Битва под конотопом 1659 год. Переяславская рада и армия Выговского

Официальные историки утверждают, что конотопское сражение началось 29 июня, некоторые называют даже сентябрь, но, научившись сомневаться, давайте обратимся к «Летописи Самовидца…». Её автором считают очевидца и участника изложенных событий Романа Ракушку-Романовского[i]. «На другій день зась ЮЛЯ 28 ДНЯ (выделено мною), в середу рано, гетман Виговскій войско вшиковавши козацкое и полскіе корогви, просто на Сосновку рушил… и там … застал великії войска его царского величества, с которими был околничій князь Григорій Ромодановскій и князь Пожареній и иних много началних людей конних и піших, и на килка годин у той переправи великій бой был».

Итак! Слово «зась» и у поляков, и у белорусов до сих пор означает «прочь», «от». Следовательно, на современном наречии фраза должна звучать так: «За день до 28 июля, раним утром в среду…». Именно за день (но не за два!), потому что среда, по действовавшему тогда юлианскому календарю, выпала аккурат на двадцать седьмое. Следовательно, Конотопское сражение произошло в среду 27 июля (06 августа) 1659 года (в XVII веке разница между Новым старым стилями составляла десять суток). А далее, буквально в следующей же строчке Очевидец добавляет: «Іюля 29 Гуляницкій з войском в Конотопі зостал волним от облеження…». И здесь всё сходится! Совершенно логично, что через сутки после проигранного сражения осада Конотопа была снята, а князь Трубецкой отступил «видячи, же на войско трудно от орди»!

И давайте определимся: в отличие от некоторых недобросовестных историков, мы не станем путать всю царскую армию, расположенную под Конотопом со сводным отрядом, подвергшемся реальному разгрому на берегу неширокой лесной речушки…

С московской стороны в сражении приняли участие: кадомские, шацкие и касимовские… татары под командованием второго воеводы армии Севского разряда князя Семёна Романовича Пожарского, усиленные дворянской конницей армии Царского разряда окольничего князя Семёна Петровича Львова; два рейтарских полка Вильяма Джонстона и Анца Георга Фанстробеля, около двух с половиной тысяч запорожских казаков наказного атамана Ивана Беспалова, копейщики и две драгунские роты под общим командованием третьего воеводы армии Белгородского разряда Льва Прокофьевича Ляпунова. Итого - несколько сотен пехотинцев, около семи тысяч всадников русских и около тысячи иноземных (в Европе рейтарский полк, как правило, состоял из трёхсот кавалеристов, такое количество всадников определялось - «караколе»).
На карте изображена точка зрения на Конотопскую битву Днепропетровской областной администрации

Конотопское сражение описано красочно и многократно, потому я буду краток. Год 1659, июля 27 дня, середина недели, ранее утро… Пытаясь деблокировать местечко Конотоп, польские хоругви и пехота Виговского напали на укреплённый лагерь царских войск. После непродолжительного боя, в силу присущего наёмникам низкого боевого духа, гетманская пехота начала беспорядочно отступать, хотя имеется мнение, что бегство было «притворным». Почуяв лёгкую добычу, в погоню бросилась храбрая, но не дисциплинированная дворянская конница князей Пожарского и Львова, в преследование приняла участие и пехота под командованием воеводы Ляпунова. Во след за бегущим неприятелем русские войска переправились через речку Сосновку, оставив болотистую пойму за спиной… «Лапка увязла, всей птичке пропасть». Во фланг вязнущим в грязи всадникам, ударили татары… Спасся только тот, «кто крылатого имел коня»… Князя Пожарского взяли в плен и казнили за: а) «неодобрительные высказывания в адрес гетмана»!; б) В родословной князей Пожарских указано, что Семён Романович был убит в Крыму в 1659 году, за то что «выругал хана по московскому обычаю и плюнул ему между глаз». Igitur, смерть выгодного пленника наступила по причине вспыльчивого характера князя и в следствии мастерского владения русским матерным!

По числу потерь, да и по трактовке событий, мнения расходятся, причём весьма существенно. Количество погибших с русской стороны называется от пяти до тридцати тысяч, некоторых счетоводов «тешит» цифра в пятьдесят тысяч!

«Всего на конотопском на большом бою и на отводе: полку боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого с товарищи московского чину, городовых дворян и детей боярских, и новокрещенов мурз и татар, и казаков, и рейтарского строю начальных людей и рейтар, драгунов, солдатов и стрельцов побито и в полон поймано 4761 человек». Наименьшие потери понесла пехота.

Не знать - не стыдно, стыдно делать вид, что всё знаешь

А теперь рассмотрим основные тактические элементы схематично вышеприведённого боя: нападение, ложный отход, возвращение и/или неожиданный удар в тыл/во фланг. Вывод однозначный, хотя и не оригинальный: «Конотопское сражение блестяще спланировал, провёл и выиграл… татарский полководец Мухаммад по счёту четвёртый из рода Гираев».

Исторической справедливости ради отметим, именно татарская конница (а кавалерия, как род войск практически отсутствовала у казаков) Буджацкой орды[v], перекопского карач-бея Тогая из славного рода Аргын и самого Крымского хана Исляма принесли победы Хмельницкому в национально-освободительной войне (Корсунь, Белая Церковь, Зборов, Пилявцы, Жванцы, Жёлтые воды…).

«Отмечая 350-летие начала Освободительной войны, рядом с урочищем Княжьи Байраки, на околице села Жёлто-Александровка Пятихатского района, открыт памятник. На одной из гранитных глыб отчеканен герб гетмана Богдана Хмельницкого, на второй - герб крымскотатарского рода Гиреев. Стилизованный украинский рушник логически превращается в боевое знамя - символ воинской доблести и союза запорожского казачества и крымскотатарского войска, одержавших на Жёлтых Водах легендарную победу».

Отдельно стоит Берестецкая битва, в которой войско батьки Хмеля подверглось ужасающему разгрому. Но это именно то исключение, что подтверждает правило. Татары в самый разгар сражения внезапно отступили… Но никакой неожиданности не будет, если вспомнить, что именно на конец июня - вторую половину июля 1651 года пришёлся священный месяц Раджаб, один из трёх в мусульманском календаре, когда запрещается воевать, а сама битва (с 27 по 30 июня) проходила… В Курбан-байрам!

Для мусульман, а этим они радикально отличаются от европейцев, религиозный праздник - это не повод бражничать и бездельничать, а причина осмысленной радости, возможность многократно умножить добрые деяния, которые в Судный день смогут перевесить чаши весов собственных деяний. В священные дни и ночи правоверные совершают дополнительно специальные моления-намазы, читают священную книгу Кур’ан, ходят в гости, раздают милостыню, даруют подарки, стараясь порадовать родственников, соседей, знакомых и незнакомых.

Безусловно, Крымский Хан смог бы «напрячь» своих воинов, но... «Восток - дело тонкое». Потери первых дней боёв и смерть родственника Хана Амурат-султана, а по некоторым данным и Тогай-бея - побратима Богдана Хмельницкого, подтвердили глубину совершаемого ими греха и усугубили чувство вины перед Аллахом, Всемилостивым и Милосердным…
Ученье - вот чума; учёность - вот причина…

А вот вам ещё один образчик устойчивого исторического мифа. Год одна тысяча пятьсот семьдесят первый. Крымская орда ворвалась в пределы Московского государства. Дружины князей Бельских, Мстиславских, Воротынских, стрельцы бояр Морозова и Шереметева поспешили занять боевые позиции на берегах Оки, но Кырымский Хан обогнул их, ибо шёл не на Москву... Девлет Гирай стремительно продвигался к Серпухову, где находился Иван IV, прозванный «любящими» подданными «Грозным»…

Отметим, что реальный Великий Князь всея Руси ни капельки не походил на киношного Ивана Васильевича, запомнившегося по фильму Леонида Гайдая, снятого по пьесе Великого Писателя - Михаила Афанасьевича Булгакова.

«Царь Иван был ликом некрасив, Очи имея серы, Пронзительны и беспокойны, Нос протягновенен и покляп. Ростом велик, а телом сух, Грудь широка и туги мышцы. Муж чудных рассуждений, Многоречив зело, В науке книжной опытен и дерзок, А на рабы, от бога данные, Жестокосерд, В пролитьи крови — Неумолим. Жен и девиц сквернил он блудом много. И множество народа немилостивой смертью погубил. Таков был царь Иван».

«Требовалось решительности и великодушия - царь бежал! В Коломну, оттуда в Александровскую слободу, мимо несчастной Москвы; из слободы к Ярославлю, чтобы спастись от неприятеля…».

Не дождавшись приказаний от прячущегося царя, воеводы отвели войска к Москве и вместо того, чтобы дать бой в «чистом поле», заняли городские предместья, переполненные беженцами из ближайших деревень. Князь Бельский и боярин Морозов с «Большим полком» стали на Варламовской улице, полк «Правой руки» Мстиславского и Шереметева - на Якимовской, Воротынский и Татев - напротив Крутиц, Темкин с дружиной опричников расположился за речкой Неглинной.

Тихое ясное раннее утро 24 мая, праздник Вознесения Господня. Москвичи приготовились к затяжным уличным боям, но увидели ад… Никто и не думал тушить огонь, люди горели заживо, давили друг друга, задыхались в дыму, гибли под охваченными пламенем брёвнами разваливающихся домов, бросались в реку и тонули… Крымцы, устрашённые содеянным, отступили в Коломенское.

В три часа не стало Москвы, на пространстве в тридцать вёрст выгорело всё, хоронить погибших было некому, груды трупов наполнили Москва реку, да так, что её течение в некоторых местах почти остановилось. Точное число погибших, как всегда на Руси, никто не считал, одни определили пятьдесят тысяч, другие называют пол миллиона… Орда развернулась и ушла в Крым.

Я не собираюсь оправдывать грабительские походы: сожжённые дома, разрушенные города, тысячи убитых, десятки тысяч пленных, сотни тысяч трагедий и изломанных человеческих судеб. Невольничьи рынки Кафы и Стамбула были переполнены живым товаром… Хотя в самом Крыму ясыря оставляли немного. По старинному крымскому обычаю через пять лет неволи рабов отпускали. Некоторые из вольноотпущенников оставались. Известен случай, когда вторгшийся в Крым (в 1675 г. Г. Е.) атаман запорожцев Иван Сирко захватил огромную добычу, в том числе около семи тысяч христианских пленников и вольноотпущенников... «…числом три тысячи, нашли за лучшее вернуться в Крым, нежели идти в христианскую землю; другие, числом четыре тысячи, пожелали вернуться в свою землю на Украйну. Сирко приказал всех их накормить и потом одних оставил при себе, а других отпустил в Крым. Отпуская последних, спросил у них, зачем они стремятся в Крым; спрошенные отвечали, что в Крыму у них есть оседлости и господарства, и потому там им лучше будет жить, нежели на Руси, где они нечего не имеют. Отпуская тех людей, Сирко не вполне еще верил, чтобы они действительно пошли в Крым, но надеялся, что они вернутся на Русь и, поднявшись на бывшую там могилу, смотрел на них до тех пор, пока их не стало видно. Когда же убедился в их твердом намерении идти в Крым, тогда приказал молодым козакам сесть на коней, догнать отпущенных и всех до единого и без всякой пощады выбить и вырубить». Судя по приведённой цитате, профессора Яворницкого больше заботила историческая справедливость, чем чистота репутации национального героя.

Постараемся и мы очистить портрет Девлет Гирая Кырымского от излишней черноты. «…Жгу и пустошу Россию (писал Хан Иоанну Васильевичу- Г. Е.) единственно за Казань и Астрахань, а богатство и деньги применяю к праху. Я везде искал тебя, в Серпухове и самой Москве […], но ты бежал […] и смеешь хвалиться своим царским величием, не имея ни мужества, ни стыда».

Безусловно, погибшим глубоко всё равно из, каких таких побуждений их лишили жизни, но отметим: «чужой», Девлет Гирай приказал убить несчитанное количество москвичей не из-за врождённой азиатской жестокости, а следуя заповеди из Священной книги Кур" ан: «O те, которые уверовали! Предписано вам возмездие за убитых: свободный - за свободного, и раб - за раба, и женщина - за женщину». За кого же так жестоко мстил злопамятный татарин? «Город был взят и пылал в разных местах; сеча престала, но кровь лилась, раздражённые воины резали всех, кого находили…, в домах, в ямах; брали в плен жён, детей или чиновников. Двор царский, улицы, стены, глубокие рвы были завалены мёртвыми; от крепости до Казанки, далее на лугах и в лесу ещё лежали тела и носились по реке». Выше было сказано уже не о москвичах, а о булгарах, до последнего защищавших свою столицу - Казань от стрельцов и озверевших дружинников Ивана IV.

А «наш» государь? Ведя переговоры с Крымским Ханом, юлил, изворачивался, слал униженные письма полные смирения, обещал уступить Астрахань, а «… когда же опасность миновала, снова царь занялся оным. Из всех городов свезли невест в слободу, и знатных и незнатных, числом более двух тысяч; каждую представляли ему особенно. Сперва он выбрал 24, а после 12, коих надлежало осмотреть доктору и бабкам…»(15).

Вот такими важными государственными делами занимался владетель Северо-Восточной Руси осмелившийся, первым среди Рюриковичей, официально примерить на себя титул «Царя»[x] .

[i] Ракушка-Романовский (Ракущенко) Роман Онисимович (1623 - 1703). Происходил из реестровых казаков. Принимал участие в Освободительной войне 1648 - 54. В 1658 - 63 нежинский сотник, в 1663 - 68 генеральный подскарбий. В 1672 - священник Николаевской церкви в г. Стародубе (на Левобережье).

Придворный чин и должность в Русском государств. С середины XVI века - второй (после боярина) думный чин Боярской думы. В армии окольничие возглавляли полки.

Полковники - Григорий Иванов и Михаил Козловский.

Тактика ведения «огневого боя», при котором первый ряд, произведя залп, немедленно разворачивался и уходил за задний ряд для перезарядки, второй ряд, ставший первым, производил новый залп и т.д.. Обычно построение рейтаров для караколе имело ширину примерно в 20 всадников, а в глубину - в 10-15 рядов.

[v] Буджа́цкая орда́ (Белгородская Орда) - автономное образование ногайцев на территории Буджака, появившееся в начале XVII века. Предводитель орды подчинялся крымскому хану.

Главы четырёх знатнейших крымских родов: Ширин, Барын, Аргын и Кипчак назывались карач-беями.

Коран (араб. «кур ан» - букв. - чтение) - главная священная книга мусульман, собрание проповедей, обрядовых и юридических установлений, молитв, назидательных рассказов и притч, произнесенных Мухаммедом в Мекке и Медине. Самые ранние сохранившиеся списки рубежа 7-8 веков.

Фраза, сказанная красноармейцем Суховым в кинофильме «Белое солнце пустыни». Популярнейший советский фильм снят в 1969 году режиссёром Владимиром Мотылём.

Http://odrl.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=9GSJDoAsQu0%3D&tabid=2279 «Написание о царях московских» И. М. Катырева-Ростовского в переложении М. А. Волошина

[x] так с 1276 года русские князья обращались к Хану Правого Крыла «Улуг улус» (улуса Джучи или «Золотой Орды»), вассалами которого до 1480 года были почти все княжества Северо-восточной Руси.

В 1654 году Запорожское войско приняло подданство русского царя, с этого и началась русско-польская война. Поначалу она шла удачно для русских войск, было подписано временное Виленское перемирие. Но после смерти гетмана Богдана Хмельницкого среди казацкой верхушки началась борьба за власть в Гетманщине. Часть казаков перешла на сторону поляков. Хмельницкий хотел передать булаву своему сыну Юрию, однако тот был еще мал. Поэтому на время малолетства Юрия гетманские обязанности исполнял писарь Иван Выговский, который позднее при поддержке части казачества и польской шляхты стал гетманом. Царь Алексей Михайлович его избрание одобрил. Однако Выговский не пользовался популярностью у левобережных полков, те опасались того, что он поляк.

Гетман Иван Выговский

В 1658 году Выговский окончательно встал на сторону Речи Посполитой в войне и заключил с ней Гадячский договор, по которому ему обещали создание Княжества Русского. Однако сейм одобрил только титул великого гетмана, но не создание княжества. Казаки были недовольны подчинением Польше, против Выговского выступила Запорожская Сечь и другие казачьи полки. Для усиления своих позиций гетман обратился за поддержкой к крымскому хану Мехмеду IV Гирею и присягнул ему.

С войсками крымских татар Выговский сумел жестоко подавить полтавское восстание в июне 1658 году. Это стало началом гражданской войны в Гетманщине, названной «Руина». Уже в августе гетман выступил против русских войск: участвовал в осадах Киева, поощрял набеги татар, нападал на русские крепости. На Украину вошли войска князя Григория Ромодановского, которого поддержали казаки, выступавшие против гетмана. Уже осенью Выговский запросил перемирия и подтвердил свою верность русскому царю. Но в декабре, соединившись с татарскими и польскими войсками, он снова пошел против русских войск. Выговский стал угрозой для южных границ Русского государства, а после слухов о новом походе Выговского на Киев, был организован большой поход русских войск на Гетманщину.

Татарский лучник

Князь Алексей Трубецкой, который в марте 1659 года двинулся против Выговского, сначала попытался склонить гетмана к миру и провел в переговорах около 40 дней. Когда же стало понятно, что договориться нельзя, Трубецкой осадил Конотоп, куда Выговский прислала татар, которые грабили и жгли соседние деревни, разоряли города и брали пленных. На помощь подошли войска князей Куракина и Ромодановского, а также гетмана Беспалого. Трубецкой попытался взять город штурмом, но атака провалилась. Погибли 252 человека и около 2000 были ранены. Князь вернулся к осадной тактике. К июню 1659 года горожане требовали сдать город, начались дезертирства. Но ситуацию переломили подошедшие к Конотопу основные силы Выговского и крымское войско.

28 июня 1659 года крымские татары напали на сторожевые отряды, охранявшие лагерь русской армии Трубецкого, после чего бежали за речку Куколку. К реке был послан четырехтысячный отряд под началом князей Семена Пожарского и Семена Львова, с ними же пошли и казаки-запорожцы, верные русскому царю. Всего же общая численность русских войск составляла 28 600 человек, а отряд Беспалого — 6660 казаков. Войска коалиции, включавшие в себя крымских татар, польских наемников и отряды самого Выговского насчитывали более 50 000 человек.

Реконструкция первого этапа битвы, отряд Пожарского попал в засаду.

Когда отряд Пожарского погнался за татарами, то на него с тыла напали выступившие из леса войска хана. 6-тысячный отряд не смог противостоять 40-тысячной армии Мехмеда IV Гирея. Татары окружили войска Пожарского и разбили их в ближнем бою. Спаслись немногие, сам Пожарский, сражавшийся до последнего, попал в плен. Выговский в бою не участвовал, он с поляками подошел уже когда отряд русского войска был окружен.

Трубецкой, узнав о положении дел, послал Пожарскому на помощь конные части полка князя Ромодановсого, но тут уже подошли войска Выговского. Ромодановский, узнав о том, что отряд Пожарского уничтожен, принялся организовывать оборону на Куколке. На помощь ему отправились еще около 2000 человек. Даже имея троекратное превосходство в численности на переправе реки над почти 5-тысячным отрядом русского войска Выговский не смог добиться успеха. Все атаки выговцев были отбиты, в казацких рядах был слабый моральный дух, т. к. многих рекрутировали под угрозой отдать их семьи в рабство татарам. Выговский был вынужден опираться на польско-литовские хоругви. К вечеру Выговскому все же удалось с боем взять переправу. Ромодановскому пришлось отступить к обозу армии Трубецкого.

На следующий день выговцы и татары двинулись к лагерю русских войск и попытались осадить его. Завязалась артиллерийская дуэль, а к ночи Выговский решился на штурм, но атака провалилась. Выговский был ранен, его войска отбросили на 5 верст на позиции, занимаемые до взятия переправы. На два дня все стихло.

Конотопская битва

Трубецкой понимал, что осаждать Конотоп, имея в тылу многотысячную вражескую армию бессмысленно. Он снял осаду города и стал отступать под прикрытием движущегося обоза. Хан и Выговский попытались напасть на отступавших, но атака провалилась и они потеряли около 6000 человек. Вскоре из Путивля на помощь Трубецкому вышел со своими войсками воевода Долгоруков, то Трубецкой развернул его, заявив, что имеет достаточно сил для обороны. 4 июля русские войска начали переправу через реку Сейм, которая окончилась только 10 июля. Во время нее хан и Выговский снова пытались атаковать русское войско и вели артиллерийский огонь, они разбили несколько возов, но большого ущерба не нанесли. 10 июля Трубецкой с войском пришел в Путивль.

Сначала пленных русских хотели отдать за выкуп, но татары были против. Всего в конотопском бою было убито и взято в плен 4769 человек. Основные потери пришлись на отряд Пожарского. Сам Пожарский был казнен в плену, как и 249 «московских чинов». Казаки Беспалого потеряли около 2000 человек, а Трубецкой около 100 человек при отступлении к Путивлю. Потери Выговского составили около 4000 человек, крымские татары потеряли 3000—6000 человек. Выговский, который хотел этой битвой укрепить свою легитимность и авторитет, потерял в итоге всякое уважение. Разочарованные соратники решили свергнуть гетмана.

1654 год - Вся Украина возносит благодарственную молитву - Царство Русское пришло на помощь казакам в их борьбе против Речи Посполитой и польского панства, против тех, кто довел весь украинский народ до крайних степеней нищеты, кто угнетал православную веру и всеми силами насаждал на Украине польский язык, тех, кто пытался сломить и уничтожить саму суть и цивилизационное ядро нашего народа.

1657 год - умирает человек, без преувеличения спасший Украину от польского гнета и ее народ от утраты своих корней и утери своих предков, языка и культуры, человек, предотвративший гибель и ассимиляцию наших предков, - гетман Богдан-Зиновий Михайлович Хмельницкий. Вопреки воле Богдана Хмельницкого гетманом становится Иван Выговский - глава Генеральной Канцелярии, известный своей пропольской ориентацией. Основой его власти становится террор руками иностранных наемников.

1658 год - Иван Выговский, изменив своей клятве и заветам Переяславской Рады, подписывает с поляками Гадячский договор, по которому Гетманщина под названием Великое княжество Русское входит в Речь Посполитую как составная часть, наделённая внутренней автономией. Польской шляхте и католической церкви возвращается отнятое казаками имущество. Изгнанным во время казачьего бунта полякам разрешается вернуться.

Однако на этот раз вспыхнуло восстание уже против самого Выговского. Народ не желал возвращения польского национального и религиозного гнёта на Малой Руси даже в смягчённой форме. Речь Посполитая, в свою очередь, не намеревалась соблюдать внутреннюю автономию Великого княжества Русского: польский сейм ратифицировал Гадячский договор лишь в односторонне-урезанном виде. Оппозицию против Выговского возглавили полтавский полковник Мартын Пушкарь, кошевой атаман Яков Барабаш. Чтобы навязать свою власть казачеству, Выговский присягнул как польскому королю, так и крымскому хану Мехмеду IV Гирею, в надежде на военную помощь. После подавления восстания Выговский начал репрессии против старшины. В июне 1658 года по приказу гетмана был убит переяславский полковник Иван Сулима, через несколько месяцев лишился головы новый переяславский полковник Колюбаца, расстреляли корсунского полковника Тимофея Оникиенко, вместе с полковниками были казнены 12 сотников разных полков. Спасаясь от гетмана, бежали уманский полковник Иван Беспалый, паволоцкий полковник Михаил Суличич и генеральный есаул Иван Ковалевский. Яким Самко бежал на Дон.

Царь Алексей Михайлович, не желая войны, начал переговоры с Выговским о мирном разрешении конфликта, которые не принесли результата. 26 марта 1659 года князь Алексей Трубецкой двинулся против Выговского. Имея предписания сперва склонить Выговского к миру, а не воевать, Трубецкой провёл около 40 дней в переговорах с послами Выговского. После окончательного провала переговоров Трубецкой принял решение начинать военные действия. 20 апреля князь Трубецкой подошёл к Конотопу и осадил его. 21 апреля под Конотоп подошли полки князя Фёдора Куракина, князя Ромодановского и гетмана Беспалого. Полки встали тремя отдельными лагерями: полк Трубецкого встал у села Подлипное, полк Куракина «по другую сторону города», полк Ромодановского к западу от Конотопа. Общие силы составляли около 28 тысяч человек, в том числе почти 7 тысяч казаков. 29 апреля, не желая терять время на осаду, князь приказал штурмовать город. Атака окончилась безрезультатно, погибло 252 человека, ранено было около 2 тысяч. Трубецкой вновь перешёл к осадной тактике, которая, однако, осложнялась отсутствием крупнокалиберной артиллерии. К началу июня 1659 года положение осаждённых стало критическим, горожане требовали сдать город. Ситуация изменилась, когда к Конотопу подошли крымское войско и главные силы Выговского - 35 тысяч татар Мехмеда Гирея, около 16 тысяч казаков и порядка 3 тысяч наемников.

Действия отряда князя Пожарского

28 июня 1659 года крымские татары напали на малочисленные конные сторожевые отряды, охранявшие лагерь русской армии Трубецкого, осаждавшей Конотоп, после чего бежали за речку Куколку (Сосновку). Князь Трубецкой с ратными людьми «вышли за обозы, и от обозов товарыщи боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого и стольника князя Федора Куракина окольничие с государевыми ратными людьми своих полков ходили против тех изменников черкас и татар к деревне Сосновке к переправе». Основные силы русского войска остались под Конотопом. К Сосновке был послан конный отряд под началом князей Семёна Пожарского и Семёна Львова (около 4 тысяч человек), а также верные русскому царю казаки-запорожцы гетмана Ивана Беспалого с полковниками Григорием Ивановым и Михаилом Козловским «с Войском Запорожским с двумя тысячми людей». Пожарский атаковал татар нуреддин-султана Адиль-Гирея (второго наследника престола) и наёмников, нанёс им поражение и погнал в юго-восточном направлении. Пожарский и Львов, преследуя бегущих татар и немецких драгун, двигались в сторону села и урочища Пустая Торговица, когда из леса выступила многотысячная армия хана, оказавшаяся в тылу русского отряда. Отряд Пожарского попал в засаду. Русскому отряду противостояла 40-тысячная армия, в состав которой входили крымские татары под командованием хана Мехмеда IV Гирея и наёмники. Пожарский попытался развернуть отряд в сторону основного удара ханских войск, но не успел. Имея значительное превосходство в живой силе, татарам удалось окружить отряд Пожарского и разбить его в ближнем бою. Сам князь Семён Пожарский, до последней возможности сражаясь с врагами, «многих… посекаша и храбрство свое велие простираше», попал в плен. Об упорном характере боя свидетельствуют описания ранений тех, кто сумел вырваться из окружения и добраться до лагеря Трубецкого. Гетман Выговский не участвовал в этом бою. Казацкие полки и польские хоругви подошли к переправе спустя несколько часов после сражения, на втором этапе битвы, когда отряд Пожарского уже был окружён.

Действия отряда князя Ромодановского

Получив сведения о столкновении отряда Пожарского с крупными силами противника, Трубецкой выслал на помощь конные части из воеводского полка князя Григория Ромодановского: около 3000 всадников из дворян и детей боярских, рейтар и драгун Белгородского полка. Навстречу, к переправе вышли войска Выговского. Узнав от вырвавшихся из окружения о том, что отряд Пожарского уже уничтожен, Ромодановский принял решение о организации обороны на реке Куколке. В подкрепление к Ромодановскому были высланы резервный рейтарский полк полковника Венедикта Змеева (1200 человек) и 500 человек дворян и детей боярских из воеводского полка Андрея Бутурлина. Имея троекратное численное превосходство на переправе Куколки, Выговский не смог добиться успеха. Ромодановский, спешив свою конницу, укрепился на правом берегу реки у села Шаповаловка. Бой продолжался до позднего вечера, все атаки выговцев были отбиты. В виду низкого боевого духа казаков, многие из которых были рекрутированы насильно под угрозой отдать их семьи в рабство татарам, Выговскому пришлось опираться на польско-литовские хоругви. К вечеру драгуны коронного полковника Йожефа Лончинского и наёмники Выговского (литовского капитана Яна Косаковского) с боем сумели взять переправу. Об успехах в бою за переправу казаков источники не сообщают. Сам Выговский признал, что именно «драгуны выбили с переправы» русские части. Однако, решающими факторами поражения Ромодановского стали выход противника в тыл обороняющимся и обходной манёвр крымского хана со стороны Торговицы через реку Куколку (Сосновку), брод через реку и болото был показан им перебежчиком. Ромодановскому пришлось отступать к обозу армии князя Трубецкого. Отступлением князя Ромодановского закончился первый день сражения.

29 июня войска Выговского и Крымского хана выдвинулись к лагерю князя Трубецкого у села Подлипное и «учали по обозу и в обоз стрелять из пушек, и повели к обозу шанцы», пытаясь взять лагерь в осаду. К этому времени князь Трубецкой уже успел закончить объединение лагерей своей армии. Завязалась артиллерийская дуэль. В ночь на 30 июня Выговский решился на штурм. Атака закончилась провалом, а в результате контратаки русской армии войска Выговского были выбиты из своих шанцев. В ходе ночного боя сам Выговский был ранен. Ещё немного и войско Трубецкого «овладело б (нашим) табором, ибо уже вломилось в него», - вспоминал сам гетман. Войска гетмана и хана были отброшены на 5 вёрст и встали за деревней Сосновкой, откатившись на позиции, занимаемые до штурма сосновской (через реку Куколку-Сосновку) переправы. После этого наступило двухдневное затишье.

Несмотря на успех ночной контратаки армии Трубецкого, стратегическая обстановка в районе Конотопа изменилась. Далее осаждать Конотоп, имея в тылу многочисленного неприятеля, стало бессмысленным. 2 июля Трубецкой снял осаду с города и армия, под прикрытием движущегося обоза (вагенбурга, гуляй-города), начала отход к реке Семи. В миле от Конотопа Выговский и хан попытались напасть на армию Трубецкого. Эта попытка вновь окончилась неудачей. По словам пленных, потери Выговского и хана составили около 6 000 человек. В этом бою большие потери понесли и наемники Выговского. Потери русской стороны оказались минимальны. 4 июля стало известно, что путивльский воевода князь Григорий Долгоруков выступил на помощь армии князя Трубецкого. Но Трубецкой приказал Долгорукову вернуться в Путивль, сказав, что у него достаточно сил для обороны от противника. В этот же день русские войска встали на реке Семи и начали переправу. С 4 по 10 июля продолжалась переправа. С 4 по 6 июля войска хана и Выговского пытались атаковать армию Трубецкого и вели артиллерийский огонь. Им удалось разбить артиллерией несколько возов, но большого урона армии князя причинить не удалось. 10 июля, закончив переправу, князь Трубецкой пришёл в Путивль.

Согласно российским архивным данным из Разрядного приказа, «Всего на конотопском на большом бою и на отводе: полку боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого с товарищи московского чину, городовых дворян и детей боярских, и новокрещенов, мурз и татар, и казаков, и рейтарского строю начальных людей и рейтар, драгунов, солдатов и стрельцов побито и в полон поймано 4769 человек». Основные потери пришлись на отряд князя Пожарского. Почти полностью погиб рейтарский полк Анца Георга фон Стробеля (Фанстробеля), потери которого составили 1070 человек, включая полковника, подполковника, майора, 8 ротмистров, 1 капитана, 12 поручиков и прапорщиков. Войско Запорожское, согласно докладу гетмана И. Беспалого, потеряло около 2000 казаков. На долю кавалерии приходятся главные потери армии, пехота за все время боев потеряла всего 89 человек убитыми и пленными. Общие потери армии князя Трубецкого за время отступления к Путивлю составили около 100 человек. Потери Выговского составили около 4 тысяч человек, крымские татары потеряли 3-6 тысяч человек.

Можно ли считать исход битвы разгромом русских войск армией Выговского? Однозначно нет, даже и поражением назвать сложно. Действуя в условиях практически двукратного превосходства сил противника, Трубецкой после поражения отряда Пожарского смог перехватить инициативу в сражении, достиг ряда важных успехов и обеспечил успешное отступление - подчеркиваем, не бегство, а именно ОТСТУПЛЕНИЕ - перед лицом превосходящих лиц противника, сумев сберечь не только вверенные ему жизни воинов, но и практически весь обоз. Так что с военной точки зрения действия князя Трубецкого если не безукоризненны, то очень близки к этому.

После столкновения при Конотопе политический авторитет гетмана Выговского, легитимность избрания которого на гетманский пост после смерти Богдана Хмельницкого изначально ставилась под сомнение, упал ещё больше. Разочарованные гетманом соратники Выговского приняли решение свергнуть своего лидера. Собственно, сражение под Конотопом являлось попыткой военными мерами укрепить политическую и личную власть Выговского, которую отказывалось признавать казачество. Результат оказался прямо противоположным. Сразу же после отступления Трубецкого в Путивль на Гетманщине разгорелись крестьянские и городские восстания, подпитываемые действиями союзных с Выговским крымских татар, которые грабили крестьянские и казацкие поселения, уводили в рабство женщин и детей. Против Выговского выступил и его недавний соратник Иван Богун, подняв восстание на Правобережной Украине. Запорожский кошевой атаман Иван Серко напал на ногайские улусы, выполнив поручение князя Трубецкого и гетмана Беспалого. Это вынудило крымского хана оставить Выговского и уйти с войском в Крым. После этого похода Иван Серко с войском Запорожским двинулся против Выговского и разбил посланного ему навстречу Выговским полковника Тимоша с войском. Вскоре к восставшим против Выговского городам Ромны, Гадяч, Лохвица присоединилась усмирённая Выговским в предыдущем году Полтава. Против Выговского выступили некоторые духовные лица: Максим Филимонович, протопоп из Нежина, и Семён Адамович, протопоп из Ични. К сентябрю 1659 года присягу «Белому царю» приняли бывшие союзники Выговского в Конотопской битве: полковник киевский Иван Екимович, переяславский - Тимофей Цецюра, черниговский - Аникей Силич. Полковник Тимофей Цецюра, воевавший на стороне Выговского под Конотопом, рассказал Шереметеву, что полковники и казаки, бились с русскими ратными людьми «по большой неволе, боясь изменника Ивашки Выговского, что он многих полковников, которые не похотели послушать, велел посечь, а иных расстрелял и вешал, а многих казаков с женами и с детьми отдал в Крым татаром».

17 октября 1659 года казацкая рада в Белой Церкви окончательно утвердила Юрия Хмельницкого в роли нового гетмана казачества. Выговского принудили отречься от власти и официально передать гетманские клейноды Хмельницкому. На Раде всё Войско Запорожское «учинилось под его Великого Государя самодержавною рукою в вечном подданстве по-прежнему». Выговский же бежал в Польшу, где впоследствии был казнён по обвинению в измене - закономерный конец для предателя.

XIII

В начале ноября Ромодановский вступил в Малороссию с войском и распустил в народе пространный универсал, в нем исчислялись преступления Выговского, как и в прежней грамоте, данной Полтавскому полку, опровергались клеветы, распущенные им и его сторонниками, будто царь хочет уничтожить казачество, затрагивались интересы и народа: указывалось, что, по статьям гетмана Хмельницкого, из доходов, собираемых в Малороссии, следовало давать жалованье казакам, а Выговский не давал его и присваивал доходы, платил из них иноземному войску, которое держал таким образом на счет малороссийского народа, для его же отягощения. Малороссийский народ приглашался содействовать великороссийскому войску и доставлять ему продовольствие. По смыслу этих статей, как бы целому народу отдавалось на суд недоразумение, возникшее между московским правительством и гетманом.

С своей стороны и Выговский распустил в народе универсал в Полтавский полк, убеждал казаков оставаться ему покорными и стоять против неприятеля, то есть великорусских войск: «а в противном случае, – выражался он, – нам ничего иного не приведется учинить, как, освидетельствовавшись милостивым Богом, со всем Войском Запорожским объявить вашу злобу всему свету».

Пришествие Ромодановского было сигналом для пушкаренковой партии. Она ожила. По приказу Ромодановского, к войску его начала собираться разогнанная голота, почуявшая грабеж; опять составился полк дейнеков. Полковники Иван Донец и Степан Довгаль начальствовали малороссиянами; им придали московских ратных людей. Взяли Голтву. Казаки и мещане присягнули в верности царю. Потом Довгаль разбил миргородцев под Сорочинцами. Затем 23 октября дейнеки ворвались в Миргород и ограбили его так, что жители, – по известию летописца, – остались совершенно голыми. На другой день Ромодановский вошел в Миргород. Степан Довгаль сделался опять полковником. Оттуда ополчение двинулось к Лубнам. Швец не в состоянии был защищаться, – собрал казаков и заранее вышел; состоятельные люди с своими пожитками бежали во все стороны.

Дейнеки, забежавши вперед в Лубны, разорили и сожгли их. Напрасно Ромодановский, желая спасти город, посылал ратных московских людей выгнать их. Дейнеки были ужасно злы против лубенцев. Они, – говорили дейнеки, – лубенские казаки пуще всех нас разоряли, дома наши пожгли, жен и детей наших татарам отдали; в прошлом году запорожских казаков три тысячи перебили. Ограбили Мгарский монастырь, где нашли деньги, замурованные в стене, – по обычаю того времени: князь Ромодановский едва удержал толпу от конечного разорения обители. Из Лубен ополчение двинулось далее, разорило Чорнухи, Горошин, Пирятин; под Варвою имело незначительную стычку с Гуляницким. В Переяславль был послан жилец Хметевский и колонтаевский сотник Котляренко уговаривать казаков и чернь отстать от Выговского. Потом князь расположился с войском под Лохвицею на зимние квартиры. Дейнеки бродили по левобережной Украине, грабили зажиточных, сожигали их дома...

Лохвицкий лагерь князя Ромодановского наполнялся и великорусскими ратными людьми, и казаками. Прибыли князь Куракин, князь Семен Пожарский и Львов. Чем более весть о договоре с Польшею разносилась в народе, тем охотнее простаки, отвращаясь от мысли побрататься с ляхами, бежали к великороссийскому войску. К Ромодановскому явился генеральный судья Беспалый, недавно назначенный в эту должность. Князь собрал горсть верных царю казаков и предложил избрать гетмана; они выбрали Беспалого. Новый гетман утвердил свое пребывание в Ромне. Вместе с ним назначен генеральным есаулом Воронок. Вероятно, тогда же были избраны новые полковники, вместо отпавших от царя приверженцев Выговского: вместо Швеца избран был Терещенко; у полтавцев был на полковничьем уряде Кирик Пушкаренко. В Украине образовалось два управления и два гетмана. Но не хотел сложить с себя достоинства и третий – Искра, бунчуковый товарищ Полтавского полка. Он писал в Москву, ссылался на то, что ему указали гетманское достоинство еще в Москве, уверял, что народ стоит за него. Правительство не нашлось сделать ничего лучше, как поручить самому Ромодановскому утвердить, по своему усмотрению, кого-нибудь из двух. Искра явился в Гадяч, называл себя гетманом, собирал около себя поспольство и готовился свергнуть и Выговского, и Беспалого. По зову Ромодановского 1-го декабря он отправился к Лохвице, и «так, – говорит летописец, – был упоен мыслью о предстоявшем гетманстве, что не побоялся идти в сопровождении незначительного отряда, хотя по всей левобережной Украине отряды партии Выговского сражались с дейнеками. За семь верст от Лохвицы на Искру напали Чигиринские казаки под начальством Скоробогатенка. Искра напрасно просил помощи у князя через гонцов. Ромодановский отговаривался ночным временем и послал отряд тогда уже, когда этот отряд мог увидеть одни трупы. «Угасла искра, готовая блеснуть!» – говорили украинцы. Ромодановский избавился от необходимости выбирать одного из двух. Но в конце января, как кажется, Ромодановского не было уже в Лохвице: является там главным начальником князь Федор Куракин.

Такими стычками ограничивались военные действия. Выговский долго не трогался. Он не доверял своим казакам, видел повсеместное колебание и надеялся на помощь от Крыма и Польши, а между тем составлял наемную дружину из сербов, волохов, немцев и поляков: последних пришло к нему три тысячи под начальством Юрия Потоцкого и Яблоновского, да два драгунских полка под командой Лончинского. С одной стороны он выжидал, как приняты будут в Варшаве статьи, постановленные им с Беневским, с другой – заискивал расположение хана, но в то же время показывал желание оставаться верным царю и отправил в Москву послом белоцерковского полковника Кравченка.

В Москве приняли Кравченка очень ласково, как вдруг в конце декабря пришла весть, что Скоробогатко уничтожил Искру, а переяславский полковник Тимофей Цыцура нападал на великорусских ратных людей. Это сочтено было вероломством, так как Выговский прежде объявил воеводам, что посылает к царю посольство, и на этом основании, считая войну приостановленною, воеводы выпустили из осады в Варве Гуляницкого. Положение Кравченка в Москве было затруднительное: его стали было считать шпионом, однако Кравченко упросил, чтоб ему дозволили послать гонцов с письмами к гетману и полковникам. Вместе с двумя малорусами, сотником и атаманом Белоцерковского полка, отправлен был в Малороссию от царя посланцем майор Григорий Васильевич Булгаков с подьячим Фирсом Байбаковым. Ему поручалось узнать подлинно состояние дел в Малороссии, желают ли казаки, чтоб у них оставался гетманом Выговский или хотят его переменить, как он, искренно ли хочет принести повинную или думает водиться с поляками, крымцами и другими иноземцами, как велики его силы и пр. Булгаков должен был вручить ему грамоту не иначе, как при старшинах, и ни в каком случае не отдавать ее наедине. Байбакова следовало отпустить заранее с вестями.

Царь, делая Выговскому выговор за нарушение перемирия, назначал в течение зимы в Переяславле раду. Для этой цели будет прислан князь Алексей Никитич Трубецкой. Вместе с ним на этой раде должны присутствовать Ромодановский и Шереметев. Эта рада должна будет отыскать и наказать виновников смут и установить порядок. Само собою разумеется, что ни гетману, ни его сообщникам не могла быть по вкусу эта рада: она была бы собрана под влиянием и гнетом бояр и не была бы благосклонна к тем, которые показывали охоты более стоять за свои вольности, чем угождать Москве, при том же у Выговского и старшин было много врагов: они бы заговорили тогда громко и с успехом. Понятно, что Булгакова ожидал не слишком любезный прием.

Уже на дороге в Конотопе он испытал неприятности. Он отправил сотника к Гуляницкому известить, что сам он поедет к гетману, а Байбаков уедет назад, и потому, как себе, так и Байбакову, просил провожатых. Гуляницкий принял грубо сотника и объявил, что не даст Байбакову провожатых. «Коли они оба посланы к гетману, так пусть оба и едут, у меня нет приказа одного отпускать к гетману, а другого назад». Он так же и Булгакову не хотел давать провожатых на Киев, как желал Булгаков.

Булгаков и Байбаков пошли сами к Гуляницкому. Подтвердив то же, что сказал сотнику, нежинский полковник сказал: государь ваш посылает к нам, как будто мира хочет, а в то же время беспрестанно присылает войска да подущает своевольников. Турки и жиды лучше вас; у турка нам лучше было бы, чем у москалей.

Посланцы стали было оправдываться. Гуляницкий обругал их матерною бранью и, между прочим, пригрозил москалю шведами! «Нигде того не повелось, – сказал Булгаков, – чтоб послов и посланников невинно бранить».

Они уехали и 8-го января прибыли в Переяславль: на дворе, где они пристали, тотчас появились драгуны в немецком платье и стали на карауле у дверей и у окон. Им объявили, что к гетману их не пустят, а будут они ждать его здесь, что в городе первое лицо Немирич и просит их к себе обедать.

Немирич, человек европейский, принял их вежливо и пил с ними за здоровье государя, что очень понравилось московским гонцам. Еще более они были довольны, когда увидали за столом пленных земляков, бывших воеводами, и узнали, что Немирич часто их ласкает и угощает, да и вообще другим пленным посылает хорошее кушанье. Они не утерпели, чтоб не поблагодарить его и не обнадежить царскою милостью, которой Немирич никогда не искал. Но вежливость не помешала Немиричу потребовать от них письма, которые посылал Кравченко, и когда они отговаривались, что должны их отдать тем, к которым они написаны, Немирич послал к ним асаула и приказал отнять у них эти письма насильно.

10-го января прибыл гетман, встреченный Немиричем с большим почетом, с пушечною пальбою. 18-го числа явились к нему царские посланцы; они прошли посреди вооруженных рядов мушкетеров, одетых по-немецки, и нашли Выговского в светлице вместе с обозным, судьями и есаулами, и там вручили ему грамоту от царя, проговорив обычные формальности.

Когда грамота была прочтена вслух, Выговский сказал: «В царской грамоте писано, чтоб раде быть в Переяславле при ближнем боярине князе Алексее Никитиче Трубецком, при Василии Борисовиче Шереметеве, да при окольничьем Григории Григорьевиче Ромодановском и товарищи. Нет, мне трудно съезжаться с боярами. Знаю, какой у них умысел: хотят поймать гетмана и голову ему отсечь или язык вырезать, как сделали киевским старцам. Лучше быть не то что в подданстве, а даже в полону у турка, чем в подданстве у москалей. На Цибульнике или на Солонице, пожалуй, съедемся. А посланников моих за что бранили и расстрелять хотели в Москве? Чем посланники виноваты. Вот я над вами то же сделаю... прикажу вас расстрелять. Вот еще в грамоте пишется – тех карать, кто всему злу причиною: да и без рады можно знать, что всему причиною Шереметев да Ромодановский. Зачем Василий Борисович из Киева с ратными людьми прочь не выступает, а Григорий Григорьевич зачем из черкасских городов за рубеж не уходит? Сверх того еще недавно приходил князь Федор Федорович Куракин и много мест разорил, и пришел в Лохвицу на помочь, а с ним сложились своевольники, которых бы всех казнить следовало. Меня называют клятвопреступником: нет, я не клятвопреступник; я ничего такого не сделал: я присягал государю на том чтоб мне быть в подданстве, а не на том, чтобы быть в городах наших московским воеводам и чтоб москалям над нами пановать. Никогда этого не будет. Я теперь иду на войну, но не против государевых ратных людей, а против Своевольников, а кто за них будет стоять, я и с теми буду биться. Эти письма, что писал Кравченко, писаны поневоле; боясь смерти, писал он так, как велено было писать; и вы то же будете делать, когда я вас заставлю. Я служил государю верно, еще когда был писарем – уговаривал гетмана Хмельницкого и всю Малую Россию подвел под высокую руку его царского величества; а меня теперь называют изменником и клятвопреступником и беспрестанно дают своевольникам печатные и писанные грамоты, и велят им вчинать бунты. Вот что пишет боярин Василий Васильевич Шереметев. Принесите и прочтите тот лист, который он написал ко всей черни и ко всему Войску Запорожскому».

Прочитали грамоту Шереметева. В ней говорилось, что Выговский забыл страх Божий, отдает Малую Россию полякам, что поляки хотят малороссиян убивать, разорять, поработить в неволю, по-прежнему владеть Украиною, искоренить православную веру. Грамота оканчивалась словами: и вам бы, памятуя свои присяги, к полякам не приставать и в черкасских городах жить им не давать и учинить вам над поляки тож, как и наперед сего вы полякам учинили, сослався с нами, а мы по вашей ссылке помогать вам и за вас стоять готовы.

Булгаков говорил на все это, что государь указал быть раде для усмирения междоусобий и кровопролития, а не для того, чтоб гетмана поймать; что Кравченка никто не думал расстрелять, и ему в Москве нет никакого оскорбления, что боярин Шереметев прибыл в Киев по царскому указу, по челобитью казацких посланцев, и если это им досадно, то они должны были просить государя сменить его, а не ходить на него войною, и что если Куракин прибыл под Лохвицу, то это потому, что черкасы в правде не устояли, а что будто своевольникам давались печатные и писанные грамоты завислыми печатьми, про то они не знают.

Но всякие речи и доводы были напрасны. Бывшая там старшина говорила в таком же духе, как гетман, и посланцы поняли, что от них, как они выражались, обращенья не будет.

По возвращении в свой двор, посланцы вели тайную беседу с одним из караульных драгунов. Все эти драгуны у гетмана, объяснил он, не немцы, а ляхи и поляшенные казаки. Когда драгуну дали подарок, он сообщил посланцам, что Выговский собирается с ляхами и немцами выгнать Ромодановского и отнять Киев от Шереметева, что у него теперь ляхов тысячи три, а скоро будет тридцать тысяч; но как только явится большое царское войско, все драгуны, кроме ляхов, от него отступят; и у него такая мысль, чтоб, забравши с собою сокровища Хмельницкого, в случае опасности, бежать в Польшу, и Юрась Хмельницкий про его умысел знает.

Посланцам объявили, что гетман идет на войну под Лохвицу и велит вести их с собою, а отпустит из табора. Им оставалось покориться, и 16 числа их повезли из Переяславля на подводах.

Когда они достигли села Белоусовки, за тридцать верст от Лохвицы, пристав объявил им, что гетман их отпускает, а грамоту его к государю они получат в дороге на том стане, где придется им ночевать первый раз.

«Мы, – говорил Булгаков, – отдали великого государя грамоту самому гетману, так пригоже было и гетману дать нам лист самому; нигде того не водится, чтоб листы присылались на стан; верно, нас отсылают в Чигирин, а не к великому государю».

Пристав побожился, что они поедут обратно в Москву. «Вам, – сказал он, – у гетмана быть нельзя, потому что теперь к нему приезжают мурзы, говорят с ним о всяких делах, да и ляшский посол Беньовский теперь у него; так вам там быть не пригоже».

Они получили грамоту и под вооруженным отрядом воротились опять через Переяславль. В Переяславле они имели случай услышать, как относятся к Москве некоторые духовные; киевский протопоп, пришедши к ним, выговаривал им, что государь присылает послов, как будто бы для мира, а боярин Шереметев действует по-неприятельски. Таких послов, как вы, – сказал он, – следовало бы изрубить.

Но зато в Нежине, и едучи к Выговскому, и возвращаясь от Выговского, посланцы виделись с Максимом Филимоновым, который уверял их в своей преданности царю, говорил, что от Выговского нельзя ожидать ничего, и просил удержать своего сына в Москве, а между тем он в Украине уже распускает слух, что он пропал без вести.

Грамота, присланная к царю от гетмана, была написана с резким заявлением расторжения. Выговский упрекал царя в том, что он, гетман, много раз слезно просил об усмирении своевольников, но, не получая желаемого, принужден был сам их усмирять, что когда уже все утихло, вступил в Украину Ромодановский и возбудил своевольников снова разорять и мучить людей, что гетман много раз, желая избежать кровопролития, писал к царю, но не получал милостивого царского слова, а между тем да казаков стали наступать поляки, приглашать турок и отговаривать татар от союза с казаками. «Видя такие опалы, – гласила в конце эта грамота – мы решились возвратиться к прежнему нашему государю польскому королю, оградив свободу православной веры и восточных церквей, но с тем уговором, чтоб с вашим величеством последовало примирение. Не изволь, ваше царское величество, класть на нас гнев за это, но, как христианский царь, предотврати пролитие христианской крови; а если, ваше царское величество, будешь насылать на нас свои рати, то прольется кровь и неприятель христианской веры восприимет радость. Об этом пространнее скажет Григорий Булгаков, а мы желаем многолетнего царствования вашему царскому величеству».

Выговский решился выступить на войну, но не против великороссиян, а против запорожцев: Запорожская Сечь объявляла себя решительно против намерений гетмана. Запорожцы, – по словам современника, – ненавидели Выговского еще сильнее после того, как он побратался с татарами и, следовательно, не мог одобрять обычных запорожских набегов на татарские поля и Черное море.

Запорожцы послали на помощь царскому войску сильный отряд под начальством Силки. Силка явился в Зиньков и начал возбуждать восточную Украину против гетмана. Против этого-то отряда пошел Выговский, стараясь не допустить до соединения с лохвицким войском как его, так и отряды, которые составлялись в близких местечках. Чтоб Ромодановский не ударил ему в тыл, гетман послал Немирича беспокоить его.

Немирич 29-го января подошел к Лохвице. Московское войско вышло против него, но начальники московской конницы были люди, – по уверению летописца, – неопытные и не могли устоять против Немирича. Московитяне заперлись в Лохвице, и Немирич беспокоил и удерживал их до тех пор, пока Выговский расправился с их союзниками.

4-го февраля Выговский осадил Миргород и послал в город убеждение отстать от Москвы и стоять вместе за отечество, обещая никому не мстить. Миргородский протопоп, по имени Филипп, стал говорить за Выговского и так подействовал своими речами, что не только убедил миргородских казаков, но и сам Степан Довгаль склонился. Своевольство и грабежи, которые позволили себе великорусские ратные люди в городе, раздражали миргородцев; они отворили ворота и признали власть гетмана. Заклятый враг его, которого взять он домогался так упорно, вместе с другими коноводами противной партии, явился к Выговскому, был им принят дружелюбно и повел вместе с ними своих казаков далее. Великорусские ратные люди, находившиеся в Миргороде, были отпущены к своим. Выговский стал обращаться кротко везде, где слушали его убеждений; местечки и села, одно за другим, сдавались ему и переходили на его сторону. Великорусские воеводы боялись за самого Беспалого, чтобы и он не отказался от своего гетманства и не передался Выговскому. Куракин из Лохвицы поспешил послать в Ромен отряд ратных пеших людей для защиты этого пункта нового казацкого управления. В самом деле, став под Зиньковым, Выговский посылал к Беспалому увещания – отстать от Москвы и соединиться для общего дела. Прочного и надежного не было ничего в народном убеждении: сдавшись легко на убеждения Выговского, малороссияне потом говорили великорусским ратным людям: «Пусть только придет сильное царское войско; мы будем помогать вам против Выговского», Зиньков упорствовал против гетмана; там засели запорожцы с своим атаманом Силкою и в продолжение четырех недель отражали Выговского. Выговский стал под Зиньковым.

Хотя грамота Выговского царю, присланная с Булгаковым, показывала уже окончательное расторжение, но в Москве хотели помириться с гетманом, по крайней мере, до поры до времени. Главное начальство поручено было боярину князю Алексею Никитичу Трубецкому. Сборное место назначено было в Севске, куда боярин прибыл 30-го января.

13-го февраля Трубецкому доставлен тайный наказ, где ему поручалось устроить с. Выговским мировую, а вслед затем он получил восемнадцать экземпляров царской грамоты, возбуждающей малороссиян против изменника и клятвопреступника Выговского, и по царскому приказанию 18-го февраля послал Беспалому снаряды и ратных людей на помощь. В тайном наказе Трубецкому, от 13-го февраля, предписывалось сойтись с Выговским и назначить раду в Переяславле, с тем, чтоб на этой раде были все полковники и чернь, и эта рада должна была решить споры. До собрания рады боярин уполномочивался сделать Выговскому широкие уступки, – если окажется надобность. Боярин должен был снестись с Выговским, и, прежде всего, по обоюдному согласию с ним, Трубецкому следовало развести своих ратных людей, а Выговскому отпустить от себя татар. Для предупреждения со стороны Выговского недоверия с обеих сторон следовало учинить веру. Боярин, съехавшись с Выговским, именем царя объявит ему забвение всего прошлого, а гетман покажет ему статьи, постановленные с поляками. Боярин согласится даровать гетману и всему казацкому войску такие же права и привилегии, какие сулили казакам поляки. Должно думать, содержание гадячского договора тогда еще было не вполне известно в Москве, ибо в наказе делается оговорка, что согласиться на подобный договор» с царем можно тогда только, когда в этом договоре не окажется высоких и затейных статей, которые не к чести государева имени. Московское правительство знало однако хорошо, какие выгоды вымогал от поляков, по гадячскому договору, Выговский лично себе и старшине; оно понимало, что главные поводы склонения к Польше заключаются в личных видах старшин, и потому щедро расточало дары свои. Гетману обещали дать прибавку на булаву; соглашались сделать его киевским воеводою; его родственникам, приятелям и вообще полковникам и всей старшине решали дать каштелянства и староства, обещали удалить Шереметева и не вводить ратных людей в Украину, а гетман должен будет оставаться в подданстве и прервать союз с татарами. Все такие обещания, конечно, могли иметь силу тогда только, когда на раде, которую Трубецкой созовет в Переяславле, народ признает гетманом Выговского; но если произойдет иначе, то Трубецкой должен был вручить булаву тому лицу, кого выберет чигиринское староство, как принадлежность гетманского уряда следовало отдать и новому гетману.

20-го февраля прибыл из Москвы в Севск подьячий Старков, с предложениями к Выговскому, и тотчас был отправлен в зиньковский лагерь. Вслед за ним Трубецкой с войском подвинулся ближе к пределам Украины и 1-го марта прибыл в Путивль. С тех пор три недели шли переговоры, которых подробности, к сожалению, нам неизвестны. Трубецкой писал дружелюбные письма к Выговскому и уговаривался, как уладить мировую, но рассылал к народу воззвания – стоять крепко против изменника Ивашки и не склоняться на его прелестные письма.

24-го марта приехал от Выговского Старков с известием, что Выговский просит Трубецкого съехаться с ним для переговоров за десять верст от Ромна, но в письме к Трубецкому не написано было ничего о таком свидании.

Отпустив Старкова в Москву, Трубецкой 26-го марта отслужил молебен грозному и страшному Спасу и двинулся со всем войском в Украину. Он написал в Лохвицу к Куракину, а в Ромен к Беспалому, чтоб сходились к нему. 30-го марта явился Беспалый с своими полковниками и есаулами. Трубецкой объявил казакам, что пришел не для войны, а для усмирения междоусобий и кровопролития; обнадеживал их царскою милостью, и приказывал писать в города и местечки, которые поддались увещаниям Выговского, чтоб жители раскаялись и по-прежнему обратились под самодержавную царскую руку. «Учини, гетман, крепкий закон, под смертною казнью, своим полковникам и есаулам и всем казакам, – говорил Беспалому Трубецкой, – чтоб они не делали ничего дурного в государевых черкасских городах: не били людей, не брали их в полон, не грабили и ничем не обижали, и не делали бы им никаких насилий и разорений, а государевым ратным людям» от меня заказано то же под смертною казнию». Беспалый обещал, и был отпущен в Ромен снова.

Наступил апрель. От Выговского не было известия. Приведенные в великорусский лагерь языки извещали, что гетман отступил от Зинькова и уехал в Чигирин; а между тем Гуляницкий с казаками и татарами прибыл в Конотоп и оттуда рассылал партии, которые нападали на великорусские села около Путивля, Рыльска и Севска, разоряли их, убивали и брали в плен людей.

Приехал из Москвы Кравченко. Трубецкой, призвав его к себе, изложил ему поведение Выговского, и сказал:

«Скажи гетману и всем казакам, чтоб они отстали от своих неправд и остались под рукою великого государя, по-прежнему, без всякого сомнения; а если они не придут в сознание и не станут бить челом государю о своих винах, то я иду с ратными людьмд, и что над ними учинится, то будет им не от меня, а от самих себя».

Кравченко поклялся, что будет уговаривать гетмана и полковников.

«Мы, – сказал он, – посланы к тебе, государю, от всей черни с рады, и будем по всем городам и местечкам выславлять премногую милость и жалованье великого государя».

В конце марта Выговский возвратился в Чигирин. Наступила пасха. По тогдашнему обычаю, на праздник пасхи полковники и другие чиновники съезжались к гетману с поздравлением. Выговский, пользуясь этим случаем, созвал их на раду.

Выговский не доверял московским предложениям: в них полагалось условием – собрать раду. Выговский опасался, что на этой раде стечется много недоброжелателей, – выберут другого гетмана, и боярин, который будет решителем дела, нарушит все данные ему обещания. Притом же московское правительство очевидно ему не доверяло, и, предлагая мировую, действовало против него и соединялось с его врагами. Он представил полковникам грозящую всем им беду; уверил, что москали их обманывают, и по общему приговору разослал по Украине универсал. Гетман извещал в нем украинский народ о причинах, которые побуждают его призывать народ к оружию против московских войск; он доказывал, что царские комиссары на виленской комиссии 1656 года постановили отдать Украину под польское владычество, как только царь получит польскую корону; поэтому гетман и старшины рассудили, что гораздо лучше соединиться с Польшею на правах вольной нации, чем быть отданными в неволю. «Другая причина, – писал Выговский, – побуждающая нас отложиться от державы российской, есть та, что мы осведомились несомненно, что его царское величество прислал князю Григорью Григорьевичу Ромодановскому свою высокую грамоту, повелевающую истребить гетмана со всею старшиною, уничтожить вес права и вольности наши, оставить казаков только десять тысяч, а весь остальной народ украинский: сделать вечными крестьянами и невольниками».

Этот универсал на первых порах перепугал украинцев на правой стороне Днепра; на левой только Переяславский, Прилуцкий, Нежинский и Черниговский полки держались Выговского.

Между тем Трубецкой 10-го апреля в Константиновском соборе отслужил молебен «грозному и страшному Спасу» и двинулся на Конотоп; в то же время написал Беспалому в Ромен и в Лохвицу к Куракину, чтоб с обеих сторон сходились к нему для соединения. 13-го апреля, на дороге, пристал к нему Беспалый с своими казаками; 16-го они достигли Конотопа, прогнали отряд, наблюдавший за путем; 21-го явился к нему князь Федор Куракин с Пожарским и Львовым и со всем войском, стоявшим в Лохвице. Малороссийский летописец пишет, что прилуцкий полковник Дорошенко хотел загородить москвитянам дорогу, но товарищ Ромодановского, отважный князь Семен Иванович Пожарский, поразил его под Срибным. «Дорошенко, – говорит летописец, – словно заяц бежал по болотам, спасаясь от гибели, а князь Пожарский приказал перерезать всех жителей местечка Срибного».

В конотопском замке было два полковника, – нежинский и черниговский, с своими полками, всего до четырех тысяч человек. Прежде приступа Трубецкой написал к Гуляницкому письмо, извещал, что прислан для успокоения междоусобий и для прекращения кровопролития; убеждал вспомнить единую православную веру и царскую милость, отстать от неправд, бить челом в винах своих и выслать добрых и знатных людей для переговоров.

Вместо ответа из города раздались выстрелы из пушек и ружей.

«Мы сели насмерть! – закричали казаки: – не сдадим города!»

Тогда Трубецкой приказал стрелять по городу и в город.

Соединенное великорусское войско принялось осаждать Гуляницкого. С 21-го апреля до 29-го июня длилась эта осада; многочисленное великорусское войско под командою Трубецкого осаждало четыре тысячи нежинцев и черниговцев – и не взяло их. Замок был окружен глубоким рвом и высоким валом. Несколько дней без умолку гремели пушки, летали гранаты в город, ратные люди рыли подкопы; 28-го апреля, перед рассветом, отпевши молебен, все войско полезло на приступ. Все было напрасно: не зажигался замок от гранат, перерваны были подкопы; московские люди успели было взобраться на стены, но, отбитые с уроном, возвратились с приступа; и осажденные с высоких валов отвечали осаждающим ядрами и картечью так метко, что нанесли им гораздо бодее вреда, чем сами претерпели. Московские стрельцы и пушкари только даром тратили «государево зелье», как называли они порох. Трубецкой задумал иной род войны: он хотел засыпать ров, окружавший замок, но казаки частыми выстрелами прерывали работу, делали смелые вылазки, спускались в ров и уносили землю, накиданную туда великороссиянами, на свой вал: таким образом ров оставался так же глубок, как и прежде, а вал делался выше, и казацкие ядра поражали осаждающих еще удачнее. Прошло несколько недель. Наскучив осадою, Трубецкой послал Ромодановского и Скуратова к Борзне. 12-го мая московские люди напали на Борзну. Начальствовавший борзенскими казаками, Василий Золотаренко, шурин Богдана Хмельницкого, был разбит; Борзна была взята и сожжена; много жителей истреблено, – жен и детей казацких привели пленными под Конотоп и отправили в Великороссию. 21-го мая, по тайному письму неизменного благоприятеля московской стороны, протопопа Филимонова, Ромодановский, Куракин и казаки, под начальством Беспалого, двинулись к Нежину. Нежинцы сделали вылазку; великороссияне прогнали их в город, но на другой стороне стояло большое войско, состоявшее из сербов, поляков, татар; великороссияне пошли на них, произошел бой, – татары отступили; в плен попался казацкий предводитель Скоробогатенко, наказный гетман. Однако князь боялся преследовать татар, предполагая, что они нарочно заманивают его за собою в погоню, чтоб навести на большое войско, и воротился к Трубецкому вести осаду.

Не зная, где Выговский и что с ним делается, Трубецкой 4-го июня решился еще раз попытаться прекратить кровопролитие мирными средствами. Он отправил донских казаков с письмом отыскивать его: по-прежнему боярин предлагал мятежному гетману мир и просил прислать теперь знатных людей для разговора. До 27-го июня не было ни слуха, ни духа о Выговском.

Выговский не помогал Гуляницкому, потому что дожидался хана; казаков, державшихся его партии, было только шестнадцать тысяч. Махмет Гирей явился не ранее 24-го июня, с тридцатью тысячами ордынцев. Первое свидание его с гетманом было на Крупич-поле. Союзники утвердили свою дружбу взаимною торжественною присягою: гетман с старшинами присягнул от лица всей Украины, – полковники присягали за свои полки, сотники за свои сотни; потом хан, султаны и мурзы присягали по своему закону – не отступать от казаков и помогать против московитян, пока не изгонят из Украины московских войск. У Выговского, сверх того, было несколько тысяч наемных войск – сербов, волохов, но преимущественно – поляков.

Соединенное казацкое и татарское войско выступило к Конотопу. Под Шаповаловкою встретился с ними московский отряд, посланный для взятия языков. Произошло сражение; великорусы были разбиты наголову, и этот первый успех ободрил казаков.

В числе пленников был Силка, храбрый защитник Зинькова, которого Выговский приказал приковать к пушке.

Пленники высказали положение войска под Конотопом и прибавили, что полководцы вовсе не дожидаются прихода неприятелей. В самом деле, воеводы не имели никакого сведения о том, что неприятель был так близко от них.

Союзникам оставалось до Конотопа пятнадцать верст; тут надобно было переправляться через болотистую реку Сосновку. Выговский осмотрел местность: она показалась ему такова, что сражение, данное на ней, могло кончиться совершенным поражением одного из враждебных войск. Казаки могли надеяться на победу, потому что у них было время устроить свое войско выгодным образом; надобно было только заманить московитян.

Выговский расположил свое казацкое войско на широком лугу, в закрытом месте, и отдал начальство над войском Стефану Гуляницкому, брату осажденного в Конотопе, а сам, отобрав себе небольшой отряд, пригласил с собой султана Нуреддина и переправился на другую сторону реки Сосновки, с намерением напасть в тыл на осаждающих, потом побежать, заманить за собою московских людей и навести их на оставшееся казацкое войско; хан с Ордою отправился вправо на урочище Торговицу, верст за десять, с целью ударить в другой раз в тыл неприятелю, когда Выговскому удастся его вывести.

Битва при Конотопе, начало

27-го июня, во вторник, Выговский переправился через реку и внезапно ударил в тыл осаждавшим конотопский замок. Неожиданное появление неприятеля смешало великороссиян: в тревоге они побежали, и казаки захватили много лошадей и конницы, которая впопыхах не успела вскочить на них вовремя. Но в несколько часов московские люди поправились, – воеводы заметили, что у Выговского войска, по крайней мере, в десять раз меньше, чем у них. Пожарский ударил на казаков, – они повернули назад и убежали за Сосновку.

Настала ночь. Несколько казаков было взято в плен, другие добровольно явились служить царю.

«Неужели у Выговского всего на все столько войска, сколько было здесь?» – спросил их Пожарский.

«Нет, – отвечали казаки, – не гонись, князь, за ним: он нарочно заманивает вас в засаду. С ним много казаков, и сам хан с Ордою, а с ханом славные воины: султаны Нуреддин и Калга, мурзы Дзяман-Сайдак и Шури-бей.

«Давай ханишку! – закричал Пожарский: – давай Нуреддина, давай Калгу, давай Дзяман-Сайдака! Всех их боденых матерей и вырубим и выпленим!»

Напрасно Трубецкой останавливал Пожарского. Отважный князь не послушался. «Он, – говорит летописец, – слишком верил в свою непобедимость после удачи под Срибным». 28-го июня рано Пожарский с тридцатью тысячами переправился за Сосновку. Другая половина войска, под начальством Трубецкого, оставалась под Конотопом; при ней был Беспалый с казаками.

Перешедши через Сосновку, московские люди ставили батареи, устраивались в боевой порядок. Выговский не препятствовал им. Но в то время, когда великорусы приписывали это бездействие казаков трусости, пять тысяч украинцев, под командой Степана Гуляницкого, рыли извилинами ров по направлению к широкому мосту, по которому прошло московское войско. Как только они отвели свои работы близко к московскому войску и могли быть им замечены, Выговский сделал нападение, но после первых ответных выстрелов побежал. Пожарский, уверенный, что казаки трусят перед его доблестью, бросился за ними. Выговский отступил еще далее... Все московское войско снялось с своей позиции, с жаром преследовало казаков и удалилось на значительное расстояние от моста.

Тем временем казаки, быстро копавшие ров, очутились в тылу московского войска, бросились на мост, изрубили его и остатками его запрудили мелководную реку: вода начала разливаться по вязкому лугу. Это неожиданное явление подало Гуляницкому мысль не только преградить московским людям обратный путь через Сосновку, но затруднить им ход по лугу. По его приказанию, казаки рассеялись по болоту: одни косили траву и камыш, другие рубили тальник и лозу и бросали в воду. В несколько минут река была запружена, и вода разливалась во все стороны.

Увидевши позади себя казаков, великорусы перестали гнаться за Выговским и обратились назад; тогда в свою очередь погнались за ними бежавшие казаки, и вдруг московские люди были оглушены страшным криком и свистом: Орда с ханом и воинственными мурзами порывисто летела прямо на левое крыло московского войска. Московские люди хотели удержать напор, но Выговский с казаками и наемным войском ударил на них с правой стороны. Московские люди, стесненные с боков, подались назад...

Но назад им не было ходу; вода, разлившись по лугу, превратила его в болото; не двигались московские пушки; погрязли по брюхо московские лошади; московские люди пустились было бежать пешком, но идти было также невозможно. «Разве тот мог убежать, – говорит летописец, – у кого были крылатые кони».

Битва при Конотопе, конец

Напрасно рвался изо всех сил Пожарский, напрасно хотел выбраться на сухое место: тридцать тысяч верных царю русских погибло в этот ужасный день. Татары не жалели их, потому что с простых нельзя было надеяться окупа; а казаки были ожесточены против этого войска, которое, по уверению Выговского и старшин, приходило будто бы для того, чтобы уничтожить их права и обращать их самих в невольников.

Пожарский был схвачен и приведен к Выговскому. Князь резко начал говорить ему за измену царю, и Выговский отослал его к хану.

Повелитель правоверных сказал ему через толмача:

«Ты слишком безрассуден, князь, и легкомыслен; ты осмелился не страшиться наших великих сил, и теперь достойно, наказан, ибо через твое легкомыслие погибло столько храброго и невинного московского войска!»

«Князь Пожарский, – говорит летописец, не посмотрел, что был в плену, но в ответ на ханское замечание угостил ханскую мать эпитетом, неупотребительным в печатном слове, и плюнул хану в глаза. Разъяренный хан приказал отрубить ему голову перед своими глазами. «Отозвалось ему, – говорит украинский летописец, – истребление невинных жителей Срибного». Вместе с ним хан в ярости приказал изрубить и других знатных пленников; в числе их был сын знаменитого Прокопия Ляпунова, Лев, двое Бутурлиных и несколько полковников. Пожарский явил себя настоящим великорусским народным молодцом. Народная память оценила это и передала его подвиг потомству в песне.

За рекою, переправою, за деревнею Сосновкою,
Под Конотопом под городом, под стеною белокаменной,
На лугах, лугах зеленых,
Тут стоят полки царские,
Все волки государевы,
Да и роты были дворянские.
А издалеча, из чиста поля,
Из того ли из раздолья широкого,
Кабы черные вороны табуном табунилися, –
Собирались, съезжались калмыки со башкирцами,
Напущалися татарове на полки государевы;
Они спрашивают татарове
Из полков государевых себе сопротивника.
А из полку государева сопротивника
Не выбрали ни из стрельцов, ни из солдат молодцов.
Втапоры выезжал Пожарский князь, –
Князь Семен Романович,
Он боярин большой словет, Пожарской князь, –
Выезжал он на вылазку
Сопрогив татарина и злодея наездника:
А татарин у себя держал в руках копье острое,
А славной Пожарской князь
Одну саблю острую во рученьке правыя.
Как два ясные сокола в чистом поле слеталися,
А съезжались в чистом поле
Пожарской боярин с татарином.
Помогай Бог князю Семену Романовичу Пожарскому –
Своей саблей острою он отводил острое копье татарское,
И срубил ему голову, что татарину наезднику,
А завыли злы татарове поганые:
Убил у них наездника, что ни славнаго татарина.
А злы татарове крымские, они злы, да лукавые,
Подстрелили добра коня у Семена Пожарского,
Падает окорачь его доброй конь.
Воскричит Пожарской князь во полки государевы:
«А и вы солдаты новобранные, вы стрельцы государевы.
Подведите мне добра коня, увезите Пожарского;
Увезите во полки государевы».
Злы татарове крымские, они злы да лукавые,
А металися грудою, полонили князя Пожарского,
Увезли его во свои степи крымския
К своему хану крымскому – деревенской шишиморе.
Его стал он допрашивать:
«А и гой еси, Пожарской князь,
Князь Семен Романович!
Послужи ты мне верою, да ты верою-правдою,
Заочью неизменою;
Еще как ты царю служил, да царю своему белому,
А и так-то ты мне служи, самому хану крымскому, –
Я ведь буду тебя жаловать златом и серебром
Да и женки прелестными, и душами красными девицами».
Отвечает Пожарской князь самому хану крымскому:
«А и гой еси крымской хан – деревенской шишимора!
Я бы рад тебе служить, самому хану крымскому,
Кабы не скованы мои резвы ноги,
Да не связаны были руки во чембуры шелковые,
Кабы мне сабелька острая!
Послужил бы тебе верою на твоей буйной голове,
Я срубил бы тебе буйну голову!»
Вскричит тут крымской хан – деревенской шишимора:
«А и вы, татары поганые!
Увезите Пожарского на горы высокие, срубите ему голову,
Изрубите его бело тело во части во мелкия,
Разбросайте Пожарскаго по далече чисту полю».
Кабы черные вороны закричали, загайкали, –
Ухватили татарове князя Семена Пожарскаго.
Повезли его татарове они на гору высокую,
Сказнили татарове князя Семена Пожарскаго,
Отрубили буйну голову,
Изсекли бело тело во части во мелкия,
Разбросали Пожарского по далече чисту полю;
Они сами уехали к самому хану крымскому.
Они день, другой нейдут, никто не проведает.
А из полку было государевы казаки двое выбрались,
Эти двое казаки молодцы,
Они на гору пешком пошли,
И взошли ту-то на гору высокую,
И увидели те молодцы: – то ведь тело Пожарскаго:
Голова его по себе лежит, руки, ноги разбросаны,
А его бело тело во части изрублено
И разбросано по раздолью широкому,
Эти казаки молодцы его тело собрали
Да в одно место складывали;
Они сняли с себя липовый луб,
Да и тут положили его,
Увязали липовый луб накрепко,
Понесли его, Пожарскаго, к Конотопу ко городу.
В Конотопе городе пригодился там епископ быть.
Собирал он, епископ, попов и дьяконов
И церковныих причетников,
И тем казакам, удалым молодцам,
Приказал обмыть тело Пожарскаго.
И склали его тело бело в домовище дубовое,
И покрыли тою крышкою белодубовою;
А и тут люди дивовалися,
Что его тело в место сросталося.
Отпевавши надлежащее погребение,
Бело тело его погребли во сыру землю,
И пропели петье вечное
Тому князю Пожарскому.

(Древн. стих. собр. Киршею Даниловым.)

29 июня вышел Гуляницкий со своими нежинцами и черниговцами из двенадцатинедельного заключения. В отряде его оставалось тогда только две тысячи пятьсот человек.

2 июля князь Трубецкой стал отступать, переправился через реку с большими неудобствами; многие утонули во время переправы.

Победители погнались за ним, но Трубецкой окопался и отразил напор неприятеля; сам Выговский был в опасности: осколок ядра ранил его лошадь и задел кафтан. Трубецкой дошел до реки Семи, в десяти верстах от Путивля; но далее не мог обороняться, и ушел к Путивлю. Выговский отказывался преследовать войско московское на московской земле. Напрасно поляки, служившие у Выговского на жалованье, из мести за Гонсевского, только что перед тем, в мирное время, схваченного Хованским в Вильне, упрашивали его; напрасно хан убеждал гетмана: Выговский показывал вид, что поднял оружие только для того, чтобы изгнать из Украины московское войско, причиняющее бедствия народу и разорение краю, а вовсе не намерен вести войны с царем и великорусским народом. «Вероятно, – замечает польский историк, – он боялся, чтоб казаки не отпали от него, если он выйдет из Украины».

Выговский отступил к Гадячу и отослал к Иоанну-Казимиру взятое у москвитян большое знамя, барабаны и пушки; малороссийских пленных по царскому указу воеводам велено было оставлять у тех ратных великорусских людей, которые их возьмут в плен. Только тех, которых за хватили в Борзне 30 чел. с семьями, выдали на обмен шестидесяти шести московских ратных людей, по предложению сотника Петра Забелы, которого жена была в числе захваченных борзнян. Выговский в течение трех недель не мог взять Гадяча, который защищал храбрый полковник Павел Охраменко. Хан с ордою удалился в Крым, но несколько татарских загонов рассыпались по московской земле. Разом с ними пустились и охочие казаки. Так как в пограничных московских землях население было малороссийское, то воеводы боялись, чтоб оно не взбунтовалось по призыву своих соотечественников; переселенцы хотя и нашли себе приют на привольных украинных степях московского государства, но не любили москалей. В этих видах князь Трубецкой отправил к Выговскому гонцов с грамотою, в которой предлагал устроить мировую и с этою целью, прекратив войну, прислать людей для переговоров. Трубецкой объявил, что московское войско приходило под Конотоп совсем не для военных действий, а для разговора и усмирения домового кровопролития. Гетман, отвечал, что он рад помириться и предлагал выслать с обеих сторон уполномоченных по три или четыре человека в Батурин.

«А что вы пишете, что под Конотоп не войною приводили, – писал Выговский, – но для разговору и усмирения домового междоусобия, то какая ваша правда? Кто видал, чтоб с такими великими силами и с таким великим народом на разговор кто смел приходить? Лучше Богу, который весть сердца людские, вину принести и вызнати, что вы на искоренение наше с великими ратьми пришли. Но как Бог неправдивым не помогает, то лучше больше не иметь таких умыслов!» – Прощаясь с гонцами, которых хотя и приглашал обедать, но держал под стражею, Выговский сказал: «Хан пошел с ордою в московские города и дойдет до Москвы».

Выговский отступил от Гадяча в Чигирин и задумывал выгнать Шереметева из Киева, а между тем продолжал сноситься с Трубецким. Последний, получив его грамоту из-под Гадяча, посылал к нему и предлагал отправить посольство к царю. Выговский, не отказываясь, по-видимому, от примирения, всеми средствами старался вооружить народ против москалей. Его союзник хан посылал к малороссиянам грамоту, увещевающую отступить от москалей, обещал свою помощь, покровительство и заступничество перед Выговским, которого назвал своим братом; ханский визирь Шефергази также писал и советовал послушаться крымского повелителя. Такого рода писания, обращенные к Полтавскому полку, перехвачены были и доставлены в Москву Беспалым, вместе с воззванием от войсковой старшины, писанным к Кирику Пушкаренку и всем казакам его полка. Должно быть, однако, такие увещания доходили до Кирика и возымели свое действие. По крайней мере вслед за тем Кирик был лишен полковничьего уряда и посажен казаками под стражу, а вместо него выбран полковником Федор Жученко. С одной стороны, успехи Выговского подавали надежду на торжество его партии, с другой – своевольства московских ратных людей возбуждали в народе раздражение против москалей. Но решительный и жестокий Шереметев навел страх на окрестности Киева. По его приказанию, товарищи его, князь Юрий Барятинский и Чаадаев, сожгли и истребили дотла местечки Гоголев, Воронков, Триполье, Стайки, Макаров, Горностай-поле и много других местечек, сел и хуторов; все жители без различия были умерщвляемы; малороссияне увидали, что москаль силен и страшен, и стали склоняться к покорности.

8 июля 1659 года началась Конотопская битва - один из наиболее противоречивых эпизодов истории. На Украине ее называют победой украинского войска над русским. Для российских историков эта битва лишь эпизод русско-польской войны, омраченный междоусобицей казачества.

Раскол

Смута и раздор в Гетманщине появились еще при Богдане Хмельницком. В частности, разлад наметился после союзного договора с Карлом X, который гетман заключил в 1656 году. Согласно договору, Хмельницкий обязывался послать на помощь шведскому королю 12 тыс. казаков для войны с Польшей, с которой незадолго до этого московский царь Алексей Михайлович заключил мир. Сам гетман этот мир поддержал.
Получивший после смерти Хмельницкого гетманство Иван Выговский оказался фигурой куда более противоречивой. Если в среде правобережных казаков он еще находил поддержку, то у левобережного казачества был явно непопулярен. Раскол, который географически обозначила линия Днепра, определил два вектора: первый с гетманом Выговским ориентировался на Польшу, а второй с гетманом Беспалым – на Московское государство.

Вторжение или усмирение?

На фоне борьбы за власть в Гетманщине, а также набегов казаков Выговского и крымских татар на порубежные русские крепости Алексей Михайлович намеревался склонить гетмана к миру. Но после неудачных попыток договориться московский царь решает послать армию под воеводством Алексея Трубецкого чтобы установить в смутных землях порядок.

Здесь и начинаются кардинальные разногласия с украинской историографией, которая поход русского войска называет не иначе как вторжением на Украину и вмешательством во внутриполитические дела другого государства.
Были ли основания для военного похода? По свидетельству «Хронологии высокославных ясновельможных гетманов»: «Сей Выговский, по властолюбию своему, Российскому государству изменил и много городов, местечек, сел и деревень малороссийских Орде на разграбление отдал».

Что для Москвы было угрозой безопасности южных границ, то в глазах украинских историков является лишь проявлением стремления к национальному самоопределению.
Татьяна Таирова-Яковлева, директор петербургского Центра по изучению истории Украины, достаточно взвешено подходит к оценке противостояния: «Суть конфликта была в степени автономии Украинского гетманства и в стремлении русских воевод расширить там свои полномочия».

Сын против отца

Выговский дважды присягал на верность русскому царю, и дважды ему изменял. В конечном итоге, в сентябре 1658 года гетман подписывает с Польшей Гадячский мирный договор, по которому Малороссия должна была снова стать частью Речи Посполитой. Одновременно заключается союз с крымским ханом Мехмед-Гиреем. Теперь в лице сильных соседей Выговский имел хорошее подспорье для противостояния Москве.

Летописец Самойло Величко тогда писал: «Выговский откинулся до поляков, наведши на Украину Малороссийскую великое заключение, многий мятеж, кровопролитие и крайнее разорение». По некоторым оценкам, в первый год правления нового гетмана Украина потеряла около 50 тыс. жителей.

Политикой Выговского были недовольны даже в стане его соратников – отряде Ивана Гуляницкого, который оборонял от войск Трубецкого Конотоп. А малороссийские казаки с гетманом Беспалым и вовсе встали на сторону русского царя. «Страшное вавилонское столпотворение…Одно местечко воюет против другого, сын против отца, отец против сына», – писал очевидец происходящего.
В битве с московским войском Выговский использовал «коалиционные силы», куда входили поляки, литовцы, немцы, крымские татары и его собственные полки. На подготовку к сражению Выговский потратил миллион рублей, унаследованных от Хмельницкого.

Авантюра или ловушка?

Ключевым эпизодом Конотопской битвы стал разгром конницы под предводительством Пожарского и Львова возле речки Сосновка. Русская конница, увлекшись преследованием казацких отрядов и немецких драгун, была окружена многотысячным татарским войском Мехмед-Гирея и практически полностью уничтожена.
Впрочем, доподлинно неизвестно, была ли это непростительная авантюра со стороны русских полководцев, позволившим отряду углубиться в тыл противника и увязнуть в мягком речном песке или же это была уловка Выговского, который заманил русское войско в смертельную ловушку. Вырваться из окружения удалось немногим.

Силы сторон

Украинские и российские данные по поводу количества войск с обеих сторон сильно разнятся. Первые утверждают, что в украинские земли вторглось 100-тысячное, а по некоторым данным 150-тысячное войско московитов. В частности, эти данные взяты из работ русского историка Сергея Соловьева, приводившего подобные цифры.

Согласно Соловьеву, и потери русских войск были ощутимыми – около 30 тыс. Но украинский историк Юрий Мыцык определяет еще большее число погибших. По его мнению, «на поле боя легло тогда трупами 50 тысяч цвета московской конницы».
Правда, в расчетах украинских исследователей периодически проскальзывают явные несоответствия. Так, Игорь Сюндюков пишет, что татары зашли с тыла и смогли «окружить царское войско, разделить его на отдельные отряды и полностью разгромить».

При этом автор насчитывает в русском войске, по меньшей мере, 70 тысяч человек, а в распоряжении Выговского, по его данным, было «16 тысяч воинов плюс 30-35 тысяч татарской конницы». Трудно представить чтобы 70-тысячное войско было окружено и полностью разгромлено отрядами, чье число едва превышало 50 тыс.
Российские историки, в частности Н. В. Смирнов, замечают, что Москва не могла собрать армию в 100-150 тыс. человек, в противном случае Русское государство должно было бы отправить на Украину все свое войско и даже больше. По данным Разрядного приказа, общее число ратных людей на 1651 год равнялось 133 210 человек.

В российской историографии фигурируют следующие данные: московское войско с казаками гетмана Беспалого не превышало 35 тыс. человек, а со стороны «коалиционных сил» было примерно 55-60 тыс. Потери русского войска составили 4769 ратников (в основном конница Пожарского и Львова) и 2000 казаков. Противник, по данным российских историков, потерял от 3000 до 6000 татар и 4000 казаков.

Исторические метаморфозы

В марте 2008 года президент Украины Виктор Ющенко подписал указ о праздновании 350-летия Конотопской битвы. В частности он поручил кабинету министров рассмотреть вопрос о переименовании улиц, проспектов и площадей в честь героев битвы при Конотопе. Такое же указание было дано Совету министров Республики Крым и Севастопольской городской администрации.
Ющенко назвал Конотопскую битву «одной из самых больших и самых славных побед украинского оружия». Впрочем, в комментариях высокопоставленных чиновников не разъясняется над кем была одержана победа, и что они имеют ввиду под «украинским оружием».

Указ вызвал довольно сильный общественный резонанс, как в самой Украине, так и в России. На «недоумение и сожаление» со стороны Москвы Киев ответил, что празднование исторических дат является внутренним вопросом Украины.
Историк Дмитрий Корнилов в этом видит попытку украинских политиков в очередной раз «лягнуть Россию», причем оценка роли Русского государства в том трагическом конфликте имеет второстепенное значение.

«Практически никто из историков не желает признавать абсолютно неоспоримого факта: украинский народ просто не хотел изменять Москве, народ был верен решениям Переяславской рады», – отмечает исследователь. Неприятный факт разделения украинского общества на «антимосковскую» и «промосковскую» партии историки и политики Украины продолжают обходить стороной.

Главная » Транскрипции » Битва под конотопом 1659 год. Переяславская рада и армия Выговского