Гуманистический и феноменологический подход к анализу личности, отстаиваемый К. Роджерсом

В отличие от других рассмотренных нами подходов, феноменологический практически полностью сосредоточен на субъективном опыте. Здесь изучается феноменология индивида -- то, как человек лично переживает события. Этот подход возник отчасти как реакция на другие направления, считавшиеся сторонниками феноменологии слишком уж механистическими. Так, феноменолог склонен не соглашаться с тем, что поведение управляется внешними стимулами (бихевиоризм), последовательной обработкой информации в процессах восприятия и памяти (когнитивная психология) или бессознательными импульсами (психоаналитические теории). Кроме того, феноменологи ставят перед собой иные задачи по сравнению с психологами других направлений: их больше интересует описание внутренней жизни и переживаний человека, нежели разработка теорий и предсказание поведения.

Некоторые из феноменологических теорий называются гуманистическими, поскольку в них делается акцент на качествах, отличающих человека от животных. Например, согласно гуманистическим теориям, главной мотивирующей силой индивида является тенденция к развитию и самоактуализации. У всех людей есть базовая потребность наиболее полно развить свой потенциал, пойти далее того, где они находятся сейчас. Хотя нам могут препятствовать окружающие и социальные обстоятельства, наша естественная тенденция направлена на актуализацию нашего потенциала. Например, женщина, состоящая в традиционном браке и десять лет растившая своих детей, вдруг может ощутить сильнейшее желание сделать карьеру на каком-нибудь внесемейном поприще, скажем, начать развивать свой долго дремавший научный интерес, в актуализации которого она чувствует потребность.

Феноменологическая, или гуманистическая, психология ориентируется более на литературу и гуманитарные сферы, чем на науку. По этой причине нам трудно подробно описать, что сказали бы сторонники этого направления по поводу поднимавшихся нами проблем, таких как распознавание лиц или амнезия детства; просто это проблемы не того рода, изучением которых занимаются феноменологи. На самом деле некоторые гуманисты отрицают научную психологию всю целиком, заявляя, что ее методы ничего не добавляют в понимание природы человека. Такая позиция несовместима с нашим пониманием психологии и представляется слишком уж крайней. Ценный момент гуманистических взглядов состоит в напоминании психологам о необходимости чаще обращаться к проблемам, существенным для человеческого благополучия, а не только к изучению тех разрозненных фрагментов поведения, которые в качестве изолированных случаев легче поддаются научному анализу. Однако неверно и неприемлемо полагать, что проблемы разума и поведения удастся решить, если отбросить все, что удалось узнать путем научных методов исследования.

Пожалуй, из всех представленных выше подходов феноменология охватывает наиболее подвижную, динамическую, «хаотическую» сторону смысла и смыслообразования. Если экзистенциальный подход в диаде «бытие – сознание» акцентирован на бытии (существовании, жизни индивида) и в нем видит источник смыслообразования, причем бытие включает и сознание, т.е. «смысловую матрицу», то феноменологический подход обращен прежде всего к феноменам сознания, выходя за его индивидуальные аспекты и пересекаясь с экзистенциализмом в точке «индивидуального существования личности», в жизненном контексте сознания индивида. Анализу подвергается игра свободного сознания, его парадоксы.

Обратим внимание на то, что помимо обращенности феноменологии специально к сознанию как к смысловой субстанции личности и к его глубинным проявлениям, феноменологический подход имеет и еще одну особенность. Если в других подходах: культурологическом, аксеологическом, экзистенциальном – смысл рассматривается со стороны содержания сознания (вспомним: «актуально сознаваемое содержание», «контролируемое содержание»), то предметом интереса феноменологии является, как подчеркивалось по другому поводу, динамика, движение смысла, подобно тому, как в герменевтике и семиотике тексты рассматриваются не как смыслы в их жизненной или иной значимости, а как носители смыслов. Феноменология противостоит теории процессов, имеющей дело с функционально-структурированной динамикой чего-либо. В поле ее внимания непроцессуальная, непредзаданная динамика сознания, познание таких его феноменов, как инсайт (озарение), явление знания сознанию, ощущение близости истины, предчувствие, ожидание, ясность сознания и другие его смысловые проявления. Как можно понять из сказанного, в феноменологическую сферу человека входят не только сознание и осознаваемые смыслы, но и то, что находится, выражаясь словами Асмолова, «по ту сторону сознания» – подсознание, надсознание, сверхсознание, предсознание, питающие сознание (например, неосознаваемые смысловые установки), хотя главным при этом остается, естественно, сознание.

Обнаружение истоков сознания в бытии человека, в его жизненном мире, в значащей части сознания не лишает феноменологию ее обращенности прежде всего к сознанию как к самодостаточной субстанции человека, его поистине неожиданным, внезапным проявлениям, смысловым парадоксам.

Феноменологически смыслообразующая основа учебной деятельности может быть представлена следующим образом:

1. Феноменология предписывает ориентацию учебного процесса не на предметное бытие учащихся и их мыслительную деятельность как его отражение, а на сознание учащихся, а также других феноменологических зон – интуиции, переживаний и др. Направленность обучения на сознание и пограничные с ним контуры субъектности детей является предпосылкой смыслового обеспечения учебной деятельности учащихся и акцентирует внимание учителя на использовании адекватных этому дидактических средств: цветодидактики, музыкально-световых эффектов, виртуальной реальности.

2. Феноменология содержит материал, помогающий осмыслить организацию подлинно творческой, креативной деятельности учащихся. Творчество учащихся как их свободное самовыражение представляет собой не что иное, как самодвижение смыслов, такие их феноменальные проявления, следствием которых являются новые смыслы, расширение прежних, возникновение дополнительных смысловых оттенков. В творческих актах учащихся легко усмотреть как леонтьевское «поведение смысла», так и гуссерлевскую «феноменологию сознания». Послед­нее переакцентирует внимание с традиционной «организации творческой деятельности учащихся», а по существу – с ее заорганизованности, на выявление духовных интенций детей, их психологическую и дидактическую поддержку, создание условий для их саморазвития и духовного обогащения.

3. Феноменология, исходя из интенциального сознания, интенции как единицы «человеческого измерения» и глубинного отношения ребенка как субъекта его жизненного мира и значащих для него объектов этого мира, позволяет заявить о необходимости ограничения «виртуальных, а не жизненных» (по Гуссерлю) миров. С одной стороны, эти миры обращены к таким паттернам детской психики, которые в других, «обычных» условиях оказываются незадействованными. С другой стороны, виртуальная реальность, будучи вставленной в учебный процесс, представляет, как свидетельствуют современные исследования, исходящие из феноменологических представлений, «остановленную», «прерванную» интенцию. Учебный процесс с позиций реального бытия человека, «смысловых единиц жизни», а значит, смыслообразующих результатов, оказывается ущербным, не говоря уже о его «здоровьесберегающем» предназначении, однако вскрытая феноменологическая динамика показывает направление реформирования образования с учетом ориентации на смысловое развитие личности.

Синергетический подход

В отличие от предыдущих подходов, изначально характеризуемых непосредственной гуманитарной направленностью, синергетика (гсвоим появлением обязана естественно-научной культуре. Будучи наукой о способах и закономерностях самоорганизации сложных систем, синергетика не могла не выйти на проблему возникновение «порядка из хаоса» в самом человеке.

Синергетика содержит и более конкретный, не теряющий при этом методологической основы механизм перехода от хаоса к порядку, от неупорядоченного множества элементов, через их самоорганизацию, к системе. Не всякое будущее осуществимо – об этом говорит закон ограничения взаимодействий. Будущее присутствует в настоящем и тем детерминирует его. Хаос – возможность взаимодействия всего со всем, невозможность такого взаимодействия – гарантия порядка, т.е. основа самоорганизации». Самоорганизующаяся система отличается открытым характером, нелинейностью саморазвития, действием по внутренним побуждениям.

Реальный инструментарий становления системы из хаоса и ее последующего развития включает, во-первых, расширение пространства выбора. Эволюция органического мира, например, в синергетике определяется как «последовательное освобождение живых организмов из-под власти среды». Аналогично этому, «свобода выступает как родовой признак человека, а историческое развитие общества рассматривается как последовательное расширение “объема” свободы».

В сопровождающей учебный процесс «свободе выбора» выбор, как правило, является множественным и определяется преимущественно смысловой значимостью для ребенка изучаемых реалий. Открывающиеся ему смыслы «чего-то», предпочтение, в соответствии с его матрицей сознания, одних из них и отторжение других – свидетельство синергетической природы смыслообразования учащихся.

Во-вторых, «в рамках синергетики рассматривается принцип порабощения... принцип подчинения одних степеней свободы, параметров состояния другими... Принцип порабощения степеней свободы позволяет системам контролировать не множество величин, а всего одну, тем самым делая возможными и гносеологию, и возможность предсказывать и жить в изменяющемся мире» . В психолого-педагогическом плане функцию «всего одной величины» могут выполнять, например, «смысловые единицы жизни», предельные смыслы, базовые ценности культуры. Педагогическое управление, опирающееся на подобную синергетическую закономерность, наполняется конкретным содержанием смыслового свойства.

В-третьих, в стохастических, включая периферийные, зонах системы по отношению к детерминированному центру в силу различных обстоятельств могут самоактуализироваться такие точки, которые в состоянии «искривить» закономерную линию развития, «заставив» процесс развиваться в другом направлении и иначе. В психосинергетике, в частности, подчеркивается, что детство ребенка столь многообразно и неповторимо, «феноменологично», что при неосторожном прикосновении к нему может возникнуть незначительная, на первый взгляд, смысловая установка, которая, опять же, при определенных (точнее было бы сказать, неопределенных) обстоятельствах, может потянуть на себя все развитие.

В-четвертых, согласно синергетике, самоорганизация осуществляется, если система сильнонеравновесна. В результате неустойчивое равновесие оказывается минимальным, и сведение его к этому уровню является показателем развития системы. С фактом притяжения в условиях неравновесных систем, обосновываемым в синергетике, мы связываем факт «смыслового притяжения» в условиях смысловой неопределенности человека, смысловой «борьбы», в которой «побеждают» более значащие для него смыслы. В обучении синергетика смыслов, с их тяготением к более значащим, приобретает ту особенность, что этот процесс некоторым образом регулируется, несмотря на то, что синергетика ориентирует на предельные ограничения предзаданности. Важно таким образом организовать процесс смыслообразования учащихся, чтобы внутри этой организации все же имела место смысловая самоорганизация учащихся, становление смысловой основы личности в соответствии с синергетическими закономерностями.

Методологически актуальными для понимания закономерностей смысла и смыслообразования в учебном процессе являются и другие положения синергетики:

1. Новое возникает не из определенности, а из неопределенности. Данное обстоятельство определяет характер организации смыслотворческой деятельности учащихся в учебном процессе.

2. Становление и развитие чего-либо предполагают как постепенный, эволюционный, так и скачкообразный, взрывной путь. В контексте смыслообразования интерес представляет дидактическая технология, включающая резкое, острое смысловое столкновение.

3. Синергетика акцентирует внимание не столько на результатах, на «ставшем бытии», сколько на становлении, на «становящемся бытии». Она изучает «становящееся бытие» и содержит, на наш взгляд, значительный не только методологический, но и технологический материал, ценный для понимания смыслообразования как непрерывного, имманентного, постоянно становящегося процесса.

4. Синергетика, словно расширяя границы феноменологии, обращает внимание на природные парадоксы, например на случаи неравенства, несовпадения причины и следствия, когда в случайных обстоятельствах выпавший из-под ноги небольшой камень вызывает лавину огромной энергетической силы. Не вполне корректно проводить подобную параллель в сфере психологии смыслообразования учащихся, но аналогичные факты встречаются и здесь, и синергетика нацеливает на их научное осмысление.

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-20

Честное слово, я и не подозревал, что вот уже более сорока лет говорю прозой.

Господин Журден, герой Мольера.

Феноменологический подход реже других упоминается среди всех остальных. Поведенческий - на слуху, психоаналитический или психодинамический - нередко, когнитивный - знаем. А по факту, именно феноменологический подход в поле практической психологической психологии является наиболее распространенным. Он используется повсеместно, но кажется настолько естественным, что мы не понимаем его как подход...

Феноменологический подход - подход, рассматривающий и описывающий содержание сознания: что я у себя в сознании вижу и как я это переживаю. Или: как ты это видишь, как ты это понимаешь и переживаешь. В феноменологическом подходе важно не поведение, не что человек делает, а что он при этом чувствует, видит, думает и переживает: содержание воспринимающего и переживающего сознания.
Феномен - это и ощущение, и восприятие, и представление, и мысль. Изначально феноменологический подход родился в недрах философии, его создатели - Ф.Брентано и Э.Гуссерль, но настоящий расцвет феноменологический подход получил в поле практической психологии. Развивая феноменологический подход, сами философы все больше и больше перемещаются на поле психологии, известное эссе философа Ж.-П.Сартра "Очерк теории эмоций" более всего интересно именно феноменологическим подходом при анализе эмоций.

Феноменологический и поведенческий подход

"У меня произошло просветление!" - "Что это такое? В чем это конкретно выразилось?" - "Просто я все поняла и у меня теперь все изменилось!" - "Что ты с этим собираешься делать?"- "Тут не надо ничего делать, это надо просто прожить! Это вообще нельзя описать, это надо почувствовать!" - иллюстрация непонимания между представителями этих двух подходов.

Другая бытовая иллюстрация столкновения поведенческого и феноменологического подходов. Жена за столом жалуется, что в коридоре перегорела лампочка. Муж срывается, чтобы лампочку заменить, жена его останавливает: "Не нужно никуда бежать и менять перегоревшую лампочку, мне нужно об этом просто поговорить!"

Ей важнее побыть с ним и с переживанием, а реально в коридоре достаточно светло и без этой лампочки...

Проявления феноменологического подхода в практической психологии

"Роджерс в своей работе практикует, по сути, уже особую версию феноменологии - феноменологию инициального опыта. Извлечение опытов» которой требует не только решительного «выламывания» из «прокрустова ложа» характерного для научной (да и для самой практической) психологии позитивистски ориентированного мышления, но также, и в не меньшей мере - радикальной трансформации самой классической гуссерлевской феноменологии, дабы она могла быть состоятельной перед задачей полноценного извлечения опытов терапевтической работы, подобной роджерсовской (равно как и - юнговской, или дюркхаймовской, или минделовской), то есть извлечения их именно как инициального опыта - опыта радикальной трансформации человеческого существа, опыта, дающего место рождению Нового человека в нем" (Из письма А.Пузырея о К.Роджерсе").

Зарисовка из жизни. Школьница седьмого класса вздыхает и жалуется: "Я чувствую, у меня сегодня гемоглобин понизился..." - Она чувствует и убеждена, что чувствует именно гемоглобин и что он именно понизился (и переживает это как проблему), при том что как либо внятно даже сформулировать, что такое гемоглобин, она не может. Это есть в ее сознании, и это ей достаточно.

Терапевтическая сессия в гештальт-подходе обычно завершается вопросом терапевта: "Для вас вопрос закрылся?" Это вопрос не о выводах, не о поведении, не о физическом самочувствии клиента, это вопрос к субъективному переживанию бывшей проблемы.
НЛП во множестве терапевтических процедур действует в рамках феноменологического подхода. Разговоры с собственным бессознательным, изменение визуальных субмодальностей - типичные примеры феноменологического подхода.

Смотри также Упражнения "Остановка внутреннего диалога", "Ресурс-нересурс", рефрейминг , техника "Разрешение конфликта - визуальное сдавливание" и аналогичные.

Женщина придумала, что она больна, нарисовала свою болезнь, поверила в свою болезнь. Результат - женщина больна.

Согласно Карлу Роджерсу (1902-1987), каждый наделен стремлением заботиться о своей жизни, чтобы сохранять ее и улучшать. На основе разнообразного опыта общения с другими людьми и их поведения, у человека формируется система представлений о себе - реальное Я. То, каким человеку хотелось бы стать в результате реализации своих возможностей, образует идеальное Я. К нему и стремится приблизиться реальное Я.

Поскольку у человека есть потребность в самоуважении и он хочет, чтобы люди относились к нему хорошо, он порой скрывает свои истинные мысли и чувства, желания, внешне демонстрируя вместо этого те, которые получат одобрение окружающих. В результате человек все меньше остается самим собой, возникает внутренний разлад между желаниями и внешним поведением, какая-то часть личности подавляется, прячется, что приводит к внутренней напряженности, невротичности и дальнейшему отделению от идеального Я. Степень личностной уравновешенности зависит от согласованности реального Я и чувств, мыслей, поведения человека, что позволяет ему приблизиться к своему «идеальному Я». Именно в этом и заключается суть актуализации. Стремление к саморазвитию, к пониманию и реализации смысла жизни является высшей духовной потребностью, потенциально присущей каждому человеку, но часто неосуществленной в реальной его жизни.

Феноменологический подход Роджерса базируется на следующих идеях:

1. Поведение человека можно понять только на основе анализа его субъективного восприятия и познания действительности.
2. Люди способны сами определять свою судьбу, т.е. самоопределение является существенной частью природы человека, и люди в конечном счете ответственны за то, что они собой представляют.
3. Люди в своей основе добры и устремлены к совершенству, естественно и неизбежно движутся в направлении автономности и зрелости, реализуя внутренние возможности и личностный потенциал.

Роджерс признавал, что у человека иногда бывают злые и разрушительные чувства, аномальные импульсы. Это случается, когда люди поступают в нарушение своей истинной внутренней природы («поскольку человеку присущ внутренний страх и беззащитность, он может порой вести себя недопустимо жестоко, ужасно деструктивно, незрело, антисоциально и вредно, но в глубине каждого есть позитивные тенденции»). Если же они функционируют, когда им ничто не мешает проявлять свою внутреннюю природу, они предстают как позитивные и разумные создания, которые искренне хотят жить в гармонии с собой и с другими. Роджерс утверждал, что всему человечеству свойственна тенденция независимости, социальной ответственности, креативности и зрелости, т. е. все люди имеют фактически неограниченный потенциал для самосовершенствования.

Все поведение регулируется объединяющим мотивом - тенденцией к актуализации, развитию способностей, дабы сохранить и развить личность. Важнейший мотив жизни человека - это актуализация, т. е. сохранение и развитие себя, максимальное выявление лучших качеств своей личности, заложенных в ней от природы. Голод, сексуальное влечение, безопасность, стремление к достижениям - это разнообразные проявления господствующего мотива, направленного на то, чтобы «сохранить» человека, развить его внутренний потенциал.

Тенденция актуализации является активным процессом, отвечающим за то, что организм всегда стремится к какой-то цели, будь то начинание, исследование, перемены в окружении, игра или творчество. Она направляет человека к повышенной автономии и самодостаточности. Поведение мотивировано потребностью к развитию и улучшению. Движение к саморазвитию часто сопровождается борьбой и страданиями, но побудительный мотив настолько непреодолим, что человек настойчиво продолжает свои попытки, несмотря на боль и неудачи, которые испытывает. (Например, маленький ребенок учится ходить, падает, разбивает нос, но упорствует - и в конце концов развивается, научается ходить и бегать.) Все поведение людей направлено на повышение их компетентности или на их актуализацию. Люди оценивают позитивно те переживания, которые они воспринимают как содействующие их личности или развивающие ее. И напротив, избегают и оценивают негативно те, которые воспринимают как препятствующие актуализации.

Субъективное восприятие и переживания не только представляют собой личную реальность человека, но также образуют основу для его действий. Люди реагируют на события в соответствии с тем, как они субъективно воспринимают их. Чувства человека не есть прямое отражение мира реальности. Каждый интерпретирует ее в соответствии со своим субъективным восприятием, и его внутренний мир в полной мере доступен только ему самому. Понимание поведения человека зависит от изучения его субъективного восприятия реальности. Если мы хотим объяснить, почему человек думает, чувствует и ведет себя данным образом, необходимо понять его внутренний мир, его субъективные переживания, которые ответственны за его поведение.

Роджерс доказывал, что никто с полным основанием не может утверждать, что его чувство реальности лучше или правильнее, чем у другого; необходимо с уважением, эмпатией относиться к мыслям и чувствам других людей, даже если они резко отличаются от ваших собственных. Прошлый опыт влияет на восприятие человеком настоящих событий, но именно актуальная интерпретация прошлых переживаний, а не их фактические обстоятельства влияют на поведение человека в настоящем, т. е. на поведение данного момента всегда влияют актуальное восприятие и интерпретация и то, как человек прогнозирует собственное будущее.

Восприятие и интерпретация человеком самого себя, или его Я-концепция (самость) , отражает те характеристики, которые он воспринимает как свою часть, а также то, каким он видит себя в связи с различными ролями, которые играет в жизни. Я-концепция включает не только наше восприятие того, какие мы есть (реальное Я), но и какими, по нашему мнению, мы бы должны и хотели бы быть - идеальное Я.

Я-концепция представляет собой организованную, логически последовательную и интегрированную систему восприятия Я. Оно символизирует главную часть сознательного опыта человека. В значительной степени содержание Я-концепции является продуктом социализации, формируется постепенно под влиянием оценок других людей.

Роджерс выделяет условия, важные для его развития:

1. Для любого человека важно, чтобы его любили и принимали другие. Эта потребность в позитивном внимании развивается как осознание возникновения Я.
2. Людям необходимо позитивно рассматривать себя. Эта потребность в позитивном внимании к себе гарантирует, что человек будет стремиться действовать так, чтобы и другие, и он сам одобрительно отзывались о его поступках, т. е. человек вряд ли поведет себя не в соответствии с Я-концепцией, так как это не будет удовлетворять эту потребность. Обычно поведение человека согласуется с его Я-концепцией.
3. Люди, особенно дети, сильно подвержены влиянию значимых для них лиц. Таковые (родители, учителя, друзья и пр.), как правило, позитивно относятся только к желаемому поведению человека, только тогда проявляя внимание, любовь, уважение (принцип: «Я буду уважать, любить и принимать тебя только в том случае, если ты будешь таким, каким я хочу тебя видеть»). Это означает, что ребенок старается соответствовать стандартам, ожиданиям и требованиям других, ведет себя так, как нужно, чтобы получить одобрение и признание людей, и скрывает все то, что может не понравиться этим значимым для него лицам.
   В таких условиях ребенок пытается оценивать себя как личность (что для него значимо, а что нет) лишь с точки зрения ценности тех действий, мыслей и чувств, которые получают одобрение и поддержку окружающих людей, обладающих в его глазах значимостью. Таким образом, создаются обусловленное позитивное внимание, или условные ценности, которые заставляют человека ограничивать свое поведение, искажать реальность, скрывать, подавлять какие-то свои желания, мысли, действия, потому что даже просто осознанные мысли о запрещенном поведении могут быть столь же угрожающими, как и его проявление. Чем шире эта область скрываемого, подавляемого, тем сильнее «притворство» человека, тем более нарастает разрыв между реальным Я и поведением, а также между реальным и идеальным Я, тем невротичнее состояние и поступки человека, тем труднее процесс актуализации и развития личности.
4. Роджерс считал, что единственный способ не мешать тенденции к актуализации и личностному развитию - окружить человека безусловным позитивным вниманием , когда человека любят и принимают без критики и оговорок. Безусловное позитивное внимание не означает, что другие люди, обладающие для конкретного человека значимостью, должны прощать или одобрять все, что тот делает или говорит, особенно его опасные, ошибочные или антисоциальные действия. Роджерс полагал, что наилучшей родительской стратегией в отношении ребенка, который ведет себя нежелательным образом, будет сказать ему: «Мы тебя очень любим, но то, что ты делаешь, огорчает нас, и поэтому лучше бы ты этого не делал». Ребенка всегда следует любить и уважать, но не следует терпеть его плохое поведение. Безусловное позитивное внимание и принятие ребенка другими лицами обусловливает и позитивное отношение человека к самому себе, искренность его поведения и чувств, раскрывает его естественную тенденцию к самоактуализации, присущую каждому из нас.

Обычно поведение человека согласуется с его Я-концепцией, поэтому согласующиеся с ней переживания могут осознаваться и адекватно восприниматься. Но те переживания, которые конфликтуют с Я и его условиями ценности, образуют угрозу Я-концепции, они не допускаются к сознанию и точному восприятию. Реакцией человека на это несоответствие обычно бывает напряжение, замешательство и вина, тревога.

Тревога - эмоциональная реакция на угрозу, которая сигнализирует, что организованная Я-концепция подвергается опасности дезорганизации, если несоответствие между ней и угрожающим переживанием достигнет осознания. Когда человек осознает или ощущает на подсознательном уровне, что переживание не согласуется с Я-концепцией, возникает угроза, за которой следует защитная реакция, главная цель которой - сохранить целостность Я.

Угрожающее переживание не допускается в сознание не потому, что оно «грешно» или противоречит нравственным нормам, а потому, что несовместимо с Я-концепцией. Следовательно, защитное поведение сохраняет существующую структуру Я и не позволяет человеку потерять самоуважение.

Чаще всего реализуются такие защитные механизмы, как искажение восприятия и отрицание .

Искажение восприятия имеет место в том случае, когда несоответствующее переживание допускается в сознание, но только в форме, делающей его совместимым с каким-либо аспектом образа Я. Например, студент считает себя умным и способным, но получает заслуженно двойку на экзамене и ради сохранения Я-концепции невольно искажает интерпретацию данной ситуации: «Преподаватель несправедливо ставит оценки», «Мне не повезло» (это механизм выборочного искажения или рационализации). В случае защитной реакции отрицания человек сохраняет целостность своей Я-концепции, полностью уходя от осознания угрожающих переживаний, не признаваясь себе, что они имело место. Иногда отрицание может привести к паранойе, бреду и другим психическим расстройствам.

Даже у психически абсолютно здорового человека порой возникает переживание, угрожающее его Я-концепции, и он бывает вынужден ложно истолковать или отрицать его. Но когда переживания совершенно не согласуются с Я или часто встречаются именно такие переживания, человек испытывает сильную тревогу, которая может серьезно нарушить его психическое состояние и поведение. Пребывающего в таком состоянии называют невротиком, у него Я-концепция остается почти невредимой. Если же Я не может защитить себя от натиска угрожающих переживаний и начинает разрушаться, возникают личностные расстройства и психопатологии. Таких людей называют психотиками, и их поведение кажется странным и даже безумным.

Роджерс полагал, что расстройства поведения являются результатом несоответствия между Я и переживанием человека.

Люди, у которых несовпадение реального и идеального Я достаточно сильное, обладают плохой психологической адаптацией, имеют более низкую степень самоактуализации, едва ли способны принять себя, обладают повышенной степенью тревожности, эмоциональной нестабильностью и невротичностью.

Многие люди имеют негативную Я-концепцию, т. е. недовольны собой, всей жизнью и окружающими людьми, не способны принимать как себя, так и других. Нелюбовь к себе оборачивается враждебностью к другим.

Приятие себя - важное и необходимое условие для полноценного функционирования человека. Исследования показали, что родители, которым свойственно позитивное отношение к себе, с гораздо большей вероятностью и своих детей принимают такими, какие они есть. Следовательно, диапазон, в котором ребенок развивает позитивный образ Я, определенно зависит от того, в какой степени его родители способны принять самих себя.

Психически здоровый и «полноценно функционирующий» человек - тот, кто использует свои способности и таланты, реализует свой потенциал и движется к полному познанию себя и сферы своих переживаний.

Роджерс установил пять основных личностных характеристик, общих для таких людей:

1. Открытость к переживанию, способность тонко осознавать свои самые глубокие мысли и чувства, а не подавлять их и не искажать. Полноценно функционирующий человек достаточно благоразумен, чтобы осознавать свои чувства и действовать рассудительно в любой момент времени.
2. Образ жизни, тенденция жить полно и насыщенно во всякий момент существования, так чтобы каждое ощущение воспринималось как свежее и уникальное, отличное от того, что было ранее. Такие люди гибки, адаптивны, терпимы и непосредственны.
3. Люди в выборе действий опираются не только на социальные нормы, суждения других или свой прежний опыт; они способны принимать во внимание свои внутренние ощущения и рассматривать их как основу для выбора поведения: «внутреннее ощущение типа «я поступаю правильно» является значимым и заслуживающим доверия руководством для истинно хорошего поведения».
4. Человек свободен жить так, как того хочет, без внешних ограничений и запретов, осуществлять выбор и руководить собой, осознавая свою эмпирическую свободу по принципу: «Единственный, кто отвечает за мои собственные действия и их последствия, - это я сам», не перекладывая ответственность на других.
5. Оптимальная психологическая зрелость характеризуется креативностью, творческим образом жизни, способностью жить конструктивно и адаптивно, создавая продукты творчества (идеи, проекты, действия), гибко, творчески приспосабливаясь к изменяющимся условиям.

Подход Роджерса к психотерапии мало похож на психоанализ или бихевиористскую модификацию поведения. Его называют недирективной терапией, или терапией, ориентированной на человека. Придерживающиеся ее специалисты никогда не давали советов, не отвечали на вопросы, не пробовали их задавать. Они лишь пытались отразить то, что сказал клиент, и пояснить его чувства, выполняя как бы роль «выпрямляющего зеркала», т. е. показать клиенту более точно, что же он в действительности говорит и чувствует, понять его самовосприятие, установить с ним благоприятные взаимоотношения.

Для осуществления конструктивных личностных изменений необходимо 6 терапевтических условий:

1. Должен существовать психологический контакт, благоприятные уважительные взаимоотношения между терапевтом и клиентом.
2. У клиента наблюдается несоответствие между его переживанием и Я-концепцией, он уязвим и тревожен.
3. Терапевт гармоничен и интегрирован, целостен и искренен во взаимоотношениях, пребывает самим собой.
4. Терапевт проявляет безусловное позитивное внимание к клиенту, принимает его, относится к нему с теплом, хвалит его как человека в процессе становления и не дает оценок его чувствам, переживаниям и действиям. В результате у клиента создается уверенность, что его понимают и принимают, складывается спокойная атмосфера, в которой клиент может выразить подлинные свои чувства, не боясь упрека, и связать их с измененной Я-концепцией.
   Эмпатия терапевта позволяет понять внутреннюю систему координат клиента; первый стремится передать это понимание второму, способен чувствовать внутренний мир его переживаний так, как если бы он был его собственный, смотреть на мир как бы глазами клиента.
5. Понимание, основанное на эмпатии, и безусловное позитивное принятие со стороны психотерапевта должны быть переданы клиенту, так чтобы тот узнал, почувствовал, что его понимают, принимают, уважают, что психотерапевт позитивно относится к нему.
6. Сам клиент ответствен за любой личностный рост во время курса терапии, является реальным действующим фактором изменения своей личности.

Цель терапии - ликвидировать несоответствие между переживанием и Я-концепцией человека, тем самым открыть для него возможность жить более богатой, полной жизнью.

За последние 20-30 лет в психологии на волне критики «естественнонаучного разума» все большую популярность стали приобретать качественные исследования, представляемые их сторонниками как реформаторское движение и альтернатива традиционным позитивистским исследованиям.

Обычно качественные исследования определяют через противопоставление их количественным исследованиям. Причем дихотомия качественного/количественного может иметь как методический (в соответствии с используемыми в исследованиях методами), так и методологический смысл. В последнем случае качественные и количественные исследования понимаются как своеобразные исследовательские традиции, «мировоззрения» или даже «культуры», которые основаны на различных допущениях о природе объекта исследования, отношениях между исследователем и исследуемым и о характере исследования, и именно специфика этих допущений и определяет, что в качественных исследованиях предпочтение отдается качественным, а в количественных - количественным методам, хотя возможны и варианты их различных соединений.

В отличие от ориентированных на естественнонаучное познание и идею «единой науки» количественных исследований, качественные исследования в целом базируются на философской традиции обоснования специфики гуманитарных наук . Если позитивистская количественная методология принимает позицию эмпирического реализма, т. е. допускает возможность непосредственных отношений между миром и познанием, то качественные исследования интерпретативны (если понимать интерпретацию в широком смысле, о чем будет сказано ниже), иными словами, в них отрицается возможность постижения объектов, событий и действий вне практик репрезентации. Можно сказать, что этот пункт принимают все качественные подходы: на наш взгляд, даже наиболее фундаменталистское классическое феноменологическое исследование, в ряде вопросов оппонирующее собственно интерпретативным герменевтическим и дискурсивным (социоконструкционистским) подходам, сегодня не может мыслиться вне рефлексии над языковой опосредованностью переживания и его описания.

Традиционные критерии оценки эмпирической работы, принятые в количественных исследованиях, - валидность, надежность, репрезентативность, - оказываются не совсем подходящими для оценки «качества» качественных исследований, по крайней мере они нуждаются в переосмыслении. Будучи интерпретативным предприятием, качественные исследования не претендуют на то, чтобы нивелировать зазор между объектами и их репрезентациями, - вместо этого качественная исследовательская методология работает «с» этим зазором и «внутри» него. Однако формы такой работы, как и способы контроля ее качества, значительно отличаются в зависимости от концептуального подхода, на который ориентировано исследование, что мы и постараемся показать далее на примере феноменологического и герменевтического подходов.

Качественные исследования - это в целом гуманистическая и критическая исследовательская практика, сторонники которой культивируют особый этос . Если количественные исследования базируются на идеях контроля над объективными процессами, повторяемости и предсказания, т. е. на этосе манипуляции и инструментальности, то для качественных исследований важна сама практика понимания, основанная на идеях взаимности, диалога и соавторства. Кроме того, история развития качественных исследований в психологии связана с эмансипаторным интересом: качественные исследования нередко направлены на поддержку социальных изменений.

Наконец, качественные исследования отличаются своеобразием самого исследовательского процесса. По сравнению с количественными (как правило, гипотетико-дедуктивными) исследованиями, качественным исследованиям свойственны гораздо более открытый характер и индуктивная логика исследования, что выражается в особенностях определения рабочих понятий, характере и стратегиях формирования выборки (как правило, целевой , а не случайной (см., к примеру, ), формулировании гипотез (в качественных исследованиях они зачастую носят характер лишь очень общей направленности исследовательского поиска либо не формулируются вообще) и т. п. В качественных исследованиях нет такого четкого разграничения этапов исследования, как это принято в количественных исследованиях; напротив, для них характерна «связанность» друг с другом этапов исследования и циклический характер анализа, когда исследователь одновременно собирает данные и анализирует их, чтобы вновь обращаться к данным и т. д., пока не наступит так называемая точка насыщения - относительная полнота и исчерпанность индуктивно выводимых описаний и теорий .

Дав общую характеристику качественных исследований как некого «единства в многообразии», мы тем самым присоединились к весьма характерной для методологии качественных исследований традиции рассматривать данный тип исследовательской практики обобщенно - с точки зрения некоторого «семейного сходства», т. е. общих черт, которые несут в себе различные качественные подходы. В целом обобщенный взгляд на качественные исследования важен потому, что он дает возможность наиболее явственно определить методологическую перспективу, альтернативную традиционному для эмпирической психологии позитивизму. Кроме того, обобщенный взгляд на качественные исследования как некое целое позволяет подчеркнуть гибкость используемых в них технических процедур (к примеру, способов анализа и интерпретации полученных текстовых данных), тем самым содействуя преодолению довольно прочно укоренившегося в психологии (благодаря все тому же позитивизму) методического редукционизма (позиции «метод ради метода») и фокусируя внимание исследователя на необходимости подчинения метода исследовательскому вопросу.

Вместе с тем обобщенный взгляд на качественные исследования подчас становится причиной «методической невнятности», за которую нередко критикуют их сторонников. Вряд ли можно отрицать, что качество любого исследования во многом зависит от того, насколько систематично и последовательно реализуется избранный методологический подход. Качественные исследования могут выполняться с опорой на весьма отличные друг от друга концептуальные подходы к пониманию того, каким должно быть исследование. Одно из наиболее значимых отличий подходов задается отношением к интерпретации. Мы позволили себе сделать акцент на интерпретативной природе качественных исследований, однако это утверждение требует серьезного пояснения, поскольку существуют такие подходы в качественных исследованиях (прежде всего речь идет о феноменологическом подходе), которые позиционируются их сторонниками как описательные и тем самым противопоставляются подходам, основанным собственно на интерпретации. В настоящей статье мы предполагаем дать сравнение феноменологического подхода с интерпретативными подходами (главным образом герменевтическим подходом или, по-другому, подходом герменевтической феноменологии ). Мы намереваемся показать, что при указанном выше «фамильном» сходстве данные подходы имеют, тем не менее, отличные друг от друга философские основания, несколько по-разному отвечают на вопрос о природе изучаемого объекта и формах его познания, чем и обусловлены, в конечном счете, различия в применяемых в рамках данных подходов техниках анализа и способах контроля качества исследования. На наш взгляд, действительно есть смысл в том, чтобы разделять описание и собственно интерпретацию , однако это разделение носит лишь процедурно-методический характер. Необходимо различать интерпретацию в узком смысле (как конкретный метод, отличный от метода описания) и интерпретацию в широком смысле (как общий философско-методологический принцип познания).

Следует заметить, что, рефлексируя над разделением подходов внутри качественной исследовательской методологии, мы отнюдь не солидаризируемся с позицией методического редукционизма. Можно согласиться с такими авторами, как И. Холлоуэй и Л. Тодрес , что необходима позиция, уделяющая достаточное внимание как свойственной качественным исследованиям методической гибкости, так и последовательности и связности методологического подхода, при которой методические процедуры когерентны философским основаниям подхода. Поэтому, описав различия в исследовательских стилях феноменологического и герменевтического подходов, мы попытаемся показать также и те моменты в исследовательских процедурах, которые вполне можно гибко сочетать друг с другом, например, в качестве различных модусов понимания (как, впрочем, покажем и те особенности подходов, которые, по нашему мнению, сочетать нельзя).

Феноменологический подход. Феноменологический подход в качественных исследованиях базируется на философских идеях Э. Гуссерля. Напомним, что Гуссерль предложил способ достоверного познания психического в его собственных координатах - науку о «чисто психическом как таковом» . Собственно, этот интерес к «чисто психическому» вместе с методологическими ориентирами его достоверного познания и стал отправным пунктом продумывания идей Гуссерля в плоскости разработки феноменологического подхода как качественной исследовательской методологии стратегии . В области качественных исследований под феноменологией стали понимать «изучение структуры (и ее вариаций) сознания, которому явлены любая вещь, событие или человек» (А. Джорджи, цит. по: ). Феноменология концентрируется на описании проживаемого опыта, описании таких феноменов, как опыт «обучения игре в шахматы», опыт «становления матерью», чувство, что «тебя понимают», и т. п. Заметим, что для сторонников феноменологического подхода очень важно выявить сущностную структуру переживания или опыта, т. е. артикулировать те инвариантные темы, которые появляются в переживании от ситуации к ситуации и от одной личности к другой.

Для исследования психического в его собственной сущности Гуссерль предложил феноменологический метод - своеобразный тип опыта, ядро которого составляет так называемая феноменологическая редукция , т. е. попытки «вынести за скобки» (другая используемая метафора - «заключить в скобки») все, что несет с собой естественная установка - любые обыденные и научные знания о феномене, - для того чтобы успешно войти в контакт с сущностями. Исследователь, практикующий феноменологическую редукцию, временно отказывается от любых суждений относительно опыта (Гуссерль использовал греческое слово эпохе, означающее воздержание от предпосылаемых мнений), «выносит за скобки» свои предварительные представления о феноменах, чтобы достичь их ясного видения.

Когда сторонники феноменологического подхода настаивают на описательном характере их исследований, они имеют в виду, что исследователь-феноменолог работает лишь на уровне очевидных смыслов, на уровне самопонимания исследуемых и вычитывает из текста лишь то, что сказано прямо. Как видим, описательный характер феноменологического исследования непосредственно вытекает из эпистемологических представлений феноменологии о возможности и необходимости достижения состояния относительно «чистого» сознания, не замутненного набором предпосылаемых опыту суждений. Процедурно это достигается не только за счет рефлексивных действий исследователя, но и благодаря применению особых способов анализа данных.

Наиболее часто в феноменологических исследованиях используется техника последовательной конденсации смысла (описание варианта данной техники см., к примеру, в: ), для осуществления которой нередко привлекаются эксперты. В описание конденсированного смысла исследователь включает только те мнения экспертов, которые получили интерсубъективное согласие. Само описание в целях валидизации может быть предложено респондентам, которые подтверждают его верность либо вносят в него поправки. После конденсации смыслов каждого значимого утверждения эти смыслы собираются в более крупные тематические кластеры, и здесь также можно привлекать экспертов. Собранные кластеры снова даются отдельным респондентам для валидизации и т. д. В конечном счете мы получаем описание структуры интересующего нас переживания. Как можно видеть, феноменологическая методология анализа данных представляет собой движение к смыслу через структурированный процесс, предполагающий постоянную опору на данные. Цель анализа - интегрированное описание переживания, не зависящее от теоретической, политической или какой-либо иной позиции исследователя.

Впрочем, нужно оговориться, что сегодня практикуются два типа феноменологических исследований - классическая , или интуитивная (classical or intuiting ) феноменология и новая , или эмпатическая (new or empathetic ) феноменология . До сих пор речь шла преимущественно о первом типе - классической феноменологии; именно ее цель - раскрыть инвариантную структуру того или иного переживания, иными словами, ответить на вопрос, что собой представляет тот или иной феномен («чувство, что тебя понимают», эстетическое переживание, опыт насилия или что-либо еще). Новая эмпатическая феноменология пытается ответить на другой вопрос, а именно: как те или иные люди переживают определенный опыт (понимания, восприятия прекрасного, насилия и т. п.) Если классическая феноменология, обращаясь к субъективному опыту, пытается через него найти путь к пониманию, что собой представляет тот или иной феномен, какова его сущность, то эмпатическая феноменология открыто и рефлексивно обращается к субъективным смыслам и значениям, которые вкладывают в свое переживание сами переживающие: что означает ухаживать за умирающими для самих медицинских сестер хосписа? что значит жить с больным сердцем для самих больных? и т. п. В социальном смысле подобные исследования имеют огромное значение, поскольку они демонстрируют разнообразие жизненных миров людей и позволяют «схватывать» опыт тех, чей взгляд в силу тех или иных социальных причин отличается от взгляда представителей доминирующих в данной области групп. Эмпатическая феноменология, как можно видеть, исходит из идеи социальной неоднородности человеческого сознания и сама вносит свой вклад в развитие подобных представлений. Тем самым эмпатическая феноменология близко примыкает к критическому модусу качественных исследований, хотя при этом и не использует свойственные самим критическим исследованиям «вскрывающие» интерпретативные техники. Наконец, следует сказать, что в отличие от интуитивной феноменологии, базирующейся на философских идеях Э. Гуссерля, эмпатическая феноменология многое берет из герменевтической традиции, соответственно на шкале, полюсами которой являются описание, с одной стороны, и интерпретация, с другой, она окажется хотя и на полюсе описания, но будет несколько сдвинута в сторону интерпретации.

Интерпретативные подходы: традиционная и «глубинная» герменевтика. Данное направление качественных исследований основано на идеях философской герменевтики (В. Дильтей, М. Хайдеггер, Х.Г. Гадамер и др.) Как и феноменология, герменевтика заинтересована в раскрытии смыслов. Однако «схватывание» смыслов в герменевтике имеет иную природу: понимание смысла здесь никогда не является простым воспроизведением понимаемого в его изначальной самобытности, но всегда совершается в процессе толкования .

Одной из самых важных идей философской герменевтики является идея герменевтического круга как неотъемлемого условия понимания . В контексте работ М. Хайдеггера и Х.Г. Гадамера герменевтический круг нужно понимать не только в методологическом (как непрерывное движение познания между целым и частями текста), но и в онтологическом смысле. Как пишет М. Хайдеггер, «всякое толкование, призванное доставить понятность, должно уже иметь толкуемое понятым» . Иными словами, понимание смысла всегда предполагает жизненное отношение интерпретатора к тексту, его предварительную связь с тем, что сообщается в тексте. Эту герменевтическую предпосылку называют пред-пониманием, поскольку она не достигается в процессе понимания, но предполагается уже заранее данной. Мы входим в исследование с собственными пред-мнениями и пред-суждениями. И самоуничтожение исследователя (в смысле полного очищения его сознания от любых форм пред-суждений) не только недостижимо, но и повлекло бы за собой устранение самой возможности понимания. Другое дело, что в процессе понимания исследователь всегда должен быть готов поставить собственные пред-суждения под вопрос, принимая во внимание то, что говорит другой человек (или текст).

Основываясь на этой философской платформе, герменевтический подход как качественная исследовательская методология прямо позиционируется его сторонниками как интерпретативное предприятие: смыслы всегда рождаются в процессе взаимодействия читателя и текста, и как бы ни был исследователь близок к тексту, обращающемуся к нему в своей «истине», процесс понимания всегда будет напоминать перевод с одного языка на другой, что неизбежно включает в себя переосвещение смысла, осознание интерпретатором своей отделенности от текста и поиск компромисса.

Как и в случае феноменологии, сторонники герменевтического подхода огромное значение придают рефлексии исследователя. Однако в соответствии с общей герменевтической позицией пред-суждения исследователя не откладываются в сторону, но полагаются существенной частью интерпретативного процесса, а потому «вводятся в игру» и «ставятся на карту» - так, что их всегда можно изменить в свете данных опыта. Исследователь пытается, по возможности, эксплицировать свою позицию и отследить, как она связана с изучаемой проблемой. И потому конечный отчет в интерпретативных исследованиях, как правило, включает в себя описание личной позиции исследователя и философско-теоретических оснований, в рамках которых проводилось исследование .

Методология герменевтического анализа данных гораздо менее определенная, чем в случае феноменологических исследований. Т. Кох, например, пишет, что «герменевтика приглашает участников в постоянно свершающийся разговор, но не дает окончательной методологии. Понимание достигается благодаря слиянию горизонтов, которое есть не что иное как диалектическое движение между пред-пониманием исследовательского процесса, интерпретативным каркасом и источниками информации» . Д. Аллен тоже подчеркивает, что не может быть конечного набора процедур, структурирующих интерпретативный процесс, поскольку интерпретация рождается из пред-понимания и диалектического движения между целым и частями текста. Интерпретативный процесс продолжается до тех пор, пока не будет достигнут ощутимый смысл интерпретируемого, отвечающий на исследовательским вопрос, согласующийся с теоретической и ценностной позицией исследователя и, безусловно, подтверждаемый данными. Каким образом возникла именно эта интерпретация - ключевой вопрос, ответ на который интерпретатор должен представить читателю, чтобы последний мог оценить достоинства и недостатки интерпретации .

Еще раз подчеркнем, что в отличие от описательного феноменологического исследования, фокусирующегося на очевидных смыслах сказанного или написанного, в интерпретативном герменевтическом исследовании текст помещается в более широкий контекст (в том числе теоретический), благодаря чему высвечиваются такие его смыслы, которые не даны в тексте с очевидностью. И если феноменологическое исследование тяготеет к однозначности описания, то герменевтический подход предполагает гораздо большую свободу интерпретации. Однако теперь мы должны заметить, что как бы мы ни старались в случае феноменологической конденсации смысла работать лишь на уровне очевидных значений языковых выражений, получаемые нами смысловые единицы тоже будут результатом интерпретации, предполагающей «переосвещение» изначально сказанного и его перевод с одного языка на другой. Вообще провести границу между описанием и интерпретацией невозможно: с философской точки зрения, любое повторение сказанного - уже интерпретация, при которой сказанное попадает в новый контекст и обретает иной голос с присущими лишь ему интонационными оттенками (в этом смысле вполне оправдано называние всех качественных исследований, включая описательные феноменологические, интерпретативными, как мы это делали в начале данной статьи). Вместе с тем, несмотря на философскую неопределенность границы между сообщением прямо сказанного в тексте и собственно интерпретацией, на практике мы действительно способны отличать одно от другого: в одном случае мы вычленяем в тексте структуры и отношения, которые можно увидеть сразу, так сказать, «с первого взгляда», во втором случае мы как будто дистанцируемся от текста и, занимая определенную теоретическую позицию (например, позицию, предлагаемую одной из «глубинных герменевтик» - психоанализом, аналитической психологией, экзистенциальным психоанализом), восстанавливаем концептуальный контекст сказанного.

Это различие описательной и герменевтической (интерпретативной) феноменологии можно проиллюстрировать двумя конкретными исследованиями, выполненными, казалось бы, в очень сходной методической манере. Одна из них, работа Ч. А. Уинтерс, посвящена особенностям жизненного мира пациентов, страдающих хроническим заболеванием сердца , другая же, работа Г. Шёфер, представляет собой исследование женского опыта романтической любви . Оба исследования построены на основе метода интервью с последующим применением тематического анализа полученных данных. Однако в первом - собственно феноменологическом - исследовании автор описывает наиболее значимые темы (переживания неопределенности, изменения и некоторые другие) так, как их понимают сами респонденты, она лишь обобщает прямо транслируемые ими смыслы. Во втором исследовании описание тем (центральных тенденций) и их вариаций (например, темы амбивалентности любви) сопровождается достаточно подробным определением перспективы видения, которой придерживается исследователь, и обсуждением этих тем в определенном теоретическом и ценностном (в данном случае феминистском) контексте. Как интерпретативное построение, текст Г. Шёфер открывает такие смыслы женского переживания романтической любви, которые непосредственно нельзя обнаружить в словах респондентов, но с которыми вполне можно согласиться, заняв предлагаемую автором позицию.

Характеристика интерпретативных подходов останется неполной, если мы не коснемся идеи «глубинной герменевтики » и не покажем ее отличия от классической герменевтики . Как можно видеть из нашего предыдущего изложения, классическая герменевтика, раскрывая условия понимания, исходит из предположения, что нечто (текст) обращается к нам в своей истине . В герменевтике понять текст - значит усилить сказанное им, фокусируясь на заключенных в нем смыслах. Герменевтика предполагает наличие смысловых пробелов в тексте, которые она пытается понять посредством реконструкционной гипотезы о смысле целого. Как уже говорилось, герменевтическая интерпретация сродни переводу с одного языка на другой, когда переводчику приходится предпринимать усилие выражения сказанного в тексте на своем языке. Интерпретатор, как и переводчик, оказывается причастен смыслу сказанного. Одни и те же выражения в зависимости от контекста приобретают разное значение, и интерпретатор собирает из этих выражений связное символическое целое. Традиционная герменевтика, если можно так выразиться, работает «по горизонтали»: она пытается реконструировать связность сообщаемого, не подразумевая выхода в «вертикаль» - дискурс бессознательного.

Однако в психологии зарекомендовала себя и иная традиция интерпретации, инициированная психоанализом. Традиция эта базируется на идее, что в тексте всегда есть такие смысловые разрывы, которые недоступны основанному на языковом пред-понимании традиционному герменевтическому прочтению: разрывы смысла обусловлены бессознательной работой шифровки, так что смысл сказанного оказывается скрыт не только от того, кто слушает, но и от того, кто говорит. Можно по-разному понимать природу бессознательного. Например, можно, ориентируясь на критическое понимание с позиций здравого смысла, полагать, что смысловые искажения обусловлены бессознательными стратегиями самообмана, и соответственно прочитывать сообщения в контексте достаточно широкого повседневного знания человеческой психологии. Можно ориентироваться и на определенные теоретические традиции психологии - психоанализ, экзистенциальную психологию, когнитивные теории и т. д., - и интерпретировать смысловые разрывы в свете тех или иных теоретических представлений о природе и содержании бессознательного. Но в любом случае мы будем полагать, что в сообщении есть нечто такое, что «прячется», скрывается за обычными символическими значениями, одновременно открываясь в них. Усмотреть это «нечто» и уже с его учетом реконструировать символический смысл сообщаемого - задача интерпретатора. В философском смысле такое обращение к «вертикали», предполагающее учет бессознательного и постижение происходящего из того, что сокрыто, нередко относят к «глубинной герменевтике». Можно сказать, что именно идея «глубинно-герменевтического» метода является одним из важнейших философских оснований психологических интерпретаций (ср. размышления о психоанализе как «глубинной герменевтике» ).

Феноменологический и интерпретативный модусы понимания. В одной из работ С. Квале говорит о двух модусах понимания - феноменологическом и герменевтическом - не в смысле целостных методологических подходов , как мы это делали до сих пор, а в смысле локальных установок исследователя , которые последний может сочетать в рамках одного исследования. Феноменологический модус понимания заключается в том, что исследователь пытается «ухватить» смыслы на уровне самопонимания исследуемого. В герменевтическом модусе исследователь не останавливается на том, как сам респондент понимает смысл своего высказывания, но предполагает, что высказывание всегда говорит нечто большее, чем подразумевает говорящий. В герменевтическом модусе понимания высказывание обогащается смыслами, привносимыми в него интерпретатором.

В целом принимая идею Квале о двух разных модусах понимания как локальных установках исследователя, мы бы предложили говорить о феноменологическом и интерпретативном модусах, последний, в свою очередь, подразделяется на собственно герменевтический и глубинно-герменевтический варианты. В своих представлениях об исследовательском интервью Квале в основном следует феноменологической исследовательской традиции (хотя при этом он и выделяет такой тип прочтения, как симптоматическая интерпретация , близкая идеям глубинной герменевтики). Работа с содержанием у Квале, как правило, не подразумевает «вертикали» бессознательного: текст, как это принято в эмпатической и герменевтической феноменологии, обращается к нам в своей истине, услышать которую и призван интерпретатор посредством феноменологического и герменевтического модусов понимания (мы сейчас намеренно обходим стороной социо-конструкционистские воззрения С. Квале, поскольку их раскрытие неактуально для прояснения темы, выделенной в названии этой части статьи). Наше предложение говорить об интерпретативном модусе понимания взамен герменевтического связано с попыткой учесть глубинно-герменевтическую традицию, основанную на идее бессознательного, которая, будучи также интерпретативной, тем не менее, значительно отличается от традиционной герменевтики.

На наш взгляд, выделение двух модусов понимания актуально именно для интерпретативных исследований. В ряде исследований такого рода уместно начинать анализ с техник, традиционно применяемых в феноменологическом подходе (конденсации смысла и выделения тем): на первом этапе анализа данных исследователь представляет сжатое изложение наиболее очевидных смыслов, ориентируясь на самопонимание говорящего, и лишь затем приступает к концептуальной интерпретации текста. Можно думать, что такой тип анализа будет содействовать большей эмпирической обоснованности интерпретаций и контролю произвольности интерпретативных конструкций.

Схема интерпретативного анализа может быть примерно следующей:

смысловые единицы → конденсированный смысл → темы → интерпретация исследователя (на основании исследовательских вопросов и определения теоретической перспективы.

Качество описаний и интерпретаций. Контроль качества - важнейшая часть любого исследования. В методологии количественных исследований критерии качества и процедуры его контроля представлены достаточно подробно. Однако ввиду того, что качественные исследования значительно отличаются от количественных в своих философских и методологических основаниях, их сторонники полагают, что каноны «хорошей науки» в качественных подходах должны быть переосмыслены таким образом, чтобы соответствовать реальности качественного исследования и сложности постигаемых с его помощью феноменов.

По сути, мы можем говорить о двух перспективах разработки концепции «качества» качественных исследований. Одна из них исходит из предположения, что в процесс исследования должны быть встроены внешние процедуры проверки выдвигаемых исследователем пропозиций. В качестве подобных процедур может выступить описанная нами в разделе, посвященном феноменологическому исследованию, техника проверок, которую осуществляют сами респонденты - участники исследования, а также техники триангуляции (использование различных источников и методов сбора данных), коллегиальной проверки (оценка результатов другими исследователями), партнерского дебрифинга (своеобразный анализ пред-установок исследователя в отношении исследования, который проводит отстраненный от исследования коллега) и некоторые другие. С использованием всех подобных техник связаны определенные проблемы. К примеру, согласие или несогласие респондентов с результатами исследования далеко не всегда отражает качество проведенного исследователем анализа, поскольку описания, даваемые исследователем, гораздо более высокого уровня абстракции по сравнению с тем, о чем непосредственно говорили респонденты, а потому могут быть для последних неузнаваемы. Точно так же вряд ли можно ожидать однозначности согласия с результатами от коллег, поскольку их видение обусловлено иной системой пред-установок, иной социальной и личностной позицией. И так далее, Описанный контроль качества посредством процедур внешней проверки неплохо согласуется с эпистемологическими допущениями классической феноменологии, а потому часто применяется именно в такого рода исследованиях.

Другая перспектива оценки качества исследования в большей мере ориентирована на рефлексию интерпретативного модуса качественных исследований. Согласно сторонникам этого взгляда , контроль качества - это процесс «переговоров» исследователей с читателями, в котором первые берут на себя ответственность дать последним как можно более полную информацию, касающуюся данных, процесса исследования и перспективы исследователя, с тем чтобы читатели сами могли оценить, насколько качественно проведена интерпретация. С позиции герменевтического подхода, как мы видели, знание всегда есть результат взаимодействия познающего и познаваемого, интерпретация имеет характер герменевтического круга - перспектива и предпонимание исследователя изначально направляют интерпретацию феномена, которая всегда открыта изменениям по мере того, как изменяется в процессе взаимодействия с феноменом изначальное предпонимание исследователя. Как справедливо замечает С. Фиш , интерпретатор, читая текст, не вычитывает некий истинный смысл текста, но истолковывает этот смысл, основываясь на искусстве вопрошания . Однако представление о том, что нет «уже готового» смысла, отнюдь не означает, что мы неизбежно придем к культивированию произвольности и субъективизма, поскольку сами пути создания смысла ограничены теми институтами и сообществами, частью которых интерпретатор является. Как пишет С. Фиш, «смыслы не объективны и не субъективны, по крайней мере, в том значении, которое придают этим терминам сторонники традиционной системы представлений: они не могут быть объективными, поскольку всегда являются продуктом той или иной точки зрения… и они не могут быть субъективными, поскольку точка зрения всегда имеет социальную или институциональную природу» . Если смысл текста в самом деле есть функция интерпретативного сообщества, то достижение интерпретативного согласия внутри этого сообщества и может выступать конечной целью интерпретатора: исследователь, проводящий интерпретативное исследование, подробно эксплицирует процедуру исследования и свою позицию в отношении данных, и если члены интерпретативного сообщества, приняв перспективу исследователя, смогут согласиться с его интерпретацией, то она обретает статус «валидной» или «истинной» - по крайней мере, до тех пор, пока не будет предложена лучшая, с точки зрения этого сообщества, интерпретация.

Безусловно, описанная форма контроля качества исследования, при которой речь не идет о достижении некого абсолютного знания, но лишь о смелости исследователя «выложить карты на стол» и отдать свое «творение» на суд сообщества, весьма позитивна, поскольку в ней подчеркивается диалогический характер непрерывного производства знания в процессе взаимодействия между людьми и достижения согласия. На наш взгляд, однако, подобная перспектива оценки качества исследования также по-своему проблематична. Действительно, вряд ли верно думать, что качественные данные предоставляют столь уж большие возможности для их произвольной трактовки. Язык, хоть и содержит в себе известную долю свободы понимания и интерпретации (в противном случае гуманитарные науки вообще потеряли бы смысл), всетаки очерчивает достаточно жесткие границы того, куда и как может двигаться интерпретатор. Кроме того, у исследователя всегда есть доступ к смысловым контекстам, в пределах которых он понимает и описывает полученные данные. Интерсубъективность заложена в самих структурах обыденного языка и связана с общностью жизненного мира, который мы делим друг с другом. Вместе с тем правдой остается и то, что чем ближе мы продвигаемся в сторону интерпретативного модуса анализа, тем менее достижимыми становятся интерсубъективно-универсальные высказывания. Тонкость нашего понимания на деле зависит от того, насколько близок понимаемый типу личности, к которому принадлежим мы сами. Существует множество дискурсивных контекстов (не только теоретических, но социальных, политических, ценностных), с которыми исследователь может соотносить (порой бессознательно) свою позицию. Интерпретативное сообщество никогда не бывает однородным, поэтому ориентация на достижение абсолютного консенсуса, пожалуй, выглядит несколько утопично. Кроме того, сообщество часто бывает весьма консервативным и всячески защищается от новизны…

На наш взгляд, для того чтобы можно было говорить о валидном исследовании, внешних процедур контроля качества, как и ориентации на согласие с сообществом, недостаточно. Необходимо разрабатывать внутренние механизмы самокоррекции, встроенные в исследовательский процесс, ответственность за который целиком лежит на самом исследователе. Некоторую ориентацию для понимания таких механизмов, по нашему мнению, дают С. Квале и П. Рикер. С. Квале пишет, что валидизировать - значит задавать вопросы, теоретизировать и проверять . П. Рикер же высказывает идею о полемико-аргументативном характере интерпретации: «Показать, что интерпретация более вероятна в свете того, что нам известно, не то же самое, что показать, что наш вывод истинен. В этом смысле валидизация не есть верификация. Валидизация - это аргументативная дисциплина, сравнимая с юридическими процедурами судебной интерпретации» . И далее: «Процессы валидизации имеют полемический характер... Все интерпретации в области литературной критики и социальных наук могут быть оспорены и вопрос «что может разбить утверждение» - общий для всех аргументативных ситуаций» . Обратим внимание на то, что «испытывание на прочность» интерпретативных конструкций, о котором говорит П. Рикер, очень близко позиции критического рационализма К. Поппера.

В заключение отметим, что интерпретация, при всей своей близости эмпирическому материалу, безусловно, должна иметь «концептуальный вкус». В противном случае описанная исследователем картина либо останется тривиальной, либо рискует быть похожа на случайную зарисовку отдельных эмпирических деталей. Однако для интерпретатора есть и другая опасность - проблема гипер-интерпретации: нередко сторонники интерпретативных типов исследования склонны давать замысловатые интерпретации там, где интерпретации такого уровня вообще не требуются. Проблема гипер-интерпретации остроумно обыгрывается в романе Умберто Эко «Маятник Фуко», герои которого выстраивают накрученные интерпретативные конструкции «тайных знаков», держа в руках, по-видимому, обыкновенный товарный чек. Конструируя такого рода «импрессионистические интерпретации» , исследователи бывают в гораздо большей мере эмоционально захвачены собственными теоретическими установками, чем следуют за эмпирическим материалом, который они, подобно героям упомянутого романа, преобразуют таким образом, что он легко вписывается в построенные ими интерпретативные схемы. Как говорит У. Эко, «фиги в корзине» нередко означают просто фиги в корзине. Сложные и затейливые интеллектуальные построения хороши тогда, когда мы имеем дело со столь же сложным и затейливым материалом. В других случаях, и сторонники феноменологического анализа здесь во многом правы, лучше держаться очевидного. У. Эко полагает, что адекватность интерпретации определяется степенью ее программируемости текстом. Нам представляется, что необходимо ввести понятие масштаба интерпретации как соответствия уровня концептуализаций исследователя характеру и содержанию фактического материала.

Главная » Грамматика » Гуманистический и феноменологический подход к анализу личности, отстаиваемый К. Роджерсом