Психоаналитические отношения как процесс изменения внутренних объектов. Варианты теории объектных отношений

Еще по теме Варианты теории объектных отношений:

1. Глава 3. СОВРЕМЕННЫЙ ВАРИАНТ ПСИХОАНАЛИТИ-ЧЕСКОЙ ТЕРАПИИ: ТЕОРИЯ ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ
2. Обзор теории формирования объектных отношений: контекст развития пограничных и нарциссических расстройств
3. Психотерапия, сфокусированная на проективной идентификации (интегративная модель на основе теории объектных отношений)

Теория объектных отношений получила дальнейшее развитие в работах Fairbairn"а (1952, 1994) и WinnicoU^ (1958, 1971). Fairbairn четко порывает с биологическим подходом, основываясь, прежде всего, на отношениях, а не на драйвах: «объект моей привязанности может превратить цвет моего лица из белого в розово-красный (как поется в песне) скорее, чем направление инстинкта как определяется в биологической метапсихологии» (цит. по Greenberg, Mitchell,1983).

Fairbairn подверг критике положение Freud"a о том, что фундаментальной мотивацией жизни является удовольствие, и пришел к заключению, что либидо направлено не на поиск удовольствия, а на поиск объекта. Основой мотивации не являются гратификация и редукция напряжения с использованием других людей как средства достижения этой цели. Конечная цель состоит в установлении связи с другими людьми.

Для Fairbairn"a и других представителей Британской школы психоанализа именно объект и отношения с ним являются первичной мотивацией человека.

Таким образом, первичной мотивацией является необходимость вступить в определенные отношения с объектом. Человек с самого рождения ищет объект и настраивается на отношения с ним. Личность развивается и структурируется вокруг интернализации объектных отношений. Поэтому задачей анализа является исследование отношений индивидуума с его объектом. Личность в процессе развития устанавливает отношения с внешними объектами, которые входят в её внутреннюю структуру. Следовательно, одним из основных условий понимания личности является исследование мира ее внутренних объектных отношений. Необходим анализ характера отношений человека с объектами и способов их вхождения в структуру его внутреннего мира.

Удовольствие, по Fairbairn" у, возникает как форма связи с другими людьми. Контактируя с родителями, ребенок получает удовольствие от связи и взаимодействия с ними. Он ищет, прежде всего, установления и повторения такой связи, которая обусловливает получение удовольствия. Что происходит в том случае, если родители не устанавливают с ребенком доставляющих ему удовольствие отношений, если контакт с родителями болезненен для ребенка? С точки зрения принципа поиска удовольствия, ребенок в такой ситуации будет избегать контакта с родителями, и пытаться найти другие объекты, которые могут быть более обещающими в этом плане.

Тем не менее, в реальности все происходит по-другому. Работая с детьми, подвергавшимися насилию со стороны родителей, Fairbairn был поражен лояльностью и привязанностью этих детей к родителям. Дети оказались зависимыми от контактов, связанных с переживаниями эмоциональной боли, что продолжало влиять на характер их значимых отношений с людьми во взрослом периоде. Будучи взрослыми, они проявляли четкое влечение к людям, напоминающим их родителей по поведению и отношению к ним.

Fairbairn, в отличие от Klein, акцентуировал внимание не на детском фантазировании на тему о «хороших» и «плохих» интернализованных объектах, а на адекватном или неадекватном поведении родителей по отношению к ребенку. Адекватное выполнение родительской функции обеспечивает развитие у ребенка умения контактировать с людьми, обмениваться информацией, приобретать опыт. Неадекватное «парентирование» (родительствование) приводит к развитию у ребенка отчужденности, избеганию общения и формированию в качестве компенсации фантастического мира, в котором интернализованные внутренние объекты заменяют реальных людей и реальные ситуации. Недосягаемые психологически родители интернализуются ребенком и на тему этих, ставших частью психики ребенка родителей, возникают фантастические содержания.

Классический психоанализ в теории мотивации исходит из концепции драйва и принципа получения удовольствия. Согласно этой гедонистической теории, люди ищут удовольствия и избегают боли. Это основное положение классического психоанализа вызывает определенное возражение, связанное с тем, что клинические наблюдения свидетельствуют о навязчивой повторяемости действий, во время которых человек повторяет какие-то поступки, связанные с неприятными переживаниями, например, с различными болезненными эмоциональными состояниями. Остается непонятным, почему люди часто сознательно и/или бессознательно делают себя несчастными, если каждый из них ищет удовольствия и избегает боли? Fairbairn отвечает на этот вопрос, используя понятие адгезивность (прилипчивость) либидо.

Адгезивность противоречит принципу удовольствия. Либидо болезненно прилипает к каким-то фрустрированным стремлениям, недостижимым объектам, искаженным желаниям и т. д. Примером, подтверждающим это положение, является Эдипальный комплекс. Freud предпринимал неоднократные попытки к решению этой проблемы. Автор испытывал большие трудности при анализе кошмарных сновидений. Он рассматривал сновидения как скрытое исполнение желаний. Но как в таком случае интерпретировать кошмары и сексуальный мазохизм, если понимать сексуальность только как получение удовольствия? Как понимать различные переживания, связанные с психическими травмами, когда психотравмирующие события постоянно восстанавливаются в памяти по желанию? Freud пытался найти причину происходящего в активизации аутодеструктивного драйва, что не могло в полной мере прояснить ситуацию.

В классическом психоанализе младенец действует как индивидуальный организм. Окружающие важны для него только как объекты, способные удовлетворить его потребности. Fairbairn, в отличие от Freud"a, рассматривает ребенка только во взаимодействии со средой. В его концепции преобладает положение о том, что либидо ищет объект для связи. С этой точки зрения становится понятной адгезивность либидо. Либидо адгезивно, т. к. в его природе лежит не пластичность, а прилипчивость.

Ребенок вступает в контакт с родителями, используя при этом самые разнообразные и всевозможные варианты взаимосвязи. Эти формы контакта становятся паттернами связи и с другими людьми. Связи и «примыкание» к другим лицам для него очень важны. Ребенок, воспитывающийся в дисфункциональной семье, испытывает в объектных отношениях ряд отрицательных эмоций. Классические психоаналитики считают, что такой ребенок должен избегать боли и пытаться найти объекты, которые доставляли бы ему большее удовольствие. На самом деле в реальности дети ищут привычную боль как форму связи и не предпочитают её никакой другой.

Во взрослой жизни они часто связываются с людьми, которые доставляют им много неприятностей. Они вступают во взаимоотношения с этими людьми по механизму, согласно которому отношения с ними чем-то похожи на ранние объектные отношения с родителями. Они стремятся к повторению этих отношений, хотя они для них не очень приятны.

Например, пациентка, которая воспитывалась депрессивной матерью, выбирает во взрослой жизни знакомых, которые несут на себе отпечаток тоски, печали, грусти и депрессии. Она чувствует себя комфортно только в отношениях с людьми, которые имеют сниженный фон настроения. Она считает других людей искусственными, неискренними и просто плохими.

В результате анализа подобных семейных сценариев возникает вопрос: «Почему определенные поведенческие подходы повторяются, хотя по идее печальный опыт должен бы научить этих людей тому, что так поступать не следует?». Понимание необходимости выхода из «порочного круга» есть, а реальных действий нет. Причина подобной ригидности заключается в актуализации механизма прилипания к семейному сценарию. Дети ищут неблагоприятной болевой ситуации как более предпочтительной, по сравнению с другими формы связи, поскольку они уже зафиксированы на ней. И во взрослой жизни они повторяют в той или иной степени эти модели поведения. Люди настолько привязаны к первым детским связям, что строят свою дальнейшую жизнь на взаимодействиях, напоминающих те, что имели место в раннем возрасте.

Объектные отношения подразделяются на два вида. Один из них - это настоящие, реальные объектные отношения, которые интернализуются; второй-это фантазии. Какие-то отношения придумываются и также присутствуют в бессознательном. Они основаны на контактах со средой и имеют разные содержания. Содержания могут подвергаться психическому преобразованию. Так, например, интернализуются плохие объектные отношения, которые в результате фантазирования трансформируются в хорошие. Механизм и причины такой трансформации пока не ясны. Причиной может быть не только адгезивность. Дело в том, что ребенок интернализует плохое объектное отношение и подавляет его. Одновременно с этим у него возникает реакция на это плохое отношение в виде фантазии. Он вылавливает из плохих отношений отдельные крупицы хороших отношений, преувеличивает их, создает у себя фантастический мир отношений и начинает приписывать плохому объекту хорошие качества. Этот процесс является для него руководством к действию. Встретившись в дальнейшей жизни с плохими объектными отношениями, он репродуцирует фантазии, которые имели противоположный по содержанию характер.

В этом процессе объективно может происходить расщепление egо. Fairbairn придает большое значение наблюдавшемуся им феномену «расщепления ego» у ребенка. Феномен является результатом отрицательного влияния на ребенка нарцисстически ориентированных, депрессивных, эмоционально отстраненных родителей. Self-объектные отношения ребенка в подобных ситуациях формируются таким образом, что он поглощает, интроецирует черты родителей. Это происходит бессознательно ради сохранения связи с родителями. Например, ребенок абсорбирует депрессию родителей, становясь депрессивным, и в этом состоянии находится с ними на одной эмоциональной волне, что было бы невозможно, если бы он был в другом состоянии: игривом, веселом и т.д.

Согласно Fairbairn" у, ребенок становится подобным тем или иным родительским особенностям, интернализируя их. В результате происходит расщепление ego. Одна его часть остается связанной с реальным миром и взаимодействует с ним, другая-функционирует в связи с интернализированными характеристиками родителей. В определенном смысле эта-вторая часть ego, с нашей точки зрения, выполняет ролевую функцию, являясь, по сути, реактивным образованием, возникшим в связи с необходимостью «встроиться» в систему отношений с родителями посредством имитации их эмоционального состоянии.

Fairbairn приходит к заключению, что расщепление ego этим не ограничивается: расщепляется и вторая часть ego, интернализовавшая свойства родителей.

Наличие сектора, который отражает плохие качества объекта, иногда приводит к тому, что попытки ребенка преодолеть в себе эту отрицательную часть приводят к потере связи с родителями, с которыми он идентифицируется. Если ребенок начинает чувствовать себя более счастливым, у него может возникнуть ощущение тревоги, связанной с тем, что он дистанцируется от родительской части, уходит от нее потому, что абсорбция ребенком патологических черт характера объекта посредством его интернализации позволяет ему ощущать связь с родителями. Думать и вести себя по-другому он не умеет. Иной ход событий возможен только в фантазиях. Интернализация создает расщепление в egо. Таким образом, одна часть Я направлена на реально существующих родителей, а другая - на иллюзорных родителей, образы которых созданы в воображении ребенка.

Расщепление происходит между фрустрирующими, напрямую расстраивающими, разочаровывающими чертами интернализованных родителей, которые Fairbairn называет «отбрасывающим объектом, и соблазняющими, обещающими частями, определяемыми как «возбуждающий объект». Эмоциональный голод ребенка очерчен возбуждающим объектом, неизбежное дистанцирование -отбрасывающим.

Интернализованные родительские отношения содержат в себе положительный возбуждающий объект и фрустрирующий разочаровывающий объект. Одна часть Я связана с приятными, возбуждающими фантастическими чувствами, а другая - с противоположными по содержанию.

Часть еgo, которая связана с надеждой и устремлениями, Fairbairn называл либидинальным еgo, а часть, связанную с плохими качествами -антилибидинальным еgо. Либидинальное ego переживает тоску по любви, чувство надежды; антилибидинальное -чувства ненависти, злости, ярости, враждебности. Антилибидинальное egо может быть враждебным по отношению к либидинальному egо. Таков механизм амбивалентных чувств, которые могут обостряться в условиях патологии. Некоторые патологические состояния характеризуются тем, что по отношению к одному и тому же объекту или явлению у человека возникает одновременно чувство любви и ненависти. Причина этого заключается в детских Self-объектных отношениях и расщеплении egо, которое в таких случаях происходит.

К сожалению, подавление и интернализация не освобождают человека от плохих отношений. Оставаясь невидимыми, они присутствуют в бессознательном. В бессознательной попытке освободить себя от этих объектных отношений человек проецирует их на внешний мир. Этот процесс, вслед за Klein, Fairbairn называет «проективной идентификацией». Кому-то приписывается роль отвергающей матери, кому-то - недосягаемого отца, критикующего родственника, унижающего старшего брата и т. д. «Сначала они были интернализованы и репрессированы, а затем-бессознательно, чтобы быть уверенным-спроецированы снова во внешний мир» (Jones,1991:15).

Проективная идентификация не обязательно касается родителей. Она происходит и в отношениях с другими людьми. Некоторые из них могут вызывать антипатию в связи с тем, что на них проецируется что-то, связанное с плохими объектами. Человек может чем-то напоминать интернализованный образ, хотя в действительности он не является тем, кого напоминает. Речь идет о какой-либо черте характера, какой-то личностной особенности и пр. Субъект, осуществляющий проективную идентификацию, захвачен этим процессом, его «несет» и он уже не контролирует ситуацию. Он видит в ком-то кого-то другого, развивает в отношении него мысли и фантазии, что приводит к развитию совершенно неадекватной egо оценки, над которой давлеет то, что было когда- то, но не в том месте и не с тем человеком.

Важно иметь в виду, что в этом процессе воссоздается не просто плохой объект, а эмоциональная окраска отношений с ним. Человек, который осуществляет проективную идентификацию, может оказаться в ситуации борьбы с дистантным объектом прошлого, хотя могут проецироваться и хорошие объекты.

Таким образом, следует тщательно анализировать внутреннее содержание переносов, которые происходят в жизни. Целью аналитического процесса является не разрядка либидо и агрессии (Freud), а воссоздание повтора объектных отношений, при котором плохие объекты проецируются на аналитика. Важно, чтобы этот процесс вышел на уровень осознания, а не остался в бессознательном. Проективная идентификация является важным моментом в переносе. В процессе контакта с аналитиком пациент переносит на него определенный образ или часть образа из своего прошлого. Он предпринимает попытку «разгрузиться» от плохих объектов. Пациент видит в аналитике большое количество («ассамблею») плохих объектных отношений. Содержание внутреннего мира, в котором были интернализированы и подавлены плохие объекты, в ходе проективной идентификации высвобождается и проигрывается снова, но уже во внешнем мире, на новом уровне, в другое время и на другом интеллектуальном, мнестическом и др. фоне.

Иногда пациенты очень привязаны к «содержимому» своей психики, испытывают необходимость повторений, связанную со своеобразной ностальгией. Без осознания этот процесс может носить насильственный неконтролируемый характер. Иногда повторное проигрывание приводит к разрыву отношений потому, что проецируется негативный материал, и дальнейший межличностный контакт с объектом переноса оказывается невозможным.

Отличие в интерпретации переноса между классическим и современным психоанализом заключается в том, что в первом случае перенос интерпретируется как проекция подавленных драйвов, а во втором, как вновь проигрываемые плохие объекты.

В рамках теории объектных отношений Fairbairn исследовал феномен репрессии. По мнению автора, репрессируются, прежде всего, не желания, воспоминания или импульсы, а - отношения, такие связи с родителями, которые не интегрируются в другую систему связей. Воспоминания, желания и др. репрессируются не первично в связи с их травмирующим или запретным содержанием, а потому, что они являются компонентом опасных или унижающих объектных отношений.

Fairbairn (1943:64) пишет: «невозможно кому-либо пройти через детство, не имея плохих объектов, которые интернализованы и репрессированы», «психопатология, можно сказать, оказывается связанной в большей степени с исследованием отношений ego с интернализованными им объектами» (Fairbairn, 1993). Но даже в подавленном состоянии эти объекты не перестают оказывать своего влияния. Следовательно, знание психологии человека требует анализа объектных отношений, а изучение психопатологии невозможно без выявления отношений egо с его интернализованными объектами.

Репрессируются первично «не непереносимые импульсы вины или непереносимые неприятные воспоминания, а непереносимые плохие интернализованные объекты" (Fairbairn, 1943). В связи с этим следует пояснить, что речь идет не о статических объектах, а об объектных отношениях.

Под плохими объектами понимаются психические материалы, в формировании которых принимали участие родители, или те, кто заботился о ребенке в раннем периоде его жизни. В них включены интернализованные фрагменты каких-то эмоций и действий людей, которые плохо относились к ребенку, пренебрегали им, отбрасывали и преследовали его, проявляли ненужную в данный момент помощь и неприятные для ребенка реакции. Будучи интернализованными, они не утрачивают своих болезненных и неприятных качеств. Происходит не только интернализация, но и репрессия этих материалов. Следовательно, объектные отношения являются ключом к новому пониманию репрессии и мотивации личности, поскольку то, что первично подавлено, представляет собой не импульсы вины и невыносимые, неприятные воспоминания, а непереносимо плохие интернализованные объекты.

Fairbairn, в отличие от Freud"a, считал, что репрессия является результатом нарушенных объектных отношений, а не нарушенные отношения являются результатом репрессии. Из этого следует, что проблема при аналитической терапии не исчерпывается «снятием» репрессии для осознания репрессированного материала. Плохие объектные отношения должны быть заменены новыми, более благоприятными. Создание таких отношений в процессе работы с аналитиком является целью психоанализа.

Процесс интернализации рассматривается Fairbairn" ом как первичная защита. Поскольку объекты переживаний болезненны, человек «интернализует их в попытке контролировать» (Fairbairn, 1943). Однако, такой контроль не всегда «срабатывает». Предпринимаемая защита способна превратиться в троянского коня. Принятые внутрь себя объекты надолго, а, возможно, и навсегда остаются с человеком, «сохраняя свою силу... во внутреннем мире». Они пребывают в психике как «внутренние саботажники», иногда принимая форму чувств вины, тревоги, осуждения, а в других более патологических вариантах могут превращаться в осуждающие внутренние голоса.

Иногда эти интернализованные объекты метафорически называют конфликтующими, тревожными, осуждающими, вызывающими страх, уничижение и чувство вины внутренними голосами. Этот факт имеет большое значение потому, что в условиях развития психического заболевания они оживают в виде слуховых галлюцинаций, содержание которых соответствует плохим объектам, которые включены в психику.

Целью интернализации является защита от психологической боли. Интернализация плохих объектов приводит к тому, что в психике каждого человека содержится стержень психопатологии, на основе которого при наличии определенных условий может развиться то или иное нарушение. Очевидно, в этом заключается психологический механизм формирования псевдогаллюцинаторных и галлюцинаторных феноменов.

Дальнейшее развитие теория объектных отношений получила в работах Winnicott"a (1960, 1965, 1971). На основании наблюдений детей и их матерей, вначале в качестве педиатра, а затем психоаналитика, Winnicott внес новые идеи в психоаналитическое мышление, касающееся отношений между ребенком и матерью, а в дальнейшем между пациентом и аналитиком.

Winnicott придавал особое значение наполненности жизни чувством личностного значения, выделяя пациентов, которые не чувствовали себя личностью. Для характеристики таких пациентов Winnicott использовал термин «расстройство ложного Self"a», характеризующееся нарушением самого чувства субъективности, индивидуальности.

В исследованиях настоящего и ложного. Я обращается внимание на значение качества субъективных переживаний. Анализируется то, как человек чувствует свою внутреннюю реальность, насколько его жизнь насыщена чувством личного значения, каковы его представления о себе, что представляет собой его, отличный от других, творческий центр собственных переживаний, каким образом осуществляется четкая дифференциация себя от других людей и мира в целом.

Практика показывает наличие возрастающего количества пациентов, предъявляющих жалобы не на конфликт, не на симптомы, признаки нарушения, чувство вины, депрессию, тревогу и пр. Этих людей беспокоит то, что они не чувствуют себя личностью. Musil (1971) описывает такого человека в книге «Человек без свойств». Ее герой идентифицирует себя с кем-то другим, кто играет роль, соответствующую ситуации и ожиданиям окружающих. Играя чужую роль, он теряет себя. Речь идет о формировании ложного Self"a.

Winnicott описывал нарушения, связанные с формированием ложного Self"a. Он считал, что это «ядерное» расстройство, которое уходит глубоко внутрь. Оно невидимо снаружи. Обычно наличие у себя подобного нарушения даже не осознается, но человек находится в состоянии хронического психологического дискомфорта, в котором преобладает чувство пустоты. Он очень боится одиночества, боится оставаться наедине с собой, т. к. такое состояние особенно тяжело переносится. Возникает чувство, что что-то должно произойти. Беспокоят скука, пустота и ощущение хаоса. Развивается экзистенциальная тревога и стремление любой ценой избавиться от нее. В связи с этим могут совершаться неадекватные поступки.

Человек способен жить в оболочке ложного Я в течение более или менее длительного промежутка времени. Особенно, если у него хватает энергии и сил быть постоянно задействованным в какой-либо активности. В случае невозможности реaлизации активных действий или нехватки внутренней энергии на их осуществление, возникает трудно переносимое состояние.

Winnicott соотносил начало расстройства с доэдипальным периодом, связывая его развитие с недостаточностью в отношениях матери к ребенку. Winnicott подчеркивал, что речь идет не о выраженной эмоциональной депривации или насилии, а о несовпадении материнской реактивности с характеристиками переживаний младенца, недостаточности их подкрепления в нужные моменты. Причиной несовпадения ритмов матери и ребенка является слабая интуитивность матери. Интуитивная мать относительно быстро чувствует желания ребенка, адекватно и спонтанно реагирует на них, создавая обстановку комфортного «дрейфа» в потоке неинтегрированных переживаний. У него спонтанно появляются и исчезают всевозможные дискретные желания, потребности, нужды, которые часто не удовлетворяются.

В то же время автор считал, что «ложный Self» способствует социальной адаптации и выполняет протективную (защитную) функцию. Беспомощный ребенок может рассчитывать на «награду» только в случае конформности, подчинения требованиям людей, от которых он зависит, прежде всего, родителей. Ребенок боится, что его искреннее самовыражение будет наказано лишением любви и покиданием.

В связи с вышеизложенным, следует обратить внимание на то, что Winnicott (1963) высказывался об «истинном Self^)) как об «инкогнито»; Khan (1963) говорит о «приватности Selfa», а Enid Balint (1991) считает, что некоторые наиболее глубокие формы психических переживаний, свойственных истинному Self у, невозможно «организовать в языке». Mitchell (1993) обращает внимание на парадокс, заключающийся в том, что «когда мы чувствуем себя наиболее приватно, наиболее глубоко «внутри», мы в каком-то смысле наиболее глубоко связаны с другими, от которых мы научились стать Self ом». Сама способность быть одним впервые развивается в присутствии невмешивающегося другого (Winnicott, 1958).

Нарушения в системе Self накладывают субтильный отпечаток на интеракции между матерью и младенцем с самого начала его жизни. Основное значение в этих коммуникациях Winnicott придавал не насилию над ребенком, не депривации, а тому, как мать реагирует на ребенка, как справляется с его нуждами, каково качество её эмоциональной реакции на ребенка. Речь идет не просто о приеме пищи, а об эмоциях любви, о создании эмоционального моста между матерью и ребенком.

В тех случаях, когда мать не обеспечивает достаточно хорошей среды для ребенка, консолидация его здорового Self"a нарушается и психологическое развитие какого-то важного центрального сегмента психики задерживается. Остальные сегменты продолжают развиваться, но внутри остается пустота отсутствующей сердцевины.

Winnicott видел в лице матери своего рода зеркало, в котором ребенок наблюдает отражение своих собственных чувств и посредством этого распознавания приобретает чувство себя. Этот процесс нарушается, если мать находится во власти отрицательных эмоций, если она, например, угнетена или депрессивна, рассержена, злобна. Очевидно, таким образом формируется недостаточность Self"a, нарушение идентичности, лежащее в основе пограничного личностного расстройства.

В то же время Winnicott подчеркивал, что мать в интересах ребенка не должна постоянно быть «совершенной», т.е. всегда соответствовать его потребностям, так как это будет скорее подавлять, чем стимулировать его формирование как автономного и независимого существа. Матери (на отцах Winnicott не акцентировал внимание) должны быть «достаточно хорошими», но не «совершенными». Winnicott усматривал опасность в том, что родители, находясь под влиянием собственных бессознательных потребностей, могут навязывать ребенку свою волю, подавляя формирование сепаратного Selfa.

Winnicott, также как и Balint, подчеркивал значение эмпатии. Ребенок воспринимает информацию из внешнего мира на телесном, протопатическом уровне, на уровне ощущений, сигналов и т.д. Это - нюансы эмоций, которые необходимы для формирования Self. У лиц с нарушениями Self во взрослой жизни эмпатия обычно усилена. Учет специалистом повышенной эмпатии пациента особенно важен, т.к. это накладывает особый отпечаток на отношение этих людей к психотерапии. Эмпатически схватывая неискренность, они будут обращать внимание не на слова, а на то, что стоит за словами аналитика. Если они почувствуют отсутствие искренней заинтересованности в себе, это приведёт к нарушению коммуникации, потере интереса к терапии.

Winnicott описывает сверхзанятость матери ребенком как состояние психики женщины, которое позволяет ей быть хорошей матерью и создавать необходимую для развития ребенка средовую ситуацию. Эта сверхзанятость требует от женщины отказа от многих субъективных желаний и интересов и фиксации на витальных потребностях ребенка. Разрыв, который происходит между внутриутробным и внеутробным периодами жизни ребенка, должен быть смягчен, поскольку его последствия имеют большое значение для дальнейшего развития ребенка.

Сразу же после рождения у ребенка возникает необходимое для него субъективное чувство сверхвласти и сверхвозможностей. Это кратковременный, но необходимый для него период. Смысл его заключается в немедленном удовлетворении желаний ребенка. Если он голоден, он получает грудь, если ему холодно и дискомфортно его укрывают и согревают. Посредством удовлетворения желаний он как бы контролирует ситуацию и создает необходимую для себя среду. Начало мышления по желанию (захотел и тут же получил) закладывается именно в этом периоде. В результате такого отношения у ребенка создаются иллюзия и вера в то, что его желание создает объект желания. Мать должна понимать необходимость пребывания рядом с ребенком, когда в ней нуждаются, и наоборот, отсутствовать, когда она не нужна. Эту ситуацию Winnicott называет поддерживающей средой - психическим пространством, внутри которого ребенок чувствует себе комфортно, не осознавая на уровне интеллекта, что он защищен.

Период сверхзанятости ребенком должен быть кратковременным, в противном случае это приведет к отрицательным результатам. Сверхзанятость матери автор определяет как своего рода временное сумасшествие, которое делает возможным подавить свою субъективность для того, чтобы стать посредником в развитии субъективного иллюзорного чувства ребенка. При оптимальном раскладе мать постепенно уходит от этой деятельности и прекращает её, поскольку она не должна быть длительной. Матери следует проявлять повышенный интерес к собственному комфорту, своим проблемам, своей личности, сводя тем самым сверхзанятость на нет. Она делает сначала одну, потом другую и последующие паузы в удовлетворении желаний ребенка, который постепенно избавляется от иллюзии обязательного удовлетворения его желаний. Таким образом он уходит от иллюзорного ощущения субъективного всемогущества.

Расставание ребенка с иллюзиями помогает ему постепенно осознать, что мир не состоит из одной субъективности, и что удовлетворение желания требует не только выражения этого желания, но и взаимодействия с другими людьми, имеющими собственные желания и потребности. Таким образом к переживанию субъективного всемогущества добавляется переживание объективной реальности, которое не замещает первое, а скорее существует наряду с ним или в каком -то отношении к нему.

Winnicott не рассматривает это развитие как линейную последовательность, в которой одна стадия заменяет другую, предшествующую ей. Они наслаиваются друг на друга и сочетаются друг с другом. Человек, живущий только объективной внешней реальностью, выражает свой ложный Self без субъективного центра. Он субмиссивен, т.к. полностью ориентирован на ожидания других как на стимулы, идущие из внешней среды.

Для того, чтобы быть личностью с постоянно развивающимся Selfом и ощущением личностного смысла, необходимо периодическое переживание субъективного всемогущества. Речь идет о глубоко личном, никогда полностью нераскрываемом ядре переживаний. Временное переживание субъективного всемогущества обеспечивает младенцу мать путем поддержания постоянного ценностного ресурса, который должен в какой-то степени сохраняться. Ранние переживания ребенка позволяют ему по мере роста продолжать чувствовать свои спонтанно возникающие желания как что-то очень важное и имеющее смысл. Хотя уже в этот период ребенок должен интегрировать различные виды взаимодействия с другими людьми.

Между этими двумя формами переживаний (иллюзорное всемогущество и объективная реальность) находится третья форма, которую Winnicott называет переходным переживанием.

Winnicott использует понятие «переходные феномены» (transitional phenomena), которые появляются во время переживания ребенком контакта с матерью. Вначале ребенок фиксируется на материнском теле, и, прежде всего, на ее груди. В дальнейшем происходит фиксация на «переходных объектах».

При субъективном всемогуществе ребенок чувствует, что он создает желаемый объект, например, материнскую грудь и верит, что он обладает полным контролем над этим объектом. При переживаниях объективной реальности ребенок чувствует, что он должен найти желаемый объект. Он осознает свою сепаратность от него и понимает, что не контролирует этот объект.

Переходный (транзиторный) объект воспринимается по-другому. Он переживается не как субъективно созданный и контролируемый, и не как отдельный, найденный и открытый, а как что-то промежуточное между первым и вторым. Таким образом, статус переходного объекта по своему определению двойственен и парадоксален. Важно, чтобы родители не разрушали двойственность переходного объекта.

К переходным объектам относятся одежда, игрушки, одеяла и другие предметы, которые в какой-то степени ассоциируются с переживанием определенных материнских качеств и приобретают новое значение в периоды временного отсутствия матери.

Переходный объект, например, игрушка, выступает как заменитель родителей или матери. Она имеет символический смысл, осуществляя переход от симбиотического смешивания, от зависимости к матери к процессам отделения от неё. Игрушка воспринимается ребенком как объект, на который можно проецировать фантазии, связанные, например, с матерью во время её отсутствия. Наличие такого объекта позволяет ребенку привыкать к отсутствию человека, осуществляющего заботу о нем на всё более длительные периоды времени.

Важен не сам переход ребенка от зависимости к независимости, а создание моста между двумя разными типами переживаний, двумя позициями Self а по отношению к другим.

Важность игрушки не в том, что она заменяет ребенку мать, а в том, что обеспечивает расширение границ его Я на полпути между зависимостью от матери к независимости. Это продолжение ребенок создает субъективным чувством всемогущества. В то же время объект функционирует самостоятельно. Значение переходных объектов заключается в поддержке ребенка, которого жизнь перемещает из мира иллюзорного всемогущества в мир, где он должен приспосабливаться, сотрудничать с другими.

Переходные объекты смягчают переход от зависимости к матери к относительной самостоятельности. Они «переходны» в том смысле, что находятся между идеальным объектом фантазии и реальным объектом внешней реальности. Winnicott относил к переходным феноменам способность к игровой деятельности, которую Meissner (1984:170) определил, как «способность смешивать иллюзию и реальность». Способность к игре является «упражнением в творчестве» (Meissner, 1984). Она использует символы и поэтому продуцирует искусство, литературу, живопись, культуру.

Переходные переживания имеют большое значение для сохранения психического здоровья и креативности. Они становятся особой зоной защиты творческого Я, внутри которой оно оперирует и разыгрывает различные ситуации. Человек, живущий в состоянии субъективного всемогущества и не имеющий мостика к объективной реальности, поглощен собой, аутистичен, изолирован.

Примером служит шизотипическое личностное расстройство, носителей которого отличает изолированность, странность, необычность, неприспособленность к окружающей обстановке.

Если же человек живет только в объективной реальности и не имеет корней в раннем младенческом чувстве субъективного всемогущества, он приспособлен и адаптирован к среде очень поверхностно. У него отсутствуют оригинальность, страстность, способность к самозабвению и пр.

Двойственность переходной зоны, с одной стороны, позволяет сохранить корневые исходные переживания как глубокий и спонтанный источник себя, а, с другой, -адекватно взаимодействовать с окружающим миром, понимать и учитывать наличие иных точек зрения, взглядов и ценностных ориентаций.

Исследуя место, которое занимает агрессия в переходе между субъективным всемогуществом и объективной реальностью, Winnicott предложил концепцию «использования объекта». При субъективном всемогуществе ребенок пользуется объектом «безжалостно». Он создает его своим желанием, эксплуатирует для собственного удовольствия и может разрушить. Такое переживание требует полного подчинения и эксплуатации находящейся рядом матери. Постепенно ребенок начинает осознавать наличие рядом другого человека, который может быть разрушен. Это циклический процесс всемогущего творчества, деструкции и выживания.

С появлением чувства внешнего мира и чувства другого человека, который имеет свои права, ребенок начинает понимать, что люди существуют вне его всемогущего контроля. Появляется осознание того, что его желания могут быть опасными.

Переходный объект наделяется эмоциями, свойственными живому человеку и позволяет отыгрывать на нем различные ситуации. Этот объект называется переходным потому, что через какое-то время его актуальность теряется. Он может заменяться другим переходным объектом, группой объектов, или этот этап переживаний уходит в прошлое. Повторная встреча взрослого человека со старым переходным объектом, которого он случайно «находит где-то в сундуке», может вызвать у него кратковременные ностальгические чувства, всплеск эмоций и переживаний. Дети, лишенные эмоциональной поддержки со стороны родителей, часто находят выход в фиксации чувств на переходном объекте. Чрезмерная фиксация на объекте приводит к преобладанию иллюзорного чувства субъективного всемогущества. Вокруг такого объекта появляется большое количество фантастических событий различного содержания, которые отражают мышление по желанию. Такой ребенок оказывается плохо адаптированным к будущей жизни.

Для того, чтобы понять сущность фантастических содержаний, ориентации только на подходы классического психоанализа недостаточно, т. к. эти содержания подчинены коллективным и глубинно бессознательным алгоритмам. Алгоритмы представлены матрицами, преформами, архетипами, которые строятся по определенным узорам. Так рождаются заменяющие реальность мифы, легенды и эпосы, чему способствуют средовые влияния, в том числе и не имеющие непосредственной связи с родителями. Это могут быть сказки, прочитанные или увиденные в кино отрывки каких-то событий, которые помогают ребенку создавать различные фабулы, защищающие его от неприглядной реальной обстановки окружающего мира.

Создаются мифы о Спасителе, Герое, которые решают за ребенка его проблемы. Память каждого человека хранит содержания любимых фабул, созданных в детстве и получивших дальнейшее развитие во взрослой жизни. Такие фабулы оказывают серьезное воздействие на всю жизнь. Встречаются люди, у которых второе звено переходного объекта - объективная реальность представлена недостаточно. Это сопровождается возникновением позиции ожидания, в которой отражается первое звено переходного объекта - субъективное всемогущество. На этой основе начинают выстраиваться контакты с людьми, дальнейшее развитие которых обречено на неудачу, т. к. на людей проецируется сказочный образ, которому реальный человек не соответствует. Возникает разочарование, появляется психическая травматизация.

Winnicott считает, что ложный Self развивается как результат преждевременной насильственной необходимости вступления в контакты с внешним миром. Создание ложного Self необходимо. Особое значение в этом процессе придается соотношению и сосуществованию ложного Self с настоящим. Если ложный Self поглощает настоящий, возникает потеря себя. Человек может потерять себя на разных этапах жизни, но предпосылки возможной потери закладываются в раннем возрасте. Многие системы воспитания часто направлены на то, чтобы ребенок по мере своего развития становился все более конвергентным, использовал все меньшее количество собственных ресурсов, отбрасывая все, что выходит за заданные пределы. Ребенку свойственны игра воображения, яркость восприятия, эмпатия, любознательность, интерес.

Система воспитания, которая отсекает ряд интересов и фиксирует ребенка на узкой направленности интересов, редуцирует их и приводит к конвергентности ребенка. Причиной конвергентности являются навязанные ему особенности поведения, мыслей и чувств. Например, ребенку не позволяют эмоционально выражать себя, исходя из предпосылки необходимости сглаживания и подавления эмоциональных проявлений, умения контролировать проявление эмоций и спонтанности в поведении. Интересы к определенным видам активности подавляются, в связи с тем, что это не принято, не соответствует имиджу, престижу, не дает, с точки зрения родителей, достаточных дивидендов. Таким образом стимулируется образование ложного Self а, а настоящий Self уходит в тень. Иногда у детей при этом возникает чувство раздвоенности между ложным и настоящим Self ом, которое принимает необычные формы. Например, ребенок семи лет настораживает родителей тем, что часто говорит о себе в третьем лице, выражая свой настоящий Self. «Он хочет пить, он будет спать», - говорит мальчик о себе, подчеркивая тем самым, что он - это его настоящий Self, который действительно хочет именно этого. Другие желания идут не от него, а от «них», от других частей его Я. Таким образом, ребенок четко дифференцирует свое настоящее состояние от того, что навязывает ему внешняя среда, в данном случае родители. Это расщепление фиксируется родителями и вызывает их настороженность.

Интересной особенностью людей, у которых не сформирован настоящий Self, является страх молчания во время контакта с другими людьми. Такой человек считает, что пауза во время разговора вызывает у собеседника отрицательное чувство. Он оценивает молчание как состояние, которое приближает человека к обостренному ощущению пустоты. Поэтому он стремится заполнить пространство молчания насколько это возможно. Будучи далеким от понимания важности и продуктивности молчания, ему трудно усвоить истину, что молчание может быть содержательным и творческим.

Для человека с ложным Self ом важна оценка его другими, а поскольку у него возникает страх отрицательной оценки, он начинает отвлекать последних разговором на какую угодно тему. Эта тактика приносит определенные плоды, но не избавляет человека от ощущения неудовлетворенности.

С точки зрения Kohut"a (1971), человек может «избавиться» от плохих Self-объектных отношений, «вводя» в свою психику новые Self-объектные отношения, которые начнут доминировать над старой системой взаимодействий. КоЫД считал, что практически все формы психических расстройств обусловлены нарушением Self-объектных отношений детского периода. Эти детские отношения были настолько отрицательно окрашенными, что они не могут быть интернализованы и поэтому мешают развитию спаянного чувства Self. В результате у ребенка не развивается необходимая внутренняя структура личности, и его психика остается фиксированной на архаических Self -объектах. Следствием этого является то, что в течение всей жизни психика испытывает на себе иррациональное влияние определенных объектов и человек никак не может освободиться от необычной зависимости и от привязанности к ним, испытывая при их отсутствии ностальгию. Эти объекты заменяют часть его психических структур. Отношения между ними и психикой приводят к развитию различного рода внезапно возникающих у взрослого человека эмоциональных состояний, происхождение которых для него непонятно.

Характеризуя людей со слабым Я, Kohut фиксирует внимание на неразвитости их Self а в плане спаянности его структуры. У людей со слабым Я отсутствует смысл жизни и основная направленность действий, у них фактически не развита идентичность и поэтому легко возникают различные формы дезадаптации к окружающей обстановке.

Kohut обращает внимание на наличие у ребенка эмпатической недостаточности-дефицита интуиции, эмпатии, которые блокируют развитие идентичности. В случае успешной работы по дальнейшему развитию эмпатии, процесс саморазвития может восстановиться в любом возрасте, но по мере взросления способность развития эмпатии снижается. Kohut считал, что эта возможность должна быть использована в процессе психотерапии пациентов с различными нарушениями.

Правильная психотерапия дает развитию эмпатии второй шанс, который был упущен в детском возрасте. В процессе психоанализа необходимо предоставить пациенту возможность формирования новых Self-объектных отношений, способствующих росту новых психических структур. Этот процесс включает в себя техники, направленные на доразвитие и дальнейшее совершенствование эмпатии.

Положение Kohut"a о слабости эмпатии у лиц с нарушением идентичности не нашло подтверждения в проведенных нами наблюдениях пациентов с пограничным личностным расстройством, у которых обнаруживалась обостренная эмпатия по отношению к эмоционально значимым для них лицам.

M. Balint (1968) в предложенной им концепции «основной недостаточности» также придает особое значение раннему периоду развития ребенка. Автор ставит нормальное развитие ребенка в зависимость от материнско-младенческого «гармоничного интерпенетративного смешивания». В случаях неадекватного родительствования (дистантность, пренебрежение, агрессия) у ребенка происходит формирование основной недостаточности, нарушается развитие идентичности. Balint подчеркивает, что основная недостаточность формируется в доэдипальном, невербальном периоде жизни. С этим связаны трудности психотерапии таких пациентов, поскольку последняя в классическом психоанализе основывается на вербальном общении, а слова для пациента с основной недостаточностью лишены эмоционального смысла и поэтому не полностью воспринимаются им. Для эффективного воздействия необходимы не чисто интерпретативные подходы, а неформальное эмпатическое общение, трактуемое современными специалистами (Langs,1996) как бессознательная коммуникация.

Терапевтический успех может быть достигнут только в случае выхода на уровень основной недостаточности.
Психоналитическая трактовка психических нарушений психотического уровня содержится в работах Bion"a (1955, 1965). Wilfred Bion акцентуировал внимание на дальнейшей разработке теоретических положений Melanie Klein в аспекте применения объектных отношений к шизофреническим проявлениям. Анализируя особенности мышления и языка у лиц, страдающих шизофренией, Bion пытался объяснить природу и динамику происходящих у них фрагментации и утраты смыслового значения. Автор обнаружил функционирование дополнительных ассоциаций между шизофреническими расщеплениями, атаками зависти и ярости, описанными Klein, по отношению к «плохому» объекту-материнской груди.

В случаях шизофренической психопатологии атака направлена не только на внешний объект, но и на часть своей собственной психики, связанной с объектом/объектами и реальностью в целом. «Ребенок воспринимает связь с объектом как чрезвычайно болезненную и поэтому атакует не только грудь, но и свои собственные психические способности, которые соединяют его с грудью» (Mitchell,Black, 1995). Это -атака на восприятие и мыслительный процесс. Она приводит к разрушению способности воспринимать и понимать реальность, устанавливать содержательный контакт с окружающими людьми. По выражению Mitchell и Black, зависть (в понимании Klein) становится нарушением «аутоиммунного» характера, при котором психика атакует сама себя.

Bion пытался разобраться в «способах», которые используются при атаке психики своих собственных психических процессов, и пришел к заключению, что фокусом атаки являются связи. В результате расщепляются ассоциации между мыслями, чувствами и объектами.

Bion, вслед за Klein, продолжил развитие концепции проективной идентификации. Klein, как известно, определяла проективную идентификацию как фантазию, в процессе которой какая-то часть Selfa переживается как помещенная в другом человеке, с которым Self идентифицирует себя и который пытается контролировать. Bion интересовался влиянием проективной идентификации на человека, на которого эта идентификация произошла. В процессе анализа пациентов с выраженными психическими отклонениями Bion обнаружил, что у него возникают неприятные эмоциональные состояния, приближающиеся к эмоциональным переживаниям пациентов. На основании такого рода наблюдений автор пришел к заключению, что аналитик в ходе проведения анализа на каком-то из его этапов становится «контейнером» психического содержания, изначально принадлежащего пациенту и спроецированного на аналитика.

Таким образом, Bion расширил концепцию проективной идентификации, превратив ее в обоюдный процесс, включающий пациента и аналитика.

Возбуждение и тревога пациента по механизму контагиозности эмоции вызывают тревогу аналитика, депрессивное состояние пациента провоцирует угнетение аналитика. Корни этого явления прослеживаются в наиболее ранних периодах жизни. Младенец «наполнен» беспокоящими его ощущениями, которые он не в состоянии каким-то образом организовать и контролировать. В связи с этим он проецирует эти переживания на мать, которая реагирует на ситуацию и «в каком-то смысле организует переживания для младенца, который интроецирует их уже в переносимой форме». Если мать не настроена на восприятие состояния младенца, он остается поглощенным неорганизованными, фрагментарными и ужасающими переживаниями. Наличие эмоционального резонанса с ребенком, очевидно, необходимо для развития интимности, сопереживания, эмпатии.

В аналитической ситуации, по представлениям Bion"a, «работает» та же модель. Эта же модель лежит в основе понимания роли проективной идентификации. Межу аналитиком и пациентом происходят сложные взаимодействия, обусловленные диадным характером контакта, интерперсонализацией проективной идентификации.

Концепция интерперсональной проективной идентификации в отношениях, складывающихся при проведении психоаналитической терапии, представлена в работах Racker"a по трансференсу и контртрансференсу (Racker, 1953, 1968). Автор придавал большое значение идентификации аналитика с проекциями пациента, с теми сегментами Selfa пациента, которые переживаются аналитиком.

Racker (1953) говорит о том, что «аналитик выполняет две роли:
1) интерпретатора бессознательных процессов;
2) является объектом тех же самых процессов.

Последствия: контртрансференс может вмешиваться и интерферировать, так как аналитик, во-первых, является интерпретатором и, во-вторых, - объектом импульсов... Восприятие может быть правильным, но воспринимаемое может провоцировать невротические реакции, которые повреждают его интерпретационнную способность». Аналитик в роли интерпретатора способен помочь или помешать восприятию бессознательных процессов. Аналитик в качестве объекта изменяет свое поведение, что, в свою очередь, влияет на восприятие его пациентом. Форма интерпретаций, звучание голоса, невербальная коммуникация по отношению к пациенту воспринимаются последним, приводят к личностной трансформации и изменению объектных отношений.

Влияние пациента на аналитика может, например, выражаться в том, что аналитик верит пациенту, если последний атрибутирует на него различные негативные характеристики, то есть аналитик начинает считать себя «плохим» в соответствии с интроецированными плохими объектами, которые пациент спроецировал на него. Это происходит еще и потому, что «союзником» пациента оказывается внутренний элемент личности аналитика-его собственные плохие объекты, которые он в себе ненавидит.

Этот механизм приводит к возможному возникновению у аналитика чувства ненависти к пациенту, что, в свою очередь, активизирует superego аналитика и грозит соответствующими последствиями.

Racker (1968) выступал против характерного для классического психоанализа «мифа аналитической ситуации», характеризующего анализ как взаимодействие между больным и здоровым человеком». Автор изучал объектные отношения в аналитической динамике: «Истина заключается в том, что это - интеграция между двумя личностями, ego которых находится под давлением из id, superego и внешнего мира; каждая личность имеет свои внутренние и внешние зависимости, тревоги и патологические защиты; каждый является также ребенком с его внутренними родителями; и каждый из этих целостных личностей-анализируемого и аналитика - отвечает на каждое событие аналитической ситуации».

Особую роль в формировании общей психоаналитической теории играет психоаналитическая теория развития. Психоанализ всегда претендовал на создание не только психогенетической теории психического развития человека, но и теории психопатологии; можно даже сказать, что теоретическое положение об отнесении нормальных психологических и психопатологических феноменов к самому раннему периоду жизни человека имеет определяющее значение для психоанализа. Поэтому в психоанализе теория личности и теория болезней – это всегда еще и теория развития. Она исследует условия формирования (а также происхождение) стадий инфантильной сексуальности, становление нарциссизма, объектных отношений, проявления половой идентичности, процессов символизации и ментализации, аффектов, а также развития трех психических инстанций – Оно, Я и Сверх-Я.

Ввиду сложности затрагиваемых тем их можно излагать только по отдельности. Психоаналитическая теория развития с самого начала получала подпитку из двух источников: из анализа взрослых пациентов и происходящих в ходе этого анализа реконструкций, а также непосредственно из наблюдения за детьми и подростками. За последние десятилетия к этим источникам добавились новые – исследования младенцев, а с недавнего времени и нейропсихоанализ (Solms, 1996, 2006).

Из-за разницы в методических и методологических предпосылках неудивительно, что данные, получаемые из самых разных источников, а также обобщающие их теории зачастую не согласуются друг с другом. Поэтому перед психоаналитической теорией развития встала задача рассмотреть и исправить эти расхождения.

Психическая структура и объектные отношения

Подход Фрейда

Еще в ≪Трех очерках по теории сексуальности≫ (Freud, 1905d), в статье о Леонардо да Винчи (Freud, 1910с) и в анализе случая Шребера (Freud, 1911с), а также в теории нарциссизма и в статьях о бессознательном (Freud, 1915с, е), но прежде всего в статье ≪Печаль и меланхолия≫ (Freud, 1916–1917g) Фрейд признал важное значение объекта для психического развития младенца. Хотя Фрейд и считал, что ≪объект является наиболее изменчивым из параметров влечения≫ (Freud, 1915с, S. 215), в ходе его исследований становилось все яснее, что объект необходим для процесса образования психических структур. В настоящее время центральное структурообразующее воздействие объекта на психическое развитие человека признается всеми психоаналитическими школами. Точка зрения Шпица, что аффективные реакции младенца, а также либидинозные и агрессивные влечения могут исходно проявиться и получить свою дифференциацию только ≪в происходящих между матерью и ребенком процессах обмена (общения)≫ (Spitz, 1965, S. 167), стала общепринятым положением. Шпицу удалось показать, что только взаимосвязь импульсов влечений, чувств, вызванных объектными отношениями, и объективного опыта приводит к психическим событиям. Затем Лох высказал мнение, что ≪мотивирующая сила аффектов состоит в том, что они основываются на опыте общения с объектом, как в положительном смысле (приводя к удовлетворению), так и в отрицательном (приводя к неудачам, к поддержанию состояния нехватки, неудовлетворенности). Сведения об объекте, переживание действий с объектом или проделанных объектом, либо тех, которым он способствовал, представляют собой психологические события≫ (Loch, 1972, S. 74).

Однако психоаналитическая теория подчеркивает значимость объекта не только для формирования психической структуры, но также и для когнитивного и эмоционального развития, особенно для символизации, понимаемой здесь и как сознательное рефлексивное мышление, и как бессознательное мышление. Впервые понятия ≪символическое приравнивание≫ и ≪символический репрезентант≫ были введены в психоанализ Ференци (Ferenczi, 1912) и Джонсом (Jones, 1916); дальнейшее развитие эта концепция получила в работах Ханны Сигал (Segal, 1957).

В случае символического приравнивания символ и символизируемый объект рассматриваются как идентичные, а в случае символического репрезентанта сформированный символ замещает символизируемый объект. Переход от символического приравнивания к символическому репрезентанту означает важный шаг в развитии всей аффективной и когнитивной организации.

Школа Мелани Кляйн

Сигал (Segal, 1957) исследовала особенности формы и содержания мышления, которые характеризуют отдельные ступени психического развития. В параноидно-шизоидной позиции мышление зависит от способствующих развитию отношений контейнер – контейнируемое (Бион, см. главу II. 5) и сначала представляет собой символическое приравнивание. Иногда символ настолько отождествляется и идентифицируется с объектом, что между ними не обнаруживается никакого различия. В депрессивной позиции, напротив, мышление характеризуется все большим отделением символа от символизируемого и символ репрезентирует объект. В депрессивной, а позднее в эдипальной ситуации формируется такое мышление, которое отличается триангулярной, метафорической и символической структурой (Haesler, 1995). Самость, символ и символизируемое отделены друг от друга и связаны между собой речью. Несмотря на общепринятое в психоанализе признание огромного значения объекта для развития психической жизни самости, мнения о статусе и специфическом значении объекта сильно различаются. Чем же является объект: первичным источником мотивации и катализатором психического развития или модификатором первичных мотивационных сил субъекта, бессознательных импульсов и желаний? О чем идет речь: о внутренних или внешних объектах, о бессознательных фантазиях, связанных с внутренними и/или внешним объектами, или о реальном опыте общения с объектами? Как возникают внутренние объекты и психические репрезентанты опыта межличностных отношений?

В кляйнианской теории объектных отношений внутренние объекты структурируют развитие мышления, чувств и поведение самости. Внутренние объекты возникают из бессознательных, основанных на дериватах влечений, фантазий самости о внутренней жизни внешних объектов.

Эта бессознательная фантазийная деятельность и сочетающаяся с ней и/или лежащая в ее основе рудиментарная разделенность самости и объекта возникают в начале жизни. Внутренние объекты с самого начала жизни воспринимаются как идентичные конкретным органам тела (конкретные идентификации характерны для регрессивных клинических состояний: например, психотик ошибочно предполагает, что флаг – это не символ государственного суверенитета страны, а совершенно конкретно сама страна) и ощущаются так, как будто между ними существуют какие-то отношения. На этой ранней стадии развития еще нет символической репрезентации внутренних объектов, и они познаются конкретно в виде образов органов тела и способов их функционирования (например, согласно этой теории, голод, жажда, страстное желание любви или страх и т. д. переживаются конкретно: желудок – это некий злой объект, который кусает или мучает изнутри. Подтверждение этому очень часто можно найти, например, при тяжелых регрессивных состояниях, таких как острые психозы. Относится ли это к младенцам – мнения на этот счет расходятся). Решающее значение в этой теории придается тому, что внутренние объекты формируются в значительной степени за счет проективной идентификации бессознательных фантазий. Так, например, жизненно необходимый добрый внутренний объект возникает не столько в результате конкретного реального опыта (пережитых удовлетворений), сколько в результате либидинозного вложения энергии и связанной с ним бессознательной фантазии самости об объектах.

В начале жизни внутренние объекты сначала переживаются как частичные объекты; в бессознательной фантазии младенца объект ≪воспринимается им так <…> как будто существует исключительно для удовлетворения его потребностей; однако он характеризует еще и часть личности≫ (Bacal & Newman, 1990, S. 80). Лишь в ходе развития возникают ≪целостные объекты≫, основанные на интеграции ранее расщепленных ≪только добрых≫ и ≪только злых≫ частичных объектов.

≪Вместе с возросшей способностью познавать внешний мир изменяются и возникающие перед младенцем объекты. Произойдет ли действительно такое психическое изменение, зависит от его эмоциональной способности переносить амбивалентность. Теперь уже не существует исключительно ≪злой≫ матери, которая якобы вызывает голод, да и просто ≪доброй≫ матери, утоляющей голод. В одном и том же объекте обнаруживается что-то от них обеих. Объект постепенно понимается как нечто целое, он приобретает два эмоциональных оттенка, у него есть много мотивов и он пробуждает в Я смешанные чувства≫ (Hinshelwood, 1989, S. 519).

Объекты рассматриваются так, что любой импульс влечений и любая бессознательная фантазия как бы создают частичный объект.

≪Мать, вызывающая „голод“; мать, „утоляющая“ голод; мать, заставляющая мерзнуть, и мать обогревающая; мать, которая неуверенно берет младенца на руки, и мать, которая держит его крепко и надежно… Все эти объекты, названные словом „мать“, ни в коем случае нельзя путать с реальной матерью, какой ее воспринимает сторонний наблюдатель, так как восприятие младенца полностью отличается от восприятия этого наблюдателя. Восприятие младенца определяется внутренним состоянием его тела≫ (там же, S. 520).

В параноидно-шизоидной позиции, развивающейся с начала жизни, на первый план выходит страх Я перед разрушением и утратой внутренней когерентности. Внутренние частичные объекты переживаются как расщепленные на добрые и злые. Самость ощущает атаки на объекты как разрушение и фрагментацию и самости, и объектов. В таком состоянии младенец постоянно боится, что злые внутренние объекты могут разрушить его самость и добрые внутренние объекты. Согласно с этой концепции, Я с самого рождения обладает способностью отличать внутреннее от внешнего, самость от объекта. В депрессивной позиции (начиная с 6-го месяца) не только дифференцируется способность младенца к восприятию, но он также переживает интенсивные аффекты по отношению к частичным объектам, постепенно понимая, что добрые и злые частичные объекты могут представлять собой различные аспекты одного и того же объекта (амбивалентность). Первые интроекции доброго внутреннего объекта, возникшие в параноидно-шизоидной позиции, постепенно нарастают, и он воспринимается как своего рода спасительный якорь для удержания сплоченности Я.

Этот добрый внутренний объект способен воспринимать и сохранять самые разные психические и когнитивные состояния младенца. Теперь младенец старается сохранить его: ≪Депрессивная позиция формируется тогда, когда объект вызывает одновременно и любовь, и ненависть. Таким образом, эта позиция появляется в результате интеграции добрых и злых объектов, так что страх возненавидеть любимый объект приводит к опасности для всего объекта <…>; в депрессивной позиции объект ощущается так, будто он полностью утрачен, поврежден и т. д. Теперь ребенок страстно желает быть с этим целостным объектом≫ (там же, S. 108).

На этой стадии ≪анимистический мир конкретистских (конкретных, материальных, физических) внутренних объектов≫, характерных для параноидно-шизоидной позиции, отступает на задний план. ≪Способность к репрезентации объектов приходит на место конкретистской идентификации частей самости с объектами, а депрессивная позиция приводит к гораздо лучшему восприятию внешних объектов≫ (там же, S. 109). Еще одна возможность роста Я обеспечивается продолжающейся проективной идентификацией с матерью и последующей реинтроекцией, процессом, который Кляйн (Klein, 1962) называла ≪интеграцией Я≫ и ≪ассимиляцией внутренних объектов≫.

В древнеиндийском трактате о любви «Ветка персика» отмечалось, что каждый человек может любить на трех уровнях – тела, ума и души. Тогда было отмечено, что взаимоотношения неоднородны, в них присутствуют разные уровни. На сегодня существует немало исследований, посвященных обоснованию и описанию различных уровней взаимоотношений.

Функции межличностных отношений,-

1) помогают адаптироваться в новой среде;

2) познавательная функция (социальное познание, познание другого человека);

3) удовлетворяют потребности человека в контакте с другими людьми.

Основные феномены межличностных отношений: 1) симпатия - избирательная привлекательность. Вызывает когнитивный, эмоциональный, поведенческий отклик, эмоциональную привлекательность;

2) аттракция - привлечение, притяжение одного человека к другому, процесс предпочтения, взаимного притяжения, взаимной симпатии; 3)антипатия:

4) эмпатия (сопереживание, отклик одной личности на переживание другой). Эмпатия имеет несколько уровней. Первый включает в себя когнитивную эмпатию. проявляющуюся в виде понимания психического состояния другого человека (без изменения своего состояния). Второй уровень предполагает эмпатию в форме не только понимания состояния объекта, но и сопереживания ему, т. е. эмоциональную эмпатию. Третий уровень включает когнитивные, эмоциональные и, главное, поведенческие компоненты. Данный уровень предполагает межличностную идентификацию, которая является мысленной (воспринимаемой и понимаемой), чувственной (сопереживаемой) и действенной;

5) совместимость (оптимальное сочетание психологических особенностей партнеров, способствующих оптимизации их совместной деятельности) - несовместимость;

6) сработанность (удовлетворение от общения; согласованность действий).

Межличностные отношения - это объективно переживаемые, в разной степени осознаваемые взаимосвязи между людьми.

Виды межличностных отношений:

1) по модальности (позитивные (положительные), негативные (отрицательные), амбивалентные (двойственные, нейтральные);

2) по целям (деловые, личные);

3) по направленности (вертикальные (различные иерархические уровни), горизонтальные (один уровень

Межличностный отношения исторически возникли в условиях переживания необходимости в совместной дея-ти.Каждый человек вступает в отношения между собой и таким образом человек оказыается субъектом многочисленных и разнообразных отношений.

Виды соц. отношений:

Конъюктивные

Дезъюктивные

Межличностные, межгрупповые.

Общение, его функции и структура

Общение - процесс и результат установления и развития контактов между людьми, включающий обмен информацией, выработку единой стратегии взаимодействия, восприятие и понимание людьми друг друга.

♦ коммуникативная: состоит в обмене информацией между людьми;

♦ интерактивная : заключается в организации взаимодействия между людьми, например нужно согласовать действия, распределить функции или повлиять на настроение, поведение, убеждения собеседника;

♦ перцептивная: включает процесс восприятия друг друга партнерами по общению и установление на этой основе взаимопонимания.

Функции общения :

информационная (коммуникативная)

связующая (сплочения, контактная, интерактивная)

эмоционального выражения (самовыражения, эмотивная, эмоциональная)

самопознания (самоосознания, самоопределения)

§ передача информации

§ восприятие друг друга

§ взаимооценка партнерами друг друга

§ взаимовлияние партнеров

§ взаимодействие партнеров

§ управление деятельностью и т.д.

Средства и виды общения

Специфика человеческой коммуникации:

Это интерсубъектный процесс , предполагающий активный обмен информацией

Предполагает изменение поведения партнера по общению

Предполагает принятие единой системы значений , которая обеспечивает возможность партнеров понимать друг друга

Предполагает существование специфических коммуникативных барьеров

Знаковые системы коммуникации:

Вербальная коммуникация (человеческая речь как универсальная знаковая система)

Невербальная коммуникация: оптико-кинетическая знаковая система (жесты, мимика, пантомимика, св-во общей моторики частей тела.) пара- и экстро- лингвистические знаковые системы (кач-во голоса, диапазон, тональность, вставление в голос покашливания, смеха.) проксемическая знаковая система (организация пространства и времени коммуникативного процесса).

В соответствии с содержанием можно выделить следующие виды общения:

· Материальное - обмен предметами или продуктами деятельности.

· Когнитивное общение - обмен информацией, знаниями. Когда мы узнаём у знакомых о погоде на улице, ценах на продукты, времени начала концерта, способах решения математической задачи, мы имеем дело с когнитивным типом общения.

· Кондиционное, или эмоциональное общение - обмен эмоциональными состояниями между общающимися индивидами. Развеселить грустного друга - пример эмоционального общения. В его основе лежит феномен эмоционального заражения.

· Мотивационное общение - обмен желаниями, побуждениями, целями, интересами или потребностями. Имеет место как в деловом, так и в межличностном общении. Примерами могут служить: мотивация персонала на успешную работу на предприятии (деловое общение), разговор, направленный на то, чтобы уговорить друга пойти с Вами на концерт (межличностное общение).

· Деятельностное - обмен навыками и умениями, который осуществляется в результате совместной деятельности. Пример: учиться вышивать крестиком в кружке вышивания.

В зависимости от используемой техники общения и его целей можно выделить следующие виды:

· Контакт масок - формальное общение, когда отсутствует стремление понять и учитывать особенности личности собеседника. Используются привычные маски (вежливости, учтивости, безразличия, скромности, участливости и т. п.) - набор выражений лица, жестов, стандартных фраз, позволяющих скрыть истинные эмоции, отношение к собеседнику.

· Светское общение - его суть в беспредметности, то есть люди говорят не то, что думают, а то, что положено говорить в подобных случаях; это общение закрытое, потому что точки зрения людей на тот или иной вопрос не имеют никакого значения и не определяют характера коммуникации. Например: формальная вежливость, ритуальное общение.

· Формально-ролевое общение - когда регламентированы и содержание, и средства общения и вместо знания личности собеседника обходятся знанием его социальной роли.

· Деловое общение - это процесс взаимодействия в общении, при котором происходит обмен информацией для достижения определенного результата. То есть это общение целенаправленное. Оно возникает на основе и по поводу определенного вида деятельности. При деловом общении учитывают особенности личности, характера, настроения собеседника, но интересы дела более значимы, чем возможные личностные расхождения.

· Межличностное общение (интимно-личностное) - раскрываются глубинные структуры личности.

· Манипулятивное общение - направлено на получение выгоды от собеседника.

Данная глава отличается от остальных глав книги. Если в других главах представлен вклад одного главного теоретика данного направления (например, Фрейда, Юнга или Адлера), эта глава посвящена направлению психоаналитической терапии, в развитие которого внесли вклад несколько теоретиков. Это представляется оправданным, поскольку школа объектных отношений заметно проявила себя за последние десятилетия и в настоящее время является основным направлением психоаналитической мысли. Как отметили Гринберг и Митчелл (Greenberg & Mitchell, 1983): "основное внимание психоанализа в настоящее время сосредоточено на взаимоотношениях людей, то есть на проблеме объектных отношений" (р. 2).

Непросто было принять решение о том, кого из теоретиков объектных отношений включить в данную главу. Значимый вклад в развитие этой школы мысли внесли многие исследователи, в том числе Маргарет Малер, Гарри Стек Салливан, Мелани Кляйн и Михаэль Балинт. Однако, согласно нашим наблюдениям, наибольшее внимание и интерес привлекли работы У. Р. Д. Фэйрберна, который является представителем британской школы объектных отношений. Считается, что Фэйрберн представил "наиболее систематическое и всеобъемлющее описание теории объектных отношений" (Eagle & Wolitzky, 1992, p. 127); кроме того, Фэйрберна называют "создателем системы" (Greenberg & Mitchell, 1983), поскольку он разработал и собственную теорию. По этим соображениям основное внимание в данной главе будет уделено его теории.

Упоминания заслуживают и два других представителя британской школы - Д. У. Винникот и Гарри Гантрип. Винникот предложил такие термины, как "достаточно хорошее материнство" (good enough mothering ) и "фасилитирующее окружение" (facilitating environment ); некоторые его работы считались "подлинно революционными... хотя и выполненными в рамках психоанализа" (Guntrip, 1973, р. 122). Гантрип, который проходил психоанализ у Фэйрберна и Винникота (см. Guntrip, 1975), дал прекрасное описание шизоидных проявлений и дополнил теорию Фэйрберна; принято считать, что он продвинул теорию объектных отношений "в весьма специфическом направлении, в соответствии с собственным уникальным видением человеческих переживаний и страданий" (Greenberg & Mitchell, 1983, p. 210). Однако Гантрип и Винникот, в отличие от Фэйрберна, не создали собственных систем; они преимущественно занимались развитием чужих теорией. По этим причинам о них будет сказано коротко. Таким образом, данная глава будет посвящена вкладу трех исследователей. Более подробное и всестороннее описание их теорий, а также работ других теоретиков объектных отношений можно найти в великолепной книге Гринберга и Митчелла (Greenberg and Mitchell, 1983).

Теория объектных отношений - это "психоаналитическая теория, в которой центральное место отводится потребности субъекта быть так или иначе связанным с объектами, в отличие от теории инстинкта, которая сосредоточена на потребности субъекта ослабить инстинктивное напряжение" (Rycroft, 1973, р. 101). Чтобы еще четче разграничить эту теорию с теорией Фрейда, Гантрип (Guntrip, 1973) писал: "Теория объектных отношений... это результат освобождения свойственного Фрейду психодинамического личностного мышления от... связи с... [его] естественнонаучным, обезличенным, интеллектуальным наследием" (р. 20). Таким образом, теория объектных отношений характеризуется заметным смещением акцента - от поиска удовольствия к поиску объекта (Butler & Strupp, 1991). Следовательно, "первоочередной задачей теоретиков объектных отношений является выяснение той роли, которую играют человеческие взаимоотношения в развитии личности" (там же, 1991, р. 520). Далее мы попытаемся продемонстрировать, что это действительно так для Фэйрберна, Винникота и Гантрипа.

Становление и развитие.

Подобно Томпсону (Thompson, 1957), о котором шла речь в главе 1, Рапапорт (Rapaport, 1959) также изучал эволюцию психоаналитической теории и выделил в ее развитии четыре периода, начиная с конца XIX в. и заканчивая концом 1950-х гг. Вначале идут работы Фрейда до 1900 г., когда он сотрудничал с Брейером и ввел концепцию защиты. Далее следует период 1897-1923 гг., когда основное внимание уделялось инстинктивным влечениям и бессознательной фантазии. В 1923-1937 гг. сформировалась структурная теория Фрейда и была пересмотрена его теория тревожности. На протяжении 1937-1959 гг. возникла и стала совершенствоваться Эго-психология, вышла классическая книга Гейнца Гартмана "Эго-психология и проблема адаптации" (Ego Psychology and the Problem of Adaptation , 1939/1958).

Основываясь на выделенных Рапапортом четырех периодах, другие исследователи продолжили периодизацию (Blanck & Blanck, 1986). Они дали 1923-1937 гг. наименование периода ранней Эго-психологии, а 1937-1975 гг. обозначили как период поздней Эго-психологии (см. Blanck & Blanck, 1974). Начиная с 1975 г. Бланк и Бланк отметили дальнейший прогресс психоаналитической теории - она оформилась в психоаналитическую развития (Blanck & Blanck, 1979) и теорию развития объектных отношений (Blanck & Blanck, 1986). В соответствии с новым расцветом психоаналитической теории после 1975 г., Игл и Волицки (Eagle & Wolitzky, 1992) отметили, что "преимущественно в последние 20 лет британские теоретики объектных отношений... оказали значительное влияние на американский психоанализ" (р. 110). Параллельно развитию теории объектных отношений происходило следующее: переходы а) от модели влечения/структуры к модели отношения/структуры (Greenberg & Mitchell, 1983); б) от "модели разрядки влечений к персональной точке зрения"; в) от "проникновения в суть бессознательных конфликтов (преимущественно эдиповых) к факторам взаимоотношений и их значимости для терапии при устранении ранних дефектов, дефицитов и задержек развития" (Eagle & Wolitzky, 1992, p. 110).

Если пик развития теории объектных отношений в американском психоанализе пришелся на последние 20-25 лет, важно иметь в виду, что три главных ее основателя - Фэйрберн, Винникот и Гантрип - писали про объектные отношения задолго до этого. Целый ряд публикаций Фэйрберна и Винникота появился в 1940-1950 гг., а работы Гантрипа выходили преимущественно в 1950-1960-х гг. Хотя большая часть этих работ была написана почти полвека назад, потребовалось некоторое время, чтобы высказанные идеи были осознаны и органично влились в американскую

Некоторые основные концепции.

Прежде чем излагать теоретические идеи Фэйрберна, Винникота и Гантрипа, обратимся к некоторым их концепциям. Эти определения в основном позаимствованы из двух источников: A Critical Dictionary of Psychoanalysis (Rycroft, 1973) и Self and Others: Object Relations Theory in Practice (Hamilton, 1988) (ср. Dorpat, 1981).

Объект. "В психоаналитической литературе объекты - это почти всегда люди, части людей или символы того или другого. Эта терминология часто ставит в тупик читателя, привыкшего к пониманию "объекта" как "вещи", то есть чего-то неодушевленного" (Rycroft, 1973, р. 100). Объекты могут быть внутренними или внешними, хорошими или плохими. "Внешний объект представляет собой [действительно существующего]... человека, место или вещь, наделяемые эмоциональной энергией [например, то, что мы видим или может потрогать]. Внутренним объектом является идея, фантазия или воспоминание, относящиеся к человеку, месту или вещи" (Hamilton, 1988, р. 7).

Репрезентация объекта. "Мысленное представление объекта" (Rycroft, 1973, р. 101).

"Я". "Сознательные и бессознательные мысленные репрезентации, относящиеся к собственной персоне. ...Внутренний образ" (Hamilton, 1988, р. 12).

Я-репрезентация. Поскольку ""Я" определяется как "мысленная репрезентация", определение Я-репрезентации такое же, а именно, это мысленное представление себя".

Я-объект. "В чем состоит различие между "Я" и объектом... неясно, поэтому все это называется Я-объектом" (Hamilton, 1988, р. 20). Здесь речь идет об отсутствии границ, когда смешиваются понятия собственного "Я" и объекта. Примером тому может служить сплавление, объединение переживаний.

Частичный объект. "Объект, являющийся частью человека, например пенис или грудь. Различия между целостным [определение дано ниже] и частичным объектом заключаются... [соответственно] в том, что целостный объект воспринимается как человек, чувства и потребности которого не менее важны, чем собственные чувства и потребности индивида, в то время как частичный объект воспринимается исключительно как нечто, служащее для удовлетворения собственных потребностей индивида" (Rycroft, 1973, р. 101).

Целостный объект. "Объект, который признается субъектом как имеющий с ним сходные права, чувства, потребности и т. д. (Rycroft, 1973, р. 102). Это означает способность реагировать на окружающих, как на чувствующих, дышащих людей со своими надеждами, опасениями, сильными и слабыми сторонами. Осознание частичного объекта, однако, даже не приближается к этому уровню.

Объектные отношения. Речь идет о "структурных и динамических взаимоотношениях между Я-репрезентациями и репрезентациями объекта..." (Horner, 1984, р. 4). Хорнер (Horner, 1991) указывает, что эти "репрезентации" представляют собой "сложные когнитивные схемы, устойчивую организацию психических элементов..." (р. 7). Следующая цитата проясняет важность этих вопросов.

"Функция внутренних объектных отношений является своеобразным шаблоном, который определяет чувства, убеждения, ожидания, страхи, желания и эмоции индивида по поводу важных межличностных взаимоотношений. Важно помнить о том, что эти интрапсихические образы не являются точными копиями раннего опыта, а сконструированы маленьким ребенком с его ограниченными познавательными возможностями и примитивными механизмами мышления. Таким образом, внутренний мир представляет собой сплав реального опыта и восприятия с мысленными репрезентациями, которые эволюционируют с ранних лет в соответствии с развитием когнитивных способностей ребенка и его актуальными переживаниями." (Horner, 1991, р. 8)

(Хотелось бы отметить, что упоминание о схемах и утверждение, что образы "сконструированы маленьким ребенком с его ограниченными познавательными возможностями и примитивными механизмами мышления" весьма напоминают взгляды Адлера; см. главу 3; то же самое отметил и Сперри (Sperry, 1992).)

Постоянство объекта. "Способность поддерживать устойчивые взаимоотношения со специфическим, единичным объектом; или, наоборот, склонность отвергать замещения знакомого объекта, например, ребенок, проявляющий постоянство объекта, отвергает материнские ухаживания всех, кроме собственной матери, тоскует в ее отсутствие" (Rycroft, 1973, р. 100). Маргарет Малер, внесшая заметный вклад в наше понимание развития объектных отношений, рассматривала постоянство объекта таким образом: "способность распознавать и выдерживать любовные и враждебные чувства в отношении одного и того же объекта; способность концентрировать чувства на конкретном объекте; способность ценить объект за те его качества, которые не связаны с его функцией удовлетворения потребностей" (Mahler, Pine, & Bergman, 1975, p. 328). Если процесс развития объектных отношений идет в нужном направлении, достигается постоянство объекта; кроме того, наблюдается укрепление идентичности.

Выводы. Вот некоторые базисные концепции, характерные для теории объектных отношений в целом, и для работ Фэйрберна, Винникота и Гантрипа, в частности. Таким образом, мы видим, что под термином объект подразумевается мысленная репрезентация человека или части человека (например, материнской груди), что объекты могут быть целостными или частичными, что они могут представляться в "хорошем" или "плохом" качестве (хорошее равносильно дающему удовлетворение, а плохое - не дающему удовлетворения), и что объектные отношения есть наши представления о своем "Я" и объектных схемах, а также о взаимодействиях между ними.

Теоретики объектных отношений проявляли особый интерес к ранним годам жизни, поскольку наши "образы "Я" и образы объекта строятся из бесчисленных повседневных аффективных переживаний, которые сопровождают индивида с первого дня жизни или даже с более раннего периода" (Blanck & Blanck, 1986, p. 50). Кроме того, много внимания уделяется отношениям младенца с человеком, осуществляющим за ним основной уход, обычно матерью. "Независимо от генетических особенностей младенца способность или неспособность матери налаживать отношения с ним является необходимым условиям психического здоровья ребенка. Хороший родитель, находящийся рядом с ребенком с первых дней жизни, является залогом психического здоровья" (Guntrip, 1975, р. 156). В литературе описан ряд примеров гармоничных и негармоничных пар мать-ребенок, причем взаимодействие каждой из них влияет на типы объектных отношений, которые со временем разовьются у ребенка (например, Blanck & Blanck, 1986, pp. 51-52).

Фэйрберн

Биографический очерк. Уильям Рональд Додж Фэйрберн родился в Эдинбурге, Шотландия, в 1889 г. Он получил образование в школе Merchiston Castle School , затем в Эдинбургском университете, его дипломная работа была посвящена богословию и древнегреческому языку. Он принимал участие в Первой мировой войне, позднее получил медицинскую степень и в течение года работал в психиатрической клинике, затем занялся частной практикой (до самой своей смерти в 1964 г.). Он занимал следующие должности: лектор по в Эдинбургском университете, психиатр в Университетской психологической клинике для детей, приглашенный психиатр больницы Carstairs Hospital , психиатр-консультант Министерства пенсий и пособий.

Наряду с многочисленными отличиями, Фэйрберн был членом Британского психоаналитического общества, ему был посвящен специальный выпуск журнала . Его работы публиковались в таких журналах, как International Journal of Psychoanalysis (например, Fairbairn, 1941, 1958, 1963) и British Journal of Medical Psychology (Fairbairn, 1952b, 1954, 1955). Многие из его статей вошли в сборник Psychoanalytical Studies of the Personality (1952a), который был выпущен в Англии. Эта же книга была опубликована в Америке под названием An Object-Relations Theory of the Personality в 1954 г.

Фэйрберн был женат, имел дочь и двух сыновей. Его жена умерла в 1952 г. Он повторно женился семь лет спустя. Умер он в 1964 г. в возрасте 76 лет. (Источник биографической информации: Sutherland, 1965.)

Отличия от Фрейда. Взгляды Фэйрберна имеют много общего с фрейдистской теорией либидо. Основное, наиболее важное различие между ними заключается в одном фундаментальном допущении: либидо, по мнению Фэйрберна, было направлено на поиск объекта (поиск других) в противовес поиску удовольствия.

"Несмотря на то что просматривается прямая аналогия между моими теперешними взглядами и теорией Фрейда, развитие моих взглядов идет совершенно иным путем, который постепенно отклоняется от исторического развития теории Фрейда. Расхождение наших путей допускает лишь одно объяснение - различие определенных теоретических принципов. Главные различия нетрудно выявить. Их всего два. Прежде всего, несмотря на то что система взглядов Фрейда была посвящена объектным отношениям, он придерживался принципа, что либидо преимущественно пребывает в поиске удовольствия, то есть не имеет направленности. Напротив, я полагаю, что либидо преимущественно нацелено на поиск объекта, то есть имеет направленность... Во-вторых, Фрейд считает импульс (психическую энергию) теоретически отличным от структуры, в то время как я не разделяю этой точки зрения и придерживаюсь принципа динамической структуры" (Fairbairn, 1954, р. 126).

Впоследствии взгляды Фэйрберна стали принципиально отличаться от теории Фрейда: он утверждал, что не только либидо нацелено на поиск объекта, но и энергия и структура неотделимы друг от друга. По мнению Фэйрберна, представления Фрейда об импульсе и структуре претерпели сильное влияние "научной атмосферы девятнадцатого века..., [в которой] доминировали концепции Гельмгольца о физической вселенной, состоящей из смеси инертных, неизменных и неделимых частиц, приводимых в движение определенным количеством существующей независимо от них энергии" (там же, pp. 126-127). Однако, независимо от причин формирования взглядов Фрейда, Фэйрберн их не разделял.

Еще одно различие между Фрейдом и Фэйрберном обнаруживается в следующем: "Чистая личность ребенка состоит из единого динамического Эго" (Fairbairn, 1954, р. 107). Вот как Гантрип (1973, pp. 92-93), проводник идей Фэйрберна (см. также Гантрип, 1961), это сформулировал:

"Ребенок вступает в жизнь как целостная психическая самость, пусть примитивная, неразвитая и недифференцированная... Фэйрберн полагал, что нам следует осознавать фундаментальную динамическую целостность человека, наиболее важную его естественную характеристику... Он видел человека не состоящим из слоев, подобно кирпичной стене, а как психосоматическое целое."

Кроме того, Фэйрберн не был согласен с представлениями Фрейда об эрогенных зонах (в частности, оральной, анальной, фаллической). Концепция эрогенных зон была пересмотрена; они стали средством объектных отношений; именно с их помощью происходил поиск объекта.

"Концепция фундаментальных эрогенных зон представляет весьма шаткую основу для всякой теории либидинального развития, поскольку не учитывает того, что функция либидинального удовольствия заключается в указании объекта. Согласно [фрейдовской] концепции эрогенных зон объект считается указанием на либидинальное удовольствие; таким образом, телега ставится впереди лошади" (Fairbairn, 1954, р. 33).

Развитие личности. Фэйрберн (Fairbairn, 1954) описал последовательность этапов или схему развития объектных отношений. В его представлении, отличительной особенностью было то, что схема эта "исходила из природы объектных отношений, а либидинальная установка [была] отодвинута на второе место" (р. 39). Его схема включала три стадии.

"I. Стадия инфантильной зависимости, которая преимущественно характеризуется установкой на то, чтобы брать.

1. Ранняя оральная стадия - инкорпорация - сосание или кусание (до-амбивалентная).

2. Поздняя оральная стадия - инкорпорация - сосание или кусание (амбивалентная).

II. Стадия перехода от инфантильной зависимости к зрелой зависимости, или стадия квазизависимости - дихотомия и экстериоризация инкорпорированного объекта.

III. Стадия зрелой зависимости, которая преимущественно характеризуется установкой на то, чтобы отдавать - принимаемые и отвергаемые экстериоризованные объекты" (Fairbairn, 1954, р. 39).

"Норма развития объектных отношений соответствует данной... схеме" (там же, р. 38).

Стадии I соответствует ранний этап развития ребенка, грудное вскармливание, способность брать с помощью рта. Это время формирования первых объектных отношений. "Младенец полностью зависит от своего объекта, не только в плане существования и физического благополучия, но и для удовлетворения потребностей" (там же, р. 47).

Фэйрберн указывал, что разные объекты привлекают внимание на разных этапах развития; по его мнению, материнская грудь - частичный объект - соответствует ранней оральной стадии I, в то время как "мать с грудью - целостный объект, к которому относятся как к частичному объекту" (там же, р. 41), соответствует поздней оральной стадии I.

На стадии II фокус смещается к целостным объектным отношениям более высокого порядка. "Между... инфантильной и зрелой зависимостью лежит переходный этап, который характеризуется усиливающейся тенденцией к отказу от установки на инфантильную зависимость и к принятию установки на зрелую зависимость" (там же, р. 35). Предполагается, что соответствующие стадии II объекты - это "целостные объекты, к которым относятся с учетом их содержания" (там же, р. 41).

На этом этапе обретают важность две концепции - дихотомия объекта и защитные техники. Значение первой обусловлено тем, что "переходный период только начинается, в то время как двойственность поздней оральной стадии [I] уже породила установку, основанную на дихотомии объекта" (там же, р. 35). Дихотомия объекта может быть "определена как процесс, когда исходный объект, на который одновременно направлены любовь и ненависть, замещается двумя объектами - принимаемым объектом , на который направлена любовь, и отвергаемым объектом , на который направлена ненависть" (там же, р. 35).

Такое раздвоение открывает возможности для использования четырех техник - навязчивых действий, параноидной, истерической и фобической - которые "являются четырьмя альтернативными методами работы с проблемами переходного периода" (там же, р. 146). Эти защитные техники также называются техниками отвержения, хотя они не обязательно по природе своей связаны с отвержением. Раздвоение с помощью этих техник происходит следующим образом (там же, р. 46).

(Фэйрберн позднее говорил, что отвергаемый объект должен звучать во множественном числе, объекты , поскольку здесь идет речь о "возбуждающих" и "отклоняющих" элементах или объектах; см. приложение к главе 4 в книге 1954 года издания.) Таким образом, каждая техника может считаться средством преодоления ключевого, неразрешенного конфликта переходного периода, причем конфликт состоит в "противоречии между а) стремлением к развитию и достижению установки зрелой зависимости от объекта и б) регрессивным нежеланием отказаться от установки инфантильной зависимости от объекта" (там же, р. 38). В результате всего этого возникает "отделение от объекта - ситуация, одновременно желаемая и пугающая" (там же, р. 46).

На стадии III, зрелой зависимости, фокус перемещается на дифференциацию собственного "Я" и развитие способности отдавать, а не только брать. Объекты, соответствующие этой стадии, определяются как "целостные объекты с половыми органами" (там же, р. 41). Почему же этот этап по-прежнему считается этапом "зависимости"? "Заключительный этап наиболее точно описывается как... "зрелая зависимость", а не "независимость", поскольку способность к поддержанию отношений неизбежно предполагает зависимость того или иного рода" (там же, р. 145).

Вместе с тем следует понимать, что объектные отношения индивида на стадии III сравнительно лучше развиты и качественно продвинуты. Стадия III "характеризуется способностью со стороны дифференцированного индивида к взаимоотношениям сотрудничества с дифференцированными объектами... Эти взаимоотношения в равной мере включают процессы "брать/давать" между двумя дифференцированными индивидами..." (там же, р. 145). Таким образом, на подходах к стадии III "наблюдается постепенное расширение и развитие взаимоотношений с объектами, начиная с практически исключительных и чрезвычайно зависимых взаимоотношений с матерью и продвигаясь к чрезвычайно сложной системе социальных взаимоотношений всех степеней близости" (там же, р. 144).

Структура личности. Согласно разработанной Фэйрберном теории эндопсихической структуры, существует пять структурных факторов, два динамических фактора и три уровня сознания. Три уровня сознания это бессознательное, предсознательное и сознание. Эти уровни в основном соответствуют уровням, которые были предложены Фрейдом (см. главу 1). Выделяются следующие пять структурных факторов.

1. Центральное Эго.

2. Либидинальное Эго.

3. Внутренний преследователь.

4. Отвергающий объект.

5. Возбуждающий объект.

Центральное Эго представляет собой источник психической жизни и пронизывает сознание, предсознательное и бессознательное, оно

"понимается не как возникающее из чего-либо еще ("Ид"), а также не представляет собой пассивное образование, функционирование которого зависит от импульсов с породившей его матрицы... Напротив, "центральное Эго" - это первичная динамическая структура, из которой... происходят другие психические образования" (Fairbairn, 1954, р. 106).

Либидинальное Эго отчасти напоминает "Ид" Фрейда; "вместе с тем, по теории Фрейда, "Эго" является производным "Ид", а в моем представлении "либидинальное Эго" -... это производная от "центрального Эго" (которое соответствует Эго Фрейда)... динамическая структура" (там же, р. 106). По сравнению с центральным Эго, однако, либидинальное Эго описывается как "более инфантильное", "с меньшей степенью организации", "хуже приспособленное к реальности" и "более привязанное к интернализованным объектам" (там же, р. 106).

Внутренний преследователь (internal saboteur ) описывается как агрессивное, склонное к преследованиям Эго. Вместе с тем Фэйрберн (Fairbairn, 1954) указывает, что внутренний преследователь, который "весьма похож по своим функциям на фрейдовское Суперэго" (р. 108), не идентичен ему; преследователь является "целостной Эго-структурой" (р. 106). Внутренний преследователь позднее получит название антилибидинального Эго.

Интернализованный плохой объект, то есть не приносящие удовлетворения аспекты материнского объекта, разделяется на два: отвергающий объект и возбуждающий объект. Это делается с целью контролировать не дающий удовлетворения объект. Отвергающий объект разочаровывает; возбуждающий объект прельщает. "Не дающий удовлетворения объект имеет... две грани. С одной стороны, он вызывает разочарование; с другой, искушает и прельщает. В действительности его "плохость" заключается именно в сочетании разочарования с искушением" (там же, р. 111).

Двумя динамическими факторами являются либидо и агрессия. Либидо есть "ориентация на и потребность в отношениях с другими, а не особая форма энергии или чувственности" (Greenberg & Mitchell, 1983, p. 158). Агрессия отлична от либидо, однако подчинена ему. "В то время как я считаю агрессию первичным динамическим фактором, поскольку она не способна разрешиться в либидо... я считаю ее полностью подчиненной либидо, причем не только метафизически, но и метапсихологически" (Fairbairn, 1954, р. 109).

По мнению Фэйрберна, как и следовало ожидать, его теория психической структуры превосходит фрейдовскую.

"Таким образом, благодаря взаимодействию пяти структурных и двух динамических факторов, моя теория позволяет гораздо большее число перестановок и комбинаций по сравнению с теорией Фрейда... Моя теория обладает всеми качествами объяснительной системы, позволяющей описать психопатологические и характерологические явления любого вида в терминах стереотипов сложных взаимоотношений между разнообразными структурами. Она также дает возможность объяснить психопатологическую симптоматику непосредственно в терминах структурных форм, таким образом, оказывается, что симптомы отнюдь не независимые явления, а служат лишь выражением личности в целом" (Fairbairn, 1954, р. 129).

Психопатология. Истоки психопатологии можно найти в проблемах, возникших либо на этапе инфантильной зависимости, либо в переходном периоде развития. Проблемы на этапе инфантильной зависимости могут привести к возникновению шизофрении и депрессии.

"Шизофрения и депрессия этиологически связаны с нарушениями развития на этапе инфантильной зависимости - шизофрения возникает из трудностей объектных отношений, связанных с сосанием (любовью), а депрессия возникает из трудностей объектных отношений, связанных с кусанием (ненавистью)" (Fairbairn, 1954, р. 163).

Таким образом, эти расстройства отражают фиксацию на инфантильной зависимости или регрессию к ней (Guntrip, 1961).

Проблемы во время переходного периода могут привести к невротическим расстройствам.

"Этиологическая роль симптомов навязчивых состояний, параноидных, истерических и фобических проявлений объясняется тем фактом, что они отражают действие специфических техник, которые использует Эго для преодоления трудностей в объектных отношениях во время переходного периода... Эти четыре переходные техники выполняют защитные функции против возникновения шизоидных и депрессивных тенденций, корни которых лежат в первой стадии Эго-развития" (Fairbairn, 1954, р. 163).

Характерным аффектом для депрессивного состояния является, естественно, депрессия, в то время как для шизоидного состояния мышления - бесплодность.

Выводы. Теория Фэйрберна заметно отличается от взглядов Фрейда - в том, что либидо направлено на поиск объекта, а не удовольствия. Фэйрберн (Fairbairn, 1963) разработал психическую структуру, в которой отсутствует Ид, поскольку все исходит от Эго, которое имеется с рождения. Ранние отношения, в частности с матерью, считаются решающими и критическими для развития объектных отношений. Психопатология имеет свои корни в этих ранних годах жизни и, преимущественно, в ранних взаимоотношениях с лицом, осуществляющим основной уход за ребенком. Вклад Фэйрберна трудно переоценить, его идеи продолжают привлекать значительный интерес (например, Grotstein & Rinsley, 1993). В связи с этим весьма актуальны слова Гантрипа (Guntrip, 1973), сказанные им более 20 лет назад: "Мы должны отдать Фэйрберну должное, признав его единственным психоаналитиком, который... недвусмысленно подчеркнул значимость опыта объектных отношений как решающего фактора, важнейшей предпосылки развития Эго" (р. 101).

Винникот

Биографический очерк. Дональд Вудс Винникот родился в 1896 г. в Плимуте, Англия. Его мать была домохозяйкой, отец торговал галантерейными товарами. У Дональда было две старшие сестры, Вайолет и Кэтлин.

Винникот учился в Кембридже, в школе Leys School и колледже Jesus College , служил на военном флоте, после чего вернулся в Лондон для завершения медицинского образования (в больнице Bartholomew"s Hospital ). Он начал специализироваться в педиатрии в 1920 г. Винникот занимал следующие посты: консультанта по детской терапии в больнице Paddington Green Children"s Hospital и Queen"s Hospital , консультанта по психиатрии в Системе правительственной эвакуации (Government Evacuation Scheme ). Кроме того, он занимался частной практикой. Ему были присвоены почетные звания члена Королевского колледжа врачей и Британского психологического общества, он был в течение двух сроков президентом Британского психоаналитического общества и получил медаль Джеймса Спенса в области педиатрии. В этот период сам он проходил психоанализ у Джеймса Стрейчи, а позднее у Джоан Ривьере.

Винникот был плодовитым писателем. Его перу принадлежат такие книги, как Clinical Notes on Disorders of Childhood (1931), The Child and the Family: First Relationships (1957), Collected Papers: Through Paediatrics to Psycho-Analysis (1958, 1975, 1992), The Maturational Processes and the Facilitating Environment: Studies in the Theory of Emotional Development (1965b), Playing and Reality (1971), Home is Where We Start From: Essays by a Psychoanalyst (1987), а также Human Nature (1988). Его книга Holding and Interpretation: Fragment of an Analysis (1986) включает "фрагмент анализа", в котором он выступил в роли психоаналитика. Изданы его избранные письма (Rodman, 1987). Фонд Squiggle Foundation ежегодно публикует в Лондоне журнал под названием Winnicott Studies: The Journal of the Squiggle Foundation ; цель этого издания заключается в изучении и практическом применении высказанных Винникотом идей.

Первый раз Винникот женился в 1923 г. Он развелся спустя 26 лет и вновь женился в 1951 г. Умер он в 1971 г. (Источник биографической информации: Phillips, 1988; ср. Khan, 1971; Tizard, 1971; С. Winnicott, 1978.)

Теоретическая основа. Винникот считал свою работу продолжением усилий Фрейда и Мелани Кляйн; во всяком случае, именно их идеи послужили для него теоретической первоосновой. Вместе с тем Винникот двигался в собственном направлении, отличном от Фрейда или Кляйн. Их различия проявляются, например, в следующем утверждении: "В основе Эго нет Ид" (Winnicott, 1965b, p. 56). Вместе с тем, в отличие от Фэйрберна, Винникот признавал наличие эдиповой и доэдиповой патологии.

Взаимоотношения мать-ребенок. Как педиатр, Винникот имел широкие возможности наблюдать взаимодействие матерей со своими детьми. Винникот считал само это взаимодействие и его развитие во времени критическим фактором роста и развития (или их отсутствия) у ребенка. Предполагалось, что ребенок появляется на свет с унаследованным потенциалом, в частности "с тенденцией к росту и развитию" (Winnicott, 1965a, р. 43). Вместе с тем следует иметь в виду одно важнейшее соображение: "унаследованный потенциал ребенка не может быть реализован в отсутствие материнской заботы" (там же, р. 43).

Удовлетворительная родительская забота проходит "три перекрывающих друг друга этапа.

1. Удерживание (holding ).

2. Проживание матери вместе с ребенком. На этом этапе ребенку ничего не известно о функции отца (по созданию условий для матери).

3. Отец, мать и ребенок живут все втроем" (р. 43).

Удерживание, или "холдинг", важное понятие, подразумевает действительное физическое удерживание, а также "уход" за ребенком. Таким образом, удерживание является одновременно физическим и психологическим. На стадии удерживания происходят многочисленные изменения, связанные с развитием (например, качественные сдвиги в способности индивида к объектным отношениям). Вместе с тем "без достаточно хорошего удерживания этого... не происходит, или уже достигнутые изменения не закрепляются" (р. 45).

Ребенок движется от абсолютной зависимости через относительную к независимости. Благодаря "удерживанию" и заботе со стороны матери, формируется непрерывность бытия. Для описания ухода за ребенком используются такие термины, как достаточно хороший уход (good enough care ), достаточно хорошее окружение (good enough environment ), среднее ожидаемое окружение (average expectable environment ), а также фасилитирующее окружение . Эти определения вовсе не означают, что окружение должно быть совершенным, способным удовлетворить абсолютно все потребности ребенка; это невозможно. Напротив, "достаточно хорошее окружение" способно обеспечить постоянный, стабильный, надежный, уход - "достаточно хороший уход". Гантрип (Guntrip, 1973) сформулировал это так: "Винникот имеет в виду постоянно поддерживающее, вскармливающее окружение, принимающее незрелую зависимость ребенка и поддерживающее его робкие попытки обрести независимость, индивидуальность, построить собственную жизнь в процессе и через личные взаимоотношения" (там же, р. 113).

Это удерживание/материнский уход "приводит к установлению первых объектных отношений ребенка и его первым переживаниям удовлетворения инстинктов, включает их и с ними сосуществует" (Winnicott, 1965b, p. 49). Именно материнский уход в силу своей природы является основой психического здоровья (или его отсутствия) ребенка в будущем.

"Психическое здоровье индивида в смысле отсутствия психоза или предрасположенности к нему (шизофрения) закладывается этим материнским уходом... Это влияние окружения... обеспечивает... жизненно важную Эго-поддержку. Таким образом, шизофрения, инфантильный психоз или склонность к нему на более поздних этапах связаны с недостаточной поддержкой со стороны окружения." (Winnicott, 1965b, pp. 49-50).

К другим видам патологии, которые Винникот связывает с "ущербной Эго-поддержкой со стороны матери", относятся ложная самозащита и шизоидная личность (там же, pp. 58-59). Следовательно, эти виды патологии "могут быть увязаны... с разнообразными типами и степенями нарушений удержания, обращения с ребенком и объект-презентации на самой ранней стадии" (там же, р. 59).

Другие важные термины. Некоторые другие понятия, использованные в теории Винникота, включают истинное "Я" (true self ), ложное "Я" (false self ), переходные (transitional ) объекты и переходные явления. Истинное "Я" относится к той части ребенка, которая ощущает себя "творческой", "спонтанной" и "реальной" (там же, р. 148). Ложное "Я" относится к части ребенка, "основанной на послушании... [имеющей] защитную функцию, то есть стоящей на защите истинного "Я" (там же, р. 133). При условии "достаточно хорошего" ухода создается возможность для возникновения истинного "Я", а при его отсутствии развивается ложное "Я" (там же, р. 145). Переходные объекты, о которых идет речь в статье Винникота (Winnicott, 1953) "Переходные объекты и переходные феномены" (Transitional Objects and Transitional Phenomena ) - это первые принадлежащие ребенку и отличные от него предметы, например, одеяло или кукла. Они осязаемы - их можно взять в руки, обнять; они ослабляют стресс, связанный с отделением, и успокаивают ребенка. "Переходные феномены" - это виды поведения (например, повторяющиеся действия, такие как раскачивание) или фантазии, которые, подобно осязаемому объекту, ослабляют стресс, связанный с отделением, и успокаивают ребенка.

Выводы. Благодаря своей работе педиатром и психоаналитиком Винникот дает ценные сведения о взаимоотношениях матери и ребенка, а также их фасилитирующих и не фасилитирующих аспектах. Как отметил Филлипс (Phillips, 1988): "Работа Винникота была посвящена выявлению и описанию хорошей матери, а также использованию взаимоотношений мать-ребенок в качестве модели психоаналитического вмешательства" (р. 3). Принято считать, что, благодаря наблюдениям за детьми, теория объектных отношений получила "сильнейший толчок к развитию" (Pine, 1985, р. 59).

Предложенные Винникотом термины фасилитирующее окружение, удержание, достаточно хорошая мать, среднее ожидаемое окружение, переходные объекты и переходные феномены заняли достойное место в современной теории объектных отношений. В 1981 г. Тутманн подвел итоги работы Винникота.

"Несмотря на то что он не переосмыслил метапсихологические направления и не реконструировал теорию [в отличие от Фэйрберна], ему удалось разработать важные концепции объектных отношений, а психоаналитическая техника получила стимул к развитию благодаря... [его] загадочному, парадоксальному стилю, точным наблюдениям и вдохновляющей креативности" (Tuttmann, 1981, р. 36)

Гантрип

Биографический очерк. Генри (или Гарри) Джеймс Самуэль Гантрип родился 9 мая 1901 г. в Лондоне. Его отец был служащим, а мать домохозяйкой. Он окончил Лондонский университет, получил степень бакалавра в 1926 г., магистра в 1928 г., а в 1952 г. стал доктором философии.

Гантрип занимал пост министра с 1928 по 1946 г. В 1946 г. он стал работать психотерапевтом и лектором на факультете психиатрии Университета Лидса. С этой должности он не уходил на протяжении всей своей карьеры. Гантрип был членом Британского психологического общества.

Он опубликовал ряд работ. Его перу принадлежат следующие книги: Psychology for Ministers and Social Workers (1949), Psychotherapy and Religion (1957), Personality Structure and Human Interaction: The Developing Synthesis of Psycho-dynamic Theory (1961), Clinical Studies of the Schizoid Personality (1966), Schizoid Phenomena, Object-Relations, and the Self (1969), а также (1973). Его книги переведены на многие языки, включая норвежский, шведский, японский, итальянский и испанский. Некоторые из работ Гантрипа недавно были отобраны для специального сборника под названием "Терапия личных отношений" (Personal Relations Therapy , (Hazell, 1994)).

Гантрип женился в 1928 г. на Берте Кайнд, у них была одна дочь Гуэнда. Гарри Гантрип умер 18 февраля 1975 г.

Теоретическая основа. Гантрип в значительной мере был последователем Фэйрберна. Вместе с тем он ощущал потребность в некоторых изменениях или дополнениях его теории.

Регрессия Эго. "Собственным вкладом Гантрипа в теорию и практику является развитие им концепции "регрессировавшего Эго"" (Greenberg & Mitchell, 1983, p. 211). Речь идет о "части инфантильного либидинального Эго, в котором ребенок находит мир столь невыносимым, что его чувствительное сердце уходит в себя" (Guntrip, 1973, р. 152). Или, говоря другими словами:

"Регрессировавшее Эго означает не генерализованную реакцию "страха/бегства", а глубочайшую структурно самостоятельную часть сложной личности, существующую в устойчивом состоянии страха, слабости, отстраненности и полной зависимости не в активном постанатальном инфантильном смысле, а в пассивном антенатальном смысле. Такое Эго представляет наиболее глубоко травмированную часть личности, являясь скрытой причиной всех регрессивных явлений" (Guntrip, 1969, р. 77).

Гантрип (Guntrip, 1961) полагал, что созданная им концепция регрессировавшего Эго связана не только с теорией Фэйрберна, но отчасти и с некоторыми концепциями Винникота. Фэйрберн отмечал, что концепция Гантрипа представляет собой "оригинальный вклад, позволяющий объяснить многие явления" (см. Guntrip, 1969, р. 77). Что касается Винникота, Гантрип (Guntrip, 1961) утверждал: "Я пришел к выводу, что феномен регрессии проистекает из специфического, структурно обособленного регрессировавшего либидинального Эго. Это напоминает представления Винникота о "истинном "Я"" и "терапевтической регрессии"" (р. 433).

Для Гантрипа регрессировавшее Эго служит основой для возникновения психопатологии. С учетом этого основным объектом вмешательства является именно регрессировавшее Эго.

Гантрип (Guntrip, 1969) уделял много внимания теории и терапии шизоидной личности. Здесь он явился продолжателем работы Фэйрберна. Эмоциональная дилемма шизоида воспринимается следующим образом.

"Он ощущает глубокий страх от вступления в реальные личные взаимоотношения, при которых возникает искреннее чувство; его потребность в объекте любви чрезвычайно велика, а он способен поддерживать глубокие эмоциональные взаимоотношения только на основе инфантильной и абсолютной зависимости... Вас постоянно вынуждают вступать в отношения ваши потребности, а вынуждает выходить - страх потерять объект своей любви в связи с чрезмерными к нему требованиями или утратить собственную индивидуальность вследствие чрезмерной зависимости и отождествления с ним. Это чередование "в и из" является типичным шизоидным поведением, а выход из ситуации путем отстраненности и утраты чувств является типичным шизоидным состоянием." (Guntrip, 1969, р. 48).

Шизоидная проблема является следствием плохих отношений на ранних этапах - в первых объектных отношениях индивида.

"Шизоидное ядро развивается в ребенке, который "оставлен без адекватных объектных отношений", один, в психическом вакууме, в котором он может развивать лишь "неконтактность", что впоследствии приводит к неспособности к налаживанию связей с другими людьми, потому что он не был связан с ними раньше" (см. комментарии Гантрипа в книге Mendez & Fine, 1976, p. 375).

Шизоидная личность из-за страха перед личными взаимоотношениями и "чувствами" особенно трудно поддается лечению, поэтому следует ожидать разного рода препятствий и защит при проведении терапии (см. Guntrip, 1961).

Выводы. Гантрип при создании собственных теоретических разработок руководствовался идеями других теоретиков психоанализа. Вместе с тем он был фактически продолжателем теории Фэйрберна; главным образом, он дополнил эту теорию концепцией регрессировавшего Эго. Для Гантрипа регрессировавшее Эго было источником психопатологии и, следовательно, основным объектом психоаналитического вмешательства. Он уделял много внимания шизоидной личности. Конечно, далеко не все пациенты были шизоидными; в то же время практически каждый из них в той или иной степени проявлял "шизоидность". Гантрип любил восклицать (Guntrip, 1969): "Покажите мне пациента, который в глубине не был бы шизоидом хоть в какой-то степени" (р. 290).

Психотерапия объектных отношений.

Игл и Волицки (Eagle & Wolitzky, 1992, p. 129) утверждали:

"В связи с тем что большинство работ в этой области [объектных отношений] являются теоретическими, трудно, как правило, бывает судить, что... именно делают психотерапевты. Попросту отсутствуют подробные клинические данные (которые можно получить, например, из записи сессий). В результате, даже хорошо зная теорию Фэйрберна, мы не имеем полного представления о том, как и в какой мере эта теория выражается и находит применение в его лечении."

Последнее высказывание в равной степени относится к Винникоту и Гантрипу. Игл (Eagle, 1984; ср. Eagle & Wolitzky, 1992) выявил шесть особенностей применения теории объектных отношений в терапии.

"1. Более выраженная общая гибкость в отношении расписания сессий, а также обстановки их проведения.

2. Больший упор на терапевтические взаимоотношения помимо переноса и его интерпретаций. Считается, что терапевтические отношения создают "удерживающее" окружение (Winnicott, 1958, 1965b).

3. Хотя интерпретации продолжают оставаться важным аспектом терапии, содержание большинства из них заметно отличается от традиционного психоанализа. В целом можно ожидать меньшего внимания к сексуальным и агрессивным желаниям и эдиповым комплексам и повышенного внимания к доэдиповым вопросам, взаимоотношениям с интернализованными объектами, а также к чувству отсутствия целостного ощущения своего "Я" ...

4. В связи с готовностью работать с наиболее тяжелыми пациентами, психотерапевты объектных отношений предпочитают проводить лечение во время первичных приемов, а также в период госпитализации.

5. Поскольку терапевтическим отношениям уделяется первоочередное внимание и в связи с отходом от строгой психоаналитической нейтральности, психотерапевтам объектных отношений следует проявлять повышенный интерес к вопросам контрпереноса. Таким образом, распространенный в настоящее время в психоаналитических кругах интерес к контрпереносу может частично объясняться влиянием теории объектных отношений.

6. Хотя регрессия считается необходимым и неизбежным аспектом традиционного психоанализа, в терапии объектных отношений она занимает центральное место. Принято считать, что выраженная регрессия - до момента ранней травмы, раннего переживания слабости Эго и ранних патологических защитных образований (например, возникновение "ложного "Я"") - необходима для возникновения базисных изменений личности" (pp. 90-91).

Учитывая эти шесть пунктов, давайте проанализируем представления Фэйрберна, Винникота и Гантрипа о терапевтическом вмешательстве. Кроме того, для более четкого представления о процессе терапии мы станем в дальнейшем опираться на некоторые современные книги на тему объектных отношений (например, Horner, 1991).

Цели

Цели психотерапии, или психоанализа, объектных отношений описываются в несколько драматических выражениях - изгнать из пациента демонов, дать пациенту спасение (salvation ), помочь пациенту переродиться, родиться заново (например, Fairbairn, 1954, 1955; Guntrip, 1953, 1969, 1973). Эта терминология отражает природу терапии объектных отношений, как ее понимали Фэйрберн, Винникот и Гантрип, - долговременного процесса по замене плохих объектов хорошими.

Фэйрберн в своей статье "О природе и целях психоаналитического вмешательства" (On the Nature and Aims of Psycho-Analytical Treatment ) определил четыре задачи психотерапии (Fairbairn, 1958), а именно:

"обеспечить максимальный "синтез" структур, на которые расщепилось исходное Эго...; максимальное снижение стойкой инфантильной зависимости...; максимальное уменьшение ненависти к либидинальному объекту, которая... является первопричиной расщепления Эго...; а также обеспечение доступа в замкнутую систему внутреннего мира пациента, чтобы на него могла оказывать влияние внешняя реальность" (р. 380).

Таким образом, вмешательство направлено на интеграцию, продвижение к зрелой зависимости и открытие пациента внешнему миру, то есть миру других людей.

В своей статье "Цели психоаналитического вмешательства" (The Aims of Psycho-Analytical Treatment , 1965b) Винникот назвал целями вмешательства независимость Эго и Эго-интеграцию. Еще одной целью является увеличение силы Эго.

Гантрип считал (Guntrip, 1961), что "цель психотерапии можно сформулировать просто как помощь пациенту в росте до тех пор, пока он не почувствует себя достаточно сильным, чтобы жить без нереалистичных страхов внутреннего происхождения и связанных с ними ненависти, чувства вины, защит и конфликтов" (р. 418). Само по себе устранение симптоматики не считается критерием успеха вмешательства. "Аналогичным образом, реальный смысл "исцеления" пациента заключается не в устранении симптомов или определенной социальной и профессиональной реабилитации, а в достижении разумного или оптимального уровня личностной зрелости" (Guntrip, 1953, р. 116).

А как обстоит дело с восстановлением подавленных воспоминаний? С высвобождением подавленных импульсов? Разрушением подавленных комплексов? Все это важные, хотя и не основные задачи терапии.

"Техника психоанализа предназначена не для высвобождения подавленных импульсов и восстановления подавленных воспоминаний и даже не для разрушения подавленных комплексов; все это промежуточные задачи, решение которых подчинено главной цели, а именно помощи пациенту в сознательном переживании подавленного и слабого инфантильного Эго, от которого пациент в течение всей своей жизни пытался отмежеваться, чтобы ощутить себя взрослым" (Guntrip, 1961, р. 419).

Другие авторы (например, Horner, 1991), основываясь на работах Фэйрберна, Винникота и Гантрипа, а также других психотерапевтов объектных отношений, определили следующие цели: модификация патологических структур (таких как ложное "Я" по Винникоту) и восполнение структурных дефицитов. В связи с тем что теоретики объектных отношений, по-видимому, придерживаются общего мнения по вопросу, "что базисная структурная Эго-слабость является отправной точкой всех последующих психопатологических процессов" (Guntrip, 1961, р. 419), то в процессе терапии непременно производится некоторое восстановление "Эго" или "Я".

В целом, хотя каждый из данных теоретиков дал свои собственные формулировки, касающиеся целей вмешательства, все же удается обнаружить некоторую общность их взглядов: Эго-синтез или Эго-интеграция, зрелая зависимость или разумная зрелость, укрепление Эго или уменьшение его слабости. К тому же большая часть этого сводится к замещению плохих объектов хорошими, "примирению" индивида с его прошлым, а также консолидации идентичности индивида. Такие задачи не могут быть решены в процессе краткосрочного вмешательства.

Терапевтический процесс

Гантрип (Guntrip, 1969) полагал, что процесс вмешательства проходит в три этапа: раппорт, перенос и рост, или созревание. Предполагается, что на этапе раппорта пациент нуждается в "родительской фигуре как защитнике от выраженной тревоги" (р. 336). Перенос, второй этап, "включает анализ всех способов, посредством которых... [функционирование пациента] нарушается за счет приверженности старым неадекватным взаимоотношениям с реальными родителями и в семейной группе" (там же, р. 336). На третьем этапе

"пациент начинает... ощущать, что в действительности испытывает потребность в неэротической любви со стороны стабильного родителя, через которую ребенок обретает собственную индивидуальность, силу зрелой личности, через которую он становится самостоятельным, не чувствуя себя "отрезанным", а исходные взаимоотношения с родителями развиваются во взрослую дружбу" (Guntrip, 1969, р. 336).

Давайте обсудим эти три этапа, раппорт, перенос и созревание, более подробно.

Раппорт. За единственным исключением роджеровской клиент-центрированной терапии (см. главу 13), теоретики объектных отношений уделяют терапевтическим отношениям гораздо больше внимания, чем представители любого другого подхода из рассмотренных в данной книге. Эта тема отражена в работах Фэйрберна, Винникота и Гантрипа. Техника считается вторичной, сама по себе без взаимоотношений психоаналитик-пациент она не имеет ни малейшего смысла. Взаимоотношения и есть вмешательство. Только через взаимоотношения происходит исцеление.

"Трудности, с которыми сталкивается пациент, отражают влияние неудовлетворительных и не приносящих удовлетворение объектных отношений, пережитых в ранней жизни и проявляющихся в преувеличенном виде во внутренней реальности; в этом случае, если такая точка зрения верна, действительные взаимоотношения между пациентом и психоаналитиком как людьми должны считаться важнейшим терапевтическим фактором. Наличие подобных личных взаимоотношений во внешней реальности не только выполняет функцию средства коррекции искаженных взаимоотношений, превалирующих во внутренней реальности, и влияет на реакцию пациента на внешние объекты, но и дает пациенту возможность, которой он был лишен в детстве, пройти процесс эмоционального развития в условиях реальных взаимоотношений с надежной и благожелательной родительской фигурой" (Fairbairn, 1958, р. 377).

И вновь замещение плохих объектов хорошими возможно только через психоаналитические взаимоотношения.

Гантрип (Guntrip, 1953) в своей интересной статье "Терапевтический фактор в психотерапии" (Therapeutic Factor in Psychotherapy ) определяет взаимоотношения - хорошие объектные отношения психоаналитика и пациента - как "терапевтический, или "спасительный" фактор в психотерапии" (р. 125). Терапевтические отношения считаются наиболее действенной средой: "Только то знание, которое приходит в форме живого инсайта, которое ощущается, переживается в среде хороших личных взаимоотношений, имеет терапевтическое значение" (там же, р. 125). Гантрип продолжает: "Важным является тот факт, что... терапевтические изменения возможны лишь при условии и как прямой результат хороших объектных отношений " (р. 125).

Эта точка зрения на взаимоотношения психоаналитик-пациент находит отражение в работах Фэйрберна. "По моему мнению, решающим фактором являются взаимоотношения пациента с психоаналитиком, именно от этих взаимоотношений зависит не только эффективность, но и само существование всех других факторов, о которых упоминал Гайтлсон, [катарсис, инсайт, восстановление инфантильных воспоминаний]" (Fairbairn, 1958, р. 379).

В своей более ранней работе "Наблюдения в защиту теории объектных отношений личности" (Observations in Defence of the Object-Relations Theory of Personality ) Фэйрберн отметил:

"Лично я убежден, что взаимоотношения пациента с психоаналитиком опосредуют "целительный", или "спасительный" эффект психотерапии. Если речь идет о длительном психоаналитическом вмешательстве, "целительный", или "спасительный" процесс зависит от развития отношений пациента с аналитиком, через фазу повторения ранних патогенных отношений под влиянием переноса, в новый вид взаимоотношений, которые одновременно приносят удовлетворение и адаптированы к обстоятельствам внешней реальности" (Fairbairn, 1955, р. 156).

Таким образом, для Фэйрберна, как и для Гантрипа, "целительным", "спасительным", или терапевтическим фактором являются собственно взаимоотношения в процессе терапии.

Модель отношений психоаналитик-пациент заимствована из взаимодействия между матерью и ребенком. Это следует из следующей цитаты Винникота (Winnicott, 1965a).

"В своей терапевтической работе мы снова и снова становимся включенными в пациента; мы проходим этап собственной уязвимости (подобно матери) в силу своего участия; мы идентифицируем себя с ребенком, который временно пребывает в состоянии чрезмерной зависимости от нас; мы наблюдаем проявления ложного "Я" ребенка; мы видим зарождение его истинного "Я", истинного "Я" с сильным Эго, потому что нам, подобно матери, удалось поддержать Эго пациента-"ребенка"; если все идет хорошо, мы наблюдаем рождение ребенка, Эго которого способно самостоятельно организовать свою защиту... В результате наших действий рождается "новое" существо, настоящий человек, способный жить независимой жизнью. Как мне кажется, во время терапии мы пытаемся имитировать естественные процессы, характеризующие поведение матери в отношении собственного ребенка. Если я прав, пара мать-ребенок может научить нас основным принципам, на которых следует строить нашу терапевтическую работу" (р. 15).

Концептуализация терапевтических отношений, согласно Гантрипу (Guntrip, 1969), помогает приспособиться как к работе с "тяжело больными", так и с "менее больными" пациентами. В основе модели психотерапевтических отношений типа мать-ребенок лежит следующее соображение: подобно отношениям мать-ребенок, которые меняются в зависимости от потребностей растущего ребенка, претерпевают изменения взаимоотношения психоаналитик-пациент, которые в каждый момент времени отражают меняющиеся потребности и рост пациента.

Некоторые характеристики психоаналитика, благотворно влияющие на терапевтические взаимоотношения, включают сопереживание, готовность прийти на помощь, открытость, гибкость (Gitelson, 1952). Важными представляются также искренность и эмпатия:

"Я... представляю психотерапию как... проявление... искреннего, надежного понимания и уважения, заботливых личных отношений, в который человек с разрушенным истинным "Я"... может, наконец, осознать собственные истинные чувства, начать мыслить спонтанно и ощутить реальность своего существования" (Guntrip, 1973, р. 182).

Другой важной характеристикой взаимоотношений является их непрерывность: психоаналитик должен постоянно находиться с пациентом. "Именно непрерывность отношений с психоаналитиком на эмоциональном уровне позволяет пациенту справиться с материалом, попадающим в сознание" (Guntrip, 1953, р. 124).

Таким образом, вмешательство не ориентировано на технику (хотя технике отводится определенное место). Техника вторична и обретает смысл только в контексте взаимоотношений психоаналитик-пациент. Эта установка четко отражена в статье Гантрипа (Guntrip, 1953), посвященной "терапевтическому фактору": "Психоаналитик не становится хорошим объектом лишь потому, что хорошо владеет техническими приемами. Техника психоанализа как таковая не обладает целительным действием" (р. 124). "Техника позволяет выявить проблемы, сделать их доступными для вмешательства. Именно взаимоотношения с психотерапевтом позволяют решить проблему" (р. 127).

Двадцать лет спустя, в своей работе Psychoanalytic Theory, Therapy and the Self , Гантрип (Guntrip, 1973) подчеркнул: "Я не представляю себя психотерапию как технику" (р. 182). "Такие термины как "анализ" и "техника" слишком безличны. Они напоминают мне скорее инженерное дело, чем отношения между людьми" (р. 183). "Невозможно практиковать стереотипную технику: можно только быть реальным человеком для пациента и с пациентом" (р. 185). Фэйрберн (Fairbairn, 1958), подобно Гантрипу, также высказывался против стереотипного проведения психоанализа, попыток заставить пациентов приспосабливаться к "священному" методу, вместо того, чтобы подгонять метод под пациентов.

Взаимоотношения психоаналитика с пациентом описываются в терминах зрелой взрослой родительской любви - агапэ (Fairbairn, 1954; Guntrip, 1953). Это не любовь в эротическом или сексуальном смысле. Это глубокая, устойчивая забота о пациенте - неэротическая родительская любовь, связанная с заботой о личностном росте пациента, его отделении, обретении идентичности и независимости. "Этот род родительской любви... агапэ... это род любви, которую психоаналитик-психотерапевт должен дать пациенту, потому что тот не получил ее в достаточном количестве и в удовлетворительной форме от своих родителей" (Guntrip, 1953, р. 125). Именно агапэ, или неэротическая родительская любовь является "реальным условием для проявления способности ребенка [и пациента] к росту" (р. 119). (Интересный факт: ключевой конструкт терапевтических взаимоотношений по Адлеру (см. главу 3) - социальный интерес - также сравнивали с агапэ; Watts, 1992.)

Перенос. Терапевтическая регрессия и анализ переноса считаются Фэйрберном, Винникотом и Гантрипом критическими факторами в процессе вмешательства. "Анализ переноса - это медленное и болезненное очищение от остатков прошлых переживаний, возникающих в процессе переноса и контрпереноса, чтобы психотерапевт и пациент могли, в конце концов, встретиться "лицом к лицу в психическом смысле", чтобы узнать друг друга как двое людей" (Guntrip, 1969, р. 353). С помощью регрессии, то есть возврата к ранним способам мышления, поведения и отношений с людьми, можно работать с дисфункциональными проявлениями прошлого, чтобы разрешить их через взаимоотношения психоаналитик-пациент. Это так называемый процесс "проработки" переноса.

"Представления Фэйрберна о психотерапии "объектных отношений" состоят в том, что это процесс переноса взаимоотношений как позитивных, так и негативных, которые прорабатываются до тех пор, пока не станут возможными хорошие реалистичные взаимоотношения между психотерапевтом и пациентом" (Guntrip, 1969, р. 331).

В процессе проработки переноса происходит трансформация (если использовать терминологию Юнга). Вместе с тем этот процесс никак нельзя назвать скорым, легким, напротив, как уже говорилось выше, он скорее медленный и болезненный.

По мнению Фэйрберна, большинство действий пациента направлено на вовлечение психоаналитика во внутреннюю, замкнутую систему, изолированную от других людей и внешнего мира. В то же время задача психоаналитика состоит в том, чтобы проложить путь в эту систему и открыть ее внешней реальности.

"Таким образом, в известном смысле психоаналитическое вмешательство заключается в борьбе пациента, который пытается перевести свои взаимоотношения с психоаналитиком в замкнутую систему внутреннего мира посредством переноса, с психоаналитиком, полным решимости пробить брешь в этой замкнутой системе и создать условия, при которых в обстановке терапевтических отношений пациент сможет принять открытую систему внешней реальности" (Fairbairn, 1958, р. 385).

Важным моментом здесь является то, что перенос может состояться только при наличии хороших, заботливых, нестереотипных, гибких (то есть не связанных условностями "оглупляющей" фрейдовской обстановки вмешательства) взаимоотношений "психоаналитик-пациент" (Fairbairn, 1958). Именно эти взаимоотношения в сочетании с переносом делают исцеление возможным. Еще раз напомним слова самого Фэйрберна (Fairbairn, 1955, р. 156):

"Если речь идет о длительном психоаналитическом лечении, "целительный", или "спасительный" процесс зависит от развития отношений пациента с аналитиком, через фазу повторения ранних патогенных отношений под влиянием переноса, в новый вид взаимоотношений, которые одновременно приносят удовлетворение и адаптированы к обстоятельствам внешней реальности."

Через перенос "плохие" объекты пациента высвобождаются, "прорабатываются" и замещаются "хорошими" объектами. ""Плохие" объекты могут успешно высвобождаться, при условии, однако, что психоаналитик стал для пациента достаточно "хорошим" объектом" (Fairbairn, 1954, р. 70). Итак, чтобы плохое заместилось хорошим, психоаналитику следует, прежде всего, стать для пациента "достаточно хорошим" объектом, чтобы пациент ощущал себя в достаточной безопасности, достаточно "удерживаемым"; только в этом случае возможны высвобождение и замещение. Таким образом, "по сути своей, психотерапия есть заместительная терапия, предоставляющая пациенту то, чего не смогла дать мать в начале его жизни" (Guntrip, 1973, р. 191).

Представления Винникота о переносе сходны с таковыми Фэйрберна и Гантрипа. Через регрессию и перенос, как он считал, "оттаивает" истинное "Я", которое получает возможность расти и развиваться.

Созревание. В данном случае применимо практически все, что уже говорилось на тему зрелой зависимости - стадии III личностного развития по Фэйрберну. Индивид в результате анализа начинает дифференцироваться, обретает способность вступать "в отношения сотрудничества с дифференцированными объектами" (Fairbairn, 1954, р. 145). В идеале возникает дифференцированное, консолидированное "Я" ; параллельно развивается способность к зрелым взаимоотношениям, взрослой любви, агапэ . Индивид обретает чувство целостности и интеграции. На фоне таких изменений меняется и сам характер вмешательства.

"По мере прогресса пациент все ближе подходит к собственно психоанализу, лечение перерастает в нечто большее, чем просто сотрудничество в рамках инфантильной зависимости; когда ребенок-пациент дорастает до уровня родителя-психоаналитика, возникают отношения партнерства двух равноправных взрослых людей. Психоанализ отныне не воспринимается, как психический террор с риском быть разорванным в клочья, а скорее как дружеское участие и проникновение в суть вещей человека, с которым у пациента наладились стабильные реалистичные взаимоотношения" (Guntrip, 1961, р. 413).

Эта метафора ребенка-пациента и родителя-психоаналитика распространяется также на завершение анализа, неизбежное при достижении пациентом достаточной зрелости: пациент, подобно подростку или молодому взрослому, покидающему родительский дом, теперь готов начать самостоятельную жизнь.

"Взаимоотношения между зрелым пациентом и психоаналитиком после завершения вмешательства,... позволяют провести аналогию с ребенком, который вырастает, развивается в самостоятельную личность, уходит из родительского дома, чтобы создать собственную семью и жить своей жизнью; на взрослом уровне сохраняются его любовь к родителям, уважение их опыта и хороших качеств, благодарность за их интерес и доброе расположение" (Guntrip, 1953, р. 131).

Техники

Расспрос. "Цель расспроса - получить определенные сведения, не только для повышения собственной информированности, но и для углубления и расширения представлений пациента о себе" (Horner, 1991, pp. 137-138). Это может быть предложение разъяснить или уточнить сказанное пациентами; привести примеры. Таким образом, расспрос служит для прояснения, конкретизации сообщений пациента.

Наблюдение. "Психотерапевт ведет наблюдение за тем, что, по его мнению, представляет клинический интерес, своевременно и полезно, с учетом способности пациента воспользоваться результатами этих наблюдений" (Horner, 1991, р. 139). Наблюдения психотерапевта могут принимать форму сопоставления различных данных, полученных в процессе лечения, с просьбой к пациенту выявить между ними связь; в других случаях психотерапевт может "вслух поинтересоваться" возможной взаимосвязью сопоставляемых данных (например, "Интересно, нет ли..."). Хорнер (Horner, 1991) приводит следующий пример: "Интересно, нет ли связи между вашим ощущением отвержения и вашей отстраненностью. Складывается впечатление, что они сопутствуют друг другу" (р. 139).

Интерпретация. Опять же интерпретация, как и в фрейдовском, юнгианском или адлерианском психоанализе, играет важную роль в анализе объектных отношений. Вместе с тем как и многое другое в терапии объектных отношений, интерпретация приобретает смысл только в случае заботливых терапевтических взаимоотношений. Например, Гантрип (Guntrip, 1975) как-то сказал о Фэйрберне: "Он не считал психоаналитическую интерпретацию терапевтической по своей природе, но лишь при условии личных взаимоотношений, основанных на искреннем понимании" (р. 145). Сравните со следующей цитатой:

"Практическая значимость для психотерапии... состоит в том, что интерпретация феноменов переноса в условиях аналитической ситуации сама по себе недостаточна для возникновения у пациента удовлетворительных изменений. Чтобы эти изменения произошли, необходимо, чтобы взаимоотношения пациента с психоаналитиком прошли процесс развития, то есть отношения, основанные на переносе, заместились бы реалистичными взаимоотношениями между двумя индивидами во внешнем мире" (Fairbairn, 1958, р. 381).

Взгляды Винникота совпадают. Психоанализ "состоит не в том, чтобы интерпретировать подавленное бессознательное, [а]... в создании профессиональной обстановки для возникновения доверительных отношений" (Winnicott, 1987, pp. 114- 115). Для Винникота, интерпретация не ставится во главу угла; такого рода вмешательство проводится с осторожностью и в малых дозах. "Мои интерпретации экономичны... одной интерпретации за сессию вполне достаточно, если она относится к материалу, явившемуся результатом бессознательного сотрудничества пациента. Иногда я даю одну интерпретацию в два-три приема, предпочитаю избегать длинных предложений" (Winnicott, 1965b, p. 167).

Чем же отличается интерпретация объектных отношений от традиционных психоаналитических интерпретаций? Еще раз напомним слова Игла (Eagle, 1984): "В целом можно ожидать меньшего внимания к сексуальным и агрессивным желаниям и эдиповым комплексам и повышенного внимания к доэдиповым вопросам, взаимоотношениям с интернализованными объектами, а также к чувству отсутствия целостного ощущения своего "Я"" (р. 91).

Хорнер (Horner, 1991) говорит, что в психотерапии объектных отношений "лучшие интерпретации звучат в форме вопроса, что дает пациенту возможность самостоятельно судить об их истинности". Она приводит следующий пример: "Вы рассказывали мне о том, что ваша мать была обольстительной. Интересно, имеет ли это какое-либо отношение к тому, что вы теперь избегаете сексуальных отношений" (р. 140). (Вопросительный формат интерпретаций с использованием фраз типа "Хотелось бы знать...", "Интересно..." соответствует интерпретациям в адлерианской терапии; см. главу 3.)

Анализ сновидений. Анализ и интерпретация сновидений занимают важное место в психотерапии объектных отношений. Как и во фрейдовском психоанализе, сторонники объектных отношений считают сновидение "наиболее легким путем к бессознательному" (Padel, 1978, р. 134). Чем же отличается работа со сновидениями в терапии объектных отношений от классического психоанализа? "Вероятно, теперь мы лучше понимаем сновидения и лучше интерпретируем признаки текущих отношений переноса. Мы менее склонны к поискам желаний, лежащих в основе ассоциаций, и уделяем больше внимания попыткам справиться с плохими или угрожающими объектными отношениями, исправить прежние ошибки" (Padel, 1978, р. 134).

Интеграция. Этот тип вмешательства имеет целью интегрировать, или свести воедино, различные представления, к которым пришел пациент за время терапии; интеграция позволяет пациенту взглянуть на свои проблемы, устремления к росту со стороны, понять, как они соотносятся с его жизненным опытом. Рассмотрим следующий пример.

"Вам пришлось отрицать свою агрессию, чтобы защитить свой образ хорошего человека. Признав наличие у себя агрессивных побуждений, вам бы пришлось расстаться с чувством морального превосходства над своим отцом. В то же время, если бы вы смогли признать свою агрессию, вы бы не оказались в положении беспомощной жертвы, чей гнев принимает форму благородного негодования, но не помогает выйти из пассивного и беспомощного положения. Как только вам удалось признать те свои чувства и побуждения, которые, как вы опасались, делают вас плохим и заслуживающим отцовской суровости, вы стали лучше функционировать и меньше бояться окружающего мира" (Horner, 1991, р. 142).

Конфронтация. Речь идет о привлечении внимания пациента к тому, что он "хочет или не хочет видеть и знать" (Horner, 1991, р. 143). Например, это может быть установление границ отыгрывающего поведения. Можно даже потребовать от пациента тех или иных изменений (например, прекратить употреблять наркотики для достижения целей лечения; Хорнер называет это "героической конфронтацией").

Продолжительность и область применения.

Продолжительность. Если целью лечения является "замещение", то есть замена плохого хорошим, терапия должна быть достаточно длительной. Например, Гантрип (Guntrip, 1975), описывая собственный анализ, сообщил, что работал с Винникотом на протяжении 150 сессий; он отметил также, что его психоанализ у Фэйрберна занял 1000 сессий. Вместе с тем независимо от продолжительности терапии можно с уверенностью сказать, что работа над объектными отношениями (во всяком случае, в представлении Фэйрберна, Винникота и Гантрипа) не может проводиться "на скорую руку", требует значительного времени, терпения и эмпатии, а также предполагает длительное "созревание" пациента во времени и пространстве.

Кушетка - характерная деталь фрейдовского анализа - может также использоваться в терапии объектных отношений; это остается на усмотрение психотерапевта. Так, Гантрип (Guntrip, 1973) прояснил собственную позицию на этот счет: "Я не предлагаю пациенту улечься на кушетку. Я жду, что он будет делать и когда и почему он хочет делать что-то другое" (р. 184).

Область применения. Терапия объектных отношений проводилась при шизоидных, пограничных, невротических и психотических расстройствах. Это вмешательство принято считать целесообразным для терапии доэдиповых и даже эдиповых расстройств. (В конце концов, эдипова патология - во всяком случае, в представлении Фэйрберна и Гантрипа - может быть прослежена до ее доэдиповых корней.) Подобно юнгианской "трансформации" (глава 2), которая пригодна далеко не для каждого, преобразования в результате терапии объектных отношений также подходят не всем. Мы говорим здесь о процессе достаточно продолжительном, который предполагает проникновение в суть вещей, готовность пережить боль, связанную с регрессией и переносом, в ходе которого пациенты "перерождаются", в той или иной степени происходит перестройка личности. Пациенты, не располагающие достаточным временем, средствами, мотивацией, не обладающие способностью к инсайту и терпению "длительных и болезненных переживаний" анализа переноса, не являются подходящими кандидатами для терапии объектных отношений (еще раз подчеркнем, что речь идет о взглядах Фэйрберна, Винникота и Гантрипа).

Пример из практики.

Коль скоро регрессия играет столь важную роль в терапии объектных отношений, в качестве примера мы выбрали описанный Винникотом случай под названием "Отстраненность и регрессия" (Withdrawal and Regression ). Впервые этот случай был обнародован на XVII Конференции Conference des Psychanalistes de Langues Romanes , в Париже, в ноябре 1954 г., затем был зачитан Британскому психоаналитическому обществу 29 июня 1955 г. и опубликован в книге Винникота "Через педиатрию к психоанализу: собрание сочинений" (Through Paediatrics to Psycho-Analysis: Collected Papers , Winnicott, 1975, pp. 255-261); он также был включен в качестве приложения в книгу Винникота "Удержание и интерпретация" (Holding and Interpretation , Winnicott, 1986, pp. 187-192).

"За последнее десятилетие мне довелось встречать нескольких взрослых пациентов с регрессией при переносе в ходе психоанализа.

Мне бы хотелось рассказать о случае психоанализа пациента, который не демонстрировал явных клинических признаков регрессии, его регрессия сводилась к кратковременным состояниям отстраненности, возникавшим во время аналитических сессий. Мое поведение в этих случаях диктовалось опытом работы с регрессировавшими пациентами.

(Под отстраненностью в этой статье я понимаю кратковременное отключение от характерных для состояния бодрствования отношений с внешней реальностью, эта отстраненность временами напоминала кратковременный сон. Под регрессией я подразумеваю регрессию к зависимости, а не специфическую регрессию эрогенных зон.)

Я приведу описание серии из шести значимых эпизодов, отобранных из материала психоанализа шизоидно-депрессивного пациента. Этот пациент был женат и имел семью. В начале настоящего заболевания у него был срыв, во время которого он утратил контакт с реальностью и всякую способность к спонтанному поведению. Он смог работать лишь спустя несколько месяцев после начала анализа, в момент обращения ко мне он лечился в психиатрической больнице. (Этот пациент во время войны проходил у меня психоанализ, в результате которого удалось устранить клиническую симптоматику острого расстройства подросткового возраста, однако инсайт так и не был достигнут.)

Главным поводом для прохождения психоанализа данным пациентом была его неспособность к импульсивным действиям и оригинальным замечаниям, хотя он довольно успешно присоединялся к обсуждению любой серьезной темы, начатому другими людьми. У него практически не было друзей, поскольку все его дружеские отношения разрушались вследствие его неспособности придумать что-либо оригинальное, что делало его скучным. (Пациент сообщил, что однажды рассмеялся в кинотеатре, это минимальное свидетельство улучшения вселило надежду на успешный исход психоанализа.)

В течение продолжительного времени его свободные ассоциации были всего лишь повторением постоянно происходящей внутренней беседы, свободные ассоциации были тщательно скомпонованы и поданы в таком виде, чтобы максимально заинтересовать психоаналитика.

Подобно многим другим пациентам во время психоанализа, этот пациент временами глубоко погружался в ситуацию анализа; изредка, в ответственные моменты у него возникала отстраненность; это сопровождалось необычными явлениями, о которых он иногда мог сообщить. Далее будут описаны именно эти эпизоды, отобранные из массы обычного психоаналитического материала.

Эпизоды 1 и 2

Первое из этих происшествий (фантазия, которую пациент отметил и о которой смог сообщить) случилось в состоянии кратковременной отстраненности: пациент лежал на кушетке и вдруг свернулся калачиком и перекатился на бок . Это было первым прямым признаком при анализе его спонтанного "Я". Следующий момент, связанный с отстраненностью, произошел несколько недель спустя. Пациент только что предпринял попытку использовать меня в качестве заместителя своего отца (умершего, когда пациенту было 18 лет) и спросил моего совета по поводу работы. Вначале я обсудил с ним интересующий его вопрос, заметив, однако, что являюсь для него психоаналитиком, а не замещаю отца. Он заявил, что не стоит тратить время на обычные разговоры, а затем сообщил о возникшей отстраненности, которую он ощутил как бегство от некоей опасности. Он не смог припомнить никакого сновидения, относящегося к этому моменту сна. Я указал ему на то, что отстраненность возникла в момент бегства от болезненного переживания состояния между сном и бодрствованием, или между разумной беседой со мной и отстраненностью. Именно тогда пациент сообщил, что у него появилась мысль свернуться калачиком , хотя в действительности он по-прежнему лежал на спине, скрестив на груди руки.

В этот момент я дал первую интерпретацию, которую бы наверняка не дал лет двадцать назад. Эта интерпретация оказалась чрезвычайно значимой. Говоря о желании свернуться калачиком, пациент делал движения руками перед лицом, чтобы показать, какое именно положение он хотел бы принять. Я тут же сказал ему: "Когда вы говорите о том, что хотите свернуться калачиком и повернуться на бок, вы демонстрируете нечто иное, чего сами не осознаете; вы предполагаете наличие среды ". Спустя некоторое время я поинтересовался, понял ли меня пациент; оказалось, он отлично меня понял: "Это напоминает масло, в котором вращается колесо". Усвоив идею удерживающей его среды, пациент стал описывать словами то, что он раньше пытался показать руками: вращение вперед в отличие от вращения назад на кушетке, о чем он сообщил за несколько недель до этого.

Из этой интерпретации среды мне удалось развить тему аналитической ситуации, мы вместе с ним разработали довольно четкое определение специальных условий, создаваемых психоаналитиком, а также пределов адаптации психоаналитика к потребностям пациента. После этого пациенту приснился интересный сон, анализ которого показал, что пациент готов отказаться от своего "щита", в котором больше не было необходимости, поскольку я доказал, что могу создать приемлемую среду в моменты его отстраненности. Оказалось, что, немедленно создав среду для отстраненного "Я" пациента, я превратил отстраненность в регрессию , что позволило ему конструктивно использовать это переживание. В начале своей карьеры психоаналитика я, скорее всего, упустил бы такую возможность. Пациент описал эту психоаналитическую сессию, как "чрезвычайно важную".

Это было значительным достижением: я стал яснее понимать свою роль как психоаналитика; пациент признал зависимость от матери, временами довольно сильную, хотя и болезненную, а также стал совершенно по-новому воспринимать реальное положение дел на работе и в семье. Как-то пациент сказал мне, что его жена беременна, поэтому ему легко сравнить свое состояние "калачиком" в некоей среде с положением плода в матке. В действительности пациент отождествил себя с собственным ребенком и, в то же время, признал свою исходную зависимость от матери.

В следующий раз, встретившись со своей матерью, он смог впервые спросить ее, сколько она платит за психоанализ, во всяком случае, позволил себе проявить интерес к этой теме. На последующих сессиях пациент смог меня критиковать, выразив подозрение, не мошенник ли я.

Эпизод 3

Следующий эпизод произошел несколько месяцев спустя, после периода интенсивного психоанализа. На этом этапе материал был связан с анальным периодом; возник особенно пугающий для пациента аспект психоанализа - гомосексуальный аспект ситуации переноса. По словам пациента, в детстве он постоянно боялся преследования мужчин. Я дал этому интерпретацию, и он сказал, что пока я говорил, он был далеко, на фабрике . Если говорить обычным языком, его "мысли блуждали". Блуждание это для него было вполне реально, он ощущал себя так, словно действительно работал на фабрике, куда поступил после первого, более раннего этапа психоанализа у меня (анализ этот был прекращен в связи с войной). Я тут же дал интерпретацию, что пациент не желал держаться за мой подол . Слово подол полностью соответствовало ситуации, поскольку в состоянии отстраненности с точки зрения эмоционального развития пациент находился в детском возрасте, поэтому кушетка автоматически превратилась в подол психоаналитика. Легко заметить взаимосвязь между предоставлением пациенту подола, куда он мог бы вернуться, и созданием для него среды, в которой проявлялась его способность вращаться в пространстве, свернувшись калачиком.

Эпизод 4

Четвертый эпизод, на котором мне хотелось бы остановиться, далеко не так понятен. Он произошел во время сессии, на которой он объявил, что не способен заниматься любовью. Знакомство с материалом позволило мне интерпретировать диссоциацию в отношении к миру; с одной стороны, спонтанные проявления истинного "Я" без надежды отыскать объект, кроме как в воображении; и, с другой стороны, реакцию на стимул частично ложного , или нереального, "Я". В своей интерпретации я подчеркнул, что пациент надеется преодолеть расщепленность своего отношения ко мне. В этот момент он погрузился на короткое время в состояние отстраненности, а затем сообщил, что с ним происходило; стало темно, сгустились тучи, и начался дождь; капли больно хлестали по его обнаженному телу . В данном случае мне удалось поместить в это жестокое окружение его самого, новорожденного, указав, с какого рода окружением ему предстоит столкнуться, обретя независимость и целостность. Это своего рода "средовая" интерпретация, только наоборот.

Эпизод 5

Пятый эпизод произошел после перерыва в девять недель, который совпал с моим летним отпуском.

Пациент явился после длительного перерыва со словами, что не знает, зачем пришел; ему было субъективно трудно начинать все заново. Главное, что его беспокоило, это невозможность спонтанно высказываться, как в кругу семьи, так и среди друзей. Ему удавалось только вступать в разговор, особенно легко это было сделать, если двое в компании беседовали друг с другом, взяв тем самым на себя ответственность за ведение разговора. Высказывая свое мнение, пациент ощущал, что присваивает функцию одного из родителей (как в первоначальной сцене), в то время как сам он стремился лишь к тому, чтобы родители признали в нем ребенка. Пациент достаточно много рассказал о себе, поэтому я имел представление о текущем положении дел.

Пятый эпизод произошел во время обсуждения обычного сновидения.

Ночью после первой сессии пациент увидел сон, о котором рассказал мне на следующий день. Сновидение это было необычайно живое и яркое. Он поехал на уик-энд за границу, уехал в субботу, а возвратился в понедельник . Главной в этом сновидении была встреча с пациентом, который поехал за границу на лечение, предварительно выписавшись из больницы. (Этому пациенту, как выяснилось, ампутировали конечность. Были и другие существенные детали, которые не имеют прямого отношения к теме данного сообщения.)

Моя первая интерпретация содержала комментарий о том, что в своем сновидении пациент уходит и возвращается . Я сделал на этом акцент, поскольку такая точка зрения согласовалась с интерпретациями первых двух эпизодов, когда я создал среду и подол, а также четвертого эпизода, когда я поместил индивида в плохое окружение, которое ему привиделось. Далее я предложил более полную интерпретацию, в частности, что сновидение выражает два аспекта его отношения к психоанализу; в одном случае он уходит и возвращается, а в другом он уезжает за границу, пациент из больницы символизирует именно эту его часть; он уезжает и поддерживает контакт с пациентом, что означает попытку устранить разрыв между двумя аспектами своего "Я". Мой пациент согласился с интерпретацией, заявив, что во сне прилагал особые усилия по поддержанию контакта с пациентом, что означало осознание своей расщепленности и стремления к интеграции.

Этот эпизод мог бы начаться в форме сновидения вне зависимости от анализа, поскольку оно содержало оба элемента, отстраненное "Я" и создание среды. Средовой аспект психоаналитика был интроецирован.

Я продолжил интерпретацию: сновидение показало, как пациент отнесся к вынужденному перерыву; ему нравилось переживание свободы, однако он сознавал, что ему придется вернуться. Таким образом, сравнительно большой перерыв, который может плохо сказаться на таких пациентах, не имел серьезных последствий. Пациент особо подчеркнул, что отъезд и возвращение тесно связаны для него с идеей высказывания оригинальных замечаний и спонтанного поведения. Он сообщил также, что в день сновидения у него усилился страх внезапно поцеловать другого человека; это мог быть кто-либо, находящийся поблизости; в том числе и мужчина. Он бы не стал так казниться, если бы неожиданно поцеловал женщину.

Пациент стал глубже погружаться в аналитическую ситуацию. Ощутил себя маленьким ребенком, который все говорит невпопад, потому что теперь сам пациент был на месте родителей. Его посетило ощущение безнадежности, что какой-либо из его спонтанных поступков будет принят (что соответствует имеющимся сведениям об обстановке в семье). Тут проявился более глубокий материал; пациент ощутил, как люди выходят и входят в двери; я интерпретировал это как взаимосвязь с дыханием, что нашло отражение в последующих ассоциациях. Идеи подобны дыханию; вместе с тем, они напоминают детей, если не обращать на них внимания, они, как ему кажется, чувствуют себя заброшенными. Его страх был связан с заброшенностью ребенка, заброшенностью идеи, мнения или ненужного жеста ребенка.

Эпизод 6

Неделю спустя пациент (неожиданно, с его точки зрения) пришел к выводу, что так и не принял смерти своего отца. Этому предшествовало сновидение о том, как они с отцом разумно и свободно обсуждали текущие сексуальные проблемы. Еще через два дня пациент сообщил о своем сильном беспокойстве в связи с головной болью , которая сильно отличалась от всего испытанного им ранее. Она началась примерно два дня назад, после предыдущей сессии. Боль была в висках, иногда в области лба, и словно располагалась вне головы . Боль была постоянной, пациент чувствовал себя больным; если бы жена хоть немного его жалела, он бы лег в постель и не пришел на анализ. Как врач он был обеспокоен: явно функциональное расстройство не удавалось объяснить с точки зрения физиологии. (Это напоминало сумасшествие.)

На протяжении часа я имел возможность выбрать подходящую интерпретацию и, наконец, сказал: "Боль вне головы отражает вашу потребность в том, чтобы вашу голову обхватывали руками, как в детстве, когда вы сильно расстраивались". Вначале он не среагировал, но постепенно понял, что человеком, который мог в нужный момент обхватить его голову, был отец, а не мать. Другими словами, после смерти отца никто не обхватывал его голову, когда ему бывало плохо.

Я соединил свою интерпретацию с ключевой интерпретацией среды, и постепенно пациент понял, что моя идея относительно рук и головы была правильной. Он тут же впал в состояние отстраненности с ощущением, что я владею неким аппаратом, который могу включить, и который обладает гипнотическим воздействием. Таким образом, пациенту было важно, что в действительности я не касался его головы, что было бы механическим применением технических принципов. Важно здесь то, что я тотчас же угадал, что ему нужно.

В конце часа он, к собственному удивлению, припомнил, как в течение длительного времени поддерживал голову ребенка. Небольшая операция длилась больше часа под местной анестезией. Он делал все возможное, чтобы помочь ребенку, но без особого успеха. Ему почему-то казалось, что ребенку необходимо поддерживать голову.

Теперь пациент был глубоко убежден, что пришел на анализ в тот день, чтобы услышать мою интерпретацию, поэтому был даже благодарен жене, что она не выразила ему сочувствия и не обхватила его голову руками, как могла бы сделать.

Выводы

Основная идея этого сообщения состоит в том, что, зная о регрессии во время анализа, можно своевременно на нее отреагировать, дав возможность некоторым пациентам с менее выраженными расстройствами ограничиться кратковременной, иногда практически мгновенной регрессией. Я бы сказал, что в состоянии отстраненности пациент удерживает себя ; и если же сразу после возникновения этого состояния психоаналитик сможет удержать пациента , то состояние отстраненности переходит в регрессию. Преимущество регрессии состоит в том, что она связана с возможностью коррекции неадекватных способов удовлетворения потребностей в прошлой истории пациента, иначе говоря, в обращении с пациентом в детском возрасте. В отличие от регрессии состояние отстраненности не дает никаких преимуществ, пациент приходит в себя, не претерпев никаких изменений.

Когда мы глубоко понимаем пациента и показываем это, давая точную и своевременную интерпретацию, мы фактически удерживаем пациента и принимаем участие в отношениях, в которых в той или иной степени проявляется зависимость и регрессия пациента.

Принято считать, что регрессия пациента во время психоанализа сопряжена с определенной опасностью. Опасность эта кроется не в самой регрессии, а в неготовности психоаналитика столкнуться с регрессией и лежащей в ее основе зависимостью. При наличии у психоаналитика достаточного опыта управления регрессией можно утверждать, что чем быстрее психоаналитик примет регрессию, тем менее вероятно вхождение пациента в болезнь с регрессивными проявлениями."

Заключение и оценка.

Заключение. Наиболее заметной отличительной особенностью теории объектных отношений является смещение акцента с инстинкта на отношения. Это точно подмечено Фэйрберном (Fairbairn, 1954): "либидо преимущественно нацелено на поиск объекта... а не удовольствия" (р. 82). Таким образом, чтобы понять индивида, требуется понять его Я-репрезентации, представления об объектах и объектные отношения. Это неизбежно влечет за собой понимание наиболее ранних взаимоотношений индивида с лицом, осуществлявшим за ним основной уход (как правило, матерью). На основе этих ранних переживаний формируются схемы, стереотипы, которые впоследствии влияют на восприятие, мышление, чувствование и налаживание отношений. Таким образом, определяющим является не инстинкт, а взаимоотношения - как они влияют на развитие "Я", как они принимаются и как включаются в наше существо.

Любую психопатологию можно проследить до момента ее зарождения в этих ранних взаимоотношениях и связанных с ними проблемах. "Именно в нарушении объектных отношений развивающегося Эго следует искать корни всех психопатологических состояний" (Fairbairn, 1954, р. 82). Для Винникота главной проблемой являются "недостатки окружения" или отсутствие "достаточно хорошего" материнского ухода. Вместе с тем Винникот, в отличие от Фэйрберна и Гантрипа, придерживался взгляда о наличии эдиповой и доэдиповой патологии. Фэйрберн и Гантрип усматривали все проблемы в доэдиповом периоде.

Психотерапия, говоря словами Гантрипа, является "заместительной терапией". Она предполагает замещение плохих объектов хорошими. Ее задача - дать пациенту такие отношения, при которых "застывшие части" его "Я" могли бы растаять, при которых нарушенное развитие пошло бы своим чередом, при которых стало бы возможным перерождение "Я" пациента. Прежде всего вмешательство требует хороших взаимоотношений между психоаналитиком и пациентом; это и есть фактор исцеления. "Психотерапия представляет собой просто использование личных отношений, в том смысле, что "хорошие" отношения используются для устранения вреда, причиненного "плохими" отношениями" (Guntrip, 1973, р. 194). Регрессия и анализ переноса являются важными составляющими вмешательства. "Достаточно хорошие" взаимоотношения между матерью и ребенком могут служить моделью для взаимоотношений психоаналитика и пациента. Психоаналитик с некоторым опозданием исправляет то, что первоначально не удалось сделать "недостаточно хорошей" матери.

Оценка. Теория объектных отношений имеет ряд привлекательных особенностей. Ее главные преимущества могут быть сформулированы следующим образом: "Возникновение теории объектных отношений... обогатило психоаналитическую теорию более позитивным взглядом на человеческую природу... привлекло внимание к субъективному опыту и вселило надежду на то, что люди способны быть хозяевами собственной судьбы..." (Weiner, 1991, р. 33; ср. Blatt & Lerner, 1991). Объектные отношения сместили основной фокус с инстинктов на взаимоотношения. Благодаря этому открылись новые горизонты переживаний, которым уделялось недостаточно внимания в традиционной психоаналитической теории и которые крайне важны для понимания личностного развития, психопатологии и путей исцеления.

Кроме того, теория объектных отношений дает основания полагать, что патология по своему происхождению может быть эдиповой и доэдиповой. Повышенное внимание сторонников теории объектных отношений к доэдиповым феноменам позволяет лучше понимать раннее развитие, как оно происходит, почему останавливается, какой вклад вносит в общее развитие (например, Mahler, Pine, & Bergman, 1975). Эта точка зрения дает возможность расширить наши теоретические познания вплоть до объяснения доэдиповой патологии (см. Horner, 1984, р. 37).

Не менее важен акцент, который делается на "достаточно хороших" терапевтических взаимоотношениях, когда психоаналитик проявляет эмпатию, чутко относится к потребностям пациента, сопереживает ему. Отсюда с неизбежностью следует вывод о приоритете пациента над какой бы то ни было "психоаналитической техникой", а также о том, что нейтральная позиция психоаналитика в действительности является грубейшей ошибкой. "Если психоаналитик настаивает на бытии, на реальности и объективных научных фактах без какого бы то ни было личного отношения к пациенту, он нанесет пациенту такую же травму, какая изначально привела к зарождению болезни" (Guntrip, 1953, р. 119). По нашему мнению, это абсолютно справедливо.

Вместе с тем нет явных доказательств того, что практика твердо придерживается принципа, что терапия - это взаимоотношения. Техники играют заметную роль. Конечно, в адрес теории объектных отношений раздается множество критических замечаний. Например, Холт (Holt, 1985) в своей работе, посвященной исследованию психоаналитической теории применительно к объектным отношениям, называет ее кратковременным увлечением. В частности, он утверждает, что "Фэйрберн (Fairbairn, 1952a), Гантрип (Guntrip, 1969) и Винникот (Winnicott, 1958)... усвоили множество ущербных частей психоаналитической теории, поэтому вносимые ими исправления являются не более чем косметическими... Кроме того... они столь же небрежно обращаются с очевидными фактами, с такой же готовностью опираются на неспецифический "клинический опыт" как на приемлемую фактическую базу для уверенных выводов, как и традиционные последователи Фрейда, которых они, по их собственным заверениям, превзошли, хотя для этого нет достаточных научных оснований" (pp. 304-305).

И снова это последнее утверждение поднимает вопрос, который не раз уже был нами затронут: многие последователи Фрейда (глава 1), а также Юнга (глава 2) склонны опираться на описания единичных случаев, видя в них подтверждение правильности своей теории и практики вмешательства. И снова проблема подобных "свидетельств психотерапевта" состоит в том, что "отсутствие подтверждающих данных [со стороны пациента] может привести к субъективным искажениям" (Hill, 1989, р. 18).

Описанные здесь представления об объектных отношениях предполагают перекладывание ответственности за любую патологию на мать. Без сомнения, матери играют важную, решающую роль в росте и развитии ребенка. А как же отец, которого Фэйрберн (Fairbairn, 1954) именовал "родителем без молочных желез"? Какова его роль? Является ли он чем-то большим, чем просто "безгрудое существо"? Не может ли он также оказывать заметное, решающее влияние, хорошее или плохое? Гринберг и Митчелл (Greenberg & Mitchell, 1983) обратили внимание на склонность некоторых теоретиков объектных отношений, в частности Фэйрберна, Винникота и Гантрипа, считать новорожденного и развивающегося ребенка "безвинной жертвой" в руках "мучительницы-матери". Они в шутку утверждали, что, коль скоро вся патология проистекает от матери, основным источником психопатологии должна быть Ева, которая столь недостойно повела себя в садах Эдема. Подобный взгляд на патологию расценивается как "неубедительный и чрезмерно упрощенный" (Greenberg & Mitchell, 1983, p. 181).

Возвращаясь к предшествующей главе об Адлере, давайте вспомним несколько его идей, имеющих отношение к настоящей дискуссии. Адлер говорил о творческом "Я": несмотря на нашу подверженность влиянию окружения, творческая часть каждого индивида также имеет право голоса. Учитывается ли подобное творческое "Я" в теории объектных отношений? Адлер также уделял внимание сиблингам и их потенциальному влиянию на развитие личности. Что касается объектных отношений, то их теоретики концентрируются исключительно на диаде мать-ребенок, полностью исключая или сильно ограничивая влияние других членов семьи. Действительно ли этим влиянием можно пренебречь?

Далее, насколько правомерно сопоставлять взаимоотношения между психоаналитиком и пациентом с отношениями матери и ребенка? Игл и Волицки (Eagle and Wolitzky, 1982) утверждают, что "взрослый пациент, пусть даже в состоянии расстройства и регрессии, все же отличается от младенца. Следовательно, не стоит полностью уподоблять терапевтические взаимоотношения отношениям матери и ребенка" (р. 371). К этому они добавляют следующее полезное утверждение:

"Основное сходство между взаимоотношениями родитель-ребенок и терапевтическими отношениями состоит в том, что, как отмечает Струпп (Strupp, 1976), пациент находится в зависимых отношениях, подвержен влияниям, неизбежным при таких отношениях и побуждается заменить внутренний контроль и автономию на эти внешние влияния - процесс сродни социализации" (Eagle & Wolitzky, 1982, p. 372).

Кроме того, в аналогии родитель-ребенок / психоаналитик-пациент звучит некоторая самонадеянность. В конце концов, мать "сделала все неправильно". Она потерпела неудачу. А психоаналитик может "все исправить". Или, обращаясь к некоторым терапевтически-религиозным сравнениям Фэйрберна и Гантрипа, можно сказать, что мать есть Сатана, а психоаналитик - Бог, спаситель, посланный для "спасения" пациентов от внутренней нечистой силы, которая является продуктом универсального источника зла, Матери-сатаны. Таким образом, как отметили Гринберг и Митчелл (Greenberg & Mitchell, 1983), все это представляется "чрезмерно упрощенным".

Имеются и другие упреки в адрес теории и терапии объектных отношений, в частности, в неточности их понятий, недостаточной обоснованности выбора тех или иных основных объектов вмешательства. И вновь эти вопросы поднимает Моррис Игл. "Хотя такие идеи, как замещение плохих объектов хорошими, вызывают определенные ассоциации и можно представить себе в общих чертах, что именно за ними стоит, точными их назвать нельзя. В то же время Фэйрберн нисколько не пытается их уточнить" (Eagle & Wolitzky, 1992, p. 130). В отношении второго замечания Игл (Eagle, 1984) говорит, что "как и почему регрессия взрослого человека к определенным ранним стадиям развития должна привести к возобновлению психологического развития и перерождению, теоретики объектных отношений так и не прояснили" (р. 92). Неточность и недостаточная ясность служат основными поводами для нападок, в том числе и на психоаналитическую теорию в целом (см. Holt, 1985).

Возможно, в развитии структурной модели объектных отношений и отвержении модели, основанной на инстинкте, некоторые теоретики объектных отношений зашли слишком далеко. Во всяком случае, некоторые исследователи считают именно так, в том числе Отто Кернберг. Кернберг (Kernberg, 1976) попытался в своей теории совместить психологии влечений, Эго и объектных отношений; он не считает эти теории взаимоисключающими.

"Гантрип... недавно переработал взгляды Фэйрберна в полную противоположность психоаналитической теории инстинктов, отрицая значение инстинктов в развитии личности в целом. Я не согласен с такой точкой зрения, во всяком случае, не считаю возможным противопоставлять теорию объектных отношений современным представлениям об инстинктах или психоаналитической теории инстинктов" (р. 119).

Действительно ли теоретики объектных отношений могли зайти слишком далеко - хороший вопрос, все еще полностью открытый для обсуждений.

Как же обстоят дела с научным исследованием подхода объектных отношений? Как уже было сказано, одной из проблем является склонность излишне полагаться на описание единичных случаев, что сопряжено с однобокостью и дает простор возможным искажениям и накладкам. Вместе с тем в литературе опубликованы интересные материалы, посвященные новаторским разработкам теории объектных отношений, в частности, речь идет о группе психотерапевтических исследований из Сан-Франциско (Weiss and Sampson, 1986).

"Теория контроля бессознательного... разработанная Вейссом и Сэмпсоном, может считаться продолжением и переработкой Эго-психологии, в том смысле, что основной акцент делается на бессознательных Эго-процессах убеждений, суждений, проверки и т. д. Вместе с тем теория контроля бессознательного также связана с межличностным взаимодействием и объектными отношениями, в том смысле, что бессознательные патологические убеждения приобретаются в процессе взаимодействия и общения с родительскими фигурами и подвергаются проверке в процессе лечения через общение с психотерапевтом" (Eagle & Wolitzky, 1992, pp. 142-143).

Теория, разработанная группой Вейсса/Сэмпсона и меньше нацеленная на техники терапии, предназначена для объяснения принципов работы терапии (Silberschatz, Curtis, Sampson, & Weiss, 1991, p. 56). Особое внимание уделяется плану пациента, который заключается в зачастую бессознательной стратегии использования терапии для разрушения своих патогенных убеждений, тестировании этих убеждений в процессе лечения, в то время как задача психотерапевта - справиться с тестами, которые предлагает пациент. На данный момент научные исследования подтвердили правильность идей Вейсса и Сэмпсона о планах пациента, предлагаемых им тестах, а также о том, что происходит в случае успешного или неуспешного прохождения психотерапевтом этих тестов. Описание исследовательской программы, ее результаты и перспективы отражены в ряде работ (Sampson & Weiss, 1992; Silberschatz et al., 1991; Weiss, 1988, 1993; Weiss & Sampson, 1986).

Если же работа созданной Вейссом/Сэмпсоном группы из Сан-Франциско оказалась результативной, какой вывод можно сделать об эффективности терапии объектных отношений? Вероятно, лучшее, что можно сделать, это вновь процитировать Игла и Волицки (Eagle & Wolitzky, 1992), которые высказались о терапии объектных отношений, а также о других психоаналитических моделях терапии таким образом: "[В] какой мере использование той или другой модели или их комбинации связано с реальной результативностью вмешательства... [еще] предстоит выяснить в ближайшем будущем" (р. 151).

Что же можно сказать о будущем теории и терапии объектных отношений? Объектные отношения, во всяком случае в настоящий момент, пользуются большой популярностью и хорошо принимаются в кругах психоаналитиков. Возвращаясь к двум основоположникам теории объектных отношений, надо сказать, что в последнее время вышли многие работы, посвященные Фэйрберну, Винникоту и их взглядам (Docker-Drysdale, 1989; Giovachinni, 1990; Goldman, 1993; Grotstein & Kinsley, 1993; Hughes, 1989; Little, 1990; Sutherland, 1989; Winnicott & Shepherd, 1989). Выходит множество книг на тему семейной, групповой и индивидуальной психотерапии объектных отношений (например, Cashdan, 1988; Horner, 1991; Scharff & Scharff, 1987, 1991, 1992). Проводятся рабочие совещания и семинары на эту тему. Действительно, в настоящее время наблюдается значительный интерес к материалам по объектным отношениям, они широкодоступны.

Вместе с тем не является ли теория объектных отношений, как выразился Холт (Holt, 1985), всего лишь причудой? По нашему мнению, нет. Объектные отношения дают нам альтернативный подход к развитию, изменению и терапии. Наиболее полно эта теория изложена в работах Фэйрберна, Винникота и Гантрипа. Что касается других представителей данного подхода, о которых не шла речь в данной главе, например Мелани Кляйн, Гарри Стека Салливана и Михаэля Балинта, в их работах также можно найти немало интересного и поучительного. Их влияние на теорию и терапию будет шириться, его еще предстоит исследовать, проанализировать. Хочется надеяться, что будут предприняты усилия по применению терапии объектных отношений при различных терапевтических проблемах и модальностях вмешательства, будут проанализированы ее связи с другими теориями, а концепции адаптированы к краткосрочным подходам. По нашему мнению, теория объектных отношений достаточно актуальна и в ближайшем будущем не сойдет с психоаналитической сцены.

Давайте завершим эту главу и первый раздел в целом цитатой из великолепной книги Гринберга и Митчелла (Greenberg & Mitchell, 1983). Вот что они говорят о будущем психоанализа - подходе объектных отношений и модели (фрейдовской) структуры влечений.

"Трудно давать прогноз о перспективах развития такой сложной дисциплины, какой является психоанализ. Возможно, модель структуры влечений окажется достаточно убедительной и прочной, чтобы включить в себя все концепции объектных отношений. В этом случае теория объектных отношений прекратит самостоятельное существование, сыграв достойную роль в развитии и поддержании более раннего подхода. С другой стороны, не исключено, что объектные отношения будут все больше проникать в теорию и практику. Тогда теория влечений станет постепенно терять своих последователей, продолжая оставаться важной, изящной, но более не работоспособной техникой.

Мы полагаем, что ни один из этих сценариев не будет реализован. Парадоксальность двойственной природы человека как высоко индивидуального и, одновременно, социального существа, столь глубока и так тесно связана с историей цивилизации, что вряд ли можно будет отыскать простое решение в одном из направлений. Более вероятным представляется сохранение и расширение значимости обеих моделей влечений и отношений, которые будут подвергаться постоянным преобразованиям; и в результате взаимодействия этих двух взглядов на человеческие переживания наладится творческий диалог" (pp. 407-408).

До сих пор обе модели продолжают существовать, обе по-прежнему пересматриваются, а комплексное взаимодействие между ними определенно породило творческий диалог. Мы не видим причин для изменения такого положения в ближайшем будущем.

Главная » Транскрипции » Психоаналитические отношения как процесс изменения внутренних объектов. Варианты теории объектных отношений