоеверия» процессы взаимодействия языческих элементов с христианскими верованиями.

Его идея о новой эпохе мифотворчества дополнила гриммовскую мифологическую теорию, внеся в понимание мифологии представление не об одном (праарийском) ее источнике, но и о другом, связанном с периодом возникновения и внедрения в миросозерцание народов христианского миропонимания и вероучения3.

6. Исследования А.Н.Веселовского по западным литературам. «Дантовский вопрос»

Веселовскому принадлежит практически совершенно новое освещение Возрождения и эпохи Данте, его творчества. Что касается итальянского Возрождения, то уже первую работу Веселовского – маАкадемические школы в русском литературоведении.., с. 273 Веселовский А.Н. Собр. соч. т. УШ, вып.1. Пг., 1921. С.11 О мифологической концепции А.Н.Веселовского см.: Топорков А.Н. Теория мифа в русской филологической науке Х1Х века. М., 1997. С.315 – 380 гистерскую диссертацию «Вилла Альберти» – М.А.Гуковский оценил настолько высоко, что считал выдвинутую в ней научную концепцию Ренессанса опередившей свое время на несколько десятилетий: с его точки зрения, европейская наука вышла на такой уровень «только в третьем десятилетии ХХ века»1, т.е. спустя более чем полвека после Веселовского («Вилла Альберти» – это работа 1870 года).

Кроме «Виллы Альберти», Веселовский написал цикл работ о Данте, двухтомное капитальное исследование о Боккаччо, книгу о Петрарке, монографии «Итальянское Возрождение и Макьявелли», «Джордано Бруно», «История английской литературы», «Рабле и его роман», «Пьер Бейль» и множество отзывов и рецензий на труды ученых многих стран, а в рецензиях он, как правило, давал не только свою оценку рецензируемого труда, но излагал и свою собственную концепцию по затронутому вопросу.

Но самой любимой его темой в области зарубежных литератур была тема Возрождения и особенно творчество и эпоха Данте.

«ДАНТОВСКИЙ ВОПРОС»

Веселовский считал, что, в отличие от средневековых поэтов, в Данте впервые отчетливо обозначились черты и признаки очень индивидуального художника, и, следовательно, вышла на авансцену науки о литературе проблема личного творчества.

Но мысль Веселовского была не так проста, как может показаться, если ограничиться в ее передаче только что приведенной формулировкой. Для него дело было не только в индивидуальном гении Данте, но и (а может быть, прежде всего) в том, что в нем выразилось движение эпохи – огромный внутренний сдвиг в общем народном сознании (кстати, мысль о том, что гении являются выразителями движения народов и народного сознания – одна из главных методологических установок Веселовского еще со времен его увлечения идеями культурно-исторической школы).

Веселовский доказал, что в переходную эпоху – переходную от Средних веков к Возрождению – Данте как поэт как раз и выразил момент этого перехода. Он считал: главное в Данте – сознание личноГуковский М.А. Итальянское Возрождение в трудах русских ученых Х1Х века // Вопросы истории, 1945, № 5-6. С.108 го достоинства; его стремление вырвать истину из рук церковников было первым шагом к критике средневековой схоластики. Впоследствии эта критика привела к разрушению устоев Средневековья (причем Веселовский полагал, что сам Данте этого не хотел, не предполагал и не мог знать, – но тем не менее именно это и сделал, вернее, сделал для этого первый решающий шаг).

Дантовская жажда истины сказалась в авторской оценке героев его «Божественной комедии». Автор судит их не только по церковным критериям греха и добродетели, но и по понятиям гражданского долга и личной ответственности за то, что они совершили.

Как Веселовский это устанавливает?

Путём сравнения Дантовского ада и рая, с одной стороны, с предшествовавшими «Божественной комедии» христианскими видениями, житиями, а с другой – с рассказами о посмертных хождениях и приключениях индусов, татар, кавказских народов и другими такого же рода источниками.

В результате таких сравнительных исследований он приходит к выводу, что именно фактор личного отношения к миру привел Данте к преобразованию старой жанровой схемы загробных хождений путем ее синтеза с другими жанровыми формами.

Он рассматривает «Божественную комедию» как некий жанровый уникум, который представляет собой синтез последних данных науки того времени с синтетическим соединением различных жанров средневековой литературы и фольклора.

Результатом такого синтеза стало создание особой. уникальной жанровой формы, которая больше не повторилась в искусстве.

«Божественная комедия» как бы оторвалась от других жанров, обособилась от них и стоит в истории мировой литературы как величественная отдельная вершина в гордом одиночестве.

Но на самом деле она завершила предшествующую многовековую историю литературного развития и стала вечным памятником этой истории, недосягаемым образцом, который невозможно ни продолжить, ни повторить. Почему? Потому что безвозвратно ушло то время, когда люди безраздельно верили в загробное царство и когда такая форма литературы, как «загробное хождение», была естественным воплощением высших идеальных устремлений людей.

Данте был поэтом переходной эпохи, а «Божественная комедия»

– произведение переходного времени от Средневековья к Ренессансу.

Ее жанровая уникальность имеет именно эту главную причину и не должна трактоваться только в узко индивидуальном смысле исключительно «личного почина» Данте, как толкуют неповторимость творческой индивидуальности сейчас.

Величие Данте не в том, что он стоит особняком и что вся ценность «Божественной комедии» – в ее индивидуальной неповторимости, а как раз наоборот – в том, что Данте, завершив так блестяще целую эру литературного развития, закрыл, завершил ее, сделал невозможным какое бы то ни было повторение уже ушедшего, отжившего, и тем самым дал мощнейший импульс для движения по новому пути – пути Возрождения, по видимости шедшему как будто от классической, античной традиции, а по существу представлявшему собой новый гигантский шаг в культурном и собственно художественном развитии человечества.

Если Данте, по Веселовскому, дал начало переходу от средневековой каноничности и анонимности к личному творчеству, то его преемники – Боккаччо и Петрарка – продолжили этот путь и дали новый мощный толчок развитию личного почина в искусстве. Этим их открытиям посвящены специальные работы Веселовского: двухтомная монография о Боккаччо и замечательная по тонкости стилистического анализа работа «Петрарка в поэтической исповеди Canzoniere».

7. Работы А.Н.Веселовского о новой русской литературе

Под тем же углом зрения исследования личного начала в творчестве Веселовский писал и свои работы о новой русской литературе.

Его монография о творчестве П.А.Жуковского до сих пор остается одной из лучших работ об этом поэте.

Веселовский долго собирал материалы для монографии о Пушкине, который был его любимым поэтом. 26 мая 1899 года он выступил с речью в честь столетнего юбилея Пушкина на торжественном собрании Академии Наук. Для Веселовского Пушкин – подобно Данте в его время – был зачинателем новой эпохи в литературном развитии России и являлся поэтом мирового значения, мировой величиной. Но монография о Пушкине им так и не была написана, как не была завершена и главная работа его жизни – «Историческая поэтика».

Ведь все конкретные историко-литературные труды Веселовского были лишь боковыми ветвями, ответвлениями, приращениями и своеобразным «опытным полем» по отношению к главному делу его жизни – к его грандиозному проекту создания «Исторической поэтики» и историко-теоретическим работам в рамках этого замысла.

§ 4. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА:

ЗАМЫСЕЛ И ОБЩАЯ КОНЦЕПЦИЯ

1. Материал исторической поэтики и методы его изучения. Синхронический аспект. 2. Диахронический аспект изучения элементов художественной формы. 3. Анализ исторической судьбы поэтических форм. 4. Источник развития и основной закон эволюции литературных форм. 5. Сущность эволюционных процессов и задачи истории литературы. 6. Литературный процесс и творческая индивидуальность. 7. Трудности изучения личного творчества и современного процесса эволюции литературных форм. Прогноз Веселовского.

Каковы основные теоретические идеи Веселовского и как выглядит построенная на них концепция, проект исторической поэтики как специальной науки? Попробуем изложить их кратко, в виде нескольких основных положений.

–  –  –

С точки зрения Веселовского, литература есть особая историческая стихия, самостоятельная, развивающаяся по своим законам, хотя и не изолированная от действительности, потому что она вызвана к жизни факторами общественной социальной жизни и их по-своему и на своем собственном языке выражающая.

Литературные явления (в частности, элементы литературной формы) живут своей жизнью, взаимодействуют друг с другом, странствуют от народа к народу, из страны в страну, изменяются, развиваются, умирают, но могут воскреснуть вновь и продолжить свое путешествие в пространстве и времени общемировой литературнохудожественной жизни. Они подобны, скажем, существующим в языке фонетическим или морфологическим сочетаниям, очень устойчивым и практически независимым от влияния индивидуальности человека, использующего их в речи (произносящего или пишущего).

Состоят литературные явления из определенных константных, неизменных элементов, которые образуют общую основу поэтической формы (так сказать, ее чертеж, скелет, материал) в любом произведении.

Вот эти константные элементы и подлежат изучению поэтики.

Ее материал, предмет, в первую очередь, – повторяющееся, общее, инвариантное (если использовать современный термин), – то, что составляет костяк, материю литературной формы.

Лучший, наиболее надежный метод установления, выделения константных величин и элементов, т.е. инвариантов, – сравнительный.

Поэтому литературное явление не может и не должно изучаться изолированно, из самого себя, но непременно в сравнении с другими явлениями. Причем – для разработки исторической поэтики – в масштабе всей мировой литературы.

Как говорил Веселовский об эпосе, «эпос каждого исторического народа есть эпос международный»1. Но это только пример. «Международным» является не только эпос как род или жанр, но и любой другой род, любая другая литературная форма в том смысле, что это общий для всего человечества художественный язык, который внятен каждой нации и каждому народу, хотя бы их языки в обычном – лингвистическом – смысле и не похожи, и могут быть непонятны людям разных наций. А вот художественные приемы, выраженные хотя бы и на разных языках – в основе своей могут быть понятны всем.

При сравнительном изучении литератур разных народов с целью выделения общих, повторяющихся, константных элементов художественного языка, по Веселовскому, целесообразно и оправдано применение методов «теории заимствований», т.е. школы Бенфея (но в определенных пределах – без преувеличения, глобализации, универсализации их). Например, эти методы применимы при выделении и изучении странствующих сюжетов и сюжетных схем.

Сравнение литературных явлений, выделение сюжетов, разложение их на более мелкие единицы, вычленение инвариантных элементов художественной формы на уровне поэтического языка, стиля, сюжета, жанра – вот задача сравнительного изучения литературных явлений в возможно более широком масштабе, в идеале – в масштабе всемирной литературы.

Цель такого изучения в конечном счете – найти неразложимые далее первоэлементы формы,– найти те «кирпичики», те «кубики», те, так сказать, «элементарные частицы» (только не в материи, изучаемой физиками, а в литературе), различные сочетания и комбинации которых дают в итоге все возможные формы и типы литературных произведений.

Веселовский А.Н. Южно-русские былины, Ш – Х1. Спб., 1884. С.401

–  –  –

Но то, о чем было сказано выше: установление, выделение константных элементов, «элементарных частиц» и их устойчивых сочетаний, из которых состоят поэтические формы (при помощи метода сравнений, сопоставлений) – только часть задачи.

Вернее, первый этап ее решения. А вслед за его выполнением должна наступить очередь второго этапа и другого принципа и метода изучения: синхроническое сравнительное исследование литературной формы должно быть дополнено диахроническим, сначала в направлении от настоящего к прошлому.

Ведь когда при помощи сравнения литературных явлений в наиболее широком по возможности масштабе в синхронном плане эти искомые константные элементы установлены – возникает следующий вопрос: об общем происхождении этих литературных явлений, т.е. об их общем литературном предке.

Так что на этом втором этапе сравнительное сопоставление должно быть продолжено в диахронном, историческом аспекте, но, поскольку целью этого этапа является установление происхождения, генезиса форм, то диахроническое изучение должно первоначально идти в ретроспективном плане, по направлению от настоящего в прошлое.

То есть нужно сделать следующее:

установить параллельные ряды произведений, сходных по своему происхождению, сначала в одной национальной литературе, потом в нескольких, в идеале – во всех литературах мира;

выстроить таким путем генеалогические ряды, лестницы жанров, отдельных сюжетов, поэтических и стилистических формул, схем и приемов; создать, так сказать, циклы родословий различных поэтических форм, уходящих от современности все дальше в древность, вглубь веков.

Иначе говоря, нужно установить своего рода этимологическую цепочку поэтических форм и приемов и пройти по ней все дальше и дальше вглубь, к их первоначалу, пока исследователь не упрется в истоки человеческой культуры, «во мрак стихийной, не освещенной еще огнями самосознания первобытной культуры. Там, у источника человеческой культуры вообще, надо искать источников и этих константных форм и схем. Там единственный раз в истории совершилось поэтическое «дело»; был создан в основных чертах поэтический язык, проследить исторические судьбы которого призвана историческая поэтика»1.

–  –  –

Но восстановление генезиса литературных явлений – только половина задачи диахронического анализа, причем еще ее меньшая половина.

Дальнейшей – и основной – задачей исторической поэтики, и – соответственно – ее третьим и главным этапом является уже другая задача: проследить тоже диахронически, но уже в обратном порядке (от прошлого к настоящему) исторические судьбы этих элементов, которые, по мысли Веселовского, при всех изменениях, наслоениях и трансформациях остаются в основе своей на всем дальнейшем пути развития – от глубины веков до современности – постоянными (относительно постоянными, конечно).

Как излагал эту идею Веселовского Б.М.Энгельгардт, «индивидуальный же, хотя бы и «гениальный» почин почти бессилен перед этой могучей стихией; нужна неустанная творческая деятельность сменяющихся поколений, чтобы изменения здесь [т.е. в составе и в системе поэтических форм – С.С.] стали заметными»2.

Таким образом, на основе созданных когда-то, в глубокой древности, элементов поэтического языка (имеются в виду стилистические обороты, тропы, содержательные мотивы, сюжетные схемы, жанровые «скелеты» и т.п.) – в дальнейшей исторической эволюции складываются, комбинируются, заимствуются, странствуют, путешествуют, обретают свой особый состав и свои очертания все новые и новые формы.

–  –  –

Но возникает вопрос: чем же обусловлена после возникновения первичных литературных форм их дальнейшая эволюция?

Каков ее источник, движущая сила?

В решении этого вопроса перед исследователем всегда возникает дилемма, выбор между двумя вариантами ответа:

Энгельгардт Б.М. А.Н.Веселовский. Пг., 1924. С. 81 Энгельгардт Б.М. А.Н.Веселовский. Пг., 1924. С. 81 следует ли искать причину видоизменений форм и состояний литературы в ней самой, в особой структуре составляющих ее элементов, т.е. в имманентных законах?

или, наоборот, литературную эволюцию, эволюцию форм следует рассматривать как отражение исторического развития других явлений человеческой истории и устанавливать ее связь с ними?

В этой альтернативе Веселовский сделал совершенно определенный выбор, а именно выбрал второй ответ: эволюция литературных форм обусловлена эволюцией миросозерцания, миропереживания, т.е. эволюцией содержания.

Устойчивые формы подвергаются значительным изменениям и перестройкам, приспосабливаясь к новому содержанию.

Новая форма (новая комбинация элементов формы) является не для того, чтобы сменить старую форму, а для того, чтобы выразить новое содержание.1 Каково же содержание?

С точки зрения Веселовского, художественная литература и вообще поэзия отражает действительную жизнь, а не только выражает прекрасное (ср. тезис Чернышевского об отражении в искусстве «общеинтересного» в жизни).

Поэтому не только истории форм, но и «истории содержаний» в системе Веселовского отводится свое особое место. Противополагая историю содержаний исторической поэтике, изучающей историю, эволюцию устойчивых формальных элементов поэзии, он ставит эту эволюцию формальных элементов в связь и в функциональную зависимость от эволюции содержаний.

Именно эту (и только эту) мысль и выражает для него определение истории литературы как одного из разделов истории общественной мысли. «История литературы, – писал он, – это история общественной мысли, насколько она выразилась в движении философском, религиозном и поэтическом и закреплена словом» . Потом, позже, в 1893 г., уточняя эту мысль, он говорил: «История мысли более широкое понятие, литература ее частичное проявление; ее обособление предполагает ясное понимание того, что такое поэзия, что такое эволюция поэтического сознания и его форм, иначе мы не стали бы говорить об истории» . Подобного рода высказывания только внешне похожи на установки культурно-исторической школы, потому что в контексте общей концепции Веселовского они имеют принципиально Это принципиальное положение концепции Веселовского потом формалисты вывернут наизнанку и на такой основе построят свою теорию литературной эволюции.

иное содержание, – ведь для Веселовского главный «нерв» истории литературы как науки – это момент связи истории содержаний и истории форм, т.е. взаимодействия, взаимовлияния и взаимозависимости между тем, на чем исключительно сосредоточивалась культурноисторическая школа, и тем, что должна установить новая наука – «историческая поэтика», а что касается науки «история литературы» как итоговой, высшей ступени построения системы научных знаний о литературе, то она должна органически соединить, синтезировать и то, и другое.

Под таким углом зрения Веселовский рассматривает, например, историю романа, меняющего свою «морфологию», свой состав и свой облик под влиянием идей христианства, рыцарства, бюргерских идеалов и т.д.

Под этим же углом зрения ведется у него исследование и отдельных приемов – сюжетных схем, стилистических формул, эпитетов, метафор и т.п.

5. Сущность эволюционных процессов и задачи истории литературы

Таким образом, по Веселовскому, литература, как и ее создатель

– народ, в том числе в лице его наиболее талантливых представителей

– поэтов, в том числе гениев, – находится в процессе постоянного развития.

Вследствие этого жизнь постоянно дает для поэзии новое содержание, а это ведет к изменению ее форм, к перекомбинациям и трансформациям тех элементов формы, которые пришли из тьмы веков.

Сущность процесса развития – в борьбе между устаревшей формой и новой мыслью, новым содержанием.

История литературы и должна исследовать ход и исход этой борьбы – параллельно во всех литературах и с учетом их взаимодействия.

Поэтому главные задачи истории литературы (а историческая поэтика – ее важнейшая часть, ее фундамент) заключаются в следующем:

во-первых, выяснить генезис художественного произведения как сложного сочетания форм традиционных (данных в литературном «предании») с содержанием, являющимся отблеском новых идейных движений, совершающихся в обществе, в широких массах, и определить те сдвиги в форме, которые вызваны этим новым содержанием;

во-вторых, проследить его (художественного явления, и, в частности, его формы) историческую судьбу, т.е. те изменения, которое оно испытывает, бытуя из века в век в народном сознании. Иначе говоря, проследить изменения в его содержании (в теме, во всех возможных ее формальных выражениях, которые были в истории человечества), и, наоборот, формы – во всех способах выражения ее элементами и их сочетаниями и вариациями связанных с нею содержаний в той же истории человечества.

в-третьих, описать эволюцию (трансформацию) формальных элементов в связи с приливом нового содержания с каждой новой исторической эпохой;

в-четвертых, вскрыть генезис поэзии как совокупность данных фактов эстетического порядка и предшествовавших ей фактов внеэстетического ряда (иначе говоря, показать, как расширяется сфера эстетического, как неэстетическое преобразуется в эстетическое).

6. Литературный процесс и творческая индивидуальность

Согласно концепции Веселовского, в литературной борьбе побеждает только то, что поддерживается коллективом, массой, народом.

Ибо великие личности, в том числе художественные гении – только наиболее яркие выразители общественного движения, его более или менее яркие отблески.

Еще в одной из первых своих работ – рецензии на книгу Г.Флотто о Данте – Веселовский говорил о ее авторе: «Он, пожалуй, и не знает, что в творениях Данте не все сделал сам Данте, много сделал и век, что писателя никак не отделишь от современности…»1.

«Поэт родится, – писал он позднее, – но материалы и настроения его поэзии подготовила группа. В этом смысле можно говорить, что петраркизм древнее Петрарки» .

Согласитесь, очень неординарный взгляд: ведь по этой логике получается, что так называемый «изм» предполагает не только то, что следует за деятельностью его основоположника, но и предшествующее деятельности того, кто дает имя этому «изму».

Главный объект исследования истории литературы – литературный процесс, а не личная деятельность поэтов.

Полемизируя со своими противниками из лагеря отвлеченной философской эстетики, Веселовский писал: «Мне кажется, необъясВеселовский А.Н. Собр. соч., т. Ш. СПб, 1908. С. 10 нимость поэзии проистекала главным образом из того, что анализ поэтического процесса начинали с личности поэта»1.

Даже и в ней (т.е. в её, отдельной личности, творчестве) – с точки зрения историко-литературной – гораздо важнее выделить традиционное, чем собственно новое, индивидуальное. Не в последнюю очередь потому, что понять новизну, оценить ее меру и степень можно только путем выделения нового на фоне традиции.

По мнению Веселовского, чрезмерное внимание к личному почину, явное преувеличение роли индивидуального начала является основной помехой на пути превращения истории литературы в строгую научную дисциплину. Почему?

Потому что литературный процесс – по Веселовскому – есть накапливающийся веками результат коллективных усилий, в котором отдельному индивиду, даже гениальному, принадлежит лишь часть, небольшая доля.

Роль гения – не столько в изобретении абсолютно новой формы, сколько в новой комбинации старых элементов, их обновлении – и в итоге в создании новой конкретной целостности произведения.

Показатель, признак гения – не в произвольном обращении с преднаходимой им формой, а, наоборот, степень, мера сознательности, или интуиции, или вкуса, с какой гений опирается в своем творчестве на общие правила применения выработанных веками устойчивых формальных элементов для выражения новых общественных настроений, которые он выражает наиболее ярко.

Следовательно, познание, описание личного начала в творчестве – не отправной момент, а конечный пункт, конечная цель исследования.

Объем традиционного (общего) и индивидуального (личного) несравним ни в литературе в целом, ни в творении отдельного художника (это может быть соотношение 90:10 или 99:1, или другое, близкое к такого рода пропорциям). И в целом соотношение это не меняется, потому что то, что было в какой-то фазе развития литературы и в творчестве отдельных писателей в свое время новым и индивидуальным, либо переходит в сферу общего, коллективного, становится достоянием других и может ими использоваться, или же вообще отбрасывается, забывается и исчезает, канув в Лету.

Главный метод разработки исторической поэтики и истории литературы в целом – сравнительно-историческое изучение фактов.

См.: Жирмунский В. Неизданная глава из «Исторической поэтики» А.Веселовского // Русская литература, 1959, № 2. С.179 Только он выводит науку о литературе из тупика, в который заводит ее нормативная эстетика и изучение «литературных генералов».

А главная трудность применения этого метода к современной литературе – иллюзия того, что она создается исключительно личностью, только личным почином.

Но с точки зрения Веселовского, это именно иллюзия: в любом художественном явлении роль, доля унаследованного, традиционного всегда больше, сильнее индивидуального, личного почина.

Абсолютно новых изобретений в литературе не бывает.

«Тщетно, художник, ты мнишь, что творений твоих ты создатель:

Вечно носились они над землей, незримые оку»

(А.К.Толстой).

«И снова скальд чужую песню сложит И, как свою, её произнесет»

(О.Мандельштам).

Даже современные теоретики «постмодернизма», отстаивающие абсолютный субъективный произвол писателя, точнее, «скриптора»

Мысль Веселовского была проста: доля традиционного, наработанного веками, в арсенале литературных форм неизмеримо больше любых индивидуальных добавлений в этот арсенал, хотя бы и усилиями самых великих гениев.

Позднее формалисты упростят, выпрямят, абсолютизируют и используют эту его идею в своей теории литературной эволюции.

Но сам Веселовский на основании такого взгляда на соотношение традиционного и нового, унаследованного и личного сформулировал чрезвычайно любопытный прогноз:

«Правда, постановка такой задачи [т.е. сравнительноисторического изучения современной литературы и индивидуального творчества – С.С.] наталкивается на серьезное сомнение: ведь современная литература с ее сильно выраженным личным самосознанием поэтов как будто исключает возможность говорить о повторяемости литературных форм.

Но когда литература [новая и новейшая – С.С.] очутится для будущих поколений в такой же далекой перспективе, как для нас древность, от доисторической до средневековой, когда синтез времени, этого великого упростителя, пройдя по сложности явлений, упростит, сократит их до величины точек, уходящих вглубь, их линии сольются с теми, которые открываются нам теперь, когда мы оглянемся на далекое историческое прошлое – и явления схематизма и повторяемости водворятся на всем протяжении» .

Таковы главные идеи Веселовского; таков грандиозный замысел его исторической поэтики.

Масштабность замысла и сейчас поражает. Поражает и четкость, ясность постановки столь величественной задачи.

Как ее выполнить? Какими силами? Кто в состоянии провести столь трудоемкое, столь гигантское по масштабам исследование?

В принципе – это задача литературоведения в целом, если бы оно представляло собою нечто единое и организованное, а не пестрое, хаотическое, броуновское движение научной мысли, арену борьбы научных школ, течений, индивидуальных усилий исследовательской мысли, движущейся в разных направлениях Не только отдельному человеку, но и исследовательскому институту – даже ИМЛИ или какому-либо подобному ему научному учреждению – это вряд ли под силу.

Даже сейчас, когда исследователь получил в свое распоряжение такого мощного помощника, как современная компьютерная техника.

Конечно же, реализовать столь грандиозный проект во всем его объеме не дано было даже и самому его автору – Веселовскому – полиглоту, свободно владевшему несколькими десятками новых и древних языков, ученому, обладавшему колоссальной эрудицией, поражающим своим объемом и разнообразием запасом знаний.

Ни один из его учеников не смог решить даже какой-либо одной из частных задач, поставленных в рамках проекта «исторической поэтики» Веселовским.

Что же успел сделать сам Веселовский?

Каковы его конкретные открытия, результаты специальных историко-теоретических исследований в рамках его замысла, его «проекта» «исторической поэтики»?

Об этом – в следующих параграфах.

§ 5. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА:

ГЕНЕЗИС ПОЭЗИИ (ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ

ЛИТЕРАТУРНЫХ РОДОВ)

1. Методологические подходы к изучению проблем генезиса литературных родов. Понятие первобытного синкретизма. 2. Предыстория поэзии. Три фазы синкретической стадии ее развития (дообрядовая, обрядовая, лиро-эпическая). 3. Поэтическая стадия развития. Возникновение эпоса. Стадии эпической циклизации: естественная, генеалогическая, художественная. 4. Возникновение лирики и основные фазы ее развития: обрядовая (коллективная), групповая, личная (индивидуальная). Что первично: эпос или лирика? 5. Происхождение драмы. Общее и различное в позициях Гегеля и Веселовского. Праистория драматического действа. Обряды и культы, их роль в развитии драматического действа. Индийская и греческая разновидности возникновения драмы из обряда. Культовая форма и происхождение древнегреческой трагедии. Формирование драмы из обрядовых форм.

Истоки древнегреческой комедии. 6. Индуктивная теория происхождения литературных родов А.Н.Веселовского и философско-эстетическая теория эпоса, лирики и драмы Аристотеля – Гегеля.

1. Методологические подходы к изучению проблем генезиса литературных родов.

Понятие первобытного синкретизма Теория литературных родов – эпоса, лирики и драмы – от Аристотеля до Гегеля и далее до современной теории литературы строится преимущественно на дедуктивных основаниях: логическим путём, через исследование диалектики философских категорий объективного и субъективного.

При этом приводятся различия между:

объектом и субъектом поэтического выражения;

объективным и субъективным как элементах содержания литературных родов;

объективными и субъективными способами выражения этого содержания.

Таким способом исследуются и затем терминологически определяются различия между всеми этими разновидностями, аспектами, нюансами объективного и субъективного; тем самым логически выводятся основные признаки литературных родов и даются их дефиниции, т.е.

формулируется сущность явлений эпоса, лирики и драмы.

Что касается проблемы их (т.е. эпоса, лирики и драмы) ПРОИСХОЖДЕНИЯ, то она опять-таки решается путем логического, умозрительного философского анализа диалектики категорий субъективного и объективного, т.е. путем логических рассуждений на темы: что из них первично, что выделяется и осознается раньше, что из чего вырастает и почему и т. п.

Так, по Гегелю, первичен ЭПОС как выражение объекта, объективного мира, впечатления от которого подавляют не развитое еще сознание не выделившейся, не осознавшей себя как нечто отдельное личности.

Рост самосознания личности открывает путь новой форме – поэзии субъекта, т.е. ЛИРИКЕ.

А когда возникло, появилось, было осознано само противопоставление субъекта (личности) объекту и появилась не только возможность их противопоставления, но и возможность осознания, понимания их взаимосвязи – является новый род – ДРАМА, поэзия «субъекта-объекта», т.е. синтез, слияние эпического и лирического начал в чем-то третьем, что и представляет собой драма.

Таковы в принципе (и в самом кратком изложении) ответы Гегеля на все сформулированные выше вопросы.

Но философско-дедуктивный анализ может дать и дает и другие построения, т.е. иные ответы на эти же вопросы.

Так, Жан-Поль Рихтер, исходя из психологических посылок, утверждает нечто иное, чем Гегель, а именно: «Лира (лирика) предшествует всем формам поэзии, так как чувство – мать, искра, возжигающая всякую поэзию, подобно тому как лишенный образа огонь Прометея оживляет все образы»1. Веселовский считал, что источник, побудительный мотив такой позиции связан с идиллическим взглядом Ж.-П.

Рихтера на первобытного человека, который якобы в лирическом излиянии возносит вопль благодарности Творцу.

Есть и еще одна, третья точка зрения на тот же предмет, отличающаяся от двух вышеизложенных. Она принадлежит французскому Цит. по: Веселовский А.Н. Собр. соч., т.1. СПб, 1913 эстетику Летурно, считавшему, что развитие поэзии идет от драматических игр и забав к неразвитым еще формам драмы, от которой малопомалу позже отделилась лирика, а затем и эпос.

Можно сколько угодно рассуждать, чья аргументация логически предпочтительнее, ибо исходные посылки всех трех концепций – априорные. Поэтому А.Н.Веселовский, приведя все эти и некоторые другие точки зрения, делает вывод о том, что вопрос о генезисе поэтических родов остается по-прежнему смутным, и предлагает свой способ его решения и свой ответ.

Он идет к пониманию сущности и истории поэтических родов иным, противоположным, – индуктивным путем. Материалом для него становятся не понятия, которые трактуются так и этак и выводятся одно из другого, а факты, и к формированию понятий он идет через исследование вопроса о происхождении литературных родов на основании анализа не философских категорий объективного и субъективного и не психологических предположений, а путем сопоставительного исследования фактического материала, добытого многими науками: языкознанием, психологией, антропологией, этнографией, археологией, историей первобытного общества.

Известно, что сущность нового литературного явления (любого,

– например, возникновения нового жанра, или нового литературного метода, или нового направления, течения, поэтической школы) ярче всего высвечивается в момент его рождения, отпочкования от других, противопоставления себя другим, самоосознания и т.п. Потом эта сущность может усложняться, сохраняясь как таковая, но может также и размываться, затуманиваться, терять свою определенность, и явление растворяется среди других.

В отличие от Аристотеля, Гегеля, Белинского, а также их оппонентов: Ж.-П. Рихтера, Летурно, позднее Д.Овсянико-Куликовского с его оригинальной теорией лирики и т.д., идя дальше своих предшественников и иным путем, А.Н.Веселовский перевел вопрос о литературных родах из отвлеченной сферы философской эстетики, из сферы дедуктивно-логических суждений в более конкретный план изучения и обобщения фактов. Ведь, между прочим, и Аристотель, и Гегель строили свою классификацию литературных родов на основе учета по преимуществу только одной – древнегреческой – классической литературы. Веселовский же обратился для поиска ответа на эти вопросы вообще в долитературный еще период.

Прежним ученым, и в особенности Гегелю, по мнению Веселовского, не хватало тех данных, которые были добыты фольклористами и этнографами, прояснившими для науки значение открытого ими явления первобытного синкретизма. И он полагал, что истоки поэзии, ее основных форм надо искать именно там.

Концепция происхождения литературных родов (а стало быть, и их сущности), так же как и анализ явления первобытного синкретизма под этим углом зрения, систематически изложены А.Н.Веселовским в работе «Три главы из исторической поэтики» (1899), которая представляет собой итог его 30-летних занятий этой проблемой. Она была опубликована в первом томе посмертно уже изданного очередного Собрания сочинений А.Н.Веселовского в 1913 году.

2. Предыстория поэзии. Три фазы синкретической стадии ее развития

Что такое явление первобытного синкретизма?

По Веселовскому, это некое народное действо, коллективная, хоровая игра, состоявшая из сочетания ритмических движений с песней-мелодией (музыкой) и элементами слова, вызывающая эффект психофизического катарсиса.

Но прежде чем произойдет его разложение и выделение первоначальных форм, зачатков поэтического творчества как такового, это синкретическое действо проходит ряд стадий своего собственного развития. (Эта дифференциация первобытного синкретизма, которое само по себе было открыто историками первобытного общества, этнографами и др. специалистами, идея его эволюции, теория стадиальности – заслуга Веселовского. Выделение стадий развития синтетического действа и их анализ он провел впервые).

ПЕРВАЯ СТАДИЯ: ДООБРЯДОВЫЙ СИНКРЕТИЗМ.

На ранней – еще дообрядовой – стадии синкретизма формальноорганизующим моментом сочетания танца, музыки и слова был ритм.

Факты этнографических исследований говорят о том, что ритм и мелодия возникли прежде текста. Слово же играло тогда роль сопровождения и лишь отчасти носителя ритма и мелодии, больше выражая эмоцию, чем какой-либо иной смысл.

А собственно словесно-смысловой момент не играл на этой стадии почти никакой роли. Элементы слова сводились к восклицаниям, как выражению эмоций. Когда в синкретических играх начинает развиваться элемент слова-смысла, то ритм и мелодия оказываются уже выработанными раньше, и текст, таким образом, подчиняется формальным требованиям музыки, ритма, которые и играют решающую роль при формировании поэтического стиля. Стихотворная форма и все связанные с ней особенности возникли благодаря синкретизму (но это потом – значительно позже)1.

А первоначально текст импровизировался в ходе песни-танцаигры, причем импровизация ограничивалась повторением двух-трех восклицаний (типа междометий), выражавших эмоции – впечатления.

Это была массовая, коллективная игра-разрядка, в которой находила выход психофизическая энергия (ср. современные «роктусовки» или принципы театра Арто в истории французской драматургии).

В синкретическом действе отражались быт и психика первобытных племен и наивная вера в то, что подражанием можно достигнуть осуществления желаемого. Так, в первобытном действе значительную роль играли элементы охоты или изображения предстоящей борьбы с противником – враждебным племенем и т.д.

Способ исполнения такого синкретического действа – пение и пляска коллективные, хором.

Хор для возникновения поэзии, по Веселовскому, – то же, что общество для возникновения и развития языка. Только при совместном участии в коллективном хоровом действе могла, с его точки зрения, постепенно выработаться и при многократном повторении закрепиться словесная форма такого обмена смыслами.

(Сугубо индивидуальное, тем более единичное и изолированное в границах сознания или выражения одного индивида не создает традиции, – она формируется только в общении, только в процессе передачи от человека к человеку, от поколения к поколению).

Вот почему Веселовский говорил: «Если бы у нас не было свидетельств о древности хорового начала, мы должны были бы предположить его теоретически» .

Но такие свидетельства и факты были: ко времени Веселовского их уже дала этнография и изучение обычаев современных народов, стоящих ни низкой ступени развития культуры (африканских, южноамериканских, островных тихоокеанских, сибирских, северных племен и народностей).

(Документ)

n1.doc

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА

Москва, Высшая школа, 1989

Сканирование:

Кафедра русской классической литературы и теоретического литературоведения Елецкого государственного университета

http://narrativ.boom.ru/library.htm

(Библиотека «Narrativ»)

Рецензенты: кафедра теории литературы Донецкого государственного университета (зав. кафедрой д-р филол. наук, проф. И.И. Стебун) ;

Д-р филол. наук, проф. Вяч. Вс, Иванов

Художник серии Э.А. Марков
4603010000(4309000000) – 343

В -------------- 327 – 89

ISBN 5-06-000256-Х
© Вступительная статья, составление, комментарий.

Издательств” “Высшая школа”, 1989

От составителя … 5
И.К Горский. Об исторической поэтике Александра Веселовского … 11
О методе и задачах истории литературы как науки … 32
Из введения в историческую поэтику … 42
Из истории эпитета … 59
Эпические повторения как хронологический момент … 76
Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля … 101
Три главы из исторической поэтики … 155
Приложение … 299

I. Задача исторической поэтики … 299

II. Поэтика сюжетов … 300
Комментарий (сост. В.В. Мочалова) … 307

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Отечественную науку о литературе в XIX в. представляли такие блистательные имена, как, например, Ф.И. Буслаев, А.Н. Пыпин, Н.С. Тихонравов. Но и на этом ярком фоне глубиной, оригинальностью своей мысли безусловно выделялись двое: Александр Афанасьевич Потебня (1835-1891) и Александр Николаевич Веселовский (1838-1906).

Даже беглое знакомство с громадным по объему и значению наследием А.Н. Веселовского позволяет почувствовать масштаб этой личности, относящейся к лучшим представителям мировой науки прошлого века.

Поэтому так важна, почетна, но одновременно и трудна задача настоящего издания - дать возможность современным студентам-филологам познакомиться с одним из высочайших достижений отечественной науки о литературе - “Исторической поэтикой” Александра Николаевича Веселовского, трудом и подвигом всей его жизни, целиком посвященной науке.

И для современников выдающегося ученого, и для последующих научных поколений было очевидным, что его вклад в отечественную науку огромен, а ее история с его приходом отчетливо делится на два периода - до и после Веселовского, “Значение А.Н. Веселовского в науке истории литературы не велико, а громадно”, - писал один из его современников (Трубицын Н.Н. Александр Николаевич Веселовский. Спб., 1907. С. 1), “В русской науке до Веселовского на явления литературы смотрели или как на объект эстетической критики, или как на исторический и церковно-исторический материал. Он первый подошел к произведениям словесного творчества как к явлениям, которые надо изучать соответственно их значению; с него началась у нас самостоятельная жизнь истории литературы как науки самодовлеющей, со своими специальными задачами. Созданная же им схема “исторической поэтики”, задачею которой Веселовский считал “определить роль и границы предания в процессе личного творчества”, еще долго будет оплодотворять своими идеями тех, кто пожелает теоретически подойти к вопросам поэтического творчества” (Перетц В.Н. От культурной истории - к исторической поэтике // Памяти академика Александра Николаевича Веселовского. Пг., 1921. С, 42). Действительно, плодотворную силу идей ученого ощущали и продолжают ощущать исследователи отечественной истории и теории литературы, фольклористы, этнографы XX в., неизменно обращающиеся к его наследию, продолжающие его традиции или полемизирующие с ним. “Значение Веселовского, конечно, огромно”, - писала О.М. Фрейденберг, подчеркивая, что до и поел* трудов ученого из поэтики “была сделана голая теория литературы, и не столько литературы, сколько ее отдельных составных частей, вне их исторических связей; лишь с именем Веселовского связана первая систематическая блокада старой эстетики, только он показал, что поэтические категории суть исторические категории - и
- 5 -

Этом его основная заслуга”, а после него “уже нельзя спрашивать, зачем литературоведению исторический метод” (Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Л., 1936. С. 5-18). Можно привести и многие другие высказывания современных ученых о трудах Веселовского, свидетельствующие о высокой оценке и постоянном живом диалоге с его научными идеями. Этот аспект - восприятие идей Веселовского в современной науке - по возможности полно отражен в Комментарии к настоящей книге.

Следует сказать, что попытка ознакомить молодого современника, начинающего свой путь в науке, с творчеством блистательного ученого - задача не из легких. Обширное наследие Веселовского, частично опубликованное в его собрании сочинений, журналах, отдельных изданиях, в значительной степени рукописное и хранящееся в архивах, фрагментарно изданное в виде литографий студентами и слушателями ученого, записывавшими его университетские лекции, затруднительно представить в компактном виде, пригодном для использования в процессе студенческих занятий. Поэтому составителю пришлось ограничиться включением в настоящее издание работ по исторической поэтике, которые были опубликованы самим Веселовским (исключение составляют данные в Приложении к нашему изданию краткий конспект “Задача исторической поэтики” и фрагменты “Поэтики сюжетов”, опубликованные после смерти ученого его учеником, академиком В.Ф. Шишмаревым, поскольку они необходимы для понимания единства и цельности общего замысла Веселовского в построении исторической поэтики).

Предыдущее издание “Исторической поэтики”, подготовленное почти полвека назад академиком В.М. Жирмунским (Л, 1940), давно ставшее библиографической редкостью, было положено в основу данной книги. Вступительная статья В.М. Жирмунского, подробно и полно характеризующая научный путь А.Н. Веселовского, его вклад в разработку проблем исторической поэтики, не утратила своего научного значения и ценности. Однако мы сочли возможным не включать ее в настоящее издание, поскольку она вошла - в более полной редакции - в состав “Избранных трудов” академика В.М. Жирмунского (см.: Жирмунский В.М. Веселовский и сравнительное литературоведение // Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Л., 1979. С. 84-136). Эта работа В.М. Жирмунского и его комментарий к “Исторической поэтике” учитывались и использовались при составлении примечаний к данному изданию.

Широчайшая эрудиция А.Н. Веселовского, его блестящая образованность, стремление черпать материал из самых разных, порой весьма отдаленных друг от друга культурных ареалов, научных дисциплин, интеллектуальный динамизм и насыщенность трудов ученого делают их восприятие подлинным духовным событием. Границы теории и истории литературы неожиданно раздвигаются, открывая необычайно широкие горизонты, причем обе дисциплины предстают в редкостном органическом единстве, значительно выигрывая от этого: теоретические построения чрезвычайно далеки от сухого схематизма, а исторические исследования - от унылого и прямолинейного нанизывания фактов.

Однако эти исключительные достоинства трудов Веселовского порой представляют и определенные трудности для читателя при восприятии мысли ученого, оперирующей богатейшим разноплановым материалом, сложной по сути и форме своего изложения. На последнее обстоятельство нередко жаловались и современники
- 6 -

А.Н. Веселовского: “Первое, что получалось от чтения работ Веселовского, это -трудность их понимания как от незнания многих старых европейских языков, так и от непривычки еще следить за смелым полетом научной мысли” (Истрин В.М. Методологическое значение работ Веселовского // Памяти академика Александра Николаевича Веселовского. С. 13). Учитель А. Н. Веселовского, академик Ф.И. Буслаев так объяснял в ответ на жалобы непонимающих особенности научного стиля своего ученика: “Я вам скажу, отчего Веселовский так мудрено пишет: это оттого, что он очень даровит”.

Составителю всякий раз было тяжело жертвовать обильными проявлениями этой даровитости, но, ориентируясь прежде всего на читателя-студента, следовало видеть свою задачу в том, чтобы по возможности приблизить к нему замечательный труд Веселовского, облегчить его понимание, позволить почувствовать глубину и нетривиальность мысли ученого за сложной иногда, “гелертерской”, недоступной широкой публике, многоязычной формой изложения. По этой причине и приходилось идти по пути облегчения доступности текста, например включать переводы иноязычных текстов наряду с цитатами на языках оригиналов (или вместо таких цитат); по пути сокращения - как правило, за счет обширнейшего материала, приводимого Веселовским в качестве иллюстраций его мысли. Кроме того, были частично сокращены постраничные примечания, содержащие библиографию труднодоступных ныне изданий. По возможности составитель старался сохранить многоязычный облик текста Веселовского, читавшего на всех европейских языках разных эпох. Иноязычные термины сопровождаются переводом непосредственно после первого употребления, впоследствии в тексте остается только перевод, заключенный, как и все принадлежащие составителю вставки, изменения или изъятия, в угловые скобки - .

Бережно относясь к индивидуальным языковым, стилистическим особенностям текста, комментируя могущие вызвать непонимание места или слова, в ряде случаев, однако, составитель внес незначительные изменения, обусловленные современными языковыми нормами (например, слово “целомудрая” заменено на “целомудренная”, “самозданный” - на “самозародившийся” и т.п.) или необходимостью избежать недоразумений, вызванных историческим изменением лексического значения (например, “пьеса;” последовательно заменена на “стихотворение”). Все подобные случаи также отмечены угловыми скобками. Во избежание значительного вмешательства в текст Веселовского без изменений оставлены: 1) понятные современному читателю вышедшие из употребления формы слов (например, аналогический вместо аналогичный); 2) многократно используемые автором слова, значение которых в настоящее время требует пояснений (например, крепок чему-либо - тесно связан с чем-либо; переживание - пережиток, реликт; переживать - сохраняться, оставаться; казовый - яркий, показательный, заметный, видимый); 3) последовательно применяемое ученым определение некультурные относительно тех народов, которые в современной науке принято называть примитивными.

Написание имен собственных последовательно приведено в соответствие с принятыми в настоящее время нормами, и эти изменения внесены без обозначения их углевыми скобками; так, употребляемые Веселовским транскрипции имен Гезиод, Атеней, Виргилий, фон Эйст, Нейдгарт и др. пишутся как Гесиод, Афиней, Вергилий, фон Аист, Нейдхарт и т. п. Иностранные имена, иноязычные названия произведений приво-
-7-

Дятся соответственно в современной русской транскрипции или в переводе в угловых скобках.

Комментарий к работам А.Н. Веселовского по исторической поэтике призван решить одновременно несколько разных задач, исходя из специфики читательской аудитории: в постатейных примечаниях приводится по возможности полная библиография той или иной работы; выделяются и интерпретируются ее отдельные положения, объясняются термины, необходимые для понимания концепции учено го; освещается значение тех или иных утверждений автора, их место в развитии научной мысли (например, учитываются и такие ситуации, когда идеи Веселовского вызывали полемику в трудах ученых последующих эпох, как это было в случае В.Б. Шкловского,

В.Я. Проппа; однако их построения, без достигнутого Веселовским, были бы невозможны), оценка в перспективе сегодняшнего состояния филологической науки, ряд направлений и идей которой Веселовский предвосхитил (чем особенно интересен для современного ученого); приводится необходимая литература по затрагиваемым вопросам, которая может пригодиться читателю для самостоятельного их изучения. Во избежание постоянного обращения в процессе чтения к справочной и специальной литературе приводятся сведения, касающиеся персоналий, научных терминов, упоминаемых Веселовским произведений, мифологических и литературных персонажей; даются ссылки на существующие новейшие переводы на русский язык тех произведений, о которых идет речь в тексте.

С цепью разделения собственных примечаний А.Н. Веселовского и примечаний комментатора данного издания применен следующий принцип: первые помечены в тексте звездочкой* и помещены в сноске в конце страницы, вторые - арабской цифрой и отнесены в конец книги - в Комментарий.

В постраничных примечаниях А.Н. Веселовского наименование некоторых изданий, на которые он ссылается, даны в традиционном сокращении. Приводим их полное библиографическое описание:
Барсов - Барсов Е.В. Причитания Северного края. М., 1872-1875. Ч. 1-4;

Бессонов - Бессонов П.А, Калики перехожие. М., 1861-1864. Вып. 1-6.;

Гильф. - Гильфердинг А.Ф. Онежские былины. Спб., 1873.

Кир. - Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1804.

Рыбн. - Песни, собранные П.Н. Рыбниковым. М., 1861-1867. Т. 1-4.

Соб. - Соболевский А.И. Великорусские народные песни. Спб., 1895-1902. Т. 1-7.

Чуб. - Чубинский П.П. Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край: В 7 т. Спб., 1872-1878. Т. 3. 1872.

Шейн - Шейн П.В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т. п. Спб.; 1898-1900. Т. 1. Вып. 1-2.

Сушил. - Suљil F. Moravskē nбrodnǐ pǐsnĕ. Brno, 1859.
В процессе подготовки данной книги библиографические ссылки А.Н. Веселовского были по возможности выверены, цитаты уточнены (за исключением иноязычных, которые оставлены без изменений).
- 8 -

Читатель, заинтересованный в более полном ознакомлении с научным наследием А.Н. Веселовского, может воспользоваться следующим списком литературы: Веселовский А.Н, Собр. соч. (не завершено). Спб.; М.; Л., 1908-1938. Т. 1-6, 8, 16.
Веселовский А.Н. Избранные статьи / Вступ. ст. В.М. Жирмунского; Коммент. М.П. Алексеева, Л., 1939.

Веселовский А.Н. Историческая поэтика / Вступ. ст., сост., примеч. В.М. Жирмунского. Л., 1940 (здесь публикуются также лекции А.Н. Веселовского по истории эпоса, лирики и драмы, его отчеты о заграничных научных командировках и др.),

Указатель к научным трудам Александра Николаевича Веселовского, профессора имп. Санкт-Петерб. ун-та и академика имп. Академии наук. 1859- 1895; 2-е изд., испр, и доп. за 1885-1895 гг. Спб., 1896 (это издание подготовлено учениками А.Н. Веселовского к 25-летию его профессорской деятельности; помимо библиографии трудов, составленной в хронологическом порядке, в нем приводится краткое содержание работ).

Симони П.К. Библиографический список учено-литературных трудов А.Н. Веселовского с указанием их содержания и рецензии на них. 1859-1902. Спб., 1906 (к 40-летию учено-литературной деятельности профессора и академика А.Н. Веселовского); 2-е изд. 1859-1906. Пг., 1922.

Материалы для библиографического словаря действительных членов имп. Академии наук. Пг., 1915 (со списком печатных работ А.Н. Веселовского) .
Азадовский М.К. История русской фольклористики. М., 1973. Т. 2. С. 108-205 (здесь отражены взгляды А.Н. Веселовского на фольклор).

Академические школы в русском литературоведении. М., 1975. С. 202-280 (в соответствующей главе этой книги, написанной И.К. Горским, подробно анализируются идеи и труды А.Н. Веселовского).

Аничков Е.В. Историческая поэтика А.Н. Веселовского //Вопросы теории и психологии творчества. I. 2-е изд. Спб., 1911. С. 84-139.

Горский И.К. Александр Веселовский и современность. М., 1975 (это единственная в отечественном литературоведении за несколько последних десятилетий монография, посвященная ученому и судьбам его наследия) .

Гусев В.Е. Проблемы теории и истории фольклора в трудах А.Н. Веселовского конца XIX - начала XX в. // Русский фольклор. Материалы и исследования. VII. М.; Л., 1962.

Известия / Академии наук. Отделение общественных наук. 1938. № 4 (здесь помещены работы, посвященные 100-летнему юбилею со дня рождения А.Н. Веселовского, - М.К. Азадовского, М.П. Алексеева, В.А. Десницкого, В.М. Жирмунского, В.Ф. Шишмарева).

Памяти академика Александра Николаевича Веселовского. По случаю десятилетия со дня его смерти (1906-1916). Пг., 1921 (здесь же приведена библиография его работ, составленная П.К. Симони: С. 1-57).
- 9 -

Петров Л К. А.Н, Веселовский и его историческая поэтика //Журнал Министерства народного просвещения. 1907. № 4,

Пыпин A . M . История русской этнографии. Спб., 1891. Т. 2. С. 257-282, 422-427.

Шишмарев В.Ф. Александр Николаевич Веселовский и русская литература. Л., 1946.

Ягич И.В. История славянской филологии. Спб., 1910.
Многие другие работы, так или иначе связанные с научным творчеством А.Н. Веселовского, приведены в Комментарии.

Мы выражаем глубокую признательность рецензентам книги, любезно взявшим на себя труд внимательного прочтения рукописи и внесшим ценные коррективы, дополнения и предложения, касающиеся ее состава и Комментария: сотрудникам кафедры теории литературы Донецкого государственного университета (зав. кафедрой доктор филологических наук, профессор Илья Исаакович Стебун) и доктору филологических наук, профессору Вячеславу Всеволодовичу Иванову, чью многообразную помощь и поддержку на разных этапах работы трудно переоценить; научному сотруднику Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы Галине Ильиничне Кабаковой, с неизменной готовностью и высоким профессионализмом разрешавшей сложные библиографические вопросы; Ирине Юрьевне Весловой за квалифицированную помощь в подготовке рукописи к печати.

ОБ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПОЭТИКЕ АЛЕКСАНДРА ВЕСЕЛОВСКОГО

Когда на рубеже XVIII и XIX вв. философы разработали категорию прекрасного, с ее помощью удалось, наконец, отделить от литературы ее художественную часть. Появился особый предмет исследований (изящная словесность, или поэзия в широком смысле), и возникла наука о нем - литературоведение. До этого кроме классической филологии словесного искусства касались поэтики и риторики, где литературно-теоретическая мысль излагалась в виде свода прикладных правил, т.е. рекомендаций, как надо писать, чтобы писать хорошо. С возникновением литературоведения оценка произведений стала функцией литературной критики, которая, однако, опиралась уже не на рекомендации отживших поэтик, а на требования так называемого эстетического вкуса. Эстетика, получившая наибольшее развитие в недрах немецкого классического идеализма, раскрепостила свободу творчества писателей и сделалась главным очагом разработки теории литературы. (Эстетики Баумгартена, Гегеля и др. основывались преимущественно на литературном материале и были по существу не чем иным, как теориями литературы.)

Сложнее обстояло дело с историей литературы. Эстетический критерий, с одной стороны, был слишком широк (он охватывал не только словесное искусство), а с другой - чересчур узок (эстетическая оценка выделяла лишь самые прекрасные творения, оставляя в стороне почти весь фольклор, массу сочинений, утративших свое былое поэтическое обаяние, и т. д.). Поэтому историческое направление, сложившееся к 40-м годам, отказывалось от эстетической оценки, пользуясь общеисторическим методом изучения литературы вообще. (Художественная литература не могла еще стать предметом специальной истории.) Эту традицию продолжила культурно-историческая школа. Она стремилась к познанию закономерностей литературного процесса на путях изучения содержания произведений, их обусловленности общественной жизнью, исторической эпохой и т. д. По другому пути пошла биографическая школа. Переняв традиции философско-эстетической критики, преимущественно в ее кантовской ипостаси, она сосредоточилась на личности писателя и ею объясняла художественные особенности творчества. Таким образом, два самых влиятельных литературоведческих направления XIX в. разошлись в противоположные стороны.

Происхождение поэзии в то время освещалось широко и многогранно. Последователи учения Гриммов (мифологи) выяснили, что почвой зарож-
- 11 -

Дения поэзии послужила языческая мифология. Приверженцы Т. Бенфея, ограничивая притязания мифологов на объяснение сходства произведений их происхождением от общего доисторического предка, доказали, что оно во многом объясняется еще их историческим переходом из века в век и из края в край. Так утвердилась теория бродячих сюжетов, или - иначе - миграционная теория, которая, будучи распространена на всю область литературы, получила название теории заимствования (влияния). Почти одновременно (в 60-е годы) в Англии возникла антропологическая теория самозарождения сюжетов, к которой восходит учение о типологических схождениях. Ее выдвинули представители сравнительной этнографии (Э. Тайлор и др.). Они заменили туманные рассуждения о “народном духе” как движущей силе поэтического развития конкретным изучением жизни первобытных народов и установили, что в сходных условиях быта возникали сходные психические отражения, чем и объясняется известное единообразие, повторяемость многих мифов, легенд, сказок и т. д.

Успешная разработка проблемы происхождения поэзии подвела к мысли соединить генетический принцип с целостным освещением истории художественной литературы. Ни одна литература, однако, не годилась для этого: являясь образцом нормального развития на одном историческом этапе (как, например, греческая в античные времена), она в дальнейшем ослаблялась или вовсе подавлялась различными внешними воздействиями - появлялись пробелы и искажения в эволюции. В условиях формирования одной всемирной литературы выход из этого затруднения подсказало сравнительное языкознание. Оно побуждало к сопоставительному изучению ряда литератур, что в итоге позволяло устранить внешние причины, затемнявшие внутреннюю последовательность поэтического развития. (В Германии и России такой ряд литератур называли “всеобщей”, а в Англии, Франции, Италии чаще всего - “сравнительной литературой”.) Открылась возможность объединить параллельное рассмотрение истории многих литератур с генетическим принципом постепенного восхождения от примитивных, зародышевых форм нерасчлененного первобытного искусства ко все более сложным, специализирующимся формам личного творчества. Из методического приема, которым пользовались еще античные филологи, сравнение, таким образом, превратилось в специальный историко-литературный метод, положивший начало новому направлению науки о литературе. Эстетической теории литературы, опиравшейся в основном на факты античного искусства, а там, где их недоставало, где наблюдались пробелы, прибегавшей к дедуктивным умозаключениям (умозрительному способу), это направление противопоставило требование основываться на обобщении только достоверных исторических фактов с предпочтением индуктивных выводов в построении литературной теории. Дабы указать на это ее отличие от эстетики, вернулись к старому, более узкому обозначению - новую теорию литературы стали называть “поэтикой”, часто с поясняющим ее определением - “историческая”. Стало быть, “историческая поэтика” есть не что иное, как название теории литературы, выработанной
- 12-

На путях сравнительно-исторического направления литературных исследований*.

Главой сравнительно-исторического литературоведения, его основоположником и вместе с тем крупнейшим представителем стал Александр Николаевич Веселовский (1838 - 1906), который впервые изложил новую программу исследований в своей вступительной лекции в С.-Петербургском университете - “О методе и задачах истории литературы как науки” (1870). Возглавить передовую академическую литературную науку Веселовский сумел не только благодаря своей исключительной одаренности, позволявшей ему заниматься международным фольклором и чуть ли не всеми европейскими и некоторыми восточными литературами, но главным образом благодаря объективным возможностям русской жизни того времени. Мировое значение назревавшей в России крестьянской буржуазной революции, в преддверии которой протекала деятельность Н.Г. Чернышевского, И.М. Сеченова, Л.Н. Толстого, И.Е. Репина и др. обусловила выход русской культуры на мировую арену. Вместе с тем экономическая отсталость полукрепостнической России ставила предел развитию передовой русской мысли. Но это была не классовая ограниченность буржуазии, которая на Западе приводила к позитивизму, а историческая ограниченность, при которой свобода народа и собственно буржуазная демократия строго еще не различались и которая поэтому не исключала для передовых ученых возможность не только достигать уровня классической буржуазной мысли, но и в обстановке расцвета отечественной революционно-демократической критики превосходить этот уровень.

Хотя Веселовский никогда не принадлежал к лагерю революционных демократов, однако он, так же как и А.Н. Пыпин, многими сторонами своей литературно-эстетической концепции, особенно в период ее становления, был обязан великим русским просветителям. Подпольные кружки помогали студентам “проникаться журнальной атмосферой”. В годы учебы в Московском университете (1855 - 1859) Веселовский участвовал в одном из таких кружков (Рыбникова-Свириденко), где тайно читали Герцена, Чернышевского, Добролюбова, Фейербаха, Гегеля и др. Лучшие силы университетской науки сближала с революционно-демократической критикой совместная борьба против реакционных тенденций в литературоведении, способствуя их взаимному влиянию. Одним из важнейших результатов этого взаимодействия были активные, поддерживаемые революционной демократией выступления русской культурно-исторической школы против концепции “героев и толпы” в исторической науке. На первостепенное методологическое значение этого спора указал сам Веселовский в упомянутой лекции. Высмеяв “теорию героев, этих вождей и делателей человечества”,
* Историческую поэтику А.Н. Веселовского как новую теорию литературы фактически очень обстоятельно описал В.М. Жирмунский. См.: Жирмунский В. “Историческая поэтика” А.Н. Веселовского // Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л, 1940; то же в: Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение: Восток и Запад. Л., 1979-С. 84-136.
- 13 -

Он сослался на современную передовую науку, открывшую движущую силу истории в народных массах. “Великие личности, - пояснял он, - явились теперь отблесками того или другого движения, приготовленного в массе, более или менее яркими, смотря по степени сознательности, с какою они отнеслись к нему, или по степени энергии, с какою помогли ему выразиться” (34)*.

Существенную роль в формировании научных воззрений Веселовского сыграла также заграничная командировка, в которую он был направлен в 1862 г. Московским университетом для приготовления к профессорскому званию. В Берлине Веселовский еще больше утвердился в убеждении, что историк литературы должен хорошо знать народную жизнь. Степень народности литературы уже тогда служила для него мерилом ее прогрессивности. Причем в отличие от своего университетского учителя Ф.И. Буслаева народность Веселовский понимал не как нечто испокон веков данное и цельное, а как исторически возникающую и развивающуюся особенность нации. “Чем цельнее иногда является народная жизнь, - пояснял он, - тем осторожнее и кропотливее должно быть изыскание, чтобы внешнюю стройность развития не принять за внутреннюю связь явлений. Факты жизни связаны между собой взаимной зависимостью, экономические условия вызывают известный исторический строй, вместе они обусловливают тот или другой род литературной деятельности, и нет возможности отделить одно от другого” (390). Из убеждения, что быт определяет характер литературы, делалось заключение: “Скажите мне, как народ жил, и я скажу вам, как он писал...” (390). Позитивистское понимание истории, характерное, впрочем, больше для западноевропейской, чем для русской культурно-исторической школы, находившейся под влиянием революционно-демократической критики, Веселовский отвергал. “Мы готовы почти принять, что история или то, что мы обыкновенно называем историей, только и двигается вперед помощью таких, неожиданных толчков, которых необходимость не лежит в последовательном, изолированном развитии организма. Иначе говоря, вся история состоит в Vermittelung der Gegensдtze (гегелевский термин “разрешение противоречий”. - И.Г. ), потому что всякая история состоит в борьбе” (392-393).

Находясь в Германии во время обострившихся споров между мифологами и поборниками теории заимствования, Веселовский критически отнесся к обоим учениям, находя их односторонними и не учитывающими определяющую роль условий реальной жизни. В частности, о теории заимствования он высказался уже в 1863 г. в связи со своими занятиями славистикой в Праге. “Влияние чужого элемента, - писал он, - всегда обусловливается его внутренним согласием с уровнем той среды, на которую ему приходится действовать. Все, что слишком резко вырывается из этого уровня, останется непонятым или поймется по-своему, уравновесится с окружающей средой. Таким образом, самостоятельное развитие народа,
*Здесь и далее в скобках указываются страницы настоящего издания; при ссылке на: Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940, - страница дается курсивом.
- 14 -

Подверженного письменным влияниям чужих литератур, остается ненарушенным в главных чертах: влияние действует более в ширину, чем в глубину, оно более дает материала, чем вносит новые идеи. Идею создает сам народ, такую, какая возможна в данном состоянии его развития”*.

Особенно благоприятными для идейно-научного становления Веселовского оказались 1864-1867 гг., проведенные в Италии. Наблюдения над жизнью этой страны, охваченной революционным движением, позволили ему сделать следующие выводы. Взаимоотношения людей, характер их жизни, их благосостояние зависят от системы общественного устройства, коренное обновление которой предполагает “долгую, кровавую борьбу” внутренних сил. Для победы в политической борьбе нужна общественная сила, которая “всегда и везде у народа”**. Поэтому побеждает тот, кто шире и глубже внедряет в народ свое сознание. Для “новых людей” средством внедрения в народ своего сознания может служить только просвещение, а не религия. Главной целью просвещения должна стать идея общественного прогресса, которая сводится “к удалению стеснений самостоятельного развития народа”***.

Отвергая позитивистское уподобление законов общественного развития законам природы, не мысля историю вне борьбы и “скачков”, Веселовский приближался к диалектике Гегеля, а так как духовное являлось для ученого порождением бытового, то это открывало перед ним путь к материалистическому пониманию истории вообще и истории литературы в частности. Но подняться до цельного, исторического материализма ему не удалось, так же как Чернышевскому и Герцену. Тем не менее эти убеждения послужили для Веселовского тем плодотворным началом, исходя из которого он сумел критически воспринять все важнейшие веяния буржуазной гуманитарной науки и синтезировать их применительно к изучению литературы.

Целью всех усилий Веселовского было поднять историю литературы на ступень специальной науки. Для этого необходим был исторический подход к рассмотрению всех эпох поэтического развития начиная с древнейших пор. Так ученый пришел к задаче “собрать материал для методики истории литературы, для индуктивной поэтики, которая устраняла бы ее умозрительные построения, для выяснения сущности поэзии - из ее истории” (42). Этот материал представляет собой богатейшее накопление фактов, литературных параллелей и частных наблюдений с краткими резюмирующими заключениями. Выполняя такую черновую работу, ученый подвергал проверке различные гипотезы. Он отвергал не только “теорию красоты как исключительной задачи искусства”

ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ

М.Н. Дарвин

ЕЩЕ РАЗ О «НЕДОСТРОЕННОМ ЗДАНИИ» ИСТОРИЧЕСКОЙ ПОЭТИКИ А.Н. ВЕСЕЛОВСКОГО Рецензия на: Веселовский А.Н. Избранное: Историческая поэтика / А.Н. Веселовский; сост. И.О. Шайтанов. - М.: РОССПЭН, 2006. -

608 с. - (Российские Пропилеи)

В Москве вышло новое издание А.Н.Веселовского1. Факт отрадный. Знаменитый академик, отечественный филолог, кому в России установлен памятник, не избалован переизданиями книг вообще и «Исторической поэтики» (далее - ИП) в частности. Напомним, что под названием ИП труды А.Н. Веселовского выходили у нас трижды.

В 1913 г. - в собрании сочинений, где ей были отведены два первых тома. Второй выпуск второго тома так и не вышел, а собрание сочинений завершено не было.

В 1940 г. по случаю юбилея, 100-летия со дня рождения А.Н. Веселовского, появилось издание, подготовленное В.М. Жирмунским, а в 1989 на его основе - сокращенное издание ИП для студентов филологических факультетов вузов. Вот и все. Маловато для основоположника исторической поэтики, ведущего направления отечественной филологии.

Перед нами четвертое издание ИП А.Н. Веселовского. В чем его отличие от предыдущих? В чем его новизна и необходимость?

Ответ на поставленные вопросы приходит сам собой одновременно с просмотром содержания нового издания ИП А.Н. Веселовского. Бросается

в глаза абсолютно новая версия публикация трудов академика. Смысл этой новой версии состоит в тщательном выстраивании последовательности публикации различных работ А.Н. Веселовского, которые, с одной стороны, можно обозначить как «Избранное», а с другой - объединить под известным названием «Историческая поэтика». Все предыдущие издания ИП А.Н. Веселовского выходили под влиянием твердого убеждения, что систематика взглядов ученого осталась незавершенной, поэтому его исследования разных лет печатались в основном по академическому принципу в хронологическом порядке. Следствием такой издательской практики было, например, то, что особенно интересные и глубокие, на мой взгляд, для современного литературоведения поздние наброски А.Н. Веселовского объединялись издателями обычно в приложении под условным названием «Задачи исторической поэтики».

В новом издании ИП А.Н. Веселовского привлекательно прежде всего бережное отношение составителя к автору, стремление следовать его воле и его замыслу. «Проблема состоит в том, чтобы издать “Историческую поэтику”, отказавшись от хронологии прижизненных публикаций, а следуя логическому плану автора, соотнося с этим планом то, что было им сделано». (Веселовский, С. 18). Такой видит свою задачу составитель и комментатор тома И.О. Шайтанов.

Несомненная удача нового издания А.Н. Веселовского - реализация наброска авторского плана издания ИП, который еще в 1959 г. в журнале «Русская литература» опубликовал В.М. Жирмунский и на который, как-то так случилось, никто не обратил особого внимания. И вот спустя полвека он наконец-то лег в основу абсолютно новой версии издания трудов А.Н. Веселовского. На мой взгляд, без всякого преувеличения можно сказать, что это издание будет поворотным моментом в изучении богатейшего наследия великого российского ученого. Дело не в том, что составителям удалось обнаружить и опубликовать какие-то новые неизвестные ранее на-

учной общественности фундаментальные труды А.Н. Веселовского по исторической поэтике. Нет. Время таких открытий, видимо, прошло, хотя из написанного А.Н. Веселовским еще далеко не все опубликовано. Речь идет, уточним, именно об исторической поэтике.

Суть реализации авторского плана издания ИП, предпринятого И.О. Шайтановым, состоит в том, что оно (это новое издание) способно принципиально поменять наше восприятие теоретических основ ИП А.Н. Веселовского. Попробую пояснить.

Если воспользоваться подготовленной А.Н. Веселовским рукописью того, что должно было стать первой частью ИП «Определение поэзии», то в ней мы обнаружим две части: А) поэтическое предание; и Б) личность поэта. (Веселовский, С. 13). А теперь вспомним знаменитую цитату из работы А.Н. Веселовского «Поэтика сюжетов», с которой начинают всякий раз, когда речь заходит о предмете и задачах исторической поэтики как науки: «Задача исторической поэтики <... > - определить роль и границы предания в процессе личного творчества» (Веселовский, С. 537). Если сопоставить смысл этой формулы А.Н. Веселовского с его же собственным планом издания ИП, то становится совершенно очевидным, что понятия «предание» и «личное творчество» оказываются не просто понятиями, но категориями исторической поэтики, о которых мы в теоретическом отношении все еще очень мало знаем. Парадокс состоит в том, что данные категории ИП А.Н. Веселовского до сих пор еще не осмыслены как следует в своих основных положениях. После опубликования авторского плана ИП и приведения с ним в связь известных работ А.Н. Веселовского статус категорий «предание» и «личное творчество» просто обязывает нынешнее и последующее поколения филологов серьезно заняться их разработкой.

Другой возможный аспект - изменение научно-критического восприятия самого контекста ИП А.Н. Веселовского. Теперь работы А.Н. Веселовского, составляющие основной корпус текстов ИП, не могут воспри-

ниматься просто как разрозненные подготовительные материалы для ИП. Они должны как-то соотноситься с планом (макетом) издания ИП самого А.Н. Веселовского.

Разумеется, план - не книга, и мы не имеем завершенного авторского текста ИП А.Н. Веселовского и не сможем иметь его никогда. Но ИП -главный труд А.Н. Веселовского, и, естественно, к нему, как центру, неизбежно стягиваются все большие и малые, законченные и незаконченные его работы. Поэтому новое издание ИП А.Н. Веселовского, предпринятое И.О. Шайтановым, представляет собой интересный опыт реконструкции ИП, близкой к автору.

Не будем входить в подробности этого опыта реконструкции, отмечать его удачи и неудачи, неизбежные, видимо, в любом серьезном филологическом труде. По настоящему это сделает тот, кто продолжит благородное дело издания и переиздания трудов А.Н. Веселовского.

Необходимо только отметить, что составителем рецензируемой книги А.Н. Веселовского, И.О. Шайтановым, проделана огромная текстологическая работа, связанная не только с уточнением и выверкой известных трудов А.Н. Веселовского, но и с нелегким исследованием рукописей, справиться с которыми, по словам первого публикатора ИП В.Ф. ТТТитттма-рева, «не легче, чем с французской скорописью XVI века». Тексты А.Н. Веселовского снабжены необходимым параллельным комментарием: приведены собственные комментарии автора и комментарии составителя. Вообще представляется, что данное собрание трудов А.Н. Веселовского может служить хорошей базой для издания полного собрания трудов ученого, которое когда-нибудь, уверен, пополнит золотую серию трудов выдающихся отечественных филологов. Позволю себе только одно критическое замечание.

Когда мы говорим обо всем творчестве Веселовского, не стоит, думаю, все же отождествлять все его научное наследие с исторической по-

этикой. Если А.Н. Веселовский и сказал о личном творчестве как об одной из главных проблем исторической поэтики, то это не значит, что, скажем, его замечательная поздняя книга о Жуковском «Поэзия чувства и “сердечного воображения”» как раз и являет собой пример исследования «личного творчества» в аспекте ИП. О Жуковском А.Н. Веселовский писал не историческую поэтику, но биографию, которую не решился назвать биографией. В этом вся драма А.Н. Веселовского: борьба эмпиризма и эстетики, борьба, не выявившая победителя.

Подвести итог мне хочется словами составителя нового издания ИП А.Н. Веселовского: «Мы не имеем завершенного текста “Исторической поэтики”, но система исторической поэтики достаточно ясна и закончена. Она складывалась на протяжении всей творческой деятельности А.Н. Веселовского и представляет собой ее обобщение» (Веселовский, С. 18).

1 Веселовский А.Н. Избранное: Историческая поэтика. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. 608 с. (Российские Пропилеи). Составитель тома, а также автор вступительной статьи и комментариев - доктор филологических наук, профессор РГГУ И.О. Шайтанов. Ссылки на это издание даются далее в тексте рецензии с указанием в скобках фамилии автора и номера страницы.

Основоположник и создатель исторической поэтики А.Н. Веселовский (1838 – 1906) определил ее предмет следующими словами: «эволюция поэтического сознания и его форм». Ученый стремился привести хаотичную картину всеобщей истории литературы к стройной обобщающей схеме, в которой отразились бы объективные процессы развития содержания и формы. В истолковании Веселовского литературный процесс впервые предстал как естественно-исторический.

В своей незавершенной работе «Историческая поэтика», над которой ученый трудился более тридцати лет, Веселовский попытался ответить на вопрос о том, как происходил процесс зарождения и эволюции родов литературы. Свою точку зрения на эту проблему Веселовский отразил в главе «Синкретизм древнейшей поэзии и начала дифференциации поэтических родов».

Синкретизм (от греч. synkrētō – сращиваю, сливаю) – в широком смысле – изначальная слитность различных видов культурного творчества, свойственная ранним стадиям его развития. (В древности еще не существовало художественных произведений, их специфическое художественное содержание находилось в нерасчлененном единстве с другими сторонами первобытного общественного сознания – с магией, мифологией, моралью, первоначальными полуфантастическими географическими представлениями, преданиями из истории отдельных родов и т.п.). Применительно к искусству синкретизм означает первичную нерасчлененность разных его видов, а также – разных родов и жанров поэзии.

Основным предметом первобытного синкретического сознания и выражавшего его творчества, особенно на самой ранней стадии развития общества, когда оно жило только охотой и собиранием плодов, была природа (жизнь животных и растений, проявления различных природных стихий).

Люди стремились воздействовать на природу посредством заклинаний или магии. С этой целью они воспроизводили жизнь животных с помощью телодвижений. Таким образом, уже в глубокой древности, на стадии охотничьего производства, которая продолжалась сотни тысяч лет, люди научились создавать словесные и пантонимические изображения жизни.

В дальнейшем, по мере развития человеческого общества (переход от охоты к скотоводству и земледелию), постепенно менялось и его магия. Люди заклинали уже не удачу своей охоты, а приход весны и обильное плодоношение своих полей и садов, прибавление стад, нередко – воинскую удачу. Древнейшие животные пантомимы перед большими охотами сменяются весенними хороводами перед началом сева или военными «играми» перед походами.

Обрядовый хоровод – это коллективная пляска, сопровождающаяся пением всех ее участников, могущая включать в себя также пантонимические движения или целые сцены. Это была очень важная форма первобытного творчества, которая имела синкретическое содержание, не была еще искусством в собственном смысле этого слова, но которая заключала в себе зачатки всех основных экспрессивных видов искусства – художественного танца, хореографии, лирики. В хороводе люди впервые овладевали такой важной эстетической частью духовной культуры как ритмическая речь. Отсюда ведут свое происхождение и драматургия, и стихотворная эпическая словесность. Развития и последовательное разделение этих видов искусства в значительной мере определялось развитием ритмической речи.

Следует отметить, что в подобных коллективных играх, содержащих зачатки различных видов искусства, слово первоначально играло скромную роль носителя ритма и мелодии Текст импровизировался, обычно ограничивался 2-3-мя стихами, подсказанными случайными впечатлениями и исполняемыми хором.

Постепенно первобытные песни-игры превращаются в обряды и культы, появляются обрядовые и культовые хоры. В связи с этим незначительные фразы, вначале повторявшиеся как основа напева, обращаются в нечто осмысленное и цельное, становятся зародышем поэзии. Обряд и культ создают более устойчивые рамки для текстов, благодаря им слагаются устойчивые словесные формулы.

Со временем в обрядовой песне, первоначально всецело хоровой, выделяется ее начальная часть – запев, повествующий о желаемых событиях. Исполнял его один певец, руководитель хора, по-древнегречески «корифей» (др.греч. koryphē – вершина, глава), а хор отвечал ему припевом, выражавшим эмоциональный отклик всего коллектива на изображаемое в запеве событие. По словам Веселовского, запевала - корифей оказывается «в центре действия, ведет главную партию, руководит остальными исполнителями. Ему принадлежит песня-сказ, речитатив, хор мимирует ее содержание молча, либо поддерживает корифея повторяющимся лирическим напевом, вступает с ним в диалог». В некоторых случаях могли попарно выступать два солиста. В подобных песнях (Веселовский называет их лиро-эпическими) эпическая часть составляет канву действия, лирическое впечатление производят повторения стихов, рефрена и т.п.

«Когда партия солиста окрепла, и содержание или форма его речитативной песни возбуждала сама по себе общее сочувствие и интерес, она могла выделяться из рамок обрядового или необрядового хора, в котором сложилась, и исполняться вне его. Певец выступает самостоятельно, поет, и сказывает, и действует». Иными словами, самостоятельное песенное повествование (стихотворный эпос) возникло, видимо, в основном в воинском обрядовом хороводе. В нем развивался повествовательный запев корифея, заклинающего победу посредством изображения предшествующих побед племени под руководством его прославленных вождей. Запевы корифеев постепенно становились все более развернутыми и подробными и, наконец, превращались в торжественные героические сольные повествовательные песни, которые можно исполнять отдельно, вне хора, без сопровождения припевом. По содержанию песни могли быть легендарно-мифологическими, у воевавших народов в них воспевались победы и оплакивались поражения.

У последующих поколений эмоции затухают, зато усиливается интерес к событиям. Происходит циклизация песен: естественная (объединяются произведения, в которых повествуется об одном событии), генеалогическая (образы предков изображаются в хронологической последовательности, обобщается идеал героизма), художественная (песни о разных событиях соединяются по внутреннему плану, нередко даже с нарушением хронологии). Вырабатывается эпический стиль: «складывается прочная поэтика, подбор оборотов, стилистических мотивов, слов и эпитетов».

Лирика обособляется позднее, чем эпика. Она восходит к синкретическому творчеству, хоровым кликам, выражающим различные чувства: радость, огорчение и т.п. Во время сложения песенных текстов эти фразы типизируются, создаются «коротенькие формулы, выражающие общие, простейшие схемы простейших аффектов». Позднее они будут сохранены и в обрядовой поэзии, и в запевах, и в припевах лиро-эпических и эпических песен. Вначале они служат выражению «коллективной психики». Со временем происходит переход к субъективности, происходит выделение из коллектива групп людей «с иными ощущениями и иным пониманием жизни, чем у большинства».

Пробуждение и развитие личного самосознания происходит достаточно медленно, процесс «выделения личности» сложен, на определенной стадии происходит «новое объединение с теми же признаками коллективности, как прежде: художественная лирика средних веков – сословная». В ней много условного, повторяющегося в содержании и выражении чувств, за исключением 2-3-х имен в ней почти не встречается личных настроений.

Самосознание певца – личности, высвобождающейся из сословной или кастовой замкнутости, пробуждается постепенно. Когда у поэта, сменяющего анонимного певца эпических песен, пробуждается стремление заинтересовать собой и себя, и других, сделать свои личные чувства объектом общезначимого анализа, происходит переход к личной поэзии, лирике.

Возникновение драмы, с точки зрения Веселовского, наиболее труднообъяснимо. Ученый считает, что она не синтез эпоса и лирики (как утверждал Г.В.Ф. Гегель), а «эволюция древнейшей синкретической схемы, скрепленной культом и последовательно воспринявшей результаты всего общественного и поэтического развития». Драма вырастает из различных обрядов и культов, различных по происхождению: формы переплетаются, отчего генезис сильно запутывается.

Зачатки драмы, вырастающие из обряда (например, свадебного), не получают завершенной формы. Действие, вышедшее из обрядового хора, ограниченные мифологической или эпической темой, разбитой на диалоги, с аккомпанементом хора или пляски, разовьет ряд сценок, слабо связанных его нитью.

Драма, вырастающая на культовой основе, получает более определенные черты. Культовая традиция потребовала постоянных исполнителей. Не все знали содержание мифов, обряд переходил в ведение профессионалов, жрецов, которые знали молитвы, гимны, сказывали миф или представляли его; «маски старых подражательных игр служат новой цели: в их дичинах выступают действующие лица религиозных сказаний, боги и герои». Таким образом, драма (драматургия) – соединение пантомимического действия и эмоциональной речи действующих лиц – возникла тогда, когда корифей стал не только повествовать о желаемом событии, но и разыгрывать его в лицах перед хором, отвечающим на это припевами. Особенную развитость хорео-драматургические обряды получили у древнегреческих племен.

Таким образом, в своей работе Веселовский приходит к выводу о том, что формирование родов литературы происходило следующим образом: «В начале движения – ритмически-музыкальный синкретизм с постепенным развитием в нем элемента слова, текста, психологических и ритмических основ стилистики.

Хорическое действо, примкнувшее к обряду.

Песни лирико-эпического характера представляются первым естественным выделением из связи хора и обряда. В условиях дружинного быта они переходят в руках сословных певцов в эпические песни, которые циклизуются, спеваются, иногда достигая форм эпопеи. Рядом с этим продолжает существовать поэзия хорового обряда, принимая или нет устойчивые формы культа.

Лирические элементы хоровой и лирико-эпических песен сводятся к группам коротких образных формул, которые поются и отдельно, спеваются вместе, отвечая простейшим требованиям эмоциональности. Там, где эти элементы начинают служить выражению более сложных и обособленных ощущений, следует предположить в основе культурно-сословное выделение, более ограниченное по объему, но более интенсивное по содержанию, чем то, по следам которого обособилась эпика; художественная лирика позднее ее.

И в эту полосу развития протягиваются предыдущие: обрядовой и культовой хоризм, эпика и эпопея и культовая драма. Органическое выделение художественной драмы из культовой требует, по-видимому, условий, которые сошлись лишь однажды в Греции и не дают повода заключать именно о такой стадии эволюции».

Главная » Полезно знать » Веселовский как основоположник исторической поэтики. Историческая поэтика а